Разбудить меня сегодня смогли уже где-то в районе двух, только сообщив, что начался дождик и можно наконец открыть окно. Дождик, конечно, прошёл очень быстро, зато сильный ветер поднял живописную песчаную бурю карликового пошиба, да и смог наконец-то полностью рассеялся, небо снова стало голубым, а солнце ярким. При том, что благодаря кондиционеру дома больше не взмокаешь, можно даже сказать, что погода налаживается. Пострадав ерундой в незначительном количестве, я опосля завтракообеда отправилась в путь-дорогу на общественном транспорте до Арбатской, а затем пешком по Поварской – до театра Киноактёра. Внутри мною была приобретена программка очередного спектакля независимой антрепризы Людмилы Живитченко, в которой не указывалось автора пьесы, а «компаньон» был написан через Ё. Народ уже занял все кресла, пришлось привычно подпереть колонну до первого звонка, когда все снова повалили в партер, ибо бельэтаж закрыли – и в партере снова было жарче и душнее, чем в холле. Немногочисленность публики позволила мне беспроблемно устроиться на крайнем у центрального прохода кресле в ряду эдак пятом. Читавшие хоть одну из моих рецензий на антрепризные комедии могут дальше не читать, ибо я повторяюсь.
В спектакле с названием, отдающим позапрошлым веком – «Безумства любви», - ни любви, ни безумств ни наблюдается. Это классическая адюльтерная история, по которой, правда, непонятно, оправдывает автор супружеские измены или же порицает. Чета Себастьян прожила во взаимной верности 25, кажется, лет и собралась отметить дату в ресторане, а их друзья, Боттены, решили этим воспользоваться – всяк по-своему. Гислена Боттен получила разрешение у Жозианны Себастьян провести вечер в их квартире со своим любовником, Анри Боттен – такое же разрешение у Филиппа Себастьяна с целью встретиться со своей любовницей. Но накануне запланированного мероприятия Филипп начинает подозревать свою благоверную в связи с нанятым ими декоратором Жераром, праздник срывается, и хозяева апартаментов остаются дома. Приглашённые же любовники начинают прибывать по указанному адресу, а вслед за ними – писательница Дюмор, с которой Филиппу необходимо заключить контракт. Комедия положений плавно перетекает в комедию всеобщей путаницы с переменой ролей и имён, отчего изредка даже становится смешно, хотя до аналогичных комедий Куни, виденных мною на Юго-западе и в Сатириконе, этой практически целомудренной постановке ещё очень далеко. Завершается она неизбежным и предсказуемым хэппи-эндом со всеобщим взаимопониманием, не успев наскучить – единственным раздражающим фактором была музыка, которую врубали на полную громкость, когда суета и мельтешение на сцене достигали апогея, выбирая наиболее общеизвестные треки. Каждый персонаж представляет собой плоский хрестоматийный юмористический типаж: патриархальный муж, бой-баба, седина-в-голову-бес-в-ребро, манерный метросексуал, девушка избыточно свободных взглядов, маразматичка с нездоровой любовью к собакам и прочая. Но среди актёров, пожалуй, попался только один настоящий юморист для воплощения своего карикатурного образа со всей полагающейся яркостью – Липкин-Жерар, остальные же ничего интересного не изобразили. Публика, впрочем, в восторге от шуток петросяцкого пошиба – так что даже как-то грешно продолжать ругаться на их любимый театр, посему на этом и заканчиваю.
Лето кончается: когда я вышла из театра, уже опустились сумерки, зажглись фонари, стало худо-бедно попрохладней – раньше в это время было ещё светло. А когда я доехала до дома и, поленившись, села за ужин, пост и сопутствующую ерунду, даже состоялась кратковременная гроза с дождём, невпечатляющим громом и красивыми голубоватыми сполохами молний. Не столь давно ветер бил жалюзями об окно, теперь только сквознячок от окна до открытой двери звенит моей инь-яновской звенелкой над входом. Лепота, в общем, и благорастворение воздухов. Завтра мне снова в театр. Чао, крошки.)