Легла я давеча в третьем часу, а встать хотела пораньше, ибо невыстраданной ерунды накопилось уж больно много. Как хотела, так и получилось: проснувшись поутру, я уже не смогла заснуть из-за мухи, беспрестанно на меня садившейся, и даже осознала, что спать больше не хочу. В итоге я успела почти всё запланированное – почти, потому что решила выйти пораньше и всё-таки, что не удалось мне вчера, где-нибудь посидеть. Но, доехав до Чеховской и по подземным переходам выбравшись на нужную сторону Тверской, я первым делом сунулась в местную театральную кассу, ибо чтения в Додо с третьего перенесли на десятое, десятое у меня занято, а третье нет. Однако на третье в театре ничего подходящего не оказалось, и я несолоно хлебавши пошагала до ближайшей кофейни, коей оказалась Коста с её удручающе небогатым выбором безмолочных холодных напитков. Памятуя неудачный опыт с их сорбетом, я заказала мохито; мне принесли здоровенный стакан, наполненный таким же мелким ледяным крошевом, забивающимся в соломинку и хрустящим на зубах, как было в сорбете. Комком плавала мята, присутствовало несколько ломтиков лимона или лайма, но получилось почему-то безвкусно, как будто пьёшь просто воду, даже не газированную. Почитывая книжку, я за остававшееся у меня свободное время едва осилила примерно 4/5 стакана – остатки пришлось бросить, чтобы не опоздать. Когда я вошла во МТЮЗ и купила программку, зал был уже открыт – видимо, первый звонок был; сегодня я была везучим человеком – мне полагалась правая откидушка в самом что ни на есть первом ряду партера. Сидевший слева от меня славный молодой человек, длинноволосый и небритый, развлёк меня светской беседой, из которой я узнала, что «Служанок» он смотрел уже раз восемьдесят, который из актёров уже полчаса как разминается за кулисами, и как же «Ванечка» (Иван Никульча) пойдёт по проходу, если там будут стоять люди. Но, наконец, все зрители куда-то приткнулись – сели на кресла и приставные стулья, встали вдоль стен – и мой собеседник заговорщицки шепнул мне: «Ванечка идёт!». Культовый спектакль театра Виктюка начался.
Написав пьесу «Служанки», великий французский писатель Жан Жене заявил, что в спектакле по оной должны играть только мужчины. Постановка Романа Виктюка, всецело разделявшего его вкусы, при первом же своём появлении стала символом театра новой эпохи, на что вовсе и не претендовала – как сам Жене превратился в человека и парохода, к чему никогда не стремился. Как всегда у Виктюка, это чувственное, изысканное зрелище, в котором пластика говорит больше, чем слова – слаженность движений актёров настолько потрясающе отточена, что в значении каждого жеста не приходится сомневаться. Текст же читается как заклинание, и становится совершенно неважным его содержание и даже язык, на котором он произносится – он призван лишь завлекать в зыбкую сновидческую ирреальность, это просто одна из деталей, образующих атмосферу. Задник напоминает фон ожившего панно прерафаэлитов, а чёрно-белый грим, похожий на маски, и длинные просторные юбки вроде тех, что носили самураи, – японский немой театр. И всё действо соединяет в себе колорит пряного модерна и восточных гаремов – оставаясь при этом миром абсолютной условности, в котором не живут, а только играют в жизнь. Две сестры служат одной госпоже: демоничная Соланж в чёрном (Бозин), в чьём гриме мерещится безносый череп, скорее ненавидит её, чем любит, романтичная Клер в красном (Жойдик), в гриме которой проступают кошачьи черты, – скорее любит, чем ненавидит. Вместе они создают общее ревнивое, первобытно-страстное чувство ненависти-любви, в котором ненависть рано или поздно побеждает, – такое же, какое могла испытывать Саломея к Иоканаану. Они посредством анонимных писем упекли в тюрьму её любовника и живут только мечтами об её убийстве, которое по ночам разыгрывают между собой, переодеваясь в её платья. Одетая в белое, как сама чистота, Мадам (Нестеренко) – её грим напоминает Пьеро - говорит о том, что при необходимости последует за любимым Месье (Никульча) на каторгу, заранее прекрасно понимая, что никогда этого не сделает; служанки знают так же, что никогда её не убьют. Убийство живого божества – Мадам, которая «так добра, так прекрасна», до которой так хочется возвыситься, на которую хочется хоть немного быть похожими, возможно лишь в игре, инсценировке, вот только актёр, играющий роль погибающего героя, по законам древнего театра должен умереть сам. Соланж убивает сестру словно против своей воли, только потому, что раз игра начата, ей полагается закончиться; Клер её руками убивает себя, как самурай совершает сеппуку, когда больше не нужен своему господину: ведь план сорвался, Мадам вернулась к своему Месье. И обе они заранее знали, на что шли, какие роли выбрали и отрепетировали – эти репетиции были для них «театральным ритуалом», что значится в жанре спектакля, и вслед за ними тот же ритуал должны повторять раз за разом уже другие актёры – бесконечная череда отражений, словно свечу поставили между двух зеркал! И этот трагический и эротический гимн театральности на едином дыхании (два с половиной часа – а мало, мало!) буквально протанцован актёрами под изумительную музыку – я не устаю восхищаться умению Виктюка подбирать максимально подходящие и цепляющие музыкальные темы к каждому эпизоду. На сей раз под песню Je suis malade, от громкости ритмом ударяющую в грудь, весь зал, я полагаю, забывал, как дышать. А когда по окончании спектакля роскошный мужской квартет исполнил ряд танцевальных номеров, не сомневаюсь, что весь зал то ёрзал от лавиной сходящей со сцены сексуальной энергии, то улыбался задорным и зажигательным мотивам. Виктюк щедро делится с публикой пиршеством из лучших тел, и публика отвечает дружными аплодисментами. Мы снова видели театр чистой, незамутнённой и неприкрытой эстетики, чей шарм отпустит ещё нескоро.
Спектакль окончился овациями стоя, актёры, с которых пот лился ручьями, обливались водой из пластиковых стаканчиков и брызгали на зрителей, которым тоже пришлось жарковато, обмахивались большими веерами с надписями на изнанках: «Я пережил окончание 14-го сезона». Я вышла из театра, вернулась к метро, приехала домой, где в моё отсутствие прошёл ливень – и теперь стояли лужи, было непривычно прохладно и в целом офигенно. Завтра мой двухдневный праздник имени Виктюка продолжится премьерным «Фердинандо» - заранее предвкушаю, не знаю, как засну. До завтра, дорогие! Напомните заплатить за интернет за август)
