Давеча я легла спать пораньше, снова решив, что чем раньше встану, тем больше успею. Не тут-то было – кто-то любезно шумел и гонял музыку под окнами полночи, после чего я ленилась просыпаться до самого полудня. Кое-какой ерундой я, конечно, пострадать всяко успела, даже сильно закопалась дома, хотя никуда не спешила: путь лежал в Ленком, а я привыкла, что пересаживаться там поближе – дело гиблое. В итоге доехала до Чеховской я в семь без пятнадцати, заявилась в театр, поднялась к партеру, купила программку, взошла на бельэтаж и нашла своё место – мало того, что в седьмом ряду, так ещё и откидушку. Немного посидев, поглядев в довольно-таки свободный партер и ещё более свободные первые ряды бельэтажа, я решила занять почти полностью пустой первый, пока кто-нибудь не подсуетился раньше меня. Но на полпути меня тормознула тамошняя администраторша… и посоветовала спускаться в партер, ибо, оказывается, уже был третий звонок (то ли я глухая, то ли звонки там тихие, но я за весь день там ни одного не услышала). Грешно было не последовать такой рекомендации – в партер я буквально скатилась, протолкалась к первым рядам, ибо в проходах маячило достаточно обладателей входных без мест, караулящих свободные места. Немного покочевав, я осталась ряду эдак в третьем, близко от центрального прохода, со своим двухсотрублёвым билетом – на месте тысячи за две. Да здравствует летний несезон!
Шут Иван Балакирев из одноимённой пьесы Горина – реальное историческое лицо, начавшее карьеру при Петре I, сосланное вплоть до воцарения Екатерины I, умершее уже при Екатерине II. Народная молва сделала его героем, полулегендарным острословом, не боявшимся высказывать в лицо власть имущим всё, что он о них думал. Вряд ли Балакирев и в самом деле был настолько неосторожен, а Горин так и вовсе принижает его образ до никчёмного Иванушки-дурачка, плывущего по течению, ничего не умеющего и не интересующегося судьбой России-матушки. Беднягу насильно определили ко двору, где и без него служило шутов с десяток, и не отпускали, сколько бы он ни просился домой. Он хотел как лучше, а получилось как всегда: в высшем свете всем не угодишь, а если попытаешься – всех подставишь, включая себя самого. В итоге Балакирев, замученный не своим местом, решит покончить с собой, подставившись под пулю наследника престола, но и из Чистилища его выкинут императорской волей, не спрашиваясь его мнения. Венценосная же чета у Горина имеет мало общего с действительностью – Пётр только и делает, что развлекается с шутами, и время от времени впадает в ярость, заканчивающуюся приступом, а супруга Екатерина его успокаивает, уговаривая простить всех попавших под горячую руку. При жизни мужа она буквально сведёт его в могилу романом с камергером Монсом, а после смерти обоих будет тосковать именно по Петру, носить его камзол, пьянствовать на его манер и просить его забрать её к себе. Придворные вокруг этой странной парочки живут собственной жизнью, не особенно обращая внимание на то, кто именно в данный момент занимает трон: государей очень легко обвести вокруг пальца. Да и шутов с такими потешными придворными не надо: хронически улыбающийся Ягужинский упоённо рифмует «Ваню – в баню», Меньшиков называет Петра «майн херц», и все как один «метят» сторонников своим особым запахом (не подумайте дурного, речь о парфюме). В финале спектакля Пётр таки придёт за Екатериной с того света и уведёт её, а верный шут Балакирев проводит их мелодией на флейте, чудесным образом обретя умение на ней играть. Смысл всего этого почти трёхчасового действа с несмешными шутками, пытающимися вырулить на псевдо-пошлости, негрустным пафосом и убогими песенками остаётся неясен, видимо – он в известном афоризме: «Минуй нас пуще всех печалей И барский гнев, и барская любовь». Хотя смотреть не скучно – актёры играют мастерски, особенно Пётр (Лазарев) и Екатерина (Миронова), интересно разрешена сценография: компактное наклонное пространство способно вдруг вздыбиться досками, изломать стройные ряды одинаковых стульев, пёструю галерею случайных репродукций картин и гипсовых бюстов. Да, сейчас каждый второй спектакль с различной степенью доходчивости демонстрирует «разрушающийся/разрушенный мир» (нужное подчеркнуть), редкий – даёт понять, кто в этом виноват и что делать дальше. Но симпатично всё равно.
После спектакля я доехала и дошла домой, теперь спать пойду. Ибо завтра мне внезапно вставать по будильнику и несколько часов проводить с Ушастой – сто лет не виделись – а вечером снова идти в театр. Прощаюсь до свежих новостей)