Героически поднявшись в районе половины двенадцатого, я, наскоро позавтракав и пострадав ерундой, прихватила маму и не менее героически отправилась на свет Божий, разогретый до тридцати с лишним градусов, и далее пешком в направлении метро. По дороге мы заглянули в универмаг в надежде купить маме джинсы, но не преуспели и пошагали дальше до самого кинотеатра Брест, в парикмахерской над которым я привыкла состригать отросшую с прошлого раза гриву. Вопреки опасениям, ибо не у меня ж одной выпускной на носу, народу там оказалось немного, и, не просидев в очереди и десяти минут, я была передана на руки парикмахерше, выглядящей не старше меня. Несмотря на просьбу убрать побольше с загривка и с чёлки, чтобы ничего не лезло за шиворот и в глаза, она особо увлеклась снятием волос по бокам головы, закрывавших уши, оставив и сзади небольшой хвостик, и длину чёлки укоротив на считанные миллиметры. Занималась моей шевелюрой она долго и старательно, напевая себе под нос какую-то попсу, пока в кресле неподалёку другая тётенька колдовала над моей мамой; в финале с нас затребовали за труды всего по 160 червонцев с носа, мы, не сговариваясь, отдали по 200 и отправились ловить общественный транспорт, ибо по обоюдному мнению решили в такую жару пешком больше не ходить. Вышли из автобуса мы напротив хозяйственного и дворами добрались до магазинчика, в котором мама приискала себе таки джинсы, там же отдала их подшивать, и мы дотопали обратно до дома, где я пообедала, а опосля обеда снова вывалилась на улицу. Путь мой лежал посредством автобуса и метро до Таганки, где я и оказалась в одноимённом театре примерно в половине седьмого с намерением ознакомиться с очередной премьерой закрывающегося сезона; билет мой стоил сто рублей, программка обошлась во столько же – как обычно, это был толстый буклет с иллюстрациями на хорошей бумаге, повествующий о театре и режиссёре, биографиях авторов, концепции постановки и прочая. До первого звонка я как раз успела её прочитать и вошла в зал, где нагло заняла крайнее у центрального прохода место в пятом ряду и так там и осталась несмотря на то, что зал заполнился фактически битком, включая законно предназначавшийся мне балкон.
Сказка – не менее высокий литературный жанр, нежели другие, особенно если написана такими признанными мастерами, как Диккенс, Андерсен, Уайльд. Фантастика сочетается с жестокой жизненной правдой, сюжеты аллегоричны, в них можно найти и лирику, и психологию, и философию…жаль, что на театральной сцене качественно поставленные сказки – редкость, и не из-за сложности сценической передачи волшебных превращений и прочих ирреальных элементов, а из-за сложившейся традиции передавать их непременно буквально, насколько позволяют технические средства. А средства позволяют крайне ограниченно – но при этом режиссёры всё равно стремятся изобразить полёт подвешиванием на лонже, птиц – перьями, призраков – бинтами на лицах, и получается неубедительно и нелепо. Таковы в том числе и «Сказки» Любимова, верного традициям синтетического театра, но по-своему: не так давно он ставил на пуанты героев пьесы «Горе от ума» и получал в итоге пародию на балет, а ныне он заставил своих актёров кувыркаться на батуте в течение практически всего действия – и этот однообразный цирк всего за полтора часа продолжительности спектакля умудряется утомить так, что я была вынуждена отчаянно бороться со сном. Батуты представляют из себя достаточно громоздкие конструкции, которые приходится регулярно поднимать и опускать вручную, как разводные мосты, посему для заполнения пауз на сцене то и дело возникает человек в чёрном и показывает фокусы – он же появляется и во время действия, своими манипуляциями отвлекая от оного. Ещё одно лицо, ярко символизирующее режиссёрскую беспомощность перед материалом, – чтец текста «от автора»; впрочем, остальной текст преимущественно поётся, хоть и написан не в стихах, а в прозе, под живой оркестр, который иногда играет какую-то узнаваемую музыку, но чаще устраивает какофонию. Добавьте к этому такие банальности, которые и художественными приёмами назвать рука не поднимется, как «музыкальные» вопли русалок, напоминающие крики чаек, «зловещий» смех ведьмы, и Вы получите зрелище слишком детское для взрослых и слишком взрослое для детей, с максимумом бестолкового шумного мельтешения и минимумом смысла. Уловить в рваной, рассыпающейся как карточный домик последовательности событий знакомые произведения получается не сразу и не вдруг – а тем, кому эти произведения не знакомы, так и вовсе сложно будет понять их в кратких пересказах, ограничивающихся завязкой, кульминацией и финалом. Вот Русалочка узнаёт от отца о способе обретения бессмертной души – а вот уже заносит руку с кинжалом над Принцем и роняет его в воду, но создатели спектакля избавили своего зрителя от трагической гибели героини. Стремительно пронеслась перед глазами, потеряв на ходу всю поэтику и превратившись в прямолинейную, простую как валенок и ни разу не цепляющую морализаторскую басню, история Счастливого принца и Ласточки. Под занавес странные взаимоотношения старика Скруджа с придурковатыми духами плавно перетекают в неожиданно подробное и потому занудное исполнение эпизодов из «Сверчка за печкой» - отсюда имеем скомканные второстепенные сюжетные линии, нескольких необязательных персонажей, выведенных на сцену исключительно для галочки, и громоздкие многолюдные мизансцены, совершенно неудобоваримые для восприятия. Вряд ли при таком раскладе зритель станет задумываться о тонкой материи каждой сказки: их индивидуальность безжалостно стёрта, содержание кастрировано, авторские посылы проигнорированы, говорить в таких условиях об актёрской работе по созданию хоть немного одушевлённых и запоминающихся образов было бы просто смешно. Вместо этого публика развлекается, взирая на акробатические трюки, мыльные пузыри, блёстки, огонь, и после всего этого примитивного веселья искренне недоумевает странно меланхоличному финалу с исполнением заунывной песни о тишине. Вряд ли такую тишину – мертвенную, статичную – подразумевал Диккенс под умиротворённым уютом своих немного наивных Рождественских сказок.
Спектакль подошёл к концу, я неторопливо покинула театр и поехала домой, поедая шоколадку, захваченную на случай антракта. Зайдя в Трамплин за жрачкой, я не отказала себе в острой потребности подняться в магазин игрушек на четвёртом этаже и покопаться в ассортименте LPS-живности, которая там всё равно слишком дорогая, но не обнаружила ничего симпатичного, кроме терьера, который и в Винни тоже был. Завтра я в театр не иду, ибо, во-первых, поимею наконец совесть и появлюсь на консультации в ГИТИСе, а во-вторых, послезавтра у меня уже выпускной, да, я знаю, что ещё не успела выложить всех фоток. Ещё лелею надежды, отмучившись, дойти завтра до Додо и потратиться наконец на пару давно присмотренных там книжек, ибо заслужила. А сейчас я заслужила немного поспать, ибо половина третьего ночи и вообще. До новостей)
