05.05.2010 Конечно же, встать к информатике, отвалившись спать в час ночи и до утра гонявши комаров, у меня не вышло, зато я появилась на английском, где написала очередную самостоятельную, и прилежно досидела до алгебры, где также очередной самостоятельной убила последние мозги. Затем я, сочтя, что прохладный ветерок компенсирует жаркую погоду, ничтоже сумняшеся решила снова пройтись от школы до Арбатской пешком по бульварам – и быстро пожалела, ибо ветерок время от времени превращался в неслабый такой ветер и взметал тучи пыли, забивавшейся в глаза и хрустевшей на зубах. Однако дошла – за какие-то полчаса, хотя не торопилась, и встала перед необходимостью растянуть обед на оставшиеся полтора; обедом стал небольшой стакан фруктового коктейля Пино Колада, – кажется, в эту вкусную хрень входили банан, яблоко, кокосовая стружка, возможно, ещё мята и клубника, – который я растягивала как могла, почитывая книжку. Затем я подвалила на последнее занятие в ГИТИС, которое Пивоварова провела, как и обещала, как семинар по знакомому нам современному театру – всю первую половину мы обсуждали Гинкасовскую «Медею», вторую – Фоменко, других режиссёров его студии и немного Женовача.
06.05.2010 Я честно пыталась проснуться на экономику, но у меня снова ничего не вышло, и я поехала в лицей к истории. Когда я поднялась на поверхность на Китае, движение там было перекрыто, народ толпился вокруг площади, перед которой собирались какие-то моряки и солдаты, над домами низко пролетали вертолёты и самолёты, заставляя заходиться воем все припаркованные в округе автомобили. Я неторопливо двинулась к лицею; препод по экономике шёл мне навстречу, задрав очи долу, и меня не заметил, а за гулом турбин не услышал моего приветствия. В лицейском дворе меня поймали Ася с Аней и потащили с собой на перекрёсток смотреть самолёты, потом со стороны метро подтянулись остальные зрители, и, когда репетиция как раз подошла к концу, мы пошли на историю. Историю я отсидела, русский – наполовину проспала, поехала домой страдать ерундой, пострадала вполне продуктивно. По телеку, на канале Культура, в передаче «Культурная революция» видела нашего Борташевича, в лишний раз порадовалась, какой же он всё-таки классный мужик.
07.05.2010 Каюсь: первую половину алгебры я тупо проспала. На английском писали осточертевшие до зубовного скрежета письмо (я опять перевалила за слишком маленький лимит слов) и эссе (я еле дотянула до больно высокого лимита). Отсветив на французском, я отправилась домой, пострадала там ерундой с ещё большими успехами и врубила после новостей концерт военной песни.
08.05.2010 От нефиг делать я сходила на физику, от родной Молодёги до Киевской проехав с державшим путь в инст Костей. Народ сдавал долги, у меня долгов не было, но физичка спокойно почитать книжку мне не дала, а заставила переписать самостоятельную, писанную в среду. Переписала – свалила домой, пострадала ерундой, поехала в театр. На Чистопрудном на каждом пятачке газона, не занятом цветами, восседали компании с гитарами, что-то напевающие, на одном перекрёстке симпатичные ребята какофонично, зато с душой наяривали на волынках и барабане, по аллеям от припаркованного на повороте к Табакерке ментовоза ненавязчиво, по одному, растекались ОМОНовцы. Строили сцену к праздничному концерту. Я дошла до «Современника», ввалилась в холл, пренебрегла гардеробом, решив, что в чисто символической джинсе, распахнутой над рубахой, жарко мне не будет, купила программку, получила в довесок два халявных календарика с фотографиями актёров. Свободных диванов не было, и я уселась почитать на полу у стеночки, от которой отлипла с первым звонком и отправилась покорять партер, где в конечном итоге и обнаружила свободное местечко в середине четвёртого ряда – хоть зал и заполнился практически под завязку, включая балкон, где располагалось моё законное место – в первом ряду, когда-то бывшим едва ли не пределом моих возможностей. Начался первый из трёх спектаклей, которые я посмотрю в «Современнике» за праздники – «Три сестры» в новой редакции Волчек и Савостьянова.
Три сестры в белых ночных рубашках стоят на мосту. Они ещё не раз будут взбегать на него и останавливаться, вглядываясь в бездну зала, словно раздумывая: прыгнуть, не прыгнуть? Вокруг них воет и кружит метель, под ними кружится каруселью, как в водовороте, внешне благоустроенный быт. Его словно затягивает в воронку, незаметно, но неотвратимо – и он будет зримо разрушаться, распадаться в предпоследнем акте, чтобы в последнем никому уже не хотелось возвращаться в дом. Я уже видела двух «Трёх сестёр» - на Покровке и в Мастерской Фоменко, поэтому не удержусь от сравнительного анализа: если у Арцибашева и Фоменко этот быт создавал ощущение уюта, то здесь, в сценографии Зайцева, он неожиданно превратился в ту гибельную бытовуху, которую, должно быть, и подразумевал Чехов. Нет, я не верю в формулировку «среда заела человека», я знаю, что каждый сам виноват в своей жизненной нереализованности – но на спектакле «Современника» я впервые поняла, что в том мире, в котором живут сёстры, жить невыносимо. На Покровке был праздничный семейный стол, у Фоменко – врезавшаяся в память утончённая красота декораций… не хочется употреблять устаревшее и расплывчатое понятие «мещанство», но здесь было именно оно в худшем своём значении. И в первую очередь благодаря Наташе, которая в других театрах терялась, превращалась едва ли не в «четвёртую сестру», а в исполнении Плаксиной была наконец-то резко и остро обрисована воплощением хищнической алчности, пошлости, цинизма, ханжества и лицемерия. Это настоящее чудовище, Тартюф в юбке, улыбчивый, белый и пушистый, но при необходимости восстановить порядок выпускающий когти. Не меньше воротит и от Прозорова (Древнов) в последних актах да Кулыгина (Юшкевич): хоть они искренне никому зла не желают, а только отчаянно убеждают самих себя в своём же благополучии, их монологи в пустоту, не требующие слушателя и никого не слышащие, способны доконать любого. Настолько ярко обрисованными второстепенными персонажами остальные наши две постановки не похвастаются – и нельзя не добавить в их ряды самым первым, самым выпуклым, полнокровным и живым доктора (Узденский), в других спектаклях «отсутствовавшего» начисто. Не поймите яркость как сатиру: о том, что Чехов – не Гоголь и его акварельным краскам чужды жирные мазки, в «Современнике» не забывают, хотя обращаются с пьесой без ностальгии по эпохе «вишнёвых садов», чем грешат режиссёры-классики. Да и навязчивый призыв «трудиться» встречен не с сочувствием, а со здоровой иронией – каждый раз этот глагол из уст никогда не работавшего Тузенбаха (Стебунов) вызывает смех публики. В отличие от обаятельнейшего барона из «фоменок», он инфантилен и наивен, действительно нелеп, его действительно непросто было бы полюбить – и это не плюс и не минус, это просто органичная часть общей мелодии спектакля. Теперь о камертоне – о сёстрах: если у Фоменко сёстры были слишком похожи друг на друга, то питомицы Волчек близки к великолепным сёстрам Арцибашева по психологической тонкости, искренности и самоотдачи в игре. Их слезам безусловно веришь, так что трагизм в этой трагедии наличествует… но – вот вам ложка дёгтя в бочку мёда: его маловато. Прощание Маши (Бабенко) с Вершининым (Ветров), реакция на известие о гибели Тузенбаха – сцены, исполненные на Покровке и у Фоменко с должной пронзительностью и при этом лаконичностью – в «Современнике» слишком прямолинейны и оттого холодноваты. Не удался и Солёный – Смольянинов играет его в привычной «быдловатой» манере, сильно сужая его образ, который у Фоменко, опять-таки, был не лишён лирического налёта. Однако я по-прежнему не выношу окончательного вердикта, какой из трёх спектаклей лучше, какой хуже: пожалуй, каждый по-своему хорош, все вместе они складываются в некую относительно цельную картину. А чеховский текст, хоть и почти уже заученный наизусть, в любом случае приятно слышать.
Три часа спектакля пролетели незаметно, я пошагала по бульвару обратно к метро, и вот я дома. Прощаюсь до завтра, до новой рецензии)