Чего-то я в этой погоде не понимаю: если вчера была метель, сделавшая бы честь январю, то сегодня моросивший с утра дождичек в полуденное время перерос в ливень, более уместный для августа – быстрый, тёплый, с пузырями на лужах. И, думаете, с завтрашнего дня у меня начнутся каникулы? А вот фигвам, жилище североамериканского индейца. Стоило мне сегодня сдуру прибрести в школу к третьему уроку физики, как Обрадовна меня обрадовала, что логарифмы я (кто б сомневался!) написала паршиво и посему мне полагается в понедельник в час дня прийти к ней переписывать. То, из-за чего я, собственно, пришла, состоялось после – контра по физике, вроде бы хорошо мною написанная преимущественно по памяти, ибо в тетради, куда я беспалевно заглядывала, у меня были только определения. Сладив с физикой, я не стала оставаться на зарубежную литру и ИОК, сколько бы долгов у меня ни скопилось по первой, выбрела под разгул стихии и приплыла домой, неизбежно промочив сапоги. Пообедав и откопав осенние ботинки, которые, впрочем, тоже потом сдались на первой же луже, я вскоре снова вывалилась на свет Божий и неспешно поехала до Арбатской. На сей раз мой путь по бульвару лежал в театр у Никитских ворот – да, давненько я там не была по причине недешёвости, но на «Слепую красавицу» по Пастернаку решила таки раскошелиться. Пришла рано, толпилась в крошечной прихожей с гардеробом, первой, наверное, приобретя программку и первой поднявшись на второй этаж. Логично – первой всегда пускают кошку, а у меня под мышкой обосновался плюшевый котёнок, купленный в переходе – бархатное кремового цвета существо, мордастое, с огромными синими глазами. В коридоре, где я обосновалась почитать книжку, актёров маячило туда-сюда значительно больше, нежели зрителей; но вот первый звонок в виде колокольчика в чьей-то руке прозвенел, я вошла в зал и отыскала свой десятый ряд – это было всего два места сбоку от осветительской будки, тёмный душный закуток, а зал тем временем заполнялся, и я не стала надеяться пересесть. И зря: два единственных свободных места остались в девятом ряду прямо передо мной, и две старушки, пришедшие на одиннадцатый ряд (ещё два кресла в ещё большей жопе), не стали рисковать здоровьем и сразу сели на эти свободные; впрочем, в антракте они ушли, и я заняла их позиции. Видно – хорошо, слышно – хорошо… на этом хорошее быстро закончилось.
Спектакль поставлен по трём неоконченным пьесам Пастернака, по его последним черновым рукописям под общим названием «Слепая красавица», и, хоть Борис Леонидыч, блестящий прозаик и поэт, посредственен как драматург, из его вдохновлённых переводами Шекспира опытов состряпали морализаторскую басню, невразумительную и скучную. В ней неплохо резонёрствующий по-русски Александр Дюма оказался по ходу своих путешествий в русской деревне, живущей предвкушением освобождения от крепостничества, и воспитатель юношества, социалист Ветхопещерников, в течение всего первого акта сопровождает его – и нас, зрителей – по местным достопримечательностям – отталкивающим шаржированным типажам. В сию кунсткамеру входят, например, слуги-кляузники, либерал-трепач, солдафон, грозящий нищим Сибирью, эстетствующий спившийся дворянин, живущий за счёт своих последних верных холопов-маразматиков, и прочие легко узнаваемые личности, благополучно перекочевавшие из произведений какого-нибудь Сумарокова или, максимум, Фонвизина. Французский писатель желает написать детектив по мотивам деревенской легенды – «Сумцовского дела», однако его опережает актёр крепостного театра, принадлежащий владельцу деревни: ставит одноимённую пьесу, занявшую второй акт нашего спектакля. Сей «самородок», перед коим Дюма признал своё поражение, словно пародирует актёров эпохи раннего классицизма – мечется, швыряется преувеличенными жестами, громко кричит и декламирует в зал стихи, усиливающиеся эффектом эха; остальные недалеко от него ушли – наигранность, надутость, мелодраматичный пафос игры переполняет все два с половиной часа сценического времени. Да и само «произведение актёра» не блещет оригинальностью и глубиной: в нём некий граф третирует свою супругу, пытаясь отобрать фамильные драгоценности, которые она прячет в целях обеспечения светлого будущего своему возлюбленному-лакею. Но как только он достигает цели, в окно вламывается разбойник и похищает нечестно добытые богатства, а во время перестрелки слепнет девушка, символизирующая ослепшую Россию. Невозможно понять, против кого и за кого направлена данная история, рассказанная старомодным языком и профинансированная политической партией «Гражданская сила»: вроде как и рабство – плохо, и разрушение феодальных традиций – плохо, и только сквозит единственная и весьма спорная мысль о том, что кабы не далёкие от народа революционеры, царь-батюшка облагодетельствовал бы крестьянина «новой формации», и тот поднял бы Россию. Мечтания об альтернативной исторической реальности обрамлены музыкой, принимающейся грохотать в наиболее драматичные моменты, и бесхитростным светом, переключающимся с обычного на ярко-зелёный или ярко-красный и обратно, опять-таки в зависимости от сюжетных перипетий. Юмором, лирикой, трагизмом, тем обаянием перевоплощения, свойственным «театру в театре», и не пахнет, «русским духом» - тем паче, скорее уж при большом желании можно обвинить создателей в русофобии.
Но вот «Красавица» закончилась, и я, едва не уснувшая в кресле в обнимку со своим кошаком и подкрепившаяся в антракте шоколадом, пошагала обратно к метро. Как это обычно бывает с короткими рецензиями на то, о чём многого не скажешь, писала я с большой неохотой, активно отвлекаясь на что ни попадя, и вот результат – ложусь спать в два часа ночи, а ведь завтра мне рано вставать, дабы присоединиться к параду Святого Патрика. Не знаю, заеду ли я после него домой, но в любом случае меня ещё и театр завтрашним вечером ждёт, посему с меня – большой подробный отчёт, рецензия и куча фоток, как обычно. Всем доброй предпраздничной ночи)