И вот, таща в сумке плюшевого медведя и игрушечную машинку, а на ладони подкидывая рогатого колобка, я покинула гостеприимный Европарк и по Филёвской ветке, менее многолюдной, ибо назрел уже час пик, доехала от Киевской до Арбатской. До театра Маяковского я дошла рано, дверей ещё не открывали; утренняя пурга за время моего шоппинга улеглась, но снег продолжал порошить, и макушка Джаза была влажной и прохладной. Но вот, наконец, впустили в холл, где я была не далее как позавчера, и я приобрела программку, поднялась к партеру и привычно уселась читать до первого звонка. Сперва, памятуя неприятный опыт предыдущей попытки пренебречь своим законным местом в бельэтаже, я планировала звонка до второго-третьего незаметно просидеть в амфитеатре, однако стоило мне войти в зал, как уровень наглости повысился, к тому же было заметно, что амфитеатр заполняется плотнее, нежели партер. И я отправилась на край одного из передних рядов, кажется, третьего или четвёртого, и на сей раз мне повезло – меня не только не согнали оттуда, но я к тому же смогла после наступления темноты подвинуться поближе к середине на другое незанятое место. Впрочем, в антракте опоздавшие на первое отделение меня согнали, и я приготовилась было просидеть второе отделение на откидушке – однако мне повезло ещё больше: на первом ряду, в самом центре, оказалось свободное место – видимо, в антракте кто-то ушёл, и я заняла его и со своим 50-рублёвым билетом благополучно просидела там. А смотрела я свою вторую постановку по Олби, после «Трёх высоких женщин» на Бронной, – «Шаткое равновесие».
В семье у Тоби (Филиппов) всё не слава Богу: жена Агнес (Симонова), символ непоколебимо уверенного в своей непогрешимости деспотизма, уверена, что все хотят её убить, но при этом сама мечтает избавиться от всех родных и близких, чтобы никто не мешал её спокойной старости; сестра жены Клэр (Прокофьева), символ декадентски-утончённого self-destruction, – пьяница, взаимно ненавидит Агнес и влюблена, возможно взаимно, в её мужа; дочь Джулия (Кайдановская), символ почти юношеского максимализма, возвращается домой после четвёртого развода. Тоби живёт как на пороховой бочке, стараясь не терять самообладания, пытаясь предотвратить все назревающие конфликты и поддерживать все враждующие стороны сразу. А тут ещё одна проблема: друзья семьи Гарри (Запорожский) и Эдна (Иванилова) в панике бегут из собственного дома и ищут убежища под крышей у Тоби и его с трудом сосуществующих друг с другом домочадцев. В психологии это называется экофобией – беспричинной боязнью своего дома, пребывания в нём. Однако гости, оправившись от страха, начинают прекрасно чувствовать себя в этой банке с тарантулами и быстро вытесняют владельцев жилища, занятых собственными проблемами, с положения хозяев, начиная распоряжаться ими с помощью вышедшей из песочниц провокации: «Если ты мне друг…» Напряжение нарастает, холодная война между тремя женщинами, ждущими принятия решений от Тоби, переходит в стадию открытой грызни, и скелеты выбрасываются из шкафов при посторонних глазах. Очевидно, что присутствие «друзей» угнетает всех: и Агнес, которую предрассудки о гостеприимстве вынуждают быть лицемерно вежливой и услужливой, и Клэр, которая скрывает свой трагизм под маской эпатажной бой-бабы с бутылкой, сигаретой и аккордеоном, и Джулия, которая больше всех страдает от грубого вторжения в своё личное пространство. Но Тоби на принятие решений оказывается неспособным: он настолько привык к роли миротворца, что выбор между родными и чужими для него неочевиден… и только узнав, что на его месте Гарри и Эдна выгнали бы друзей за порог, он выходит из себя. Непонятно только, чего больше в его финальном эмоциональном взрыве – возмущения неблагодарностью или горечи от того, что он всё же не смог сделать так, чтобы всем было хорошо. И непонятно, он ли стал причиной ухода Гарри и Эдны, или же они сами решили уйти прежде, чем Тоби под давлением дам согласился поговорить с гостями. Мораль сей басни жестока, но неоспорима: когда к дому приходят двое заражённых чумой, дверь открывать нельзя, иначе вымрет весь дом. Не менее заразна и опасна и истерия. Нужно отрывать от себя пиявок, даже если они высасывают твою кровь с любовью и вполне логичными апелляциями на моральные законы о бескорыстности, долге и прочих неоднозначных понятиях. Подхватила ли уже семья Тоби смертельную болезнь, или же её сплотила «борьба с оккупацией» - тоже вопрос: финал открыт, остался за кадром. Каждый зритель решает сам для себя, стоит ли поддерживать шаткое равновесие, или надо позволить чувствам и правде вырваться наружу, разрушить карточный домик внешнего, мнимого благополучия и начать строить новую, настоящую крепость на его обломках? Да, очень много «или» - ведь Арцибашев, хоть и обозначил жанр постановки как «любовь и ошибки», заострил внимание публики именно на «ошибках» - и лично мне главной ошибкой героев видится ещё одна боязнь, аглиофобия – боязнь боли. Больно отрывать пиявок, больно обнажать правду, срывая покровы лжи, но и то, и другое не даёт ослабеть и похоронить себя заживо. Поэтому я – оптимистичный зритель, уверенный, что испытание вирусом, попавшим в её ослабленный организм, но вытесненным оттуда, стало для семьи Тоби, Агнес, Джулии и Клэр очищением, катарсисом, усилившим её иммунитет для дальнейшей – мирной – жизни. Недаром уходящих Гарри и Эдну провожают искренним, весёлым смехом облегчения, без груза обид: враги, отдалившиеся на допустимую дистанцию, вновь превращаются в друзей. Такое же облегчение, слушая под занавес сыгранного Моцарта, испытала и я после спектакля, довольно-таки тяжело, в психологическом плане, смотревшегося. Но при этом очень приятно было видеть сильную, живую игру актёров, достойно справляющихся с философским текстом экзистенциалиста Олби. Постановку в общем и целом хочется сравнить со сложным рисунком или гармонично дисгармоничной симфонией, где каждый воплощённый на сцене персонаж – линия или партия. Так грамотно, качественно, добротно приготовленную, но очень жирную пищу для ума могу порекомендовать только тем гурманам, кто сумеет её переварить (сама до сих пор маюсь).
Спектакль закончился, я вышла из театра и пошагала к метро, доехала до родной Молодёги и до дома тоже дошла пешком, ибо гулять в снежную погоду – занятие чертовски приятное. Как вы уже можете судить, на три больших поста подряд меня так и не хватило – в половине пятого утра начало вырубать меня, потом ворд, и, сочтя его глюки знаком, я уползла спать до обеда и сию рецензию написала уже на следующий день после просмотра. А сейчас я уже убегаю на очередной спектакль)