В пятницу перед театром я снова ушла спать в районе четырёх, а в субботу с утра была разбужена для новых свершений вернувшимся с работы папой. До вечера переждав жару, почитав и пострадав ерундой, я поехала на Арбатскую в знакомую театральную кассу, добрала билетов в театр до конца августа и приобрела одну путёвку на однодневную экскурсию; теперь мне останется только копить на билеты на Юго-запад и другие театры на сентябрь и октябрь и на ещё одну путёвку (больше двух путешествий я этим летом решила не совершать). Зайдя в Художественный кинотеатр, я определилась с времяпровождением на два грядущих свободных дня и прогулялась по Арбату до Смоленки, где спустилась обратно в подземку и проглядела купленные билеты. Только там я обнаружила, что несмотря на то, что теоретически сверялась со списком всех занятых театром дней, я взяла два билета на один и тот же спектакль, только на разные дни – пришлось один (который дороже)) пристраивать в добрые руки посредством Интернета и папы. Доехала же я до Парка Победы и зашла в Алые паруса с целью приобрести соевого молока, которое давно не пила и по которому уже соскучилась, однако его там не оказалось, и я ограничилась тем, что пополнила свой запас тхины и гречки. Собравшись завалиться спать в кои-то веки пораньше, то бишь до рассвета, я вспомнила про скачанную по приезде «музыку для стимуляции осознанных сновидений», которую было и осталось влом переливать на болванку, и решила, что сойдёт из компа. Воткнув наушники одной стороной в комп, другой в уши, врубив первый из двух треков и поначалу услышав только тишину, я поудобнее устроилась под одеялом, приготовилась к какому-нибудь забубенному психоделу, ан нет: сначала я слушала приятный шум усиливающегося дождя, потом монотонное журчание спорого ручья с нудным гудением мошкары на заднем плане (или это реальный комар надо мной летал?), а что было потом, сказать не смогу, ибо плавненько заснула на первых минутах десяти от общего часового звучания. Потом проснулась, прислушалась, услышала тишину, пару минут упёрто подождала продолжения банкета, но, убедившись, что запись закончилась, отбросила наушники, дотянулась до компа, вырубила его и сама тут же отрубилась. Нельзя сказать, чтобы мне после такой расслабухи ничего не приснилось – что-то было, но это что-то было очень стабильным, скучным и не запомнилось. А проснулась я как обычно к обеду, до вечера успела пострадать ерундой, попытаться почитать (эта попытка была пресечена спонтанным желанием мамы с бабушкой в два голоса поиметь мне мозги), отойти от последствий в лице головной боли, собраться и выйти на свет Божий. По иронии судьбы, смотреть свой юбилейный, сотый спектакль за свою полуторагодовую «театральную карьеру» я поехала в успевший задолбать меня за пол-июля Современник, а спектаклем была «Шарманка» по одноимённой пьесе Платонова (да, не смотрите на меня так, это тот самый Платонов и он действительно писал пьесы), и я, естественно, боялась, что над пьесой грубо надругаются, как это уже было с «Селестиной». Доехав до ЧП, я определилась с времяпровождением ещё одного свободного дня, в тамошней театральной кассе прикупив один билетик за вырученные от продажи повторного билета деньги, по бульвару дошла до театра, купила программку; к программке прилагался буклет под названием «Книга для чтения после букваря – словарь социализма для зрителей 2008 года» - сразу стало ясно, что призрака сей идеологии, попавшегося в цепкие лапы Современника, снова остервенело гоняют шваброй под потолком. Буклет подробно растолковывал зрителям значение таких слов, как «вредитель», «заблужденец», «ошибочник», «Эсесер» (подразумевалось ССР, предтеча СССР), либо держа зрителей за сплошь иностранцев и/или идиотов, ибо полагая, что родной язык 80-летней давности (именно в такую эпоху поместил Платонов своих разговаривающих на советском новоязе героев) кому-то покажется смешным (меня порадовала только одна формулировка – «при эксплуатации дефицита нет»… у нас ведь сейчас нет дефицита, да?). Я начала бояться ещё больше, ибо для меня Платонов – в первую очередь философ-гуманист, а не озлобленный сатирик, и ставить его абсурд как фарс-комедию значило бы убить всю философию, да и наличие в программке напротив роли агента совхоза формулировки «приглашённая звезда» меня не порадовало – не люблю, когда со мной играют в угадайку, словно знать своих «звёзд» в лицо обязан каждый (я впоследствии эту «звезду» так и не признала и только потом выяснила, что это был главный редактор «Коммерсанта» Андрей Васильев). Но вот дозвенели звонки, и я прошла в зал и уселась на свою правую откидушку где-то в районе 15-го ряда партера, дабы всё первое отделение просидеть с биноклем у глаз, а после антракта не вернулась добрая половина изначально забитого, как обычно, зала, и всё второе отделение я просидела удобнее некуда в серёдке не то второго, не то третьего ряда и уже совсем перестала бояться – ну да обо всём по порядку.
Михаил Ефремов, сын Олега, поставил пьесу Платонова аккуратно и почтительно, без отсебятины, а на главную роль определил Никиту Высоцкого, сына Владимира, и тот вместо того, чтобы хорошо играть главу какого-то Богом забытого кооператива, вождя локального пошиба товарища Щоева, плохо играет своего отца, пытаясь воспользоваться определённым внешним сходством – мелодраматически выговаривает фразы словно читающий былину Боян, обращаясь к черепу коровы как к бедному Йорику, и несколько раз вполне натурально взрыкивает. Щоев безуспешно конкурирует с самой природой в области обеспечения населения провиантом – по неизбежному монитору над актёрскими головами роятся тучи птицы и рыбы, но дан приказ интервентов истреблять: народ должен привыкать есть клей, дубовую кору, чернозём, саранчу и муравьиные яйца. На том же мониторе встаёт чёрный солнечный шар, на котором белая свастика недвусмысленно превращается в серп и молот, и под этим солнцем бредут навстречу светлому будущему шарманщик Алёша (Шамиль Хаматов, брат Чулпан), мечтающий о дирижаблях, собранный им робот Кузьма (Максим Разуваев, для которого соорудили замечательный костюм и который мастерски в нём двигался, героически перенося жару) и девушка МЮД – Международный Юношеский День (Полина Рашкина). Эта МЮД с её огромными глазами, хрупким голосом и непоколебимой верой в идею получилась настолько пронзительным образом, что на ней одной держится в постановке весь отчаянный надрыв, обречённость и боль и заодно вся лирика платоновского произведения. В кооперативе, где прибирают к рукам Алёшу и где его шарманка вырастает до размеров полукомнаты, ей скучно – скучновато было и мне во время первого действия, но во втором во всём своём великолепии раскрылись и МЮД, и сломавшийся Кузьма, за «контровые лозунги» осуждённый на ликвидацию, и олицетворение бюрократии – неубиваемый, как вурдалак, заместитель Щоева, Евсей (Артур Смольянинов), подобострастными пребежечками следующий за монолитным начальником. Власть имущие строители социализма, стараясь не продешевить, продают симпатичному датскому профессору (Анатолий Удзенский) пресловутую «надстройку», теоретически заменяющую душу трудящемуся классу (уж больно не хватает богатой капиталистической Европе ударнического энтузиазма постнэповской России) – и кто продастся, а кто нет, нечитавшие да несмотревшие да узнают в финале, после которого на сцене появляется коровий скелет, чья голова уже была упомянута, и воет на луну, мерцающую с монитора. И кабы не этот монитор, а так же явно неуместные грохот и вспышки, то к спектаклю с качественными актёрскими работами и верно переданным авторским смыслом объективно и придраться было бы нельзя; а субъективно – спектакль смотрится приятно и посоветовать его для просмотра я вполне могу, но не цепляет, не хватает в нём как-то глубины для полного удовлетворения ментальных потребностей.
«Реальный маразм с одним антрактом» (так выразилась программка – и это Платонов-то маразм?..) продлился два с половиной относительно неутомительных часа, после чего я потопала по бульвару обратно к метро, доехала до родной Молодёги и, благо ещё светло было, быстренько добралась до дома дворами пешком и теперь до завтра-послезавтра, вобщем, ненадолго, прощаюсь)