Давеча просидев за монитором под говор 2x2 по телеку до половины второго, я, умудрившись не разбудить, проскользнула к маме спать, и во сне тискала Ягеля, собака Ушастой (положительно я соскучилась по этому лохматому охламону за год, надо будет при случае непременно смотаться к Ушастой в гости). При всём желании утром встать пораньше мне не удалось, в итоге нас разбудил вернувшийся с работы папа и уже только после этого я поздравила маму с днём рождения, вручив свинью из сырой обожжённой глины ручной работы из Белых облаков, купленную во время моего второго визита туда – свинья, вопреки опасениям, понравилась и заняла методом уплотнения своё место на полке с другими коллекционными свиньями, став юбилейным десятым экземпляром. День прострадав ерундой, то бишь преимущественно читая, я, успевшая уже по нему соскучиться, к вечеру поехала в театр на Юго-западе, приехала, благодаря задержавшемуся автобусу, впритык, минут за пять (это вообще входит у меня в привычку – если раньше могла за час приехать, то теперь предпочитаю по прибытии сразу занимать место в зале и не мучить себя долгим ожиданием). Вот и теперь, добравшись, я прикупила программку и отправилась на своё место в шестом ряду, что было ближе к краю, но благодаря многочисленным опаздывающим на первый акт нас подвинули, так что я оказалась в самой середине, а на второй акт все снова расселись согласно купленным билетам. Оттуда, со своего извечного последнего ряда под потолком, я почти четыре часа наслаждалась очередным, не побоюсь этого слова, шедевром от любимого Юго – сегодня это был «Дракула», один из культовых спектаклей этого театра.
Кумир труъ-готов планеты всей Брэм Стокер свыше ста лет назад написал на спор ну совсем, казалось бы, не сценичный роман о здоровой альтернативе Шерлоку Холмсу – профессоре Абрахаме Ван Хельсинге, вдохновившем создателей одноимённого фильма по одноимённой книжке (а я весьма люблю и уважаю и то, и другое). Матёрый режиссёрище Валерий Белякович по этому роману поставил спектакль об отчаянной и трагической любви Влада Цепеша и реинкарнации его первой жены Елизаветы, Вильгельмины Мюррей, рядом с которой история Ромео и Джульетты кажется уже не самой печальной повестью на свете, а одной из бесчисленных бытовых баек о непонятой молодёжи. В этом спектакле нет затянутой витиеватости, благодаря которому прочтение Стокера не настолько аппетитно, насколько могло бы быть, зато есть пьянящий аромат всеобъемлющей древней тайны бессмертия и расплаты за него, есть бьющая через край демоническая сексуальность, благодаря которым история о Дракуле настолько живуча в своих бесчисленных интерпретациях и настолько легко находит себе уголок в сердцах многочисленных недобитых романтиков. Блестяще сыгранный Матошиным, с его брутальной харизмой, граф – не упивающееся своим могуществом чудовище, а страдающий от многовекового одиночества и неутолимой душевной боли человек, чья жестокость к миру равносильна жестокости мира к нему; он чертовски притягателен с первой секунды своего появления на сцене до последней секунды своего присутствия на ней, и безусловное сочувствие зрителя всецело на его стороне. Несомненно приятно было посмотреть и на Леушина в непривычной для меня роли пожилого и ироничного Ван Хельсинга, в которой он был как всегда оригинален и убедителен, и не его вина в том, что пафосным проповедям этого Ван Хельсинга о грехе и спасении невинных душ не хочешь и не можешь верить: пример Влада и Вильгельмины доказывает как аксиому, что душу спасает любовь, а не удар осиновым колом. К Дымонт я некогда привыкала в роли Джульетты, привыкла в роли Геллы, после начала уважать не менее других актёров за роли в Сне в летнюю ночь и Куклах, но сегодня, в роли Вильгельмины, я окончательно влюбилась в её непосредственную, сочетающую детскость и зрелость, какую-то немного декадентскую манеру исполнения. Нельзя не упомянуть и Санникова, потрясающе сыгравшего жутковатые сцены бреда заточённого в психбольницу кающегося упыря Рэнфилда, и уморительные интонации и жестикуляцию Беляковича в роли Харкера, да и все прочие персонажи были воплощены не просто как должно, а зачастую на порядок ярче, чем они кажутся при прочтении книги. Да, человеческий фактор, чей главный инструмент – пластика, является в спектакле главным, но не единственным: как всегда, талант труппы Юго обрамлён достойной рамой: кровавыми потёками или могильным холодом ложатся пятна света; органично вплетается в повествование изысканная музыка Бизе и Верди; эпоху джентльменства воспроизводит строгий официоз костюмов; как никогда удачно – под углом – расположены единственные и неповторимые декорации Юго-западного театра – зеркала, так, что им удалось не только удвоить все кипящие на подмостках страсти, но и осуществить невозможное (я до сих пор ломаю голову над тем, почему отражение человека не совпадало с ним самим, например, когда человек с опущенной рукой отражался с поднятой, или почему одно из двух одинаково расположенных зеркал отражало лежащего человека ногами вперёд, а другое – вперёд головой). Всё это вместе создаёт ту мистическую атмосферу, которая так правдоподобно удаётся только на Юго, и спектакль получился красивым, во всех смыслах этого слова, и живым – насколько этот эпитет вообще применим к истории, герои которой ходят по грани жизни и смерти. А ещё – не страшным (хотя при монологе Ван Хельсинга так живо встают перед глазами сотни кольев, на которые безумный граф насаживал своих врагов сначала во имя Бога, а потом в протест ему, что не изменило сути), зато бесконечно грустным при всей своей энергичной, почти взрывной динамике. Смотреть этот спектакль надо обязательно, поскольку и ничтожной доли его великолепия шаблонными словами, кочующими послушным стадом из рецензии в рецензию, не выразишь – какое-то представление о действительности можно дать, только процитировав слова самого сценического Дракулы:

Никто не мёртв до конца, когда его кто-то любит.
Эта фраза настолько въелась в мозг, что я, наверное, что-нибудь бредово-рифмованное с нею напишу, но это будет уже совсем другой пост, а сейчас, выполнив свой скромный долг – дать читателям сего многобукова пинка, от которого, надеюсь, кто-нибудь да долетит до Юго-запада, – мне остаётся только предвкушать своё следующее возвращение туда.
От метро до дома меня снова подвёз папа, а дома меня настиг звонок нашей классной по поводу так и не сданных в библиотеку учебников – придётся завтра с утра пораньше тащиться с ними в школу, а уже потом идти на все четыре стороны. Ключевое слово тут, впрочем, - «пораньше», поэтому я поспешу откланяться, чтобы успеть выспаться перед этим несомненно важным (заодно и дневник с оценками получу) событием)