Расслабляться я начала ещё давеча: как только спала жара, упёрла гулять подальше от дома, к промзоне, открытой мною для себя ещё в прошлом или позапрошлом году, но на сей раз не побродила вокруг да около, а решила углубиться в неё. Шла по тихой, безлюдной дороге, и по правую руку тянулась и тянулась длинная серая стена завода «Авиазапчасть», а по левую – длинный глухой забор с колючей проволокой наверху, защищающий от простых смертных отстойные пути для товарных составов; зашла в тупик – ворота да сторожевой пёс, залаявший на меня для проформы, но при этом виляющий хвостом. Пришлось разворачиваться, идти обратно; сфотографировала отражение в луже вышки электропередач. Ночью во сне я летала в какой-то город и из него на маленьком самолёте-кукурузнике, любуясь из окна открывающимися внизу видами, а в этом городе смотрела с пристани на огромный корабль (настолько огромный, что на его палубе росла целая роща высоких берёз и стояло два храма в разных углах), который раскачивало на штормовых волнах, ругалась в каком-то зоомагазине, что у них тушканчик в слишком тесной клетке, и читала на столбах объявления об отдаваемых в добрые руки животных. До обеда сегодня, на Николу летнего, прогулялась до храма и обратно; в процессе чистки аквариумов один из них был (благо в почти пустом состоянии и без рыб) раскокан папой, пришлось телескопов и золотых временно переселить в большую кастрюлю вместе с фильтром и освещением. После обеда же, почитав, я вечерком поехала в театр на Юго-западе, почитывая комиксы, подешевевшие на два рубля; в метро то там, то тут мелькали в своих дурацких ленточках гордые выпускники – ровно через год и я стану частью этой огромной массы, находящейся в подвешенном состоянии между школярством и студенчеством. До театра шла неспеша, в театре купила программку, изучила её в буфете, где на сей раз не стала ничего есть, с первым звонком прошла в зал, где всё в том же последнем, шестом, ряду было у меня место, только на сей раз не посередине, а с краю; отлично видно было и оттуда, но народу сегодня было не так много, как обычно, и края пододвинули ближе к центру, так что я оказалась почти что в самой середине. Далее – 1.20 первого акта, 25 долгих минут антракта, ещё час второго акта: играли Ромео и Джульетту. Вернее, как известно, играют дети – а эти актёры в очередной раз прожили Ромео и Джульетту.
Теперь мне уже совершенно очевидно, в чём главная изюминка Юго-запада: в потрясающей пластике – в беззвучном разговоре движений, жестов, мимики, разговоре не менее красноречивом устной речи. А ещё – в удивительно мастерской работе со светом, благодаря которому этому спектаклю не понадобились декорации вообще: свет создал и бальный зал, и площадь, и уютную комнату, и строгий храм. Тем же аппетитным кексом, которому весь этот изюм придаёт только большего вкусу, можно назвать Юго-западную труппу, сплошь составленную из актёров настолько талантливых, что никого из них язык не повернётся назвать актёром второго плана: они все – первого. Ничуть не менее запоминающимися, чем сами Ромео с Джульеттой, были сегодня персонажи, при чтении пьесы частенько упускаемые из виду: оригинальнейший Меркуцио (Леушин), которого хочется открывать для себя грань за гранью, харизматичнейший Тибальт (Задохин) с замашками Д’Артаньяна, и прочая, и прочая. И этот кулинарный, то есть, простите, культурный шедевр, кружащий зрителя в хороводе пугающих и притягательных масок в лучших традициях инфернального готического бала под великолепнейшую музыку Вангелиса, Альбиниони и Орффа, выливает на него столько эмоций, что стоит эпитетов в степенях настолько превосходных, чтобы они превзошли все эпитеты, уже мною выше и ниже употреблённые. Слёзы и смех, любовь и смерть, выразительный гротеск и лаконичная простота сочетаются именно в той пропорции, чтобы достичь наивысшего эффекта – эффекта абсолютного и безусловного погружения в происходящее. Можно долго расписывать всевозможные достоинства, но невозможно описать, как вдоль хребта пробегают мурашки под величественные ритмы, как злободневно звучит прекрасный шекспировский текст в моём любимом переводе Пастернака, как интригует, захватывает, удерживает в напряжении действие, как будто и не знаешь, чем закончится «самая печальная повесть на свете». А стало быть, это надо видеть – особенно тем, кто устал искать в её бесчисленных попсовых интерпретациях подлинные, без пафоса и без виноватых, вневременные, внепространственные чувства; а ещё тем, кто пока не имел счастья понять, что Стрэдфордский бард писал обо всём и обо всех. Не поленитесь познакомиться в этим спектаклем в частности и с этим театром в целом – такие знакомства действительно многого стоят.
На обратном пути от театра к метро я со счастливой физиономией шаманила под мелким и прохладным, зато довольно-таки спорым дождичком, от родной станции до дома подвёз меня папа; завтра в школу я приеду только на последнюю пару – досдать хвосты по зарубежной литре, – и уже предвкушаю завтрашнее возвращение на Юго-запад (при том, что впечатление от сегодняшнего спектакля вряд ли рассеется к завтрашнему вечеру). Стоит ли добавлять, что очередной спектакль там будет непременно отмечен очередной рецензией здесь? А поскольку завтра уже настало, поспешу всем пожелать доброй ночи и счастливо оставаться: высыпаться тоже надо иногда.)