как сердца узнаешь по стуку - те, что любят, обычно громче,
так себя узнаешь в руинах, что когда-то хранили свет.
По тебе - сквозняки как звери, завывают и когти точат,
а внутри лишь стекло и мусор, что копился десятки лет.

Как пожухшие листья фото, что хранятся на дне коробки, так и люди в шкатулке сердца - не всегда удается сжечь. Если любишь, хранишь иконой, достаешь неизменно робко, и не важно, что режут болью, и что больше не будет встреч.

Но так часто хранится мусор, что не стоит ни свеч, ни мыслей - имена, что сжирают душу, изменяя тебя внутри. Они молча тебя ломают, превращая рассветы в числа, что стучат в календарных клетках равнодушным "один-два-три".

И есть те, кто уходит в небо, укрывая крылом от вьюги, иногда улыбаясь солнцем, иногда обнимая сном. Они могут назваться мамой, стариком по соседству, другом, и ценнее имен не встретишь, в них - поддержка, любовь и дом.

(с) Дикон Шерола (Deacon)

Если хочешь помочь, запрети эту осень.
Пусть не гонит дожди по душе в водосток.
Ее песни мотив для меня смертоносен -
для любого, кто в дождь
до костей одинок.

Если хочешь помочь, задержи это лето,
пусть лежит во дворе в хрупких крошках тепла.
У него твои губы с оттенком рассвета
и пока еще два
беззаботных крыла.

Если хочешь помочь, удержи эти листья.
Чтоб не падали вниз как перо за спиной.
Прикажи им дышать, зеленеть и резвиться.
Или просто останься...
Останься со мной.

(c) Дикон Шерола (Deacon)

Я смотрел на себя в миллионы зеркал,
и не видел лица - только горсти песка.
Я лепил себя сам, что-то вечно искал,
Но в итоге держал пистолет у виска.

Опустевший как дом, где не слышно шагов, только пыль - как вуаль растворившихся дней. Вечно счастья просил у чужих берегов
или клянчил тепла у погасших огней.

Недостаточно мне, вечно хуже других,
с бесконечным клеймом, что по сердцу как кнут. В этом мире - лишь тьма, и повсюду враги,
и, конечно же, все и всегда предают.

Но на деле лишь я осуждал себя сам,
рисовал себе хлыст и душил темнотой.
Я забыл, что бегу по огромным часам,
и часы эти - жизнь, что казалась не той.

Я лепил ее сам из словечек людей
и ценил ее так, как ценили в толпе -
обесценивал всё, чем горел и владел,
а ведь жизнь - не товар, что был продан тебе.

Эта жизнь в мелочах: её краски и вкус -
не пустой марафон, кто быстрей добежит. Прошлым вечером дождь всё наигрывал блюз
и осколки небес собирал в витражи.

Этим утром рассвет залезал на кровать
как оранжевый кот, что мешает уснуть.
Мы ругали часы, не желая вставать,
обнимаясь как лес обнимает весну.

Мы готовили чай и бежали к метро,
даже дождь не бесил, что играл на трубе.
Эти мелочи здесь, как для крыльев - перо,
а летать или нет - выбирать лишь тебе.

(c) Дикон Шерола (Deacon)

кого-то из нас убивает похмелье,
и в каждой субботе уже понедельник
нанизан как бисер на ржавую леску,
что треплет рассветом вуаль занавески.
кого-то сожрали бетонные джунгли,
и каждый рассвет до лихого полудня
сгорает как спичка в коробке рутины,
мы - чертовы мухи в большой паутине
разбитых дорог и седых тротуаров.
Ловцы своих снов из узоров кошмаров,
где сети ползут в небесах словно змеи,
а мы на земле, ведь летать не умеем.
Касаемся неба дрожащей ладонью,
где ветер летает, хмельной и бездомный,
и тучи, размером с туманное море,
несут в себе дождь и обрывки историй.
А здесь только город в ботинках асфальта,
и мы в нем - студенты, что сели за парты
и учатся жить, и любить, и смеяться,
на стеклах кредитов, болезней, инфляций,
застрявшие в пробках и офисных бланках,
с циничным смешком и дерьмовой осанкой,
читавшие Блока и стены в трущобах
и так с колыбели до самого гроба.
Мы просто шагаем по рельсам трамвая,
Где все остановки от ада до рая
Набиты делами, людьми и квартплатой,
но если смеемся, иного не надо.

(c) Дикон Шерола (Deacon)

Мне говорили, этот город - обычный ящик для людей: мешки с костями ходят в офис, ночами делают детей, «творят» засаленной купюрой, глотают всё, что им дают, а те, кто жили здесь когда-то, давно нашли другой приют.

Здесь раньше видели «иное», следы магических существ. Добро сияло, зло чернело, и было близко до небес. Драконьи скалы, храмы магов, деревья, жившие века - всё это сгинуло однажды в плену людского кулака.

Мне говорили, были башни – не те высотки из стекла, а замки, впившиеся в тучи, и дождь звонил в колокола, сиял витраж в янтарном солнце, жар-птица пела у ручья. Но вскоре город изменился, приняв обличье палача.

Мне говорили, невозможно, не возвратить ушедший мир. Те дни остались только в книгах в обложках крохотных квартир. А я... наверное, безумец: вчера мне встретился колдун, создавший мир в своем альбоме всего за несколько секунд.

В метро, забитом до предела, в визгливом шуме поездов, со мной столкнулся падший ангел, уже разрушено-пустой, звонил кому-то, тощий, нервный - следы от игл, пот и дрожь. Ему ответил некий демон: «достанешь деньги – заберешь!»

В кофейне, вечно-суетливой, с утра я слышал про пожар, мол, ночью вспыхнула хрущевка, домишко был убог и стар, божки там вечно продавались, ремонт сливался в никуда. Но мертвых нет, ведь некий ангел вернулся, чтоб спасти кота.

Мне говорят, чудес не стало, а я их видел сотни раз:
в метро, в аптеках, в магазинах. Они лишь обратились в нас.





(c) Дикон Шерола (Deacon)

Сказать бы себе, обернувшись на юность, что жизнь – это просто: бери и живи. Не нужно искать безупречное счастье, сгорать от ревнивой и жгучей любви, придумывать людям мотивы их действий, оправдывать шрамы от брошенных фраз. Ведь с истинно близким легко и понятно - ни монстров, ни страхов, но он тебя спас.

Сказать бы, что счастье не может быть вечным – не верь в этот лживый цветной эталон. Наш век не приемлет признаний ошибок, что где-то сломался и был побежден. Но часто за смехом скрываются слезы, под лейблами - раны, за песнями – вой. Нормально грустить, ошибаться и падать. Важнее вставать и расти над собой.

Сказать бы, что дом – не коробка, где вырос, а место, где сердце находит уют. Река не способна похвастаться крышей, но, может, есть мост, на котором нас ждут. Ярчайшие окна – глаза твоих близких, важнейшие метры – шаги до вершин, а самые лучшие вещи – не вещи, а то, что положишь на полку души.

(с) Дикон Шерола (Deacon)

И вот думаешь ты о чем-то, и таскаешь с собой по следу,
а оно ведь уже не важно – прошлогодний клочок газеты,
заголовок о чем-то старом, половину и вовсе стерли,
но оно оплетает мысли, обвивает веревкой горло.

И пускай бы светило солнце, так ведь нет - вспоминаешь стужи,
Мы баюкаем то, что больно, что нас губит, ломает, душит,
А ведь то, что уже случилось – миг предательства, зла и фальши -
Было важно всего минуту, а потом жизнь шагает дальше.

Нам бы тоже шагать так быстро, только память грызет до крика.
Мы как будто сжигаем свечку, чтоб мусолить плохую книгу -
раз за разом, еще немножко, чтоб понять ее суть и мысли.
а ведь жизнь утекает с воском. До обидного зря, без смысла.

(c) Дикон Шерола (Deacon)

люди любят растворяться как таблетка аспирина,
и однажды понимаешь, что опять стоишь один.
вот он - город под кроссовкой, ветер снова дует в спину,
под ногами - цепи улиц и царапины машин.

вроде небо в капюшоне, и последняя монета
с одиночеством в кармане уж не пьет на брудершафт.
в мыслях - фантики надежды, в рюкзаке - остатки лета,
и в бутылку из-под кваса не вмещается душа.

вроде счастье и свобода, в проводах танцует вечер,
солнце водами заката заливает свой камин.
вот сюда бы человека! чтоб обнять его за плечи
и немного раствориться в нем, как тот же аспирин.

где-то ж ходит этот некто, может, встретится однажды
и напишет свое имя на стене твоей души.
но пока на этой крыше есть один из сотни граждан, это ты, что тоже важно, так что прыгать не спеши.

этот мир, большой и пестрый, можно видеть в одиночку,
надевать его на мысли, самому ловить рассвет.
кто-то плачет рядом с кем-то, кто-то снова ставит точку,
чьи-то чувства за полгода навсегда сошли на нет.

большинство чинило сердце, кто-то вырезал с концами,
кто-то гонится за кем-то, кто не влюбится вовек.
есть и те, кто даже с кем-то остаются мертвецами, ведь пустого человека не наполнит человек.





(с) Дикон Шерола (Deacon)

хочешь про монстров? тогда послушай.
в мире немало легенд про зло.
монстры, что в них, не воруют души.
нет у них морд и копыт козлов.
нет алых крыльев, смердящих серой,
нет ни котлов, ни горящих вил.
истинный монстр не спит в пещере
и не тревожит в озерах ил.

много легенд, только монстров больше.
если захочешь, найдешь сейчас.
где бы ты ни был – в Канаде, в Польше,
бродят они, облачившись в нас.
как же сражаться? молитвой в келье?
главное, помнить, бросаясь в храм:
монстр не ждет под твоей постелью,
монстр лежит на постели сам.



(с) Дикон Шерола / Deacon

А жизнь — это сумка, ну, может, рюкзак, смотря с чем удобней шагать по дороге.
Кому-то охота катить чемодан, кому-то кармана хватает в итоге.
Вначале, как нищий, идешь налегке, успев затолкать в свою сумку лишь веру,
Но с каждой минутой нести тяжелей - добавится всё, и успех, и потери.

Встречаешь в дороге таких же бродяг, хватаешь их мысли, советы, упрёки.
И каждый стремится хвалить свой багаж: смотри, как хорош, и завидуй, убогий.
Один приукрасит, что носит алмаз, другой причитает, как тяжко с рубином,
И ты понимаешь, что хуже других, а в сумке твоей — лишь озёрная глина.

Но если научишься слушать себя, следить за своей, пусть потрепанной, сумкой,
Ее заполнять не вещами — добром, улыбкой, надеждой, хорошим поступком,
Хранить в этой сумке картины, стихи, мелодии, танцы, рассказы, идеи,
То будет не стыдно оставить ее, когда твои руки ослабнут, старея.

(с) Дикон Шерола / Deacon

никогда не верь ни письму, ни слову,
если верить всем, то сгоришь к рассвету,
и осенний день от огня до крови
прорастет в тебе заржавевшим летом.

никогда не жди ни любви, ни счастья,
если будешь ждать, время бросит вожжи,
отстучит часы на твоих запястьях
и ножом морщин разрисует кожу.

никогда не стой на обломках боли,
если взорван мост - поменяй дорогу.
отболит в пути, накричишься вволю,
но оставишь там, за чужим порогом.

и не верь словам - доверяй поступкам.
не стучись в сердца, где тебе нет места,
и тогда весь мир, поначалу хрупкий,
приоткроет дверь твоего подъезда







(c) Дикон Шерола (Deacon)

Я надеюсь, однажды ты станешь собой, непохожим на то, что я встретил. Ты пришел словно моря свинцовый прибой, что приносит рыбацкие сети. И не жив, и не мертв, безымянно-пустой, только тина и льдистые брызги.
О таких говорят, что в груди их стучат не сердца, а скорее - огрызки.

Я не знаю, что было, когда и зачем, но теперь ты холодный и гиблый словно топи в лесу, где Вендиго и ночь, и луна - через хвойные иглы.
Я надеюсь, что ты, этот новый твой взгляд, перестанут чернеть словно ямы, чтобы ты устоял словно свечки во тьме на руинах заброшенных храмов.

Чтобы демон твой смолк, потеряв свой огонь,
не бродил по квартире как призрак, чтобы ты не смеялся, порезав ладонь, мол, не больно. Больнее от близких. Твои крылья черны от дурных новостей, от улыбки осталась ухмылка.
Кто-то выжрал тебя, обглодал до костей и лениво играется вилкой.

Ты похож на дворы, где бетон и стекло, где по стенам стекают граффити, и ты бродишь в себе с перебитым крылом и смеешься над словом "спасите". Я ведь помню как ты, будто солнце в окне, возрождался под саваном сажи. Я желаю тебе победить в той войне, о которой ты вряд ли расскажешь.






(с) Дикон Шерола (Deacon)

Так много ушло, чтобы стало понятно,
что важно, а что - пустота,
одно растворяется в мыле как пятна,
и снова рубашка чиста,
другое насквозь прожигает как уголь,
оставив лишь дыры и тьму,
и хочешь забиться в какой-нибудь угол -
не дамся теперь никому.

Пытаешься жить из последних силенок,
и все даже думают - ах!
Лишь чертово сердце как глупый ребенок,
что вечно сидит в синяках -
ударит одних и само разобьётся,
споткнется - колени в крови,
и ты себе шепчешь: да ладно, уймётся,
забей и давай не реви.

Потом всё проходит и думаешь: "Боже,
неужто могло так болеть?"
И все эти шрамы - твой почерк на коже,
ты сам ведь держал свою плеть,
ты сам отмерял себе силу ударов,
цепляясь за то, чего нет,
забыв, что за самым тяжелым кошмаром -
всегда самый яркий рассвет.

(с) Deacon / Дикон Шерола

А, казалось, наелся по самые гланды – жизнь учила, трепала, бросала в овраг,
Разбивала о камни, топила, сжигала, загоняла под кожу обиды и мрак.
Я плутал в темноте, спотыкался и падал, обращался и к Богу, и к своре чертей,
Но затем почему-то опять поднимался и шагал наугад к неизвестной черте.

Утешал себя тем, что с годами умнею, и давал себе клятвы – не верить другим.
Большинство моих ссадин оставили люди, и забавней всего, что отнюдь не враги.
Эти люди гостили во мне, словно в доме, ведь я сам их впустил, как радушная мать,
И они поселились, забравшись под ребра, а затем для удобства решили сломать.

Я пытался сбежать, возвести себе крепость, обнести себя рвом и закрыться навек,
В мире столько легенд об уродливых монстрах, но меня каждый раз убивал человек.
А смешнее всего… то, что жизнь продолжалась, и швыряла, как щепку, и била о брег,
Чтобы после, очнувшись, я вдруг обнаружил, что спасал меня… ангел? Да нет, человек.

И сейчас я сижу, нахлебавшись ошибок, переломанный, мрачный… Слежу за тобой,
Как, надев мою майку, готовишь нам кофе, как смеешься и даришь забытый покой,
Как ноябрьский дождь повторяет твой шепот, как иголки часов замедляют свой шаг…
И страшнее всего, ты стучишься мне в сердце...
Только мне по привычке мерещится враг.







(с) Дикон Шерола / Deacon

Все мы ломались. Сейчас или в прошлом. Всех предавали, бросали и жгли. Всех нас меняли на цепь или брошку, все продавались за хлеб и рубли. В каждом из нас умирали надежды, в каждом под ребрами - список имен, мы – не святое, не злое, а между, между чертями и ликом икон.

Все мы цеплялись. За близких и время. В них ошибались и тратили зря. Все мы пытались жить мудро по схеме, сахар не есть (или есть втихаря). Лучшая чашка ждала нас в серванте, пили из старых, а эту - гостям. Все мы копили для неких гарантий, к черному дню и дурным новостям.

Все мы мечтали. Тайком или громко. Все рисовали победный маршрут. Все убегали из дома с котомкой с хрупкой надеждой, что где-то нас ждут. Все примеряли насмешки и жалость, если пришлось возвратиться назад. Всем нам знакомо, как взглядами жалят, как, соболезнуя, тонко язвят.

Все спотыкались. Встречали преграды. Все мы боялись споткнуться опять. Впрочем, храбрец ведь не тот, кто не падал, смел, кто рискует еще раз начать. Можно и чашку в особенный вечер, можно и деньги – всю жизнь под кровать, только живем мы сейчас, а не вечно, хочешь в Париж, значит, стоит слетать.

Много людей и желаний в анкете. Много неважных и блеклых как пыль. Многое мельком внушили соцсети, чье-то вранье и пустой кинофильм. Я же о том, что останется в сердце, что прорастает колосьями ржи, то, что не может к утру «расхотеться», то, что, по сути, и есть наша жизнь.






(c) Дикон Шерола / Deacon

А потом оказалось, что дело не в новых ботинках, не в чужих городах, что горят миллионами пятен, не в разученных фразах, что скажешь всегда без запинки, и не в мягкой улыбке, чтоб каждому мил и понятен.

Оказалось, что любят не должность, которой гордишься, не охапку дипломов с рисунком серьезной печати, любят тех, с кем не чувствуешь камень, как будто ты лишний, с кем легко и в горах, или просто валяясь в кровати.

Оказалось, что любят свободных и чуточку колких, чтобы принципы были, и смелость держаться за солнце, непродажных как небо, что в ночь рассыпает осколки, и таких, кто негромко, но все же в беде отзовется.

Оказалось, что любят не только святых или добрых, или приторно сладких, в которых ни капли полыни. Любят тех, кто согреет и пустит в ненастье под ребра, несмотря на метель в остывающем сердце-камине.








(c) Дикон Шерола / Deacon

Чтоб прожить эту жизнь, не лишившись рассудка,
для кого-то святым, для кого-то ублюдком,
для кого-то примером, не факт, что хорошим,
для кого-то - обычным бесцветным прохожим,
стоит помнить, что жизнь начертила границы,
и не стоит ломаться во имя синицы,
и рыдать, что журавль не всегда на ладони.
Нужно просто идти, не согнувшись в поклоне,
а, смеясь, что рассвет заглянул в твою яму,
несмотря на кредиты, долги, килограммы,
твоих новых и бывших, мосты и причалы...
Если даже рассвет начинает сначала,
значит, стоит и нам, столь дурным и нелепым.
Значит, стоит и нам поучиться у неба.







(с) Дикон Шерола / Deacon

Мы не знаем, что будет завтра, но, конечно, мы строим планы. Будто солнце вспорхнет на крышу, будто вновь зацветут каштаны, будто скоро найдем минуту, чтобы быстро заехать к близким, будто чудом успеем в небо, даже если летаем низко.

Мы не знаем, что ждет за дверью, но мы верим, что встретим счастье. Как-нибудь, не сейчас, однажды, словно пульс - навсегда в запястьях. Будто жизни с лихвой хватает, чтоб создать и разрушить снова. Будто в толпах людей-игрушек мы успеем найти родного.

Мы не знаем, что будет утром, но мы ставим себе будильник. Будто день завершится ночью, и придется зажечь светильник. Будто раны залечит доктор, даже если кололи словом. Будто фраза из ямы сердца не застрянет в груди другого.

Мы не знаем, что будет после, но рисуем себе маршруты. Мы идем по пятам Иисуса, но за нами - следы Иуды. Мы ведь думаем, можем ранить, и успеем сказать: забудем?
Мы, конечно же, строим планы. Вот такие смешные люди.








(с) Дикон Шерола / Deacon

Однажды закончится лучшая книга, любимая песня утихнет дождем, рассвет догорит красно-пепельным мигом, и мы постепенно куда-то уйдем. Сотремся с полей, городов и домишек, росой испаримся в горах и лесах, и станем до неба хоть чуточку ближе - возможно, звездой в любопытных глазах.

Однажды закончится громкая вечность, слова, будто капли, стекут в водосток, всё то, что дарила лихая беспечность, закончится точкой изломанных строк. Поклявшийся быть лишь с тобою навеки легко отречется от брошенных фраз. А нам не впервой - зачеркнуть человека, ведь кто-то такой же зачеркивал нас.

Однажды не станет ни слёз, ни надежды, все страхи погибнут в космической тьме, мы сбросим себя как плохую одежду, что впору оставить пустой кутерьме. Все наши несчастья лишатся историй, все наши мечты потеряют свой лик. Всё станет неважным: и счастье, и горе, и вещи, и бедность, и долг, и должник.

Однажды закончится всё, кем мы были, наш завтрашний день больше к нам не придет. Мы жили в вещах, задыхаясь от пыли, хватали людей – может, этот спасёт? Себя забивали всем нужным и модным, всегда под завязку, всегда про запас. А нужно любить эту жизнь за сегодня, за эту минуту, за это «сейчас».

(с) Дикон Шерола (Deacon)

почему-то ноябрь лидирует в топе бесконечных раскопок с названием «было». я, как спятивший к черту фанат-археолог, наглотавшись земли, задыхаясь от пыли, достаю из гробниц своей памяти имя, диалоги, улыбки, давнишние встречи, и смакую с лицом дегустатора ядов, успокоив себя: что не травит, то лечит.

а каким был тогда бесконечно влюбленным, как доверчивый пес, увивался за лаской. я был глуп и беспечен, совсем как мальчишка,
не заметивший грань между жизнью и сказкой. подражая аляпистой русской матрешке, для тебя изменял своё «я» постоянно. я могу быть таким и таким — посмотри же! ты смотрела и вновь находила изъяны.

«недобог», «недодруг», это вечное «недо», мой упрямый ярлык — не стереть, не отклеить. лишь в тяжелые дни дозволялось быть ближе, целовать тебя в лоб, убаюкивать в пледе, чтоб за россыпью слов, ты опять сомневалась, примеряла, как платье, что вряд ли наденешь
и бросала на пол: не моё, не подходит…

то, что есть под рукой, никогда не оценишь.






© Дикон Шерола