По другим правилам

1.
Теперь мы будем играть по другим правилам:
под нами киты, океаны и крошечная Австралия,

и ты стоишь — лёгкая, тоненькая,
в невыносимо-синем,
и волны, и камни у ног твоих кажутся мне святыми…

Портовые забегаловки и таверны:
липкий пол и хамса с лимоном,
я разменял бы на те минуты всю жизнь, наверное,
лишь бы рядом стоять дураком влюблённым.

Когда мы танцевали на волнорезах,
ты так смотрела,
что душа моя покидала оковы тела
и летела за илистые буйки, видимые грани,
туда, где киты, океаны, другие правила.

Как глазел на тебя таксист и хмельной бариста
(рукава с наколотыми драконами),
ты была ослепительна в закатном и золотистом,
и прохожие замирали — в тебя влюблёнными.

2.
Если вся поэзия не о любви,
то напрасно со;здана!
Напишу о тебе в кипарисовом и прибрежном,
как светили судам,
укрывались лоскутными звёздами,
и нам было нежнее шёлка, "нежнее нежного".

Это у Маяковского славят и коронуют,
у Есенина пожары пылают разные,
а я храню все ласки твои,
все поцелуи
и никому про них не рассказываю.

Теперь они увидят тебя настоящую,
в ярком лете,
где мы смеялись больше, чем говорили,
профиль прямой в ультрафиолете,
и отзовут армады, флотилии, эскадрильи.

От Куросио до Западного течения,
там, где киты и затерянная Австралия,
солнце твоей любви — это исключение,
исключение,
не подтверждающее ни одного правила.






© Анна Алексеевна Сеничева

из нежности,
на которую так нелегко отважиться,
я кусаю сухие губы и почему-то кажется,
почему-то кажется,
что они — горчат,
как полынь,
размятая между пальцами.

упадём в колени —
скитальцами и страдальцами.
я забыла, как руки твои звучат
и касаются тёплой солёной кожи.

я боюсь тебя трогать и веру твою тревожить,
сколько мы прошли, чтобы подытожить?
без тебя я не оживала,
ты — знаю — тоже.

я хочу тебя ненавидеть, любить и каяться,
почему твоё тело так откликается,
почему проигрывает в борьбе?

мне из нежности этой не встать, не выстоять,
даже если война, и огонь, и выстрелы,
моей нежностью можно дорогу выстелить
от тебя — к тебе.

я хотела остаться и встретить вечное,
вне тебя настоящее — покалечено,
обезличено, обесточено, обесцвечено,

но я снова уеду, прости, до скорого,
вынимая тебя из сердца, из центра города,
из такси, где тебя воспевает радио,

на прощальной,
на терминальной стадии —

я запомню нежность, живот,
глубину ключицы
и любовь, которая не случится




© Анна Алексеевна Сеничева

уехать в ночь, в предчувствие снегов,
в большое, в бесконечное, святое,
где тишина, где не покажут снов,
где ты — со мной,
где ты — всегда — со мною.

уехать в ночь, уехать от беды,
где первый иней лёг на лобовое,
где мы смеёмся из-за ерунды
и нет в тебе губительной нужды,

где ты — со мной,
где ты — всегда — со мною.

уехать в ночь, в предчувствие зимы,
где облака — по часовому кругу,
где я у будущего попрошу взаймы —
нет, не тебя,
предчувствие друг друга.


© Анна Алексеевна Сеничева

на веранде лежат ковры,
детские игрушки, чистые банки
и световые полосы,
здесь много окон и занавесок,
которые сшиты моими руками.

каждое лето бабочки бьются о стёкла.
они залетают в распахнутые двери,
они залетают в распахнутые окна,
они залетают и засыхают в плену:

капустница
махаон
лимонница
крапивница
адмирал
бархатница
галатея
и далее по алфавиту.

от ударов на стёклах остаются
пыльца, поломанные усики, крылья,
немой крик отчаяния,
но я его слышу.

когда человеку плохо,
нужно помочь другому,
нужно найти того, кому ещё хуже,
так говорят психологи и личный опыт.

бабочки ничего не знают про мою боль,
бабочки ничего не понимают про стёкла,
бабочки живут около трёх недель.

на веранде я собираю бабочек:
вынимаю из занавесок,
которые сшиты моими руками,
действую бережно и нежно,
отпускаю в распахнутые окна.

глупые бабочки,
спасибо.




© Анна Алексеевна Сеничева

говори со мной о валюте и о погоде,
нас сегодня никто не любит,
никто не ждёт,
терапия, ретриты, коучи — нынче в моде,
мода лжёт

всё излечится разговорами и бокалом,
мы стоим на мосту, который не развести,
но внутри закипает надрывно и одичало,
не произнести

мимо гонят автомобили, мелькают люди,
унося золотые нимбы, сердца и боль,
заходящее солнце лежит на небесном блюде,
нас сегодня никто не ждёт и никто не любит,
ноль на ноль

говори со мной о пустом, о густом, о едком,
все признания оголённее под бордо,
мы стоим в нарастающем сигаретном —
от и до

мы стоим: алкоголь, нелюбовь, бессонница,
безысходность сюжетных линий моих-твоих,
мы стоим, пока кто-то усердно молится
за двоих




© Анна Алексеевна Сеничева

разведут мосты, разойдутся люди,
в темноте тоннеля замрёт состав,
тут — никто не ты и тобой не будет,
нет, никто не ты и тобой не будет,
даже наизусть тебя прочитав.

по приметам, родинкам, по крупицам,
по тому, как рвётся сердечный ритм,
измеряю лица, чужие лица,
да — никто, никто с тобой не сравнится,
даже если полностью повторит.

я не знаю, что мне оставит память,
может быть, с годами собьётся спесь,
но — никто не ты и тобой не станет,
нет, никто не ты и тобой не станет,
обыщите шар земной, космос весь.

наказание или подарок божий,
с кем ни сопоставлю и ни сравню:
знай — никто не ты и тобой не может,
быть тобой и близко никто не может,

я — губами, голосом, смехом, кожей
никого другого не потерплю.




© Анна Алексеевна Сеничева

...а потом появляешься ты, и летят к чертям постулаты мои, хронология и режимы. И такое чувство, что Господь создавал тебя по частям из того, что особенно мной ценимо.
Неделимо прошлое на ноли, жизнь давно перешла в галоп и куда-то тащит. У меня круглосуточно по тебе болит неслучившееся настоящее.
Научившись падать и вновь вставать, мы не ждём спасения ниоткуда, но сам факт твоего внезапного бытия для меня равносилен свидетельству чуда.
Я не то что теперь смотрю под другим углом, - человека трудно переиначить: каждый якорь, оставленный за бортом, парусам усложняет в разы задачу.

Но какая разница, если ты различаешь мои оттенки и знаешь жесты.
Когда счастье приходит из пустоты, все пустоты ему уступают святое место.




© Анна Алексеевна Сеничева

Мы — тонкий луч, серебряная нить,
щепотка соли и немного спеси,
мы ничего практически не весим
и потому нас трудно заземлить.

На карте мира нас не различить:
мы — Лихтенштейн и алая Андорра,
в крови наследие татар или монголов,
из наклонений повелительных глаголов
мы празднуем четыре буквы — ж и т ь!

Мы знаем боль, мы дали ей приют,
вместилище земных противоречий,
ты говоришь, что время нас не лечит,
и потому мы невесомей, лучше, легче,
нас потому читают и поют.

Нас подбирают слепо и на слух,
и мы звучим, как пёстрые вагоны,
мы, может, пустоцветы, эпигоны,
а, может, тонкий тополиный пух,

а, может, небо кроет ярко-синим,
дороги ждут, когда мы их осилим,
смеёмся, что они нас не просили,
и снова выбираем сложный путь,

Щепотка соли, солнечная ртуть,
прицеливаюсь жадным объективом:
моё презрение ко всем императивам
ломается о хрупкое — «красиво!»,
так нестерпимо ярко и красиво,
как никогда,
когда,
когда-нибудь.









© Анна Алексеевна Сеничева

хорошо, когда в новый год метёт
и блестят снега,
хорошо, когда на реке встал лёд
и летит пурга

хорошо забыть, хорошо простить,
не копить обид,
хорошо до кончиков полюбить,
а не делать вид

хорошо итожить и ставить цель,
удержать весло,
хорошо, когда за окном метель,
а в дому — тепло

хорошо обнять, ощутить родство,
опрокинуть свет,
хорошо настолько, что ничего
хорош;е нет




© Анна Алексеевна Сеничева

Я пишу тебе письма, моя дорогая Ди, про сезонные скидки и пропасть в моей груди. И в постскриптуме каждого я прошу тебя: «Уходи!»
Уходи, ну, пожалуйста, я здесь пытаюсь выжить.

Надо брать себя в руки, но связаны рукава, я давно бы тебя в архивы упаковал. Ты во мне превращаешься в музыку и в слова, и поэтому нет на Земле никого ни родней, ни ближе.

Я несу твоё имя повсюду, но я устал. Ты не слышишь меня, как бы громко я ни кричал. Ты, наверное, всё забыла, и мой сигнал не находит тебя. Заслоняют чужие лица.

Ты рифмуешься с моей комнатой два на два, я тебя узнаю по созвучию — без труда. Закрываю глаза и вижу твои страницы...
•
Я тпереь совннершо здроов, дгороая Ди! У мнея етсь патьло из твдиа, косенрвы, каткус. Я кпиул их на рапросжаде в тоогроовм цтнере. Гоорвят, что всена ояпть не наустпит в сорк, Евпорйексий Сюоз и Браитния иущт вхоыд. НАТО ндао кгода-ниубдь порунветь на Заапд.

Я люблю тебя, как и прежде, но не пишу. У меня восстановлены стены, симкарта и биоритмы. Но когда я внутри подозрительный слышу шум, я боюсь, что однажды меня опять одолеют рифмы.





© Анна Алексеевна Сеничева

Мой оберег, бессменный часовой,
прозрачный свет над тоненькой ключицей,
ты путеводной освещён звездой,
и ничего плохого не случится.

Мой звонкий смех, в котором сотни ватт,
все мысли и мечты твои крылаты…
И уголок родной улыбки — свят,
и венки, и ресницы твои — святы.

Пусть вестовые спят колокола,
не надо гула, не тревожься, ветер.
Ложится ночь — уютна и светла,
вступает день — и праведен, и светел.

Всё обойдётся, бедам вопреки,
петляет путь изгибами слепыми,
а линии расслабленной руки
сплетаются в твоё земное имя.




© Анна Алексеевна Сеничева

Хочется, чтобы они были вечны и вместе с нами… Их дома наполнены нашими именами, фотографиями в альбомах, где мы нелепы, эти комнаты детские сторожат секреты и зарубки на косяках, золотые даты:
— Посмотри, какая была когда-то, а теперь выше бабушки, выше деда.

Я опять от дома куда-то еду и решаю скопившиеся вопросы. Я однажды решила, что стала взрослой, но когда звоню им, что, долетела, что спала, что, честное слово, ела, становлюсь ребёнком, который верит: нет, в такой любви не бывать потерям…

Есть окно, где горит до зари лампада,
где родители живы и с нами рядом
и где машет бабушка на прощание.
Эти окна горят через расстояния,
через все невзгоды, перипетии,
через годы…
Светитесь, мои святые!

Ничего дороже и ярче нет,
только этот свет,
обережный свет…






© Анна Алексеевна Сеничева

1.
Теперь мы будем играть по другим правилам:
под нами киты, океаны и крошечная Австралия,

и ты стоишь — лёгкая, тоненькая,
в невыносимо-синем,
и волны, и камни у ног твоих кажутся мне святыми…

Портовые забегаловки и таверны:
липкий пол и хамса с лимоном,
я разменял бы на те минуты всю жизнь, наверное,
лишь бы рядом стоять дураком влюблённым.

Когда мы танцевали на волнорезах,
ты так смотрела,
что душа моя покидала оковы тела
и летела за илистые буйки, видимые грани,
туда, где киты, океаны, другие правила.

Как глазел на тебя таксист и хмельной бариста
(рукава с наколотыми драконами),
ты была ослепительна в закатном и золотистом,
и прохожие замирали — в тебя влюблёнными.

2.
Если вся поэзия не о любви,
то напрасно со;здана!
Напишу о тебе в кипарисовом и прибрежном,
как светили судам,
укрывались лоскутными звёздами,
и нам было нежнее шёлка, "нежнее нежного".

Это у Маяковского славят и коронуют,
у Есенина пожары пылают разные,
а я храню все ласки твои,
все поцелуи
и никому про них не рассказываю.

Теперь они увидят тебя настоящую,
в ярком лете,
где мы смеялись больше, чем говорили,
профиль прямой в ультрафиолете,
и отзовут армады, флотилии, эскадрильи.

От Куросио до Западного течения,
там, где киты и затерянная Австралия,
солнце твоей любви — это исключение,
исключение,
не подтверждающее ни одного правила.





© Анна Алексеевна Сеничева

ты молчишь на другом берегу вселенной,
никого, кто мог бы расставить знаки,
навести мосты, сочинить антенны,

только пропасть звёздная,
буераки

ты молчишь, и небо ложится косо,
горизонт повержен и опрокинут,
никого, кто мог бы задать вопросы,

только голых деревьев
глухие спины

я молчу, и толща пустого звука
накрывает вселенную, накрывает

мы молчим, но громче,
чем мы друг друга,
не бывает




© Анна Алексеевна Сеничева

Кто устоит там, где дотла выжжено?
Только ветра разносят костры рыжие,
плавится воздух,
дышать не могу — нечем,
эта пустыня отныне нечеловечья.

Эта пустыня недавно цвела нами,
всё занялось да вознеслось огнями,
необитаема, перекати-поле:
больше ни смеха,
ни памяти,
ни боли.

После пройдут дожди,
отойдёт прошлое,
тёплую землю перенесу пригоршнями,
дую на воду, дую на цвет аленький,
только цвети, тоненький мой,
маленький,

видишь, как я лелею,
как я умею?
Новое заложу, посажу аллею,
сторожа заведу, возведу острые:

нет у тебя доступа,
нет у тебя доступа,
нет у тебя доступа.




© Анна Алексеевна Сеничева

Если бы Бог рисовал нас карандашами,
ты был бы курносым,
с большими смешными ушами,
из жёлтых оттенков и розовой пудры,
серебряность ночи и золотость утра,

и мы бы сидели на пальме босыми,
лохматыми, светлыми и святыми,
болтали бы пятками, пили кокосы,
про миропорядки решали вопросы:

пропавших бы без вести — возвратили,
погибших в нелепом бою — воскресили,

больных излечили бы — проще простого,
убрали бы мусор с Земного простора,

пожары, цунами, землетрясения —
остановили бы за мгновения,

спасли бы животных, и нищих, и пьяных,
детей бы вернули их папам и мамам,

зашили бы дыры в ночном покрывале
и рисовали бы,
рисовали бы,
рисовали.




© Анна Алексеевна Сеничева

это нам поют из пустых подъездов
сквозняки и форточки, и фрамуги,
слышишь музыку, слышишь,
она воскресла,
чтобы мы смогли разбудить друг друга

это старый вальс из глухой парадной,
из столетий, прожитых не с тобою,
у меня билет, он опять обратный,
до луны,
до пристани со звездою

это только ноты, но будут танцы,
медь оркестра, звон, золотые трубы,
мне бы нежно-нежно тебя касаться,
чтобы только пальцы и только губы

на перилах-клавишах плачет Верди,
это наша музыка, поцелуи

лифт взлетает выше небесной тверди
на этаж, который не существует




© Анна Алексеевна Сеничева

пока я тебя обнимаю,
проходят со звоном трамваи
по кольцевому маршруту

тебя задержать на минуту

проходят зонты по бульварам,
гуляют по парам-пара-рам,
и только, и горько: пора нам

летят треугольные стаи,
а я, я тебя обнимаю
во временном переходе,

концы отдают пароходы

и жизнь
— безоглядно —
проходит




© Анна Алексеевна Сеничева

время осыпет город сухой волной,
где мы, в каком столетии?
я не вижу

до сотворения мира ты был со мной:
близко настолько,
что не бывает ближе

тихо зажгутся лампочки, нет, лучи,
всё проповедует солнце,
грозу, язычество

что ты смеешься,
пожалуйста, замолчи,
мир ещё не уверовал в электричество

помнишь качели, запах чужой земли,
дедушкины медали,
траву и тополь?

где мы, я слышу чаек и корабли:
Древняя Спарта? Афины?
Константинополь?

космос ещё не изучен,
не покорён,
божий набросок времени, сон, сценарий

«Кедр — Заря — я слышу тебя — приём»
значит, апрель,
апрель и летит Гагарин

тянутся караваны, течёт песок,
что у тебя в запасе?
любовь и время

глобус, подвисший в небе — наискосок,
звёздная россыпь, росчерк,
небесный сок

жизнь, проведённая —
там-то, тогда-то, с теми




© Анна Алексеевна Сеничева

В детстве мы были как-то поближе к небу,
помнили невесомость, играли в звёзды,
верили солнцу, грозе, воровайке-снегу,

встанешь на цыпочки
и задеваешь гнёзда.

Папа казался самым большим на свете,
мир на его плечах — бесконечной синий,
руки раскинешь и обнимаешь ветер:

с папой всё можно,
мой папа — святой и сильный.

Папа везёт на санках — легко и быстро,
небо кружится,
весь город летит под нами,

папа смеётся, и голос его искрится
самыми разноцветными жемчугами.

В детстве мы были как-то поближе к небу,
верили в чудо и сами его чудили.

— Папа, смотри, откуда так много снега,
словно заслонку в памяти не закрыли?




© Анна Алексеевна Сеничева

никогда, когда, может быть, однажды
полетят снежинки обратно в небо,
я кораблик вылепила бумажный,
белый парус и белое море снега

уплывай, плыви, за кормой — свобода,
потеряю мачту твою из виду,
не завидуй баржам и пароходам,
никому, пожалуйста, не завидуй

океан небесный, бушуют тучи,
если ты захочешь, то возвращайся,
на борту мой адрес, но будет лучше,
если ты бумажное встретишь счастье




© Анна Алексеевна Сеничева

Иди на север, но чувствуй спиною юг. Большое Солнце, запрятанное в фонарик, живым теплом отодвинет полярный круг. Иди на север - Стокгольм, Копенгаген, Рейкьявик. Норвежский полдень угрюм и ерошит плащ, за двадцать крон не купить ни шарфа, ни грога, и, подавая монету нищему, глаз не прячь - ты можешь встретить в его лице выраженье Бога.

Пусть будет трудной и бесконечной твоя дорога.

Смотри, как ночь обнимает седой ледник, горят гирлянды на выбритых стужей крышах. Запрячь побелевшие скулы под воротник и не кричи на Атлантику - волны тебя не слышат.
Ищи паром до Джакарты, забейся в трюм, не наступай на изгибы скрипучих досок. Мазутный воздух и ржавый моторный шум тебя спасут от снующих вокруг матросов.
О приближении юга услышишь от альбатроса.

Песчаной пудрой осыпан индийский берег, по барабанам этнический танец стучат лучи, но на сетчатке твоей навсегда зашифрован север, и ты один хранишь от него ключи...

Теперь ты знаешь, о чём этот мир молчит.




© Анна Алексеевна Сеничева