ты садишься на мятый пуфик, начинаешь читать стихи,
а душа у тебя старухи, и шаги не всегда легки…
люди смотрят в тебя, как в телек и пытаются угадать,
сколько новых рубцов на теле, каково это... погибать.
микрофоны фонят и злятся.ты стесняешься хрипотцы
и не думаешь раздеваться для того, кто тебе в отцы,
по желанию, не по росту. место крайнее, ряд левей.
ты привыкла быть просто гостьей. мимолётною, но своей.
ухмыляешься. ждёшь оваций. привыкала к такому год.
на одной из полночных станций поджидает Чеширский кот
тебя пьяную в хлам, Алиса. и не стыдно с таким вот жить?
мой единственный стержень высох, но кремацию отложить...


© Александра Шаронова

я смотрю на него и думаю иногда:
наверное, у царевичей дома всегда бардак,
наверное, когда царевичей изобрели
не было же ни пылесосов kirby, ни стиральных машин?
и шли

они своими дорогами: эта короткая - без коня,
эта подольше - выберешь и останешься без любви,
эта совсем длинная - не выбирай меня,
потому что любовь это всегда про строительство на крови.

я смотрю на него и думаю иногда:
наверное, птицы, сидящие возле дома на проводах,
выглядят менее беззащитными... иногда мне снится,
что он - вот такая птица.

но потом он вспархивает, и летит,
и даже не отряхивает живот,
и я понимаю, что направление его пути
радикально отличается от моего.

но потом я смотрю на него, и думаю: что за черт?
почему у меня внутри это пекло и адский жар?
и что-то такое по венам внутри течет,
что я забываю как это ну - дышать,

и смотрю на него, и думаю - иногда
(наверное как раз тогда, когда этих царевичей изобрели)
природа бывает мудра, щедра и горда,
смотри на него теперь... хочешь-не хочешь, смотри.


© Александра Шаронова

если бы можно было переставать быть
сразу же, в тот момент как нам объявляют: ты не лю бим
если бы можно было в этот момент выдохнуть - уфф
и оказаться безжизненным. не наблюдать триумф
другой, что умнее, лучше и тоньше, стреляет в цель
не вести свой корабль со вспоротым брюхом уже на мель
не смотреть, как море кровавится, как по морю тянется алый след,
не думать: он никогда уже... нет-нет-нет,
все должно быть куда милосерднее, куда проще.
говоришь, что не любишь - и сразу ко мне паромщик-
Харон подплывает и поднимает весло.
мол, садись, мол, поехали, время твое пришло.

если бы можно было переставать дышать
в те моменты, когда у меня скукоживается душа,
когда ты говоришь мне: мне больно, мне горько, мне...
мой мертвый корабль переворачивается на дне
в своем нервном, неровном, утопленническом сне.

не говори с ней, пожалуйста,
никогда
никогда
никогда
обо мне.


© Александра Шаронова

так ведь бывает чаще всего, ты же в курсе,
вот он идет – и живой, ни черта не грустный,
и на затылке волосы также вьются,
словно совсем ничего не случилось, да.
в этой рубашке – ты помнишь, ее снимала?
спину ногтями царапала и сминала,
пепел на простыни падал, а вам все мало.
боже, как долго помнится ерунда.

но как же странно – ты все еще слышишь запах,
как после секса – не то, чтоб кричать и плакать,
просто молчать, утыкаться в него – от страха,
вдруг это все с вами было в последний раз –
и вот проходишь – ни взглядом, не поворотом,
если коснется – то вызовет боль и рвоту,
если посмотрит хотя бы – убьешь всех к черту,
есть теперь только ты – ни его, ни «нас».

и в голове – просчитала все, зачеркнула,
дуло смотрящее в спину – отвернула,
выгнала, выслала, вырвала, обманула,
мать твою, не возвращайся, прошу, совсем.
а это тело – ни капли не забывает,
видит его – и стонет, и умирает,
ждет его нежности – разум твой предавая,
словно не видит тобой возведенных стен.

так ведь бывает – ты все для себя решила,
вставила в сердце не просто иголку — шило,
вышила строчками – я тебя разлюбила,
видишь, как просто ты умер, мой славный друг.
но учащается пульс, когда он – на связи,
хоть бы глоток – этой твари, скотины, мрази –
хоть бы комок это липкой, вонючей грязи –
этих его –
бесконечно любимых –
рук.


© Александра Шаронова

этот мальчик мог бы свести с ума любую
если бы захотел
у него что ни день - то десятки лиц,
голосов и тел
он не знает, что у всего есть свой предел
и живет, как последний раз,
как будто бы завтра - расстрел

этот мальчик щелкнет пальцами
и ты будешь у его ног
не пытайся бежать,
за попытку к бегству могут выпустить пулю в лоб
или в душу,
тогда ты и вовсе труп
и умирай всю жизнь потом,
вспоминая вкус его губ

не дави на жалость,
на него не действуют эти приемы
ты не первая, кто жалеет что с ним знакома
только выхода нет
закрыты вокзалы и аэродромы
ты не можешь вернуться домой,
ты рядом с ним уже дома

он всегда слишком спокоен,
как будто знает, что его ждет
он как будто просит кого-то:
эй, ну пусть мне еще пару раз повезет,
и, обещаю, я соскачу.
что у него на уме не понять ни по мимике,
ни по голосу. ни ученому, ни врачу
разве что прибору для чтения мыслей,
но кажется, он и ему соврет.

он не изменяет тем, кто ему близок,
дело в том, что ты такою ему не стала
ты однажды приедешь к нему объясниться,
расстаться; придешь, глотая слезы - ты слишком устала
ты однажды решишься на это,
сколько можно страдать по бездушным придуркам?
приедешь,
откроешь своим ключом дверь.
а там полная пепельница
окурков,
пустая бутылка и рядом осколки бокала
- как будто в ярости кинул кто-то
и он спит,
круги под глазами, обкусаны губы
и на полу альбом
с вашими
фото


© Александра Шаронова

во мне - ни музыки, ни стихов.
все слишком просто, как дважды два.

я запирала дверь на засов.
я уходила искать слова.


я забывалась в витринах света.
я так хотела уснуть на век.

вся концентрация человека - в тебе,
мой искренний человек.


© Александра Шаронова

а я на губах твоих множила трещины,
впивалась в лицо и царапала спину.
и я просыпалась счастливою женщиной
в руках моего абсолютно мужчины.


© Александра Шаронова

мне хотелось о счастие петь, а пришлось - о боли.
ничерта поэтичного в пошлом, обыденном веке
мои птицы забыли про небо. мои птицы в неволе.
мои птицы скоро как год
тихо-тихо
смотрят вслед уходящему прочь
навсегда
человеку.

мое бремя - то память. моя участь-отчаянно слушать.
если помнишь,об этом тебе я когда-то молчала.
к сожалению, я не способна на свет. я могу только рушить.
я давно у причала.
если хочешь, я расскажу свою жизнь.
от конца
до начала.

ты же чувствуешь, солнце? вопрос колится комом у горла.
я когда-то, как ты, таких же, как я, спасала.
захлебнувшись однажды признанья минорным аккордом
мне пора.
я безумно устала.
безмерно.
устала.

расскажи мне о том, кто тебе меня вдвое дороже.
промолчи лишь о главном. а я буду просто ждать.
мне когда-то писали стихи. тебе, я думаю, тоже.
это колко и трепетно.
колко.
каждый день
тебя видеть
слышать
дотрагиваться
и умирать.

обними меня. слышишь? в запястьях-пульс и иголки.
ну а я твоим прищуром греюсь. и мне не согреться.
забывай, мой беззвучный. достань из карманов осколки.
Я нужна
ну а может, привычна
мальчишке
без сердца.


© Александра Шаронова

сыграем, солнце? не в счастье-так в ящик. ты пой свои песни. мне бог подаст.
здесь климат для нас неподходящий. мы-разновидность заморских явств.
все, что прошел и кого ты встретил я зацелую до сиплых слов.
в памяти я займу две трети. и пусть по пути наломаю дров.

ты грейся. слезами, огнем, бравадой. премудрость моя, уже ночь. прости.
но если ты создан был виноградом-ты влип. твоя участь теперь-расти.
а дальше-мораль:"чем больней-тем звонче". а слезы-взлетная полоса.
возможно, что этим мир и устойчив-ведь кто-то должен плясать,

сбиваться с орбит, лететь за ветрами на всех берегах земли
смотреть на нас-на живых, бессмертных. какими они не смогли.
вставать в строю, выходить парадом, на радость. и нахрена?
но тот, кто создал тебя виноградом, однажды захочет вина.


© Александра Шаронова