Исход битвы под Батогом следует оценивать в двух аспектах — политическом и военном.

В политическом плане, казалось бы, погашенное пламя восстания Богдана Хмельницкого вспыхнуло с новой силой и ожесточением. В плане же чисто военном это сражение стало реквиемом по знаменитым польским «крылатым» гусарам, воспринимавшимся как своего рода бренд Речи Посполитой.

Первый этап восстания Хмельницкого завершился в 1649 году подписанием Зборовского мира, обеспечившего Украине широчайшую автономию. Гарантиями этой автономии были реестровые (то есть содержавшиеся за счет польской казны) казаки, число которых определялось в 40 тысяч.

Мир продлился недолго

Хмельницкому и его соратникам хотелось большего, но попытка добиться новых уступок привела в 1651 году к поражению казацкой армии под Берестечком. Белоцерковский мир зафиксировал более скорбную для любителей самостийности реальность, согласно которой число реестровых казаков сокращалось вдвое, а остатки автономии распространялись только на воеводства Киевское, Черниговское и Брацлавское.

Продержался такой мир еще меньше Зборовского. Крестьяне, жившие под поляками, тоже мечтали стать казаками. Они и поднялись первыми, так что польскому гарнизону пришлось убраться из Киева. Затем в дело вступил Хмельницкий, обратившийся за помощью к своим старым союзникам — крымским татарам.

Впрочем, гетман позаботился о приличиях, спровоцировав поляков напасть первыми. Дело в том, что еще в 1650 году Хмельницкий задумал прибрать к рукам вассальное туркам

Молдавское княжество. После захвата Ясс — столицы княжества тамошний господарь Василий Лупу пообещал руку своей дочери, красавицы Розанды, сыну гетмана Тимофею Хмельницкому. Но когда казаки ушли, поляки надавили на Лупу, и он свое обещание аннулировал.

Естественно, оба Хмельницких обиделись, однако польское правительство поспешило успокоить перепуганного господаря, пообещав, что его защитит армия польного гетмана Мартина Калиновского. Турецкий султан, как сюзерен молдавского господаря и союзник Хмельницкого-старшего, в свою очередь решил поддержать казачьего гетмана, отправив к нему на помощь войско крымского нурэддина (третья по значимости должность в Крымском ханстве) Адиль Гирея.

Гетман на гетмана

Армия Калиновского, основу которой составляли немецкие наемники-пехотинцы и «крылатые» гусары, перекрыла дорогу в Молдавию, расположившись на берегу Южного Буга в долине около местечка Ладыжин. Правым фасом лагерь прикрывался впадающей в Южный Буг рекой Соб. Подходы к фронтальной линии обороны были затруднены горой Батог с крутым обрывом и расположенными на пространстве до лагеря перелесками и болотами.

Хмельницкий-старший войны полякам еще не объявлял и двигался со своим войском, как бы разделенным на два отдельных корпуса. Одним он командовал сам, другой возглавлял его сын Тимофей (Тимош), компанию которому составляли Адиль Гирей с татарами, предводитель запорожцев Иван Золотаренко и знаменитый Иван Богун, спасший остатки казацкого войска под Берестечком.

Калиновскому Хмельницкий-старший отправил письмо следующего содержания: «Русский гетман польскому желает здравия. Не хочу скрывать перед Вашей ясно-вельможностью, что своевольный сын мой, Тимофей, с несколькими тысячами войска, идет жениться на дочери молдавского господаря. Конечно, до этого нет никому дела, но я удивляюсь, что многочисленное польское войско неизвестно для чего стало при Батоге, как будто с намерением заступить дорогу моему сыну. Я прошу Вашу вельможность, для спокойствия отечества, отступить со своим войском, тем более что польское войско стоит на месте, вовсе неудобном для обороны. Я опасаюсь, чтобы свадебные бояре, по легкомыслию, не завели ссоры с войском и сын мой, по своей юности, не вздумал искать первой удачи военного поприща».

Письмо было составлено хитро. Казацкий гетман вроде бы дистанцировался от сына, но намекал, что в случае чего его не бросит. А заявление, что «польское войско стоит на месте, вовсе неудобном для обороны», возбудило в польском командовании споры. При этом дискуссии шли не вокруг достоинств и недостатков позиции как таковой, а вокруг того, искренне ли автор беспокоится о здоровье поляков или, напротив, злонамеренно сбивает их с толку.

На самом деле позиция хорошо подходила для обороны, однако «крылатым» гусарам сидеть в лагере было бессмысленно. Формально они относились к гусарам, которые являются разновидностью легкой кавалерии, но в силу специфики своего вооружения по факту являлись именно тяжелой конницей, главная сила которой заключалась в атаке плотным строем. Устоять против такого удара легкая кавалерия не могла, однако пересеченная местность у Батога возможность такой атаки исключала. Зато казакам и татарам, которые могли действовать сравнительно небольшими конными группами, слегка пересеченная местность была весьма удобна.

Исходя из такой оценки ситуации, начальник немецких наемников Зыгмунт Пшиемский предлагал Калиновскому уйти со всей конницей и собрать дополнительные контингенты. Сам же он был готов остаться с пехотой в лагере и давал голову на отсечение, что продержится минимум два месяца.

Но ясновельможный гетман был настроен дать битву. Свою роль сыграли сообщения подкупленных казаками лазутчиков о том, что в распоряжении Тимофея Хмельницкого всего 5 тысяч воинов. Сработал и личностный фактор. В мае 1648 года Калиновский был разбит Хмельницким-старшим под Корсунем и провел несколько месяцев в Крыму пленником. Естественно, ему хотелось рассчитаться за эту неудачу.

О призраках и «свирепых пьяницах»

Из-за неудач на военном поприще авторитетом у подчиненных Калиновский не пользовался, но пока его слушали. В то же время и польские, и украинские хроники сообщают о предзнаменованиях, указывавших на исход битвы.

Как-то в полночь на ясном небе разглядели меч, обращенный рукоятью к казакам, а лезвием к польскому обозу. В другой раз во время парада упал с коня знаменосец с гетманским стягом.

Понятно, что в первом случае у впечатлительных или изрядно подвыпивших поляков разыгралась фантазия. Во втором имела место случайность. Но третье знамение ставит исследователей в тупик.

У подножия отвесной скалы возле Ладыжина стал звучать голос, предсказывавший будущее, причем на том языке, на котором к нему обращались. На вопрос, кто он, владелец голоса представился неким Спасовским и более никаких личных данных о себе не сообщал. Зато, когда некий офицер-француз поинтересовался исходом будущей битвы, призрак выдал по-французски следующую тираду: «Идите и скажите нашему гетману, чтобы он поскорее ушел отсюда: придет сюда свирепый пьяница, думает остричь ему бороду; бритва у него острая: опасно, чтобы с бородой он не отрезал ему голову».

Вероятно, здесь имело место представление, организованное казаками в рамках, так сказать, психологической войны, хотя подобрать такого полиглота, который мог бы грамотно отвечать на вопросы на разных языках, было непросто.

Впрочем, «ясновельможного» гетмана даже пресловутый Спасовский не впечатлил. Калиновский усиленно укреплял лагерь, растянув периметр обороны на целую милю.

Увлекшись занятиями фортификацией, он ухитрился проглядеть момент, когда утром 1 июня Тимофей Хмельницкий с главными силами переправился через Буг и начал движение к польскому лагерю. Хмельницкий-старший с небольшим резервом следовал чуть далее, как бы делая вид, что происходящее его не касается. С одной стороны, казачий гетман подстраховывал сына, с другой, видимо, хотел посмотреть, насколько успешно Тимофей будет командовать войсками.

Калиновский тем же утром получил небольшое подкрепление в виде двух хоругвей «крылатых» гусар (около тысячи сабель) под командованием Марека Собесского (старшего брата будущего короля Речи Посполитой Яна Собесского).

Появление возле лагеря передовых отрядов врага стало сюрпризом, но двигались они мелкими группами, и Калиновский бросил своих «крылатых» в атаку. Противник боя не принимал и обратился в бегство, что вызвало у вельможного гетмана бурю энтузиазма: «Они бегут! Бейте неверных! Сегодня суббота, день Божией Матери!» Однако Божия Матерь в тот день решила помогать если не мусульманам-татарам, то православным казакам точно.

Польские военачальники Мартин Калиновский и Стефан Чарнецкий

Последний бой «крылатых»

Тимофей Хмельницкий применил стандартный прием с ложным отступлением. Пока цвет польской кавалерии несся вперед, преследуя мелкие отряды противника, основная часть татар и казаков продолжала движение вне видимости польского лагеря и, завершив глубокий обход, обрушилась на ту часть польского лагеря, которая примыкала к реке Соб. Укреплен этот участок был слабо, и, главное, здесь находился обоз, перспектива захвата которого стимулировала атакующих.

Узнав, что враг появился в тылу, «крылатые» свернули атаку и начали отход к лагерю. Казаки и татары преследовали их, стреляя из ружей и луков. Один довольно крупный польский отряд пытался прикрыть отступление, но сразу был окружен и вырублен казаками подчистую. Наступившая темнота прекратила сражение.

Поляки заперлись в лагере (сумев спасти часть обоза) и в соответствии с традициями сеймовой демократии начали обсуждать положение. Все дружно ругали Калиновского за полководческую бездарность, а самые горячие даже предлагали выдать его казакам или татарам.

Узнав о таких разговорах, ясновельможный пан начал объезжать войско, грозя изменникам страшными карами. Однако угрозы не действовали, и тогда началась патетика: «Братья, соотечественники! Прежде сражения вы хотите погубить меня, вождя вашего и товарища. Но знайте, братья, я готов принести в жертву мои седины, если только кровь моя искупит ваше малодушие. Я перед вами: убивайте меня; пусть я паду, но вы победите!»

Никто, естественно, на вельможного гетмана руку не поднял, но и желание сражаться у войска пропало. В палатку к Калиновскому подтянулись другие командиры. Пшиемский предлагал вернуться к своему плану — оставить пехоту в лагере, а коннице прорываться.

В утренних сумерках вопрос решился автоматически, поскольку казаки и татары приступили к общему штурму. Было еще темно, и Тимофей Хмельницкий приказал поджечь несколько стогов сена. Основной удар снова наносился по обозу.

В тот момент, когда штурмующие ворвались внутрь лагеря, на стыке переднего и левого фасов образовался разрыв, в который и устремилась польская конница, решившая бежать с поля сражения. Калиновский приказал открыть по беглецам огонь из пушек. Беспорядочная толпа начала растекаться в разные стороны. Масса обезумевших от страха людей следовала лозунгу «Спасайся, кто может!». Казаки и татары начали охоту за беглецами.

От 3 до 5 тысяч поляков утонули в водах Южного Буга. Пехота пыталась закрепиться на редутах в юго-восточном углу лагеря, но долго не продержалась. Татары форсировали реку вплавь и атаковали немцев с тыла.

Калиновский со своим сыном Самуилом пытались собрать хоть кого-то. Они отчаянно бросались на врага, потом пытались укрыться в перелеске, где их и настигли татарские стрелы. Голову вельможного гетмана отослали Хмельницкому-старшему.

Вырваться из кровавой мясорубки удалось примерно полутора тысячам поляков. В плен попало от 5 до 8 тысяч, включая Пшиемского и Собесского.

От живых спрятался, а на мертвых отыгрался

Одним из немногих поляков, переживших резню под Батогом, был будущий прославленный полководец Стефан Чарнецкий, который сумел спрятаться в стогу сена.

В 1664 году во время очередной кампании против казаков его войска захватили Субботов. По приказу Чар-нецкого похороненные в Ильинской церкви тела Богдана и Тимофея Хмельницких были вырыты из могил и после надругательств выброшены на съедение собакам. Так что традиция поляков мстить мертвым и их могилам имеет старинные корни.

Массовая казнь пленных поляков после битвы

Кровь за кровь

На следующий день началась расправа над пленными. Татарам эта резня не нравилась, поскольку пленников они предпочитали отпускать за хороший выкуп. Но Хмельницкий-старший выплатил им компенсацию 50 тысяч талеров. Трудно сказать, почему гетман был настроен столь непримиримо, возможно, ему хотелось поквитаться за Берестечко, или же он сознательно настраивал казаков на непримиримую борьбу с ляхами.

Пленников убивали два дня, потроша или отрубая им головы. Не пощадили даже Пшиемского и Собесского. Эту расправу современные польские историки называют «Батожской Катынью».

Впрочем, явившись на третий день к месту казней, Хмельницкий демонстративно отругал казаков за жестокость, приказал пощадить 286 пленников и отправил их на свой хутор Субботов для последующего обмена.

Свой экзамен на самостоятельного полководца Хмельницкий-младший сдал успешно и отправился в Молдавию, где получил-таки в жены красавицу Розанду.

Между казаками и Речью Посполитой теперь было столько крови, что примирение уже казалось невозможным. Наверняка это соображение предопределило выбор Хмельницкого в пользу союза с Московским царством.

Что касается «молдавского проекта», то он закончился неудачей. Настроенные пропольски тамошние бояре свергли Василия Лупу. Тимофей Хмельницкий отправился помогать тестю, потерпел неудачу и погиб при осаде Сучавы. Красавица-вдова, уже родившая ему ктому времени сыновей-близнецов, жила на хуторе Субботов, а в 1666 году вернулась в Молдавию. Дальнейшая ее судьба неизвестна, но, по самой распространенной версии, в 1686 году ее казнили поляки. Так сказать, в порядке мести за резню на Батоге, в которой она была не виновата. Но, когда говорит жажда мести, справедливость помалкивает.

 

 

 Автор Дмитрий МИТЮРИН

Журнал "Военная история"№ 19 октябрь 2020