Артюр Рембо (Arthur Rimbaud) (20.10.1854, Шарлевиль, - 10.11.1891, Марсель), французский поэт. Вырос в мещанской среде. Учился в лицее до 1871 года (не окончил). Как поэт формировался под воздействием Т. де Банвиля, Виктора Гюго, особенно Шарля Бодлера. Рембо с сарказмом обрушивался на мещанство ("Заседатели"), Вторую империю ("Бешенство кесаря" и др.), религию ("Наказание Тартюфа", "Зло"), связывая с Республикой надежды на перестройку общества ("Кузнец"). Разочарование в правительстве "национальной измены" вызвало у него в начале 1871 года кризис: приступы отчаяния и показного цинизма сменялись мечтами о сверхъестественном могуществе поэта-ясновидца, способного указать человечеству путь к гармоническому миропорядку. Парижская Коммуна 1871 года вернула Рембо веру в социальный прогресс. Он стремился принять личное участие в борьбе, создал шедевры революционной поэзии Франции - "Военный гимн Парижа", "Париж заселяется вновь", "Руки Жанны-Мари" (1871). В поэзии Рембо развивались реалистическая образность, психологизм, сатира ("Семилетние поэты", "Бедняки в церкви", "Сестры милосердия", сатирические стихи т. н. "Зютистского альбома"). Наступление реакции тяжело сказалось на душевном состоянии и дальнейшем творческом пути Рембо.

Переход к символизму обозначился в "Пьяном корабле", в сонете "Гласные". В символистский период Рембо создал т. н. "Последние стихотворения" (1872) и стихотворения в прозе, т. н. "Озарения" (написаны 1872-1873, изд. 1886). Книга "Сквозь ад" (1873), сочетая трагическую разорванность стиля с убийственной критикой символизма, готовила поэтический реализм 20 века. Со 2-й половины 70-х годов 19 века Рембо отошёл от литературы и после долгих скитаний в 1880 году был вынужден стать агентом торговой фирмы в Эфиопии. В 20 веке вокруг наследия Рембо развернулась борьба между реализмом и модернизмом. Лучшие поэтические традиции Рембо были восприняты Гийомом Аполлинером, Полем Элюаром, поэтами Сопротивления.

Н. И. Балашов.

(Жан Никола) Артюр Рембо (Rimbaud) [20 октября 1854, Шарлевиль (ныне Шарлевиль-Мезьер)- 10 ноября 1891, Марсель], французский поэт.

Годы формирования Рембо был вторым сыном пехотного капитана и зажиточной крестьянки. После того, как отец покинул семью в 1860 году, воспитанием четверых детей занималась мать - женщина властная и непомерно строгая: за малейшее нарушение порядка детям полагалось домашнее заточение на хлебе и воде. Артюр учился блистательно, и его поразительная одаренность проявилась очень рано. Столь же рано обнаружились и бунтарские наклонности: мальчик ненавидел свой провинциальный городок, ханжеский семейный уклад и добропорядочных обывателей. 29 августа 1870 году он впервые ушел из дома, добравшись на поезде до Парижа, где был арестован за недоплату железнодорожной компании тринадцати франков и отправлен в тюрьму Мазас. Его любимый учитель Изамбар приехал за ним и увез в Дуэ к своим незамужним теткам, а затем в Шарлевиль. Второй побег Рембо совершил 7 октября 1870 года - через десять дней после возвращения. На этот раз он направился в Бельгию и сделал безуспешную попытку стать газетным репортером в Шарлеруа. Мать объявила его в розыск, и 1 ноября он был доставлен домой полицией. В третий раз Рембо бежал из дома 25 февраля 1871 года и, проведя около двенадцати дней в Париже, вернулся пешком в Шарлевиль.

Будучи пылким юношей, Рембо откликался на социально значимые события в истории Франции. Франко-прусская война 1870-1871 годов нашла свое отражение в стихотворении "Вы, храбрые бойцы" (буквально: "Мертвецы 92-го"). 18 марта 1871 года в Париже была провозглашена Коммуна, которую юный поэт встретил с радостью: он устремился в Париж с целью записаться в народную гвардию, но очень быстро вернулся в Шарлевиль, где написал несколько стихотворений, пронизанных революционным духом ("Кузнец", "Военная песнь парижан", "Руки Жанны-Мари", "Парижская оргия, или Столица заселяется вновь").

Три года творчества Стремительность и краткость литературной карьеры Артюра Рембо делают значимым чуть ли не каждый месяц ее развития. В 1869 году он получил первую премию за латинскую поэму "Югурта" и в том же году написал первое, еще во многом подражательное стихотворение на родном языке "Новогодние подарки сирот", которое в январе 1870 года появилось на страницах журнала "Ревю пур тус". 24 мая 1870 года Рембо отправил первое письмо поэту-парнасцу Теодору де Банвилю, приложив три стихотворения - "Ощущение", "Офелия", "Credo in Unam" ("Верую в Единую") - в наивной надежде, что они будут опубликованы во втором номере "Современного Парнаса". 13 и 15 мая 1871 года Рембо создал так называемые "Письма ясновидца", в которых изложил свою жизненную и эстетическую программу. Теория "ясновидения" была открытым бунтом против религии, морали и всех общественных установлений. К лику "ясновидцев" Рембо причислил Верлена, отчасти Леконта де Лиля и Банвиля, но прежде всего Бодлера - "первого ясновидца, царя поэтов, истинного Бога". 10 июня 1871 года Рембо отправил самые последние стихи - "Семилетние поэты", "Бедняки в церкви", "Сердце паяца" (позднее названо "Украденное сердце") - молодому поэту Полю Демени. 15 августа Рембо вновь написал Банвилю и отправил ему стихотворение "Что говорят поэту о цветах". В конце августа он послал несохранившееся письмо Верлену с приложением стихов, в частности знаменитых "Гласных", где каждому звуку соответствует определенный цвет. Потрясенный красотой этой необычной поэзии Верлен ответил немедленно и пригласил Рембо приехать в Париж. Перед отъездом Рембо в порыве энтузиазма написал "Пьяный корабль" - самую "фантасмагорическую" из своих поэм, которая должна была поразить парижских литераторов.

Еще до ссоры с Верленом Рембо начал писать рассказы в прозе - "Языческую книгу", или "Негритянскую книгу". Испытав кризис отчаяния после брюссельской драмы, он вновь принялся за "Языческую книгу", дал ей название "Одно лето в аду" ("Сезон в аду") и осенью 1873 года опубликовал в Бельгии. Это единственное прижизненное издание, за которым наблюдал сам поэт: он ощущал жгучую потребность рассказать "историю безумства", осмеять "алхимию слова" и восславить житейскую трезвость. В 1874 году Рембо либо создал, либо дописал (в этом вопросе мнения литературоведов расходятся) стихотворения в прозе "Озарения". Встретившись в феврале 1875 года с вышедшим из тюрьмы Верленом, Рембо отдал "Озарения" своему бывшему другу, с которым ему больше не суждено было увидеться. "Озарения" (1873-1875) были опубликованы лишь в 1886 году. Первое собрание сочинений Рембо вышло посмертно, в 1898 году.

Артюр Рембо совершил революцию в сфере французского стихосложения: его поэтическая техника нарушает привычные традиции французской поэзии. Сам он считал, что разрушение привычных форм ведет к созданию новой, небывалой действительности - поэт становится творцом, равным Богу, и ему открывается скрытый смысл бытия. Рембо одним из первых доказал возможность появления "темной" поэзии, которая отказывается от описаний и рассуждений, стремясь явить образы, вызванные к жизни экстатическим видением и воображением. Наряду с Верленом и Малларме Рембо составляет "святую троицу" французского символизма.

Годы скитаний Рембо перестал быть поэтом в двадцать лет. В 1874-1879 годах он странствовал по Европе, занимался изучением иностранных языков и пытался найти применение своим способностям: преподавал французский, работал переводчиком при бродячем цирке, занимал должность строительного подрядчика и даже записался добровольцем в голландские колониальные войска, откуда дезертировал спустя несколько месяцев. Его все больше притягивал Восток, и в 1880 году он поступил на службу в фирму, которая торговала кожей и кофе. Хозяева направили его в свой филиал в Хараре (Зимбабве). В 1882 году Рембо исследовал еще не известные европейцам районы, написал об этом доклад и отправил его в парижское Географическое общество. В 1888-1890 годах он возглавлял факторию в Хараре. Страшные боли в правом колене вынудили его отплыть в Аден, а затем на родину. 22 мая 1891 году ему ампутировали больную ногу в марсельском госпитале. Рембо предпринял поездку домой, но был вынужден вернуться в Марсель в сопровождении сестры Изабеллы, на руках у которой и умер. В больничной книге госпиталя об этом имеется следующая запись: "10 ноября 1891 года в возрасте 37 лет скончался негоциант Рембо".

Е. Д. Мурашкинцева
Большая энциклопедия Кирилла и Мефодия

- Как отмечается 150-летие Артюра Рембо?

- 2004 год во Франции - Год Артюра Рембо, и эта дата особенно важна для нашего небольшого городка Шарлевиля, в котором сегодня проживает около 60 тысяч человек. Весь год мы будем отмечать эту дату в разных формах, но общая идея одна: покинуть тесные стены музеев и библиотек и выйти на улицы. В нашем городе мы устроим парад с праздничной иллюминацией - на фасады домов XVII века на центральной площади (напоминающей, кстати, парижскую площадь Вогезов) будут проецироваться строки из стихотворений поэта. На этой же площади выставлены 800 бюстов Рембо. Между тем, разумеется, мы проводим много выставок, посвященных его жизни и творчеству, - например, мы подготовили экспозицию ста пятидесяти иллюстраторов стихов Рембо. Будут проводиться и конференции, в том числе - посвященные Африке Артюра Рембо, то есть самому позднему и наименее исследованному периоду жизни поэта. Но нельзя забывать, что именно в нашем городе, в наших Арденнах начался путь Рембо.

- В торжествах принимают участие родственники Рембо?

- Да, у его старшего брата Фредерика было две дочери, у них тоже были дети, и сегодня во многих мероприятиях участвует правнучатая племянница самого поэта. Например, завтра она поможет открыть кинофестиваль, посвященный памяти Артюра Рембо, а сегодня она же перережет ленточку на открытии нового пространства дома-музея Рембо. Там, в частности, будут представлены некоторые рукописи, которые до сих пор не выставлялись. Между прочим, эти до сих пор закрытые для публики тридцать квадратных метров дома на набережной реки Мёз, где прошло детство Артюра, и есть то место, где он задумывал свои первые стихи. Может, он и не писал их здесь, ведь для нас он остается прежде всего поэтом-путешественником, но первые замыслы родились определенно в этом доме.

- Какая публика сегодня более всего интересуется творчеством Рембо? Вы, как хранитель музея, должны это знать.

- Артюр Рембо остается поэтом молодым и поэтом для молодых. Это образ, символ. Он умер молодым, самые знаменитые фотографии показывают нам юного Рембо, и он был совсем молод, когда перестал писать. Однако еще важнее актуальность его стихов и прозы, которая делает его поэтом не только ХХ-го, но и ХХI века. Сборники его стихов переведены на 37 языков, это почти Библия! Мы, кстати, знаем, как много поклонников гения Рембо живет в России.

- «Проклятые поэты» были культовыми для эпохи модернизма - сегодня же даже постмодернизм считается вышедшим из моды. Что делает Рембо «поэтом XXI века»?

- Не все стихи так уж известны и популярны сейчас - все-таки многие его ранние работы были вдохновлены классикой, «парнасской» школой. Однако главной задачей Рембо, по его собственным словам, было изобретение новых слов, нового языка, новых метафор. Музыка его поэзии была абсолютно новаторской, он предвидел ХХ век. Он догадывался о многом, что еще только должно было произойти. Артюр Рембо - еще и поэт-предсказатель.

- Что дает образу Артюра Рембо тот факт, что сравнительно недавно его роль в фильме Агнешки Холланд «Полное затмение» сыграл невероятно популярный голливудский актер - Леонардо Ди Каприо?

- Я бы сказал, что для нас, подлинных и даже одержимых поклонников поэта, не существует актера, достойного сыграть роль Артюра Рембо. Дело тут не в таланте актеров - будь то Ди Каприо или Терренс Стэмп, - и даже не во внешнем сходстве. Этот номер не проходит! Сам персонаж Рембо отказывается от возможного воплощения в кино. Выбирая любого актера на его роль, мы совершаем предательство по отношению к поэту. Артюр прежде всего был литератором, и открыть его подлинное лицо мы можем только через поэзию, а не через образ юнца, который читает «Пьяный корабль», стоя на столе в кабаке, или блуждает по туманным улицам Брюсселя в компании с Верленом. Это, простите меня, какая-то карикатура, в которой отношения двух поэтов важнее, чем творчество.

Пьяный школьник

Жан Никола Артюр Рембо родился 20 октября 1854 года во французском городке Шарлевиль в семье военного. В школе Артюр был одним из самых блестящих и прилежных учеников. Первые строчки Рембо срифмовал в восемь лет, а в четырнадцать уже увидел свои стихи опубликованными. В том же возрасте меняется характер Рембо. Он сбегает из дома, попадает в тюрьму, начинает себя вести экстравагантно и грубо. Именно таким узнал Артюра поэт Поль Верлен, которому в августе 1871 года Рембо отправил письмо с рукописью 'Пьяного корабля'. У них начинается бурный роман, из-за которого Верлен бросает семью. В 1873 году во время обычного для них скандала Верлен ранит Рембо из пистолета и попадает в тюрьму. После разрыва с Верленом Рембо больше не писал стихов. Он много путешествовал, добрался даже до Африки, где и заболел саркомой. В мае 1891 года Рембо ампутировали правую ногу, но это его не спасло и 10 ноября он умер. Похоронен Артюр Рембо в Шарлевиле.


П. Антокольский.
АРТЮР РЕМБО (1854-1891)

Появившись в первый раз в Париже с кипой стихотворных рукописей, рассованных по карманам потрепанного пальто, этот большерукий, похожий на девочку, болезненно застенчивый и нестерпимо дерзкий семнадцатилетний юноша произвел на всех встреченных им собратьев по перу впечатление безусловной гениальности и почти безусловного помешательства. Ему хотели помочь, устраивали складчину, собирая последние франки, чтобы обеспечить бедняку кусок хлеба и чистую рубашку, но опасливо косились на нового знакомца в ожидании резкого отпора или неожиданно скверной шалости. Он был раздражителен, придирался к малознакомым ему людям по пустякам и однажды бросился на одного из случайных собеседников, размахивая стилетом, выдерлутым из трости. Все в нем было странно, неожиданно, все заинтриговывало, то отталкивало от него, то привлекало к нему.

При этом он был только подростком, только школьником, который с большими трудностями вырвался из провинции, из родного дома и с еще большими трудностями добрался до Парижа в поисках сочувствия и дружбы. Однако основная часть его стихов, которые впоследствии составили ему посмертную славу, уже была написана. Он уже был тем Артюром Рембо, которому предстояло так резко обновить поэтический язык поколения.

Семидесятилетний Гюго, далеко не восторженный и не щедрый на похвалы кому бы то ни было, прослушав его стихи, воскликнул: «Это Шекспир-дитя!»

Верлен сделался его закадычным другом, бросив ради Рембо семью и Париж, чтобы бродяжить вместе с ним в течение целого года в Лондоне и Брюсселе. А кончилась их дружба тем, что Верлен стрелял в него и ранил в руку.

Появление Рембо в Париже совпало с трагической эпохой в жизни французского народа. Шел сентябрь 1871 года. За четыре месяца перед тем, в мае была разгромлена Парижская Коммуна. Мостовая прославленных парижских бульваров и стена на кладбище Пер-Ла-шез еще дымились кровью расстрелянных рабочих — жертв террора версальцев. Другие коммунары плыли на каторжных понтонах в Кайену. Париж еще был на осадном положении. Еще не зарубцевалась рана национального унижения после катастрофы франко-прусской войны. Поэты и писатели, духовно и социально близкие юному Рембо, не решались громко говорить о пережитом и ясно его осмыслить.

Между тем сам Рембо с большой определенностью оценивал современные исторические события. В его письмах того времени мы читаем, что «гнев толкает его к парижской битве... где погибает столько рабочих». Друзья вспоминают, что он задумал план социального переустройства, самостоятельно готовил проект конституции. Еще на родине, в провинции, он пытался связаться с местными рабочими, рассказывая им о «революции коммунаров».

Но с еще большей силой говорят о политической позиции стихи юного поэта, привезенные им в Париж. Это были ныне знаменитые «Париж заселяется вновь», «Руки Жанн Мари», «Военная песня парижан» и еще несколько. Замечательно, что первое из них восстановлено много лет спустя по памяти Верленом, а «Руки Жанн Мари» только в 1919 году найдены в рукописи. Это значит, что живые и неоспоримые свидетельства революционного гнева поэта были отодвинуты куда-то в сторону самими современниками, а следующие несколько поколений знали Рембо искаженного и обескровленного, трактовали его как далекого от жизни индивидуалиста анархического толка.

ПОЭЗИЯ РЕВОЛЮЦИОННОГО ГНЕВА

Юношеские стихи Рембо сами говорят за себя. Это прежде всего серия сонетов, связанных с событиями франко-прусской войны. Здесь и броские памфлеты, вроде злобно-саркастического портрета Наполеона III, гуляющего в «цветниках Сен-Клу», или такого же описания лубочной патриотической картины, виденной поэтом где-то в Шарлеруа (цена 35 сантимов), и полные мрачного пафоса отклики на трагедию войны: «Зло», «Спящий в ложбине». Последний сонет принадлежит не только к лучшим созданиям Рембо, он, видимо, надолго останется во всей мировой антивоенной лирике,— так пронзительно звучит в нем жалость к чужой юности, человеческому существу, загубленному машиной войны:


Молоденький солдат, с открытым ртом, без кепи,
Всей головой ушел в зеленый звон весны.
Он крепко спит. Над ним белеет тучка в небе.
Как дождь струится свет. Черты его бледны.
Озябший, крохотный,— как будто бы спросонок
Чуть улыбается хворающий ребенок.
Природа, приголубь солдата, не буди!
Не слышит запахов и глаз не поднимает.
И в локте согнутой рукою зажимает
Две красные дыры меж ребер на груди
( Перевод стихов принадлежит автору очерка. )

Еще ярче и самобытнее Рембо, еще резче порывает он с поэзией, современной ему, в тех стихах, которые связаны непосредственно с Коммуной. Именно в них он окончательно нашел себя: свой голос, свой стих и стиль, свой несравненный словарь и синтаксис, адекватный бурным переживаниям революционного подростка. Немедленно вслед за разгромом Коммуны он обращается к «победителям», — не только к тупой солдатне Мак-Магона и Галифе, но и к всесветному мещанству, возвратившемуся на свои насиженные места в столице:

О грязные сердца! О рты невероятной
Величины! Сильней вдыхайте вонь и чад!
И вылейте на стол, что выпито, обратно!
О победители, чьи животы бурчат!

Обращается он и к любимому городу, к мировой революционной столице. Париж для Рембо — это не только «Красная Блудница», но символ революционных традиций, где в тысячах ворот, на тысячах перекрестков все дышит историей вековой борьбы народа. И еще одно сильное свидетельство революционного и патриотического гнева Рембо — его «Руки Жанн Мари». Жанн Мари — это перевернутое имя Мари Жанн, то есть Марианна, народное прозвище Республики, сохранившееся до наших дней. Но для Рембо «руки Жанн Мари» — это прежде всего руки парижской работницы, грозные для всей буржуазии руки революционного рабочего класса:

Как в горнах красное железо,
Сверкает их нагая плоть
И запевает Марсельезу
И никогда «Спаси господь»!
...Обуглив их у топок чадных,
Голодный люд их создавал.
Грязь этих пальцев беспощадных
Мятеж недавно целовал...

Поистине, такой страсти, такого открытого и яростного негодования не звучало в европейской поэзии со времен Данте или Шекспира! Это был отважный прорыв в будущее, открытие нового материка в поэзии. Не одно историческое десятилетие должно было пройти, прежде нежели по-своему откликнулись французскому подростку Маяковский и Бертольд Брехт.

АЛХИМИЯ СЛОВА

Ярким дням появления Рембо в Париже предшествовало детство и отрочество в провинциальном городе Шарлевиле в Арденнах, на севере Франции, в непосредственной близости к бельгийской границе. Он родился в 1854 году, в доме деда с материнской стороны, в буржуазной, среднезажиточной семье. Тираническая власть семейственных привычек и буржуазных традиций непоправимо оттолкнула его и от семьи, и от родного города. Годы, проведенные им в коллеже, были временем стремительного духовного и физического роста. Он удивлял учителей и одноклассников легкостью, с которой сочинял латинские стихи, ему присуждали почетные премии и грамоты. С неодолимой естественной силой в творчестве прорывалось свое, ниоткуда не заимствованное, прорывалось вместе с возмужанием. В начале 1871 года он проводил дни в публичной библиотеке Шарлевиля, читал первых французских социалистов — Бабефа, Сен-Симона, Прудона, а рядом с ними книги по оккультным наукам и приключенческие романы. Однажды он бежал из дому и скитался в Бельгии, пробрался в Брюссель. Это было в трагический день вторжения немцев. Через некоторое время, уже в феврале 1871 года, продав свои часы, он предпринял путешествие в Париж: бездомный, никого не зная в огромном городе, он блуждал по улицам и площадям в течение двух недель и снова вернулся домой. В сентябре он предпринял еще одну попытку добраться в Париж, более успешную. И это было самым счастливым временем в жизни Рембо.

Вслед за тем начинается до странности крутой и катастрофический спад. Казалось бы, налицо все основания для блестящего продолжения литературной жизни и работы не только в поэзии, но и в прозе. Вот короткая новелла «Сердце под сутаной». В форме дневника, интимных записей дурашливого семинариста Рембо с грубоватым юмором и веселой язвительностью рисует любовные грезы своего героя. Этот реалистический набросок в духе Рабле говорит о душевном здоровье автора, об умении заглянуть в потемки чужой человеческой души, говорит о его яром антиклерикализме.

Еще одна попытка в том же сатирическом духе — письмо некоего барона, члена версальской палаты депутатов. Барон пишет в сентябре 1871 года своему секретарю. Это великолепная карикатура на правого депутата, самовлюбленного, крайне ограниченного, неистово интригующего, чтобы палата по возможности дольше задержалась в Версале, подальше от страшного, окровавленного Парижа. Впрочем, у барона есть и личные соображения, далекие от политики. Его устраивает возможность днем заседать в Версале, а по ночам гулять в столице: «В семь часов я обедаю в кафе д'Орсе или у Ледуайена, а в восемь часов я уже не депутат, не барон, если мне угодно, не Петдешевр, а только знатный иностранец, затерявшийся в Париже...» Но Рембо не удовлетворен этим так легко дающимся ему жанром. Перед ним возникают другие замыслы, другие задачи. Он ищет новые формы. В результате рождаются две книги Рембо: «Озарения» и «Лето в аду». Обе они явились предметом наиболее ожесточенных споров с ним. Это книги неровные, сверкающие частностями, не могущие быть расшифрованными до конца, столько в них странностей и причуд, столько противоречий. Во всяком случае, революционный пафос, сила социальных прозрений иссякала в Рембо.

Формальные задачи, которые он ставил перед собой в «Озарениях», по сути дела, сводились к тому, чтобы «о неясном говорить неясно», ослаблять или даже намертво обрубать логические связи между отдельными образами. Ему мерещились медиумно-магические силы в поэзии, синтез между звуковым и зрительным, воздействие исключительно на чувство.

Но по некоторым признакам можно предположить, что кое-что в «Озарениях» едва ли не сознательно зашифровано или затуманено иносказаниями. В этой книге современная прогрессивная критика во Франции находит знаменательные отголоски живой действительности, окружавшей поэта, находит отражение его общественной позиции, его тревожного и пытливого интереса к жизни капиталистического города. Современные писатели обнаруживают здесь и прямые политические высказывания поэта. Они прочитывают в первом же стихотворении книги, озаглавленном «После потопа», своеобразную картину Франции после поражения Коммуны, а в резком отрывке «Демократия» — саркастическое обличение колониального милитаризма Третьей республики!

Так, вопреки декларациям о трансцендентальном искусстве слова, о ясновидческом магизме, в творческую практику поэта вторгается живая жизнь. Мы скорее последуем за прогрессивной критикой французов, нежели за буржуазными «последователями» Рембо, которые больше всего озабочены тем, чтобы изолировать поэта в его ювелирно-заумной мастерской, в его одиночестве и отчаянии.

Отказ от творчества провозглашен самим Рембо в последнем его произведении «Лето в аду». «Лето в аду» написано в летние месяцы 1873 года. В скором времени оно было издано в Брюсселе тиражом в 500 экземпляров — единственная книга Рембо, вышедшая в свет при его жизни. В ней Рембо отдает самому себе отчет в собственном духовном развитии, констатирует полное крушение юношеских надежд: «Однажды вечером я посадил к себе на колени Красоту — и нашел ее горькой. И проклял ее. Я вооружился против справедливости...» И далее: «Любое ремесло внушает мне ужас... Рука с пером стоит руки с плугом...» Рембо оглядывается и на собственную творческую дорогу, на сделанное им в поэзии. Глава «Алхимия слов» наиболее поучительна, она глубже, острее, искреннее, чем какой бы то ни было анализ, объясняет причину отказа Рембо от искусства. «Ко мне! — восклицает Рембо. — Вот история одного из моих сумасшествий. С давних пор я льстил себя надеждой обладать всеми возможными пейзажами и считал смехотворной современную живопись и поэзию.

Я предпочитал идиотскую живопись на воротах, на декорациях, на палатках циркачей, вывески, кустарную мазню; устарелую литературу, церковную латынь, безграмотные эротические книжонки, сказки фей, детские книжки, старые оперы, глуповатые припевы, наивные ритмы... Я изобретал цвета согласных! А черное, Е белое, И красное, О синее, У зеленое. Я управлял формой и движением каждой согласной и пытался изобрести поэтический язык, так или иначе доступный для ощущений. Это было предварительным изучением. Я записывал молчания ночи, отмечал невыразимое, фиксировал головокружения». Так отказывается Рембо от собственных поисков и находок. Разрыв с прошлым, с обществом, с родиной видится Рембо уже в конкретных очертаниях. Он в скором времени перевернет всю его жизнь. «Мой день кончен. Я покидаю Европу. Морской ветер сожжет мои легкие; климат далекой страны выдубит мне кожу. Плавать, мять траву, охотиться, прежде всего курить; пить напитки, крепкие, как расплавленный металл,— как пили их наши предки вокруг костра». «Я вернусь с железными руками, смуглой кожей, бешеным взглядом... У меня будет золото. Я буду празден и груб. Женщины ухаживают за такими дикими калеками, вернувшимися из жарких стран. Я приму участие в политике. Буду спасен».

«Теперь же я проклят, испытываю ужас по отношению к родине». Жизнь Рембо и оправдала и опровергла его юношескую и наивную мечту. Во всяком случае, серьезное решение было принято.

Для него наступает время безоглядного и бесцельного странствования. Один за другим мелькают перед ним европейские города, не затронув ни интереса его, ни воображения. Германия, Италия, Швейцария... Всюду он бедствует вплоть до нищенства и не находит ни пристанища для себя, ни дела, ни привязанности. Он устраивается грузчиком в Марселе, дает уроки французского языка в Лондоне, чуть не завербован в карлистскую армию в Испании, разъезжает с бродячим цирком по ярмаркам Швеции и Дании.

Самое странное в том, что он это уже предсказал самому себе в «Озарениях». «Куда бы ни занес вас почтовый дилижанс, на всех остановках — то же буржуазное колдовство. Самый посредственный физик ощущает, что отныне невозможно приспособиться к атмосфере, затуманенной испарениями нечистой совести...» И еще: «Вот миллионы людей, не испытывающих потребности познакомиться друг с другом, с настолько одинаковым воспитанием, ремеслом и старостью, что их жизням следовало бы кончаться значительно раньше, нежели это предписывает народам материка сумасбродная статистика».

«ПЬЯНЫЙ КОРАБЛЬ»

Но ведь он предчувствовал и большее! Еще на школьной скамье, когда шарлевильский подросток с воспаленными от чтения и бессонных ночей глазами никогда не видел моря и мог только мечтать о море, проглатывая новые романы Жюля Верна, недавно ставшего кумиром европейских мальчуганов,— уже тогда Артюр Рембо написал свой «Пьяный корабль», это удивительное стихотворение, которому суждено было стать одним из величайших созданий всей европейской лирики, стихотворение, заставлявшее замирать от восторга столько поэтических поколений. Да и сегодня оно кажется революционным.

Знаменателен самый замысел «Пьяного корабля», его сюжет. Европейское судно, груженное хлопком и пшеницей, углубившееся вверх по течению большой реки в южноамериканский материк, потеряло свой экипаж: краснокожие взяли в плен всех матросов и казнили их. Течение реки вынесло корабль обратно, в океан, «к настежь распахнутой влаге». Начинается бесцельное, безмаршрутное странствование осиротевшего корабля. Рассказ идет от его имени:

Я дышал кислотою и сладостью сидра.
Сквозь гнилую обшивку сочилась волна.
Якорь сорван был, руль переломан и выдран,
Смыты с палубы синие пятна вина...

Сменяют друг друга удивительные, грозные и прекрасные, суровые и веселые пейзажи, сменяются широты, — что это, подлинная география или бред воспаленного воображения? Вычитано в книгах или увидено в ярком сне? Действительно, герой произведения — корабль, неодушевленное создание человеческих рук, по капризу автора получившее дар слова и памяти? Или герой — нечто большее, более емкое и значительное:

Сто раз крученный-верченный насмерть в мальштреме,
Захлебнувшийся в свадебных плясках морей,
Я, прядильщик туманов, бредущий сквозь время...
.......................
Слишком долго я плакал! Как юность горька мне,
Как луна беспощадна, как солнце черно!
Пусть мой киль разобьет о подводные камни,
Захлебнуться бы, лечь на песчаное дно...

Как во всех созданиях истинной поэзии, здесь, так сказать, «не соберешь концов»: этот Пьяный корабль и поныне ускользает от окончательных дефиниций, любое толкование, как бы ни было оно философически глубоко или соблазнительно, не исчерпывает эмоциональной силы стихотворения. Но стоит отметить, что и сюда с неожиданной силой хотя и зашифрование, врываются отголоски окружавшей Рембо исторической действительности. Недаром, вспоминая европейский «причал, где неистовый мечется дождь», поэт восклицает загадочно:

Не оттуда ли изгнана птиц вереница,
Золотая денница, Грядущая Мощь?

Недаром в самом конце удивительного стихотворения, в самой последней строке он говорит:

И на каторжных страшных понтонах огни.

Так связана эта творческая романтика с революционной стихией Рембо. В «Пьяном корабле» Рембо предсказал также собственную судьбу и собственный страшный конец.

ПОСЛЕДНЯЯ АВАНТЮРА

В 1878 году двадцатичетырехлетний Рембо покидает Европу чтобы вернуться на родину смертельно больным человеком. Карта его морских скитаний пестра и неожиданна, как строфы «Пьяного корабля». Какая нелегкая заносила его в Александрию, на Кипр, в Аден, в Сомали, в Харар! Еще недавно, разоблачая империализм Третьей республики он писал в «Озарениях»: «К остро приправленным и влажным странам! — на службу самой чудовищной индустриальной и милитаристской эксплуатации. Отсюда —до свидания, не все ли равно где! У нас добровольцев, собственная свирепая философия, мы невежды в науках и не приспособлены к удобствам жизни; пускай околевает все сущее. Вот настоящий поход. Вперед, в дорогу!»

Это были годы, когда молодая Третья республика, едва оправившись после катастрофы 1871 года и потери Эльзаса и Лотарингии, утверждалась в своей классовой сущности, осуществляла начатый Наполеоном III хищнический захват восточного побережья Индокитая, предпринимал дорогостоящие авантюры в Африке, иначе говоря, постепенно превращалась в колониальную державу — соперницу Англии.

И вот перед Рембо задача, казалось бы, практически трезвая и простая: разбогатеть по возможности быстро и наверняка, «нажить капитал» — какому буржуазному сынку не снилось такое блаженство! Но Рембо и тут, в практической деятельности колониального коммерсанта, остается мечтателем, начитавшимся книг о конкистадорах и пиратах, остается романтиком и чудаком.

Ему удается добиться сравнительно прочной оседлости в Африке. Он ищет заработка во всех портах Красного моря, становится агентом по скупке слоновой кости, мечтает об охоте на слонов, пересекает с верблюжьим караваном пустыню Сомали, пишет исследование о негритянском племени галла и представляет его в Географическое общество в Париже. Географическое общество благодарит Рембо, просит прислать свой портрет и ждет новых научных сообщений.

Он наемник в торговых домах и фирмах, эксплуатирующих колониальные богатства, слуга на все руки, толковый администратор. Его ценят за честность и исполнительность. Договоры с ним то продлевают, то расторгают вне зависимости от качества его работы,— просто потому, что обстановка изменчива, рынок ненадежен. И заработок его большей частью неверен. Сегодня у него скоплено несколько тысяч франков, завтра ни гроша за душой. Всюду и всегда его подстерегают тропические болезни. В письмах к родным он обычно сдержан и не дает воли чувствам, но изредка в них прорываются жалобы на трудности работы, на полное одиночество, на отсутствие друзей, книг, журналов, газет. Он обрушивается на ошибочную, с его точки зрения, колониальную политику «бедной Франции», ненавидит англичан,— но как все это далеко от юношеской революционности Рембо! Нет, это совсем другой человек. Он сросся с тем социальным строем, в котором вынужден жить и погибнуть.

Он уже может посылать изрядные деньги домой в Шарлевиль, своей матери, которая не только не понимала сына, но вдобавок относилась к нему с брезгливым раздражением черствой и скаредной мещанки. Впрочем, деньги от него она принимала весьма охотно. Он живет в палатке из козьих шкур, сходится с девушкой-абиссинкой, не умеющей говорить по-французски, и, кажется, нежно любит ее. В его кожаном поясе зашиты сорок тысяч франков золотом, но как далеко до миллиона, о котором он мечтает! И он предпринимает еще одно опасное путешествие с верблюжьим караваном, нанимает негров-проводников, торгуется с поставщиками верблюдов.

Он смугл и тощ, как скелет, ему уже больше тридцати, он поставил на карту все свое достояние. Перед ним пустыня, крутые извилистые перевалы в горах, костры на голых скалах. Он торгуется с негритянским царьком. Предмет торга — дешевый шелк, стеклянные бусы, заводные игрушки, но прежде всего — винтовки Армстронга и патроны к ним. Когда дело доходит до расплаты, царек прикидывается глухим идиотом и безбожно обсчитывает партнера. Рембо получает вексель, который не удается реализовать. Никак не мог выйти из него преуспевающий делец.

Дальше и дальше разворачивается авантюра, последняя в несчастной жизни великого поэта. Продолжается погоня за ускользающим золотым миллионом. Вот уже он хозяин фактории, видный спекулянт, известный по всему побережью, меняет рис и шелк на каучук и кофе. Под началом у него бригады полуголых абиссинцев.

Но он смертельно устал, мечтает вернуться победителем на родину, жениться на милой француженке, только бы скопить потребный капитал. Ему близок идеал буржуазной зажиточной благоустроенности. Но ведь и это было когда-то предсказано с беспощадной горечью в «Пьяном корабле»:

Ну, а если Европа, то пусть она будет,
Как озябшая лужа, грязна и мелка,
Пусть на корточках грустный мальчишка закрутит
Свой бумажный кораблик с крылом мотылька...

Внезапно он занемог, почувствовав острую боль в правом колене. Образовалась опухоль. Она оказалась злокачественной, постепенно росла и затвердевала, как кость. Боль становилась невыносимой. Он уже не мог ни сесть на лошадь, ни ходить с палкой. Наконец решился лечь в постель, но постель не принесла облегчения страданий. Врачебной помощи в Хараре не было никакой. Надо было срочно выбираться из дикой страны.

Шестнадцать рослых и сильных негров подняли на плечи носилки с парусиновым тентом и двинулись в далекий путь к морю. Путь оказался ужасным для больного, беспомощно распростертого на носилках. Помимо растущей боли, мучила жара, перемежающаяся тропическими ливнями.

В течение трех суток он пролежал на корабельной палубе, пересекая Красное море. Снова возобновилась пытка на носилках. В Адене он наспех закончил какие-то торговые дела, еще две недели провел в аденском госпитале, и наконец врач англичанин посоветовал ему немедленно плыть в Европу.

Снова Средиземное море. Снова родной французский берег. Эпопея несчастного конкистадора продолжалась двенадцать лет. В марсельском госпитале ему ампутировали ногу.

После ампутации он медленно приходил в себя и далеко не сразу ощутил свое ужасное положение; сначала мечтал о том, что закажет удобный протез на гибких пружинах. Но еще и до деревяшки было далеко. Когда же он встал на деревяшку и попробовал костыли, обнаружилось, что он не в силах сделать двух шагов по ровному полу, не говоря уже о лестнице, настолько был слаб. Его письма из госпиталя к родным полны простых признаний, раздирающих сердце: «Какая тоска, какая усталость, какое отчаяние, подумать только, всего пять месяцев тому назад я был так деятелен, путешествовал! Куда девались горные перевалы, кавалькады, прогулки, пустыни, реки и моря!.. А я-то уже решил вернуться летом во Францию и жениться! Прощай, женитьба, прощай, семья, прощай будущее! Жизнь кончена, я стал обрубком!»

И в унылое госпитальное существование врывается почти гротескное происшествие, смертельно оскорбляющее больного напоследок. Оказалось, что бюрократическое начальство родного города намерено привлечь его к ответственности как дезертира, бежавшего двенадцать лет назад от призыва в армию. Взбешенный Рембо умоляет родных вступиться за него, объяснить, что все эти двенадцать лет он честно служил родине, что он калека. Это удается не без труда.

Некоторое время Рембо прожил в материнском доме, на ферме. Положение его было безнадежным. Это знали все окружающие.

Умирать он вернулся в тот же марсельский госпиталь. Умирал в ясном сознании, изредка бредил счетами и расписками, караванами верблюдов и пустыней. О юности своей, о том, что был когда-то поэтом, он ни разу не вспомнил. Ему было тридцать семь лет. У его постели непрерывно дежурила младшая сестра, которую он некогда оставил дома девочкой. Ей принадлежит подробная запись о его последних днях и часах. Доверия эта запись не заслуживает — уж слишком явно старается сестра доказать, что в последние часы жизни умирающий примирился все-таки с любезным ей духовником. Мать не пожелала с ним проститься.

В госпитале никто и не знал, что Рембо — поэт. Запись в больничной книге гласит, что в 10 часов утра 10 ноября 1891 года в возрасте 37 лет скончался негоциант Артюр Рембо.

Для нас, людей нового общества, поэзия Артюр а Рембо звучит страстным зовом из прошлого, обращенным непосредственно к нам. И мы этот зов услышали и оценили его силу. Это был юношеский голос, который хотел и мог срывать двери с петель. Вот почему он пронзает наше сердце и сегодня:

Прочь шляпы, буржуа, и поклонитесь людям!
Да, мы рабочие. Рабочие! Мы будем
Господствовать, когда наступит новый век,
И с утра до ночи кующий человек,
Великий следопыт причин и следствий, встанет.
Он вещи укротит, и повода натянет,
И оседлает мир, как своего коня.
О, слава кузнецов, могучий сноп огня!
Все неизвестное страшит. Не надо страха! ..