7


Мы уже говорили, что в человеке веры, так же как и в первом Адаме, пробуждается интерес к миру. Но ответ на свои вопросы он находит не в мире, а в завете. Верующему человеку необходима конфронтация с заветом. В своем стремлении к Богу он нередко бывает разочарован миром и впадает в отчаяние. Разумеется, он испытывает величайшее удовлетворение и вдохновение, когда ему открывается нечто от Истинной Действительности, скрытой за величественным фасадом мироздания. Одна ко он испытывает муку и раздражение, когда ему кажется, что Истинная Действительность покинула вселенную. Бог говорит посредством Своих дел: "Небеса повествуют о славе Божьей и о делах Его рук возвещает свод" (Псалмы, 19:2). Но что это за рассказ, который ведут небеса? Является ли он рассказом, обращенным к определенному человеку, или же он вообще не предназначен для слушателей? Восхваляют ли небеса Творца, не заботясь о том, слышит ли кто-нибудь эту великую песнь, или же им нужен человек, который их услышит? Я полагаю, что ответ на этот вопрос ясен. Если бы рассказ небес предназначался для человека, не было бы необходимости в другой встрече с Богом. Поскольку Бог в Своей беспредельной мудрости уготовил для человека встречу, связанную с откровением и заветом, мы вправе заключить из этого, что весть небес в лучшем случае неопределенна, допускает несколько понимании.

В плане космической встречи с Богом человек сталкивается с парадоксом, приводящим в отчаяние. С одной стороны, он видит Бога повсюду в мироздании, как если бы Он находился совсем близко, рядом, в дружеском диалоге. Но в то же время, обращаясь к Богу, человек убеждается, что Он бесконечно далек, недоступен, окутан тайной и непостижимо велик. Исайя видел Бога "возвышенным и вознесенным" над миром и в то же время "края (одеяния) Его заполняли чертог", то есть все мироздание — от туманов, его окутывающих, до биения сердца отдельного человека. Ангелы пели: "Свят, свят, свят", что означает трансцендентность Бога, а также: "Господь воинств! Полна вся земля славой Его" (Исайя, 6:1—3), то есть Он пребывает во всякой мельчайшей частице творения и вселенная полна Его славой.

Итак, переживание космическое является антитетическим14 и мучительным. Оно сводится к страшной дихотомии.15 Бог участвует в мировой драме, но Он неизмеримо выше ее и отдален от нее. Такая дихотомия устраняет интимность и непосредственность из отношений с Богом и приводит к тому, что приблизиться к Богу сложно и трудно. Бог, Властелин вселенной, проявляет Себя в Своем величии, когда Он властвует над миром. Его воля обнаруживается в законе природы, а Его слово определяет все в природе. Он повсюду, но в то же время Он пребывает над всем сущим и вне всяких пределов. Когда человек, только что зревший Бога, обращается к Нему, чтобы говорить с Ним на "Ты", он убеждается, что Господин и Творец сокрыт, окутан облаком тайны и посылает ему знаки откуда-то из потустороннего. Поэтому, чтобы избавить себя от одиночества и страдания, человек веры должен встретиться с Богом на уровне личного завета, где он близок к Превечному и чувствует себя свободно в Его присутствии. Согласно преданию, Авраам, великий в вере, искал и нашел Бога в звездном небе Месопотамии. И все же он чувствовал одиночество и не обрел покоя в безмолвном общении с Богом, образ Которого отражался в бесконечных просторах вселенной. Лишь встретившись с Богом на земле — а не только на неведомых тропах вселенной — он почувствовал себя избавленным. Наши Мудрецы говорили, что в доавраамово время величие царства Превечного отражалось только в далеких небесах, и немая природа "вела рассказ" о славе Божьей. Но Авраам "возвел Его на престол" как Бога земли, то есть как Бога людей.16

Величественный человек, даже если он и принадлежит к группе религиозных людей и чувствует необходимость трансцендентного опыта, удовлетворен встречей с Богом в рамках космической драмы. Поскольку он не способен выйти за пределы космической сферы, он может истолковать трансцендентное событие исключительно в космических категориях. Поэтому имя "Бог", определяющее Превечного как источник космической динамики характеризует отношения между этим человеком и его Творцом, Который обращается к нему посредством космического события.

Но человек веры, стремящийся к личной глубокой связи с Богом, не может обрести ее в космической встрече. Ему приходится перенести свой трансцендентный опыт в другую плоскость, где конечное "я" встречается лицом к лицу с бесконечным "Он". Такая удивительная взаимосвязь между Богом и человеком выражается символически в Тетраграмме,17 а это Имя в Писании находим там, где речь идет о втором Адаме.

8
1. Я уже говорил, что только община, основанная на завете состоящая из трех членов — я, ты и Он, — способна облегчить и на деле облегчает жизнь второго Адама, потому что она дает ему возможность общения и объединения, возможность пользоваться искренней дружбой Евы. Мы также говорили о том, что в общине, основанной на завете, Адам и Ева участвуют в экзистенциальном опыте бытия, т.е. что они существуют вместе, а не только трудятся сообща. Как произошел переход от технической утилитарной связи к экзистенциальной?

Когда Бог присоединяется к человеческой общине, происходит чудо откровения в двух планах: в плане трансценденталь ном — Бог сокрытый предстает как Бог, открывший Себя; и в плане человеческом — сокрытый человек сбрасывает маску и превращается в человека открытого. Когда раздается голос Превечного, обращенный к человеку и называющий его по имени: Авраам, Моисей или Самуил, Бог, Которого человек искал на бесчисленных тропах вселенной, внезапно обнаруживает Себя — Он близко. Он рядом, Он установил с человеком связь. Во время этой встречи между Богом и человеком, происшедшей по инициативе Бога, возникает пророческая община завета. Когда человек взывает к Богу и обращается к Нему на "Ты", происходит то же чудо: Бог присоединяется к человеку, и во время этой встречи, происшедшей по инициативе человека, возникает новый тип общины завета — это община молитвенная.

Обе эти общины, пророческую и молитвенную, я определяю как общины завета, опираясь на три аргумента. Во-первых, в обеих общинах человек стоит лицом к лицу с Богом. Совершенно очевидно, что пророческое сознание, по сути своей отличающееся от мистического переживания, можно объяснить только при помощи особых категорий Завета, этого великого события. Идея пророчества как таковая была бы чревата внутренними противоречиями, если бы подход человека к Богу оставался непрямым и безличным, в опоре на предположение, что природа станет посредником между человеком и Богом. Только в общине завета, созданной Богом — когда Он спустился на гору18 и когда человек, ответив на зов Бога, на гору поднялся,19 — воз никла личная непосредственная связь, носящая характер пророческого общения "лицом к лицу". "И говорил Господь с Моисеем лицом к лицу, как говорит человек с другом своим" (Исход33:11).20

Молитву также невозможно представить себе, если человек не стоит пред Богом и не обращается к Нему в форме, напоминающей диалог между пророком и Богом. Могучая и величественная космическая драма, отражающая образ Творца и возвещающая о Его величии, не может побудить человека молиться. Разумеется, она может привести человека в восторг, пробудить вдохновение, и ему захочется восхвалять, воспевать и благодарить. И все же экстатическое поклонение, даже тогда, когда оно выражается в восхвалении, не является молитвой. Молитва выходит за пределы формальной литургии, ее невозможно определить по внешним техническим признакам как восхваление, благодарение или даже мольбу. Молитва по сути своей — это чувство человека в присутствии его Творца, когда человек обращается к нему. "Молиться" может означать только одно: стоять пред Господом.21

Разумеется, это чувство получило объективное окончательное оформление в тексте установленных обязательных молитв. Вера вообще стремится выйти за пределы недолговечной бесформенной субъективности и вступить во внешний мир оформленного объективного действия. Хотя эта тенденция важна с точки зрения веры — Галаха признает за ней великую важность и неизменно требует от человека, чтобы он переводил свою внутреннюю жизнь на язык внешней действительности, — однако следует признать, что сущность молитвы — в переживании завета, в единении с Богом и обращении к Нему, а конкретное действие произнесения текста есть не что иное, как техника воплощения молитвы, но не молитва как таковая.22

Итак, молитва и пророчество суть два синонимичных определения диалога между Богом и человеком. И действительно, молитвенная община родилась именно тогда, когда пророческая община пришла к своему концу. Но, войдя в духовный мир древнего еврея, молитвенная община не заменила собой Пророческую, а увековечила ее. Молитва является продолжением пророчества, а объединение молящихся выступает так же как объединение пророков. Как уже отмечалось, различие между молитвой и пророчеством следует искать не в содержании диалога, а в том, как он ведется. В пророческой общине инициатива идет от Бога, а человек внемлет Ему; в отличие от этого, в молитвенной общине инициатива принадлежит человеку: он говорит, а Бог внемлет ему. Традиция сообщает нам, что молитва ведет свое начало от Авраама и других праотцев, а окончательный ее вариант установлен мужами Великого Собрания Это служит опорой для утверждения об идентичности пророческой и молитвенной общин.23

Пророчество и молитва, связанные с заветом, возникли в тот момент, когда начался удивительный диалог между Авраамом и Богом. Позднее, когда мужи Великого Собрания стали свидетелями того, как ясный летний день пророческой общины должен был смениться тоскливой осенней ночью страшного безмолвия, не согретой ни пророческим видением, ни гласом Божьим, они отказались покориться этой жестокой исторической действительности и не дали прекратиться древнему диалогу между Богом и человеком. Ведь мужи Великого Собрания знали, что с исчезновением этого диалога из сферы сознания иудейской общины она, несомненно, лишится своей близости к Богу а вследствие этого лишится также своего особого положения, определяемого заветом. В молитве они нашли форму сохранения диалога, который, по их убеждению, должен продолжаться вечно. Если Бог больше не взывает к человеку, пусть человек взывает к Богу. Таким образом, диалог был перенесен из сферы пророчества в сферу молитвы.

Во-вторых, обе общины отличаются тройственной структурой, состоят из трех членов — я, ты и Он. Пророк, которому Бог открывает Свою тайну, неизменно обязан помнить о том, что он является представителем многочисленных анонимных "они", которым предназначено слово Всевышнего. Каким бы великим и почтенным ни был человек, он не достоин слова Превечного, если видит в нем личное достояние, которым нельзя поделиться с другими.24

Подобно этому молитвенная община также не должна быть исключительно делом двоих: недолговечного "я", обращающегося к вечному "Он". Необходимо присоединить других. Человек должен избегать молитвы за себя одного. Галаха придает особое значение множественному числу в молитве.25 В пору бедствия человеку нельзя безраздельно отдаваться своему страданию, думать только о себе, интересоваться только собой и просить Бога только о себе самом Основой действенной возвышенной молитвы является человеческая солидарность и сочувствие или же чувство экзистенциального единства, участие в муках и страдании тех, к кому величественный первый Адам не проявил никакого интереса. Только второму Адаму открыто искусство молитвы, потому что он стоит пред Господом и просит за многих Первый Адам, эгоцентричный и замкнутый в себе, не достоин присоединиться к молитве, основанной на завете общины, членом которой является Бог Если Бог может пожертвовать Своей святой трансцендентной уединенностью, значит, Он желает, чтобы человек поступил подобным образом и отказался от своего одиночества и уединения.26 Этой простой вещи не понимал Иов. "И было, когда завершался круг пиршественных дней, посылал (за ними) Иов и освящал их, и вставал рано утром, и возносил всесожжения по числу всех их" (Иов 1 5, см Бава Кама 92а). Он молился, он совершал жертвоприношения, но все это исключительно ради своих близких. Иов не понимал заветного характера молитвенной общины, в которой судьбы переплетаются, беды и радости становятся общими,а молитвы соединяются в единой просьбе о всеобщем благе Как известно, жертвоприношения Иова не были приняты — обрушилась катастрофа, смерч с корнем вырвал его и его домочадцев Лишь тогда он понял, что значит быть вместе, молиться вместе за другого человека. "И возвратил Господь прежнее Иову, когда он стал молиться за ближнего своего, и умножил Господь все, что было у Иова, вдвое" (Иов 42:10). Иов не только получил двойное вознаграждение материальными ценностями, но достиг также нового измерения жизни — в плане завета.

В-третьих, две общины возникли не только благодаря единственному в своем роде событию, встрече с Богом, но также и, быть может, главным образом, из-за открытия нормативной идеи, связанной с этим событием. Всякая встреча с Богом, если она призвана избавить человека, должна быть воплощена в эти ческой нормативной идее. Однако, если встреча не несет в себе обязательной для всех идеи и повеления, то, какой бы величественной она ни была, ее нельзя определить как связанную с заветом, потому что значение слова "завет" включает в себя повеления и обязательства, принятые добровольно. В отличие от мистического явления интуиции, озарения или единения, которое лишь в редких случаях приводит к оформлению практической вести, пророчество, в котором мало общего с мистическим переживанием, неотделимо от своего нормативного содержания. Исайя, Иехезкиель и другие пророки были введены в небесные обиталища, в сокрытые покои, где Бог Всевышний восседает над всем и вне всяких пределов, не для того, чтобы узреть Абсолютное, Истинное и Существенное и самим обрести совершенство. "Паломничество" преследовало цель практическую, в достижении которой участвует вся община завета. Стоя пред Господом, пророк получает этическую весть, предназначенную для членов общины завета, с тем, чтобы они ее воплотили, поскольку эта община главным образом является общной действия. Что услышал Исайя, когда увидел Превечного восседающим на высоком и вознесенном троне? "И услышал я голос Господа, говорящего: Кого пошлю и кто пойдет для нас?.." (6:8). Что услышал Иехезкиель, взойдя в таинственные покои Бога? "И сказал мне: Сын человеческий! Посылаю тебя к сынам Израиля, к племенам непокорным, которые восстали против меня..." (2:3). Пророк — это посланец, несущий великое Божественное повеление, предназначенное для общины завета. "И обратился я и спустился с горы... и две скрижали завета в обеих руках моих" (Второзаконие 9:15). Так коротко определил Моисей свою почетную миссию в качестве носителя двух скрижалей завета, на которых начертан Божественный закон. Это определение универсальное и верно по отношению ко всем пророкам.27 "Пророка поставлю Я им... и вложу речи Мои в его уста... И будет, человек, который не послушает речей Моих, которые тот будет говорить от имени Моего, Я взыщу с него" (Второзаконие 18:18—19).

Сказанное выше относится к универсальной верующей общине и тем более к общине галахической. С точки зрения Галахи, основной целью откровения является вручение закона. Диалог Бога с человеком служит цели дидактической. В общину — носительницу завета Бог входит посредством указания и наставления. Галаха всегда видела в Боге мудрого наставника (немало косвенных указаний на это находим в Агаде и в молитве). Роль учителя доверена также пророку, который больше всего стремится к тому, чтобы наставлять общину — носительницу завета. Иначе говоря, слово Превечного — не что иное, как Божественный закон.

Замечу здесь, что, с точки зрения иудаизма, противоположное этому является не только немыслимым, но также и аморальным. Если исключить закон из пророческой встречи Бога и человека и свести ее к апокалиптическим аспектам, тогда пророческая драма имела бы отношение лишь к ограниченному количеству избранных, не распространяясь на весь народ.28 Такая перспектива, превращающая пророческий диалог в нечто эгоистическое и предназначенное только для посвященных, была бы аморальной с точки зрения иудаизма, который по характеру своему открыт и демократичен. Демократизация общения Бога с человеком стала возможной благодаря центральному положению нормативного элемента в пророчестве. Только закон, начертанный на двух скрижалях завета, всеми видимый и всем доступный, ведет народ к этому диалогу. "Вот вы стоите сегодня пред Господом, Богом вашим: главы ваши, ... старейшины ваши и урядники ваши, всякий человек из Исраэля ... от дровосека твоего и до водочерпия твоего" (Второзаконие 29:9—10). А как может дровосек и водочерпий участвовать в такой встрече человека с Богом, если не посредством скромного действия, направленного на исполнение закона, воплощенного в завете?

Но в молитве есть не только сознание присутствия Бога, но также и принятие обязательства перед Богом и подчинение его морально-этической власти.29

Кто же вправе начать молитвенный диалог с Богом? Разумеется, это человек, готовый освободить и очистить себя от всякого недостатка и греха. Всякое беззаконие, безнравственность, жестокость и все им подобное оскверняет саму сущность моления, потому что они заточают человека в малом и безобразном мирке, в который Бог не желает войти. Если человек стремится встретить Бога в молитве, он обязан очистить себя от всего, что стоит преградой между ним и Превечным. Галаха никогда не видела в молитве отдельный магический жест, который человек может делать, не соединяя его со всей совокупностью своей жизни. Превечный внемлет молитве, идущей от сердца, сокрушенного тем, что жизнь беспорядочна и несовершенна, жаждущего изменить такую жизнь. Иначе говоря, только человек, принимающий на себя обязательства, вправе молиться и встретить Бога. Молитва всегда предвещает нравственное исправление.30

Поэтому в галахической общине молитва как таковая не играет столь важной роли, как в других верующих общинах, и в качестве великого религиозного действия не претендует ни на центральное место, ни на исключительность. Молитва всегда должна быть связана с жизнью молитвенной, которая посвящена исполнению повеления Превечного; она не является неким независимым целым, а величественным преддверием к галахическому действию.

2. Диалог в пророчестве и в молитве основан на дружбе и солидарности, коренящихся в жизни "мы", как в плане эмпирическом, так и в плане нормативном, в качестве сознания взаимной заботы и сочувствия, а также обязательства и стремления исполнить то, что повелел Бог. Противоположное этому также верно: "человек сокрытый" не может открыться ближнему своему, не присоединившись к нему в молитвенном и этическом действии на основе завета. В естественной общине, не знающей молитвы, величественный Адам может предложить только собственные успехи и достоинства, но не самого себя. Несомненно, что даже в рамках естественной общины существует, как говорят экзистенциалисты, диалог между "я" и "ты". Однако такой диалог может удовлетворить лишь потребность в коммуникации, которая побуждает первого Адама установить связь с другими, потому что такая связь дает ему информацию о внешней деятельности практического человека. Но подобный диалог не может утолить жажды общения, свойственной второму Адаму, который будет оставаться "человеком открытым" до тех пор, пока язык первого Адама будет служить единственным средством выражения. Что может открыть этот диалог в святой глубинной личности? Ничего! Действительно, произносятся слова, но они выражают не особое и сокровенное, а универсальное и общественное в человеке. В качестве сокрытого человека второй Адам не способен рассказать о себе и о своих переживаниях посредством величественных формальных терминов. Его эмоциональная жизнь неотделима от его особого образа жизни, и поэтому не будет понята, если "ты" воспримет ее как внешнюю информацию. Это принадлежит исключительно второму Адаму и лишено смысла для других. Разве тяжелобольной в безнадежном состоянии может поделиться с "ты", своим близким и дорогим другом, страхом перед смертью? Разве человек может объяснить своему непокорному сыну, отвергающему все дорогое для отца, как глубока отцовская любовь к нему? Горе И счастье, радость и чувство безысходности невозможно передать в рамках естественного диалога, состоящего из обычных слов. Когда "сокрытому человеку" удается передать свою весть, Личное и сокровенное содержание облекается в языковую форму, стандартизирующую уникальное и обобщающую индивидуальное.

Если бы Бог не присоединился к обществу Адама и Евы, они никогда не смогли бы совершить парадоксальный прыжок над пропастью, разделяющей двух индивидов, чьи эмпирические идеи выражены личными кодами, не поддающимися расшифровке. Без общего переживания завета в пророческом или молитвенном диалоге "сокрытый Адам" продолжал бы исполнять свою роль, а "сокрытая Ева" — свою, незнакомые друг другу и далекие друг от друга. Лишь тогда, когда Бог вышел из трансцендентной тьмы анонимности и возложил на человека этико-моральную миссию, Адам и Ева, бывшие сокрытыми, стали обнаруживать себя перед Богом и в молитве и в безусловном обязательстве — и тогда они открыли себя друг другу в сочувствии и любви, с одной стороны, и в совместной деятельности, с другой. Так была достигнута конечная цель человеческого стремления к избавлению: человек почувствовал, что он освободился от одиночества и изоляции. Община принявших на себя обязательства стала общиной друзей, а не только соседей или знакомых. Дружба — не внешнее социальное отношение, а глубокая экзистенциальная связь между людьми возможна только в рамках общины, основанной на завете, где глубинные личности связаны онтологически и где обязательства перед Богом и человеком существенно важны. В общине величественной, где встреча между людьми носит внешний характер, а обязательства не выходят за пределы утилитарного, можно обнаружить товарищеские и соседские отношения, корректность и обходительность — но здесь нет дружбы, которая представляет собой особое явление, дарованное Богом человеку — носителю завета, который таким образом освобождается от мучительного одиночества.

3. Экзистенциальная неуверенность второго Адама проистекает, в значительной мере, также из его трагической роли как существа недолговечного. Он не может определить свое место в потоке времени. Он знает о бесконечном прошлом, где все происходило без него. Он знает также о бесконечном будущем где все будет происходить на протяжении бесчисленных лет после того, как он прекратит существовать. Связь между "до" в котором он не участвовал, и "после", из которого он будет исключен, — это настоящее, которое проходит прежде, чем его успевают прочувствовать и осмыслить. Случайный характер существования связан с этим пугающим ощущением времени и временности. Человек начинает существовать в определенной точке, смысла которой не может постичь, и жизнь его прекратится в другой точке, которая также является произвольной. Второй Адам переживает быстротечность и недолговечность "теперешнего" существования, не опирающегося ни на "до", ни на "после".

Человек величественный не сталкивается с проблемой времени. Время, в котором он действует и которое ему знакомо, определяется количественно и пространственно и измеряется как часть согласованной космической системы. Прошлое и будущее не являются двумя эмпирическими фактами. Они только представляют два горизонтальных направления. "До" и "после" можно понять только в рамках причинной последовательности событий. Первый Адам живет в микрочастицах времени, он с легкостью переходит от одного "теперь" к другому, не зная при этом о существовании "до" и "после". Только второму Адаму, для которого время — всепоглощающее личное переживание, приходится сталкиваться с трагическим и парадоксальным, связанным с ним.

В общине-носительнице завета верующий человек освобождается от своей уединенности в "теперь", потому что это "теперь" соединяет в себе "до" и "после". Во всяком переживании времени, связанном с заветом, имеется фактор всматривания в то, что позади, восстанавливающий и оживляющий прошлое, и есть также фактор, опережающий грядущее. Оглядываясь назад человек вновь переживает встречу с Богом, в которой находится источник завета как обетования, надежды и предвидения. Нельзя забывать о том, что община завета включает в себя "Его", Который обращается к человеку не только из "теперь", но также и из прошлого, давно минувшего, из праха мертвой "пред-действительности", а также из будущего, еще не родившегося, ибо все пределы, устанавливающие "до", "теперь" и "после" исчезают, когда говорит Бог Превечный. В общине-носительнице завета в диалоге участвуют не только отдельные люди, наши современники, но целые поколения, и всякое переживание времени существует в трех измерениях, что выражается в памяти, в действительности и в напряженном предвосхищении. Эта триада, переданная в этических категориях, порождает сознание ответственности за великое будущее, требующее, чтобы это поколение сознательно и с честью исполнило свой долг перед заветом. В еврейской традиционной общине мы находим яркий пример парадоксального чувства времени, которое вводит человека в события прошлого и в драматические действия неведомого будущего. Эта община демонстрирует не только формальную последовательность в рамках календарного времени, но также и единство трех грамматических времен во все объемлющем переживании времени. Традиционная община существует на протяжении сотен и тысяч лет, объединяя тех, кто давно уже исполнил возложенное на них, передал свою власть, обрел славу и тихо, скромно исчез со сцены завета, с теми, кто на сцену еще не выходил и ждет своей очереди в анонимности грядущего.

Таким образом, отдельный член общины, основанной на вере и завете, чувствует, что корни его в прошлом и что он связан с будущим. "До" и "после" вплетены в его переживание времени. Он не случайный пассажир, которого вдруг пригласили сесть в автомобиль, несущийся с головокружительной скоростью, который появился откуда-то и из которого он будет выброшен в бездну безвременья, а автомобиль продолжает свой бег в неизвестном направлении, принимая новых пассажиров и избавляясь от прежних. Человек-носитель завета постепенно освобождается от неуверенности и осваивается с непрерывностью времени и ответственности, что переживается им в бесконечной Целостности31 — от вечности до вечности. Он не является уже более недолговечным существом. Его корни в бесконечности времени, в вечности. Итак, человек-носитель завета стоит не только перед бренным "ты" в настоящем, но также и перед бесчисленными поколениями "ты", которые окружают его со всех сторон и включают его в великий диалог, в котором Сам Бог принимает участие с любовью и радостью.

Это действие обнаружения, откровение не нуждается в словесной универсальной форме, в логически объективных символах или метафорах. Разумеется, сообщенное Адамом Еве состоит из слов. Однако у слова не всегда есть звук. (Амар на иврите означает как говорение, так и мышление.) Это безмолвное откровение в тиши общины завета, когда Бог отвечает на молитву-вопль одинокого человека и соглашается встретиться с ним, а человек принимает на себя великую ношу, которая является "платой" за встречу с Богом.

Серия сообщений "ОДИНОКИЙ ВЕРУЮЩИЙ ЧЕЛОВЕК":
Часть 1 - ОДИНОКИЙ ВЕРУЮЩИЙ ЧЕЛОВЕК 1
Часть 2 - ОДИНОКИЙ ВЕРУЮЩИЙ ЧЕЛОВЕК 2
Часть 3 - ОДИНОКИЙ ВЕРУЮЩИЙ ЧЕЛОВЕК 3
Часть 4 - ОДИНОКИЙ ВЕРУЮЩИЙ ЧЕЛОВЕК 4
Часть 5 - ОДИНОКИЙ ВЕРУЮЩИЙ ЧЕЛОВЕК 5