Головин не раз признавался своим современникам, что "нежно обожает Аполлона и красоту античного мира!".

Под стать своему древнегреческому кумиру, художник и сам отличался выразительной внешностью.

Уже в юности, во время обучения в Московском училище живописи, ваяния и зодчества, Василий Дмитриевич Поленов назовет молодого Головина "франтиком", а соученик Константин Коровин впоследствии напишет такие строки:

"Красавец-юноша, блондин, с расчесанным пробором вьющейся шевелюры – с пробором, тщательно приглаженным даже на затылке, - он удивил лохматых учеников нашей Школы.

Фигура, прекрасный рост, изящное платье, изысканные манеры (он был лицеистом), конечно, составляли резкий контраст с бедно одетыми учениками Школы. И к тому еще на мизинце А.Я.Головина было кольцо – с бриллиантом!"

В зрелом возрасте притягательная внешность и аристократизм поведения восхищали окружающих, давая повод называть его "барственным Головиным", каким он предстает на "Автопортрете" 1912 года.

А.Головин. Автопортрет. 1912

"Красавец собой, прекрасно сложенный, с благородным лицом английского лорда, бритый, но со светло-русыми усами и красиво падающей на лоб прядью волос, с тревожными, нервными глазами, изысканными манерами и совсем особой, приятной порывистой речью, с намеками и недосказами, всегда талантливой и увлекательной", —

вспоминал о Головине князь С.А. Щербатов.

В.В. Теляковскому, сыну директора Конторы Императорских театров и своему младшему другу, он запомнился "слегка надушенным, почти всегда в темно-синем костюме, с галстуком „бабочкой“, с платочком в боковом нагрудном кармане.

<…> Сдержанный, всегда вежливый со всеми, от мала до велика, он никогда не терял самообладания, — даже когда был сильно расстроен. Человек изысканный, он обладал на редкость тонким вкусом и широтой взглядов".

Портрет А. Головина. 1916. Фото М. А. Шерлин

Головин, как вспоминали в его окружении, "чрезвычайно нравился женщинам. Они перед ним распускали крылья своих очарований и вдохновляли его в творчестве".

Несмотря на обширность театральных, литературных и художественных знакомств, Головин оставался для всех закрытой личностью, словно "застегнутой на все пуговицы".

Его закрытость, отчужденность порой способствовали сложению репутации "человека исключительно своеобразного", затворника, редко спускавшегося из мастерской под потолком Мариинского театра.

Из наблюдений современника:

"Головин вел странный, замкнутый образ жизни. О частной его жизни никто ничего не знал. Он куда-то исчезал неделями, не давая адреса, и, возвращаясь находил груду телеграмм и писем из театральной конторы, в пыли, под своей дверью. Не любил он посещать людей и избегал контакта с художниками".

Эту закрытость, порой нелюдимость, отмечали многие. Более того, Головин, "спрятанный в себе человек", страдал большой мнительностью и даже в некоторой степени манией преследования.

А. Головин. Автопортрет на фоне красного платка.
1919

Мало кто догадывался о его слабости – любви к конфетам, которые он всегда носил с собой в кармане. Только хорошие друзья, становившиеся гостями дома, знали об его увлечении - разведении цветов.

Головин на протяжении жизни выращивал их у себя в садах — сначала на даче в Волосове под Петербургом, затем — в Царском селе, куда переехал в 1913 году. Для колористического богатства клумб Головин специально выписывал из цветочных магазинов Голландии луковицы тюльпанов, семена люпинов, саженцы роз.

Лишь немногие были допущены художником в мир его "милых странностей и детской чистоты души", в мир его глубинных чувств и переживаний. Только близкие знали о том, что он чувствует себя "гонимым и очень одиноким".

В числе тех, избранных близких людей, оказался и Э.Ф. Голлербах, первый биограф художника. Очарованный искренностью и утонченностью натуры Головина, он написал поэтическое "посвящение" мастеру:

Какой восторженный и нежный гений Владеет кистью Вашею, когда Причудливых и радужных видений Пред Вами возникает череда?.. <…> Года идут. Ваш образ все светлее И, постигая Вас наедине, Я узнаю в Обломове Орфея, Тоскующего по иной стране…

Неизменная любовь Головина к красоте выразились в полной мере во всех его произведениях.

Его искусство – это пленительное мечтание о прошлом, нежная элегия и чудесные фантазии, где подлинное нераздельно сливается с вымыслом, где воплощенные его кистью образы дышат изяществом и грацией.