В драматургическом смысле "Трубадур" — оперное пугало, призванное а) отпугнуть от оперы непосвященных собрав воедино все штампы и стереотипы о жизни и смерти на сцене воющих толстяков б) выхолить для тех, кто всех этих ужимок и прыжков не испужался пять-шесть хитовых кусков, потому что эта опера, кажется, лучше всего у Верди делится на отдельные номера. Чтобы весь этот монструозный корабль полный чудовищных несуразностей, вихляний из огня да в полымя, ведьм, графьёв, мятежников, осад неких замков, запутанного напрочь родства и частично сокрытых от зрителя, но ключевых для развития действия сцен, поплыл необходимо столь же гигантское чутьё, деликатность, умение повернуть второй хит из вердиевской обоймы начала пятидесятых выгодной стороной к публике, сокрыв насколько это возможно его недостатки. Ханс Нойенфельс, поставивший "Трубадура" на сцене Deutsche Oper уже без малого двадцать лет назад, исходил из прямо противоположных установок — не привести людей к красотам вердиевского разухабистого этюда экстатических состояний, а отвратить их от него, вызвать сперва улыбку, затем зевоту, наконец, неудержимое желание блевать. И, надо отдать должно режиссёру, в своём палаческом предприятии он преуспел. Уже первая картина, в которой затянутые в камзолы старички в стиле кунг-фу с седой растительностью на лице, давшей бы повод для зависти любому шаолиньскому монаху, эмоционально внимали рассказу капитана о загадочной цыганке и графском брате убиенном ею в младенчестве, стало в принципе ясно, что никаких стен замков, поросших мхом и масштабных батальных сцен a la Бондарчук ждать не стоит. Определённый модернизм сам по себе не клеймо и часто бывает, что режиссёр, осовременив или переосмыслив сухую букву либретто, сохраняет его внутренний посыл заменяя шляпы с плюмажем на викторианские котелки. Чтобы окончательно убедиться, что несчастный "Трубадур" попал под нож ниспровергателю оперных авторитетов надо было подождать выхода Леоноры. Ничего, кроме огромного каната, завязанного снизу узлом, не предвещало беды, пока на сцену не выкатили бутафорную лошадь, изваянную из папье маше в движении и весящая полтора центнера Анджела Меаде не полезла в своём рококо-платье под знаменитую кабалетту его оседлывать. Дальше понеслось - Манрико и граф Ди Луна, одинаково одетые тореадорами, видимо чтобы подчеркнуть их братские узы, какие-то боксёрские груши, спустившиеся с потолка на цепях во время терцета, чтобы мужики сорвали на них зло, фехтующие скелеты, Иисус с новогодней гирляндой в терновом венце, вдруг вставший в сцене в монастыре с креста и принявшийся танцевать вальс с епископом, какие-то официанты, терзающие Леонору в сцене с графом, давно набившие оскомину не поющие двойники главных протагонистов, вытанцовывающие на сцене нечто глубоко символическое, а на самом деле просто призванные иллюстрировать воспоминания для тех, у кого проблемы с воображением и, конечно, одетый в ближайшем секонд-хэнде хор с вкраплением клошаров и иных горьковских типов — если после первой части я ещё сомневался смотрю ли я творение стёбщика уровня бог, выведшего несуразное детище Верди на чистую воду или же самый китчёвый и бездарный спектакль в своей жизни, то после откровенно слабой послеантрактной части - третий и четвёртый акты - я укрепился во мнении, что увиденное мною безвкусица и тот редкий случай, когда режиссёр своими творческими откровениями и ухищрениями доконал подопотное произведение. Не зря сцена военного лагеря графа Ди Луны представляет собой мясную лавку с тушами быков, убитых, следуя незамысловатой концепции Нойенфельса, рукою графа в ходе корриды. Может быть режиссёр, тиснувший ещё и статейку в программку с излияниями о связи быков и любви перепутал и сначала ставил "Кармен", а когда спохватился, то было уже поздно и решили оставить как было - мудрые комментаторы и критики найдут-де и этому фрейдистское или марксистское толкование. Представляется, что такой вариант не совсем уж безумен.
Венчал всё это безумное зрелище скучный финал — вместо подземелья Манрико с матерью оказались во дворе концлагеря, при этом в основании стены, отделяющей зону от воли, зияла дыра, в которую сынка и прополз, что при его комплекции нужно однозначно записать ему в плюс. Больше, к сожалению, в плюс ему записать по итогам вечера было невозможно. Если по началу его немного неестественно звучащее спинто даже весьма недурственно лилось в зал, то после антракта он стал петь вдруг совсем скверно, фальшивил, дал петуха, стретту спел плохо-плохо-плохо. А это значит, что вчерашний вечер он с тем же успехом мог бы проваляться на диване с ноутбуком на брюхе. Граф ди Луна, Далибор Йенис, разочаровал с самого же начала — ни стилистически, ни технически эта замечательная вердиевская партия для баритона ему не подходит, как бы он ни раздувал щёки, чтобы поддать драматизьму. Природу, голубушку, вокруг пальца так просто не обведёшь. Женщины, скажу честно, были получше, но всё равно до ожидаемого катарсиса, ради которого я и трясусь в автобусе два с половиной часа туда и почти три обратно, попадая в тёплую постельку только в районе половины третьего ночи, ни Леонора-Меаде, ни Азучена-Дана Бет Миллер меня не возвысили. Впрочем, могу себе представить, что Меаде пойду при оказии слушать ещё раз — голос сам по себе у неё красивый, но не все пассажи и технически сложные места ей удаются так, как слушательским ушам хотелось бы.
Резюмируя, можно сказать, что режиссёр хотел продемонстрировать, что Ёзи Верди сделал из говна* конфетку, произведя своими режиссёрскими стараниями на сцене в ужасающем количестве эту самую коричневую субстанцию. Мне искренне было жаль школьников, в толпе которых я спускался в метро. Они возвращались домой с представлением, при этом легитимным, что опера вообще и "Трубадур" в частности — говно. Увитая плющом замковая стена с массивными воротами и лампочка солнца за натянутой красной простынёй закатного неба возможно заинтересовали хотя бы двух-трёх из них. Бродяги, скелеты и дешёвые спецэффекты под винтажный музон шансы на это имели слабые. Слишком много у них в сегодняшнем мире более успешных конкурентов.




*либретто Каммарано

355 просмотров

Франко Бонисолли "Стретта Манрико (Di Quella Pira)" Шикарный тенор, просто шикарный... Стретта – это бравурный финал арии, где Манрико говорит о своей решимости спасти мать, которая попала в плен к его заклятому врагу графу ди Луна. Манрико поет об очистительном пламени, которое вздымается к небесам. И музыка стретты тоже напоминает языки огня: каждый мотив целенаправлен как выстрел, с неизменной настойчивостью как ровно горящее пламя следуют друг за другом короткие влитые фразы. Четкость их ритма, наступательность интонации близки испанскому танцу болеро, образ которого послужил для Верди источником вдохновения – ритм болеро отчетливо слышен во вступлении к стретте и сохраняется до самого конца. Что может лучше чем эта щеголеватая и вместе с тем мужественная мелодия подойти для тенора-премьера, готового штурмовать самые высокие ноты с открытым забралом… Еще при жизни Верди певцы пытались украсить и без того эффектную мелодию, и на одном из спектаклей тенор-солист как шпиль на елку водрузил поверх вердиевской мелодии непредусмотренное автором верхнее «до». Бессильный бороться с желанием артиста покрасоваться, Верди ответил: «Ладно, пусть уж будет «до», но только самое лучшее!» Так это верхнее «до» и осталось в партитуре до наших дней.