Посмотрела тут намедни "Чужой-4", обожаю американские фильмы за смелые научные гипотезы и размах. Если им что-нибудь надо объяснить теоретическое, они быстро-быстро бегут к учебнику физики (химии, биологии), открывают на первой попавшейся главе и выписывают словосочетания, звучащие непонятно и внушительно, но лучше смутно знакомо. Шо-то такое калякали вроде в образовательной программе BBC, мы ее еще тогда переключили на бейсбол. Читать циферки и формулы некогда, это придется еще физика-консультанта нанимать, а бюджета итак на атласную обшивку трейлеров звезд еле нашли. Так рождаются шедевры, про вирус, засланный в компьютер инопланетян ("День независимости"), про то, что "пепел от сожженных драконами лесов поднялся в воздух, закрыл солнце, наступила полярная зима и драконы умерли " (что-то про драконов), а в "Чужом-4" эта просто восхитительная сцена, где суровая женщина в черной коже как брызнет своей кислотной кровью на иллюминатор, тот сразу как задымится, расплавится до дырочки, а в дырочку как начнет свистать сквознячок, да такой, что без разговров притянет склизкое чудище - мерзкого Чужого жопой к этой дырочке и всего его в дырочку усосет, начиная с жопы, а заканчивая черепом с ядовитыми зубами, который тоже почему-то подзорвется и компактно в дырочку эвакуируется.
У меня вопрос, а почему у этой тетки только кровь такая бронебойная, а слюни? А уж потной она там весь фильм бегает и вступает в телесные контакты со всякими, и ничего. Ведь по здравому рассуждению, ее и в туалет-то то надо за борт в спецскафанре выпускать, а то корабль очень быстро станет как шапка почтальона Печкина, на котороую хорошо вермишель откидывать.
Дурят, дурят нашего брата, однозначно.

Нет, все-таки я - советская женщина, та самая, которая себе все руки отмотает, но выполнит всю программу и таки допрет до дому пять пачек макарон, семь кило картошки и литр сметаны.
И только живущая во мне советская женщина, прицелившись купить нежные и гордые розовые гладиолусы, тут же прикупит кило черешни и двенадцатикилограммовый арбуз, а потом обнимаясь с этим арбузом и балансируя на одной ноге, чтобы удержать сумку коленом, таки купит себе эти гладиолусы и бодрым караванным верблюдом потрусит до дому, обвешанная сумками, выскальзывающим арбузом и шикарнейшим букетом, купленным самой себе по разумной цене, достигнутой в результате экспрессивного диалога с цветочницей.
А что? Между прочим, эти которые в шелках и перьях,так не могут. А мы можем и в шелках, а можем и картошку посадить на двух гектарах.И это неистребимо, и это навсегда.

Дивную историю наблюдала вчера в метро. Еду я по филевской линии, блаженствую от факта сидения и от отсутствия необходимости контролировать как бы в кого не въехать и чего бы не проехать, еду, меня везут - классно. Садится со мной рядом мужчина, уже даже можно сказать дедушка, но модный. В джинсе весь, седины собраны в хвостик на затылке, очки с претензией, сумка тоже с претензией, не рыболовная авоська. И вижу я, что дедушке неймется. Ерзает чего-то, егозит, в общем неймется.
О, точно, достал ручку блокнот, пишет. Не иначе мадригал ваяет, не иначе мне, покровительственно заулыбалась я (ну каюсь, каюсь, люблю себя, раскрасавицу).
А дедуля все пишет и пишет, локтем меня нтимно подталкивает,я дипломатично свой локть убираю. Все закончил. Остановка. И вот этот дедушка топает к выходу и изящно присев кладет свою записульку на колени женщине, сидящей напротив меня. Женщина ранее была мной идентифицирована как "старушка". Но после дедушкиного выступления я пригляделась к ней повнимательне. А вы знает, еще ничего, вполне, оказалась.. И нос там прямой и красивый, и седины аккуратные, и даже грудь присутствует приблизительно круглая, и талия, и бедра. "Ха.,- " подумала я.
Так вот, эта женщина, получив записку, пришла в страшное замешательство, или если выразиться более эмоционально, на лирушном общеупотребимом, для нее настал полный ахтунг.
Сперва она испуганно закрутила головой, как будто готовясь принять атаку фраппированной общественности. Общественность любопытствовала доброжелательно. После, она резким паническим движением стряхнула бумажку с колен, как ядовитого гада, на пол.
"Даже не прочитала!" - отразилось на большинстве лиц интересующейся общественности, на некоторых лицах (преимущественно женских) также высветилось добавление: "дура". Но этого оскорбленной невинности показалось мало, женщина каким то неественным образом вывернув ногу, так что колено ушло под углом в сторону, а подошва оказалась вывернутой наружу, стала этой самой подошвой отпихивать от себя записку в сторону. При этом на лице у дамы царствовал полный ужас и смятение чувств. Общее выражение мигающая алым неоном надпись:"Все смотрят, все думают, неприлично, ужас, караул, позор!".
Нет, вы только подумайте, это ж как надо запугать-завоспитывать человека, чтобы у дамы почтенного возраста, попавшей в романтическую ситуацию, приличия возобладали над любопытством.
Отпихнув записку, она еще долго не могла успокоиться, и бросала на окружающих косящие взгляды институтки. Записка белела на полу.
А вот у меня-то, надо отметить, любопытство вообще основной дивгатель, так сказать, и вина, и беда, и причина успеха. И к моменту прибытия в Крылатское, где я рассчитывала, дождавшись, пока все выйдут, поживиться записочкой, оно меня уже явственно кусало.
Записка лежала у ног паренька с ноутбуком. Поезд остановился, люди потянулись к выходу, я сидела, уткнувшись в книгу, бросая жадные взгляды на записку, но ноутбучник не уходил. Так и выскочила я из вагона без добычи. Несчастливая судьба, видно, у этой записки, ей не суждено быть прочитанной. Не то, что другим любовным запискам, которые хранят, перечитывают до состояния полной растрепанной ветхости и завещают внучкам. Эта записка так и осталась немой.

Так как в современности ничего практически не происходит, а дневник уже загибается, то в поисках информационных поводов обратимся к прошлому. Итак, рассказ про детство.

Был у меня в детстве друг - Юрка Пряников (надеюсь, он этот дневник не читает, е если читает, то подтвердит кристальную правдивость автора). Мы любили развлекаться, почему-то наши детские забавы наводили на мысль о начальной стадии детской адреналиновой наркомании. Проще говоря, были мы еще теми засранцами. Для разминки мы начинали с того, что засовывали всякого рода предметы во всякого рода отверстия: манную крупу и истолченный горох в замочные скважины соседей; небольшие картофелины и окурки в выхлопные трубы автомобилей во дворе; ботинки дяди Володи, облепленные грязью, принесенной с рыбалки и доверчиво оставленные у порога, в техническую лужу (бывший пруд) за гаражами. Смысл был не в самой пакости, а именно в этом процессе с замиранием сердца, что щас застукают, а потом лететь, сломя голову до безопасного места за домом, ощущая какую-то странную скоростную энергию в ногах.
Мы прокалывали шины велосипедам, которые в те вегетарианские времена запросто оставляли в подъездах на нижних площадках; лазили в подвал через кошачьи оконца (не знаю уж как правильно называются эти дырки в фундаменте пятиэтажки) и еще много чего делали. Как ни странно, нас не ловили. Еще более странно, что при всем при этом в глазах общественности я оставалась крайне примерной воспитанной девочкой, любящей читать и успешно усвоившей необходимые кунштюки по охмурению родителей одноклассников (вилка и нож, "спасибо, я сыта", "вы знаете, у вас так уютно и книги замечательные"). Родителей и учителей я охмуряла на раз, приятно вспомнить.
Пару раз нас лупили, меня, когда мама нашла за диваном горку сгоревших спичек (мы их жгли и бросали за диван), и Юрку, когда он меня случайно утопил в вырытой по случаю ремонта труб яме, заполненной водой.
Венцом нашей карьеры стал случай с мусоропроводом. Раз идем мы из школы. Идем к Юрке. Ко мне нельзя, у меня родители приходят на обед, а мама еще между уроками прибежать может, а у него раздолье, родителей нет и не предвидится. Значит, мы будем вволю долбать по ленкиному пианино (юркина сестра), гоняться друг за другом на четвереньках, лазить по запретным шкафам (я, как всегда, буду примерять ленкины шпильки и ее танцевальное платье в пухе и блестках), а ближе к вечеру будем смотреть диафильм про Геракла, все ж таки и культурный детский досуг был нам не чужд. Я буду читать, так как Юрка читал хуже, а он будет заправлять пленку и крутить кргулую ребристую ручку фильмоскопа "Зарница".
Эти благостные, но скучноватые планы были резко отставлены, когда на горизонте возникла ШКОДА... Мысль о ней появилась у нас синхронно,едва мы увидели, что левая дверь юркиного подъезда, скрывающая мусоропровод, открыта, и что в трубе мусоропровода энергично шерудит палкой какой-то дядька в синей фуфайке и озабочнно туда заглядывает. Нам не потребовалось слов, мы только обменялись многозначительными сдержанными улыбками профессионалов. С теми же многозначительными улыбками мы прочитали объявления, прикрепленные к электрощиткам на каждой площадке: "Идет ремонт мусоропровода. Жильцы, не пользуйтесь мусоропроводом до окончания ремонта!!! Администрация."
До пятого этажа мы долетели галопом, в лихорадочной возбужденной спешке вломились в квартиру и лошадьми протопотали на кухню.
- Так, давай ведро.
- Оно полное? А то если пустое, то не пойдет.
- Ага, полное.
- Давай, короче, высыпаем и бежим сразу в квартиру, только дверю не хлопай!!!

Дальше понятно. Мы спустились вниз, сердце замирало и бухало, в коленках щекотало. Страшно стремаясь, что сейчас на площадку все же выйдет кто-либо из соседей, мы открыли мусоропровод и вывернули в него ведро. Ведро тут же задвинули за трубу на случай тех же соседей, но не ушли.
Молча, блестя глазами, мы слушали несущиеся к небесам из трубы вопли. Вопли до небес все равно бы не долетели по причине крайней нецензурности их содержания. Поняв по звуку, что жертва, продолжая материться, кинулась в подъезд для суда и расправы, мы (умные детки!), тихо, повторяю тихо, хотя это было очень трудно в условиях приближающегося топота не ломануться что есть духу под защиту квартирной двери и замка, поднялись к квартире и беззвучно закрыли дверь. Благо, пятый этаж, времени хватило. Замок повернули тоже совершенно бесшумно.
Потом мы еще долго толклись у глазка, отталкивая друг друга, и не решаясь выглянуть на площадку. Потом подолбили по пианино, а вечером посмотрели про Геракла. Родители, слава Богу, не связали между собой пустое ведро и объявление о ремонте. Вот если б юркин папа был Эркюль Пуаро, а мама - мисс Марпл, то выдали бы нам подзатыльников, сто пудов.

Как же хорошо, что сегодня пасмурно и дождь, и спокойно, и Нина Симон из колонок...
А впереди, дай Бог, отпуск, море... Вот только надо переждать пяток судебных заседаний пару сотен страниц правил составления и подачи заявок на изобретения, пару сотен километров московского асыфальта, 28 утренних будильников и около сорока часов в спортзале. Ну что ж отсчет пошел..... А теперь работать, работать.

Порадовали ярославские вывески и таблички.
Нарисован толстый крот-слепец в круглых очках и с тросточкой, явно нащупываюий дорогу,внизу слоган: "магазин оптики, ваш зоркий взгляд"
На стене дома таблички, одна под другой: первая "ул. Советская (бывш. Ильинская), вторая - "Светлый проезд".
В общем, назови хоть пирогом, только в печку не сажай.

На этих выходных мы ездили в Ярославль. Я испекла лимонный пирог, заварила чаю в термос и мы поехали. По долгой-долгой дороге среди полей и леса. Начались холмы, высоченные, плавные, ве-е-ерх, вни-ииз, снова ввееерх. Названия из раздела "Древняя Русь" учебника истории: Ростов Великий, Переяславль - Залесский... По краям дороги растут зонтики-мутанты, в два человеческих роста, ни разу таких не видела. На обочинах знаки про переход дороги лосями, самих лосей не видели, врать не буду. Одно плохо - шоссе однополосное, а обгон по холмама почти везде запрещен. Уткнешься неизбежно в какой-нибудь лесовоз, который уже собрал за собой паровозик и пилишь за ним километрах на 70 в час. Отчаянные обгоняют по встречке на подъеме или спуске с очередного холма, рискуют жизнью, чтобы упереться в следующий грузовичок. А мы себе ехали и радовались, впустили в окна ветер с полей и стрекот кузнечиков, за час пиления успели подробно разглядеть экипаж москвичонка, который трюхал сзади. Вдруг он неожиданно рванулся, геройски нас обогнал и втиснулся между нами и грузовиком и мы поехали дальше.
Ярославль - красивый, зеленый, чистый. А еще он курортный, прямо-таки по-южному курортный. Вечером загораются огоньки на высокой волжской набережной над островскими обрывами, откуда люди-таки не летают как птицы, отовсюду музыка, толпы слегка одетых девушек и юношей в белых штанах, теплый воздух, влажный ветерок от большой воды, изящный и острый парус яхты, луна в волнах.
По вечерам вдоль приречного променада чинно прогуливаются и раскланиваются,как повелось последние лет двести, приостанавливаются в беседках и у перил. Площади и улицы пустынны, ни людей, ни машин, главы бесчисленных церквей в зелени.Тишина, полуденный гуд и истома. И чисто, люди, чисто-то как! Господи, как я этому была рада! Вот ведь у нас, не в Европе, улицы чисты. И садики, и плеск фонтанчиков и фонтанов, и настоящие садовые розы, алые, черно-барахатные, нежные розовые с медовым запахом, и желтые с терпким; розовые лилиии; курортные белые скамеечки, гнутые, скамеечки-качели, скамеечки для влюбленных со спинкой, делящей скамейку надвое латинской S, так что сидишь лицом к друг-другу. А можно лечь на скамью спиной и смотреть вверх, в солнечную липовую крону, и дышать сырым и сладким воздухом.
Можно вскарабкаться на звонниц Спасо-Преображенского монастыря, пройтись по крепостным стенам, потом сходить в местный художественный музей: Левицкий, Антропов, Аргунов, Айвазовский, Кустодиев; выпить местного пива; покрутить ручку патефона в частном музее Джона Мостославского и увидеть сундук с миллионом копеек и Дон Кихота, присевшего на газоне неподалеку от оскаленных львов. Чудный, забавный, милый город.
На память я привезла из Ярославля серерянный браслет, книжку о мятеже 1918 года и кулек земляники, хотела купить льняную скатерть, но передумала.
Спасибо тебе, волжский город, тихий, живой, красивой... Мир тебе.

Начитавшись в дневники у Йеллы общежитских хроник, предалась воспоминаниям, опять же общежитским. Неповторимый колорит, правда жизни.

Воспоминание 1 Безумный Макс

Жили мы с соседкой на одиннадцатом этаже, самом верхнем, имея полную возможность созерцать с высоты Курский вокзал и неоновую вывеску "Мосгаз". Естественно, у нас был балкон, где по эстетическим соображениям запрещали сушить студенческие одежки и бельишко, но можно было складировать запасы еды. Балкон был один на две комнаты. Соседнюю комнату занимал жгучий мачо Дима, считавший себя меломаном. Меломанство выражалось в пристрастии к странной ритмичной музыке, обладавшей вибрационным эффектом электрички. Мы с соседкой долго вынашивали идею записать на пленку звук взлетающего аэробуса или той самой электрички, зарядить все на бесконечный реверс и уехать на выходные. Типа наш ответ меломану. Останавливалао одно, Диме могло понравиться. За исключением гипертрофированной музыкальности Дима был соседом вполне приличным, девок водил, но не буянил, еду у нас ясное дело тырил и жрал, но не зарывался.
И тут появлся безумный Макс. Его вселяла мама, которая обошла чуть ли не все комнаты на этаже, прося всех позаботиться о Максике и произнося какие-то странные речи о том, что не надо его бояться, он хороший, и все мы имеем право на странности. Мама отбыла. Макс остался.
В первый же вечер он едва не устроил нам сердечный приступ. Вы представьте: тихая общажная комната, третий час зимней ночи, мы лежим в темноте и трепемся о мальчиках и о том, как у одной знакомой девчонки была такая история.. Комната залита призрачным оранжевым светом фонаря с улицы и рекламы Мосгаза. И вдруг раздается удар в балконную дверь,так что она слегка встрескивает, а потом к стеклу приникает белое расплющенное лицо и две растопыренных ладони. Проходит минута, лицо не двигается. В темноте, в тишине абсолютно неподвижно зырит на нас эта жуткая белая рожа. Только здоровые восемнадцатилетние сердца и не забитые холестерином молодые сосуды спасли нам жизнь. Вынырнув из шока, узнаем в роже нового соседушку. Максик вышел погулять, серых уток пострелять. Ну вот и зашел поздороваться.
На следующую ночь мы узнали, что Макс тоже меломан, значит, правильно его подселили к Диме.
Короче, снова два или три ночи, это, видимо,время Максовой социальной активности, привычки, стало быть, у него такие были. Недавно наступившя тишина на этаже взрезается протяжным воплем: "А бе-еелый лебееедь на прууудууу качаетет павшу звезду, на том прудууу...", ну и так далее...Народ и ухом не ведет, ну мало ли кому-то приспичило послушать про лебедя, сейчас послушает и перестанет. Однако, после 15 минут трансляции выступления группы "Лесоповал", я решительно надеваю тапки, что-то там еще на себя натягиваю, прикрываю бигуди на челке условной косыночкой и топаю к соседям, ибо пэсня льется оттуда. Воспринимающим субъектом явно является Макс, ибо меломан Дима тормозного лебедя слушать не станет, разве что при перемотке. Встречи с Максом я немного страшусь, поэтому проникаю в комнату фрагментарно, голова, часть туловища, целое.
В комнате горит свет, на столе обрывки целофана и коробка из-под пельменей, много фантиков от бульонных кубиков. Рядом миска итогового варева с одиноким пельменем и зеленой жижицей. На кровати лежит Макс и обнимает орущий магнитофон, нежно так обнимает, как малыш из рекламного ролика плюшевого мишку, улыбка на губах тоже рекламная, блаженная,разве что пузыри не пускает. Щекой (ну и ухом тоже) Макс прижимается к динамику, откуда в прижатое ухо вливается лагерно-лирическая звуковая волна. А что? Все между прочим вполне нормально. Сначала покушать пельмешей, а потом баиньки под песенку, как мама приучила.
Я, так сказать, завершила этюд, вырубив звук колыбельной, только целовать в щечку не стала и одеяло поправлять, наверное, поэтому и не пошел внизу рекламный слоган про сухие попки, спящие всю ночь и ласковые, как мама.
Потом Макс уснул в душе, лишив мужскую чать этажа гигиены,потом насыпал на горячую плиту комета, устроив химическую атаку на этаже...но это уже совсем, совсем другие истории...
А учился он на землеустроителя, ну специалиста, который земельные участки измеряет и планирует. Ох, недаром, земельный вопрос у нас такой болезненный.

Лимерик. Дебют. Злободневное

С утра наорали из трубки,
И хотя надуваешь ты губки,
Тот, который орет,
Не поймет, идиот,
Не видны ему губки из трубки

Нигде так ярко не проявляется разделение белых и цветных, а также оголтелая сегрегация, как при стирке.

Вот уже четвертую неделю я работаю рядом с ЦПКиО, практически, в нем. Окна мои выходят на парковую ограду. И что? Только эту ограду я и видела. Да еще, проезжая через Крымский мост, могу бросить взгляд на колесо обозрения и американские горки. Опять эта наша заалгоритменность. Зато нашла дивное место рядом с ЦДХ где продаются редкие, стильные, восхитительно крупные украшения, такие, серебряные с чернением. Дома с окошками и кошками, спирали с бирюзой, хищные пластинчатые перстни...Рукой в таких перстнях надо держать длинный мундштук и резко бросать что-нибудь здравое и эпатирующее и сверкать чертями в глазах.
Такие дела.

Как-то все не слава Богу, все не ладится, пробуксовывает. И как всегда в такое время все куда-то испарились и исчезли, молчание в эфире. Надо не киснуть и верить лучшее.
Спасибо тебе, дневник, что ты сказал мне это, посредством меня

А волосы до сих пор пахнут костром после вчерашней дачи, костра, шашлыка. И сегодня, как в песне, мои духи напоминают дым....

Вот бывают книги, которые и написаны хорошо, просто замечательно, язык настоящий русский, наблюдения тонкие, сравнения новые, описание людей и мест яркие. И психология, и жизненный опыт, и знание людей... К героям прикипаешь с первой страницы, следишь за историей, следишь, следишь, следишь...И тут- бац! Книжка кончилась. И остается только пожать плечами и недоуменно сказать: "И что? И зачем это написано?" Ну, история, ну, люди, ну, город, ну жизнь...И остается чувство какого-то недовольства, словно, после напряженного слежения за речью лектора, уснащенной формулами, терминами и уточнениями, которая была внезапно оборвана, без достижения какой-то логической цели. Естественная реакция то же раздражительное : "И чего?"
Вот только не надо думать, что мне непременно нужна в конце книги мораль, или хэппи -энд, или биографическая справка о судьбе каждого героя с указанием места итогового упокоения. Нет, я не об этом.
Я об отсутствии в некоторых безусловно талантливых и неглупых книгах той дивной завершенности замысла, которая есть у Куприна, Чехова, Булгакова и Достоевского. Там вроде бы тоже истории обрываются без расставления всех точек, финальной свадьбы или расправы над злодеями, ан, завершенность есть.
Вот замечательно написаны некоторые вещи Токаревой и Толстой, а нет в них этого самого, завершенности. Может быть, это чисто женское (увы, увы мне, под себя ведь яму копаю), когда нужно выразить все что, видишь, чувствуешь, понимаешь - и только. Нет внутренней "демиурговской" (и вроде бы, если верить всяческим теориям, чисто мужской) потребности принести в мир новую мысль, теорию (создать), что-то объяснить или систематизировать, исследовать (анализ).
Нет, конечно, есть бесконечно скучная, сухая и менторская проза, обычно устрашающая по объему, где дидактический тон автора бесит, а на ребристый костяк его теорий кое-как налеплено "мясо" из героев, сюжета и обстоятельств.
И все же, как ни странно, не получается у меня полюбить это интуитивное женское письмо, эти картинки мира, калейдоскоп без пояснений, системы и некой цели познания.
Зато иногда и многословие, и неумение описывать и подмечать, и тяжелый слог оправдываются неожиданной и острой мыслью, композицией, сведением линий в какой-то интересный узел. Множественность познания и множество истин.
Это я про Айрис Мердок. Сразу оговорюсь, что читала в переводе, возможно, это не она так скверно пишет, это переводчик. Но читала я этого "Черного принца", читала, читала, читала...Вторично, скучно, длинноты, понятно....А в конце вдруг - раз, и все стало так стройно, так гармонично. Все правильно, все было нужно, ничего лишнего.
Выходит, Афина для меня важней Гекаты. Почему? Тестостерона, что ли много?

На выходных все было идеально. И купание, и озеро, и рыбаки в смешных панамках. Солнечные блики на воде, покрывало, алое свечение солнца сквозь веки; и тело, подставленное ветру и солнцу. Мимо фланировали спортсмены с обнаженными торсами из школы олимпийского резерва. Целые стаи Адонисов, Аполлонов и Давидов: бегущих трусцой, плывущих на байдарках, синхронно вспенивая воду веслами; несущихся на каяках, также вспенивая воду, под энергические выкрики тренера, контролирующего процесс с берега. Чтобы успевать за подопечным тренер следовал за ним по берегу на велосипеде. Его :"Спрями плечо, спрями...ввот так, хорошо....Корпус не наклоняй, не наклоняй корпус..." плавно и однообразно удалялись и приближались, приближались и удалялись, навевая мирную полудрему.
Я отвлеклась от созерцания загорелых олимпийских тел и вернулась к Бродскому и Фрэзеру. Лениво и прищуренно глянула на супруга, сокрушавшегося над камышами о невзятом спиннинге в позе васнецовской Аленушки. Рыбы нарочно выпрыгивали из воды, показывали языки или что там у них, и всеми доступными им средствами выражали злорадное торжество. Супруг всплескивал руками, вскрикивал:
- Смотри, как играет-то, они там кишат просто..- и еще глубже погружался в пучины отчаяния.
А потом я высказала глупое, но от души желание. И оно, как обычно, сбылось. Сидя в прокаленной машине, я мечтательно, на маниловский манер, протянула, что хорошо бы сейчас грозу, да чтобы много-много воды потоками, и чтоб молнии... Не пршло и 15 минут, как мы уже жались под козырьком, спасаясь от тех самых потоков и считая секунды между вспышками и жестяным грохотом грома.
Трубы клокотали и толчками выбрасывали толстые белые струи, смывая окурки, листья, фантики....Водяная стена изгибалась волнами, следуя порывам ветра. И вдруг застучало.
А вот это уже лишнее, града я не заказывала. Но он был. С неба сыпались ледышки, все гуще и гуще, стукались о землю, о крыши машин, о скамейки. Я подняла одну и разломила. Внутри прозрачной ледяной сферы было заключено плотное белое ядрышко, снежная жемчужинка. А потом мы сидели в полутьме и слушали "Портрет Дориана Грея". Из открытого окна пахло дождевой свежестью, во дворе стояли лужи. Серое уютное небо успокаивало и замедляло время. Не было работы, не было суеты, не было взрослой жизни. Мы снова были дома с родителями вечером, скоро позовут ужинать. Я гоняла монстров по монитору, они умирали, роняя деньги и кольчуги, и всей душой присоединялась к словам Гарри, звучавшим из колонок: "Я готов на все, чтобы сохранить молодость, тольк не заниматься гимнастикой, не вставать рано и не вести благопристойный образ жизни".
В общем, хорошо. Хороший день, хороший вечер. Кусочек осознанного лета. Единственного и исключительного.

С тех пор, как я пытаюсь водить машину, я стала обращать внимание и узнавать многие вещи, которые раньше были мне недоступны или не интересовали.
Вот, например, разве раньше занимал меня вопрос, есть ли левый поворот с Алабяна на Ленинградку, а теперь я часами могу сопеть над картой дорожных развязок и водить по ним карандашиком; или разве я знала, что в Москве с улицы Левитана можно свернуть на улицу Поленова, а с нее - на улицу Сурикова, и что по улице маршала Вершинина можно в итоге добраться до улицы генерала Рычагова? Вот так, богема отдельно, армия отдельно.
А еще - шоферы. Какие разные люди и какие разные машины! Вчера неслась с воем и вспышками синего огня "Скорая", за рулем которой сидела молодая, хрупкая серьезная девушка с умным, интеллигентным и очень решительным лицом. Ее темные волосы были прихвачены сзади заколкой и пушистый рыжеватый хвост вздрагивал в такт поворотам. Я подумала, что хорошо, что такая девушка ведет "Скорую", почему-то я сразу поверила, что она сделает все, что нужно, чтобы помочь и спасти.
Доброго всем пути!

Недавно у меня был день тайных желаний. Начался он, как любой приличный день, с раннего утра. Многие годы, стоя перед глазком в двери нашего блока, я размышляла, достану ли я до него ногой, если как следует размахнуться. Такое было у меня тайное желание.
Пришло время его исполнить. Оглянувшись влево-вправо, и послушав чего там на лестнице, я по-вандаммовски вскинула вверх конечность. Не достала, но совсем чуть-чуть, считай, что достала. Довольная и неусталая двинулась на работу.
Офисный день прошел как обычно. То ли все тайные рабочие желания давным-давно уже реализованы, то ли на работе я ясна, чиста и проста, как чекист десятого года службы. Потом метро, трамвай, английский. И вот она - свобода. Снова трамвай. Едет себе, переваливаясь, позвякивая. Мост, зелень, автоматчики, стеклянный дом, реклама...Кто-то будет жить в этом доме, смотреть в эти окна, а ночью их спальни будут залиты синим рекламным светом, а я сейчас проплыву мимо камней этой улицы, как уже проплывала много раз, и не наступлю на этот кусочек Москвы, хотя ведь могла бы...Меня всегда огорчала мысль об этой алгоритмичности нашего существования, о неуклонном следовании программе, о неизбежной нереализации вероятностей. Можно сто раз проехать мимо того синего дома с башенкой в переулке со смешным названием и так ни разу и не погладить пальцем шероховатый забор.
Остановка. Люди выходят. А я снова поеду дальше... А вот не поеду! И вышла. Прошла четыре остановки пешком, сломав тем самым алгоритм и победив Матрицу :-)
Честно говоря, ничего интересного не было на этих самых вероятностных камнях, разве что попалась мне на пути на диво изобильная лавка. Там продавали сухофрукты и цукаты: клубнику, вишню, ананасы, персики, сушеные, вяленые, в шоколаде, в йогурте, с орехами. Длинная, в четрые окна, ячеистая витрина являла кружочки инжира, сморщенный чернослив, разноцветные кусочки папайи, всякого рода орехи, банки с черешневым вареньем и барсучьим салом, связки чурчхелы, желтый шафранный порошок и куркуму, и проч, и проч.
В знак почтения и признательности этому кусочку мира и радости бытия я купила 200 грамм клубники в шоколаде и проковыряв пальцем мышиную дырку в пакете, тут же вытащила конфетку. Вкусно.
А потом я долго стояла на остановке под зеленеющим московским небом. Плыли тучи с розовой изнанкой. Толпились маршрутки № 61, вдители скучали и сойдясь группками беседовали в характерных водительских и позах и с характерными водительским жестами (одна нога согнута в колене, корпус наклонен, рука уперта в бок, другая рубит воздух).
Их верные металлические подруги стояли, распахнув двери, призывно и расслабленно.
- Девушка, вы не на 61? - спросил шофер, только чтоб поддержать разговор.
- Нет, я на 19, - ответила я
- А зачем вам ждать 19, смотрите сколько 61-ых, поехали с нами.
- Поеду, если вы табличку с номером вверх ногами перевернете.
Шофер засмеялся, но табличку не перевернул, потому что у него сегодня был обычный день, а не день тайных желаний.

Родилась идея: снять наш ответ "Чужому против хищника", "Электроник против Терминатора".
Ведь что есть по сути этот ихний Терминатор, как не замордованный ихней сволочной капиталистической жизнью Электроник.
Или вот опять же "Микроша против Робокопа"

Полезть в сумку, не глядя достать горсть мелочи, и вытащить ровно 3. 85, как высветилось на табло кассового аппарата.
С учетом теории вероятности, вещь почти невозможная.
Буду верить, что хороший знак.

Поставила машину, отошла на пять метров, вспомнила, что оставила сумку, вернулась. Отсутствовала минуты две, ну три. И этого хватило, чтобы на боку моей машины чей-то шаловливый палец начертал известные три буквы.
Пуста была улица из конца в конец, сто метров туда, сто метров - в другую сторону. Из зноя он что ли соткался? Дух ли, человек ли ? И если дух, то чего, и как его зовут?