Судебное заседание. Сидим. Слушаем Ответчика. Представитель третьего лица что-то помечает в своем наладоннике, сосредоточенно и быстро тыкая палочкой в экран. Судья отчего-то пристально на него смотрит и на глазах мрачнеет, тягостно вздыхает, лицо уже совершенно явно выражает возмущение. Наконец она делает рукой знак представителю ответчика, мол помолчите пока и рыкает:

- Третье лицо!! А может хватит играть в зале судебного заседания?!! Сейчас же уберите все, а не то пойдете играть в коридор!!!

Ошарашенное "третье лицо" только через минуты две находит в себе силы что-то начать разъяснять о прогрессе в области портативных компьютеров. Следующие 5 минут все стороны процесса демонстрируют судье возможности наладонника и разъясянют его назначение.

Все-таки я решила вернуться. Ну и пусть работа, пусть вечная спешка с необходимыми делами, все-таки к дневнику тянет. Жизнь идет, хотя нет, последние полгода не жизнь, а скорее так: дела двигаются. Вернее, я упираюсь в них, как Сизиф в камень , и толкаю, толкаю...

В качестве протестного жеста в рамках программы противления свободой необходимости я пойду учиться рисовать. Вообще-то это смешно для тех, кто зхнает КАК я не умею рисовать. Если я пытаюсь нарисовать могучего седовласого волшебника с тонким серебристым венцом на голове, то зрители глядя на мой рисунок обычно спрашивают: это заяц или собака?

Тем не менее, по итогам вступительного тестирования меня почему-то не вытурили, наверное, из зооологического интереса и даже дали список, чего купить. У меня теперь есть деревянные, с желтым гладким ворсом кисти, палитра (палитра - это да, палитра - это круто (С) Масяня), карандаши и планшет. И все это так странно пахнет и заманчиво шуршит. А из баночек с гуашью пахнет школьной стенгазетой. Эх, ну научите меня рисовать, научите... Вдруг есть шанс?

Я б стала рисовать черные копья парковых решеток и голые ветви лип и их острые тени на стене  мемориального дома в Романовом переулке, чайный магазин на Мясницкой, заполненной машинами и троллейбусами.

Первое занятие в воскресенье, робею, но иду с надеждой.

Улетали мы вечером. Накануне мы паковали вещи, паковали долго. Казалось бы, ну что тут можно долго делать, ведь мы - бэкпекеры, два рюкзака с парой джинсов и вперед! Не тут-то то был. Самые-рассамые необходимые вещи, без которых ну никак нельзя обойтись влезали только в наш большой отпускной чемодан,  но никак не в два рюкзака. Зажмурившись, не глядя, разделили кучу пополам, остальное распихали в рюкзаки, которые тут же стали похожи на охотнорядских тугопузых купчин, на чьих пузах вот-вот лопнет рубаха. Облегченно вздохнули.  Ну все, пора. Рюкзаки, путеводитель, сумка для зимних вещей и, конечно, желтая папка.  Потом был аэропоррт ("Место у окна, пожалуйста!"), дьюти фри, посадка. И вот он - взлет! Боже мой, как я люблю этот миг, с него начинается отпуск и праздник. За иллюминатором быстро темнело, внизу расползались звездами города, тянули светящиеся щупальцы дороги, я чуть ли не утыкаясь носом в стекло все смотрела и смотрела в эту черноту. Снижаемся, Ашхабад. Летное поле огромно. Видимо, места здесь хватает. От горизонта до горизонта ровная, как стол,степь, чужой оживленный город, теплый воздух , снега нет. Аэропорт безлюден и тих, наш самолет единственный на длинной, размеченной аэропортовской площадке. И наш пассажирский табунок как-то сразу сжимается съеживается среди этого чужого ночного пространства. В зале транзита магазинчик с туркменскими национальными товарами, представленными папахой, саблей, ковром и манекеном, одеетым во что-то  женское национально-туркменское, из магазина льется что-то национально-заунывное.  Широко живут!  Народ быстро захватывает скамейки, образуются гудящие кучки, которые мешаются, объединятся , разъединяются.

" А я на Ко Липе, а потом в Паттайю...А вот у нас Санек с работы в прошлом году...Не,  Самуй, говорят затопило совсем... ", - доносится до нас. Мы к кучкам не присоединяемся, мы лежим на захваченной скамье и созерцаем, одновременно потребляя шоколад и коктейль из "Малибу" и кока-колы. Прилетает рейс из Дели. Появляются толстые солидные индийцы в малиновых чалмах и с окладистыми черными бородами, красивые, спокойные, в хорошо сшитых пальто на европейский манер. Появляются и индианки, в длинных сари, со смоляными волосами, уложенными в тяжелый пучок на затылке. Женщины и мужчины держатся порознь и очень тихо, от них плывет какой-то незнакомый непривычный запах. Прямо за нашей скамье дверь в соседнюю комнату, над которой висит табличка "Комната для молитвы". Чужой мир. Тепло, душно, сонно. К индийцам привыкаем быстро, как будто всю жизнь вокруг нас ходили увешанные украшениями женщины в цветных покрывалах.

- Бангкок, Бангкок, на вылет!!  Взлетаем, снова тьма за окошком, глубокая ночь. В салоне развешены мониторы, по которым можно следить за маршрутом. Зеленые равнины, слоисто-коричневые горы, как в школьных атласах по географии. Тоненький белый пунктир, тянущийся за ползущим белым самолетиком.  Внизу мерцает надпись: "Ближайший населенный пункт: Ашхабад". На мониторе отмечены Калькутта, Катманду, Фаизабад, Кабул, Дели. Названия из детства, из Жюль Верна и Майн Рида. Илья спит, а я все смотрю то на монитор, то за окно. Пролетаем над Калькуттой и Дели, гигантские звезды света среди долгой тьмы.  Пролетели. И снова тьма. Начинается рассвет. Летим над Гангом. Потом над Гималаями. Рассвет над Гималаями, мой рассвет над Гималаями! В черно-синей тьме разгорается оранжевая полоса, картина кажется зловещей, но краски становятся вся мягче и мягче, тьма становится густо-синей, кобальтовой, оранжевый пламень растекается, смешиваясь с густой синевой становится розовым по краям и лимонно-желтым в середине. Я не выдерживаю и расталкиваю Илью:

- Ну проснись же, проснись! Смотри, рассвет, рассвет над Катманду!

Но Илья ворчливо от меня отмахивается, и рассветом я любуюсь в одиночестве. По всему салону отдельные бессонные личности щелкают фотоаппаратами и просто приникают к иллюминаторам. Ну вот и  утро. Хорошее такое солнечное утро, люди просыпаются, причесываются, стягивают свитера и зимние ботинки. Через час Бангкок.

Вот уже внизу пальмы, синие бассейны, садимся.  "Температура в аэропорту города Бангкока плюс 28 градусов "-сообщает самолетный голос.  Солнечно, ярко от зелени и солнца. Кадки с орхидеями в коридорах, грядки с орхидеями за аэропортовским стеклами. В туалете стягиваю наконец свитер и джинсы, колготки, футболки, достаю короткий сарафан с открытой спиной. Голым ногам и спине непривычно и прохладно. Выхожу. Вот оно, лето. В один миг после снега, московских пробок, дубленок и перчаток. И пробки, и снег, и холодные зимние рассветы все упаковываеся нами в сумку вместе с зимними вещами и сдается в  аэропортовскую камеру хранения. Хлопоты кончились. Теперь в Бангкок, в  отель, к картинки из путеводителя совместились с местностью. Почему-то немного страшно и тревожно. А вдруг что-то пойдет не так, а вдруг заблудимся. а вдруг потеряемся,чувство, как привет из детства. И как-то не хочется покидать аэропорт, точку, связывающую нас с Москвой, с привычным и уютным миром, где все так знакомо, и где мы многое можем. Садимся в такси, выезжаем на хайвэй, ну здравствуй, Бангкок!

Обычно, когда на открытках рисуют мороз и зиму, то заливают все голубым и белым. Это в корне неверно. Настоящий цвет мороза - желтый и розовый. Когда становится холодно в воздухе вдруг повисает белое марево, как будто все кудрявые вертикальные  пары и  дымы смешались в одну туманную белесую завесу от невысокого неба до земли. И сквозь эту завесу смотрит круглый желтый глаз зимнего солнца. Этот глаз окружает розоватое сияние.  И  мягкое желто-розовое свечение наполняет воздух. Розовым отсвечивает снег, розовые неяркие отблески лежат на холодных боках золотых куполов. Серые металлические цепи и опоры Крымского моста с их заклепками и перекладинами покрывает иней, как будто мост промерз насквозь, заледенел, и хочется подышать на него, оттаять, отогреть.  И опускается на город мягкая морозная тишина, будто ватная, будто принесенная из того самого бора, где Мороз-воевода, и где бесшумно падает снег с остекленевших веток. Эта тишина нисходит, несмотря на треск автомобильных моторов, шорох шин, гул тысяч голосов, она накрывает современную Москву также, как это было в шмелевские времена, когда ездили морозным утром на смирной лошадке к ранней службе и смотрели с моста на Москву-матушку.    

И именно в этом желто-розовом морозном свечении и открывается вдруг возраст этого города. Приходит вдруг настоящее понимание, что совсем  недавно тут же, где ты, шагали и ехали те, ушедшие, московские барыни и купчихи, мужики в рукавицах и тулупах, что звон колокольный стоял по церковным праздникам, и что было это все также буднично, обычно и просто, как нынешний сегодняшний день.

Это мистика какая-то!!! Я третий раз переписываю третью часть отчета по Таиланду и он третий раз пропадает  какждый раз новым способом. Однако! Значит, сегодня снова не судьба. Ну и ладно.

Я тут размышляла о героях. Вот кого у нас обычно принято считать героем? Того, кто кучу народу  мастерски убил. Полководцев, танкистов, разведчиков, генералов, воинов, короче говоря. Не ученых, не поэтов, не врачей. Был такой немецкий летчик-ас, Ганс Ульрих Рудель, выдающегося достиг летного мастерства, небывалого. И мастерство это выражается в количестве боевых вылетов, разрушенных плотин и мостов, в успешно разбомбленных городах, затопленных кораблях... С одной стороны, вызывающие восхищение самодисциплина, хладнокровие, мастерство, воля, верность солдатскому долгу, а с другой отнятые жизни. И до чего ведь был упертый! Летал - не боялся, когда можно было не летать - летал, когда запрещали - летал, ногу потерял - летал. Знал что война проиграна, плевать на это хотел, летал до конца. Очень лаконично и с достоинством сдался американцам, сказав что-то вроде: "Я отдаюсь в вам в руки в силу обстоятельств, но немецких офицеров и солдат побежденными не считаю. Не будем больше к этому возвращаться, дайте что-нибудь поесть и покажите, где можно вымыться"  Холодной водой обливался, бегал, между боевыми вылетами в хоккей играл и подопечных своих заставлял. Античным  воином себя воображал.  Герой - словом, безукоризненный офицер.

 Но! Ведь ни капли сомнения и жалости, очень, знаете ли, цельная натура. Про нас: "чумазые паны и паненки". Города и села наши - просто сложные или простые мишени и плацдармы, Крым - место, где хорошо желторотых тренировать, а вот как дошли то Германии, то сразу "красные орды" и сентиментальность в духе гретхен-медхен. И не задавался вопросами о том, стоит ли продолжать убивать до конца, если война уже очевидно и бесповоротно проиграна. Ни разу не промелькнуло даже тени размышлений о целях этой войны, никаких оценок гитлеровской политики и идеологии, никаких теоретизирований вообще. Никаких, уж хотя бы обычных самооправданий "конечно, это не совсем гуманно, но необходимо.." Идеальная машина смерти. Ей самооправдания не нужны, потому как она не испытывает потребности за что-то оправдываться. Летал, любил Гитлера, служил без страха и упрека. Садистом не был, но врагов не жалел.

И вот читаешь книгу "Бомбы сброшены" и никак не можешь решить, кто он: чудовище или настоящий герой? Странное дело, никогда интеллигенту с его постоянной примеркой чужих шкур, с сомнениями, стремлением оценть все всемирно-исторически, с привитым гуманизмом, веротерпимостью и преклонением перед "чудом человеческой жизни" не стать героем. Герои - они сплошные, твердые, серо-стальные, без всяких там сплинов и мерихлюндий, они дело делают, а не в чеховских рефлексиях сопливятся.

А ведь герои нужны, люди дела нужны, несмотря на все их неандертальство. И как-то даже теряешься, растеряв привычный интеллектуалистский снобизм.  Кем быть? Героем? Или Чехова понимать? 

Дорогие все!

Пздравляю с Новым годом!  С тем, что все снова завалено снегом и все бегают и радостно мнеяются пакетиками из "Душа и души", но все равно весело. Пусть в Новом году будет все, что надо, а чего не надо - пусть не будет, а чего хочется, но не может быть - пусть с неба падает.

Целую, обнимаю,

                         Чернильница

А про Тай и Бангкок доскажу позже, сильно позже, наверное, после праздников

На выходных принимала участие в реалити-шоу "Зажги искрУ". Имеется: севший наглухо аккумулятор, заиндевевшая машина, повернутая мордой к стенке, ряды пустых гаражей, серое небо, откуда падают снежинки, сугробы и надвигающаяся темнота. Не имеется: людей, представления что делать с аккумуляторами. Все-таки имеется: смутное представление о том что-то чего-то там надо "прикурить". Опять-таки не имеется: проводов для прикуривания.

 Задача: уехать в Москву до темноты.

Задача была решена успешно с помощью трех мужиков, одного грузовика, моего долгого бега вдоль гаражей и жалостного стука в металлические ворота, а также знаменитого взгляда Кота в сапогах из "Шрека".

А потом я с ревом штурмовала сугробы на дороге к шоссе (главное, Джек, не глуши машину). Был куплен новый аккумулятор и те самые провода. Теперь я автономная прикуривательная единица. И никто мне не нужен. А взгляд теперь можно сделать, как у незнакомки с картины, даром что она продажная женщина, как об этотм теперь модно блистать эрудицией.

На самом деле тут был отрывок 3 про Таиланд, но я его раздолбойски удалила, а переписвать лень, так что пока читайте про искрУ.

Читаю телепрограмму на 1 января (подчеркиваю - 1 января)

ДТВ

7-30  -  Х/ф  "Напряги извилины" 

Посмотреть что ли?

Около девяти часов вечера торговля прекращается. Происходит это как-то очень быстро, сворачиваются уличные лотки, исчезает в знакомых клетчатых баулах мелкий товар, опускаются металлические щиты и первые этажи домов слепнут. Улица пустеет и становится жутковатой. Людей нет, с двух сторон металлические стены запертых лавочек, под ногами шуршащие обертки и бумажки. И город громадный, чужой, невероятно далекий от Москвы.

Скорей обратно к освещенным большим магистралям, к тук-тукам и кондиционированным таксиметрам. Возвращение в гостиницу поздним вечером было как высадка на твердую землю из темного бушующего моря. Европейцы, бассейн, яркий свет, все так благонадежно и спокойно. Правда, к концу отпуска Бангкок перестал быть таким пугающим, возможно, после джунглей национального парка, но тогда, вначале мы вваливались в комнату и падали на кровать с чувством спасенных. Гудел кондиционер, охлаждая горячий влажный воздух, за раздвижной стеклянной стеной вырезные силуэты пальм и подсвеченная золотая ступа со шпилем на горизонте – чеди какого-то храма. Мы в Таиланде.

Страницы из путеводителя и распечатки из сети обернулись реальностью, этим влажным воздухом, пальмами, громадным чужим городом. А начиналось все с завстливо-восхищенного разглядывания фотографий, привезенных из отпуска нашими друзьями. Именно они и просветили нас, что ездить без агентств, налегке, самим и куда глаза глядят – это здорово, дешево и захватывает. Потом я узнала, что мы будем «бэкпекерами»,  людьми, путешествующим с рюкзаком.

Я решила публиковать свои заметки кусочками, так как нписать сразу весь длинный рассказ сил нет. Так что часть 1, а далее продолжение следует.

Бангкок – город толстых собак. Путешествие с рюкзаком.

А собаки в городе Бангкоке толстые невероятно, с улыбками на ленивых мордах. Они лежат прямо на тротуарах, под ногами азиатской шустрой толпы, которая протискивается между стенами домов и лотками с жарящейся едой. Жарят и парят тут везде. Город заполнен густым запахом жареных и острых кушаний. Горы желтой от масла лапши, жареных мидий на палочках, связки коричневых утиных тушек, незабываемые банановые блинчики с шоколадом, креветки, крабы, акулы, курица, свинина, и все это жарится, тушится, продается и поедается тут же на тротуарах у подножия небоскребов, у разверстых темных глубин лавочек,  на краю городских магистралей под бетонными опорами скайтрейна.

Бангкок - город для москвича непривычный. В нем нет логического центра и москвичу там неуютно, утрачена привычная система координат. В Москве центр с окраинами не спутаешь и ориентироваться легко. В центре дорого, респектабельно и в основном  безопасно, на окраинах поплоше, потемнее, и ухо держи востро. Бангкок же строился весь разом, и центра там нет, есть только крупные улицы. На этих улицах дорогие магазины, сверкающие торговые центры и шикарные отели, но свернул за угол, прошел пару шагов, и улица пустынна, тиха, неприветлива и даже как-то подозрительна, особенно по вечерам.

Торгуют в Бангкоке везде и всем, что есть под солнцем. Первые этажи домов, как правило, лавочки. В расположении лавочек вдруг обнаруживается удивительная для азиатского цветного хаоса упорядоченность, что-то вроде цеховой системы. Будто не взбалмошный Бангкок, а Утрехт какой-то, или прости Господи какой-нибудь ганзейский Бремен.  Есть улица свадебных платьев, длинные ряды витрин с женихами и невестами в белых атласных европейских нарядах и в  цветных индийских; улица запчастей; улица резчиков по дереву; улица шелковых магазинов и улица портных.  

Магазинчики и лавочки на таких улицах маленькие, частные. Тут хорошо долго торговаться, уходить, возвращаться, а потом все-таки купить шелковый халат с драконами или пару плошек из скорлупы кокосового ореха, или деревянные резные часы с маятником.

Та-ааакова снегопадада, такоо-оово снегопада

Давно не помнят здешние места..

Снег на улице, толстый, мягкий, белый. А я все еще живу по бангкокскому времени, где плюс тридцать, пахнет жрящейся острой едой и по высоковольтным проводам бегают белки над пробками и полисменами в намордничках. Спать-то как хочется, как спать хочется...

 В углу дома неразобранные рюкзаки, веер - мне по пояс, дракон с красными глазами, шелковые халаты и этнические рубашки, а еще почти 900 фотографий. А на них белый песок, слоны, змеи и обезьяны, храмы, таксиметры, австралийцы, американцы и сингапурцы, водопады, акулы и королевские креветки с синими ногами, лапами или что у них там...

А в Москве хорошо. Я ее люблю. Но в следующий раз поеду на Кубу, и без агентств, ездить самим - это здорово. А теперь спать. Наверное позже будет длинный подробный рассказ. Вдруг кому интересно.

Яблоки осенью на чердаке складывают рядами,

Сквозь доски светит луна - и под ее лучами,

Приобретают оттенок морских глубин,

И сами подобно луне светятся в темноте

Под скрипы и шорохи ветра, в тени замшелых стропил,

В тиши уснувшего дома, под властью волшебных сил,

Они вбирают в себя волны  лунного света -

Лучисто-зеленые яблоки из сновидений