Питер такой странный город. Город без памяти. То есть память то у него есть и даже, пожалуй, он весь скроен из памяти. Но это историческая память, а конкретно меня никогда запомнить не мог.
Я приезжаю - а не узнает!
И на колу мочало - начинай сначала: втирайся в доверие, улыбайся широко, изображай глуповатую тетю из Киева, пока примет вновь. Или не примет. Никогда не знаю заранее. И какой он будет тоже не знаю, потому что помню его настолько разным, что в одну картинку пазлы не складываются.

Кажется, это была моя вторая поездка, где-то конец школы или начало института - ноябрьские праздники, голубые пятна "как бы света" от фонарей внутри вечных сумерек и безжалостная снежная крупка в лицо. Как же мне было одиноко! И холодно! И неожиданно (я же тогда не знала, что мой восторг от первой поездки - метельной, снежной, с малахитовыми вазами Эрмитажа, для Ленинграда не будет значить ничего, он сотрет наше общее прошлое, как стирал его каждый раз потом). Пару дней я убила на в меру бессмысленное хождение по улицам и музеям, а потом вечером, когда был какой-то особенно гнусный пронзительный ветер, спустилась по гранитным ступеням к Неве, прямо к воде. Река несла свои свинцовые воды мимо. Тяжело, глухо, отстранено. И тут что-то щелкнуло. Река, темнота, снег падающий на черную воду и я. Мы были совершенными товарищами, словами одной песни, и отстраненность перестала быть отстраненностью. Я тогда очень полно пережила это "воссоединение". И потом, когда появилась песня Розенбаума " и каналы тянут руки темные ко мне..", то для меня она очень точно приклеилась к тому вечеру и к тому Ленинграду.

Кстати, следующая встреча случилась тоже на ноябрьские, 82 год, опять с чистого листа - началась смехом, кончились страхом, тогда я уже была не одна, в студенческой компании, умер Брежнев, город просто выпихнул нас в спину, как надоевших детей.