СОНЕТ: "Арийский венок",сонет №4

Уже поведали мне "услышанное свыше", но дальше - сам, иначе - странник. Тяжко далась мне среди триг самостоятельная наука. Постигая уровни астрала, я, помнится, крепил навыки, полученные в пещерах, где покинул меня Наставник: контроль над телом и духом. Лечил раны, управлял болью, дышал кожей. Учился зрить темноту и ощущать пространство и время. Медитируя, прорастал корнями самопознания внутрь своей сущности, пробуя на вкус вечность и бессмертие, которые в прежних опытах только мстились. Обкатывал пути полевых структур или чертил огненные рунические письмена. Пришло понимание-озарение: все людские "законы" законы нашего мира – суть запреты. Из ничего получить что-то нельзя, превысить скорость света нельзя.
И тут, как откровение небес, ударила та сумасшедшая вечерняя гроза. Помню пьяный воздух, насыщенный электричеством, возбуждение предельное, на грани обморока, головоломный, совершенно иррациональный спуск по мокрой сланцевой осыпи кратера Райявр, безумная ознобная дрожь холода и экстаза. И бесконечное космическое одиночество наедине с тригами и небом. Наверно так чувствовали себя монахи Тибета. А потом багрянец заката, ночные звёзды, колющие зрачок! Великое таинство небес! О! Та гроза взорвала, разметала прежний мир запретов – можно, всё можно!

Я среди древних скал седых блуждаю пьяно.
Как сому пью истоков мудрости сакральной,
Любовью Бога сотворённой, изначальной,
Гипербореи Вед и мудрого Буяна.

Звёзд, солнца лучиков связующие нити
Времён...Астреи как кристаллики сапфира.
Купалы ночь у них историю похитит
Сквозь вихрь поющего арийского эфира.

Весь мир - игра богов таинственных небес,
Их танца звёздный миг бессмертия сансары,
По руслам рек-времён стеною древний лес,

В туманных заводях купаются Стожары.
Заря каймою околдована медвяной,
Остатней в злате полосой багряной

Это было такое понимание, такое! Вселенная причастила своих тайн, но дальше – снова сам. Сам преодолел этот мир запретов и себя в нем – твори! И я торил свой путь, превращая уравнения состояния и законы сохранения в предикатные клаузы. Бедный квант! Не останавливайся – помрёшь. Или теперь вовсе нет?! Время хозяин всего, или послушный аршин в руках моих, которым я дела свои отныне мерить буду?! Не стихи – стихия: стоит преодолеть запрет, и физика превращается в магию! Умирал в Гиперборее за эту магию, за одну лишь улыбку тайны, поманившую даже удрать от волхвов Буяна, но СВОЁ искать. И нашёл!

Николай Рубцов

Когда заря, светясь по сосняку,
Горит, горит, и лес уже не дремлет,
И тени сосен падают в реку,
И свет бежит на улицы деревни,
Когда, смеясь, на дворике глухом
Встречают солнце взрослые и дети, -
Воспрянув духом, выбегу на холм
И вce увижу в самом лучшем свете.
Деревья, избы, лошадь на мосту,
Цветущий луг - везде о них тоскую.
И, разлюбив вот эту красоту,
Я не создам, наверное, другую...


Николай Рубцов
1965

Сонет: "Арийский венок", сонет №1

Из всех слов мага - знать, дерзать, терпеть и молчать - наиболее тяжко давалось последнее, но ещё больше больший зарок был не уподобиться тем, кто чудом открытый краешек истины тут же провозглашал всей истиной. Я об этом и притчу написал, а при каждом откровении терзался: не рано? Возможно, но уже поднимается на Руси мощная волна самосознания и самопознания великого народа, пора начинать. Пора...

В росе Руси, меж вихрей звёзд туманных,
О! это веденье, дарованное Богом,
Вериг и власяниц терзает боле строго,
Чем инока обет по доброй воле данный.

О! Как дары сии во мне отозвались!
Экстаз познанья мира, но не смея
Отмкнуть печать для вещих слов, Гиперборея,
Что на устах моих искусанных спеклись

Немою тайной; что за жалкое созданье?!
Передо мной раскрыли боги Мирозданье.
Кому важны в сей миг нелепые слова?!

Я в росы навзничь пал, стыдом горят ланиты.
Я слышал, как сквозь дёрн растёт трава...
В Гипербореи снах ведовских - всё открыто.

По настоянию отчима 20-летний Шарль БОДЛЕР отплыл в Индию.





Читать далее...

Вечерний натюрморт

Вечерний натюрморт


Стих вечерний
На заре, заре вечерней,
Полнопевней, равномерней,
Золота труба трубила,
Говорила для своих,
И дрожала в сердце сила,
Многострунный реял стих.

В Небе хлопья светлых дымов,
Словно крылья Херувимов,
Расцвечались озаренно,
Обнимали небосклон,
И качался повторение
В тихих ветрах долгий звон.

После утра золотого
Пламень дня расплавлен снова,
И в небесном вышнем храме
Засветились зеркала,
В золотой широкой раме
Тишь вечерняя светла.


Константин Бальмонт


Читать далее...

Степью да лесом от взгляда до взгляда...

Я к Вам вернусь воспоминаньем!






Я к Вам вернусь воспоминаньем
неуловимым, словно сон,
весенних дней очарованьем,
зелёным светом за окном...

Я к Вам вернусь, как ощущенье
от поцелуя чистых губ,
как бросившее в жар волненье
от соприкосновенья рук.

Я к Вам вернусь, как сожаленье
о неслучившейся любви,
о затерявшихся мгновеньях,
что удержать Вы не смогли.

Я к Вам вернусь лучом надежды,
дорожкой лунной на воде,
осенним ветром, вихрем снежным,
напоминаньем о себе.

Мы никогда не будем вместе
и, очевидно, в этом суть.
Я к Вам вернусь забытой песней,
и в этой песне будет грусть.

Г. Карташова





Читать далее...

Мальчишки, смотрите...

Мальчишки, смотрите,                      вчерашние девочки, подросточки — бантики, белые маечки — идут, повзрослевшие, похудевшие... Ого, вы как будто взволнованы, мальчики?   Ведь были — галчата, дурнушки, веснушчаты, косички-метелки... А нынче-то, нынче-то! Как многоступенчато косы закручены! И — снегом в горах — ослепительно личико. Рождается женщина. И без старания — одним поворотом, движением, поступью мужскому, всесильному, мстит за страдания, которые выстрадать выпадет после ей. О, будут еще ее губы искусаны, и будут еще ее руки заломлены за этот короткий полет безыскусственный, за то, что сейчас золотится соломинкой. За все ей платить, тяжело и возвышенно, за все, чем сейчас так нетронуто светится, в тот час, когда шлепнется спелою вишенкой дитя в материнский подол человечества. Так будь же мужчиной,                           и в пору черемухи, когда ничего еще толком не начато, мальчишка, смирись, поступай в подчиненные, побегай, побегай у девочки в мальчиках!   (Р. Казакова)

 

Банальная баллада.

 

Жила девчонка. И любви ждала. Не это ли и значит, что - жила? Она ждала любви, ломала пальцы, она читала в книжках про любовь, про то, как любят страстные испанцы, про то, что это - щит, опора, панцирь, безумный миг, восстание рабов! Но вот пришел он, тот, кого ждала. Сначала закусила удила. Потом пошла - и было больно, свято. Но то, что свято, почему-то смято. О, книжный червь, чтоб не сойти с ума, сожри все эти лживые тома!   Жила на свете женщина одна. Она любила, сидя у окна, забыв, что муж пьянчужка и зануда, листать страницы, ожидая чуда. Но вот он, чудотворец, тут как тут. Он знает хорошо, чего здесь ждут. Хотите чуда? Вот вам два мазка: духи "Москва" и ресторан "Москва"... А на ресницах черная слеза. Подешевели что-то чудеса! Живет, весьма не юная уже, старушка на девятом этаже. Она качает внука и в больницу все ходит, навещает старика.   И за здоровье старика боится. А уж могуч-то был! До сорока. Старик был добр? Любил ее? Ну да. Довольна внуком, и детьми, и домом. Но отчего, склонясь над книжным томом, вздыхает, что уже не молода... Прошло? Ушло? Да было ль вообще?! Вотще!   Скажи, любовь, так где же ты, бродяжка? Одна, а предназначена двоим... Тебе морочить голову не тяжко нам, детям неприкаянным твоим? А может, нет тебя, и ни к чему все эти перебранки, пересуды и этот колокольный звон посуды, вся эта блажь - ни сердцу, ни уму?!   Но в переулке девочка живет. Она живет, не просто хлеб жует. По вечерам, когда ей темнота мохнатую кладет на плечи лапу, она садится и включает лампу. Она великим делом занята, она читает в книгах про любовь и ждет любви, как обещает книга: великого, ликующего мига, который - как восстание рабов... Где ты, ЛЮБОВЬ? (Р. Казакова)

 

Ежедневное чудо - не чудо...

 

Ежедневное чудо - не чудо Ежедневное горе - не горе. Настоящее горе другое. И о нем говорить не хочу я. Ежедневные блестки - как ветошь. Ежедневная ноша не давит. В ежедневные слезы не веришь Не тревожит. Надоедает. Лжет язык в ежедневном застолье. Бесконечные вопли писклявы. Постоянные вздохи - не вздохи Ежедневные клятвы - не клятвы. Ежедневная ссора - не ссора... Но, над спелой росой нависая, вдруг встает ежедневное солнце. Ошарашивая. Потрясая. Ежедневной земли не убудет... И шепчу я, охрипнув от песен: пусть любовь ежедневною будет. Ежедневной, как хлеб. Если есть он.       Роберт Рождественский     рамочки от Ларки

 

День все быстрее на убыль...

 

День все быстрее на убыль катится вниз по прямой. Ветка сирени и Врубель. Свет фиолетовый мой.   Та же как будто палитра, сад, и ограда, и дом. Тихие, словно молитва, вербы над тихим прудом.   Только листы обгорели в медленном этом огне. Синий дымок акварели. Ветка сирени в окне.   Господи, ветка сирени, все-таки ты не спеши речь заводить о старенье этой заблудшей глуши,   этого бедного края, этих старинных лесов, где, вдалеке замирая, сдавленный катится зов,   звук пасторальной свирели в этой округе немой... Врубель и ветка сирени. Свет фиолетовый мой.   Это как бы постаренье, в сущности, может, всего только и есть повторенье темы заглавной его.   И за разводами снега вдруг обнаружится след синих предгорий Казбека, тень золотых эполет,   и за стеной глухомани, словно рисунок в альбом, парус проступит в тумане, в том же, еще голубом,   и стародавняя тема примет иной оборот... Лермонтов. Облако. Демон. Крыльев упругий полет.   И, словно судно к причалу в день возвращенья домой, вновь устремится к началу свет фиолетовый мой.   Юрий Давыдович Левитанский,1991

 

СЕВЕРЯНИН: "Серебряные россыпи"...Это ты ко мне идешь! Ты отдашься мне на ландышах


КТО ИДЕТ?

Кто идет? какой пикантный шаг!
Это ты ко мне идешь!
Ты отдашься мне на ландышах
И, как ландыш, расцветешь!

Будут ласки небывалые,
Будут лепеты без слов...
О, мечты мои удалые,
Сколько зреет вам цветов!

Ты — дитя простонародия,
Много звезд в моей судьбе...
Но тебе — моя мелодия
И любовь моя — тебе!

Игорь СЕВЕРЯНИН

Редко позволяет себе Король так открываться, выражать такую бурю восторга. Вчера была, однако сирень, а сегодня вот ландыши, да с таким зачином! Весна у него грядёт и из своего далека Король приветствует и радует нас таким ошеломительным восторгом, что дух занимается и душу будоражат неясные предчувствия. Как же он хорош, когда сквозь наносную манерность, точно первые несмелые листики прорываются такие вот откровения. Виват, Король!

БАЛЬМОНТ: "Серебряные россыпи"..."Золотой обруч",Сонет №2


Изыскан огнь осеннего листка,
Когда, лиясь, внедряются рубины
В белесоватый страх в листве осины
И кровь сквозит в листве березняка.

В персидских шалях липы. Нет цветка
Краснее ягод вызревших калины.
В них бусы вспева пламенной былины.
По ржавым листьям пляска уголька.

Лесная глушь - расплесканное море.
От искры искра, зыбь и цепь огней,
Многорасцветиый праздник головней.

Душа ликует в красочном просторе.
Что в дали той, что вовсе далека?
До моря путь - чрез три страны река.

Константин БАЛЬМОНТ, "Золотой обруч"

Среди экпериментов начала века с лестничкой Маяковского и расухабистыми частушечными ямбами Есенина, скрывающими тихие сакральные напевы Космоса Руси, изящно-элитарными рифмами и построениями Северянина и сжатыми в миньны октавами Бунина сонет, казалось, уже не обретёт былой славы и канет, как поэтическая форма, в Лету. Отнюдь!
Именно символисты возродили грандиозный пласт античной культуры, и благодаря им сонет остался популярным. Валерий Брюсов, долго не признаваемый, считал сонет образцом, идеальной формой поэтического произведения вообще и был верен ему, за что и был вознаграждён терпеливым читателем в момент буквально ренессанса сонетной формы в среде символистов, течение которых он и возглавил. Раздел «Сонеты» заключал первую послереволюционную книгу Валерия Брюсова «Последние мечты». Брюсов обращался к сонету во все периоды своего творчества, что не могла не оказать влияние на многих поэтов. Также он известен как поэт-переводчик сонетов Шекспира.
В 1920 году Вячеслав Иванов, тогда уже признанный теоретик символизма, для которого сонет был привычной строфической формой, заканчивает один из своих лучших циклов «Зимние сонеты», а в 1924 году уже в Италии пишет цикл «Римские сонеты». Я обязательно познакомлю вас с этим периодом его блистательного творчества. Ну и одним из известнейших сонетистов остается наш сегодняшний гость Константин Бальмонт. Он включает сонеты почти в каждую свою книгу, публикует венки сонетов «Перстень», «Змей», «Золотой обруч», тему которого мы начали здесь, и венок «Основа». Игорь Северянин в 1934 году издает дну из своих последних книг «Медальоны. Сонеты и вариации о поэтах, писателях и композиторах.». В 1919 году в Одессе выходит отдельной книгой цикл сонетов Леонида Гроссмана «Плеяда». Леонид Гроссман кроме того был крупным литературоведом, автором статьи «Поэтика русского сонета», который в наши дни не теряет свою ценность. В 20-е годы не появилось заметной книги сонетов, которая стала бы литературным событием. Однако, нельзя не отметить заслуги такого поэта, как Дмитрий Олерон, чьи блистательные переводы антики я тут выставлял из книжечки, купленной во студенчестве на стипендию. И хоть была она у меня повышенная, 55 рублей тогда за Олерона - великая удача. Сейчас он, отличный тогда переводчик и сонетист, который умер в 1918 году на каторге в Сибири, практически забыт, но не у меня здесь. Друзья в 1922 году напечатали его книжечку «Олимпийские сонеты», одним из счастливых обладателей которой я и являюсь. А ещё и книги сонетов Жозе Мариа де Эридана, откуда взят перевод Дмитрия Олерона. Олерон переводил Плавта, Шенье, Верлене и др., находясь в каторжной тюрьме. В сонетной форме пишет и Анна Ахматова, ее сонеты - сочетание лаконичности и необыкновенной легкости и вы тоже их увидите тут. Ну а мы устремляемся пока к продолжению самого загадочного венка Бальмонта.
Каждая строка этого венка - ключик к зашифрованным в сакральном величии арийским мистериям: цветовой гаммой, переливами звукоряда волшебных фонем арийских гимнов, укрытых в простые русские и в то же время санкритские словосочетания, магически покоряющие одинаково читателя и слушателя и на уровне подсознания приобщающего тех, кто позабыл свой Род, к его истокам и родовой памяти. Только Бальмонт-маг и Волошин-волхв, да ещё поэт-космист Иванов могли вот так возвращать прошлое целым поколениям русичей. Они приняли эстафету прямо от Пушкина, переданную ему няней Арьина Рода, Ариной Родионовной, и это ещё одна моя маленькая тайна вам. Ну и будет, кое-что я ещё в "Воине веры" поведаю...

Когда-нибудь кто-то придет...

Хрупкость

Хрупкость.. стекла, что вдруг может разбиться.. хрупкость травинки, что к свету стремится.. хрупкость стрекозки, что машет крылами, подстерегаемой жадно котами.. Хрупкость всей жизни в плену у стихий.. хрупкость души, что кричит сквозь стихи.. Нежности хрупкость.. так страшно вспугнуть, будто тотчас остановится пульс.. словом ли, жестом ли, взглядом одним.. вдруг растворится, как призрачный дым.. Нежность.. тихонько уткнуться в ладони .. выслушать боль.. сквозь себя.. успокоить.. Хрупкость всех чувств укрепить бы теплом, чтобы не карточным был каждый дом.. © Copyright: Грамма Кардио, 2012 E-NUN

Я протяну холодные ладошки…

 

БУДЬ ЧЕЛОВЕКОМ, ЧЕЛОВЕК!

Будь человеком, человек

Девять с половиной недель.

 

 

Адажио прекрасных откровений...

 

 

БАЛЬМОНТ: "Серебряные россыпи"... Воздушное лобзанье до истощенья сил


МОЕ ПРИКОСНОВЕНЬЕ

Мое прикосновенье,
Мой сладкий поцелуй -
Как светлое забвенье,
Как пенье вешних струй.

Воздушное лобзанье,
До истощенья сил -
Как сладость приказанья
Того, кто сердцу мил.

Оно легко змеится
Вдоль тела и лица -
И длится, длится, длится,
Как будто без конца.

Константин БАЛЬМОНТ

У познавшего хоть единожды любовь, возникает такая благодарная нежность к любви своей предмету, что не может он не сохранить о ней память в тех, других отношениях, что ждут его впереди. И тогда музыкой любви может стать нежность касания или восторг созерцания, её тонкий, нежный узор взволнованного дыхания будоражит кровь, о! Впереди ещё тот тягучий, длящийся вечно поцелуй, а пока ты тоскуешь о нежности, которую не успел передать любимой из наследия прошлых родников, о! Успе-е-ей...