Детство в Грозном.
Того города, с запахом роз и горящих факелов, уже нет, - взлетел на воздух. Вместе со своими заводами и фабриками, парками и мостами, университетами и стадионами - взлетел. Когда ГРОЗНЫЙ восстановят, это будет совсем чужой город, с другой интонацией и незнакомым характером. Тот, прежний - там, над облаками, очертания которых так отчётливы в синеве кавказского неба, что легко представить на них ангелов в перьях и бывший город в благоденствии.
У каждого случается или не случается роман с тем местом, в которое заносит судьба, и только место, в котором вырос, вне этого контекста, потому что становится частью тебя самого. Как часть себя, его и вспоминаю.Было такое представление у нас, грозненских детей, что Грозный плавает на подземном озере из густой, насыщенной парафинами, нефти. Вся жизнь была пропитана ею: воздух, река, газетные строчки, кусочки чёрной смолы, выпавшие из грузовиков, - мы подбирали их и зачем-то пытались жевать. Запах прожаренных продуктов нефти начинал проникать в вагоны поезда сразу же при въезде в индустриальный район Грозного - Заводской, бывший Сталинский. То был одновременно запах дома. После нефтеперегонных заводов , громадных цистерн и дымных факелов железнодорожный ВОКЗАЛ встречал пассажиров тёплым розовым кирпичом увитых виноградом стен.Сказать, что детство моё прошло на вокзале, будет неправдой. Но оно прошло на вокзале. Я выросла напротив вокзала, я освоила его пространство так, как это может ребёнок, ещё непоколебимый во мнении, что земля плоская. Тогда, чтобы пройти на перрон, где присутствовало настроение чеховской прозы, нужно было купить билет. У входа цветочницы торговали тугими вениками цветов с неизменной георгиной в центре и в жабо из папоротника. Вечерами по перрону прогуливались дамы под ручку с кавалерами, вдыхая запах дальних странствий вместе с парами горюче-смазочных материалов и толикой мочи, доносящейся из-под вагонов. Пероксидные блондинки в белых крахмальных наколках стояли за передвижными прилавками, полными лимонада и выпечки из привокзального ресторана.Этот РЕСТОРАН был первым в моей жизни заведением общепита, из тех, что мне довелось посетить. Дебют получился удачным. Свет потоками лился в пустой зал сквозь высокие чистые окна. Белизна льняных скатертей, архитектурные сооружения из жёстких салфеток, тяжёлый мельхиор и высокие бокалы с шипящим в них "Нарзаном", - всё свидетельствовало о том, что церемония принятия пищи здесь вознесена над обыденностью. Кавказский борщ в тарелке с золотой каёмкой, прерванной золотой же надписью "Ресторан", был иного вкуса, чем мамин, но вполне. Шашлык плотно сидел на вертеле и жевался. Пожилой официант в белом кителе обслуживал нас так, как если бы мы и взаправду были чем-то замечательны, и ради этого он спустился с официантского Олимпа.По обе стороны от здания вокзала к перрону прилегали скверы. В том из них, что от здания вокзала был на сто метров ближе к Баку, имелся круглый фонтан. В то время, когда я освободилась от сопровождения взрослыми, фонтан был сух, но сквер - чист и абсолютно безопасен для детских игр. Ни разу за всё время моего детства на вокзале в окружении приезжающих и уезжающих людей, не произошло ничего такого, что могло бы испугать нас или наших родителей настолько, чтобы на ИГРЫ в привокзальных скверах был наложен запрет. В сквере с фонтаном несчётное количество раз "казаки" побеждали "разбойников" и наоборот, "ходили в гости к боярам", "сердился садовник", море "волновалось" и "замирало", "колечко" опускалось в сложенные ладошки, звенел "испорченный телефон". На том фонтане мы, охваченные страхом, читали вслух "Дневник Анны Франк" и "Четвёртую высоту". Среди нас были группировки, постоянно перетекающие друг в друга, но не было случаев остракизма. О жестокости не могло быть и речи. Одна девочка постоянно должна была таскать за собой умственно неполноценную сестрёнку трёх лет, - ей сочувствовали. Чтобы случайно не загнали домой, мы бегали в привокзальный туалет - кирпичное строение в том сквере рядом с вокзалом, что был ближе к Москве. За несколько лет регулярных посещений нам не встретилось ни одного спекулянта или извращенца.Перед зданием вокзала простиралась площадь в обрамлении старых деревьев с видом на квартал из четырёх хрущёвских пятиэтажек с магазином "ГАСТРОНОМ". В нём рядом с охлаждаемыми в белых судках жирами - говяжий, бараний, "Белорусский" и комбинированный, имелось большое чёрное колесо паюсной икры в жестяной банке за семнадцать рублей. Белый хлеб отсутствовал.
Читать далее