1. Процессы, происходящие на Украине, имеют тот же характер, что и «арабская весна», и прочие «цветные революции», и свержение режимов Милошевича, Хусейна, Каддафи и Асада: сначала информационно-политическое, а затем и военное давление США (т. е., по факту, мирового финансового капитала) на авторитарное правительство, пытающее проводить самостоятельную политическую, а то и экономическую линию (что есть благо). Такие же попытки давления сейчас оказываются на все хотя бы на йоту самостоятельные (вернее, пытающиеся быть самостоятельными) страны: Венесуэлу, Иран, Китай; если с Россией «всё будет решено», наступит и их черёд.

2. Российское правительство рассматривает присоединение Крыма и гражданскую войну на Украине как «маленькую победоносную войну», призванную вывести страну из идеологического тупика и сплотить народ вокруг элиты. Хотя это империалистическая, по существу, политика, мы тоже должны рассматривать её как благо: либо в результате санкций правительство РФ таки начнёт реализовывать давным-давно уже назревшую потребность в «новой индустриализации» (что будет верхом благоразумия, хотя, конечно, подозревать путинскую администрацию в благоразумии — весьма опрометчиво); либо это в конечном итоге приведёт к падению российского «царизма», что потенциально несёт в себе образование революционной ситуации в стране и тоже нам на руку.

3. Украинская «национально-освободительная» революция представляет собой мелкобуржуазный по видимости и олигархический по существу, то есть либеральный переворот: власть в стране перешла от одной группы олигархов к другой, которая под видом государственного строительства занимается активным ограблением народа (сбор средств на армию и проч.). В нынешних условиях, когда кризис капитализма, и в первую очередь европейского капитализма, очевиден вплоть до того, что в отдельных странах начинают приходить к власти левые, антикапиталистические силы (недавняя победа СИРИЗА в Греции), — этот переворот: прокапиталистический, пролиберальный, прозападный, подчёркнуто антикоммунистический, — есть несомненно переворот глубоко реакционный, антинародный. Реакционная сущность установившегося режима открыто проявляется в более чем поощряемом им милитаристском национализме и даже шовинизме, направленном против соседних народов и значительной части собственного народа, а также против любых левых сил в обществе, — что позволяет его характеризовать как фашистский. «Хунта» — это, конечно, политическая риторика, но риторика не взятая с потолка, а просто гипертрофирующая объективно существующий порядок вещей. (N. B. Фашизм не обязательно бывает тоталитарный и государственно-монополистический; он может носить и вполне «либеральный» характер, как, например, режим Салазара в Португалии.) Поэтому все «левые», которые выступают в поддержку Майдана и проводимой им политики, в первую очередь военной, — объективно находятся на контрреволюционных, реакционных позициях, несмотря на радикализм своих лозунгов. Нет ничего более далёкого от реально революционного, прогрессивного правительства, чем нынешнее украинское, и все надежды на его полевение — откровенный самообман. Режим может измениться только в сторону ещё большей фашизации (что мы и наблюдаем), но не наоборот.

4. Хотя в сепаратистском движении на Юго-Востоке Украины значительную роль играют русские националисты, охотно накинувшиеся на брошенную Кремлём наживку «маленькой победоносной войны», — в действительности так называемая «русская весна» — это только пропагандистский штамп, и не более. Момент национальной, пророссийской ориентации на Донбассе несомненно имеет место, но это такая же ширма (намеренная и самообмана), как и «национально-освободительная борьба» на Майдане. В действительности людьми, выходившими на пророссийские, антимайдановские митинги, руководили исключительно социальные интересы: как мы помним, ключевую роль в разговорах об отделении играл тот момент, что «в России пенсии больше» (чем несправедливо попрекали украинские националисты, главным образом мелкие буржуа по сознанию, а часто и по роду деятельности). Кроме того, значительную (хотя хуже сознаваемую) роль играло отторжение майдановских ценностей по модели «от противного»: антикапиталистические, антилиберальные, антиолигархические, местами даже прямо просоциалистические настроения. Именно они («против Запада, т. е. против капитализма») были на первом месте, пусть даже большинство протестующих и не осознавало этого. Всё остальное, все пророссийские, национальные моменты — это откровенно вторичное и наносное. Все, кто скандировал на митингах: «Россия! Россия!», — делали это по неведению: в действительности они имели в виду социализм.

Достаточно обратить внимание на крайне пёстрый национальный состав ополченцев (тут и русские, и украинцы, и кавказцы, и европейские интернационалисты), чтобы понять, что «русской весной» тут и не пахнет — тут другое. Один из бойцов батальона «Спарта», грек, находящийся в числе защитников Донецкого аэропорта, так прямо и говорит: «Я воюю против немцев [т. е. западных капиталистов и, отчасти, капиталистов вообще] — они родину мою отобрали [т. е. СССР]». Отсюда же странное, на первый взгляд, сочетание имперских и советских флагов на шевронах ополченцев (причём они подчёркивают, что речь идёт не просто о воссоздании империи, а именно об СССР, т. е. советской власти); отсюда и существование отдельных боевых соединений коммунистов в рядах ополчения (батальон «СССР») — чего, как верно заметил один аналитик, в принципе быть не может по ту сторону фронта.

Конечно, ополченцы более чем зависимы от буржуазной России, ведущей свою собственную игру (см. выше); и, конечно, правительство РФ сделает всё, чтобы социальный протест, лежащий в основе Антимайдана, путём мифологизации в духе «русской весны» нейтрализовать для себя и перевести на почву межнациональной розни, столь выгодной для капиталистов. И, конечно, она уже делает это: демократические (причём не в духе западной «демократии», а именно в смысле советизации, народовластия) лозунги ополченцев свёрнуты, недовольные полевые командиры уничтожены или вынуждены держать язык за зубами, правительства «народных республик» — насквозь бюрократические, лишённые хоть какой-то политической воли, абсолютно зависимые от Кремля марионетки. Но это не проблема Антимайдана как такового: то, что правительство РФ будет действовать в таком ключе, — это вполне очевидно; это проблема левого движения на постсоветском пространстве, что оно не смогло воспользоваться назревающей революционной ситуацией и наладить активную, действенную пропаганду в социалистическом ключе. Однако выгода от этой ситуации по крайней мере в том, что она выявила: кто из современных левых — готовые заняться хотя бы только популяризацией своих взглядов в подходящий момент, а кто — простые краснознамённые болталки, способные лишь на беззубый и бесплодный реформизм (а кто — откровенные национал-социалисты под коммунистическими и даже анархическими масками).

5. Что всё же можно делать сейчас (и что нужно было делать ещё в начале прошлого года — я, к сожалению, был не настолько прозорлив), так это вскрывать классовую сущность конфликта, настаивать на линии противостояния не русские/украинцы — что выгодно только капиталистам, как западным и украинским, так и российским, — а неолиберализм/антикапитализм и даже капитализм/социализм. Нужно всячески противодействовать мифологизации по типу «народно-освободительная борьба»/«русская весна» хотя бы в своей среде; нужно стараться доказывать своим как украинским, так и российским товарищам, что национальный вопрос здесь — второстепенный и малозначительный, а сущность конфликта и его единственно возможное разрешение — в социальных требованиях и их удовлетворении. Одно только падение с глаз большинства пелены «освободительной борьбы»/«русской весны» будет стоить того, чтобы этот конфликт произошёл; ради жертв войны с обеих сторон нужно изо всех сил это делать.