Цепочка

Солнечный луч весело ворвался в спальню, отразился в перламутровой
поверхности шестистворчатого шкафа во всю стену и коснулся лица спящей
женщины. Она открыла глаза и улыбнулась. Точно так же двадцать шесть
лет назад солнечный луч разбудил её в комнате-клетушке
университетского общежития. В то утро, в отличие от этого, она никуда
не спешила. В пять часов начнётся церемония вручения дипломов. Потом
банкет. А потом - вся жизнь. Завтра на несколько дней она поедет к
маме и вернётся в Варшаву, чтобы приступить к работе врача в
университетской клинике педиатрии. Вот только с жильём ещё нет
ясности. Но не было сомнений в том, что всё устроится.

Вчера Адам пригласил её в кино. Потом проводил до общежития. Они
стояли у входа в красивое здание, отличный образец барокко. Фасад
восстановленного здания не отличался от того, который был до взрыва
бомбы. Немецкой? Советской? Кто знает? Сейчас фасад был точно таким,
как до первого сентября 1939 года. Но внутри вместо просторных уютных
квартир на всех трёх этажах были комнатки-клетушки по обе стороны
длинного коридора с туалетом и двумя душевыми кабинами в торце.

Адам в сотый раз предлагал Кристине жениться. Завтра они получат
дипломы. Нет никаких препятствий для создания нормальной счастливой
семьи. Кристина деликатно объясняла ему, что хотя бы в течение одного
года, ну, хотя бы только одного года она обязана специализироваться по
педиатрии. А специализация, которая по интенсивности даже превзойдёт
студенческие нагрузки, не совместима с семейной жизнью. К его
огорчению она уже привыкла. Компенсировала это разрешением при
расставании поцеловать её в щеку.

В комнате она подумала об их отношениях. В чувствах Адама Кристина не
сомневалась ни минуты. Он любил её с первого курса. Да и ей Адам
нравился. Видный, интеллигентный, горожанин, образованней её. Но, по
существу, сельская девочка, воспитанная строгой католичкой, понимала,
что никакой близости не может быть до тех пор, пока не выйдет из
костёла с единственным до самой смерти мужчиной. Кто знает? Может
быть, Адам согласится подождать ещё год?

День, который начался с того, что солнечный луч разбудил её в комнатке
общежития, мог стать одним из самых счастливых в жизни. Вручение
дипломов было таким торжественным, таким праздничным, что пришлось
сдерживать предательски подступающие слёзы. Её назвали в числе самых
лучших студентов с первого курса до последнего экзамена. Не это её
растрогало. Она привыкла быть лучшей ученицей в школе. Там, правда,
это почему-то оставляло её одинокой, без подруг. В школе она вообще
чувствовала себя неприкасаемой. В старших классах поняла значение
косых взглядов одноклассников по поводу её безотцовства. А в
университете Кристина с первого курса осознавала себя лидером, в
центре внимания парней, не обжигаемая ревностью девушек. Во время
банкета к ней, разрываемой кавалерами, приглашавшими на танцы, подошёл
старенький профессор, заведующий кафедрой педиатрии, и сказал, что
согласован вопрос о её работе в руководимой им клинике. Адам, как
обычно, проводил до общежития. Снова предложение. Снова те же
возражения. Снова то же прощание с разрешённым поцелуем в щеку.

А дальше начался ужас. Он был ещё невыносимей потому, что начался не
на фоне будней, а после такого неповторимо, такого радостного дня.

На прикроватной тумбочке ждала телеграмма: <<Умерла мама приезжай>>.
Мама... Единственное родное существо. Никого, кроме мамы, у неё не было.
Сколько помнит себя, только она и мама. Красивая мама, несмотря на то,
что лицо её обезображено оспой, такой редкой в Польше. Мама, с которой
она прожила на крошечном хуторке у опушки леса всего в нескольких
километрах от Варшавы всю жизнь от рождения до поступления в
университет. Жалкий домик. Маленький огород, Коза и несколько кур.
Когда Кристина пошла в школу, мама начала работать санитаркой в
ближайшей больнице. В ближайшей! Девять километров туда и девять
километров обратно после суточного дежурства. В слякоть и в снег, в
жару и в стужу. Мама. Она никогда ни на что не жаловалась. Никогда не
болела. И вдруг <<Умерла мама приезжай>>. Понятно, что телеграмму
послала мамина подруга, Зося, живущая почти в таком же хуторке метрах
в трёхстах от них. Что же случилось? Ещё неделю назад письмо от мамы.
И никаких жалоб. Никакой тревоги.

Кристина подсчитала деньги. Хватит ли на такси? Она вышла из общежития
в июньскую ночь и меньше чем через час оказалась в пустом доме. Утром
у Зоси узнала, что мама накануне умерла в больнице от рака
поджелудочной железы. Узнала у Зоси, что мама почти в течение месяца
страдала от невыносимых болей, но не хотела потревожить дочку, не
хотела, чтобы дочка ради неё отвлеклась от таких важных
государственных экзаменов.

После незаметных похорон, - она, Зося, несколько сотрудников больницы,
незнакомая супружеская пара из ближайшего села, - после скромнейших
поминок Зося осталась с ней, и долго колеблясь и не решаясь, в конце
концов, спросила:

- Крыстя, Ванда тебе ничего не говорила о твоём рождении?

- Нет. Ты имеешь в виду об отце?

- Ну, об отце ты, наверно, знаешь, что Ванду изнасиловал не то
немецкий солдат, не то кто-то из Армии Крайовой. Так знай. Никто Ванду
не насиловал. Не было у неё никогда никакого мужчины. - Зося умолкла,
задумалась. - Ты знаешь, где у Ванды хранятся документы и там всякое?
Посмотри.

Кристина, до которой медленно доходил смысл сказанного, подняла тощий
матрас вандыной постели. Небольшой пакет в плотной коричневой бумаге.
Маленькая картонная коробочка. В таких обычно лекарственные таблетки.
Пакет этот Кристина видела. Знала о его содержимом. Коробочку увидела
впервые. Она положила её на стол. Открыла. Небольшая изящная тонкая
золотая цепочка с удивительно красивым маленьким кулоном в виде
раскрытой кисти руки. На ней две возможно какие-то буквы непонятного
алфавита, а между ними не то чуть удлинённая точка, не то запятая.
Иероглифы эти - микроскопические алмазы, впрессованные в ладонь. Зося
взяла цепочку и сказала:

- Вот эта цепочка была на тебе, когда Ванда на рассвете того майского
дня нашла тебя.

Кристина, ещё не пришедшая в себя после похорон, почувствовала, что
теряет сознание. Зося обняла её голову и приложила ко рту чашку с
холодной водой. Села рядом с Кристиной и подвинула к ней коробочку с
цепочкой. Долгое молчание воцарилось в убогом жилище.

- Ну? - Спросила Кристина.

- Что ну? Ночью была стрельба рядом с нами. К отдалённой стрельбе в
Варшаве в течение почти месяца мы уже привыкли. А тут у нас под носом.
Утром было всё тихо. Я пришла к Ванде в тот момент, когда она купала
тебя. Каким же красивым младенцем ты была! Ангелочек. Месяца
полтора-два. И на шее твоей была эта самая цепочка. А кулон доставал
чуть ли не до пупа. С детства у нас с Вандой не было тайн. Ванда
показала мне каракулевую шубу, в которой она тебя нашла почти у самого
дома. Шубе не было бы цены, если бы она не была вся в грязи. Боже мой!
Грязи на ней было больше, чем шубы. Ванда потом её постепенно
отстирала. Шубе действительно не было цены. Продать её не без труда
удалось уже через два года, уже после войны. А ещё в кармане шубы было
несколько дорогих колец. Одно из них и мне спасло жизнь от голода чуть
ли не перед самым приходом советов. Ну, и Ванде с тобой... Да. Днём
стало известно, что из гетто по канализации выбралось несколько жидов.
Вроде бы их проводили до Кабацкого леса. Ну, тут их застукали не то
немцы, не то наши, не то украинцы из СС. Уже в лесу за моим домом
нашли убитую жидовку. Говорили, очень красивую. Возможно, это именно
она подкинула тебя около вандыной хаты.

Солнце уже залило всю спальню. Зазвонил будильник. Она завела его в
половине третьего, когда телефон разбудил мужа. Второго профессора,
заместителя заведующего отделением срочно вызвали в больницу. Дежурная
бригада хирургов беспомощно застряла посреди сложной операции. Муж
выехал. По привычке, зная, что долго не уснёт, чтобы не опоздать на
работу, завела будильник. Действительно, уснула, когда начало светать.

Сейчас, стоя под почти холодным душем, она вспоминала своё возвращение
в Варшаву, любимую работу в клинике, поиски неизвестно чего неизвестно
где. У неё не было сомнения в том, что убитая красивая жидовка,
которую нашли в лесу, её биологическая мама. Жидовка... Следовательно, и
она жидовка. Что это значит? Кто такие жиды? Что значит гетто? Где
оно? В десятках путеводителей по Варшаве, в которых описывались даже
какие-то малозначащие, за уши притянутые дома, о гетто не было ни
слова.

Она искала жидов. Говорили, что их почти нет в Варшаве. Говорили, что
считанные польские жиды покидают Польшу и уезжают в Израиль. Говорили,
что в Варшаве функционирует синагога. Не без труда она даже нашла её.
Несколько раз приходила, но почему-то всегда натыкалась на закрытую
дверь. Наконец ей повезло. Дверь была открыта. В просторном сумраке
она нашла двух старых жидов. Показала им цепочку. Да, это еврейские
буквы. Аин, йод и хетт. Но у стариков нет ни малейшего представления,
что они значат. Кристина рассказала им о себе. Они долго думали,
переговаривались между собой. Затем один из них сказал:

- Мы думаем, что пани следовало бы обратиться к Любавичскому раби. Он
просто пророк. К тому же, он очень образованный человек. Возможно, он
ухватится за конец цепочки.

Предложение Кристине показалось заманчивым. Но, узнав, что этот самый
раби не житель Варшавы, ни даже Польши, она постаралась забыть о
совете.

К этому времени, как ей показалось, у неё уже окончательно
определилось отношение к Адаму. Через три дня после получения диплома,
не воспользовавшись отпуском, он уехал в Шцецин, где ему нашлась
должность хирурга. Письма он присылал чуть ли не ежедневно. Следует
отдать ему должное, письма были интересными и содержательными.
Кристина не представляла себе, что он обладает таким эпистолярным
талантом. Следует ли говорить о том, что каждая страница светилась
любовью. Кристина, отвечавшая нерегулярно, уже собиралась описать своё
новое состояние, чтобы не было между ними недомолвок и
неопределённости. Но, прочитав трилогию Фейхтвангера, она написала ему
о впечатлении, оставленном этими книгами, о том, с каким пиететом
сейчас относится к истории евреев, этого древнего, необычного народа.
Ответ Адама её не просто огорчил. Ещё до смерти мамы, ещё не имея
представления о том, что узнала потом, всегда испытывала явное
отвращение к любому проявлению ксенофобии. А тут письмо отъявленного
антисемита, утверждавшего, что еврей Фейхтвангер не мог объективно и
честно написать о своем чудовищно подлом народе, который многие народы
не напрасно истребляли в течение многих веков. Безответные письма
Адама приходи ещё примерно два месяца. Сперва, читая эти письма, она
испытывала некоторую вину, некоторое огорчение, вызванное потерей.
Потом задала себе вопрос: любила ли она Адама? Собственно говоря, что
оно такое - любовь? Какой у неё вкус, какой запах, какой цвет? С чем
её сравнить, если у неё нет точки отсчёта?

В конце ноября произошло чудо. В медицинской школе Гарвардского
университета на конференции по теме, которой занималась кафедра
педиатрии Варшавского университета, профессор должен был прочитать
свой доклад. Но старик опасался полёта в Америку. Один из доцентов
болел. Второй торопился окончить диссертацию, чтобы, не дай Бог, не
упустить возможности занять место профессора. К талантливой Кристине,
к начинающему врачу, с таким пониманием вникшей в тему, старик
испытывал отцовские чувства. Поэтому именно ей он предложил в Гарварде
прочитать его доклад. Кристина восприняла это как знак свыше.

В Бостон она летела через Нью-Йорк. На обратном пути, остановившись в
Нью-Йорке, приехала в Бруклин, и, отстояв в очереди несколько часов,
попала к Любавичскому раби.

В самолёте, возвращаясь в Варшаву, она не переставала удивляться
состоянию во время этого визита, удивительной душевной лёгкости,
желанию раскрыться до основания, терпению этого старого мудрого
человека, рассматривавшего цепочку. Его польский язык был совершенным
- богатым и красивым. Но не это главное. Казалось, речь струится не
изо рта между усами и бородой, а из глаз, добрых, всепроникающих. Что
это было, гипноз? Нет, нет, определённо не гипноз! И всё-таки что-то
необъяснимое, трансцендентальное. Он рассказал, что три буквы - это
аббревиатура фразы ам Исраэль хай, народ Израиля жив. Ей не хотелось
уходить. Но он деликатно намекнул на очередь, которую и она отстояла,
подарил ей доллар и сказал:

- Нет ни малейшего сомненья в том, что вы еврейка. В этом определении
нет ничего мистического. Но мне очевидно и то, что ваше место в
Израиле. При первой же возможности уезжайте туда.

Вечером в гостиницу неожиданно позвонил представитель еврейского
агентства. Долго говорил с ней по-польски. Спросил адрес в Варшаве.
Пообещал, что там с ней свяжется их представитель.

События покатились с невероятной быстротой. Кристина узнала, что
жалкие остатки польских евреев, гонимые антисемитизмом, покидают
страну. А летом 1968 года и она уже была в Израиле.

Симпатичная квартирка в центре абсорбции в Иерусалиме. Курсы иврита.
Начало работы в больнице, чтобы подтвердить свою врачебную профессию и
войти в курс израильской медицины. Не обошлось без трудностей. И
бюрократических. И материальных. Но обошлось. Уже не Кристина, а Лея
желанная гостья на вечеринках у израильтян. А главное - тот
незабываемый вечер, который определить можно только одним словом -
чудо. Вот он доллар Любавичского раби!

Милая коллега-сабра, ставшая доброй проводницей в её новой жизни,
пригласила Лею на ужин. За столом собралось человек пятнадцать.
Напротив оказался мужчина лет тридцати, или чуть меньше. Что это было?
Лея не могла объяснить. Просто оказалось, что любовь не абстрактное
понятие. Пусть нет у неё ни вкуса, ни запаха, ни цвета. Оказывается,
почувствовать её можно мгновенно. Лея понятия не имела об этом
человеке, но впервые в жизни ощутила, что это именно тот мужчина, за
которым она, ни о чём не размышляя, ничему не сопротивляясь, может
пойти на край света. Несколько секунд, или минут они смотрели друг на
друга. Он встал и, слегка прихрамывая, подошёл к её соседу, улыбаясь,
поднял его и сел рядом с ней. Представился: Гиора, студент второго
курса медицинского факультета, инвалид Армии Обороны Израиля, бывший
военный лётчик. На своём бедном иврите она ответила, что около
полугода назад репатриировалась из Польши и работает врачом. Ни он ни
она не спросили друг друга о семейном положении. Он встал, взял её
руку. Она немедленно поднялась. Они ушли, даже не попрощавшись с
хозяйкой. У подъезда он усадил её в автомобиль и повёз к себе.

Она отлично помнит его квартиру в новом районе Иерусалима, её первое
постоянное жилище в новой стране. Свет, войдя, он не зажёг. Большой
салон скудно освещался уличными фонарями. На полголовы выше Леи, он
нежно обнимал и целовал её. Нет, не в щёчку. Она неумело, но страстно
впилась в его губы. Она не представляла себе, что это может доставить
такую радость, такое удовольствие. Он ещё не знал, что она
девственница. Но каким-то необъяснимым образом понимал, что должен
относиться к этой женщине, к этому чуду, как ювелир относится к
невероятно драгоценному камню. А дальше его удивлению не было предела.
Ей двадцать пять лет! Красавица! Такая страстная! И девственница!
Непонятно. А дальше это был фантастический сплав нежности и просто
неистовой страсти. Кажется, в течение ночи они не уснули ни разу. В
какой-то момент совершено обессиленная, выжатая, как лимон, она
лежала, положив голову на его широкую волосатую грудь, и подумала: как
мудр Любавичский раби, Только для этого ни с чем не сравнимого
удовольствия, для этой неописуемой радости она должна была приехать в
Израиль. А потом весь день субботы не отличался от ночи. А потом была
ночь на воскресенье, и утро, когда следовало с небес спуститься на
землю и пойти на работу. Нет, этот спуск был невозможен.

Гиора позвонил хозяйке дома, в котором увидел Лею, дорогую Лею,
драгоценную Лею, и сказал, что Лея слегка нездорова и не может поехать
в больницу. Попечительница-коллега Леи рассмеялась:

- Всё в порядке. Наслаждайтесь друг другом.

И они наслаждались. Лея не помнит, что они ели в течение двух дней, и
ели ли вообще. И нужно ли было есть и терять на это драгоценное время.

Свадьбу сыграли ровно через месяц. Это было нечто грандиозное.
Казалось, на свадьбе присутствовала вся военная авиация Израиля, и вся
больница, и весь медицинский факультет Иерусалимского университета, и
половина университета Бар-Илана, в котором отец Гиоры, профессор в
чёрной кипе, преподавал биологию. Кстати, Гиора тоже носил кипу, но
вязанную. Надо ли упоминать, что Лея стала хозяйкой кошерного
еврейского дома? Ровно через год родился сын. Сейчас Авраам лётчик,
капитан Армии Обороны Израиля. А ещё через три года, как раз в тот
день, когда Гиора получил диплом врача, родилась Рахель. Господи!
Какой это был красивый младенец! Авраам был обычным новорожденным,
нормальным, а такого красивого младенца педиатр ещё не видела. Лея
подумала, не так ли выглядела я, когда меня нашла мама? Не это ли
имела в виду Зося, рассказывая о том, как мама купала её? В тот же
день она надела на девочку ту самую цепочку. Два года Рахель отслужила
в армии. А сегодня у студентки первого курса медицинского факультета
Иерусалимского университета очередной экзамен.

Это был обычный рабочий день. Больница уже давно размещалась в новом
огромном здании. Лея осматривала очередного ребёнка, когда в палату
ворвалась сестра и сказала, что только что террорист-самоубийца
взорвал автобус. Много убитых. Кареты скорой помощи доставляют в
больницу раненых. А через несколько минут её вызвали в приёмный покой.
У входа творилось нечто невероятное. Ещё привозили раненых. Начали
появляться родственники. Обычная картина дня террора, к ужасу которой
нельзя привыкнуть.

У входа Лея наткнулась на старика в чёрной шляпе и в чёрной одежде
хасида. В такую жару! К этому она уже привыкла. Старик преградил Лее
дорогу:

- Доктор, как моя внученька, моя родная внученька, как она?

- Сейчас посмотрю. - Раздвинулись двери, и она скрылась в приёмном
покое. Появилась она минут через десять. На ней не было лица. Старик
понял это по-своему и тоже чуть не потерял сознание.

- Жива?

Лея, на лице которой не было кровинки, выдавила из себя:

- Жива, жива. Ничего опасного. Даже не контузия, а травматический шок.
Думаю, вечером сможете забрать её домой.

- Доктор, так в чём же дело? Что с вами?

- Цепочка...

- Что цепочка?

- Откуда у неё такая цепочка?

- Как откуда? Я сделал две такие цепочки. Абсолютно одинаковые. Хоть
мне ещё не было тридцати лет, я уже был в Варшаве знаменитым ювелиром.
И не только в Варшаве. Может быть, потому, что я был таким ювелиром и
немцы нуждались во мне, мы и просуществовали, когда в гетто
проводились сплошные акции, просуществовали почти три с половиной
года. Мы с моей дорогой Двойрой любили друг друга ещё будучи малыми
детьми. А поженились мы уже в гетто. Доктор, вам плохо? Давайте сядем.
Я вам принесу воды.

- Спасибо. Не нужно воды. Сядем.

- В декабре 1941 года у нас родилась Сареле. И я сделал для неё
цепочку, которую вы увидели. А первого марта 1943 года у нас родилась
Блюмеле. И я сделал ещё одну точно такую цепочку. А потом началось
восстание. Я не знаю, что вы знаете об этом восстании. Но сейчас о нём
говорят очень много неправды. Основная военная сила евреев была у нас,
у ревизионистов. Именно мы наносили нацистам самые большие потери. А
коммунисты были против социалистов, а бундовцы были против
коммунистов, а все они были против ортодоксов. И вообще все были
против всех, вместо того, чтобы всем вместе быть против немцев.
Шестнадцатого мая несколько евреев по канализации мы выбирались из
гетто. У меня на руках была Сареле, а у Двойры - Блюмеле. Вы
представляете себе, май месяц, канализация, а на Двойреле её дорогая
каракулевая шуба. Она ни за что не хотела её оставить. В кармане шубы
были некоторые драгоценности. Но большинство было у меня вместе с
инструментами. Эта канализация! Что вам говорить? Только это, только
поход в дерьме по самый пояс, а иногда и выше, когда нечем дышать,
может искупить все самые страшные грехи, в течение жизни совершённые
самым плохим человеком. Как мы дошли до выхода? Это просто невероятно.
А Двойреле в своей шубе.

Лея заплакала. Старик посмотрел на неё:

- Доктор, может быть хватит слушать глупого старика?

- Продолжай, отец, продолжай.

Старик с непониманием посмотрел на врача. Может быть,
расчувствовавшись, она так назвала старого человека? Бывает.

- На выходе нас ждали поляки. Они должны были проводить нас до
Кабацкого леса. На опушке нас обстреляли. Когда мы уже были в лесу... -
Старик заплакал. - Ни Двойреле, ни Блюмеле. Потом поляки, когда я
служил у них в Армии Крайовой, сказали, что Двойреле убили. А о
Блюмеле ничего не сказали. Я был нужен полякам. Ведь я не только
хороший ювелир, но ещё отличный гравер. Поэтому они берегли такого
еврея. Как раньше немцы в гетто. Я приехал с Сареле в Палестину в 1946
году. Как мы страдали! Хуже, чем гетто. Англичане нас выбросили на
Кипр в концентрационный лагерь. Когда возникло государство Израиль, мы
приехали в Иерушалаим. Я так и остался один. Я очень любил Двойреле.
Для меня не могло быть другой жены, хотя я религиозный еврей и должен
был выполнить завет, должен был жениться. Сареле выросла, вышла замуж
за очень хорошего человека. Сейчас он полковник в запасе. Бригадного
генерала ему не дали. Может быть потому, что он носит чёрную кипу. Не
знаю. У них четверо замечательных сыновей, моих дорогих внуков. А они
так мечтали о дочке. И Господь услышал их просьбу. В сорок один год
она родила мне внучку, которую вы видели. А о Блюмеле так ничего и не
известно.

Лея обняла совершенно обалдевшего старика. Целовала его, натыкаясь на
седую бороду. Плакала.

- Отец, дорогой мой отец, я расскажу тебе о Блюмеле. Я Блюмеле. Только
до смерти моей дорогой польской мамы я не знала, что я Блюмеле. Я
знала, что я Кристина. А когда репатриировалась в Израиль, стала Леей.
Сегодня, когда твоя внучка, моя дочка Рахель придёт из университета,

Цепочка



Солнечный луч весело ворвался в спальню, отразился в перламутровой
поверхности шестистворчатого шкафа во всю стену и коснулся лица спящей
женщины. Она открыла глаза и улыбнулась. Точно так же двадцать шесть
лет назад солнечный луч разбудил её в комнате-клетушке
университетского общежития. В то утро, в отличие от этого, она никуда
не спешила. В пять часов начнётся церемония вручения дипломов. Потом
банкет. А потом - вся жизнь. Завтра на несколько дней она поедет к
маме и вернётся в Варшаву, чтобы приступить к работе врача в
университетской клинике педиатрии. Вот только с жильём ещё нет
ясности. Но не было сомнений в том, что всё устроится.

Вчера Адам пригласил её в кино. Потом проводил до общежития. Они
стояли у входа в красивое здание, отличный образец барокко. Фасад
восстановленного здания не отличался от того, который был до взрыва
бомбы. Немецкой? Советской? Кто знает? Сейчас фасад был точно таким,
как до первого сентября 1939 года. Но внутри вместо просторных уютных
квартир на всех трёх этажах были комнатки-клетушки по обе стороны
длинного коридора с туалетом и двумя душевыми кабинами в торце.

Адам в сотый раз предлагал Кристине жениться. Завтра они получат
дипломы. Нет никаких препятствий для создания нормальной счастливой
семьи. Кристина деликатно объясняла ему, что хотя бы в течение одного
года, ну, хотя бы только одного года она обязана специализироваться по
педиатрии. А специализация, которая по интенсивности даже превзойдёт
студенческие нагрузки, не совместима с семейной жизнью. К его
огорчению она уже привыкла. Компенсировала это разрешением при
расставании поцеловать её в щеку.

В комнате она подумала об их отношениях. В чувствах Адама Кристина не
сомневалась ни минуты. Он любил её с первого курса. Да и ей Адам
нравился. Видный, интеллигентный, горожанин, образованней её. Но, по
существу, сельская девочка, воспитанная строгой католичкой, понимала,
что никакой близости не может быть до тех пор, пока не выйдет из
костёла с единственным до самой смерти мужчиной. Кто знает? Может
быть, Адам согласится подождать ещё год?

День, который начался с того, что солнечный луч разбудил её в комнатке
общежития, мог стать одним из самых счастливых в жизни. Вручение
дипломов было таким торжественным, таким праздничным, что пришлось
сдерживать предательски подступающие слёзы. Её назвали в числе самых
лучших студентов с первого курса до последнего экзамена. Не это её
растрогало. Она привыкла быть лучшей ученицей в школе. Там, правда,
это почему-то оставляло её одинокой, без подруг. В школе она вообще
чувствовала себя неприкасаемой. В старших классах поняла значение
косых взглядов одноклассников по поводу её безотцовства. А в
университете Кристина с первого курса осознавала себя лидером, в
центре внимания парней, не обжигаемая ревностью девушек. Во время
банкета к ней, разрываемой кавалерами, приглашавшими на танцы, подошёл
старенький профессор, заведующий кафедрой педиатрии, и сказал, что
согласован вопрос о её работе в руководимой им клинике. Адам, как
обычно, проводил до общежития. Снова предложение. Снова те же
возражения. Снова то же прощание с разрешённым поцелуем в щеку.

А дальше начался ужас. Он был ещё невыносимей потому, что начался не
на фоне будней, а после такого неповторимо, такого радостного дня.

На прикроватной тумбочке ждала телеграмма: <<Умерла мама приезжай>>.
Мама... Единственное родное существо. Никого, кроме мамы, у неё не было.
Сколько помнит себя, только она и мама. Красивая мама, несмотря на то,
что лицо её обезображено оспой, такой редкой в Польше. Мама, с которой
она прожила на крошечном хуторке у опушки леса всего в нескольких
километрах от Варшавы всю жизнь от рождения до поступления в
университет. Жалкий домик. Маленький огород, Коза и несколько кур.
Когда Кристина пошла в школу, мама начала работать санитаркой в
ближайшей больнице. В ближайшей! Девять километров туда и девять
километров обратно после суточного дежурства. В слякоть и в снег, в
жару и в стужу. Мама. Она никогда ни на что не жаловалась. Никогда не
болела. И вдруг <<Умерла мама приезжай>>. Понятно, что телеграмму
послала мамина подруга, Зося, живущая почти в таком же хуторке метрах
в трёхстах от них. Что же случилось? Ещё неделю назад письмо от мамы.
И никаких жалоб. Никакой тревоги.

Кристина подсчитала деньги. Хватит ли на такси? Она вышла из общежития
в июньскую ночь и меньше чем через час оказалась в пустом доме. Утром
у Зоси узнала, что мама накануне умерла в больнице от рака
поджелудочной железы. Узнала у Зоси, что мама почти в течение месяца
страдала от невыносимых болей, но не хотела потревожить дочку, не
хотела, чтобы дочка ради неё отвлеклась от таких важных
государственных экзаменов.

После незаметных похорон, - она, Зося, несколько сотрудников больницы,
незнакомая супружеская пара из ближайшего села, - после скромнейших
поминок Зося осталась с ней, и долго колеблясь и не решаясь, в конце
концов, спросила:

- Крыстя, Ванда тебе ничего не говорила о твоём рождении?

- Нет. Ты имеешь в виду об отце?

- Ну, об отце ты, наверно, знаешь, что Ванду изнасиловал не то
немецкий солдат, не то кто-то из Армии Крайовой. Так знай. Никто Ванду
не насиловал. Не было у неё никогда никакого мужчины. - Зося умолкла,
задумалась. - Ты знаешь, где у Ванды хранятся документы и там всякое?
Посмотри.

Кристина, до которой медленно доходил смысл сказанного, подняла тощий
матрас вандыной постели. Небольшой пакет в плотной коричневой бумаге.
Маленькая картонная коробочка. В таких обычно лекарственные таблетки.
Пакет этот Кристина видела. Знала о его содержимом. Коробочку увидела
впервые. Она положила её на стол. Открыла. Небольшая изящная тонкая
золотая цепочка с удивительно красивым маленьким кулоном в виде
раскрытой кисти руки. На ней две возможно какие-то буквы непонятного
алфавита, а между ними не то чуть удлинённая точка, не то запятая.
Иероглифы эти - микроскопические алмазы, впрессованные в ладонь. Зося
взяла цепочку и сказала:

- Вот эта цепочка была на тебе, когда Ванда на рассвете того майского
дня нашла тебя.

Кристина, ещё не пришедшая в себя после похорон, почувствовала, что
теряет сознание. Зося обняла её голову и приложила ко рту чашку с
холодной водой. Села рядом с Кристиной и подвинула к ней коробочку с
цепочкой. Долгое молчание воцарилось в убогом жилище.

- Ну? - Спросила Кристина.

- Что ну? Ночью была стрельба рядом с нами. К отдалённой стрельбе в
Варшаве в течение почти месяца мы уже привыкли. А тут у нас под носом.
Утром было всё тихо. Я пришла к Ванде в тот момент, когда она купала
тебя. Каким же красивым младенцем ты была! Ангелочек. Месяца
полтора-два. И на шее твоей была эта самая цепочка. А кулон доставал
чуть ли не до пупа. С детства у нас с Вандой не было тайн. Ванда
показала мне каракулевую шубу, в которой она тебя нашла почти у самого
дома. Шубе не было бы цены, если бы она не была вся в грязи. Боже мой!
Грязи на ней было больше, чем шубы. Ванда потом её постепенно
отстирала. Шубе действительно не было цены. Продать её не без труда
удалось уже через два года, уже после войны. А ещё в кармане шубы было
несколько дорогих колец. Одно из них и мне спасло жизнь от голода чуть
ли не перед самым приходом советов. Ну, и Ванде с тобой... Да. Днём
стало известно, что из гетто по канализации выбралось несколько жидов.
Вроде бы их проводили до Кабацкого леса. Ну, тут их застукали не то
немцы, не то наши, не то украинцы из СС. Уже в лесу за моим домом
нашли убитую жидовку. Говорили, очень красивую. Возможно, это именно
она подкинула тебя около вандыной хаты.

Солнце уже залило всю спальню. Зазвонил будильник. Она завела его в
половине третьего, когда телефон разбудил мужа. Второго профессора,
заместителя заведующего отделением срочно вызвали в больницу. Дежурная
бригада хирургов беспомощно застряла посреди сложной операции. Муж
выехал. По привычке, зная, что долго не уснёт, чтобы не опоздать на
работу, завела будильник. Действительно, уснула, когда начало светать.

Сейчас, стоя под почти холодным душем, она вспоминала своё возвращение
в Варшаву, любимую работу в клинике, поиски неизвестно чего неизвестно
где. У неё не было сомнения в том, что убитая красивая жидовка,
которую нашли в лесу, её биологическая мама. Жидовка... Следовательно, и
она жидовка. Что это значит? Кто такие жиды? Что значит гетто? Где
оно? В десятках путеводителей по Варшаве, в которых описывались даже
какие-то малозначащие, за уши притянутые дома, о гетто не было ни
слова.

Она искала жидов. Говорили, что их почти нет в Варшаве. Говорили, что
считанные польские жиды покидают Польшу и уезжают в Израиль. Говорили,
что в Варшаве функционирует синагога. Не без труда она даже нашла её.
Несколько раз приходила, но почему-то всегда натыкалась на закрытую
дверь. Наконец ей повезло. Дверь была открыта. В просторном сумраке
она нашла двух старых жидов. Показала им цепочку. Да, это еврейские
буквы. Аин, йод и хетт. Но у стариков нет ни малейшего представления,
что они значат. Кристина рассказала им о себе. Они долго думали,
переговаривались между собой. Затем один из них сказал:

- Мы думаем, что пани следовало бы обратиться к Любавичскому раби. Он
просто пророк. К тому же, он очень образованный человек. Возможно, он
ухватится за конец цепочки.

Предложение Кристине показалось заманчивым. Но, узнав, что этот самый
раби не житель Варшавы, ни даже Польши, она постаралась забыть о
совете.

К этому времени, как ей показалось, у неё уже окончательно
определилось отношение к Адаму. Через три дня после получения диплома,
не воспользовавшись отпуском, он уехал в Шцецин, где ему нашлась
должность хирурга. Письма он присылал чуть ли не ежедневно. Следует
отдать ему должное, письма были интересными и содержательными.
Кристина не представляла себе, что он обладает таким эпистолярным
талантом. Следует ли говорить о том, что каждая страница светилась
любовью. Кристина, отвечавшая нерегулярно, уже собиралась описать своё
новое состояние, чтобы не было между ними недомолвок и
неопределённости. Но, прочитав трилогию Фейхтвангера, она написала ему
о впечатлении, оставленном этими книгами, о том, с каким пиететом
сейчас относится к истории евреев, этого древнего, необычного народа.
Ответ Адама её не просто огорчил. Ещё до смерти мамы, ещё не имея
представления о том, что узнала потом, всегда испытывала явное
отвращение к любому проявлению ксенофобии. А тут письмо отъявленного
антисемита, утверждавшего, что еврей Фейхтвангер не мог объективно и
честно написать о своем чудовищно подлом народе, который многие народы
не напрасно истребляли в течение многих веков. Безответные письма
Адама приходи ещё примерно два месяца. Сперва, читая эти письма, она
испытывала некоторую вину, некоторое огорчение, вызванное потерей.
Потом задала себе вопрос: любила ли она Адама? Собственно говоря, что
оно такое - любовь? Какой у неё вкус, какой запах, какой цвет? С чем
её сравнить, если у неё нет точки отсчёта?

В конце ноября произошло чудо. В медицинской школе Гарвардского
университета на конференции по теме, которой занималась кафедра
педиатрии Варшавского университета, профессор должен был прочитать
свой доклад. Но старик опасался полёта в Америку. Один из доцентов
болел. Второй торопился окончить диссертацию, чтобы, не дай Бог, не
упустить возможности занять место профессора. К талантливой Кристине,
к начинающему врачу, с таким пониманием вникшей в тему, старик
испытывал отцовские чувства. Поэтому именно ей он предложил в Гарварде
прочитать его доклад. Кристина восприняла это как знак свыше.

В Бостон она летела через Нью-Йорк. На обратном пути, остановившись в
Нью-Йорке, приехала в Бруклин, и, отстояв в очереди несколько часов,
попала к Любавичскому раби.

В самолёте, возвращаясь в Варшаву, она не переставала удивляться
состоянию во время этого визита, удивительной душевной лёгкости,
желанию раскрыться до основания, терпению этого старого мудрого
человека, рассматривавшего цепочку. Его польский язык был совершенным
- богатым и красивым. Но не это главное. Казалось, речь струится не
изо рта между усами и бородой, а из глаз, добрых, всепроникающих. Что
это было, гипноз? Нет, нет, определённо не гипноз! И всё-таки что-то
необъяснимое, трансцендентальное. Он рассказал, что три буквы - это
аббревиатура фразы ам Исраэль хай, народ Израиля жив. Ей не хотелось
уходить. Но он деликатно намекнул на очередь, которую и она отстояла,
подарил ей доллар и сказал:

- Нет ни малейшего сомненья в том, что вы еврейка. В этом определении
нет ничего мистического. Но мне очевидно и то, что ваше место в
Израиле. При первой же возможности уезжайте туда.

Вечером в гостиницу неожиданно позвонил представитель еврейского
агентства. Долго говорил с ней по-польски. Спросил адрес в Варшаве.
Пообещал, что там с ней свяжется их представитель.

События покатились с невероятной быстротой. Кристина узнала, что
жалкие остатки польских евреев, гонимые антисемитизмом, покидают
страну. А летом 1968 года и она уже была в Израиле.

Симпатичная квартирка в центре абсорбции в Иерусалиме. Курсы иврита.
Начало работы в больнице, чтобы подтвердить свою врачебную профессию и
войти в курс израильской медицины. Не обошлось без трудностей. И
бюрократических. И материальных. Но обошлось. Уже не Кристина, а Лея
желанная гостья на вечеринках у израильтян. А главное - тот
незабываемый вечер, который определить можно только одним словом -
чудо. Вот он доллар Любавичского раби!

Милая коллега-сабра, ставшая доброй проводницей в её новой жизни,
пригласила Лею на ужин. За столом собралось человек пятнадцать.
Напротив оказался мужчина лет тридцати, или чуть меньше. Что это было?
Лея не могла объяснить. Просто оказалось, что любовь не абстрактное
понятие. Пусть нет у неё ни вкуса, ни запаха, ни цвета. Оказывается,
почувствовать её можно мгновенно. Лея понятия не имела об этом
человеке, но впервые в жизни ощутила, что это именно тот мужчина, за
которым она, ни о чём не размышляя, ничему не сопротивляясь, может
пойти на край света. Несколько секунд, или минут они смотрели друг на
друга. Он встал и, слегка прихрамывая, подошёл к её соседу, улыбаясь,
поднял его и сел рядом с ней. Представился: Гиора, студент второго
курса медицинского факультета, инвалид Армии Обороны Израиля, бывший
военный лётчик. На своём бедном иврите она ответила, что около
полугода назад репатриировалась из Польши и работает врачом. Ни он ни
она не спросили друг друга о семейном положении. Он встал, взял её
руку. Она немедленно поднялась. Они ушли, даже не попрощавшись с
хозяйкой. У подъезда он усадил её в автомобиль и повёз к себе.

Она отлично помнит его квартиру в новом районе Иерусалима, её первое
постоянное жилище в новой стране. Свет, войдя, он не зажёг. Большой
салон скудно освещался уличными фонарями. На полголовы выше Леи, он
нежно обнимал и целовал её. Нет, не в щёчку. Она неумело, но страстно
впилась в его губы. Она не представляла себе, что это может доставить
такую радость, такое удовольствие. Он ещё не знал, что она
девственница. Но каким-то необъяснимым образом понимал, что должен
относиться к этой женщине, к этому чуду, как ювелир относится к
невероятно драгоценному камню. А дальше его удивлению не было предела.
Ей двадцать пять лет! Красавица! Такая страстная! И девственница!
Непонятно. А дальше это был фантастический сплав нежности и просто
неистовой страсти. Кажется, в течение ночи они не уснули ни разу. В
какой-то момент совершено обессиленная, выжатая, как лимон, она
лежала, положив голову на его широкую волосатую грудь, и подумала: как
мудр Любавичский раби, Только для этого ни с чем не сравнимого
удовольствия, для этой неописуемой радости она должна была приехать в
Израиль. А потом весь день субботы не отличался от ночи. А потом была
ночь на воскресенье, и утро, когда следовало с небес спуститься на
землю и пойти на работу. Нет, этот спуск был невозможен.

Гиора позвонил хозяйке дома, в котором увидел Лею, дорогую Лею,
драгоценную Лею, и сказал, что Лея слегка нездорова и не может поехать
в больницу. Попечительница-коллега Леи рассмеялась:

- Всё в порядке. Наслаждайтесь друг другом.

И они наслаждались. Лея не помнит, что они ели в течение двух дней, и
ели ли вообще. И нужно ли было есть и терять на это драгоценное время.

Свадьбу сыграли ровно через месяц. Это было нечто грандиозное.
Казалось, на свадьбе присутствовала вся военная авиация Израиля, и вся
больница, и весь медицинский факультет Иерусалимского университета, и
половина университета Бар-Илана, в котором отец Гиоры, профессор в
чёрной кипе, преподавал биологию. Кстати, Гиора тоже носил кипу, но
вязанную. Надо ли упоминать, что Лея стала хозяйкой кошерного
еврейского дома? Ровно через год родился сын. Сейчас Авраам лётчик,
капитан Армии Обороны Израиля. А ещё через три года, как раз в тот
день, когда Гиора получил диплом врача, родилась Рахель. Господи!
Какой это был красивый младенец! Авраам был обычным новорожденным,
нормальным, а такого красивого младенца педиатр ещё не видела. Лея
подумала, не так ли выглядела я, когда меня нашла мама? Не это ли
имела в виду Зося, рассказывая о том, как мама купала её? В тот же
день она надела на девочку ту самую цепочку. Два года Рахель отслужила
в армии. А сегодня у студентки первого курса медицинского факультета
Иерусалимского университета очередной экзамен.

Это был обычный рабочий день. Больница уже давно размещалась в новом
огромном здании. Лея осматривала очередного ребёнка, когда в палату
ворвалась сестра и сказала, что только что террорист-самоубийца
взорвал автобус. Много убитых. Кареты скорой помощи доставляют в
больницу раненых. А через несколько минут её вызвали в приёмный покой.
У входа творилось нечто невероятное. Ещё привозили раненых. Начали
появляться родственники. Обычная картина дня террора, к ужасу которой
нельзя привыкнуть.

У входа Лея наткнулась на старика в чёрной шляпе и в чёрной одежде
хасида. В такую жару! К этому она уже привыкла. Старик преградил Лее
дорогу:

- Доктор, как моя внученька, моя родная внученька, как она?

- Сейчас посмотрю. - Раздвинулись двери, и она скрылась в приёмном
покое. Появилась она минут через десять. На ней не было лица. Старик
понял это по-своему и тоже чуть не потерял сознание.

- Жива?

Лея, на лице которой не было кровинки, выдавила из себя:

- Жива, жива. Ничего опасного. Даже не контузия, а травматический шок.
Думаю, вечером сможете забрать её домой.

- Доктор, так в чём же дело? Что с вами?

- Цепочка...

- Что цепочка?

- Откуда у неё такая цепочка?

- Как откуда? Я сделал две такие цепочки. Абсолютно одинаковые. Хоть
мне ещё не было тридцати лет, я уже был в Варшаве знаменитым ювелиром.
И не только в Варшаве. Может быть, потому, что я был таким ювелиром и
немцы нуждались во мне, мы и просуществовали, когда в гетто
проводились сплошные акции, просуществовали почти три с половиной
года. Мы с моей дорогой Двойрой любили друг друга ещё будучи малыми
детьми. А поженились мы уже в гетто. Доктор, вам плохо? Давайте сядем.
Я вам принесу воды.

- Спасибо. Не нужно воды. Сядем.

- В декабре 1941 года у нас родилась Сареле. И я сделал для неё
цепочку, которую вы увидели. А первого марта 1943 года у нас родилась
Блюмеле. И я сделал ещё одну точно такую цепочку. А потом началось
восстание. Я не знаю, что вы знаете об этом восстании. Но сейчас о нём
говорят очень много неправды. Основная военная сила евреев была у нас,
у ревизионистов. Именно мы наносили нацистам самые большие потери. А
коммунисты были против социалистов, а бундовцы были против
коммунистов, а все они были против ортодоксов. И вообще все были
против всех, вместо того, чтобы всем вместе быть против немцев.
Шестнадцатого мая несколько евреев по канализации мы выбирались из
гетто. У меня на руках была Сареле, а у Двойры - Блюмеле. Вы
представляете себе, май месяц, канализация, а на Двойреле её дорогая
каракулевая шуба. Она ни за что не хотела её оставить. В кармане шубы
были некоторые драгоценности. Но большинство было у меня вместе с
инструментами. Эта канализация! Что вам говорить? Только это, только
поход в дерьме по самый пояс, а иногда и выше, когда нечем дышать,
может искупить все самые страшные грехи, в течение жизни совершённые
самым плохим человеком. Как мы дошли до выхода? Это просто невероятно.
А Двойреле в своей шубе.

Лея заплакала. Старик посмотрел на неё:

- Доктор, может быть хватит слушать глупого старика?

- Продолжай, отец, продолжай.

Старик с непониманием посмотрел на врача. Может быть,
расчувствовавшись, она так назвала старого человека? Бывает.

- На выходе нас ждали поляки. Они должны были проводить нас до
Кабацкого леса. На опушке нас обстреляли. Когда мы уже были в лесу... -
Старик заплакал. - Ни Двойреле, ни Блюмеле. Потом поляки, когда я
служил у них в Армии Крайовой, сказали, что Двойреле убили. А о
Блюмеле ничего не сказали. Я был нужен полякам. Ведь я не только
хороший ювелир, но ещё отличный гравер. Поэтому они берегли такого
еврея. Как раньше немцы в гетто. Я приехал с Сареле в Палестину в 1946
году. Как мы страдали! Хуже, чем гетто. Англичане нас выбросили на
Кипр в концентрационный лагерь. Когда возникло государство Израиль, мы
приехали в Иерушалаим. Я так и остался один. Я очень любил Двойреле.
Для меня не могло быть другой жены, хотя я религиозный еврей и должен
был выполнить завет, должен был жениться. Сареле выросла, вышла замуж
за очень хорошего человека. Сейчас он полковник в запасе. Бригадного
генерала ему не дали. Может быть потому, что он носит чёрную кипу. Не
знаю. У них четверо замечательных сыновей, моих дорогих внуков. А они
так мечтали о дочке. И Господь услышал их просьбу. В сорок один год
она родила мне внучку, которую вы видели. А о Блюмеле так ничего и не
известно.

Лея обняла совершенно обалдевшего старика. Целовала его, натыкаясь на
седую бороду. Плакала.

- Отец, дорогой мой отец, я расскажу тебе о Блюмеле. Я Блюмеле. Только
до смерти моей дорогой польской мамы я не знала, что я Блюмеле. Я
знала, что я Кристина. А когда репатриировалась в Израиль, стала Леей.
Сегодня, когда твоя внучка, моя дочка Рахель придёт из университета,
ты увидишь вторую цепочку.

ПОСЛЕДНИЕ СТИХИ КАПРИЗНОГО СТАРИКА

Когда этот старик умер в доме престарелых в маленьком австралийском городке, все считали, что он ушёл из жизни, не оставив ничего после себя.

Позже, когда медсёстры разбирали его скудные пожитки, они обнаружили вот это ПОТРЯСАЮЩЕЕ стихотворение, которое потом публиковалось в журналах всего мира:

И этот старик, который нищим ушел из жизни в богом забытом городке, теперь взрывает интернет глубиной своей души. Самые лучшие и самые красивые вещи в этом мире нельзя увидеть или потрогать. Они только чувствуются сердцем.

После его прочтения невозможно смотреть на пожилых людей прежними глазами:

Входя будить меня с утра,

Кого ты видишь, медсестра?
Старик капризный, по привычке
Ещё живущий кое-как,
Полуслепой, полудурак,
«Живущий» впору взять в кавычки.

Не слышит – надрываться надо,
Изводит попусту харчи.
Бубнит всё время – нет с ним сладу.
Ну сколько можно, замолчи!
Тарелку на пол опрокинул.

Где туфли? Где носок второй?
Последний, мать твою, герой.
Слезай с кровати! Чтоб ты сгинул…
Сестра! Взгляни в мои глаза!
Сумей увидеть то, что за…

За этой немощью и болью,
За жизнью прожитой, большой.
За пиджаком, побитым молью,
За кожей дряблой, «за душой».
За гранью нынешнего дня
Попробуй разглядеть МЕНЯ…

… Я мальчик! Непоседа милый,
Весёлый, озорной слегка.
Мне страшно. Мне лет пять от силы,
А карусель так высока!
Но вот отец и мама рядом,
Я в них впиваюсь цепким взглядом.
И, хоть мой страх неистребим,
Я точно знаю, что любим…

…Вот мне шестнадцать, я горю!
Душою в облаках парю!
Мечтаю, радуюсь, грущу,
Я молод, я любовь ищу…

…И вот он, мой счастливый миг!
Мне двадцать восемь. Я -- жених!
Иду с любовью к алтарю,
И вновь горю, горю, горю…

…Мне тридцать пять, растёт семья,
У нас уже есть сыновья,
Свой дом, хозяйство. И жена
Мне дочь вот-вот родить должна…

…А жизнь летит, летит вперёд!
Мне сорок пять — круговорот!
И дети не по дням растут.

Игрушки, школа, институт…

Все! Упорхнули из гнезда
И разлетелись кто куда!
Замедлен бег небесных тел,
Наш дом уютный опустел…

…Но мы с любимою вдвоём!
Ложимся вместе и встаём.
Она грустить мне не даёт.
И жизнь опять летит вперёд…

…Теперь уже мне шестьдесят.
Вновь дети в доме голосят!
Внучат весёлый хоровод.
О, как мы счастливы! Но вот…

…Померк внезапно солнца свет:

Моей любимой больше нет!
У счастья тоже есть предел…
Я за неделю поседел,
Осунулся, душой поник
И ощутил, что я -- старик…

…Теперь живу я без затей,
Живу для внуков и детей.
Мой мир со мной, но с каждым днём
Всё меньше, меньше света в нём…

Крест старости взвалив на плечи,
Бреду устало в никуда.
Покрылось сердце коркой льда.
И время боль мою не лечит.

О, Господи, как жизнь длинна

Когда не радует она…

…Но с этим следует смириться.
Ничто не вечно под Луной.
А ты, склонившись надо мной,
Открой глаза свои, сестрица.
Я не старик капризный, нет!
Любимый муж, отец и дед …

…и мальчик маленький, доселе

В сиянье солнечного дня
Летящий в даль на карусели…
Попробуй разглядеть МЕНЯ!
И, может, обо мне скорбя, найдёшь СЕБЯ!

Источник
Переслал: ed508

«Спасибо Вам, доктор, за все. Спасибо и, если можете, простите…
05.06.2019

Марик как рос странным, так им и вырос: полный, необщительный юноша, чуравшийся веселых компаний своих сверстников, почти равнодушный к противоположному полу (и к своему тоже — не надо ни на что намекать!), с вечно уткнутым в книгу носом.

Книги заменяли Марику всё и всех. Телевизор он не смотрел лет с четырнадцати, заявив пялящимся в ящик родителям, что телевидение делается подонками для недоумков, и счастливо избежав наказания. В институте, вместо того, чтобы заглядываться на груди однокурсниц на уроках физкультуры, Марик записался в шахматную секцию. Нет, странный, странный мальчик!

Когда открылась граница, Марик бросил мединститут на пятом курсе и рванул из Львова так, как будто его травили собаками. Родители предлагали ему окончить сначала учебу и ехать уже с дипломом, но к тому времени они уже осознали, что спорить с сыном бессмысленно, хотя бы потому, что он, не участвуя в споре, делает только то, что считает необходимым. Поэтому родители безропотно поднялись вслед за Мариком и репатриировались в Иерусалим, где Марик немедленно восстановился на медицинском факультете местного университета (иврит, как выяснилось, он подпольно выучил еще на Украине). Получив же израильскую докторскую лицензию, Марик немедленно отправился на призывной пункт и добровольно призвался врачом в пехотный батальон. Рыхлый Марик в пехоте — умора! Но пойди докажи что-то тому, кто к своим поступкам относится, как к аксиоме!



Единственное, что как-то примиряло родителей Марика с ним, была его внезапная женитьба перед мобилизацией. С Катей он познакомился в университете, где она учила химию, и на третьем свидании сделал ей предложение. Видимо, Марик владел какими-то секретами крестных отцов мафии, поскольку отказаться от его предложения Катя не смогла и послушно отправилась вместе с Мариком в раввинат, где ей, чуть ли не единственной нерелигиозной девушке не пришлось врать об отсутствии добрачной половой связи с будущим мужем. До чего же странный этот Марик!

Но всё-таки одной из самых больших его странностей была ненависть Марика ко всему немецкому: товарам, языку, странам, где на нем говорят. Да, конечно, в Львовском гетто погибли его родственники, а тетку матери Марика — блестящего львовского педиатра — нацисты расстреляли в августе сорок второго вместе со всеми пациентами и персоналом больницы гетто, и, тем не менее…

Пепел Клааса в сердце Марика заглушал голос разума, и Марик продолжал утверждать, что шесть миллионов евреев уничтожил не Гитлер, а немецкий народ, и прощать этому народу Марик не желал ничего. Более того, он решительно прервал какое-либо общение с родным братом, уехавшим в свое время из Львова в Гамбург, и теперь, когда брат ежегодно прилетал в Иерусалим повидаться с родителями и показать им внуков, Марик, не желая слушать мольбу матери о примирении братьев, в эти же сроки улетал в Европу. Естественно, в те страны, где шансы услышать немецкую речь были невелики. Возвращаясь домой, Марик на глазах у родителей аккуратно выбрасывал в их мусорное ведро нераспечатанные подарки брата.

Вот и сейчас Марик, услышав об очередном визите немецкого родственника, улетел с женой в Тоскану. Проведя бессонную ночь в аэропорту и самолете, они немного покатались по Сиене, поужинали и расположились на ночлег в снятой на неделю старинной вилле, переделанной хозяевами в семь отдельных гостиничных номеров.

Катя и Марик видели уже десятые сны, как вдруг в дверь кто-то начал истошно колотиться. С трудом пробудившись и недоуменно глядя в окно (ночь на дворе!), Марик поплелся к двери.

— Кто там? — спросил он по-английски.

— Простите за беспокойство, вы доктор? — донесся из-за двери женский голос, говорящий по-английски с тяжелым немецким акцентом.

Марик удивился и открыл дверь. Перед ним стояла сухонькая женщина лет шестидесяти в кофте, надетой прямо на ночную рубашку.

— Мы ваши соседи, — объяснила женщина, — моему мужу очень плохо. Он задыхается. Я позвонила хозяину виллы, он вызвал амбуланс, но раньше, чем минут через сорок, он из Флоренции сюда не доберется. А хозяин вспомнил, что сегодня он записывал в журнал прибывших доктора и миссис Гершман. Умоляю вас, скажите мне, что вы доктор медицины, а не философии!

— Медицины, медицины, — буркнул Марик, делая в памяти зарубку наорать по приезде на своего турагента: зачем было упоминать докторскую степень в заказе, к чему это чванство?! Он быстро натянул джинсы и футболку, только теперь сообразив, что всё это время беседовал со старушкой в трусах, и поспешил в соседний номер. Проснувшаяся Катя из любопытства увязалась следом.

Сосед сидел в кровати и хрипел. На его синих губах белела пена. Очень толстый, в отличие от своей супруги, и, видимо, намного ее старше, дедок взглянул на Марика с мольбой.

— Отек легких, — пробормотал Марик, приложив ухо к спине старика, и ткнул его в левый сосок.

— Сердце болит? — отрывисто спросил доктор. Старик испуганно посмотрел на жену, которая что-то быстро залопотала по-немецки. Марик скривился. Старик перевел глаза с жены на эскулапа и покивал головой.

— Значит, не просто отек, а вторичный сердечной атаке, — не слишком понятно для посторонних (а кто, собственно, кроме Кати, мог его понять?!) объяснил Марик. — Ладно, за дело. Катя, мне нужно много ваты, спиртосодержащая жидкость и три чулка.

Марик на руках перенес старика к окну, распахнул обе его створки и посадил соседа на стул поближе к вкусному ночному воздуху. Катя, поискав нужные слова, как-то перевела слова мужа соседке, и женщины забегали по номеру. Через минуту толстяк дышал носом в пук ваты, сильно отдающей водкой, а оба его бедра и правая рука были крепко перевязаны чулками.

— Марик, что ты делаешь, если не секрет? — спросила Катя шепотом.

— Я ему сделал дыхательный фильтр — алкоголь осаждает влагу из легких. Ты же химик — неужели сама не догадалась? — упрекнул Марик жену.

— А чулки? Тоже самой догадаться? — съязвила Катя.



— Это я ему централизовал кровообращение — весь кислород, что есть в его артериях, нужен легким. Ноги могут немного подождать. Жаль, больше трех конечностей перевязывать нельзя!

— Надо же, — тихо сказала Катя, — а у меня за годы общения с тобой и твоими коллегами сложилось впечатление, что сегодняшние врачи без своих лекарств и приборов беспомощны, как простые обыватели.

— Так и есть, — кивнул Марик, — но мне повезло: в львовском мединституте пропедевтику и терапию нам читал профессор Семенов. Он из семьи земских врачей, сам начинал в деревне еще до революции и натаскивал нас на диагностику и лечение в полевых и сельских условиях. Как выяснилось, что-то из его уроков я еще помню.

Доктор налил еще водки на вату и подмигнул толстяку. Тот слабо улыбнулся и показал, что ему немного легче.

— Где ж эта чертова «скорая»? — вздохнул Марик. — Инфаркт ждать не любит, а я его тут без кардиограммы чую. Кстати…

Он резко повернулся к соседке:

— У вас аспирин есть? Давайте сюда.

Марик взглянул на дозировку лекарства, уточнил у пациента отсутствие проблем с желудком и всунул ему в рот две таблетки, показав зубами: жуй, мол. Немец прожевал аспирин и скривился от горечи.

— Ничего, ничего, вытащу я тебя, — сказал ему Марик почему-то по-русски и обрадовано прислушался: из коридора доносились торопливые шаги. Через минуту испуганный хозяин вводил в номер бригаду кардиореанимации. У вошедших врачей глаза поползли на лоб, но Марик быстро растолковал им суть своих действий. Доктора одобрительно выставили вверх большие пальцы и залопотали между собой.

— Кардиограмма, давление, мочегонное внутривенно, гепарин, — как бы про себя сказал Марик по-английски. Коллеги улыбнулись и синхронно показали Марику еще один интернациональный жест: «всё ОК». После чего занялись пациентом вплотную. Самый молодой член бригады тем временем уселся заполнять протокол.

— Как твое имя, доктор? — спросил он у Марика.

— Доктор Гершман, — ответил тот, косясь на выползающий лист кардиограммы и бормоча себе под нос: «инфаркт передней стенки, что и требовалось доказать».

— Где работаешь? — продолжил «допрос» итальянец.

— Врач в израильской армии. Точное место работы тебя, надеюсь, не интересует?

Доктора расхохотались.

— Доктор, ты еврей? — донеслось вдруг из-под кислородной маски, скрывавшей нос и рот больного.

— Еврей, конечно, — ответил Марик, пожимая плечами.

— Oh, mein Gott! — слабо сказал толстяк, но относилось ли это к еврейству Марика или к тому, что его закинули на носилки, осталось непонятым.

Марик помахал уезжающему соседу рукой и повернулся к Кате:

— Сразу предупреждаю: если ты хочешь меня подколоть, сначала хорошо подумай.

Катя покатилась со смеху:

— Нет, ну, согласись, что это забавно: с твоими попытками абстрагироваться от существования немцев спасать их на отдыхе по ночам.

— Во-первых, не их, а его, во-вторых, он бы и так не умер — ничего я его не спасал, а в-третьих, может, он вообще не немец, а какой-нибудь швейцарец из немецкого кантона.

— Можно подумать, что, если бы ты был уверен в том, что он немец, ты бы его не лечил, — фыркнула Катя.

Марик хмыкнул. Помолчал. Поглядел в окно:

— Светает. А спать, как ты понимаешь, уже не хочется. Пошли пить кофе?

Катя посмотрела на мужа, как будто видела его в первый раз: в ее глазах читалось море уважения, омывавшее островок любви. Они вернулись в свой номер, позавтракали и уехали во Флоренцию, твердо намереваясь выстоять сколько угодно часов, но попасть в галерею Уффици.

Вернулись на виллу наши герои уже под вечер: галерея оказалась выше всяких похвал, а наличие в ней буфета позволило Кате и Марику не выходить из нее почти до самого закрытия. Во дворе на скамейке сидела соседка и курила тоненькую сигарету. Она явно их поджидала, потому что поднялась им навстречу, как только узнала силуэт Марика за рулем съемной «Альфа-Ромео».

— Еще кому-то плохо? — пробурчал Марик. Катя прыснула:

— Обожаю твой цинизм, — сказала она, целуя мужа в щеку.

Они вышли из машины и приветственно помахали рукой немке.

— Как ваш супруг? — спросила Катя.

— Лучше, — ответила соседка. — Как и сказал ваш муж вчера, инфаркт и отек легких. Завтра моего Генриха переведут во Франкфурт: мы вызвали специальный вертолет для перевозок больных. Знаете, дома и болеть легче.

— Вот и хорошо, — бодро отозвался Марик, намекая, что беседа подошла к логическому завершению.

Старушка умоляюще посмотрела на него.

— Еще одну минуту, доктор, — сказала она, хватая за руку почему-то не Марика, а Катю. — Я понимаю, что отблагодарить тебя мне нечем: деньги бессильны, когда речь идет о спасении жизни, а без тебя амбуланс приехал бы к трупу. Я и ночью об этом догадывалась, а сегодня в больнице врачи сказали мне это прямым текстом. Но и уехать просто так я не могла.

— Принимаю вашу благодарность, — равнодушно сказал Марик, — но не надо преувеличивать: я всего лишь исполнял свой долг.

Немка, казалось, его не слышала: она повернулась к Кате, в ее глазах стояли слезы.

— Бог не дал нам детей, — шептала она, — он мой единственный ребенок, моя любовь, моя жизнь. Твой муж спас не только его, но и меня — без него мне на этой земле делать нечего. Пожалуйста, прими от меня это, пожалуйста!

— Что это? — удивилась Катя, глядя, как старушка надевает ей на палец кольцо с большим камнем.

— Это наше фамильное кольцо восемнадцатого века, полтора карата и белое золото. Оно в моей семье было больше двухсот лет: я последняя из рода прусских дворян, и, поверьте мне, это был славный род. А сейчас я хочу, чтобы это кольцо перешло по наследству к тому, кто заслуживает его больше всех.

— Что вы? Этому кольцу, наверное, цены нет — я не могу взять его у вас, — запротестовала Катя.

— Девочка, ты не можешь не взять то, что я уже тебе отдала, — ласково погладила ее по руке соседка, прощаясь то ли с Катей, то ли с кольцом, плотно надетым на ее палец.

Марик глядел на это, словно перед ним разыгрывалась сцена из телевизионного розыгрыша, но поскольку телевизор он не смотрел никогда, то и не рыскал глазами по сторонам в поисках скрытых камер.

— Доктор, для тебя у меня тоже кое-что есть, — сказала старушка. — Это письмо от моего мужа. Только, пожалуйста, открой его после моего отъезда.

Она вручила Марику конверт, поцеловала Катю в щеку, села в серебристый «Мерседес» и резко рванула с места.

— Бабулю только в «Формулу-1» приглашать — ничего себе старт! — ошеломленно сказал Марик.

Он вскрыл конверт и при свете фонаря прочитал несколько строк, написанных по-английски дрожащим почерком:

«Спасибо Вам, доктор, за все. Спасибо и, если можете, простите. Генрих Гросс, унтерштурмфюрер СС».

Февраль 2015

Автор — Ян Каганов

Брошенная
[Зинаида Маркина] Версия для печати

БРОШЕННАЯ
Тоня была привычна к крестьянскому труду. Потому что невозможно бездельничать, живя в селе. Хозяйство у родителей было крепкое, и все восемь детей вместе с матерью и отцом трудились с раннего детства. Тоня была третьей. Она мечтала стать учительницей биологии, после школы поступила в Пединститут на биофак: любила животных. Тоня училась с удовольствием, и к последнему курсу стала лучшей студенткой курса. Группу хорошо успевающих студентов курса отправили в Харьков, на студенческий форум, целую неделю Тоня вместе с друзьями отдыхала в прекрасном украинском городе. Сколько нового и интересного открыла она для себя ! Большой город увлек ее полностью. Вечером был прощальный ужин в кафе, были речи, веселые тосты, а затем танцы. К Тоне подошел высокий чернявый парень и пригласил на танец. Он танцевал весь вечер только с ней, она была на вершине счастья.
Аркадий учился на филологическом, мечтал о революции в области языка. Он проводил Тоню до гостиницы, взял ее адрес, и…началась переписка, так много значащая для двоих. Через год они поженились, жить стали в Харькове на родине Аркадия. Его родители приняли жену сына тепло, окружили вниманием и заботой. Вскоре у молодоженов родился малыш Данилка. Тоня вынуждена была оставить работу:ребенок часто болел. Но…начались непонятные горбачевские времена, денег стало не хватать. Мать Аркадия вышла на пенсию, чтобы водиться с внуком, а Тоня с Аркашей организовали частное предприятие. Оно занималось доставкой в магазины корма для животных и гомеопатических лекарств в частные аптеки. На удивление, бизнес оказался прибыльным, дела шли неплохо. Но все хорошее когда-нибудь кончается. Корм подорожал, лекарства аптеки стали брать меньше, разорилась фирма, где брали товар. Да и рэкетиры замучили. Пришлось свернуть дело, но другого выхода не было.
-Что будем делать дальше, Аркадий?
-Не знаю, Тонечка, подумаем.
- Может, поживем у моей мамы в деревне? Хозяйство заведем, курочек…
- Тонечка, какой из меня крестьянин! Я даже не представляю, как хвост коровам крутить. Если хочешь съездить туда, поезжай, поживи немного…И я поживу в одиночестве, подумаю, как дальше жить.
- Зачем ты так? У нас с тобой сын Данька. Аркашенька, хочешь я рожу тебе девочку? Прямо сейчас.
- Дура ты, Тонька.Нас ждет нелегкая жизнь. Скоро сына растить будет не на что.
Тоня расплакалась. Никогда муж не грубил ей. Аркадий впервые видел ее слезы: Тоня была человеком сдержанным.
- Не плачь, Антошка. Просто у нас тобой сейчас ни у шубы рукав, а ты о дочке. Не время, дорогая, не время. А доченьку я запланировал попозднее, я хочу Настеньку с бантиками.
- Ерунда все это, у моих родителей 8 детей, все сыты, семья крепкая. Мы привычны к труду, Аркадий, поэтому нам ничего не страшно.
- А кто я, Антонина? Лодырь и бездельник? Я понял тебя…наконец-то понял. Деревенщина ты, вот что. Тебе только за коровой ходить, да пойло свинкам мешать. Деревенщина, - и, повернувшись на бок, Аркадий громко захрапел.
Супруги не разговаривали неделю, Тонино общение ограничивалось Данькой, а Аркадий валялся на диване и смотрел по телевизору все передачи подряд. Родители видели разлад в семье сына, но вмешиваться не хотели: сами справятся.
Через неделю Тоня сказала свекру и свекрови:
-Мама и папа, я больше так не могу, поеду к родителям в деревню.
- Тонечка, родная, - сказала свекровь, - Подожди немного, у Аркашки депрессия, пройдет скоро. Вместе вы должны быть, вы же супруги. Прости его, доченька, бывает у мужчин такое, слабые они, девочка.
Она оказалась права. Через неделю Аркадий попросил у жены прощения и отправился искать работу. Но с работой было плохо, предлагали ставку учителя, а на такие деньги с семьей жить было невозможно. Расстроенный Аркадий пришел домой и сказал Тоне:
- Девочка, давай уедем в Израиль. Я понимаю, что это не лучший выход, но жизнь заставляет нас принять такое решение. Как ты на это смотришь?
- Что вы теряете? – вмешался в разговор свекор, - Вернуться всегда можно.
Так Хесины оказались в Израиле. Сняли трехкомнатную квартиру, стали посещать ульпан по изучению иврита. Там Тонечка познакомилась с Раечкой, женщины подружились, вместе гуляли с детьми в скверике. Данилка и Раин сын Костик тоже стали друзьями, несмотря на то, что Костик был старше Данника на 5 лет.
Аркадий оказался неспособным к ивриту, работал на автомойке, где ужасно уставал , приходил домой измотанный и злой. Три года трудной абсорбции отдалили супругов друг от друга. Тоня завела любовника – израильтянина, встречалась с ним тайком. Эзра был обеспечен, денег на женщину не жалел, но просил, чтобы она переехала к нему насовсем. Рая знала об этом, просила подругу, чтобы она уделяла внимание мужу, но…она была увлечена, даже имя любовника казалось ей музыкой. Аркадий тоже стал гулять, что ему оставалось делать, если жена смотрит на него, как на пустое место.
Однажды на пляже Рая увидела Аркадия с высокой полной блондинкой, он обнимал свою спутницу, а белокурая дама громко хохотала. Рая Тоне ничего рассказывать не стала: сами разберутся, на то муж и жена.
Последнее время у Раечки появился кавалер, они стали жить семьей. Рая родила дочку. С Тоней они почти не виделись. Когда малышке исполнился годик, Рая и ее муж Витя устроили ей день рождения. Хесины тоже были приглашены. Они появились нарядные, веселые. Рассказали, что нашли новую работу: Тоня на «Оптикане», а Аркадий на бензозаправке. Рая была довольна за них.
Целый год после этого они не виделись: у каждого была своя жизнь.
Как-то к Рае прибежала заплаканная Антонина.
- Раечка, у меня беда. Хесин бросил меня и удрал в Россию к родителям. Написал записку. Просил не беспокоить его, представляешь, подружка? Эгоист он, не подумал о нас сыном. Сволочь!
- Это из-за Эзры?
- О чем ты! С Эзрой я рассталась давно, жмот оказался ужасный. И извращенец: сама понимаешь, он, оказывается, групповуху любил, вербовал меня, но я ему не какая- нибудь. Тогда он потребовал вернуть все его подарки, представляешь? Еле ноги от него унесла… Встречалась еще с Любишей, он из Хорватии, по найму тут работал, рабочая виза у него кончилась, он уже на родине. Муж смотрел на меня, как на мебель.
- Садись, подруга, выпьем «Ламбаду», поговорим поподробнее, - сказала Рая.
Тоня выпила пару бокалов вина, закусила яблочным пирогом. Рая, как могла, успокаивала ее, говорила, что Аркадий одумается и приедет. Тоня ушла успокоенная.
И снова они долго не виделись. Правда, пару раз встречались на улице, болтали, разок посидели в пиццерии, и все. Разошлись дорожки…
Дождливым днем в дом Раи постучала незнакомая женщина.
- Раечка, здравствуйте, я- соседка Тони Хесиной. Она просила, чтобы вы пришли к ней. Она родила ребенка. Неважнецкие дела у нее, а поддержать некому. Живет по улице… , - женщина продиктовала Тонин адрес.
Рая сразу же, бросив свои дела, побежала к подруге. Тоня жила с детьми в малюсенькой квартирке на карке, стены были заплесневелыми, грязными. Новорожденный спал в старенькой детской кроватке.
Тоня бросилась Рае на шею:
- Спасибо, что пришла. Мне очень плохо, подружка.
- У тебя есть два сына, это уже стимул для жизни. Рассказывай, давно не виделись.
- Я с ним вместе работала, с Элиягу. Он младше меня на 10 лет, женился почти ребенком. Религиозный, и семья родителей тоже такая. Представляешь, ему и тридцати нет, а у него четверо детей, все дочери. Он ухаживал за мной, просил родить мальчика, обещал помощь и любовь. Сказал, чтобы я не беспокоилась, будет давать мне деньги на жизнь. И я решилась, вот видишь, мальчишку родила, он просил его Ури назвать, я назвала. Отца Элиягу так звали, молодым умер от рака. Но Элиягу к нам совсем не приходит, работу поменял, а где он живет, не знаю, да, если бы знала, то что? Как жить? Вот у меня в кармане последние 100 шекелей. Хорошо, что за эту лачугу заплатила вперед.
Тоня громко заплакала. Рая жила нелегко, считала каждый шекель, но не выдержала и отдала подруге 150 шекелей, лежавшие в кармане. Больше ничем помочь она
, к сожалению, не могла.Хоть и сочувствовала ей, но осуждала за романы. Умней надо быть!
Жизнь завертела Раю, к подруге сходить было некогда. То Витя сильно заболел, то дети…То Костик экзамены сдавал, то сама ногу сломала…Ее мучила совесть, она просила сходить к подруге Виктора, но тот был постоянно на работе, а в выходной ему хотелось полежать. Он уговаривал ее пойти потом, когда сможет. О чем он будет говорить с несчастной женщиной? Ахать вместе с ней?
Когда смогла ходить, сразу же пошла к Тоне. Дверь не открывали, она постучала к В соседке. Она Раю узнала, но говорила с ней неохотно, даже в комнату не пустила.
- Хороша подружка, целую вечность не приходила! Нашла ваша Антонина Петровна себе утешение: в парке с израильтянином познакомилась, старенький, правда, за 70, но вдовец, свободный. Тоньку с детьми к себе взял, адреса я не знаю.
Соседка захлопнула дверь. Рая расстроилась, считала себя виноватой, что не уделила подруге внимания.
Она шла домой и думала об Антонине. Все при ней: красавица, работящая, вроде разумная, а вот… Впрочем, Бог ей судья!
Она пришла домой, поцеловала дочку и подумала, действительно ли человек хозяин своей судьбы?
- Как ты думаешь, Николька, человек может изменить свою судьбу? - спросила она маленькую дочурку.
- Мама, а что такое судьба? – поинтересовалась девчушка.
- Моя судьба – это ты, Николечка, ты, понимаешь, родная?
- Конечно, понимаю,- серьезно ответила Николь, - Я- твоя судьба. А Костик?
- И он тоже, - Целуя малышку, сказала Рая,- И ты, и Костик, и папа Витя. Все вы- моя судьба, доченька. Потому что ближе вас у меня никого нет.
Рассказала о визите Виктору.
-Каждый человек сам выбирает, что ему делать, вот и Антонина выбрала.
- Выбрала. А если выбирать было не из чего?
- Выбор сделан, Раечка, а какой...не страдай, выбирать человек должен сам.

Полудевочка-полуженщина,
Заплетя под беретом косу,
Шла израильская военщина
С конопушками на носу.
Вещи есть для других непонятные,
На земле не поймет большинство
Для чего ей рожки автоматные,
Да и сам автомат для чего?
Для чего и когда повенчаны,
Это что же за времена,
Полудевочка-полуженщина
И неженское слово «война»?
Только жалость отбросьте в сторону,
И не стоит вменять в вину,
Она делит с мужчиной поровну
Эту боль за свою страну.
Как никто на земле притягательна,
Она здесь, в этот трудный час
За детей, что родит обязательно,
И за каждого здесь из нас.
Улыбнется в ответ застенчиво,
По Бат-Яму одна, налегке
Шла израильская военщина
С «Кока-Колы» бутылкой в руке.

Александр Гутин

«ПЛОВ»

*******

Пока я снимала шубу, он похотливо ощупал меня взглядом и подобострастно прошептал: «Проходите, проходите…»

— Гордик, твоя девушка уже пришла? — раздался с кухни дребезжащий старческий голос.

— Пришла! — громко крикнул он в кухню, а мне тихо, словно оправдываясь, торопливо пояснил. — У меня мама дома…

— Мама? — я слегка озадачилась: про маму мы не договаривались.

Гордей превратно понял мою реакцию, и поспешил интимно добавить:

— Она скоро уйдет. По делам. Надолго.

Мы прошли в старомодную, плохо прибранную гостиную. Убирается тут явно старенькая мама. Гордей, наверное, только пылесосит. По воскресеньям.

У Гордея есть московская прописка. Рост метр восемьдесят. И шрам над правым глазом. Шрамы украшают мужчину, поэтому шрам запишем в плюс (хотя это не брутальный шрам, полученный в бою или в драке. Наоборот — Гордей, подскользнувшись в гололед, рассек себе бровь о ступеньку подъезда. Ни грамма подвига — сплошная нелепость).



Итак, что мы имеем? Высокий москвич Гордей со шрамом. Ну, вполне достаточно, чтобы женщины кокетливыми мотыльками вились вокруг его фитиля.

Но они — не вьются. Вот не вьются — и всё. А Гордику уже 43.

Для женщины это вообще возраст — аларм-аларм! — закат возможности деторождения. В этом возрасте женщины особенно отчаянно рожают «для себя».

Гордик тоже хочет родить. Ну, в смысле, чтобы кто-то родил «для него». Ну и для его мамы, которая «видимо, так и помрет, не дождавшись внуков».

Я представилась журналисткой. У меня — редакционное задание. Пишу материал о Москве как городе одиноких людей, о завидных женихах и невестах столицы. Рандомным способом вышла на Гордея. Дадите интервью? Только не обычное такое. Жесткое. Откровенное. Дадите? — Очень интересно. Дам, конечно.

— Здравствуйте, уважаемая барышня! — в комнату неторопливо входит пожилая, но молодящаяся женщина, окутывает меня цепким взглядом. — Меня зовут Зинаида Макаровна. А вас как величать?

— Ольга.

— А по батюшке?

— А не надо по батюшке, — улыбаюсь я. — Просто Ольга.

— Ольга, я накрыла чай. Напекла плюшек с корицей. Вы кушайте, кушайте…

Мы садимся за стол. Зинаида Макаровна разливает чай по чашкам. Беседуем о разном. О капризном декабрьском марте, о дырявом здравоохранении, о том, как Зинаида Макаровна 32 года отработала на одном заводе, об удачной корице в плюшках, о работе Гордея, о кризисе производства, о том, что я долго искала место для парковки.

Зинаида Макаровна — хорошая женщина. Но пожилая. Она пережила тяжелые голодные времена и не смогла их забыть. Поэтому она постоянно говорит одну фразу «Вы кушайте, кушайте». Это, в принципе, обычная фраза. Но когда ее повторяют по сотне раз в час, она становится самой ужасной фразой в мире. МЫ КУШАЕМ, КУШАЕМ!!!

Я пришла к Гордею взять интервью. Как к холостяку, потенциальному чьему-то жениху. Гордей не чует подвоха. Он — жених. Да. Завидный жених. А что не так?!

Общаемся. Втроем.

Мне с первой минуты очевидно со стороны, почему Гордей — одинок. Нет, дело не в том, что он латентный сладострастник, и не в давно не стираных усах.

Просто он — никакой. НИКАКАШЕЧКА. Он человек с частицей «не». Не интересный, не веселый, не перспективный. Высокий — да. Но все остальное — не.

Женщины сегодня избалованы соблазнами. Они знают, «как может быть», и не хотят «хоть как-нибудь».
Они смотрят «Секс в большом городе» и думают: вон как бывает, оказывается.

Красивые свидания, полуночные бары, туфли от «Маноло», звездное небо Манхеттена с черепичной крыши, струнный квартет за углом, лукошко клубники посреди зимы, цветы с курьером, гардеробная комната с откровенными зеркалами, ловкий поцелуй главного героя… Романтика.

Гордей уверен, что всё это наносное, социальное, условное, никому не нужное. Его женщина оценит его глубокий внутренний мир. Глубину, кстати, Гордей определяет сам. На глазок.

Мы с Гордеем переходим на ты.

— Вы кушайте, кушайте. Надо нам женить Гордика, — говорит Зинаида Макаровна, причитает. Берет меня в сообщники в деле трудоустройства сына в семью. Диалог происходит при Гордее. Он никуда не вышел, вот, сидит рядом на табуретке и молчит, будто разговор не о нем. Не инициативный.

— Да, может, сам как-нибудь справится, Зинаида Макарна, — хмыкаю я.

— Не справится, — вздыхает мама. — За 43 года не справился…

— Значит, не хочет.

— Хочет, хочет!!! — испуганно адвокатирует сына мама.

— Пока очевидно, что он хочет сидеть на табуретке, сложа руки, и плюшками баловаться.

— Гордик, ну скажи! – приказывает мама.

— Все женщины меркантильные, — выносит приговор Гордик.

— Да? – удивляюсь я.

— Да. Московская прописка всем нужна…

— Это да, — легко соглашаюсь я. — А что еще у тебя есть, Гордей?

— В смысле?

— В прямом. Брак — это бартер. Мы вот с мужем вместе 14 лет. Я ему — детей, ноги, борщ. Он мне — юмор, легкость, деньги. Все честно. Не понимаю, почему ты с осуждением говоришь о женщинах, как об охотницах на твою прописку, если кроме нее у тебя ничего нет?

— Как ничего? — обиделся Гордей.

— Как ничего? — обиделась Зинаида Макаровна.

— Ну, вот я и спрашиваю: что? Что есть?

— Ну, я веселый…

— Ну, он веселый…- вторит Зинаида Макаровна.

— Гордей, расскажи анекдот, — прошу я.

— Какой?

— Любой.

— Про что?

— Про что хочешь. Любой анекдот.

— Я так не могу.

— Гордей, ты веселый, — напоминаю я.

— Встречаются русский, поляк и немец. На острове. Ну, попали туда. После кораблекрушения.

— Тааааак…

— Ну… Вот… Короче… Слушай, я так не могу!!

— Вот, — резюмирую я. — Ни хрена ты не веселый, Гордей. Ты не удосужился выучить хоть какой-нибудь завалящий анекдот, чтобы рассмешить женщину.

— А мне не нужен камеди-клаб, мне семья нужна.

— Вы кушайте, кушайте, — растерялась Зинаида Макаровна: она понимает, что интервью получается какое-то странное, не таким она его себе представляла, но как вырулить из этой ситуации и спасти сына, пока не понимает.

— А еще ты какой, Гордей? Ну, веселый, это мы поняли. А еще? – спрашиваю я.

— Он хозяйственный. Он плов умеет, — вспоминает Зинаида Макаровна.

— Гордей, у тебя есть казан? — я смотрю на Гордея в упор.

— Казан? – переспрашивает Гордей.

— Какие специи нужны в плов, Гордей?

— У меня специальная приправа «для плова». Там все. Я не вникал по отдельности.

— Зинаида Макаровна, не обижайтесь, но вот моему сыну шесть лет. Он тоже умеет плов. Ну, то есть порезать лук, морковь и мясо в мультиварку, засыпать рисом, посолить и приправу добавить он сможет. И режим установить, какой я скажу. Это, конечно, будет не плов. А слипшаяся рисовая каша с мясом, но…

— Ольга!- Гордей произносит моё имя с возмущением.



— Гордей, я сейчас не издеваюсь. Я просто помогаю тебе посмотреть на себя со стороны и оценить себя объективно. Пока ты смотришь на себя восхищенными мамиными глазами. И не понимаешь, почему другие женщины не делают также. Я вот и поясняю тебе , почему. Ты умеешь зарабатывать?

— Я работаю с института!!!

— Верю. Но я не спросила, как долго ты работаешь. Я спросила: ты зарабатывать умеешь?

— Я же не бесплатно работаю!

— Хорошо. – вздыхаю я. — Задам вопрос иначе. Где ты отдыхаешь?

— В сентябре ездил в Крым. Очень хорошо, правда поезд ужасный, зато там хорошо, в частном секторе, рядом с морем жил.

— А питался где?

— Там столовая рядом, чтобы первое было, мне для желудка, и пирожки покупал у женщины там, по пути. Не дорого, по 20 рублей. Домашние. С капустой. И с мясом.

— Ясно.

— Что ясно?

— Ты не умеешь зарабатывать.

— Вы кушайте, кушайте, — суетится Зинаида Макаровна. Она явно сбита с толку даже больше, чем Гордей.

— Ты, Гордей, усатый. — говорю я. — Это факт. И прописан в трехкомнатной квартире на улице Трофимова. Это тоже факт. У тебя вероятно есть сестра?

— Есть. Откуда знаешь?

— Ну, квартиру получили родители. Мама. 32 года на заводе. Трехкомнатную, вероятно, потому что были двое разнополых детей. Не сложный секрет. Очень распространенный.

— Это к чему? – Гордей сливается с бежевой стеной.

— К тому, что московская прописка — не твоя заслуга. Так получилось. Это была твоя фора при старте в жизнь. Но ты и ее не использовал. Думаю, даже за коммунальные платежи платит мама. Со своей пенсии. Угадала?
При этих словах Зинаида Макаровна встает и уходит на кухню, бормоча «Кушайте, кушайте…», а я безжалостно продолжаю:

— Тебе остается заработать только себе на еду. Ты и не напрягаешься. Зарабатываешь свои 20 рублей на пирожок с капустой. За что женщина должна тебя любить, Гордей?

— А я ее за что?

— Ну, началось. Как маленький. «А она мне что?» Вот из-за такой стратегии, Гордей, ты и едешь с ярмарки ни с чем. Занудный. Обиженный. Пустой. Бюджетный. Списаный трамвай. И уже в депо, Гордей, в депо. Не страшно? Вот так, без результатов?

— Почему без результатов? — горячится Гордей. — У меня вон сколько грамот!!!

Он бросается к заранее приготовленной папке. Он же готовился к интервью! Выпятил все свои заслуги, оформленные на типографском картоне в формате А4. Благодарность за активность, проявленную… Грамота за участие …

— Гордей, — вздыхаю я тоном уставшей учительницы в конце рабочего дня. — Нематериальное стимулирование — это прекрасно. Оно отлично работает на мотивацию в тандеме с материальным, иногда подменяя ег

Грамоты — это не показатель твоей успешности. Это показатель успешности работы отдела кадров по удержанию персонала на рабочих местах за копейки. А грамоты, будь они трижды приятные, не рожают детей, и не варят борщи…

— Не понял…

— Гордей, я не журналистка. Меня прислал сюда твой отец. Он был у меня на лекции по личной эффективности. Я веду лекции. Помогаю людям быть … эффективными. Твой отец очень переживает за тебя. И хочет тебе помочь. Поэтому….

— Мааааааааааааам, — испуганно кричит Гордей в сторону кухни, не спуская с меня глаз. – Мааааааааааам…
Зинаида Макарна входит в комнату и, обиженно полоснув по мне взглядом, говорит:

— Я сейчас уйду, мне в сберкассу надо…

— Мам, она от отца. Лазутчица.

Зинаида Макаровна ошарашенно переводит на меня взгляд.

— Вы от Павла?

— От Павла Ивановича.

— Она психолог, мам. Пришла меня лечить.

— Я не психолог, Гордей Павлович. Я не говорила так. В данном случае я…диагност. Ваш отец заплатил мне. Чтобы я пришла и… была собой. Я потрошитель иллюзий. Но иногда это очень полезно. Он переживает за вас.

Гордей встал с табуретки и мне, сидящей, его метр восемьдесят показался всеми двумя.

— Мой отец — вор! – почти по слогам произнес Гордей. — Он чиновник. Берет взятки. Ворует у государства!

— Жалко, что ты так не умеешь, да? – я откинулась на стуле.

— Что не умею? Воровать? Да, я так никогда не сделаю!

— Гордей, верю. Чтобы брать взятки, надо быть рисковым, гибким и азартным. Нужно уметь быть в команде. Нужно договориться со всеми вокруг о молчании, включая собственную совесть.

— Вот-вот, совесть! — Гордей поднимает вверх указательный палец.

— Ты работаешь в компании по производству канцтоваров, да? — спрашиваю я, резко встаю и подхожу к письменному столу. На нем лежат три стопки бумаги в упаковках, россыпь ручек, маркеры, новенький степлер. — Гордей, ты купил этот степлер?

— Купил, — у пунцового Гордея раздуваются брови.

— Ты врешь. Это очевидно. Ты его украл. Вынес с работы. Легко договорился со своей совестью. Раз вы мне платите грамотками, я вам – «честностью», подумал ты. Ты вор, Гордей. Как и твой отец. Только он ворует на государственном уровне, а ты — на уровне скрепок.

— Ты меня в чем-то обвиняешь?

— Боже упаси, Гордей! Я не из прокуратуры. Ловить преступников — не моя специализация. Я пришла разоблачить тебя. Но для тебя же самого. Для твоей же пользы.

— Уходи.

— Отец хотел выдернуть тебя из этой вязкой маминой заботы. И уходя от неё, от мамы, позвал тебя с собой. Сколько тебе было? 25? Когда ты укрылся с мамой одной обидой на отца, и свою слабость замаскировал совестью. Конечно, так проще. И сидишь, ждешь, что кто-то оценит. А ценителей всё нет. Вон мама только. Но мама не считается. У нее работа такая — любить тебя безусловно. И в компании, Гордей, в которой ты работаешь, женщины-коллеги видят тебя насквозь. Зачем им сорокалетний зануда со скрепками? Ты даже в любовники не годишься. Любовник, он же не только секс, он вдохновение и подарки. А ты что? Степлер и «встречаются немец, поляк и русский..»?

Спустя 10 минут за мной обиженно закрывается дверь. Слишком быстро закрывается, чтобы это можно было назвать «сама ушла». Меня выгнали.

Я набираю номер Павла Ивановича.

— Ну что? — спрашивает он вместо приветствия.

— Ну всё.

— Всё?

— Всё, как я говорила. Оставьте мальчика в покое.

— Мальчику 43.

— Он инфантилен как Карлсон, который живет на крыше, в моем шестилетнем сыне ответственности больше. Но он счастлив.

— В смысле, «счастлив»? С мамой в 43? Без семьи и без детей? Кладовщик? Или кто он там… Моя дочь сегодня провела IPO для своей компании за границей. Черт! Как будто это дети от разных матерей, не в одной семье росли!!

— Пал Иваныч, нельзя осчастливить человека насильно. Нельзя вылечить от болезни, которую он не признает. Ему хорошо. С мамой и пирожком с капустой. Он слишком слаб, чтобы иметь смелость оценить себя со стороны. Ему хватает маминых оценок. В его проблемах виноват начальник, который не платит, бабы, которые не любят, правительство, которое не заботится, ржд, которое задрало цены, газпром, который сбывает не его мечты, отец, который «бросил» его, малыша, в 25 лет и ушел от мамы. Это самая легкая жизненная позиция. Он в ней застыл как в янтаре. И никуда. А что? Он и страдалец, и жертва, и благородный, и честный, и защитник, и человек слова. Прям герой. Нашего времени. Даже если вы насильно выдернете его, наймете психологов и тренеров, причините свое счастье, все зря.

— Потому что 43?

— Да нет. Возраст не при чем. Меняться можно и в 93. Но первый шаг — признать проблему. А у него их нет.
— И что делать?

— Говорю же: оставить его в покое.

— Я не могу. Он мой сын. Он катится в пропасть. Я должен ему помочь.

— Пал Иваныч, а вот это ваша проблема. Наймите коуча, и отработайте это неуемное желание нянчить сорокалетнего дядечку, свою латентную вину за «упущенного» ребенка отработайте. Это Ваша очевидная проблема, не Гордея.

— Ясно. Поработаешь со мной?!

— Нет, я не психолог. Я — диагност. Ну… Терапевт. Могу грипп вылечить. Насморк. Кашель. Могу прочитать гемоглобин в анализах. А если что серьезное — это к специалисту. Могу дать контакт…

Иду домой. Сейчас отложу все дела и напишу про это пост, пока горячее, свежее, не прожитое. Изменю имена только. Вот она, объективная реальность, без прикрас. Безжалостная правда жизни.

А вечером я приготовлю плов. У меня есть зира, шафран, куркума, барбарис…

Автор: Ольга Савельева

Источник

Посидите со мной еще раз, пожалуйста» Очень романтичная и добрая история
26.01.2019

Автор этого прекрасного рассказа — Ирина Говоруха — писательница, журналист, блогер. Автор романов «Зависимые от жизни», «Почти последняя любовь», «Гинеколог», «Вокализ №3», множества душевных рассказов и эссе, которыми Ира делится с читателями на своей страничке и сайте. Главным героем ее историй всегда остается человеческое сердце…

Как признается сама Ирина:»Мои книги – это мозаика, сложенная из человеческих чувств, ожиданий, сомнений и страстей. В них живут обычные женщины и обычные мужчины со своими слабостями и достоинствами.»

Как искренне, как трогательно, как красиво и романтично, и как хочется верить, что у этой истории будет замечательное продолжение, непременно.

В больницу Улю привезли зеленую, словно болотную лягушку. Промыли до зеркального блеска, напоили соленой гадостью и определили в пятую палату у окна. Она лежала тихо, не шевелясь. Считала линолеумные круги и дни до зачета по экономике. Обещала больше никогда не есть, не пить, не сидеть у студенческого костра и не орать дурным голосом «во французской стороне». В разгаре самокопаний скрипнула дверь, и вошел доктор, чисто герой из сериала. Девушка вспыхнула и подтянула одеяло, стесняясь пижамы в божьи коровки. Поймала себя на мысли, что перед таким красавцем в самый раз возлежать на шелковых подушках, обмахиваться веером и цитировать Аль-Ахталя, а не рассказывать о вышедшем из строя кишечнике.
Ночью симпатичный доктор приходил еще пару раз. Считал пульс, щупал лоб, прислушивался к дыханию. Уля сдерживалась изо всех сил, чтобы не мурлыкать и пыталась примерить одухотворенное выражение лица.



На следующий день полегчало, и девушка вышла во двор в поиске кофе-машины. Та тарахтела под буйно цветущей акацией и выдавала порции эспрессо и романо. Доктора заметила сразу. Он сидел на скамейке, уставившись в одну точку. В руках держал нетронутый стаканчик, не видя, что напиток тонкой струйкой льется на газон.
Уля набралась смелости и пискнула:
— А можно мне с вами посидеть?
Он кивнул, и она плюхнулся на скамейку. Никто не решался заговорить первым, поэтому просто слушали урчание кота, прибежавшего из урологии, хлопки выбиваемых подушек и грохот каблуков высоко зачесанной врачихи. Наблюдали за хлебомашиной и отъезжающей дамочкой с номерами «Egoistka». Затем его телефон запиликал, и доктор вскочил как поплавок. Уходя предложил встретиться завтра на том же месте и в тот же час.
Три дня они молчали плечо к плечу. На четвертый — их рандеву помешал дождь. На пятый — доктор признался, что расстался девушкой и теперь испытывает паралич всех органов и чувств.

В день выписки Уля хотела попрощаться и несколько раз обежала больницу, заглянув к кастелянше и операционный блок. Своего кумира обнаружила на лестнице в компании дамочки на стрипах. Он говорил о врачебном долге, а та визжала, обзывая его тряпкой и лопухом. Уля приняла боксерскую позу и пошла в наступление:
— Как вы смеете разговаривать с доктором в подобном тоне?
Дамочка растерялась, и у нее сползло лицо. Остался только криво накрашенный левый глаз, толстая в палец бровь и увеличенные губы:
— Кто это?



— Я его девушка! — неожиданно для самой себя объявила Уля.
Скандалистка фыркнула и пришпорила вниз по лестнице. Доктор выдохнул «спасибо».

Дома Уля старательно собирала пазлы собственного сердца. Безуспешно искала отличия между монополией и монопсонией. Пересматривала «Доктор Хаус». Накануне зачета раздался звонок, и она выпалила «алё» с такой силой, словно выстрелила из карабина. В трубке помолчали, а потом тихо произнесли:
— Посидите со мной еще раз, пожалуйста.

Автор — Ирина Говоруха

Куриная слепота или просто так не уходят мужья на квартиру…
18.03.2019

Елена Рог — журналист, писатель, сценарист автор, восьми книг, написанных в разных жанрах – эссе, рассказы, повести: «Подарок Судьбы», «Амнезия», «Счастье мое луковое», «Отдам любовь в хорошие руки» «Люди-бренды», «О светлячках и хьюмидорах», «Дороже золота и нефти…» «Черная. Белая. Взлетная».

Вот что говорит сам автор о тематике своих произведений: » О чем я пишу? О том, что есть ценности и цены и они не всегда совпадают. Что предательство и преданность имеют один корень, но разную сущность. А еще я пишу о людях: об удачливых и тех, кого фортуна не жалует, о богатых и не совсем…»

Произведения Елены Рог можно отнести к душевной утешающей литературе. Этот жанр еще не обозначен, но очень востребован…

Мы с мужем учились в одном классе, росли на одной улице и, казалось, знали друг друга всегда. Он был моим первым мужчиной, а я его первой женщиной.



Никогда не забуду, как скрипела старая родительская кровать, возвещая миру о том, что мы уже не дети. На этой развалюхе мы и зачали нашу первую дочь. Мы были очень счастливы.

Мы жили какой-то очень своей жизнью, и нам никто не был нужен. Не могу сказать, что я его любила, просто он был частью меня, а я частью его. А вместе мы были одним целым. Я с удовольствием готовила для него и смотрела как он с аппетитом ест. Я вылизывала и украшала наш дом как могла, потому что это был наш дом. Я любовалась нашей дочкой, потому что это была наша дочка.

Мы прожили 15 лет. Первые бедные годы с лихвой компенсировала романтика юношеской любви. На смену ей пришла надежность, уверенность и привычка. Вторая дочка родилась уже в новой квартире. Но улучшенная планировка жилья отнюдь не стала залогом счастья. Что-то незримо изменилось. Я по-прежнему провожала его на работу и собирала с собой домашние обеды. В доме пахло пирогами и борщами. Мы по-прежнему, до позднего вечера секретничали лежа в постели, а по выходным всей семьей выезжали на природу. И все же что-то изменилось.

Он стал приходить каким-то озабоченным и отстраненным. И стал почему-то сильно раздражать меня. Сначала мы начали ссориться по пустякам и предъявлять друг другу претензии. Потом перестали секретничать и закрылись каждый в своей раковине.

Вначале я не придавала значения похолоданию. А когда он неожиданно предложил пожить отдельно, не стала сильно возражать. Куда он денется? Ведь он – мой.

После очередной стычки муж выскочил из дома в одних тапочках и не вернулся ночевать. Потом позвонил и сказал, что снял квартиру. И началась новая жизнь. С ним и без него. Он приходил проведать дочек. Мы как прежде ужинали вместе, а потом он возвращался к себе. Телефона у него не было, поэтому связь была односторонняя. Мы очень ждали его звонков и приездов. Готовились как к празднику, накрывали стол, готовили деликатесы, приводили себя в порядок. А потом собирали ему с собой разную вкуснятину. Мы очень ждали, что однажды он вернется навсегда.

Но время шло, а все оставалось на своих местах. Мы здесь, он там. Ему уже перестали звонить сюда друзья и сослуживцы. Даже дочки перестали задавать вопросы, когда папа вернется. Соседи и знакомые деликатно не затрагивали эту тему. Если я пыталась выяснить отношения, он разворачивался и уходил. Так продолжалось три года.

Однажды на летних каникулах муж отправил старшую дочь в лагерь. Я восприняла это нормально, ведь отец должен заботиться о своих детях. Но он почему-то ни за что не хотел поехать туда со мной на родительский день. Целый месяц я скучала по дочке, а когда она вернулась, была удивлена ее угнетенным состоянием. Она молчала несколько дней, а потом неожиданно сказала: Знаешь, мама, по-моему, у папы есть другая женщина. Когда мы ехали в лагерь, с нами в машине сидела беременная женщина с сыном. Они разговаривали как хорошо знакомые люди. Ее сын отдыхал в том же лагере и однажды он мне сказал “раньше это был твой папа, а сейчас мой!”

Мне показалось, что я схожу с ума. Я вдруг все поняла. Какая была самоуверенная и глупая. Как три года отчаянно скучала и терпеливо ждала, когда же, наконец, мой обидевшийся супруг вернется домой. А он в это время уже успел обзавестись новой семьей…

В каком-то дурмане я стала набирать телефоны его друзей и буквально сразу же узнала его новый адрес. (Все знали!) Я выскочила из дома с листочком в руке, на котором была нацарапана заветная улица и номер дома. Только в автобусе поняла, что забыла деньги. Но возвращаться не стала, потому что боялась, что силы оставят меня.

Дверь мне открыла женщина с огромным животом. Я смотрела на нее во все глаза не в силах вымолвить ни слова. Невысокая крашеная блондинка, с длинными наманикюренными ногтями в домашнем халате и тапочках. Пуговиц на халате не было, поэтому живот бесстыдно выглядывал сквозь вырез. Я смотрела на этот живот, кажется, целую вечность.

Так вот она какая. Та, на которую он меня променял.
— Вам кого? – спросила женщина.
— Моего мужа, — сказала я.

И в этот момент появился мой Антон. Он стоял у нее за спиной и смотрел на меня округлившимися от ужаса глазами.

— Я забыла дома деньги, — сказала я.
— Дай денег, — обратился Антон к этой женщине.
— У меня только крупные, — ответила она и ушла в квартиру.

Я инстинктивно пошла за ней. Женщина села за стол, положила ногу за ногу, закурила сигарету и принялась бесцеремонно меня рассматривать. Пепел она стряхивала прямо на пол. Я не могла встречаться с ней взглядом, и поэтому взгляд блуждал по сторонам. Жилище было неухоженное и запущенное. На столе гора немытой посуды и шкурки от семечек. У меня кружилась голова, во рту все пересохло, и я страшно боялась, что могу упасть в обморок прямо на этой грязной кухне. Вдруг я увидела, что Антон в туфлях. Он даже не переобувается, подумала я.

А он между тем дрожащими руками вытряхивал мелочь из карманов. Я что-то говорила, он что-то отвечал. Она курила и молчала, и пепел беззвучно падал на пол.

Я плохо помню, как доехала обратно. Перед глазами все время вставал этот голый живот и дрожащие руки мужа. Не разуваясь прошла в спальню, рухнула на кровать и провалилась в какую-то пропасть.

Очнулась от того, что мои девочки сидели возле меня, гладили и что-то приговаривали. Я не слышала слов, но видела их глаза. Они плакали. Это были первые взрослые слезы. А потом мы стали учиться жить без него, но у нас это плохо получалось. Я всегда была мужниной женой и отвечала за порядок, еду и детей. Сейчас надо было становиться кормильцем, потому что как только раскрылся обман, благоверный перестал приносить нам деньги. Он просто вычеркнул нас из своей жизни. Если раньше мы были как запасной вариант, то сейчас стали обузой.

Помню, как долго незаживающей раной болело все внутри. Слез не было. А только ужасная тяжесть во всем. Наверное, так тяжела была моя обида. И еще внутри была звенящая пустота, которую не заполняли ни дети, ни работа, ничего. Как странно, я всегда гордилась, что была образцовой хозяйкой, верной женой, хорошей матерью. Неужели это не главное? Почему он ушел к неряхе, которая стряхивает пепел на пол и не моет посуду? Что такого особенного есть в ней, чего нет во мне?

Вскоре у него родился сын, которого блондинка назвала в честь него Антоном. Мои девочки как-то сразу осиротели. У меня сердце кровью обливалось, когда я смотрела на болеющую Леночку, которая ждет, что ее придет проведать папа. Он пришел, скользнул равнодушным взглядом: привет, как дела? Как будто сам не видел как дела. Плохо. Как объяснить ребенку, что папа ее уже не любит, потому что не любит ее маму? Как сказать отцу, что дети ни в чем не виноваты, и он им сейчас нужен даже больше, чем раньше? Он не хотел ничего видеть и понимать. Только иногда забегал на минутку между делом. Наверное, по привычке. А может, чтобы проверить, не завелся ли мужичок в нашем доме. Мы пили чай, говорили ни о чем, и расходились. Правда передач с собой ему уже не собирали. Он перестал поздравлять нас с праздниками, забывал про дни рождения некогда любимых дочерей и вообще вычеркнул из своей жизни. Вещи свои он так и не забрал, и они пылились в коробках.

Я тоже чувствовала себя никому не нужной, пыльной коробкой. Время шло, а обида не отпускала. Я никак не могла понять, почему мой муж так долго меня обманывал. Неужели нельзя было прямо сказать: я встретил другую женщину. И еще я никак не могла понять свою куриную слепоту. Как же можно было не догадаться, что просто так не уходят мужья на квартиру.



Неожиданно приехала свекровь нас проведать, и мы плакали с ней на кухне в унисон. Своего внука она так и не проведала, ей казалось, что таким образом она предаст меня.

Однажды я зашла в супермаркет в отдаленном районе города. Брела задумчиво между стеллажами с продуктами и вдруг увидела ее – свою соперницу. Она стояла возле полки с косметикой и что-то выбирала. А возле нее стоял очаровательный карапуз. У него были выразительные карие глаза, и весь он был такой красивый и трогательный. Копия мой Антон. Увидев меня, малыш неожиданно улыбнулся и пошел мне навстречу. Я растерялась и почти выбежала из этого супермаркета.

После этого случая обида ушла сама собой. Значит так надо. Значит мое одиночество – это цена жизни этого ребенка. Значит это просто урок, который я должна была усвоить: ничего не бывает навсегда. И даже муж, ставший твоей второй половиной – это тоже не навсегда. И быть хорошей хозяйкой – это еще далеко не все. Я вдруг поняла, что я вовсе не половинка, а полноценная единица, которая может сама строить свою жизнь.Главное впредь учесть свои ошибки и избавиться от куриной слепоты.

Автор — Елена Рог

Женские судьбы. Плод любви
Геннадий Коган
Я всегда мечтала стать твоей женой,
Но ты в поезд сел, не попрощавшись,
Почему же ты уехал не со мной
И сбежал вдруг, даже не обнявшись?

От голубки верной убежать сумел,
Душу девичью страдать заставил,
Видно, позабавиться лишь захотел
И записки даже не оставил.

Ты сбежал, а я теперь одна вдали,
Ну зачем в ту ночь тебе сказала,
Что ношу под сердцем плод твоей любви,
Видно, зря я о семье мечтала.

Знаю, что мне трудно будет жить одной,
Без поддержки, без плеча мужского,
Но зато ребёнок будет жить со мной
И не нужно папы нам такого.

Не устану я судьбу благодарить,
Что она мне сына подарила,
И теперь я для него лишь стану жить,
А к тебе любовь похоронила.

Воспитаю я ребёнка без тебя,
Знаю, сын мой вырастет хорошим,
Не предаст свою любовь, как ты - дитя,
Будет на меня наш сын похожим.

О понимании: огромное счастье встретить родственную душу
21.01.2019

У Куприна есть рассказ о даме, которая ехала с жестоким и грубым мужем в поезде. Муж уснул и храпел — устал замечания делать и одергивать… И дама разговорилась с молодым художником — совершенно невинный разговор, о посторонних вещах.

О том, как в детстве можно замереть — и время словно замедляется, его течение становится иным, и это — почти вечность… О том, как таинственно и странно сидеть под столом, отъединившись от всего мира, трогать бахрому на скатерти… О странной горечи в груди, когда смотришь на пылающие и гаснущие угли… Такие разговоры они вели и прекрасно понимали друг друга; все эти ощущения, чувства, переживания у них были общие, понятные, одинаковые, и говорили они взахлеб о жизни души под храп и завывания спящего грубого человека, стараясь тихо шептать — чтобы не нарушить его сон. Но он все равно проснулся, перевернулся, что-то злобно бормоча в адрес жены.



Молодому человеку надо было выходить — вот уже его станция. И он вдруг понял, что никогда, никогда он не встретит более близкой и родственной души, с которой так счастливо можно жить, просто — быть вместе… И они вместе и вышли, даже не взяв багаж дамы — в полную неизвестность, но и в полную свободу. Они решились и смогли.



Рассказ написан за несколько лет до революции и кровавых событий — будем надеяться, что они успели пожить и порадоваться. Жизнь коротка. То революция, то война, то старость пришла… Но они решились. А многие — не решаются, когда им выпадает огромное счастье — встретить родственную душу. И остаются в вагоне, машут на прощанье и всю жизнь тоскуют и плачут об утраченной любви. Об утраченной возможности любви. Страшно рисковать, страшно оставлять чемоданы с нажитым барахлом, страшно менять жизнь, — это так понятно.



Но родственную душу человек встречает всего раз в жизни — если встречает. Не всем это дано. И полное понимание, духовная близость — это и есть истинная любовь. И, наверное, мешкать не надо — поезд едет дальше. Время не ждет. И души не хотят расставаться… И это просто напоминание о любви и быстротечности жизни — иногда об этом надо напомнить тем, кто никак не может решиться.

Автор — Анна Кирьянова

Психолог Михаил Литвак о том, почему эмоциональность ― это маска глупости


Совет от психолога о том, как реагировать на собственные ошибки и в какое русло направлять эмоции:
Глупость очень часто надевает маску эмоциональности. Глупый человек в ответ на упреки о неверном поведении заявляет: «Я – эмоциональный человек!» Имеются в виду отрицательные эмоции: гнев, страх, тревога, тоска.

Психологи давно уже установили, что дефицит информации и неумение оценить ситуацию вызывают сильные отрицательные эмоции и у умного, и глупца. Но умный человек из своих неудач делает выводы, приобретает опыт, и в следующий раз эта же ситуация становится для него обычной, и отрицательных эмоций не возникает, так как все понятно, даже если и не все благополучно.

Нужно действовать – и тогда энергия, заложенная в эмоции, превращается в действие. У глупого человека она проявляется вспыльчивостью или раздражительностью. Только вспыльчивый дурак разряжает свои эмоции на других, а раздражительный сдерживает их и разряды направляет на себя и даже хвастается этим: «Внутри все кипит, но держу себя в руках». Это самый худший вид психологической подготовки. Как только человек умнеет, он становится спокойнее не только внешне, но и внутренне.

Эмоционален ли умный человек? Да, и очень. Только все его эмоции идут в дело! Он напоминает судоходную реку, на поверхности которой — гладь, а внутри – глубина. Мощь ее течения чувствуется тогда, когда войдешь в реку. Вот почему умные люди не очень внешне заметны. Эмоциональный глупый человек напоминает горную речку, которая разбрызгивает свои воды (вспыльчивость) или имеет крупные пороги (раздражительность). Но в любом варианте она несудоходна.

И еще одна аналогия, отражающая взаимоотношения ума и чувств. Ум следует рассматривать как трубу для эмоций. Поэтому эмоциональному человеку необходимо иметь еще более широкую трубу интеллекта, чем малоэмоциональному. Тогда все эмоции пойдут в дело. А когда человек занят делом, у него только одна эмоция, притом положительная — эмоция интереса. Тогда он достигает успеха, и его эмоции из широкой трубы высокого интеллекта вливаются в безбрежный океан радости. И, может быть, не совсем был прав Ларошфуко, который сказал, что «ум всегда в дураках у сердца»? Многие боятся умнеть, ибо думают, что они станут бесчувственными сухарями. Напрасные страхи. Совсем наоборот! Только умный человек может наслаждаться, и чем больше ума – тем выше уровень наслаждения.

Автор: Михаил Литвак

Ей было восемьдесят два, давно шли дни на убыль*.
Не для себя она жила, считая каждый рубль.
Жила для внука и детей, носки крючком вязала,
Но часто не спала ночей, ворочалась, вздыхала.
Да, очень больно, хоть убей, и бесконечно грустно,
Но для своих родных детей она слыла обузой.
Ей место дали в закутке, кормили старой гречкой,
И клали спать на сундуке за шторкою у печки.
Зять часто дочери твердил: «Ну, сколько можно, Настя?
Нет никаких мужичьих сил терпеть мне это «счастье»!»
Молчала дочь, лишь иногда перечила с тоскою:
«Мы будем старыми, когда, нас то же ждет с тобою».
Отрадой бабкиной был внук (его так долго ждали!),
Он ей читал тихонько вслух, пока все сладко спали.
Носил ей в закуток обед и сладкое печенье,
Расспрашивал, каким был дед, делился настроением.
«Ба, расскажи мне про войну! Ты тоже воевала?
Ты немцев видела орду, у них в плену бывала?»
«Орду!» - какой же ты смешной, «орда» - у ханов только.
Дед воевал твой под Москвой. И не вернулся, Колька...
Не научилась я, сынок, под сердцем горе прятать.
Война, Колюня, .. не дай Бог!» «Ну, Ба, не надо плакать!»
Она прижмет к себе внучка, и он ее обнимет.
И жизнь уже не так горька в бездушно черством мире.
Но часто снится бабке дед. Зовет ее с собою.
И все трудней ответить «Нет!» и под ребром так ноет…

… Ушла старуха налегке на небо, как на волю.
В ее старинном сундуке нашли записку «Коле!»,
Две пары вязаных носков, запас сухого хлеба
И пряжи несколько клубков, и фото бабки с дедом.
Никто не плакал. Только внук, стеная и рыдая,
Сидел, обняв большой сундук, старуху вспоминая.
Он сухари к груди прижал (старухин клад бесценный),
И боль пронзила, как кинжал. И будто ток по венам.
Мальчишке лишь двенадцать лет. Но он других мудрее:
Не страшно, когда черствый хлеб. Когда душа – страшнее.

* по мотивам рассказа В. Осеевой "Бабка"

Светлана_Чеколаева
2019

Женщина с характером - сейчас говорят, что это нехорошо, неправильно. Женщина должна быть тихой, кроткой, терпеливой и послушной. Во всем должна подчиняться мужу и всегда ласково к нему относиться, что бы он ни делал. Только кивать и соглашаться. И тихим голосом говорить: «конечно, милый! Ты совершенно прав!». И некоторые мужчины читают такое, и думают грустно: ах, моя жена совсем не такая. У моей женщины скверный, наверное, характер. Она хитрит, спорит, добивается своего, делает замечания, требует чего-то… Все не так в ней, как написано!

Только вот именно женщина с характером в трудное время спасает своего мужчину. Своими женскими качествами: хитроумием, настойчивостью, стремлением добиться своего, умением строить ловушки врагам, упрямством… Жена не только для удовольствия нужна. Жена - не рабыня в гареме. Да и в гареме выживали и добивались успеха и свободы именно женщины с характером. Которые потом и становились единственными и любимыми жёнами, как Роксолана.

Тихое послушное создание, привыкшее во всем полагаться на мужа, совершенно бесполезно в жизненной борьбе. Пока все хорошо, пока муж здоров и силён, пока ему ничто не угрожает, - жить с тихой смиренной женщиной удобнее, конечно. Но в жизни немало трудностей и опасностей. Стоит мужу утратить силу и положение, стоит ему стать мишенью для врагов, от такой женщины толку не будет. Ее приучили соглашаться и кивать, во всем полагаясь на мужа. Но она совершенно беспомощна, когда надо принимать решения и отражать удары судьбы, вот в чем дело.

«Супруги» - это два вола в одной упряжке, вот что это значит на латыни. И они вместе преодолевают тяготы жизни. Если ослабнет один, бороться придётся другому - за двоих. И женщине пригодится ее характер, воля, ум, упрямство, даже хитрость. Пока мужчина будет восстанавливать силы, она сможет управлять ситуацией и отражать удары судьбы.

Поэтому мужчины вздыхают, читая о кротких послушных жёнах, не имеющих своего личного мнения и ни капли гнева не имеющих. Но женятся на других и живут всю жизнь с другими; с теми, у кого есть характер и воля. Это инстинкт. Выбирать не слабое существо, а жизнеспособное, активное, энергичное. Способное постоять за себя и за свою семью. Ведь любовь - это тоже сила. Энергия жизни. Чтобы любить, надо уметь бороться и защищать тех, кого любишь…

Анна Кирьянова

Вопрос от Сократа. Кого будешь спасать при пожаре: жену или ребенка?
02.05.2019

Сократ, великий философ и многодетный папа, как вы помните, обожал выйти на площадь и задать сложный вопрос своим современникам. Один из таких вопросов я попыталась вынести на всеобщее обсуждение в наши дни. Вот, что из этого вышло.

Был обычный осенний вечер. Домочадцы разбрелись по своим комнатам. Я читала Сократа. Один вопрос меня ошеломил. Он спрашивал: «Если будет пожар, и можно спасти лишь кого-то одного, кого спасешь жену или одного ребенка?». Все мужчины ответили: «Ребенка, конечно». Сократ сказал: «А я спасу свою молодую жену. Мы погорюем вместе, и она родит мне еще детей. А если спасу ребенка, то горе будет и мне, и ему. Он своим видом будет всегда напоминать мне о трагедии. А сам ребенок потеряет и братьев-сестер, и мать, а потом обзаведется мачехой, которая не сможет его любить как любила мама». Конечно споры не утихали долго.

Вопрос Сократа про жену и детей
Мне стало интересно, что ответит мой муж. Спросила, не отрываясь от чтения, он ответил: «Ребенка. Все спасут ребенка. Он беззащитен и… ну, не знаю, буду спасать всех, но если одного, то ребенка». Я ему рассказала про Сократа. Он отложил газету. Весь вечер мы обсуждали этот вопрос. Он оказался нереально сложным.



Утром оба отправились на работу, дети в школу и детсад. День у меня был насыщенный, о Сократе я не вспоминала. Напомнил муж, вечером: «Я думал меня на работе убьют сегодня. В перерыве, за обедом завел разговор о Сократе, задал его вопрос сослуживцам. Ответы были очевидными. Я сказал, что вечером и сам так ответил, но с утра поменял свое мнение, Сократ убедил своими доводами» (для меня это стало откровением). По словам мужа все перестали есть. Начали кричать и доказывать, звонили друзьям и народ подходил из других отделов. Наконец, позвали женщин из бухгалтерии, и те тоже, в один голос, стали говорить: «С ума сошел? Жену поменять можно на другую. Ребенок — твоя кровь!». Спасение пришло в виде начальника. Тот обнаружил отсутствие всех работников на местах в рабочее время, примчался на голоса и разогнал несанкционированный митинг.

Муж вернулся к работе и обнаружил пенсионера, своего сослуживца, на рабочем месте. Тот в диспуте не участвовал, обед пропустил в силу своего трудоголизма, да и туговат был на ухо старикан, не особо на работе с кем общался. «Чего все орали-то? Премию отменили что ли?», — присел передохнуть ветеран. «Да, нет, тут философский диспут возник…», — муж и ему задал вопрос. А старичок был семьянин, кстати: с женой сорок лет вместе, три сына, каждому дом строил своими руками, пять внуков, все любят его в гости ходят.





Старик призадумался: «И что, все сказали ребенка выберут, спасая? А я бы бабку свою выбрал! Дети, они — гости в семье, вырастают и разлетаются из гнезда. Да, любят меня, и я их, ходят в гости. Да, только каждый — оторванный ломоть. А с бабкой своей я и умирать буду».



Мудрость этого старика потрясла.

Подумалось, может потому у нас столько разводов, что не ценим мы семью правильно. Может быть, главное не наши дети и ради них все? Может быть, все будут счастливы, лишь когда родители ценят друг друга превыше всего?

Автор — Лина Романова

Про него еще в школе сказали: «Уж больно он какой-то средний».

А может, и правда. Честный — да, конечно, правильный — да, учится хорошо, но не отлично. И не хулиган. Не первый и не последний. В общем, такой парень «не». Да еще и дурацкое имя — Гриша. Совершенно лишенное романтики.

Гриша был среднего роста. Обычной внешности. Может, только есенинские кудри и были единственным его настоящим достоинством.

И зачем ей это?

Ей, за которой уже в десятом классе приударял комсорг школы? У которого папа в погонах и не какой-нибудь там военный, а вовсе даже из КГБ. Ухаживал с серьезными намерениями. Приглашал в дом, на чай с папой и мамой.

И так же точно за ней волочился, гонялся, преследовал главный хулиган класса и всей школы. Между прочим, тоже сын приличных родителей.

И намерения его были тоже весьма конкретные, а поцелуи жаркие.

При всем при этом зачем ей, первой красавице школы, какой-то средний?

А он тоже делал бессмысленные попытки проводить, пригласить и даже позвать замуж сразу после школы.

И если остальное она просто игнорировала, то предложение замуж, изложенное в подробном письме, вызвало у нее только насмешку.

Нет, не только. Несмотря на то что уж, конечно, выходить замуж за такого середняка она точно не собиралась, почувствовав в этом юношеском признании и предложении что-то трепетное и настоящее, сохранила его в своей специальной папке, в которой собирала важные бумаги и переписывала особо понравившиеся стихи. Выкинуть как-то рука не поднялась. И хотя ей не хотелось перечитывать это письмо, но как доказательство своей победы она его сохранила. Это тешило ее девичье тщеславие.

Между тем, как ни жестока была конкуренция между комсоргом и хулиганом, а сразу после окончания школы увлеклась она вовсе не ими. О, ее выбор был куда лучше. В нее влюбился преподаватель актерского мастерства в художественной самодеятельности. Который, к тому же, был настоящим актером в настоящем академическом театре.


***

Ему было почти тридцать, а ей почти двадцать, когда они повстречались. Его звали всегда по отчеству, Феодор Яковлевич. От него были в восторге все девушки их студии, и он к этому давно привык. Казалось, он смеется над этим их вниманием к собственной персоне.

Но часто, скорее всего, специально, чуть подстегивал их интерес и конкуренцию между собой. То тщательно объяснял задачу одной, то, наклонившись к уху, шептал что-то о линии роли другой. Девушки трепетали.

Влюбилась, конечно, и она. Тем более ей, главной героине их студии, он уделял все больше времени и все больше такого специального внимания, от которого все внутри содрогалось.

К тому времени она поступила в Институт связи, а ее красота окончательно оформилась и расцвела. Она была чуть полноватой, похожей одновременно на юную Татьяну Доронину и взрослую Мэрилин Монро.

С преподавателем начался бурный роман. Встречи. Походы в театр к нему на спектакли. Рестораны, где они тратили большую часть его зарплаты. Приемы. Поклонники. Премьеры. На одну из них, кстати, милостиво пригласили и Гришу, который, придя, поблагодарил за входной, похвалил при ней Федора Яковлевича и было удалился серой тенью, но она все же догнала его в фойе.

— Ну, чего ты такой кислый? — спросила она, чуть улыбаясь краями губ. — Не понравился спектакль?

— Спектакль понравился. Но мне показалось, что этот ваш Федор Яковлевич несерьезно к тебе относится…

— Это что еще? — обиделась она. —- Ты-то, Гришуня, откуда знаешь?

— Да вот, вижу.

— Что ты можешь видеть? Да, у нас сложные отношения. Страсть. Но разве с гениями может быть просто?

— Не знаю. В моей семье гениев нет, — ответил Гриша, подумав.

— Ну, вот видишь! Не переживай. Жизнь есть сон.

— Это не твои слова, — сказал Гриша.

— Иди уже, откуда ты можешь знать. – И, развернувшись, пошла из фойе в сторону гримерок, но остановилась. — Позвони потом, завтра. Обсудим.

И ушла. А он, конечно, позвонил завтра. Но разговаривали они совсем о другом…

***

Вскоре выяснилось, что страсть у Федора Яковлевича была не только к ней, но и еще к одной студийке, а любил он, по-настоящему, и вовсе третью, ту, что была старше его и давным-давно эмигрировала во Францию. Короче, ужасная путаница в чувствах, отношениях и семьях обернулась для нее страшным ударом.

Таким, что она не знала, к кому и ревновать и на кого злиться — то ли на реальную конкурентку, то ли на мифическую «француженку», то ли на самого Федора Яковлевича, для которого женщины были лишь кратковременным источником его вдохновения и ничем иным…

Долгие телефонные разговоры с Гришей успокаивали, хоть и казались несколько блеклыми после бурных обсуждений ролей, спектаклей и места художника в искусстве и обществе.

Она все пыталась сформулировать и объяснить Грише, в чем, по ее мнению, состоит настоящая жизнь, настоящие чувства, которые ведут к браку.

Гриша поддерживал. И даже намекал, что сам он уже давно готов к подобным чувствам и к созданию семьи.

Она кокетничала с ним, но повода приблизиться не давала. Да и он будто чувствовал и понимал, что она не его жаждет и мечтает не о нем.

Свои представления о настоящих отношениях она попыталась воплотить в ряде неудачных кратковременных романов, которые заканчивались одинаково: либо уходила она, либо бросали ее. Но вдруг произошло страшное. Или прекрасное.

Уже после очередного расставания с неудавшимся принцем она обнаружила, что беременна.

И, совсем недолго поколебавшись, решила оставить ребенка. Отчасти (пусть только отчасти) это была Гришина заслуга.

Он вызвался помогать и даже изображать отца, когда нужно. Но прежде окончательно отговорил ее от аборта, сказав:

— Родится хороший мальчик. Жалко, если его не будет.

— Почему это мальчик? Может, девочка?

— Потому что я как-то чувствую. Я иногда могу чувствовать…

— Ну, уж конечно! Чувствует он! Лучше матери. Может, девочка. Даже наверняка.

Но через восемь месяцев после этого разговора родился мальчик. И Гриша, встречавший ее из роддома, ликовал. Ликовал, несмотря на то что сына она решила назвать в честь, как она выразилась, любви всей своей жизни — Федей.

Федором, Федосей, Досей.

Дося рос крупным мальчишкой и весь прямо-таки утопал в материнской любви.

— Этот мальчик, — говорила она Грише по телефону, — просто благословение! Такой пампушка!

Во многом она была права. Этот мальчик и привел ей мужа в дом.

***

Сергей был участковым врачом-педиатром. Они познакомились, когда он пришел к Досе по вызову.

К тому времени она еще похорошела. Чуть пополнела, но это ее не портило, и, зная свое сходство с Дорониной, она сделала пышную завивку «гнездом» и стала неотразима.

Сергей влюбился так, как она себе представляла и должен влюбляться принц. Высокий. С большими глазами и длинным прямым носом. Остроумный врач, с обширной практикой, прямо после их знакомства оформивший переход из поликлиники в Институт педиатрии.


У него были жигули модной шестой модели и модная прическа каре. Настоящий, благородный принц, готовый взять в жены одинокую маму с ребенком.

В этот раз Грише пришлось исчезнуть. Сергей был идеален во всем, но рядом с женой мужчин, даже таких средненьких, как Гриша, не терпел. При всей успешности, веселости и остроумии он оказался властным и даже жестоким в некоторых вопросах.

Например, любя Досю и воспитывая его по-мужски, он очень хотел еще детей. Много детей и много секса. Иногда ей казалось, что все эти его желания идут не от любви к ней, а от страсти к полному обладанию всем, что он считал своим. Неуемное его влечение к контролю и власти устраивало ее. Расставание с не особо теперь нужным Гришей не тяготило.

Может быть, кроме описанной неприятной черты, во всех аспектах семейной жизни Сергей был великолепен. Он содержал семью. Воспитывал Досю. Следил за здоровьем всех и зарабатывал, зарабатывал, зарабатывал.

Так прошло больше десяти лет. Но как они ни старались, ребенка в их семье так и не случилось. Как потом выяснилось, проблемы были у самого Сергея. И, к несчастью, проблемы необратимые.

И как она ни пыталась поддержать его и уверять в любви, верности и даже преданности, что-то надломилась внутри у этого целеустремленного волевого человека. Он дошел до определенных высот в карьере детского врача и остановился. У него была жена, квартира и машина. И спокойная, размеренная жизнь впереди, без особых изменений. Живи, как говорится, и радуйся, но Сергей начал пить.

Причем стал алкоголиком он в уже очень зрелом возрасте, и насколько спонтанно это все произошло, настолько же и бурно. Он точно с катушек слетел. Всегда сдержанный и воспитанный, он пускался в запои, всегда расчетливый и корректный, он поссорился со всеми на работе. Всегда любящий приемного сына, он в пьяном виде стал насмехаться над Досей…

Она пыталась бороться за него. Грозилась. Ругалась. Шантажировала уходом. Он и сам понимал, что дела идут плохо, но разве она, которая много лет только восхищалась им и заглядывала в рот, могла хоть как-то повлиять на него?

Он стремительно катился вниз, но делал вид, возможно даже для самого себя, что все еще может справиться с ситуацией. Когда ему после очередной многодневной пьянки сделалось плохо в ванной, он все же крикнул ей:

— У меня только вторая стадия! Рвотный рефлекс еще остался…

Видимо, она его любила. Потому что смогла просуществовать с ним ровно до того момента, как он ушел сам. Ушел насовсем. Пьяным заснув в сугробе у приемного отделения института.

Все сделать — похоронить и организовать поминки — помог, конечно, Гриша. Он взял на себя все. И финансы, и организацию, и даже кухню. Спокойный и рассудительный. Он действовал, подбадривал, поддерживал и руководил. Выглядел он, правда, не очень. С тех пор как они не виделись, кудри его пооблезли, и на лбу открылась большая блестящая лысина. Вдобавок, он отрастил бороду…

Но несмотря на это, она вдруг почувствовала в нем что-то надежное и даже родное.

***

— А я ведь теперь женат, — сказал Гриша.

— Ты? Женат? — удивилась она.

— Ну да, — он улыбнулся. — Не в монахи же мне уходить. Хотя я и думал в монахи. Но, видно, не мое. Ты вышла замуж. Я в храм ходил. Там Варю и нашел.

— Варю?

Она откинула челку и посмотрела на него прямо и с усмешкой.

— Варю. Жену.

Она вдруг разозлилась. Хотела было даже сказать ему что-то едкое, а то и крикнуть прямо в лицо: «Предатель!», но быстро опомнилась.

— Варя-жена, это хорошо. — И потом, после паузы: — Получается, не дождался.

— Не дождался, — ответил Гриша. — Хоть и ждать-то пришлось всего каких-нибудь двадцать с лишним лет…

— Не дождался…

Они не поссорились. Гриша ушел к своей Варе-жене, субтильной, неяркой, да и некрасивой женщине с большими серыми глазами. Впрочем, Варя была настолько доброй, что если они не подружились, то уж точно не возникло ревности и неприязни.

Гриша помогал и так же преданно вел себя по отношению к ней. Устроил ее на работу в Телецентр, где работал и сам. Мужчин у нее больше не было, хотя они постоянно проявляли интерес. Жила она одна со взрослеющим Досей. И где-то рядом, на работе, был друг Гриша.

Сын же в Грише просто души не чаял. Бегал в ту семью постоянно, благо и поселились они после всех перипетий недалеко. Дося ездил с Гришей в храм, где тетя Варя была в певчих.

А мать, хоть и не мешала, но несколько презирала эту религиозность. Впрочем, не мешала. Дося радовался общению и любил все церковное. Но главное, общение с Гришей на него очень хорошо влияло. Подростковые проблемы при плотном мужском внимании и хорошей компании прошли как-то уж совсем краем. Вечерами Дося читал маме вслух их любимого Чехова, хорошо учился, с успехом занимался в театральной студии.

Но после школы решил пойти по религиозному пути. И так твердо, что ей пришлось согласиться.

В результате ее сынок, единственное, что у нее получилось хорошо, стал дьяконом и уехал служить за триста километров от Москвы.

И остался только Гриша со своей женой, которые приходили в гости по воскресеньям.

Но она недолго прожила одинокой в обществе недавно заведенной болонки и сигарет.

Через год после отъезда Доси она буквально сгорела от эритремии, которая перешла в лейкемию. Умерла она так неожиданно быстро, что Дося не успел приехать. Ведь предполагалось, что мать проживет еще как минимум год…

Зато успел Гриша. Он выполнил все ее просьбы. Из которых одна — найти священника для исповеди — была для него радостной. Правда, сформулировала она ее странно:

«Хочу быть на вашей с Досей стороне».

Но так или иначе, исповедоваться и причаститься она успела.

Последний их разговор с Гришей был меньше, чем за день до ее смерти.

— Вот всю жизнь прожила, и то, что казалось правильным, выходит, неправильно. Вся жизнь. Мне как ваш батюшка стал объяснять, так оказывается, то грех и это.

— Не вся.

— Не вся. Было и хорошее. Дося.

— Дося, — согласился Гриша.

— И ты.

— Пожалуй. И я.

Она протянула ладонь, и он взял ее в свои руки. Господи, как она исхудала! Куда делась ее плоть? Трудно представить, что когда-то эту женщину считали полноватой. Что в ней живого оставила болезнь? Глаза. Глаза.

— Как ты думаешь, если бы я не была такой дурой и вышла бы за тебя, нам было бы хорошо?

— Это уж конечно.

— Но ты был не смелый и не настойчивый.

— Что есть, то есть.

— Ты был такой….

— Не принц, — улыбнулся Гриша.

— Да.

— У меня в папке сохранилось твое письмо.

— Знаешь, — сказал не принц Гриша, — главное, в конце концов, не то, что было, а то, что будет.

— Думаешь?

— Конечно. Главное то, что будет теперь. Завтра. Мы все счастливые люди. И я. И ты.

Она закрыла глаза. И ему показалось даже, что она заснула. Но через мгновение она прошептала:

— Хочу, чтобы Дося успел.

— Конечно, успеет, что ты!

Но Дося не успел. Она умерла уже через двадцать минут, и рядом с ней был только он, Гриша.

Не принц.

Автор — Борис Мирза

НЕ принц

Кофе и две ложки сахара...

Когда она решила уйти, я собирал ее вещи и думал, какого цвета рубашку мне надеть на работу. Странно, но за завтраком я не почувствовал ничего, абсолютно. Возможно, я плотно поел. А может просто был уверен, что к вечеру она вернется. За обедом я разлил на себя кофе, оставив большое пятно на своей любимой рубашке. Но это меня не огорчило, напротив, я знал - когда вернусь домой, она мне его застирает. Открыл дверь, в квартире было темно, а на холодильнике не было ее ключей. Не было запаха ужина и кружка недопитого чая так и стояла на своем месте. Еще никогда квартира не была такой пустой. И впервые я задержался на пороге.
Третью ночь я не мог нормально уснуть. Кровать казалась слишком большой и неудобной. Под утро я просыпался и хотел поцелуями ее разбудить, чтобы в очередной раз не выспаться выдыхая ее вдохи. Я отчаянно водил рукой, пытаясь нащупать ее плечи, руки и теплые пальцы. Пустота. И ее подушка была, как никогда холодной.
Через неделю я вспомнил о существовании Бога, до которого никогда не было дела. Чувствовать дыхание за спиной и каждый день спешить с работы домой… Это было так бедно раньше и бесценно сейчас. В эту минуту. До невыносимости. Одиночества. Страха.
Пятно на рубашке… и гордость размером с квартиру. Звонок в дверь. А за дверью она - от привычных фраз и до кофейных глаз - она.
Когда она вернулась, я больше не позволял ей уходить.
Никогда.

В. Прах, "Кофейня"

Умирает владелец, но вещи его остаются,
Нет им дела, вещам, до чужой, человечьей беды.
В час кончины твоей даже чашки на полках не бьются
И не тают, как льдинки, сверкающих рюмок ряды.

Может быть, для вещей и не стоит излишне стараться,-
Так покорно другим подставляют себя зеркала,
И толпою зевак равнодушные стулья толпятся,
И не дрогнут, не скрипнут граненые ноги стола.

Оттого, что тебя почему-то не станет на свете,
Электрический счетчик не завертится наоборот,
Не умрет телефон, не засветится пленка в кассете,
Холодильник, рыдая, за гробом твоим не пойдет.

Будь владыкою их, не отдай им себя на закланье,
Будь всегда справедливым, бесстрастным хозяином их,-
Тот, кто жил для вещей,- все теряет с последним
дыханьем,
Тот, кто жил для людей,- после смерти живет средь
живых.

ЧЁРНАЯ ВУАЛЬ
ГЕННАДИЙ КОГАН

Муж позднее пришёл в этот вечер,
Задержавшись в гостях у друзей,
И сказал, обнимая за плечи:
« Дорогая, чайку мне налей «.

Быстро чайник ему вскипятила,
Выпив чай, в нашу спальню зашли,
И вдруг сердце тревожно заныло,
Словно ждало какой-то беды.

Он присел тяжело на кровати
И сказал: - « Рано нужно вставать,
Но мне грудь как-то давит, некстати,
Я устал, что-то хочется спать «.

Пожелав нежных мне сновидений,
Повернулся и лёг у стены,
Засыпая без всяких волнений,
Прошептал: - « Утром встретимся мы «.

Рано утром я первой проснулась,
Тихо встала, боясь разбудить,
Чуть губами к губам прикоснулась,
Чтоб любовь свою с ним разделить.

Не почувствовав губ мужа тёплых,
Я прижалась к любимой груди,
Но не слышала стуков знакомых,
Я просила лишь: – « Не уходи «.

Умер муж, не дожив до рассвета,
Просто лёг и уснул навсегда,
Не услышав, я утром ответа,
Поняла, что случилась беда.

Я рыдала, кричала, молилась
И найти не могла нужных слов,
Вся в слезах вновь над мужем склонилась
И молила: - « Проснись на мой зов.

Дорогой, не шути, возвращайся,
Не хочу я остаться одна,
Милый мой, поскорей просыпайся «,
А вокруг лишь была тишина.

Он смотрел застывшими глазами,
Не могу их до сих пор забыть,
Я сидела рядом со слезами,
И мне было страшно их закрыть.

И сама я до сих пор не знаю,
Где в тот миг я столько сил нашла,
Думала, сама я умираю,
Но потухший взгляд закрыть смогла.

Для меня весь мир остановился,
А вокруг лишь только пустота,
Почему со смертью ты смирился,
Там ведь только ночь и темнота.

Без него вокруг всё изменилось,
Год носила чёрную вуаль,
Моё счастье снова вдруг разбилось,
А в моей душе была печаль.

Душа мужа к небу устремилась,
Там блуждает вечером и днём,
Или вдруг в кого-то вновь вселилась,
Чтоб мы счастье обрели потом.

Целый год ходила, как в тумане,
Сердце не могло найти покой,
Плача вечерами на диване,
Вспоминала вечер роковой.

Но прошли три года после смерти,
И он стал являться мне во сне,
Приносил от Бога ночью вести
И в тиши рассказывал их мне.

И теперь, когда я засыпаю,
Вечерами думаю о нём,
Каждой ночью мужа ожидаю,
Чтоб во сне поговорить вдвоём.

«Дай Бог»
Дай бог слепцам глаза вернуть
и спины выпрямить горбатым.
Дай бог быть богом хоть чуть-чуть,
но быть нельзя чуть-чуть распятым.

Дай бог не вляпаться во власть
и не геройствовать подложно,
и быть богатым — но не красть,
конечно, если так возможно.

Дай бог быть тертым калачом,
не сожранным ничьею шайкой,
ни жертвой быть, ни палачом,
ни барином, ни попрошайкой.

Дай бог поменьше рваных ран,
когда идет большая драка.
Дай бог побольше разных стран,
не потеряв своей, однако.

Дай бог, чтобы твоя страна
тебя не пнула сапожищем.
Дай бог, чтобы твоя жена
тебя любила даже нищим.

Дай бог лжецам замкнуть уста,
глас божий слыша в детском крике.
Дай бог живым узреть Христа,
пусть не в мужском, так в женском лике.

Не крест — бескрестье мы несем,
а как сгибаемся убого.
Чтоб не извериться во всем,
Дай бог ну хоть немного Бога!

Дай бог всего, всего, всего
и сразу всем — чтоб не обидно…
Дай бог всего, но лишь того,
за что потом не станет стыдно.



Евгений Евтушенко, 1990

НЕСИ СВОЙ КРЕСТ

Неси свой крест!!! Не говори, что тяжко…
Кому-то в этот миг в сто раз сложней…
Но не носивши ближнего рубашку,
Судить его грехи вовек не смей…

Не истоптав в его лаптях дорогу,
Ты о его ошибках не суди…
Носи в себе не гнев на мир, а Бога…
И даже если нету сил – иди!

Неси свой крест, когда тоска сжимает
Твоё больное сердце до крови…
Когда тебя уныние съедает,
И, кажется, что в мире нет любви,

Себе тверди, что счастье есть на свете,
Ведь это не обман, и есть оно…
К примеру, мама, дом, семья и дети…
Любовь всегда со счастьем заодно!

Неси свой крест, когда друзья стреляют
В твою больную спину, в трудный час…
Так Бог тебя от тех освобождает,
Кто мог предать больнее в сотни раз…

Когда ты хочешь новую квартиру,
Кричишь «Молитвы Богу не слышны»,
Он сделает, что ты захочешь мира
В стране, что погибает от войны!

Неси свой крест!!! Чужой не примеряя…
Как стать дельфином птицу не учи…
Но если миллион свечей сгорает,
То их спасёт огонь одной свечи…

Вот так и ты, тепла отдай немного,
И ничего не требуя вернуть,
Почувствуешь, как много в сердце Бога…
А хочешь быть счастливым, значит – будь…

ИРИНА САМАРИНА-ЛАБИРИНТ

ЛЮДИ
Седая девочка: пронзительная исповедь о самом главном
19.12.2018

А́нна Валентиновна Кирьянова — психолог, писатель, телеведущая, популярный блогер. Она автор книг «Оживление мертвых»,«Охота Сорни-Най», «Ананасы в шампанском», «Оргия», «Свинья»,«Наша порода» и «Оживление мертвых», а еще Анна Валентиновна ведет свою страничку в Интернете. Ее книги, публикации в соцсетях затрагивают темы, которые касаются и волнуют каждого, порой помогают найти выход из сложной житейской ситуации, обрести надежду. Ее неназидательные тексты, которые читаются легко и просто, — исцеляют душевные раны, дарят надежду, возрождают любовь к жизни, помогают взглянуть на привычную житейскую ситуацию под другим углом и сделать правильные выводы.

Она ненавидела своего отца. Сначала любила, пока была маленькая. Он нянчился с ней, кормил, играл, сидел ночи напролёт рядом с ее кроваткой, когда она болела, пел песни и рассказывал сказки. Засыпал, путался в словах, она спрашивала: а дальше что? И папа рассказывал дальше, пока она не заснёт…





А утром шёл на работу. Он был просто плотник. Потом девочка поняла, что «плотник» — это вроде «дерьмовоза», извините за грубость. Грубость — это удел плотников. Так говорила бабушка, мамина мама. И мама поддакивала. Они обе сокрушались, что образованная мама совершила ошибку и вышла за этого дурачка. За простофилю. За хама. Хотя папа никогда никому не хамил. Но улыбался слишком часто; чисто дурачок. И одевался плохо; в рванье. Он все время работал: копал огород, баню строил, огород сажал. Главное, все время кому-то помогал и тоже копал, сажал, строгал. Простофиля в рванье. Девочка стала стесняться папу.

А потом вообще возненавидела. За то, что он неудачник. Он не может достойно содержать маму. И дочь тоже. Поэтому у девочки нет красивых вещей, так бабушка объяснила. И все над папой смеются и пальцем показывают. Один раз папа зашёл за девочкой на танцы; он волновался. Ей лет пятнадцать было. И в доме культуры под музыку тоже станцевал, улыбаясь добродушно. Прыгал под музыку, проще говоря. Девочке показалось, что подруги смотрят с презрением на ее отца. Ей было стыдно за его нелепый танец…

Потом она уехала в город и поступила в институт. Папа посылал ей деньги; он на вторую работу устроился, сторожем. В посёлке трудно найти работу. Вот мама и не работала, она же архитектор была. Образованная и воспитанная.



Девочка познакомилась с молодым человеком и собралась замуж. А папа умер — сердце не выдержало. Это был страшный удар, но в глубине души девочка думала; а как бы она познакомила плотника-папу с родителями мужа? Они же образованные люди! Может, так судьбе было угодно?…

… Только спустя много лет и пройдя много мытарств, седая девочка вдруг зарыдала так страшно. Одиноким вечером в пустой квартире. Она вдруг поняла, что за всю жизнь ее любил только папа. Нелепый, с широкой беззащитной улыбкой, с кудрявыми волосами и круглыми мальчиковыми глазами, совершенно детскими. В «трениках» и в кедах на босу ногу, с натруженными руками, похожими на клешни. Нищий оборванец, плотник, который ее любил больше всех на свете. И все для неё делал. И растерянно мигал глазами, когда она злилась и говорила ему жестокие слова. Как дурачок.

А больше никто ее так не любил. Так сложилась жизнь. Все прошло, и не осталось даже ярких воспоминаний. Только про папу. Которого она любила; потом — стеснялась, а потом — ненавидела, как ненавидят подростки иногда…

Может быть, те, кого мы стесняемся или стеснялись, — они и любили. Вот эти простофили, неудачники, неумехи, дурачки, которых стыдно добрым людям показать?

Только добрые люди — не такие уж добрые. А те, кто были добры к нам, — иногда их уже нет…

Автор: Анна Валентиновна Кирьянова

Источник

Да,жизнь-не сказка,жизнь-наука.
В которой учишься всему,
В которой радость,слезы,мука
И сотни тысяч-Почему?
Жизнь то идет спокойно гладко.
То бьет с огромной силой нас,
И не всегда бывает в жизни сладко
И по щеке течет слеза-алмаз
Но на земле живет еще надежда
Что все хорошее вернется вновь.
И замолчит глупец,завистник и невежда
И будет вечно счастье и любовь
Сауле Ахметова

Обожаю Мужчин - бойцов...
Уважаю Мужчин - отцов...
Не терплю Мужчин - дураков,
Лицемеров и подлецов...

Очень дорог Мужчина - брат...
Очень ценен Мужчина друг
И пускай он совсем не богат -
Я уверена в крепости рук..

Вот Мужчина - предатель и трус...
Мне так жаль его иногда...
Так уверен в том, что он туз...
Он шестерка, увы, навсегда...

Молчаливый Мужчина - герой...
Так угрюм, но так добр в душе...
Он за слабых всегда горой...
Жаль таких слишком мало уже...

Есть немало Мужчин - мудрецов,
Им так много известно порой...
Гордецов и обычных глупцов,
Подкаблучников с умной женой.

Есть на свете Мужчины - огонь...
Вот шагает Мужчина - волк...
Он устал от вечных погонь...
Осторожен...Всегда одинок...

Их так много...Разных таких...
"Будь Мужчиной" - им с детства твердят...
Ну, а мы ищем просто СВОИХ
Полагаясь лишь только на взгляд.

КАРИМ НАЗМУТДИНОВ

Плата за измену
Геннадий Коган
Жалко только, что жизнь так сложилась,
Что сполна не изведал любви,
Небо в мелкую клетку закрылось,
Только птицы летают вдали.

Ты прости, дорогая, за это,
Я иначе не мог поступить,
Не нашёл я другого ответа,
За измену должна заплатить.

Как-то в гости соседка позвала,
Чтоб секреты любимой открыть,
Как она тайно с другом гуляла,
И хотела измену раскрыть.

Не хотелось соседке мне верить,
Но она убедила меня,
Я собрался всё завтра проверить
И подругу, и друга кляня.

Сделав вид, что ушёл на дежурство,
Я решил проследить за тобой,
Разузнать все безумные чувства,
Знак ошибки твоей роковой.

Не пришлось мне в потёмках скрываться
И следить за тобою в ночи,
Не хотел бы в тебе ошибаться,
Но я взял запасные ключи.

Возле дома увидел я друга,
Он зашёл в мой подъезд, не спеша,
Ну, какая же дрянь ты, подруга,
Изменив мне, гнилая душа.

Я не знал, как мне быть, что же делать,
Минут двадцать решил подождать,
Чтоб на третий этаж быстро сбегать
И тихонечко всё разузнать.

Я бесшумно открыл свои двери
И застал их в постели врасплох,
И страдая душой, всё не верил,
Что пригрел у себя двух пройдох.

Кровь от ревности в венах бурлила,
А по телу прошла с болью дрожь,
Душа в злобе отмщенья просила,
И я тихо достал финский нож.

Друг с подругой лежали в постели,
Напоследок взглянув в потолок,
Их тела охладеть не успели,
А во двор подкатил воронок.

Я стоял и смотрел, как два тела
Бездыханно лежали в крови,
Вся любовь в моём сердце сгорела,
Я лишь вымолвил ей: - Извини.

Я теперь вижу в клеточку небо,
Только птицы летают вдали,
Как же долго на воле я не был
И сполна не изведал любви.

14.10.2018

Да не люблю я тебя!
Лариса Финкель
Да не люблю я тебя! Ты давно это поняла, еще тогда... на Новый Год. Забежала к маме моей, вроде надо было что-то. А на самом деле? Пришла разведать: с кем я! Увидела, что я один и решила утешить. У нас с Ленкой все еще туманно было, неопределенно.

А кто захочет жениться сразу после Армии? Погулять надо… оскомину сбить, насытиться до чертиков, натешиться… девчонок в баб превратить! И выбрать себе единственную, на всю оставшуюся. Тем более, про Ленку ТАКОЕ наболтали!

Даже письмо в часть написали, мол, Ленка твоя, с заезжим мужичком развлекается! Как? Приятно мне было?! Вот я и поверил.

Приехал. Решил понаблюдать, присмотреться, своим глазами на эту ситуацию взглянуть. Да, присмотрелся! Да так, что как вернулся, к ней и не зашел… ни в этот день, ни на следующий, ни через месяц. И не звонил! И она молчала. Характер показывала!

Нет, так нет. Молчи, черт с тобой. А я что, железный? Тут и ты «подкатила» на Новый Год. «Подарочек» новогодний, блин! Шампанское, водка… и закрутилось!

С голодухи что только не возьмешь, если еще и сами дают! А? Так было? Молчи… молчи… А утром что было? Похмельный синдром с продолжением.

А я только Ленку перед собой и видел… Ее, мою ненаглядную, только ее, а не тебя… Да ты же слышала, что я ее имя шептал… когда… когда… В общем тогда!

И что, это тебя не смутило? А где же твоя гордость была… а?! Впрочем, у кого я спрашиваю! Да и зачем.

Сам виноват: все претензии к себе. Только к себе. Ты плачешь… Зачем? Твои слезы уже никому не нужны!

Как тебе брачная ночь? Когда все должно быть красиво, таинственно, ласково, нежно… А я – пьяный, ты – в слезах… и между нами… упрямство! Эх, Ленка, Ленка!

Зачем же ты меня несчастным сделала? Почему же меня, дурака, не приструнила? Не залепила в морду, чтоб на землю вернулся, а не в облаках крыльями махал…

Ленка!!! Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!!!

Что ты смотришь на меня? Брачную ночь хочешь? Только она «мрачная» будет, а не брачная. Хочешь? Бери, владей… сегодня я твой! Только не ты со мной сейчас будешь, а Леночка… Ангел мой!

***
Слезки высохли? Как здорово! Я свободен? А тебе что, мало? Мало моей жизни… Ты желаешь всего меня, без остатка… в омут с головой!

Я и так в болоте по самые уши. Как говорится: ни сесть, ни встать, ни раком свистнуть!

Я на тебе женился? Да! Ты этого хотела… Свадьба была? Угу! Брачная ночь состоялась? Ага! Я уже и «его» не понимаю… как он на тебя встать смог? А! Понял… Ленка была у меня в душе. Почему «была»? Она есть!

Я тут не останусь, уезжаю. Как куда? К себе домой. Все выполнил, что от меня требовалось: распишитесь в получении. Исчезни! Господи, за что мне все это? Да почему ты меня не одернул, Господи… не урезонил гордыню мою дикую! Вот и пожинаю. А так мне и надо… Назло сделал. Кому? Себе! Что доказал? Свою слабость… Да не плачь ты! Сегодня праздник… хм… со слезами.

Ты же этого хотела. А я, как Агнец жертвенный: зарежьте меня, зажарьте… и ешьте кусками… с кровью! Тебе стало легче? Вряд ли. Вот так и мне!

Телефон звонит. Кто это? Четыре утра…

Алло! Лена… Леночка!!! Поздравляешь? Спасибо… Желаешь? Спасибо… и за это благодарю. Где жена? Рядом. Не желай
мне счастья: нет его! Без тебя нет! Я сейчас к тебе приеду. А мне плевать. На все! Я выезжаю… Ладно, такси поймаю. Только скину костюм свадебный.

Не говори ничего, я сам… у нас будет время поговорить обо всем… Много времени. Я тебя уже никуда не отпущу. Или с тобой… или конец! Ленка! Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ!!!

Мужчины в возрасте за... Дорогая моя жена!!!!!!!!!!!!!!!!!!! Когда этот здоровяк вышел на танцпол… Relap Главная » Материал 18+ » Очерки. Тост феминиста Очерки. Тост феминиста 2014 » Декабрь » 30 Категория: Материал 18+ Шрифт: Больше ∧ Меньше ∨ Выберите язык: Выбрать язык​▼ Мужики, только не обижайтесь, ладно? Кто то же должен был это сказать. Женщины лучше нас. Они умнее, красивее, ловчее, и лучше к жизни приспосабливаются. К тому же еще ухитряются и жить дольше. Любой мужчина - льготник. И льгот у нас уйма, мы просто над этим не задумываемся. Нам, к примеру, не надо вставать на час раньше, чтоб нарисовать физиономию лица, и собрать детей в школу. Нам можно за угол зайти, а ей же надо туалет искать. Нам разрешается официально не брить ноги и подмышки, не нужно проверять каждые пять минут, как мы выглядим. Нам разрешается потеть, ругаться матом, храпеть, спать в автобусе. Две женщины приходят в театр или на концерт - обычное дело. Вы часто видите в концертном зале пару мужиков, если они не "голубые"? В концертных залах, в театрах, на лекциях большинство - женщины. А большинство мужиков где? На футболе, в тюрьме, в психушке, в вытрезвителе, в больнице с инфарктом. Женщинам этими глупостями некогда заниматься. Мужчины - слабый пол. Они больше пьют, курят, употребляют наркотики, раньше умирают, более подвержены инфарктам и инсультам, депрессиям. Нам, ребята, календарь - повод для выпивки, а им?. Представьте - ждать, каждый месяц, когда оно еще придет, неделю мучаться, а никому ж не скажешь и не пожалуешься. Когда-нибудь будет установлен мудрый закон - каждый месяц женщине дополнительно три выходных без объяснения причин. И сокращенный рабочий день. Ведь у них все равно два рабочих дня - дома и на работе. Женщины выполняют в мире 70% всей работы и получают 30% всей зарплаты. А ведь, им, если честно, надо в два раза больше.. тут на одну косметику, за колготки и прочее я уже молчу. Мужики, вы когда нибудь пробовали бежать за троллейбусом на шпильках в узкой юбке? Пацаны, не сочтите меня предателем мужского дела, но ведь кроме народной мудрости, есть еще и народная глупость. А придумывают ее мужики. Взять индийский народный обычай сожжения вдов. А мужик, если у него жена умерла, тоже должен сжечься? - Хрена, - отвечают мудрецы, - он просто должен взять другую жену. Калечение ног девочкам в Китае, женское обрезание в Африке, чадры и чачваны - все эти издевательства над женщинами мужики придумали. А кто придумал обидную поговорку - "мужчина в 60 - парень, а женщина в 60 - старуха"? Мужик с утра натянул джинсы, прокантовался в них целый день на работе, вечером в них же - в ресторан, ночью - к любовнице. В случае чего, в них же он и 15 суток отсидит, выйдет и на работу пойдет. В них же его и похоронить можно. А ей же надо домой зайти, обувь сменить, переодеться, и еще кучу всего, о чем мы даже не догадываемся. А постоянный страх подзалететь? Нам же пофигу, как мы выглядим сбоку, сзади, снизу, а им нет. А насчет ума? Мужик при первой встрече с женщиной обращает внимание на ее задницу, а она - на то, что у него в голове. Так кто умнее? Ни одна женщина не станет бегать за мужиком только из-за того, что у него ноги красивые. Им от нас чего-то посущественнее надо. Денег, положения в обществе, интеллекта. За каждым преуспевающим мужчиной стоит женщина, которая этот успех создала. Так кто умнее? Легенду о глупости блондинок придумали мужики, которым они не давали. "- Она тебе дала? - Нет. - А тебе? - Тоже нет. - Вот б...!" А взять эмиграцию. Пока еврейский муж размышляет, зачем его сюда привезла русская жена, она уже выучила язык, устроилась на работу, купила квартиру себе и родителям, устроила детей в школу, и нашла себе мужа из местных, который не ноет каждый день - как там было хорошо и как здесь плохо. А уж юмористу чего говорить. На сцене из зала слышен только женский смех. Это вам любой артист подтвердит. До мужиков то ли позже доходит, то ли не доходит вообще. Мир без женщин существовать не может. А вот без мужчин? Ребята, они ведь рано или поздно додумаются, как без нас обходиться. Так что цените их, пока не поздно, любите, на руках носите. За дам! Мужчины пьют стоя. Переслал Яков Перепелицкий
Источник: http://newrezume.org/news/2014-12-30-44?utm_source=copypast

Marina Tailakova
7 ч.
Он раздался около пяти..
самый нужный в мире из звонков:
- Его номер...боже, помоги! -
оторвал ее от будних снов.
- Не забыла? Это снова я,
если вдруг невовремя, скажи.
Знаешь, очень плохо без тебя,
надоело жить средь этой лжи.
Я устал бояться, что откажешь.
Я тебя люблю..ты просто знай,
и поверь, пойму, если ты скажешь:
"поздно..опоздал..не приезжай!"

А она молчала..крик застыл,
все слова слились в комок немой.
Ноги оторвались от земли!..
крылья появились за спиной!
Черно-белый день цветным вновь стал,
стали в радость птицы за окном.
- Нет..не опоздал..ты приезжай!
И сейчас же, слышишь?!..не потом!

Нужные объятья, нежность взгляда,
чуточку вниманья иногда.
Как же мало в этой жизни надо
женщине...что любит..навсегда!
Из инета....

Время сердце мне излечит
Геннадий Коган
Ваш тёплый взгляд и нежную улыбку
С тоской я вспоминаю иногда,
Как жаль, что мы не сделали попытку
И не остались вместе навсегда.

Не знаю, что тогда нас разлучило
И почему сложилась так судьба,
Но Ваше сердце для меня остыло,
И я Вас не увижу никогда.

Хотел расстаться с Вами без страданий
И успокоить душу в час ночной,
Но грусть волнений и переживаний
Мне не давали обрести покой.

Я знал, что время сердце мне излечит
И успокоит душу вновь мою,
Что раннею весной другую встречу,
Чтоб с ней одной создать свою семью.

05.08.2018

"Цените жизнь, пока живётся, пока вы можете дышать!
Цените на рассвете солнце, и ясный месяц в небесах!
Цените, что вы утром встали, что Бог от сна вас разбудил,
А в ночь, когда вы засыпали, вас Ангел бережно хранил!

Цените каждую минуту, часы без устали бегут...
Мы ошибаемся в моментах, что всё успеем, сделав круг.
Что время есть - начало жизни, ведь ещё столько долгих лет...
Скупы людские заблужденья, никто на срок не даст ответ...

Когда проблемы донимают, в сердцах кричим - устали жить!
Но большинство не понимают, что в мире можно всё решить!
Забыть, вернуться и исправить, пока вы живы на земле...
Пока вы слышите стук сердца, пока вы есть в своей судьбе...

Любите близких и старайтесь, кто любит вас не обижать.
Не совершать поступков низких, не заставлять других страдать!
Цените, всё что к вам приходит, с чем вы столкнётесь и не раз...
Мы в жизни получаем опыт, что делает сильнее нас!

У каждого своя дорога и каждый в праве выбрать путь...
Бывает Больно, Плохо, Туго - и это можно обогнуть!!!
Нам жизнь дана подарком свыше, и нужно каждый миг ценить!
И на судьбу не клевещите...
Могло б и этого не быть..."

© Copyright: Инна Разумовская 2, 2018

.

Misha Skripnik 4 июля г. 13:26
МАМЕ...
Куда уходят наши МАМЫ...
Наверно в рай и небеса...
И оставляя в сердце раны...
Нас покидают навсегда...

Куда уходят наши МАМЫ...
Покинув дом, детей, семью..
И где то в небе журавлями...
Так грустно нас к себе зовут...

А может МАМЫ не уходят...
И остаются в наших снах...
Звездой на небе детям светят...
Слезой останутся в глазах...

Ромашкой юною весною...
Игрушкой старенькой в руках...
В ладошках утренней росою...
И в наших любящих сердцах!!!!
( MISHA Skripnik)

А молодость проходит безвозвратно,
На волосы разбрызгав серебро…
И не вернуть года уже обратно…
И прошлое быльем все поросло…
И каждый день к нам ближе наша старость…
И сил все меньше, и здоровье уж не то…
И все быстрей приходит к нам усталость…
Морщинок сеточка упала на лицо…
В душе все так же молодость играет!
В глазах таится грустная тоска…
И зеркало уже напоминает,
Что молодость почти уже прошла…
Не хочется стареть! Но к сожаленью,
Господь нас, грешных, всех так сотворил,
Что каждый будет преданный забвенью…
И все получит то, что заслужил!

© Елена Валевская, 2017

Возвращение
Геннадий Коган
Однажды человек с работы шёл домой
И возле дома ему плохо стало.
Кричит соседка: " Люди, он ещё живой,
Но времени у нас совсем уж мало. "

Надежды не теряя на исход судьбы,
Спасала врач жизнь своему соседу,
Надеялась на годы опыта борьбы,
Чтоб без сомнений одержать победу.

Его соседка - друг и знаменитый врач,
Пришла на помощь первой, как пристало,
Ни разу не было в работе неудач,
Но сердце друга биться перестало.

Стремительно летит душа на яркий свет
По длинному туннелю во Вселенной,
И, вспоминая утренний земной рассвет,
Мечтала о семье своей бесценной.

У райских врат её Всевышний сам встречал,
И ангелы вокруг души кружились,
Как много лиц знакомых Бог ей показал,
Которые когда-то возносились.

Душа увидела отца и мать свою,
Ей захотелось с ними там остаться:
" Позволь, Всевышний, поселиться мне в раю,
Чтоб к близким и родным могла прижаться. "

Бог быстро свою книгу судеб просмотрел,
Потом на ангелов взглянул сурово,
Он в этой книге жизни всё предусмотрел,
Но ангелы забрали в рай другого.

" Ошиблись ангелы мои, взяв жизнь твою,
Лети, душа, к жене и детям смело,
Ещё не время принимать тебя в Раю,
Скорее возвращайся в своё тело. "

И в тот же миг душа на землю вновь вернулась,
В привычном теле, снова обретя покой,
А врач-подруга ему нежно улыбнулась
И прошептала: " С возвращеньем, дорогой. "

Всю мудрость жизни познаешь с годами,
Когда сто раз споткнувшись упадешь,
Когда лежишь с закрытыми глазами
Встает вопрос. Ты правильно живешь?

Ошибки в жизни придают лишь силы,
Все для того, чтоб их не повторять.
И не дай Бог тебе сидеть уныло,
-" Мне не везет!"-упорно бормотать.

Уныние всегда плохой советчик,
Гони его поганою метлой,
Тогда твой шаг не будет опрометчив
И ты окрепнешь силой и душой.

Приходит помощь свыше тем, кто хочет
Добиться цели и идти вперед,
Не к тем, кто над чужой бедой хохочет
И к чувствам долга, холоден как лед.

Пусть вдалеке мерцают лишь зарницы
От звезд, не уготованных судьбой.
Покрепче ухвати свою синицу,
Пока журавль парит над головой.


© Copyright: Татьяна Лаптева, 2011
Регистрационный номер №0001683
Фотограф Олег Титов

Больному
Есть горячее солнце, наивные дети,
Драгоценная радость мелодий и книг.
Если нет — то ведь были, ведь были на свете
И Бетховен, и Пушкин, и Гейне, и Григ...

Есть незримое творчество в каждом мгновеньи -
В умном слове, в улыбке, в сиянии глаз.
Будь творцом! Созидай золотые мгновенья.
В каждом дне есть раздумье и пряный экстаз...

Бесконечно позорно в припадке печали
Добровольно исчезнуть, как тень на стекле.
Разве Новые Встречи уже отсияли?
Разве только собаки живут на земле?

Если сам я угрюм, как голландская сажа
(Улыбнись, улыбнись на сравненье моё!),
Этот чёрный румянец — налёт от дренажа,
Это Муза меня подняла на копьё.

Подожди! Я сживусь со своим новосельем -
Как весенний скворец запою на копье!
Оглушу твои уши цыганским весельем!
Дай лишь срок разобраться в проклятом тряпье.

Оставайся! Так мало здесь чутких и честных...
Оставайся! Лишь в них оправданье земли.
Адресов я не знаю — ищи неизвестных,
Как и ты, неподвижно лежащих в пыли.

Если лучшие будут бросаться в пролёты,
Скиснет мир от бескрылых гиен и тупиц!
Полюби безотчётную радость полёта...
Разверни свою душу до полных границ.

Будь женой или мужем, сестрой или братом,
Акушеркой, художником, нянькой, врачом,
Отдавай — и, дрожа, не тянись за возвратом.
Все сердца открываются этим ключом.

Есть ещё острова одиночества мысли.
Будь умён и не бойся на них отдыхать.
Там обрывы над тёмной водою нависли -
Можешь думать... и камешки в воду бросать...

А вопросы... Вопросы не знают ответа -
Налетят, разожгут и умчатся, как корь.
Соломон нам оставил два мудрых совета:
Убегай от тоски и с глупцами не спорь.

Есть горячее солнце, наивные дети,
Драгоценная радость мелодий и книг.
Если нет — то ведь были, ведь были на свете
И Бетховен, и Пушкин, и Гейне, и Григ...

Есть незримое творчество в каждом мгновеньи -
В умном слове, в улыбке, в сиянии глаз.
Будь творцом! Созидай золотые мгновенья.
В каждом дне есть раздумье и пряный экстаз...

Бесконечно позорно в припадке печали
Добровольно исчезнуть, как тень на стекле.
Разве Новые Встречи уже отсияли?
Разве только собаки живут на земле?

Если сам я угрюм, как голландская сажа
(Улыбнись, улыбнись на сравненье моё!),
Этот чёрный румянец — налёт от дренажа,
Это Муза меня подняла на копьё.

Подожди! Я сживусь со своим новосельем -
Как весенний скворец запою на копье!
Оглушу твои уши цыганским весельем!
Дай лишь срок разобраться в проклятом тряпье.

Оставайся! Так мало здесь чутких и честных...
Оставайся! Лишь в них оправданье земли.
Адресов я не знаю — ищи неизвестных,
Как и ты, неподвижно лежащих в пыли.

Если лучшие будут бросаться в пролёты,
Скиснет мир от бескрылых гиен и тупиц!
Полюби безотчётную радость полёта...
Разверни свою душу до полных границ.

Будь женой или мужем, сестрой или братом,
Акушеркой, художником, нянькой, врачом,
Отдавай — и, дрожа, не тянись за возвратом.
Все сердца открываются этим ключом.

Есть ещё острова одиночества мысли.
Будь умён и не бойся на них отдыхать.
Там обрывы над тёмной водою нависли -
Можешь думать... и камешки в воду бросать...

А вопросы... Вопросы не знают ответа -
Налетят, разожгут и умчатся, как корь.
Соломон нам оставил два мудрых совета:
Убегай от тоски и с глупцами не спорь.

Саша Чёрный, 1910

Сильвер Сильвер
Вчера в 7:13
Горжусь, что женщиной любим,
На свете выше нет награды,
Из миллионов я один,
На ком, остановила взгляд ты!
***
И сразу вспыхнула душа,
Мне захотелось без причины,
Сказать всем женщинам слова,
Слова достойные мужчины!
***
Пусть на земле царит любовь,
Для вас, любимых и желанных,
Пусть с вами будет сладкой ночь,
И в жизни будьте смыслом главным!
***
Что б звёзды сыпались с небес,
И всюду розы расцветали...
И что любовь нужна для всех,
Мы никогда не забывали!
***
А я,теперь, в миру один,
Но помню наши звездопады…
Какой был женщиной любим,
На свете выше нет награды!
***
)) иллюстрация взята из интернета...
© Copyright: Сильвер13, 2010
Свидетельство о публикации №110111802145

С каждым годом дороже все даты...Это горько и сладко, ребята...Каждым мигом должны наслаждаться...Ни за что, никогда - не сдаваться...Время мчит нас всегда в неизвестность...Споры, ссоры, слова - бесполезность...Мы теряем минуты на глупость...Где же наша Вселенская мудрость? Много в жизни вопросов, ответов...Много в жизни и тайн, и секретов...Но прошу Вас, друзья, не забудьте...
Жизнь - мгновение... не обессудьте...А мы глупо ведем себя...всуе...И прожить бесполезно рискуем...Мы хотим получить всё и сразу...Чтоб надёжно лишь, как по заказу...Но отдать...и тепло, и надежду...Не спешим, балансируем между...
Обижаемся, дуемся, злимся...Не задумались? Не возвратимся...В этот мир, что нам дарит природа...Мы все временны - есть миг ухода...С каждым годом дороже все даты...Это горько и сладко, ребята...

© Copyright: Циля Вайнер, 2018

Misha Skripnik
18 мая в 11:02 ·
Что женщина хочет? Спросите у неба...
Спокойствия в доме, уюта и хлеба...
Что женщина хочет? - спросите у солнца....
Огромной любви без конца и до донца...

Что женщина хочет? - подскажет пусть ветер...
Чтоб мир был прекрасен, надёжен и светел....
Чтоб сон убаюкивал в тёплой постели....
И вместо будильника птицы чтоб пели....

Чтоб ей восхищались, её почитали...
Чтоб самой любимой её называли....
Чтоб рядом всегда был надёжный мужчина....
Весёлый и умный - её половина....

О ЛЮБВИ. ЗИГЗАГ

Суббота, 29 Апреля 2017 г. 08:11 редактировать + в цитатник
О любви. Зигзаг
Вера Маленькая
- Убегаешь? Убегай!

Женщина кричит, захлебываясь, в истерике, путая слова. Мужчина спокойно собирает сумку. Месяц пылкой любви. Тысячи нежных и страстных слов. Дурман объятий. Казалось, навсегда, а он собирает сумку.

- Постой! - жалобно просит она. - Вспомни самое лучшее во мне.

- Не унижайся, - бесстрастно говорит он.

Он идет по шумной, веселой улице. Вот кафе, можно в него заглянуть. Вот красивая девушка. Можно познакомиться. А небо такое ясное. Можно выпить с девушкой кофе. Сесть вместе с ней в самолет и уехать к морю. Плавать. Ни о чем не думать, гладить ее упругую кожу, окунувшись в теплую соленую воду, дурачиться.

- Девушка, хотите к морю?

- К какому? - деловито спрашивает она.

- Можно к Красному, можно к Черному, - смеется он и идет дальше.

Вот троллейбус. Старый родной троллейбус. Он довезет до дома. И мама спросит: «Что же ты не звонил, сынок?» Он потрется о родную щеку и наврет:

- Такая уж серьезная была командировка. Но я чувствовал, что у тебя все в порядке.

А вот телефон-автомат. Можно позвонить маме прежде, чем сесть в троллейбус. И к его приходу она разогреет обед, накроет стол кружевной скатертью.

- Ты идешь домой, сынок? - спрашивает мама. - Ну и славно. Я соскучилась. Как твой роман?

Мужчине весело:

- Тебе не соврешь, а роман кончился. Так хорошо быть свободным. Кстати, надо купить мобильник, я его потерял.

А вот дом, в котором живет друг. Можно зайти и оторваться. Выпить. Поговорить за жизнь, сыграть на гитаре или врубить шансон. Мама чуть - чуть подождет.

- Привет! - радуется друг, - я женюсь. Не успел тебе сообщить...

Можно сделать комплимент невесте друга. Поцеловать руку. Пройти в гостиную, плюхнуться на мягкий диван и тихо понаблюдать за домашней мозаикой счастья. Не будет шансона. Ну и фиг с ним! А можно сразу попрощаться и идти.

Город большой, за городом луг, лес. Можно снять легкую куртку и, раскинув руки, полежать на нежно - зеленой траве, вслушиваясь в звенящую тишину. И расслабиться... И ощутить ликование в душе, потому что жизнь прекрасна.

Можно сорвать цветок, все - равно какой, и принести его женщине - маме, невесте друга, случайной прохожей...

Он не едет за город. Не ложится на землю. Не срывает цветок... Улицы, лица, голоса, шум автомобилей... Ветер и солнце. А что еще надо? Сегодня что еще надо? Завтра он придет в офис. Серьезный и строгий. Окунется в дела, построжит подчиненных. Но это завтра.

Остро хочется терпкого гранатового сока. Это очень красиво - бокал гранатового сока в лучах солнца. Можно нарисовать, а можно сочинить песню о гранатовом цвете... О соке и цвете!

***

Женщина чистит гранат. Руки и губы измазаны соком. Уж лучше бы любить яблоки! Уж лучше бы жить тихо и просто - варить варенье, пить чай с мятой и смородиновым листом, печь пироги, а замуж выйти за спокойного, неприметного мужчину в скромной футболке. И родить детей. И быть счастливой. А этот! Этот вошел в ее жизнь так красиво, так сочно, как сок граната, а ушел просто, аккуратно собрав вещи... Выжал и оставил!

Сок струится по пальцам, капает на ковер. Сок, похожий на кровь... В узкой вазе бордовая роза, которую он подарил ей вчера вечером. Шипы укололи ладонь. Было больно... Целовал. Все вчера. Все вчера! Как ужасны расставания, истерики, боль. Лучше не любить. Не знать, как сердце обливается кровью. Кровью. похожей на гранатовый сок. Она возьмет себя в руки. И никогда больше! Ни за что! Тихий муж будет жалеть ее и лелеять и как - нибудь ласково называть - лапонькой, заинькой... Никогда больше!

***

Мужчина хмурится:

- Что за блажь? Почему так хочется гранатового сока?

Он покупает большую бутылку, пьет и морщится:

- Это не гранатовый сок. Нет!

Вот и вечер. Можно пойти к женщине, когда - то близкой. Можно остаться до утра. Но ноги ведут к другой улице, другому дому... На душе у мужчины тепло и тревожно: «Она, должно быть, чистит десятый гранат подряд. И пальцы, ладони измазаны соком, - думает он легко, как будто и не было отчаянного утреннего «Беги!» Что он такое странное ей сказал? Чужая женщина! Что за нелепость? Просто немного устал от нежности. Нежность душит, когда ее очень много.

Вот и дверь. Можно позвонить... Заплаканные зеленые глаза. Тонкие пальцы измазаны соком...

- Я твой, - торопится сказать он, - только сегодня немного сошел с ума. Прости.

Можно войти и обругать себя последними словами, а можно все обратить в шутку. Но как прикоснуться к этим дорогим рукам, чтобы они не оттолкнули?
Вера Маленькая

Зеркало
Юрий Касаткин
Огромное зеркало, площадью с озеро,
Лежит отражает в себе облака.
Плывут они тихо в нём, синие с проседью,
И нежно на лист мой ложится строка.

Ведь я очарован им, зеркалом – озером,
Такая картина бывает лишь раз.
Хочу задержать то мгновение росчерком,
Жаль вам не видать, в этот миг моих глаз.

Плывут облака тихо, словно лебёдушки,
Их нежность такая, что не описать,
А рядом с водою притихшие ивушки,
Хотят мне о чём-то своём прошептать.

И чувства мои сейчас ими встревожены,
И сердце моё хочет это продлить.
И хочется жить, любоваться пейзажами,
Огромную жизнь, малым сердцем любить.
пятница, 22 февраля 2008 г.

Как-то в интернете мне попались такие слова: «Как женщина думает о мужчине, таким он и становится. Поразительная вещь. Так всегда бывает. И ничего с этим нельзя сделать. Это как тайна какая-то, понимаете?
Женская сила так сильна, она так тонко действует, что ничего нельзя сделать. Если женщина тебя считает ничтожеством, ты становишься ничтожеством. Ужасная сила, разрушительная. С другой стороны, женщина считает: «Очень хорошо. Мне такой мужчина нужен. Это мой человек», — сразу, он тут же меняется, начинает расцветать». Олег Торсунов.
И я задумалась. Думала долго, некоторые моменты проживала в своей жизни. А сегодня решила поделиться с вами этими мыслями:
он неудачник,
ему нельзя доверять,
он ни на что не способен,
у него ничего не получится,
я достойна лучшего,
он обязательно должен измениться,
у него много недостатков.
Этот список может быть бесконечным, если вовремя не остановиться. Этим списком мы постоянно делимся со своими подругами, с мамой, а если и не делимся, то прокручиваем постоянно в своей голове.
Почему мы это делаем?

— Нам кажется, что мы сможем его изменить, и тогда сразу же изменится наша жизнь, и мы станем доброй, любящей, нежной. Только пусть он сначала перестанет играть в компьютер, начнет зарабатывать столько, сколько я хочу, пригласит куда-нибудь, подарит что-нибудь. Пусть изменится.

Мы ждем изменений от мужчины только потому, что застряли в детстве и не хотим смотреть на себя и на свою жизнь. Это очень наивная мечта – думать, что если мужчина исправит свои недостатки, я стану счастливой. Зацикливание на недостатках другого человека позволяет сидеть и не решать собственные проблемы.

Обсуждая другого, мы не смотрим на себя. На свои недостатки и проблемы смотреть тяжелее и болезненнее, и если быть честной с самой собой, то их придется исправлять. Куда легче заняться исправлением недостатков мужа, и как сладко пожаловаться на него другим и получить одобрение окружающих. Я – хорошая, плохой – он.

— Осуждая мужа, мы возвышаемся над ним, считаем себя лучше и умнее. Мы не знаем, как по-другому заслужить внимание. Нам не хватает собственного признания. Возвышаясь, мы получаем, таким образом, одобрение.

— Мы знаем, что критиковать и говорить плохие слова своему мужу не нужно, нас учат этому со всех страниц интернета и журналов, что он уйдет, найдет любовницу. Когда нам плохо, и у нас на душе кошки скребут, мы думаем об этом в последнюю очередь. Нам нужно выплеснуть негатив. Мы не можем хранить это в своей душе и ищем того, на кого можно вылить.

— Мы жалуемся и обсуждаем своего мужа, так как хотим, чтобы нас пожалели, поддержали, мы не чувствуем в себе взрослую силу, нам не на что опереться внутри. Мы не знаем, что делать с чувством бессилия. Мы не знаем, как изменить свою жизнь самостоятельно. Мы идем «опираться» на других, в надежде, что они изменят нашу жизнь. Очень наивные и детские представления, не правда ли?

— Если мы жалуемся на мужа подругам или маме, мы пытаемся выгородить себя и заручится их поддержкой. Это такой детский самообман.

— Говоря ему или о нем, что он такой плохой, мы подсознательно хотим ему отомстить за то, что он не делает нас счастливыми. Тем самым, внутренне мы блокируем поступление энергии к мужу и не поддерживаем его. «Ты плохой — вот и пусть у тебя ничего не получается!». А когда у него действительно ничего не получается, мы еще больше злимся и обижаемся на него. И попадаем в замкнутый круг.
К чему это приводит?

— Когда женщина говорит или думает о мужчине плохо, она его не уважает, она отдаляется в мыслях от него, она не поддерживает его энергетически. У него все валится из рук, дела не складываются, деньги не зарабатываются, он покупает расслабляющие напитки, и мы естественно еще больше убеждаемся в своей правоте, что он не достоин уважения. Мы входим в замкнутый круг. Мужчина бессилен в этой ситуации что- либо изменить.

— Если не остановиться, то всегда найдется, что покритиковать. Это порочная практика – думаем плохо, говорим плохо подругам, маме и еще больше убеждаем себя в своей правоте, тем самым разрушая не только отношения, но и себя.

— Это расшатывает нервную систему, огрубляет женское сердце, мы отравляем свою душу, загрязняем свое тело негативом и злом. И еще при этом храним и передаем это дальше.

— Негативные мысли забирают огромное количество энергии. Женское участие, женская энергия, женское одобрение для мужчины – это топливо для всех свершений и достижений. Когда женщина плохо думает о муже, у него нет шансов преуспеть и быть для вас хорошим.

— Женщины, не уважая своего мужа, показывают это своим детям. Теперь вспомните и ответьте на вопрос:
Ваша мама уважала вашего папу? Как вы это поняли? Просто чувствовали. Детям ничего не нужно объяснять и рассказывать, они это всегда знают, и если вы не уважаете своего мужа:
дети плохо учатся, они, таким образом, протестуют;
не слушаются вас, хамят, грубят;
делают все наоборот, связываются с плохими компаниями, начинают осваивать вредные привычки;
они не могут создать отношений в дальнейшем.

У неуважения к мужу высокая цена.

— Обсуждая своего мужа с другими, вы получите много советов: что «он вам не пара», что «нужно развестись». Ведь в этих обсуждениях вы слушаете не себя и не свое сердце. Вы слушаете чужих людей.

— Когда вы обсуждаете мужа с мамой, вы тем самым сохраняете прочную невидимую связь с ней, вы остаетесь ребенком. Вы идете против мужа, объединяясь с мамой, вы в каком-то смысле предаете его. Мама всегда пожалеет своего ребенка и поругает обидчика. Но, что это даст вам? То, что мама перестанет уважать вашего мужа. И потом вам придется восстанавливать перед ней его авторитет и его статус. Будьте честными – если он плохой, уйдите от него и живите с мамой.

— Вы поделитесь с подругой в надежде получить поддержку и одобрение, а эти подробности пойдут дальше из уст в уста, там и про вас скажут, и понеслось. Ваше имя тоже добрым не останется. Стоит ли этим заниматься? Или вы наивно предполагаете, что подруга молчит, как партизан?

— Когда вы говорите плохо о муже, вы считаете себя лучше. Вы культивируете свою гордыню. Когда женщина плохо говорит о муже, она разрывает невидимую связь и начинает жить свою отдельную жизнь. В этот момент семьи нет. Муж начинает жить свою отдельную жизнь. Вы это чувствуете и начинаете подстраховываться и готовить отходные пути. А потом немой вопрос? Почему отношения не сложились. И мы превратились в сожителей?

— Обвиняя мужа, мы подсознательно провоцируем его на «плохое» поведение. Нам и не надо чтобы он менялся. Тогда кого мы будет делать виноватым?

— Любые плохие мысли о себе мужчина считывает, он понимает, что он больше для вас не мужчина мечты, что он для вас больше ничего не значит, и вы его разлюбили, он ложится на диван и начинает мстить вам. Мы снова входим в порочный круг. На диване он слышит еще много о себе того, чего не знал, а мы надеемся поднять его на подвиги.

Вместе сходим за водой - песенка о любви
Геннадий Коган
Я тебя искал везде,
А нашёл в родном селе,
Возле дома ты сидишь
И одна опять грустишь.

Милая, давай с тобой
Вместе сходим за водой,
У колодца постоим,
О любви поговорим.

Что ж ты, милая, молчишь,
О любви не говоришь,
Только слушаешь меня,
Свой платочек теребя.

Ты скажи, любовь моя,
Выйдешь замуж за меня?
Два колечка я куплю,
Создадим семью свою.

Я давно в тебя влюбился,
Так страдал и так томился,
Коль тебе я тоже мил,
Вместе жить с тобой решил.

Мужем стать тебе готов,
Завтра же пошлю сватов,
Станешь ты моей женой,
Заживём в любви с тобой.

Вижу - глазки засверкали,
Щёчки розовыми стали,
Мой букетик ты взяла
И согласье мне далаВместе сходим за водой - песенка о любви
Геннадий Коган
Я тебя искал везде,
А нашёл в родном селе,
Возле дома ты сидишь
И одна опять грустишь.

Милая, давай с тобой
Вместе сходим за водой,
У колодца постоим,
О любви поговорим.

Что ж ты, милая, молчишь,
О любви не говоришь,
Только слушаешь меня,
Свой платочек теребя.

Ты скажи, любовь моя,
Выйдешь замуж за меня?
Два колечка я куплю,
Создадим семью свою.

Я давно в тебя влюбился,
Так страдал и так томился,
Коль тебе я тоже мил,
Вместе жить с тобой решил.

Мужем стать тебе готов,
Завтра же пошлю сватов,
Станешь ты моей женой,
Заживём в любви с тобой.

Вижу - глазки засверкали,
Щёчки розовыми стали,
Мой букетик ты взяла
И согласье мне дала

Одиночка
Марина Терехова 2
-Одиночка,разведёнка-
Злые языки во след,
-И одна растит ребёнка,
Жаль её, ведь счастья нет!
Головой тряхну упрямо
И обидчикам скажу:
-Это счастье,что я мама,
А обноски не ношу.
-Одиночка,разведёнка-
Злые языки во след.
-Только ложь с изменой вовсе
Не нужны мне на обед.
В чувства нежные я верю
И готова полюбить,
Но разменною монетой
Не заставишь меня быть.
-Одиночка,разведёнка-
Злые языки во след.
Я всем счастья пожелаю,
Чтобы жизнь текла без бед