Зачем ты лжешь, что мною ты забыт?
Когда бы вправду я тебя забыла,
то в памяти моей бы место было,
где ты, пусть позабытый мной, укрыт.

Но я - и память это подтвердит -
к тебе ни разу мысль не обратила,
мне даже и на ум не приходило,
что стану я источником обид.

Твое понятно было б обвиненье,
когда б ты был любим иль хоть питал
надежду на мое благоволенье.

Но сей победы ты не одержал.
Пойми: тебя не помнить - не забвенье,
скорей уж это памяти провал.

Читатель мой, мои стихи
столь далеки от идеала...
Одно достоинство у них -
что я сама ценю их мало.

Я не хочу их ни бранить,
ни проявлять к ним снисхожденья,
дабы никто не возомнил,
что я им придаю значенье.

Не почитателя я тщусь
найти в тебе, мой добрый гений,
но беспристрастного судью
моих бесхитростных творений.

В сужденьях независим ты,
судью честней найду едва ли, -
суди ж меня - мои стихи
меня навек с тобой связали.

Суди. На свете ничего
нет выше разума от века.
Не посягает даже бог
на разуменье человека.

Любой твой приговор приму,
суди меня как можно строже:
коль нелицеприятен суд -
чем он суровей, тем дороже.

Придворной Музе угодить
ты сможешь при одном условье:
злословьем в меру поперчив,
ей кушанье из славословья.

А я равно твоя слуга,
придусь иль нет тебе по нраву:
придусь - так не жалей похвал,
а нет - брани меня по праву.

Могла бы про свои стихи
сказать себе я в оправданье,
что переписывают их
подчас без должного вниманья,

что неразборчива рука
у переписчика иного, -
а если буква неверна,
то сразу умирает слово,

что я сама порой спешу,
жалея на отделку время,
что слишком краток мой досуг,
обязанностей тяжко бремя,

что нездоровье подвело,
что я в заботах с головою,
что и сейчас мое перо
спешит, пришпоренное мною.

В моих словах, надеюсь я,
ты не усмотришь доказательств
того, что я в своих грехах
виню стеченье обстоятельств.

Своим стихам, читатель мой,
поверь, сама я знаю цену;
но твой мне важен приговор, -
стихи выходят на арену...

Тебе на суд их отдаю:
хвали, брани их с миной строгой,
и пусть стихи мои идут
им предназначенной дорогой.

Но помни, что в твоих руках
всего лишь проба, и покуда
ты не распробуешь куска,
не торопись порочить блюдо.

Ужель, скажи, над разумом твоим
победу злая ревность одержала?
И от ее отравленного жала
ты тягостным безумьем одержим?

Ужель конец любви столь нестерпим,
что ты возненавидел и начало?
Но вспомни - ведь любовь не обещала
тебе, что вечно будешь ты любим.

Все скоропреходяще. И в бесстрастье
жестоком все уносит жизни бег...
Остановить его - не в нашей власти.

Но, заблуждаясь горько, человек
не верит в то, что и любовь и счастье
даются лишь на время, не навек.

Портрет мой не хвали - он непохож:
здесь чванного искусства ухищренья
и красок хитроумное сплетенье
глазам внушают вкрадчивую ложь.

Не льсти мне, лесть, ведь все равно ты лжешь:
неумолимо времени теченье,
непобедимы старость и забвенье,
от них, как ни надейся, не уйдешь.

И твоему усердью я не рада:
ты - слабый ветер в мертвых парусах,
от рока ненадежная ограда,

блуждающее в немощных мечтах
желание. И беспристрастье взгляда
здесь обнаружит призрак, тленье, прах.

Один влюбленный - здесь, вдали - другой,
и каждого из них судьба злосчастна:
в одном бушует ревность - и напрасно,
другой утратил неспроста покой.

Но гнев ревнивец сдерживает свой,
на поворот судьбы надеясь страстно,
и шлет изгнанник пени ежечасно,
увы, исход предвидя роковой.

Хоть ревность тоже муками чревата,
но смотришь - то в отчаянье она,
то сызнова надеждами богата.

В разлуке же душа их лишена:
разлука ведь сама почти утрата,
в ней горшая из мук заключена.

Великолепья пышного полна,
о роза, ты - источник восхищенья!
Была природой при своем рожденье
ты в пурпур и кармин облачена.

Так радуйся, пока тебе дана,
увы, недолгая пора цветенья;
пусть завтра смерть придет, но наслажденья,
что ты вкусишь, не отберет она.

Она сорвет тебя рукой бесстрастной,
но мнить себя должна счастливой ты,
что умираешь юной и прекрасной.

Чем видеть, как прелестные черты
уродуются старостью ужасной, -
уж лучше смерть в расцвете красоты.

СОНЕТ,
в котором поэтесса опровергает восхваления,
расточаемые ее портрету пристрастной лестью

Портрет мой не хвали - он непохож:
здесь чванного искусства ухищренья
и красок хитроумное сплетенье
глазам внушают вкрадчивую ложь.

Не льсти мне, лесть, ведь все равно ты лжешь:
неумолимо времени теченье,
непобедимы старость и забвенье,
от них, как ни надейся, не уйдешь.

И твоему усердью я не рада:
ты - слабый ветер в мертвых парусах,
от рока ненадежная ограда,

блуждающее в немощных мечтах
желание. И беспристрастье взгляда
здесь обнаружит призрак, тленье, прах.

СОНЕТ,
в котором любовь ищет защиты от любовных мук

Ни разлюбить не в силах, ни простить,
не в силах ни уйти я, ни остаться;
есть множество причин, чтоб нам расстаться,
одна причина есть, чтоб вместе быть.

Ты боль мою не хочешь облегчить, -
и сердцу прикажу я разорваться:
наполовину ненависти сдаться,
наполовину продолжать любить.

Больной любви в тебе лишь исцеленье:
так не давай же воли злым укорам,
и так уж сердце рвется пополам...

Поверь, твои упреки, подозренья
любви послужат смертным приговором,
и ненависти сердце я отдам.

Хуана Инес де ла Крус

Памятник Хуане де ла Крус в Мадриде, дар мексиканского народа народу Испании

Читатель мой, мои стихи
столь далеки от идеала...
Одно достоинство у них -
что я сама ценю их мало.

Я не хочу их ни бранить,
ни проявлять к ним снисхожденья,
дабы никто не возомнил,
что я им придаю значенье.

Не почитателя я тщусь
найти в тебе, мой добрый гений,
но беспристрастного судью
моих бесхитростных творений.

В сужденьях независим ты,
судью честней найду едва ли, -
суди ж меня - мои стихи
меня навек с тобой связали.

Суди. На свете ничего
нет выше разума от века.
Не посягает даже бог
на разуменье человека.

Любой твой приговор приму,
суди меня как можно строже:
коль нелицеприятен суд -
чем он суровей, тем дороже.

Придворной Музе угодить
ты сможешь при одном условье:
злословьем в меру поперчив,
ей кушанье из славословья.

А я равно твоя слуга,
придусь иль нет тебе по нраву:
придусь - так не жалей похвал,
а нет - брани меня по праву.

Могла бы про свои стихи
сказать себе я в оправданье,
что переписывают их
подчас без должного вниманья,

что неразборчива рука
у переписчика иного, -
а если буква неверна,
то сразу умирает слово,

что я сама порой спешу,
жалея на отделку время,
что слишком краток мой досуг,
обязанностей тяжко бремя,

что нездоровье подвело,
что я в заботах с головою,
что и сейчас мое перо
спешит, пришпоренное мною.

В моих словах, надеюсь я,
ты не усмотришь доказательств
того, что я в своих грехах
виню стеченье обстоятельств.

Своим стихам, читатель мой,
поверь, сама я знаю цену;
но твой мне важен приговор, -
стихи выходят на арену...

Тебе на суд их отдаю:
хвали, брани их с миной строгой,
и пусть стихи мои идут
им предназначенной дорогой.

Но помни, что в твоих руках
всего лишь проба, и покуда
ты не распробуешь куска,
не торопись порочить блюдо.

Хуана Инес де Асбахе-и-Рамирес родилась 12 ноября 1651 года неподалеку от Мехико, в деревне Сан-Мигель-де-Непантла. Её родители, как предполагают, не были обвенчаны, и потому Хуана и две её старшие сестры записаны в приходских книгах как «дети Церкви», то есть незаконнорожденные.

К 6 годам она научилась писать, шить и вышивать, что в те времена составляло полное образование женщины. К восьми годам Хуана прочла всю библиотеку деда, включая труды по философии, богословию и медицине.

В 9 лет она рассталась с семьей: мать отправила её в Мехико к дяде и тете, богатым родственникам, вхожим во дворец вице-короля. По счастливой случайности они разглядели в девочке способности, предоставив Хуане возможность учиться. Новый курс самообразования включал литературу, естественные науки, математику, философию, теологию и иностранные языки. Ко всему этому Хуана выросла красавицей: светло-карие широко поставленные глаза, высокий лоб, прямой нос, изящные руки, обаятельная улыбка, живой и дружелюбный характер — все это не могло не привлекать к ней людей.

В 1664 году Хуана была представлена при новом дворе и в кратчайшее время завоевала такую любовь высокой четы, что вице-королева сделала её своей первой фрейлиной. Эту должность она занимала около 5 лет. Тогда же она прославилась написанием стихов на испанском, языке ацтеков, а также на латыни. Писала она и для спектаклей, и для ночных концертов, и для церковных праздников, и для похорон.

Были у Хуаны и недоброжелатели. Однажды кто-то пустил слух, что её знания поверхностны и она умеет лишь внушать, что обладает ими. Для опровержения подобных напраслин вице-король принял решение организовать публичный экзамен, на котором Хуане задавали вопросы по всем отраслям знаний. Но она блестяще справилась с самыми каверзными заданиями.

Что касается личной жизни, то поклонников у Хуаны было множество, и практически все они были серьёзными претендентами на её руку и сердце. Но Хуана отказывала всем соискателям её руки.

В августе 1667 года Хуана сделала первую попытку уйти в монастырь. Но незадолго до этого реформированный устав обители Святого Иосифа ордена Босоногих кармелиток оказался слишком суровым для светской барышни. Она серьёзно заболела и по настоянию врачей покинула обитель спустя три месяца. Тем не менее в феврале 1669 года Хуана вступила в монастырь ордена Святого Иеронима и после короткого послушничества приняла постриг под именем Хуаны Инес де ла Крус.

В 1690 году Хуана написала опровержение на проповедь, составленную монахом-иезуитом Антонио Виэйрой. Совершенно неожиданно её частное письмо было издано. Публикация имела большой успех, однако церковное начальство в Мексике обвинило её в гордыне и пренебрежении монашеской заповедью послушания.


Памятник Хуане де ла Крус в Мадриде, дар мексиканского народа народу Испании
Чтобы восстановить своё доброе имя, сестра Хуана пишет и публикует последнее и, пожалуй, самое известное произведение — «Ответ сестре Филотее», где на примере своей жизни пытается показать, сколь необходимы могут быть для женщины познание и творчество.

Но её духовные руководители настояли на принятии сестрой Хуаной обета бедности. Вместе с обетом бедности она дала обет не прикасаться к перу и бумаге. Мехико пришел в такое волнение от её религиозного рвения, что очередной архиепископ, следуя её примеру, тоже продал все книги, а также драгоценности, антиквариат и даже собственную кровать…

В 1695 году в монастыре началась эпидемия чумы, и, ухаживая за сестрами, она заразилась сама. 17 апреля того же года Хуаны Инес де ла Крус не стало. Сохраняя верность данному обету, она написала завещание на стене кельи пальцем, облитым собственной кровью: «Здесь будут отмечены день, месяц и год моей смерти. Во имя любви Господа и Его Пречистой Матери я молю своих возлюбленных сестер: и двух ныне живущих, и уже ушедших — помянуть меня перед Ним, хотя я была худшей женщиной на свете. Подписано: я, Хуана Инес де ла Крус».

ВЕЛИКОЛЕПЬЯ ПЫШНОГО ПОЛНА...

Великолепья пышного полна ,
о роза, ты - источник восхищенья!
Была природой при своем рожденье
ты в пурпур и кармин облачена.

Так радуйся, пока тебе дана,
увы, недолгая пора цветенья;
пусть завтра смерть придет, но наслажденья,
что ты вкусишь, не отберет она.

Она сорвет тебя рукой бесстрастной,
но мнить себя должна счастливой ты,
что умираешь юной и прекрасной.

Чем видеть, как прелестные черты
уродуются старостью ужасной, -
уж лучше смерть в расцвете красоты.



УЖЕЛЬ, СКАЖИ, НАД РАЗУМОМ ТВОИМ...

Ужель, скажи, над разумом твоим
победу злая ревность одержала?
И от ее отравленного жала
ты тягостным безумьем одержим?

Ужель конец любви столь нестерпим,
что ты возненавидел и начало?
Но вспомни - ведь любовь не обещала
тебе, что вечно будешь ты любим.

Все скоропреходяще. И в бесстрастье
жестоком все уносит жизни бег...
Остановить его - не в нашей власти.

Но, заблуждаясь горько, человек
не верит в то, что и любовь и счастье
даются лишь на время, не навек.



НИ РАЗЛЮБИТЬ НЕ В СИЛАХ, НИ ПРОСТИТЬ...

Ни разлюбить не в силах, ни простить,
не в силах ни уйти я, ни остаться;
есть множество причин, чтоб нам расстаться,
одна причина есть, чтоб вместе быть.

Ты боль мою не хочешь облегчить, -
и сердцу прикажу я разорваться:
наполовину ненависти сдаться,
наполовину продолжать любить.

Больной любви в тебе лишь исцеленье:
так не давай же воли злым укорам,
и так уж сердце рвется пополам...

Поверь, твои упреки, подозренья
любви послужат смертным приговором,
и ненависти сердце я отдам.



ЕГО ЛЮБЛЮ Я, НО НЕ ЛЮБИТ ОН...

Его люблю я, но не любит он,
безмерна скорбь моя, мне жизнь постыла;
а тот, кого презреньем я дарила,
увы, в меня без памяти влюблен.

Сносить любимого надменный тон,
быть может, сил бы у меня хватило,
но день и ночь в моих ушах уныло
звучит немилого докучный стон.

Его влюбленность я ценю так мало:
ведь я другого о любви молю,
но для него любимой я не стала...

Двух безответных чувств я муки длю:
я от любви немилого устала,
от нелюбви любимого скорблю




ТЫ ВИДИШЬ - В РАБСТВО Я ОБРАЩЕНА...

Ты видишь - в рабство я обращена
любовью, и свое существованье
влачить в цепях любви, без обещанья
свободы, я навек осуждена.

Ты видишь - скорбью и тоской полна
моя душа под пытками страданья,
но, корчась на костре, мнит наказанье
чрезмерно мягким для себя она.

Ты видишь - разум от любви теряю
и горько проклинаю свой недуг.
Ты видишь - кровью путь свой окропляю

среди руин обмана и разлук...
Ты видишь? Но тебя я уверяю,
что стоит большего источник мук




ЗАЧЕМ ТЕБЯ, МОЙ НЕДРУГ, ВСЁ СИЛЬНЕЙ...

Зачем тебя, мой недруг, все сильней
и ненавижу я и проклинаю:
я кровью скорпиона меч пятнаю,
кто топчет грязь, сам пачкается в ней.

Твоя любовь была, увы, страшней,
чем смертоносный яд - я умираю...
Столь низок и коварен ты, что знаю:
не стоишь ненависти ты моей.

Себя я ложью пред тобой унижу,
коль скрою, что когда восстановить
хочу былое в памяти, то вижу:

ты ненавистен мне, но, может быть,
то не тебя - себя я ненавижу
за то, что я могла тебя любить.