Сегодня исполняется 50 лет со дня первой в истории аварии на советской атомной подлодке. 4 июля 1961 года на подводной лодке К-19 произошла ядерная авария - впервые на атомных ПЛ СССР. Это был разгар Карибского кризиса, мир находился на грани войны, и К-19 (командир капитан 2 ранга Затеев Н.В.) участвовала в учениях в Северной Атлантике, в непосредственной близости от острова Яй-Майен, где располагалась база НАТО. Взрыв мог быть расценен как военная провокация со стороны СССР, как попытка нанести ядерный удар по побережью Северной Америки. В этом случае ответ со стороны Америки и НАТО был бы неминуем.

Благодаря мужеству восьми членов экипажа ядерной катастрофы не случилось. "Командир БЧ-5 Анатолий Козырев, командиры 1-го дивизиона Юрий Постьев и командир 3-го дивизиона Михаил Красичков, КГДУ лейтенант-инженер Юрий Филин разработали схему монтажа проливки реактора для охлаждения активной зоны. Первым в аварийный отсек спустился лейтенант Борис Корчилов" - таковы были краткие сведения об этой аварии.

Прибыв молодым лейтенантом в Западную Лицу, я также как и лейтенант Борис Корчилов был назначен на первичную должность командиром реакторного отсека. И жил на улице, носящем имя Корчилова. Он погиб, так и не дождавшись наград за свой подвиг.

В Севастополе я жил в квартире напротив Михаила Красичкова, для меня он был дядей Мишей. Он много болел - последствия переоблучения, но остался жив и рассказывал о действиях экипажа в момент аварии. Да и в училище (СВВМИУ), как будущие ядерщики, мы досконально узнали суть аварии.

Основная причина аварии - техническая. Лопнула трубка датчика перепадомера, началась течь первого контура (воды,охлаждающей рактор), но течь не могла привести к такой серьезной аварии какой она стала. Далее, вмешался уже человеческий фактор. В силу неопытности экипажа, отсутствия инструкций по действиям в таких случаях (это была одна из первых АПЛ), в том числе в силу панической боязни первых ядерщиков возникновения ядерного взрыва реактора, отсутствие перепада было принято за остановку главного циркуляционного насоса первого контура (ГЦНПК) и он был остановлен уже фактически. Пущен вспомогательный насос ВЦНПК, но его циркуляция замкнулась через параллельно подключенный ГЦНПК, прибор перепада на насосе, характеризующий его напор,снова не показывал, все из-за той же треснувшей трубки и остановили и ВЦНПК, посчитав, что в 1 контуре уже нет воды, насосы "срывают" и решили сберечь насосы. Вот теперь по сути и начался перегрев реактора. А далее по началось монтирование нештатной системы проливки и подпитки ЯР, которой не было на АПЛ, и которые появились на лодках только после этой аварии. С помощью сварки через вентиляцию компенсирующих решеток собрали систему проливки. Проливка горячего реактора холодной водой из-за отрицательного коэффициента реактивности привела к мощному выбросу мощности ЯР и радиактивного излучения. Это плюс к тем дозам, которые получили ее участники при непосредственной сборке системы. В аппаратной выгородке было пролито большое количество воды, которое при нагреве начала испаряться, вахтенный отсека матрос Пермитин не смог выйти из-за повысившегося давления в аппаратной выгородке,которое прижало дверь (ее не смогли открыть ни изнутри, ни снаружи). Он погиб, сварился в парах воды.

Сто двадцать минут потребовалось экипажу для монтирования нештатной системы охлаждения атомного реактора. За это время 8 человек получили огромные (от 5000 до 6000 бэр) дозы облучения (допустимая годовая доза для сравнения - 5 бэр), остальные надышались радиоактивных испарений, но ЯР удалось "расхолодить" и избежать ядерного взрыва, которого по сути и боялись. Уже через два часа у моряков начали проявляться признаки лучевой болезни.

Все побывавшие за стальной переборкой, лежали пластом. «Получившие облучение, буквально тут же начали распухать. Лица покраснели. Через два часа из-под волос на голове потекла сукровица. Вскоре на глаза, распухшие губы трудно было смотреть: обезображены они были полностью. Еле ворочая языком, люди жаловались на боли во всем теле. Майор Косач давал им таблетки KJ (калий-йод), хотя наверняка понимал: все это ерунда…»

«К-19» находилась в тяжелейшем положении. Дважды возникал пожар в реакторной выгородке, где температуру сбить было невозможно. Прервалась связь с берегом — радиопередатчики остались без питания. По мере поливки реактора водой (через нештатную систему) трубопроводы превратились в опасный источник радиации. Чтобы хоть как-то снизить тяжесть последствий, командир приказал вывести личный состав, не занятый спасательными работами и вахтой, на верхнюю палубу.

Около 10 часов лодка шла в район где могли быть наши корабли и только там повстречались с нашей дизельной лодкой принимавшей участие в этих учениях и её помощью была установлена связь с командованием и доложено об аварии.

На борт «С-270» перенесли на носилках трех тяжелобольных — лейтенанта Бориса Корчилова, главного старшину Бориса Рыжикова и старшину 1-й статьи Юрия Ордочкина. Другие восемь человек сумели перейти самостоятельно. Едва эти 11 человек разместились в первом отсеке лодки, как в нем поднялся уровень радиации до 9 рентген в час, особенно он, повышался, когда их тошнило. Так "фонили" эти ребята!

Облученный экипаж по приказу оставил атомоход и был переведен на ПЛ «С-270» и «С-159» и отправлен в базу, Затеев последним покинул корабль. Охранять ракетоносец до подхода надводных кораблей оставили ПЛ «С-266» с готовыми к стрельбе торпедными аппаратами. На траверзе мыса Нордкин тяжелобольных подводников после нескольких попыток перегрузили на эсминцы. В Полярном всех их ждали санитарные машины для отправки в морской госпиталь. Группу Корчилова увезли в Москву в институт биофизики. Оставшимся в госпитале членам экипажа политработники и врачи заявили о пустячности болезней, но тут из Москвы пришло сообщение, что 10 июля скончались лейтенант Корчилов, старшина первой статьи Ордочкин и старшина 2-й статьи Кашенков. Они умирали, друг за другом, 13 июля не стало и матроса Харитонова, а ведь совсем недавно 4 апреля он отметил своё двадцатилетие.

Трагедии в Баренцевом море сразу был присвоен гриф «секретно». Словно и не было подвига подводников, своими телами закрывших взбесившийся реактор. Переоблученных моряков Институт биофизики захоронил в свинцовых гробах, тайно, не сообщив о месте даже родственникам. Обнаружил захоронение совершенно случайно один из оставшихся в живых членов экипажа лодки: привез хоронить родственника и наткнулся на неприметные могилы…

 Старшина 1-й статьи Юрий Ордочкин, старшина 2-й статьи Евгений Кошенков, матросы Семен Пеньков, Николай Савкин, Валерий Харитонов были похоронены на Кузьминском кладбище в Москве, лейтенант Борис Корчилов и капитан-лейтенант Юрий Поветьев – на Красненьком кладбище в Ленинграде, главный старшина Борис Рыжиков – на Зеленогорском кладбище под Ленинградом.

Московское начальство пыталось в свершившейся трагедии обвинить моряков. Честь экипажа спас академик А. П. Александров, именно он убедил Н. С. Хрущева что действия экипажа по созданию системы аварийного охлаждения реактора были правильными и самоотверженными, что аварийный корабль моряки не бросили, а оставили, грамотно переведя реакторы в нерабочее состояние и подготовив лодку к буксировке. Еще в госпитале, после совета с офицерами, командир «К-19» Н. В. Затеев представил Бориса Корчилова, Юрия Ордочкина, Семена Пенькова к званию Героя Советского Союза, но звание не присвоили тогда никому. Н. С. Хрущев якобы сказал: мы за аварии не награждаем. Тем не менее, закрытым Указом Президиума Верховного Совета СССР от 5 августа 1961г. все непосредственные участники ремонтных работ в реакторном отсеке 49 человек были награждены орденами с формулировкой «За мужество и героизм». А в октябре 1961г. состоялось совещание, на котором решался вопрос о продолжении строительства подводного атомного флота. Продолжение строительства было признано целесообразным, при этом случившееся с «К-19» было учтено.