Воспоминания княгини С.В. Мещерской (часть 2).

В 1813 году постигло графа и графиню первое великое семейное горе - их сын Александр был убит на войне при Люнебурге. Он был очень даровитый молодой человек, умён, весёлого характера, по примеру отца много занимался историей России, в высшей степени религиозен: оставил свой дневник, в последних словах которого испрашивает у Бога помощи, чтобы преодолеть свои пороки! Убит в 25 лет! Из армии получались отрадные известия: он везде отличался храбростью и распорядительностью. Начальники питали к нему величайшее доверие. Генерал Чернышов писал отцу-графу, благодаря его за сына. Князь Витгенштейн в реляции о счастливом деле при Люнебурге выразил: "К сожалению, смертельно ранен храбрый граф Пушкин".

Это несчастье поразило всю семью великой скорбью, и... после этого удара граф начал склоняться к концу жизни. Скончался он в начале 1817 года. Горе было общее. Крестьяне ярославского имения вызвались нести тело графа на руках до села Иловны 450 вёрст и между собой согласились во время пути нести гроб в безмолвии в знак любви и уважения, что и исполнили.

Итак, мой дед давно не существовал, когда я родилась, и дом принадлежал бабушке, которая осталась во главе семьи, управляя всеми имениями, и была предметом общей любви и уважения. Она, как мне после говорили, была идеалом grand dame: любезна, обходительна со всеми и очень религиозна. Я помню домовую церковь в пушкинском доме - после пожара её возобновили, вроде походной, - но в ней была сделана постоянная служба по праздникам и воскресным дням. Иногда всенощную служили в зале, приходский причт, обедню же служили всегда монахи Симонова монастыря. Я живо помню бабушку, стоящую на своём обычном месте, - опираяся на высокую спинку стула.

Страстная неделя тоже осталась мне памятна, хотя мне было тогда 6-7 лет. В один из этих годов у меня была оспа ветряная, я уже выздоравливала, но доктор Ливанталь, придя меня навестить в Великий Четверг, сказал: "Лучше её ко всенощной не водить". Я так этим огорчилась, что до сих пор помню чувство негодования, которое выразила словами: "Никогда не забуду, что этот доктор лишил меня один раз службы двенадцати Евангелий". Мне едва верится силе этого чувства тем более, что главный интерес этой службы в те годы составляло частое зажигание и тушение свечей.

Церковь помещалась в третьем этаже, а в бельэтаже жила бабушка, в доме была великолепная лестница в две рампы со статуями в нишах, большие гостиные с картинами, мраморными изваяниями и чудными паркетами, малая и большая столовая и в стороне - огромная зала в два света. Кроме парадных комнат была ещё ежедневная гостиная, где бабушка обыкновенно сидела, а вечером устраивались каждый день партии виста; рядом с этой гостиной находилась спальня. Однажды нас позвали в гостиную. Там сидел высокий худощавый господин; нам сказали, что это Гумбольдт, очень учёный человек, и что мы должны помнить, что видели его. В другой нам рассказали, что был у бабушки Крылов и говорил новую басню "Обезьяна и зеркало", нам её прочитали. Помню, как слова "Клиныч на руку не чист, все это знают" меня поразили, я была долго уверена, что говорили о бабушкином буфетчике Егоре Клиныче, и когда нам растолковали, что это выражение значит, я много передумывала о том, что именно он может красть в буфете, и меня мучило за него, что это все узнали. У бабушки было много прислуги: лакей, дворецкий, буфетчик, несколько официантов, помню ещё старика - уже на пенсии, - бывший парикмахер графини. В то время причёски были так сложны, что требовалось 2-3 часа. Когда бабушке предстояло несколько выездов (визитов) кряду, ей надевали на причёску футляр из проволоки, и она проводила ночь в большом кресле. У меня хранятся два её платья со шлейфами, вышитые блёстками и кусочками зеркального стекла; в то время все белились и румянились, все были красивы. До замужества своих младших дочерей бабушка ездила в Петербург и жила вместе с Хитровыми.

Государь Александр Павлович относился к ней очень благосклонно, а встречая на улице, подходил к экипажу (который по тогдашнему обычаю останавливался при приближении высочайшего лица) и долго беседовал с нею. Кажется, в 1808 году государь, узнав, что бабушка едет в Москву, сказал, что и он туда едет, и просит её остановиться в Твери, где к его приезду готовился бал у великой княгини Екатерины Павловны. Бабушка была очень сдержанного характера и не находила нужным торопиться и даже ночевала в дороге, что очень смущало её дочерей. В Твери ей сказали, что их давно ждут и что бал назначен на этот день. Однако приглашения были присланы. Матушка, в 60-х годах снова посетив тверской дворец, вспоминали эпизоды этого бала.




Княгиня Софья Васильевна Мещерская, ур. Оболенская (1822—1891), с 1843 года замужем за кн. Б.В. Мещерским (1818-1884), мемуаристка. Акварель П.Ф. Соколова. 1848 г.


Бабушка нас очень любила и ласкала, никогда не забывала дней наших именин и рождений и даже летом в деревню посылала свой подарок. Однажды сестру и меня позвали к ней; она дала каждой из нас по бумаге, нам сказали благодарить её - это были билеты Сохранной казны, она давала каждой внучке по пяти тысяч, положенных на их имя. Матушка тщательно сберегала эти деньги, прикладывала проценты к процентам, что составило порядочную сумму, употреблённую на наше приданое. Летом мы ездили к бабушке в Подмосковную - село Валуево, за 17 вёрст от города. Там был очень большой дом с галереями к двум флигелям. Перед домом был французский сад с большой аллеей, ведущей к церкви... старинной архитектуры, но изящной отделки. Главный придел во имя Покрова Божьей Матери, а малый во имя св. Кирика и Улиты 15 июля, впоследствии - день именин владельца, графа Владимира Алексеевича.

За церковью начинался английский сад, замечательно красивый по местоположению: ... извилистая речка ... овраги, роща и три беседки. Одна называлась "Старичок" и была покрыта мхом и берестой. Другую, двухэтажную, звали "Гриб", и, наконец, третья, у реки, в виде зала, где делались угощения в дни праздников. К бабушке съезжались все родные, и всем было место. Помню, как раз приехала вся семья графа Ивана Алексеевича с супругой Марьей Александровной, с детьми, англичанками и разными нянюшками. Одно лето приехали Трубецкие, и нас звали посмотреть на новую сестрицу - это была Катенька 2-3 месяцев. Приезжало и много соседей и гостей из Москвы. Графиня всех радушно принимала - она была очень хорошая и предусмотрительная хозяйка. Самые близкие соседи - Четвертинские ... усердные прихожане церкви, мы их часто видели и остались хорошими знакомыми. Село Остафьево князя Вяземского было в 12 верстах, село Ясенево Гагариных - в 10 верстах от Валуева.

Памятен мне остался последний год бабушкиной жизни. К ней приезжала зимой погостить её дочь Мария Алексеевна Хитрово с меньшей дочерью Елизаветой. Она была моих лет, и мы с ней очень подружились. Помню, как мы гуляли с бабушкой по комнатам, поддерживая её под руки. Нас выучили играть французскую пьесу "La colombe de Florian" (1) на сцене, устроенной в большой комнате, называемой "туалетная" бабушки. Я горько плакала, потому что мне назначили роль дурной девочки, а сестре досталась роль хорошей, но всё сошло благополучно, - только бабушка сперва не поняла значения пьесы, просила, чтобы ей прочли, и снова мы сыграли её на следующий день.

В этом же году пришло горестное известие о кончине княгини Варвары Алексеевны Трубецкой, уже давно бывшей безнадежно больной. Она скончалась в Дрездене в феврале. Известие было сообщено письмом князя Николая Ивановича. Оно начиналось словами: "Vous avez perdu une fille cherie et moi une femme adoree" (2). Бабушка встала, подошла к киоту с образами, преклонила колени и долго молилась. Нам всё это, конечно, передавала наша матушка, а мы глубоко сочувствовали. Через шесть недель скончалась княгиня Наталья Алексеевна после долгого болезненного состояния, я помню её всегда говорящей шёпотом. Бабушка раз ездила на панихиду и взяла с собой сестру и меня. Мне живо понятно впечатление крайне тяжёлое, произведённое на меня этой почтенной, дорогой старушкой у гроба дочери.

Вообще было много воспоминаний о великом характере графини при её самой нежной любви к своим детям. Рассказывали, как она получила известие о кончине сына, графа Александра. То было вечером, письмом почти неизвестного человека, который изъявлял ей соболезнования. В то время почта ходила плохо, с войны были редкие известия. Она, прочитав письмо, положила его в карман и, боясь, что это известие слишком на ночь подействует на графа, вышла заказать на завтра заупокойную обедню и возвратилась в гостиную. На другой день объявила [о смерти сына] и была безутешна к потере сына.

[Интересен и] рассказ Николая Ивановича Трубецкого. Младший сын графини, Владимир Алексеевич, был игрок во всём смысле этого слова. Он, как говорили, совсем терялся, особенно при проигрыше, и этим пользовались его партнёры, которых он, по несчастью, принимал без выбора. Раз он приехал к сестре, княгине Варваре Алексеевне, и умолял её сообщить их матери, что он проиграл весьма крупную сумму и уплата необходима. Князь Николай Иванович взялся за тяжёлую обязанность. Узнав, в чём дело, старушка выпрямилась и тревожно сказала: "Не будет ли задета моя честь, если узнают, что я заплатила его долги?"

Князь Николай Иванович говорил, что был поражён великодушием этих слов и, упав на колени перед своей тёщей, успокоил её. Часть леса была продана, и миллион уплачен! Это повторялось в такой же сумме ещё два раза, не поколебав состояние. В 1829 году Владимир Алексеевич женился. Он был слегка замешан в ужасном деле 14 декабря и сослан в Финляндию в гарнизон. Там, в Гёльсинфорсе, он увидел прелестную Эмилию Шернваль и страстно влюбился. Он просил разрешение на брак, но графиня сначала не давала согласия по различию религий. Впоследствии согласилась, и после венца молодые приехали прямо в Москву. Помню, как сестра моя и я смотрели издали, как бабушка встретила их у дверей спальни. Молодая графиня встала перед ней на колени, она была в розовом платье и так очаровательно хороша, что все в неё влюбились. Бабушка тоже сердечно её полюбила, а матушка сделалась её неизменным другом, хотя и была 20 годами старше. В конце этого года бабушка занемогла и через три дня скончалась. Матушка безутешно плакала, и мы с ней. Это было первый раз, что мы поняли весь ужас вечной разлуки! Помню, как я намеревалась всякий вечер вдумываться в бабушкино лицо и так никогда его не забывать! Тело её стояло в большой гостиной - там было очень холодно. Нас тепло одевали и водили к панихидам. Это продолжалось 8 дней, потому что ждали приезда старшего сына - графа Ивана Алексеевича. Семья Шаховских жила тогда в Новогороде. Князь Иван Алексеевич был корпусным командиром. О болезни графини дали знать Софье Алексеевне, но почта ходила плохо. Ехали по дурному шоссе, она торопилась и тревожно въезжала в Москву. Ночью, подъезжая к дому, увидела большую гостиную освещённою и всё поняла! Тело графини повезли в село Иловну, а нам навсегда осталось воспоминание о нашей жизни под святым её кровом. Всё это рассказывала про неё матушка наша, сохраняла это чувство, так живо оставшееся в памяти её сердца!

С.В. Мещерская



Примечания:


1. "Голубь Флориана". - Пер. с фр.

2. "Вы потеряли дорогую дочь, а я обожаемую жену". - Пер. с фр.


Компьютерный набор и редактирование Н. Кирсанова