-Приложения

  • Перейти к приложению 5 друзей 5 друзейСписок друзей с описанием. Данное приложение позволяет разместить в Вашем блоге или профиле блок, содержащий записи о 5 Ваших друзьях. Содержание подписи может быть любым - от признания в любви, до
  • Перейти к приложению Стена СтенаСтена: мини-гостевая книга, позволяет посетителям Вашего дневника оставлять Вам сообщения. Для того, чтобы сообщения появились у Вас в профиле необходимо зайти на свою стену и нажать кнопку "Обновить
  • Перейти к приложению Я - фотограф Я - фотографПлагин для публикации фотографий в дневнике пользователя. Минимальные системные требования: Internet Explorer 6, Fire Fox 1.5, Opera 9.5, Safari 3.1.1 со включенным JavaScript. Возможно это будет рабо
  • Перейти к приложению Открытки ОткрыткиПерерожденный каталог открыток на все случаи жизни

 -Поиск по дневнику

Поиск сообщений в хочу_увидеть_чудо

 -Подписка по e-mail

 

 -Интересы

как во сне лишь строчек водопад и психика на грани... срываю снова планы я в жизни

 -Статистика

Статистика LiveInternet.ru: показано количество хитов и посетителей
Создан: 26.09.2009
Записей:
Комментариев:
Написано: 185





ИСЛАМ СРЕДИ ДРУГИХ РЕЛИГИЙ

Суббота, 23 Октября 2010 г. 23:20 + в цитатник
Таня_Ализаде все записи автора

Бисмилляhир-Рахманир-Рахим


 (600x450, 25Kb)


Первым человеком и Посланником является Пророк Адам, мир Ему. Первая религия человечества – Ислам. Ислам – это покорность и поклонение Одному Единому Богу. Все Пророки от Адама до Исы (Иисуса) распространяли Ислам, религию Единобожия, и учили, как поклоняться Аллаhу. Но основы веры и религиозные Законы этих Пророков со временем были изменены людьми и потеряли свою подлинность. Поэтому Аллаh ниспослал последнего Пророка Мухаммада (салляллаhу аляйхи ва саллям). Через Пророка Мухаммада (салляллаhу аляйхи ва саллям) вновь была передана всем людям истинная и совершенная религия – Ислам, религия всех Пророков (мир им). В настоящее время на земле истинная религия – это Ислам. Неправильные религии не имеют никакой ценности перед Всевышним. Ислам – единственная религия, одобряемая Аллаhом. Доказательством этого является аят из Корана:??????? ???????? ?????? ????? ????????????

Значение: «Воистину, религия перед Аллаhом — Ислам.»1

?????? ???????? ?????? ???????????? ?????? ?????? ???????? ?????? ??????

??? ??????????? ???? ?????????????

Значение: «Кто придерживается другой какой-либо религии, кроме Ислама, его религия не будет принята и он в Судный День будет из тех, кто нанес урон самому себе.»1
ЦЕЛЬ РЕЛИГИИ ИСЛАМ

Целью религии Ислам является сделать людей счастливыми. Люди, придерживающиеся Законов Ислама, приобретут счастье в этой и в будущей жизни.

Исламская религия включает в себя три основы:

1. Иман – вера. Уверовавший человек получит духовную пищу, очистит свое сердце от неправильных вероубеждений, наполнив его правильной верой, познает истину.

2. А?маль – действия. Это то, что совершает человек. Обязанности связанные с действиями, делятся на два вида:

a) обязанности человека перед Создателем (ибада1);

б) обязанности людей друг перед другом;

3. Ахляк – нравственность.
ОСОБЕННОСТИ РЕЛИГИИ ИСЛАМ

1. Ислам – это истинная религия. Она учит покорности и поклонению только Богу. После нее не будет другой религии. Законы Ислама будут действовать до Судного Дня. Последний Пророк, распространявший религию Ислам – это Мухаммад ( салляллаhу аляйхи ва саллям) . После Него не будет других Пророков.

2. Ислам – религия для всех. Пророк Мухаммад (салляллаhу аляйхи ва саллям) принес Ислам для всех народов. Предыдущие Пророки (мир им) были посланы для определенных народов.

Есть изречение Пророка Мухаммада (салляллаhу аляйхи ва саллям), которое означает: “Самые лучшие слова, которые говорил я и все Пророки до меня, – это нет божества, кроме Аллаhа”

3. Законы Религии Ислам отвечают всем нуждам людей.

4. Религия Ислам признаёт всех Пророков, которые были до Мухаммада (салляллаhу аляйхи ва саллям) , и все Священные Писания, которые были до Корана в их первоначальном, истинном виде.

5. Законы, переданные через Пророка Мухаммада (салляллаhу аляйхи ва саллям), отменили Законы предыдущих Посланников, потому что они были ниспосланы для определенных народов на ограниченное время. Последние же законы ниспосланы для всех народов и будут неизменны до Судного Дня.

6. Ислам – религия мира и любви. Ислам воспитывает в людях высокую нравственность, милосердие, уважение и любовь друг к другу. Ислам призывает к миру и согласию.

Серия сообщений " вера религии народов":
Часть 1 - Мухаммед Пророк - биография
Часть 2 - ОСНОВЫ ИСЛАСКИХ ЗНАНИЙ ПРЕДИСЛОВИЕ
Часть 3 - ИСЛАМ СРЕДИ ДРУГИХ РЕЛИГИЙ



Понравилось: 20 пользователям

ОСНОВЫ ИСЛАСКИХ ЗНАНИЙ ПРЕДИСЛОВИЕ

Суббота, 23 Октября 2010 г. 20:04 + в цитатник
Таня_Ализаде все записи автора

Бисмилляhир-Рахманир-Рахим



Уважаемые читатели! Эту книгу мы назвали «Путь к свету», потому что в ней содержится призыв к вере и поклонению Создателю. Воистину, безверие, совершение грехов является страшным мраком, угнетающим душу человека. Цель этой книги – дать человеку знания, с помощью которых он сможет вырваться из этого мрака и дойти до сияющих высот веры.
Человек, не знающий религию, не верующий в Создателя видит многие вещи, с которыми он не согласен, но не знает, как их изменить, и постепенно с ними смиряется, а затем сам же начинает совершать их. Для такого человека становится нормальным пьянство, он не обращает внимание на неуважительное отношение к нему окружающих, его жены, детей. Такой человек легко может обидеть и даже оскорбить своих родителей. Бранная речь становится для него родным языком. Границы добра и зла для такого человека размыты. То, что он считает добром сегодня, завтра он отвергает и наоборот. Так проходит его жизнь, за порогом которой его ожидает отчет за содеянное.Вера в Создателя дарует человеку счастье в этой и в будущей жизни. Верующий человек твердо знает, что является добром, и стремится совершать его. Он также знает, что является злом и избегает этого.

Религия – это не теория, место которой лишь на страницах книг; это практика, место которой в повседневной жизни. Религия учит человека проявлять любовь к Всевышнему, создавшему этот прекрасный мир. Верующий человек получает наслаждение, глядя на творения своего Господа: моря, реки, растения, животных, звезды, планеты.

Религия учит человека любить родителей, жену, детей, братьев по вере. С помощью религиозных знаний, по Воле Аллаhа, человек перестает совершать грехи, тем самым, сбрасывая с себя невыносимый груз. И, получив все это, человек в восторге преклоняет свои колени перед Всемогущим Творцом. Он начинает совершать ибаду – поклонение своему Создателю. А лучшей ибадой является пятикратная молитва, дающая человеку духовную пищу, духовный рост.

При помощи поста человек продолжает очищение своей души, а также тела Посредством закята он проявляет заботу о своих братьях по вере.

Совершая Хадж он присоединяется к миллионам людей в едином порыве выражающим благодарность Великому Творцу Всевышнего Аллаhа, чтобы Он дал нам возможность по достоинству оценить Его дары: веру, намаз, пост, закят, хадж.

ПЕРВАЯ ГЛАВА
АКЫДА–ВЕРОУЧЕНИЕ

ЧАСТЬ I
РЕЛИГИЯ ИСЛАМ И ЕЕ ОСОБЕННОСТИ

* Что такое религия
* Ислам среди других религий
* Цель религии Ислам
* Особенности религии Ислам

ЧТО ТАКОЕ РЕЛИГИЯ

Религия бывает трех видов:

1. хакк – истинная религия. Это религия, которая передана от Одного, Единого Бога – Аллаhа – через Пророков (мир им) людям, она дошла до наших дней без изменений и искажений. Эта религия – Ислам.

2. Мухарраф – измененная религия. Это религия, переданная Аллаhом через Пророков (мир им) людям; но впоследствии измененная и искаженная людьми.

3. Батыль – неправильная религия. Это придуманная людьми религия. Она не имеет никакой связи с религией, которую распространяли Пророки (мир им).

Истинная религия – это Божественный Закон, приводящий здравомыслящего человека по его желанию к счастью в этой и в будущей жизни.

Серия сообщений " вера религии народов":
Часть 1 - Мухаммед Пророк - биография
Часть 2 - ОСНОВЫ ИСЛАСКИХ ЗНАНИЙ ПРЕДИСЛОВИЕ
Часть 3 - ИСЛАМ СРЕДИ ДРУГИХ РЕЛИГИЙ


Мухаммед Пророк - биография

Суббота, 23 Октября 2010 г. 19:54 + в цитатник
Таня_Ализаде все записи автора

Пророк Мухамед родился в Мекке (Саудовская Аравия) приблизительно в 570 году н. э., в клане Хашим племени Курайш. Отец Мухамеда - Абдаллах, умер до рождения Сына, а мать Мухамеда - Амина умерла, когда Ему исполнилось всего лишь шесть лет, оставив Сына сиротой. Мухаммед воспитывался сначала Своим дедушкой Абд аль-Мутталибом, человеком исключительной набожности, а затем - Своим дядей, торговцем Абу Талибом.

В то время арабы были закоренелыми язычниками, среди которых, впрочем, выделялись немногие приверженцы Единобожия, такие, например, как Абд аль-Мутталиб. Большинство арабов жили кочевой жизнью на исконно принадлежащих им территориях. Городов было мало. Главными среди них можно назвать Мекку, Йасриб и Таиф.

Смолоду Пророк отличался исключительным благочестием и набожностью, веруя, как и Его дедушка, в Единого Бога. Сначала Он пас стада, а затем стал участвовать в торговых делах Своего дяди Абу Талиба. Он становился известным, люди Его любили и в знак уважения за набожность, честность, справедливость и рассудительность одарили почетным прозвищем аль-Амин (Заслуживающий доверия).

Позднее Он вел торговые дела состоятельной вдовы по имени Хадиджа, предложившей, некоторое время спустя, Мухамеду вступить с ней в брак. Несмотря на разницу в возрасте, они жили счастливой супружеской жизнью, имея шестерых детей. И хотя в те времена полигамия среди арабов была обычным явлением. Пророк не брал Себе других жен, пока жива была Хадиджа.

Новообретенное положение высвободило гораздо больше времени для молитв и размышлений. По обыкновению своему Мухамед удалялся в горы, окружавшие Мекку, и надолго уединялся там. Иной раз затворничества Его длились несколько дней. Особенно Ему полюбилась пещера горы Хира (Джабал Hyp - Горы Света), величаво возвышающаяся над Меккой. В одно из таких посещений, пришедшееся на 610 год, с Мухамедом, которому было в то время около сорока лет, случилось нечто такое, что полностью изменило всю Его жизнь.

В нахлынувшем внезапно видении перед Ним предстал ангел ангел Джабраил (Гавриил) и, указав на явившиеся извне слова, велел Ему произнести их. Мухамед воспротивился, заявив, что неграмотен, а посему не сможет их прочитать, но ангел продолжал настаивать, и Пророку вдруг открылся смысл этих слов. Ему велено было выучить их и в точности передать остальным людям. Таким вот образом и ознаменовалось первое откровение о речениях Книги, ныне известной как Коран (от араб. "чтение").

Эта полная событий ночь пришлась на 27 число месяца Рамадан, и получила название Лейлят аль-Кадр. Отныне жизнь Пророка уже не принадлежала ему, но была отдана на попечение Того, Кто призвал его к пророческой миссии, и остаток дней Своих он провел в услужении Богу, повсеместно провозглашая Его послания.

Получая откровения, Пророк не всегда видел ангела Джабраила, а когда видел, то ангел не всегда появлялся в том же обличье. Иногда ангел представал перед Ним в человеческом обличии, затмевающим горизонт, а иногда Пророку удавалось всего лишь уловить на Себе его пристальный взгляд. По временам Он слышал только голос, говорящий Ему. Иногда Он получал откровения, глубоко погрузившись в молитву, но в других случаях они появлялись совершенно "произвольно", когда Мухамед, например, пребывал в заботах о делах повседневной жизни, либо отправлялся на прогулку или же просто увлеченно внимал содержательной беседе.

В первое время Пророк избегал публичных проповедей, предпочитая личную беседу с заинтересованными людьми и с теми, кто заприметил в Нем необычайные перемены. Ему открылся особый путь мусульманской молитвы, и Он немедленно приступил к ежедневным благочестивым упражнениям, что неизменно вызывало волну нареканий со стороны тех, кто видел его. Получив высочайшее распоряжение начать публичную проповедь, Мухамед был высмеян и обруган народом, вдоволь поглумившимся над Его высказываниями и поступками. Между тем многие курайшиты серьезно встревожились, осознав, что настойчивость Мухамеда в утверждении веры в Единого Истинного Бога может не только подорвать престиж многобожия, но и привести к полному упадку идолопоклонничества, если люди вдруг начнут обращаться в веру Пророка. Некоторые родственники Мухамеда превратились в главных Его противников: унижая и высмеивая самого Пророка, не забывали они творить зло и против новообращенных. Существует множество примеров издевательства и надругательства над принявшими новую веру. Две большие группы первых мусульман в поисках убежища переселились в Абиссинию, где христианский негус (царь), весьма впечатленный их учением и образом жизни, согласился оказать им покровительство. Курайшиты решили наложить запрет на все торговые, деловые, военные и личные связи с кланом Хашим. Представителям этого клана строжайше воспрещалось появляться в Мекке. Настали очень трудные времена, и многие мусульмане были обречены на жесточайшую нищету.

В 619 году умерла жена Пророка Хадиджа. Она была Его самым преданным сторонником и помощником. В этом же году скончался и дядя Мухамеда, Абу Талиб, защищавший Его от самых яростных нападок со стороны соплеменников. Пораженный горем Пророк покинул Мекку и отправился в Таиф, где попытался обрести убежище, но и там был отвергнут.

Друзья Пророка сосватали Ему в жены благочестивую вдову по имени Сауда, оказавшуюся весьма достойной женщиной, да к тому же еще и мусульманкой. Аиша, малолетняя дочь его друга Абу Бакра, знала и любила Пророка всю свою жизнь. И хотя была она слишком юной для брачных уз, однако, согласно тогдашним обычаям, все же вошла в семью Мухамеда на правах свойственницы. Следует, однако, развеять заблуждение, бытующее среди людей, которые, совершенно не понимают причин мусульманского многобрачия. В те времена мусульманин, берущий себе в жены несколько женщин, делал это из чувства сострадания, милостиво предоставляя им свою защиту и кров. Мужчин-мусульман призывали оказывать помощь женам своих друзей, погибших в бою, предоставлять им в собственность отдельные дома и обращаться с ними, словно с ближайшими родственницами (разумеется, все может быть иначе в случае взаимной любви).

В 619 году Мухаммеду довелось пережить вторую наиважнейшую ночь в своей жизни - Ночь Вознесения (Лейлят аль-Мирадж). Известно, что Пророк был разбужен и перенесен на волшебном животном в Иерусалим. Над местоположением древнего иудейского Храма на горе Сион разверзлись небеса и открылся путь, приведший Мухаммеда к трону Господа, однако ни ему, ни сопровождавшему его ангелу Джабраилу не было дозволено вступить в запредельные области. Этой ночью Пророку открылись правила мусульманской молитвы. Они стали средоточием веры и незыблемой основой жизни мусульман. Также Мухаммед встречался и беседовал с другими пророками, включая Иисуса (Ису), Моисея (Мусу) и Авраама (Ибрахима). Это чудесное событие весьма утешило и укрепило Пророка, добавив уверенности в том, что Аллах не покинул Его и не оставил наедине с печалями.

Отныне судьба Пророка изменилась самым решительным образом. Его все еще преследовали и высмеивали в Мекке, однако послание Пророка уже было услышано людьми далеко за пределами этого города. Некоторые из старейшин Йасриба уговаривали Его покинуть Мекку и переселиться в их город, где Он с почетом будет принят как вождь и судья. В этом городе совместно проживали арабы и евреи, постоянно враждовавшие друг с другом. Они надеялись, что Мухаммед принесет им мир. Пророк незамедлительно посоветовал многим из Своих мусульман-последователей переселиться в Йасриб, пока Он оставался в Мекке, чтобы не вызвать излишних подозрений. После смерти Абу Талиба осмелевшие курайшиты могли спокойно напасть на Мухаммеда, даже убить его, и он отлично понимал, что это рано или поздно должно произойти.

Отъезд Пророка сопровождался некоторыми драматическими событиями. Сам Мухаммед чудом избежал плена благодаря своему исключительному знанию местных пустынь. Несколько раз курайшиты чуть было не пленили Его, однако Пророку все же удалось достичь предместий Йасриба. В городе его с нетерпением ждали, и когда Мухаммед прибыл в Йасриб люди устремились ему навстречу с предложениями о пристанище. Смутившись их гостеприимством, Мухаммед предоставил право выбора своему верблюду. Верблюд остановился у места, где сушились финики, и оно мгновенно было подарено Пророку для построения дома. Город получил новое имя - Мадинат ан-Наби (Город Пророка) ныне в сокращении известный как Медина.

Пророк без промедления приступил к подготовке указа, согласно которому Он провозглашался верховным главой всех враждовавших между собой племен и кланов Медины, вынужденных отныне подчиняться Его распоряжениям. Он установил, что все граждане вольны исповедовать свою религию в мирном сосуществовании, не опасаясь преследований или высочайшей немилости. Он просил их только об одном - сплотиться и дать отпор любому врагу, осмелившемуся напасть на город. Прежние племенные законы арабов и евреев были заменены основным принципом "правосудия для всех", независимо от социального положения, цвета кожи и вероисповедания.

Став правителем города-государства и овладев несметным богатством и влиянием. Пророк тем не менее никогда не жил, как царь. Его жилище состояло из простых глиняных домиков, выстроенных для Его жен; у Него никогда не было даже собственной комнаты. Неподалеку от домиков располагался двор с колодцем - место, которое отныне стало мечетью, где собираются правоверные мусульмане.

Почти вся жизнь пророка Мухамеда прошла в постоянной молитве и в наставлении верующих. Кроме пяти обязательных молитв, которые Он проводил в мечети, Пророк много времени уделял уединенной молитве, а иной раз и большую часть ночи посвящал благочестивым размышлениям. Его жены совершали вместе с Ним ночную молитву, после которой они удалялись в свои покои, а Он многие часы продолжал молиться, ненадолго засыпая к концу ночи, чтобы вскоре проснуться к предрассветной молитве.

В марте 628 года Пророк, мечтавший о возвращении в Мекку, решил воплотить Свою мечту в реальность. Он отправился в путь с 1400 последователями, совершенно безоружными, в паломнических одеяниях, состоявших из двух простых белых покрывал. Однако последователям Пророка было отказано во въезде в город, несмотря на то, что многими гражданами Мекки исповедовался ислам. Во избежание столкновений паломники принесли свои жертвы вблизи Мекки, в местности, называемой Худайбийа.

В 629 году пророк Мухамед приступил к планам мирного овладения Меккой. Перемирие, заключенное в местечке Худайбийа, оказалось недолговечным, и в ноябре 629 года мекканцы напали на одно из племен, состоявшее в дружественном союзе с мусульманами. Пророк двинулся на Мекку во главе 10 000 человек, самой огромной армии, которая когда-либо покидала Медину. Они расположились вблизи Мекки, после чего город сдался без боя. Пророк Мухамед с триумфом вошел в город, сразу же направился к Каабе и семижды совершил ритуальное обхождение вокруг нее. Затем Он вошел в святыню и разрушил всех идолов.

Лишь в марте марте 632 года пророк Мухамед совершил Свое единственное полноценное паломничество к святыне Каабы, известное как Хаджат аль-Вида (Последнее паломничество). Во время этого паломничества Ему были посланы откровения о правилах хаджа, которым и по сей день следуют все мусульмане. Когда Пророк достиг горы Арафат для "предстояния перед Аллахом", Он провозгласил Свою последнюю проповедь. Уже тогда Мухамед был тяжело болен. Он продолжал по мере сил руководить молитвами в мечети. Улучшения в болезни не было, и Он слег окончательно. Ему было 63 года. Известно, что последними Его словами были: "Мне уготовано в Раю пребывание среди самых достойнейших". Его последователи с трудом верили, что Пророк мог умереть, как простой человек, но Абу Бакр напомнил им слова откровения, произнесенные после битвы при горе Ухуд:
"Мухамед только посланник. Нет уже теперь посланников, которые были некогда прежде него;
если и он умрет или будет убит, то ужели вы обратитесь вспять?" (Коран, 3:138).


Серия сообщений " вера религии народов":
Часть 1 - Мухаммед Пророк - биография
Часть 2 - ОСНОВЫ ИСЛАСКИХ ЗНАНИЙ ПРЕДИСЛОВИЕ
Часть 3 - ИСЛАМ СРЕДИ ДРУГИХ РЕЛИГИЙ


Метки:  

ВЕРА В АНГЕЛОВ

Суббота, 23 Октября 2010 г. 19:38 + в цитатник
Таня_Ализаде все записи автора

 (500x373, 153Kb)

Одним из столпов имана (веры) является вера в Ангелов. Всевышний Аллаh создал весь мир, но между Его созданиями есть различия. Самые лучшие создания Аллаhа – Пророки. После Пророков самыми почетными являются главные Ангелы, затем аулия (святые), после них – остальные Ангелы, Аллаh сказал в Коране, что Он дал Ангелам преимущество над другими созданиями. Ангелы сотворены из света. Они, в отличие от людей, не имеют пола, не едят, не пьют, не спят, не рождают.
Они не нарушают повелений Аплаhа. Ангелы имеют по 2,4,6 крыльев, и об этом сказано в Коране. Ангелы могут принимать человеческий облик, но только мужского пола, и никогда – женского. Кто думает, что Ангелы – дети Аллаhа , тот отступает от Ислама. Лучшие из Ангелов: Джибраиль, Микаиль, Исрафиль, Азраиль, Риван, Малик.

Ангел Джибраиль руководит всеми Ангелами. Аллаh сказал в Коране, что Ангел Джибраиль является Посланником к Пророкам для передачи им откровений от Аллаhа. Джибраиль – сильный и огромный Ангел, который имеет 600 крыльев. Сила Его такова, что если бы Аллаh дал Ему приказ сдвинуть все горы, то Он выполнил бы это легко. Сказано в Коране, что во времена Пророка Лута, мир Ему, Он смог перевернуть четыре города одним пером и поднял их до первого неба.
Однажды в Мекке, Пророк Мухаммад, салляллаhу аляйхи ва саллям, попросил Аллаhа возможность увидеть Ангела Джибраиля в истинном виде. Аллаh дал Пророку, cалляллаhу аляйхи ва саллям, такую возможность: Джибраиль показал только два крыла и закрыл ими все расстояние от запада до востока. От этого зрелища Пророк, салляллаhу аляйхи ва саллям,потерял сознание. После этого Ангел Джибраиль принял образ мужчины.
Есть Ангелы, размером превосходящие Джибраиля, но Он является самым почетным из всех Ангелов.
Ангел Джибраиль одним криком уничтожил народ самуд, за мгновение может спуститься с седьмого неба на землю. Однажды, когда Пророк Мухаммад, салляллаhу аляйхи ва саллям, совершал намаз у Каабы, пришел Иблис и сказал, что хочет сдавить шею Пророка, салляллаhу аляйхи ва саллям, наступив на нее ногой.
Тогда Джибраиль, мир Ему, толкнул Иблиса с такой силой, что тот отлетел от Мекки до Ирака. Если бы Аллаh не дал шайтану жизнь до Конца Света, то он был бы мертв от этого толчка. Иблис не Ангел, как думают некоторые, а джин, который раньше жил на земле и был верующим. В то время звали его Азазиль. Когда он хотел совершить намаз, поднимался на небеса и выполнял его вместе с Ангелами. После создания Адама, мир Ему, Азазиль ослушался Аллаhа, и был ниспущен на землю.
Ангел Микаиль отвечает за дождь, за растения.
Он знает, сколько растений на земле и даже количество капель воды.
Ангел Исрафиль в Конце Света дважды дунет в трубу Ас-Сур. Один раз дунет, – и погибнет все живое, этот звук услышат даже мертвые. Второй раз дунет, – и начнется воскрешение людей для отчета в Судный День. Ангел Исрафиль имеет также 600 крыльев, но размер только одного Его крыла больше, чем все крылья Ангела Джибраиля вместе взятые.
Ангелы Забани следят за порядком в Аду (Джаханнаме), ими руководит Ангел Малик.
Рай (Джаннат) охраняют Ангелы Хзанат-уль-Джаннат, которыми руководит Ангел Ридван.
Есть еще Ангелы – носители Аль-Арша. Их четверо, и по размерам они больше Ангела Джибраиля. В Судный День их будет восемь. Расстояние от мочки уха до плеча у этих Ангелов – семьсот лет полета птицы.
Ангелы Ракиб и Атид есть на плечах у каждого человека. Они записывают все слова и поступки человека: Ракиб находится на правом плече и записывает все благодеяния, Атид – на левом плече записывает грехи. Ракиб записывает сразу поступки и слова человека, за которые полагается саваб. А Атид, по Милости Аллаhа ожидает, не записывая, несколько часов (возможно, человек раскается в содеянном). Если раскаяния не последовало, то Атид записывает грех. На каждом небе среди Ангелов есть глава, который управляет Ими: на первом небе – Ангел Исмаил управляет 12000 Ангелами.
Также есть Ангелы, которые спускаются каждое утро, после рассвета и поднимаются после полудня. Другие Ангелы охраняют людей, и поэтому у человека случается только то, что предписано судьбой. Существуют Ангелы, которые путешествуют по земле и записывают, когда человек говорит Салават – мольбу к Аллаhу, чтобы Он возвысил Пророка Мухаммада, мир Ему, сохранил Его общину. Множество Ангелов путешествуют и окружают места, где идут занятия по Исламу. Есть Ангелы, которые посещают богобоязненных, благочестивых верующих, чтобы передать им благословение от Аллаhа. Ангелам милости приказано снимать грусть у некоторых святых, имеющих карамат(способность творить чудеса).
Ангел Азраиль забирает душу человека, и тогда тот умирает. Но есть Ангелы, которые приходят до него. Эти Ангелы в красивых одеждах, и верующий радуется при их виде.
Посланник Аллаhа сказал: «Когда забирают дух верующего, к нему приходят ангелы Рахмата (Милости) с белым шелком. Они говорят: «Выходи к Милости Аллаhа!». И дух выходит из тела с запахом миска. Ангелы даже передают его друг другу, чтобы насладиться чудесным ароматом. С этим духом они поднимаются к небесным вратам, где их спрашивают: «Что это за сладкий запах, которым веет к нам с земли?» Затем Ангелы получают приказ возвратиться и сопровождать этого благочестивого человека до захоронения. Когда же Ангелы приходят к кяфирам, они приносят с собой грубую ткань и говорят: «Вставай и иди к Гневу Аллаhа!» Душа выходит с запахом мертвичины, затем Ангелы относят ее к вратам земли».
Ангелы Мункар и Накир приходят в могилу к умершему и учиняют допрос о его вере.
Пророк, мир Ему, рассказывал: «Когда раба кладут в могилу, и похоронившие его люди удаляются, он слышит даже шорох их шагов. Затем к нему приходят два Ангела и спрашивают: «Что ты говорил о Пророке Мухаммаде?» Если покойный верующий, то он ответит: «Я свидетельствую, что Он – раб Аллаhа и Его Посланник». Затем ему скажут: «Взгляни на место, которое было приготовлено тебе в Аду, Аллаh заменил его местом в Раю». Затем человек увидит и то, и другое место. Если человек был кафиром, то он скажет: «Не знаю, я лишь повторял то, что говорили люди». Тогда Ангелы скажут: «Ты не знаешь ответа!» Потом его ударят прутом меж ушей, из-за чего у него вырвется крик, который слышат все, кроме джинов и людей». Существуют также Ангелы, которые мучают грешников в могиле.
Посланник Аллаhа, cалляллаhу аляйхи ва саллям, сказал: «Есть одна группа Ангелов, которые ходят по дорогам и ищут людей, занятых зикром ( cлова поминания Аллаhа) Аллаhа . Если они находят, то зовут друг друга и собираются вокруг них друг над другом до самых небес. Когда собрание зикра завершается, Ангелы поднимаются на небеса, и затем Всевышний Аллаh, несмотря на то, что знает все, спрашивает их, откуда они пришли. Они говорят, что пришли с такого-то собрания Его рабов, занятых восхвалением, возвеличиванием и прославлением Его. Аллаh говорит: «Эти люди видели Меня?» «Нет, наш Господь!» — говорят Ангелы. «Как бы они поступали, если бы они видели Меня?» «Они бы еще больше стремились поклоняться Тебе, восхвалять и прославлять Тебя» — говорят Ангелы. «Что они хотят?»
«Они хотят Джаннат»,— ответили Ангелы. «Видели ли они Джаннат (Рай)?» — говорит Аллаh , «Нет, наш Господь!» — говорят Ангелы. «Как бы они поступали, если бы они видели Джаннат?» — говорит Аллаh. «Их жажда и стремление были бы еще больше»,— отвечают Ангелы. «От чего они хотят спастись?» — спрашивает Он. «Они хотят спастись от Джаханнама (Ад)»,— отвечают Ангелы. «Видели ли они Джаханнам?» — спрашивает Аллаh. «Нет, они его не видели»,— отвечают Ангелы. «Как бы они поступали, если бы они его видели?» — говорит Аллаh. «Они бы еще больше старались спастись и избежать его»,— говорят Ангелы. Тогда Аллаh говорит: «Тогда будьте свидетелями, Я даю прощение всем, кто был в этом собрании».
Один Ангел говорит: «О Аллаh! Один человек был там случайно, он пришел по другому делу и не принимал участия в том, чем они занимались». Аллаh говорит: «Это собрание настолько благословенно, что любой, кто сядет с ними даже случайно, не будет лишен благословений (и таким образом тоже будет прощен)».
Пророк Мухаммад, салляллаhу аляйхи ва саллям, говорил, что в небесах нет места, величиной в четыре пальца, где бы не находились Ангелы, занимающиеся поклонением Аллаhу: часть из них всегда находится в поясном поклоне, другие – стоят, а некоторые всегда пребывают в саджда (земной поклон). Общее количество Ангелов очень велико, и о нем знает только Всевышний Аллаh.
Рубрики:  Жизнь великих людей. (биографии любимых писателей

Метки:  

В последний раз

Понедельник, 13 Сентября 2010 г. 18:56 + в цитатник
Таня_Ализаде все записи автора 1971597(2) (466x699, 60 Kb)
Она складывала белье и думала о том, что делает это в последний раз. Она аккуратно разглаживала каждую складочку, пока он мылся в душе. Она сложила белье в пакет, а пакет - в старый шкаф. Закрыла дверцу шкафа и сказала себе: "ВСЁ". Она знала, что подходит к этому дивану в последний раз. И свечи, новые, которые он купил в магазине, больше не понадобятся. Или понадобятся, но уже кому-нибудь другому. Не ей.

Она знала, что сидит и курит в этом кресле в последний раз. Эта картинка на стене - тоже в последний раз. И зеркало в коридоре - тоже видит ее в последний раз. И браслет, она его постоянно забывала там, на камине, а сегодня забрала и перед уходом проверила - лежит ли он в сумочке, потому что оставлять его там было нельзя. Потому что здесь все в последний раз. Она закрыла за собой дверь и даже не бросила последний взгляд в квартиру, просто на губах появилась еле заметная усмешка. Пока он закрывал замок, она спокойным и уверенным шагом вышла из подъезда. В последний раз.
________________________

Он вышел из душа, она старалась на него не смотреть. Она мысленно уже отстранила его от себя. И с каждой минутой отодвигала все дальше и дальше. Он постоянно смотрел ей в глаза и улыбался, но как-то заискивающе. А потом взгляд стал грустным. У нее не было сил говорить. Она через силу произносила какие-то фразы, их взгляды блуждали по квартире, она старалась не смотреть на него. В последний раз. Она сидела в кресле и курила, сигарету за сигаретой. Он сидел у ее ног на полу и уже не улыбался. Потом уже он сказал, что почувствовал какую-то опасность. Но она знала, что чувствовал он не опасность, а чувстовал он ЕЕ. Каким-то образом он ощутил ее состояние. Он не знал, что это, думал - опасность. Он просто не знал, что это - ВСЁ.
___________________________

- Я уеду в Москву и не вернусь. Наколдуй мне счастливое будущее?
- Счастливое будущее у тебя возможно только без меня.
- Счастливое будущее у меня будет независимо от того, кто будет со мной рядом.
___________________________

Она не помнит, как ей в голову пришло это решение. Оно просто возникло само собой. ВСЁ. Она сказала это себе, еще когда они сидели в кофейне. То ли это случилось после очередного упоминания о жене, то ли после ее очередного звонка, то ли было еще что-то, но она вдруг ясно поняла, что все это - в последний раз. И тогда, после секса прямо в вип-зале кофейни, она вышла в дамскую комнату, посмотрела в зеркало и сказала себе ВСЁ. И глаза в зеркале у нее уже были потухшими.

Она гладила его лицо, целовала его губы, старалась глазами и пальцами запомнить каждую его черточку и его целиком. В последний раз.
___________________________

- Когда я с тобой рядом, мне в голову приходят глупые мысли.
- Какие?
- Что я хочу все сломать и жить с тобой.
- Я тебе надоем.
- Это я тебе надоем, я очень вредный в быту: я не люблю ходить по крошкам на полу.
- Я буду убирать все крошки для тебя.
- Мы сделаем несчастными двух людей. Двух хороших людей.
___________________________

- Если БЫ у меня был дом, я БЫ сделал все, чтобы ты была моей. Я БЫ все сломал, отобрал БЫ тебя, увел, забрал, отбил... БЫ.

Никогда не говорите женщине БЫ. От этого БЫ веет такой безысходностью и враньем, что нет сил дышать. Это БЫ - как наивная десткая мечта, которая никогда не сбудется. Это БЫ - как отговорка, замаскированная под якоБЫ вескую причину, чтоБЫ ничего так и не случилось. Это БЫ - означает ВСЁ.
___________________________

Она помылась в душе и аккуратно разложила свое желтое полотенце на батарее. В последний раз. Равнодушно заметила ему:
- Там уже почти закончился твой гель для душа...
Зачем она это сказала? Ей было уже все равно, она мылась им в последний раз.

- Я в следующий раз куплю таблетки, чтобы больше не дергаться по поводу залетов.

И это она сказала просто так. Он промолчал. Он не знал, что она думает о том, что никаких таблеток больше не понадобится, что он был с ней в постели в последний раз.
____________________________

Она завела машину. Он грустил. Сказал, что расставаться не хочется. Она подумала: "В последний раз".

ВСЁ. Она выдохнула и выехала из этого двора. В последний раз.
_____________________________

Пока они ехали, он мило побеседовал с женой по телефону, а она думала о том, что это в последний раз. Он пообещал привезти жене торт, но вместо этого попросил ее развернуться и поехать опять в кофейню. Ей было все равно - она знала, что все это - в последний раз.

Там он сказал ей, что любит ее. А она подумала: "В последний раз".
А потом она отвезла его домой, попрощалась и помахала рукой. Она точно знала, что все это - в последний раз.

И когда она гнала по пустой улице в сторону дома, она, как робот, твердила себе только одно слово: ВСЁ.
Автор: Лина

Метки:  

Остров надежды

Понедельник, 13 Сентября 2010 г. 18:53 + в цитатник
Таня_Ализаде все записи автора Томас ходил по своей яхте и не знал, чем заняться. Вот уже почти два года как он отошел от дел в своей фирме. Все свободное время мужчина проводил на вилле за компьютером либо на яхте.

Единственная дочь была замужем и жила за океаном в Америке. Томас был нечастым гостем в её семье. И причиной тому был его зять.

Мучаясь от бессонницы, Томас встал среди ночи и сел за компьютер. В этот момент уже не молодого мужчину осенила идея, что он тоже может быть счастлив. И это счастье ему может подарить молодая женщина.

Томас не скрывал свой возраст. Написал, что не беден и желает остаток своих дней прожить с молодой женщиной от восемнадцати до двадцати двух лет.

Спустя пятнадцать минут после размещения своего объявления в его почтовом Интернет-ящике появились первые письма. За неделю их пришло более пятисот.

Мужчина даже и не представлял, с какого письма начать. На помощь он пригласил своего друга Берна, тоже вдовца. Тот, усевшись в кресло-качалку, слегка прищурив глаза и закурив сигару, произнес:

- Да… Задачка не из легких. Мы сейчас находимся в таком возрасте, когда нежелательно любовные дела откладывать на ПОТОМ. Нужно действовать и начинать выбирать подругу сейчас. Завтра мы можем оказаться на кладбище.

- Не сгущай краски! - уставившись на друга, произнес Томас, - Я еще не собираюсь умирать!

- Покажи мне человека, который хочет оказаться в могиле?!

Берн рассмеялся.

Поднявшись с кресла, он прямой наводкой направился в кабинет Томаса и попросил хозяина дома посмотреть фото девушек.

- Я вот думаю, зачем тебе столько? Несмотря на наш возраст, мы можем заняться с тобою новым бизнесом…

- Это каким еще новым?! – уставившись на Берна, спросил Томас, поправляя на носу очки.

- Как это каким?! У нас с тобою много друзей, бывших коллег и даже врагов. Покажи мне хотя бы одного, кто не захочет провести ночь с милашкой.

- Я тебя Берн не понимаю.

- Как это ты меня не понимаешь? Жалко тебе что ли? Зачем тебе столько девушек?! Что ты с ними делать будешь?! Ну выберешь две-три… А остальные что?! Нет… Эти красавицы не должны оказаться вне поля нашего зрения… Мы с тобою, несмотря на возраст, еще мужчины «высший сорт»! Почему себе не позволить такую роскошь, как красотку рядом? А остальных мы можем продать…

- Как это продать?! Мы что, с тобой сутенеры?

- Ладно! Ладно! – взмахнув руками, произнес Берн, - Можно ведь не продавать. Можно подарить… Не хочешь заняться новым ремеслом - не нужно! Упрашивать не стану! Но девушки… Они не должны пропасть.

Берн взял сотовый телефон и стал набирать один номер за другим.

- Зачем ты их приглашаешь в мой дом? - зло буркнул Томас, - И зачем я только с тобою связался? Я хотел у тебя попросить помощи, совета… Я знаю, что всю сознательную жизнь у тебя были женщины… Думаю, дай–ка обращусь к тебе, к специалисту.

- Правильно сделал, что обратился… В этом деле должны быть сила и договоренность…

Спустя час к вилле Томаса подъехал «Мерседес». Из него вышли двое мужчин. Один из них был на костылях.

- Берн, ты как всегда в своем репертуаре! – произнес тот, кто опирался всем своим стокилограммовым весом на костыли, - Какая тебе чудная пришла идея… Кто сказал, что нас уже нужно списывать?! Мы еще многим молодым утрем нос! Что они понимают-то в этой жизни… Вот раньше были времена, - произнес он загадочно и, отставив костыли в сторону, сел, - Были мужики… Были… А сейчас?! Одни только роботы…

- Что? Вы уже делите моих женщин? - нервно пробурчал Томас.

- Никогда не думал, Томас, что ты такой жадный! - выпалил на одном дыхании Берн, - Зачем тебе одному столько много?! Не забывай, сколько тебе лет… Все лишнее вредно для здоровья.

В этот момент в квартире раздался телефонный звонок. Хозяин нехотя подошел к телефону. Звонил его старый друг и сказал, что едет к нему.

- Не забудьте при дележке оставить и мне девицу… Моя Марлена мне уже изрядно надоела. Только я мог столько лет терпеть её. Пора бы и поменять…

К вечеру на вилле у Томаса стало многолюдно.

На повестке дня был только один вопрос: каких из откликнувшихся девушек выбрать? Глаза горели огнем, сердце прыгало от воображаемых сцен, а глаза разбегались от фотографий, разложенных на столе.

- Друзья, мы здесь собрались для того, - поднялся из-за стола инвалид и, опираясь на костыли, сделал несколько шагов по комнате, - чтобы сделать нашу жизнь немного разнообразней. Только находясь рядом с молодой женщиной, мы не будем чувствовать себя стариками! У нас откроется второе дыхание, и вернется молодой задор. Вот тогда-то мы и забудем про свой возраст, про свои болезни и будем жить еще долго и счастливо!

- Это ты точно подметил! Кто сказал, что мы старики и нас нужно уже на свалку? – произнес один из вновь прибывших.

Томас ненадолго удалился в свой рабочий кабинет. Исчезновение хозяина дома в комнате так никто и не заметил. Все присутствующие были заняты своим делом. Томас сел за компьютер и решил проверить свою электронную почту. За восемь часов поступило шестьдесят три письма. Распечатав их, Томас взволнованно вбежал в комнату.

- Друзья, - глаза его сверкали огнем, - Вот… Они все хотят стать единственной женщиной для меня и дарить мне любовь и ласку.

- А почему это только тебе?! Это за какие это еще заслуги тебе выпало такое счастье?! – гневно проговорил Берн, - Чем же мы хуже тебя?! Чем? Мы тоже мечтаем о любви и ласке!

- Но это объявление дал я! Причем вы все?! Выходит, все эти женщины мои…

- А не жирно ли тебе одному будет?! Опомнись… История знает много случаев, когда мужики загибались от напряженного труда, - уставившись на друга, выпалил Берн, - Ты еще хочешь жить? Хочешь?

- Что мне делать? Как быть?! – растеряно спросил Томас, взглянув на стариков.

Над комнатой нависла тяжелая тишина. Было слышно только дыхание присутствующих.

- У меня есть идея, - спокойно произнес тот, кто передвигался по комнате при помощи костылей, - Сколько нам осталось жить? Так почему бы не провести эти дни в экзотических странах с молодыми девушками! Представляю… Пальмы, море, солнце… Лежу, балдею, а рядом со мною, - он облизнул свои губы, вздрогнул и продолжил, - молодая, красивая, длинноногая девица шепчет мне на ушко такие слова, от которых я просто одуреваю… А потом она мне делает массаж… У меня начинает оживать то, что давно уже не действует… Он начинает медленно восстанавливать свои силы… И я чувствую, что вновь становлюсь мужчиной.

- Ты меня заинтриговал, - подскочив с кожаного дивана, выкрикнул Берн, - Почему бы нам не развеяться! Не почувствовать, что мы многое можем и нужны женщинам, как солнце, воздух и вода!

Они дружно переглянулись и, обсудив данное предложение, решили всей компанией отправиться на яхте Томаса к берегам Средиземного моря.

Яхта, на борту которой было девять стариков-романтиков отплыла спустя месяц ранним субботним утром из Гамбурга. Их путь лежал туда, где лето длится дольше обычного.

20.07.2007
Кобленц
Автор: София Каждан, ksm211070@mail.ru
 (600x400, 50Kb)
Рубрики:  Проза

Метки:  

Гала и Ягуар. Часть 3

Понедельник, 13 Сентября 2010 г. 18:51 + в цитатник
Таня_Ализаде все записи автора Галина выла до тех пор, пока в дверь не позвонили. Положив малышку на диван, женщина медленно пошла открывать. Увидев двоих полицейских, молодая мать, прислонившись к стене, стала медленно сползать на пол.

Открыв глаза, она увидела заплаканное лицо Барбары. Галина не помнила, как очутилась в больнице. Барбара сидела возле нее и гладила по голове. Вскоре вышел врач:
- Шансов практически нет. Но все, что в наших силах, мы постараемся сделать.
Он уговорил Барбару отвезти Галину домой.

Переступив порог квартиры, Галина вбежала в свою спальню и дрожащими руками извлекла из шкафа маленькую иконку, которую ей подарил бывший муж. Поставив ее на тумбочку, молодая женщина опустилась на колени и стала молиться. Это была ее первая молитва в жизни. Она умоляла только об одном - чтобы Эдвард выжил.

Вечером снова заехала Барбара.
- Он выживет!!! Обязательно выживет!!! – как заклинание, рыдая, твердила все время Галина. - Он не может умереть!!! У нас маленькая дочь!!! Как она будет без отца?
- Дорогая моя, если Эдвард и выживет, то он уже никогда не сможет подняться с постели. Это будет живой труп.
- Не говорите так!!! - оттолкнув от себя Барбару, закричала женщина.

Галина, не переставая, молилась и просила Бога, чтобы ее муж выжил.
И он выжил. Когда Эдварда привезли домой из больницы и положили в спальне, он целыми днями смотрел в одну точку, ни с кем не разговаривая. Глаза были полны слез.

Барбара переселилась к ним и следила за ребенком. Галина же ни на минуту не покидала мужа. По ночам он стонал от невыносимой боли, и она при каждом звуке подскакивала к нему, стараясь хоть чем-то облегчить его мучения.

- Гала, - произнес Эдвард после трехнедельного молчания, - оставь пачку со снотворным на тумбочке. Зачем нам терзать друг друга? Ты так за это время постарела, - муж тяжело вздохнул. - Мне непривычно видеть тебя с седыми волосами. Ты уже не та Гала, которая ворвалась в мою жизнь и перевернула в ней все вверх дном, - он хотел прикоснуться к ее руке, но это движение заставило его застонать от невыносимой боли.

Галина наклонилась и поцеловала мужа в холодные влажные губы.
- Я вылечу тебя. Ты встанешь, - с твердой уверенностью в голосе произнесла жена. - Неделю назад я позвонила в Питер и попросила твоего партнера прислать мне книги.
- Какие книги? - удивленно спросил Эдвард.
- Такие, которые помогут нам всем вместе преодолеть твой недуг.
- Гала... - он хотел что-то сказать, но она своим поцелуем прикрыла ему рот.

Партнер Эдварда прилетел вместе со своим братом, который, как оказалось, возглавлял одну из клиник города, специализирующихся на нетрадиционных методах лечения.
Осмотрев больного, врач заулыбался:
- Долго в кровати я тебе валяться не позволю, так как мой брат очень нуждается в тебе. Да и жена у тебя красавица. Пока будешь отдыхать - уведут, - сказав это, доктор рассмеялся.

Неделю врач постоянно занимался больным. Боли утихли, и к Эдварду вернулся нормальный сон. Перед отъездом он научил Галину нехитрым приемам массажа. Эдвард не сопротивлялся лечению, а наоборот, как только мог, помогал жене, чувствуя свою вину перед ней...

***


Незаметно пролетел год. Он показался Галине целой вечностью. Эдвард с большим трудом начал делать пробные шаги. Он радовался им, как радуется мать первым шагам своего ребенка. Правая нога практически не действовала, но Эдварда это как-то не очень смущало. Он твердо шел к намеченной цели и верил в успех.
Жизнь постепенно возвращалась в обычное русло. Уже на несколько часов в день он стал появляться в офисе, а все свободное время старался проводить вместе с дочерью. Девочку отец любил безумно. Всю свою любовь, которая предназначалась ее матери, он сполна отдавал ребенку.

Не было дня, чтобы Эдвард не укорял себя за свой необдуманный поступок. Он молчал, никому не рассказывая о том, как хотел с достоинством покинуть этот мир.

Первой его командировкой после тяжелой болезни стал Санкт-Петербург. Галина не хотела отпускать мужа, объясняя это тем, что он еще не совсем здоров. Он предлагал жене поехать вместе с ним, но она отказалась. В результате с Эдвардом отправилась Барбара - это была ее первая поездка в Россию. Возвратился он в приподнятом настроении, поскольку удалось совместить дела с повторным курсом лечения в клинике своего знакомого доктора.

Однажды Эдвард пришел домой, и Галина увидела на его щеке след губной помады. Она зло взглянула на мужа.
- Опять?
- Это Барбара меня поцеловала. Она меня подвезла. Шофера я отпустил.

Эту ночь Галина не спала. В голову лезли разные мысли. Она представляла, как на работе, закрывшись в своем офисе, Эдвард целует, ласкает и обнимает ту, которую он, будучи ребенком, назвал мамой.

«Они любовники! - в паническом ужасе заключила жена. - Какой нужно быть дурой, чтобы сразу не догадаться об этом?! Какая Барбара ему мать?! Я подняла его с постели, выходила... Ради чего?! Ради того, чтобы они за моей спиной совершали подлости? Теперь я понимаю, почему она, пока Эдвард был прикован к постели, жила в нашем доме. Она не могла без него. Вот почему она больше так и не вышла замуж! Зачем ей муж, если рядом с ней всегда был молодой, красивый мужчина, которого она любила. Вот почему он никогда не дотрагивался до меня!»

Эдварду предстояла командировка в Италию. Он уговаривал жену поехать вместе с ним, но Галина, узнав, что собирается ехать и Барбара, отказалась. В Милане Барбара по просьбе Эдварда бегала по дорогим магазинам, скупая наряды для Галины. Муж хотел отблагодарить жену за ее выдержку, за ее любовь, благодаря которой он выжил, приобрел душевный покой и уверенность в себе.

По пути домой он решил попросить у жены прощения за то, что причинил ей столько горя. Эдвард решил наконец-то сказать Галине, как он ее сильно любит и что она значила для него все это время. Он вошел в дом с большим чемоданом, забитым подарками для жены и дочери.
- Гала, посмотри, дорогая, что я привез! Спускайся скорее. Думаю, что в этих нарядах ты затмишь даже Клаудию Шиффер!

На его возглас никто не ответил. В доме стояла тишина. Волоча за собой правую ногу, он поднялся на второй этаж. Но и там никого не было. Галина не появилась и на утро. Эдвард поднял на ноги всех своих знакомых, но никто не знал, куда могли исчезнуть его жена и ребенок.

Когда принесли почту, среди конвертов оказалось письмо от Галины:
«Не ищи меня. Я не хочу и не могу быть преградой в твоей жизни. Знай только, что для меня ты навсегда останешься самым светлым и дорогим человеком».

Эдвард не знал, что ему делать, где искать ЕГО женщин. Уходя, Галина ничего с собой не взяла. Все вещи, которые купил ей муж, висели в шкафу, драгоценности остались в шкатулке.

- Куда она могла уехать без денег? Как она могла так поступить со мной? - мучался он вопросами, на которые не мог найти ответа.
В его голове мелькнула шальная мысль, что она сбежала, сбежала от больного мужа к полноценному мужчине, который даст ей почувствовать себя желанной женщиной. Он стал перебирать в памяти друзей, которые были неравнодушны к его жене, отвешивая ей один комплимент за другим.
Эта мысль напрочь подкосила владельца «Ягуара». От нервного напряжения, от переживаний правая нога практически полностью перестала действовать. Он даже не мог на нее встать.

Эдвард набрал номер телефона матери Галины в надежде на то, что, возможно, она знает, где сейчас дочь.
- Алло, я вас слушаю, - услышал он на другом конце провода молодой знакомый голос.
Сердце Эдварда забилось с неимоверной скоростью, кровь прилила к голове, и комната медленно поплыла перед глазами.
- Как ты меня напугала, - единственное, что только и смог произнести он.
На другом конце провода молчали.
Несколько минут Эдвард никак не мог собраться с мыслями. Мужчина не мог поверить, что пропажа нашлась, что она сейчас не в объятиях его знакомого или друга, а у себя на родине рядом с матерью.

Он задавал своей жене нелепые вопросы: о погоде, о ценах на продукты. Она молчала.
- Я привез тебе и дочери столько всяких обновок. Барбара днями ходила по магазинам, стараясь тебе угодить.
- Вот и подари все это Барбаре! - зло отрезала Галина.
Эдвард услышал на другом конце провода короткие гудки. Он еще несколько раз пытался дозвониться до дорогого ему человека, но трубку поднимать никто не собирался.

Через несколько дней она позвонила сама.
- Мне нужны деньги, - плача, в телефонную трубку произнесла Галина.
- Сколько мне выслать? – только и спросил он.
Повторно она позвонила через два дня и поблагодарила, сказав, что деньги пришли.
- Гала, милая, дорогая, я тебя очень прошу, долго не задерживайся в гостях. Я сойду с ума без тебя и дочки. Ты даже не представляешь, как я вас люблю!
Услышав его слова, она заплакала.
- Если вы в ближайшее время не приедете, то за вами приедет Барбара. Она так вас любит и скучает.
И тут Галина призналась мужу, что деньги ей понадобились, чтобы прооперировать маму, что та тяжело больна и что ситуация критическая.

Через три дня Галина позвонила вновь.
- Все кончено, - произнесла она ледяным голосом. - Я убийца. Я убила свою мать, уговорив на операцию. Сегодня утром она умерла. Помнишь, я говорила, что отец бросил нас с мамой. Так вот, несколько месяцев назад он к ней вернулся. Она так была счастлива... А я... Я убила ее...

На утро Барбара вылетела на похороны.
Когда они вернулись во Франкфурт, пробыв в России сорок дней после похорон, выходя из аэропорта, Барбара неожиданно произнесла:
- А знаешь, твой отец - очень симпатичный мужчина, и очень мне понравился. Не даром твоя мать его так любила.
- У тебя есть шанс! – улыбнувшись, ответила Галина.
- Я ему пообещала сделать приглашение.
- А замуж ты его еще не пообещала взять?
- Наверное, нужно прислушаться к твоему совету. Так у тебя больше не будет повода ревновать ко мне Эдварда!
- Прости, у меня, видимо, совсем крыша поехала. Нервы сдали, - покраснев от стыда, извинилась Галина.
- Я же тебя не ревновала, когда твой отец присосался к тебе на вокзале, как пиявка, - весело рассмеялась в ответ мать Эдварда.

***


Галина поднялась на второй этаж и тихо вошла в спальню, муж еще спал. Она наклонилась и поцеловала его. От прикосновения Эдвард вздрогнул. Широко раскрыв глаза, он никак не мог понять, что это: сладкий сон или не менее сладкая явь.
- Я вернулась, - целуя мужа в губы, произнесла Галина. - Даю тебе честное слово, что больше таких сюрпризов преподносить не буду.
- Но ты же должна была приехать завтра?
- Разве ты не рад, что я уже здесь, мой Ягуар?
Автор: София Каждан, ksm211070@mail.ru
 (650x429, 64Kb)
Рубрики:  Проза

Метки:  

Гала и Ягуар. Часть 2

Понедельник, 13 Сентября 2010 г. 18:48 + в цитатник
Таня_Ализаде все записи автора  (450x600, 66Kb)
Прошло чуть больше полугода их совместной жизни, когда за ужином Эдвард сказал жене:
- Настало время подумать и о ребенке.
- О каком ребенке ты говоришь?! - удивленно спросила Галина.
- О нашем. О нашем с тобой ребенке, - спокойно произнес он, не прерывая трапезы.
- Ты что, сошел с ума? Какой у нас может быть ребенок?!
- Самый обыкновенный ребенок. Мальчик или девочка - это не имеет значения, главное, чтобы он был.

Галина еще пять лет назад смирилась с приговором врачей, объявивших, что она не сможет иметь детей. Ссора с бывшим мужем и необдуманное решение сделать аборт сыграли свою жестокую роль в судьбе молодой женщины. Галина, считая себя виновной в содеянном, не решилась ломать жизнь человеку и подала тогда на развод. О том, что она уезжает в Германию, Галина сообщила всем за две недели до отъезда. Мать была в шоке и пыталась отговорить дочь, но молодая женщина осталась непреклонна.

И вот теперь о ребенке заговорил уже новый муж.
- Как он может появиться на свет, если я не могу иметь детей?
- Если я не способен, а ты не можешь, то у нас остается только один шанс...
- Какой?
- Купить его.
- Как это купить? В каком это магазине продаются дети?
- В немецких магазинах дети точно не продаются. А вот в России... Там много детдомов, и вообще, один мой русский знакомый рассказывал, что у вас много матерей еще в роддомах отказываются от своих детей. Так это?
- Ну-у...
- Никаких ну! Ты поедешь в Россию, найдешь нужного врача, хорошо заплатишь ему, и у нас будет ребенок.

Через два дня муж вновь поднял эту тему. Галина пыталась перевести разговор, но он упорно стоял на своем. В итоге Галине пришлось набрать номер своей тетки, работавшей заведующей гинекологическим отделением.
- Девочка моя, сделать можно все, - прозвучало в ответ, - но, как ты понимаешь, не по телефону.

***


Все сложилось необычайно удачно: тетушка сдержала свое слово - нашла студентку, которую отговорила делать аборт, а Галина, слетав в Россию, передала для девушки деньги.

За три месяца до родов она снова поехала на родину и спустя четыре месяца возвратилась к мужу с месячным ребенком на руках. Эдвард был на десятом небе от счастья, с гордостью катал по улице коляску, будучи уверенным, что все прохожие завидуют ему. Тем более, что рождение дочери напрочь развеяло слухи о его мужской неспособности.
- Поздравляю, - с ехидством в голосе произнесла бывшая подруга Эдварда, - а я-то думала, ты безнадежен.

С рождением дочери к Эдварду вернулась прежняя уверенность в себе. Он все чаще и чаще в кругу друзей стал появляться один, ссылаясь на то, что жена не важно себя чувствует. Галина не плакала и не устраивала истерик. Но однажды он явился к утру. Жена, услышав, как во двор въезжает машина, поднялась с кровати и вышла навстречу.
- Где ты был? Посмотри который час, - спокойно произнесла Галина, стараясь не повышать голос. Она подошла к нему поближе и почувствовала запах женских духов. На правой щеке был след от губной помады.
- У женщины, которая за деньги подарила мне любовь и ласку, - в голосе Эдварда звучал неприкрытый вызов.
- Ты был у проститутки? Но у тебя ведь есть жена!
- Какая ты мне жена? Это все - только для окружающих!
- Но...
- Что но... Ты, видимо, забыла, на каких условиях заключен наш брак?
- У тебя что-нибудь с ней получилось?
- Если тебя это так волнует, то нет. А, в общем, какая тебе разница?
- Мне неприятно, что ты проводишь ночи с проституткой, - голос Галины дрожал, а по щекам текли слезы. Эдвард, ничего не ответив, пошел в свою спальню.
На утро Галина не поднялась и не приготовила мужу завтрак. Она плакала, уткнувшись лицом в подушку. Эдвард уехал на работу голодный.

Вернулся он в этот вечер раньше обычного и, поцеловав жену, протянул ей маленькую коробочку. Открыв ее, Галина увидела кольцо, в котором красовались три бриллианта. Эдвард попросил у жены прощения, пообещав, что это было в первый и последний раз.

Прошло несколько дней. В субботу вечером муж позвонил и сказал, что выпил, не может сесть за руль и вернется завтра.

В воскресенье дождь лил не переставая. На душе у Галины было скверно и противно. Она проклинала себя за свой слабовольный характер, за то, что согласилась на этот дурацкий контракт, но больше всего она проклинала себя за то, что согласилась купить ребенка. Ведь с первой минуты замужества она видела, что это игра, игра со стороны мужа на публику. Ему нужно было приобрести уверенность в себе, воспрянуть духом. И он этого добился, найдя себе красивую женщину на двенадцать лет моложе его.

Ключ повернулся в замке.
- Что вкусненького приготовила сегодня? - пытаясь поцеловать жену, игриво спросил Эдвард.
Галина оттолкнула мужа от себя. От Эдварда несло перегаром вперемешку с запахом каких-то духов. На воротничке рубашки виднелись отчетливые следы женской косметики.
- В другой раз, когда будешь возвращаться домой, не забудь посмотреться в зеркало!!! - такой разъяренной Галина себя никогда не помнила. Злость, обида и ревность - все вперемешку кипело в ней. Она подскочила к мужу и вцепилась в его волосы.
- Я убью тебя!!! Не-на-ви-жу!! Слы-шишь, я не-на-ви-жу тебя!!!
Эдвард резко оттолкнул ее. Упав на диван, Галина горько зарыдала.

Она не понимала, сколько прошло времени. Заслышав шаги на лестнице, она подняла голову. Эдвард спускался в черном кожаном костюме, держа в руках мотоциклетный шлем.
- Куда это ты собрался? Ты что, самоубийца – в такой ливень и на мотоцикле?
- А тебе что за дело? – последовал резкий ответ. Он оттолкнул жену и направился в гараж, где стоял почти новенький мотоцикл «BMW».
Галина догнала мужа, обхватила за шею и, прижавшись к его груди, снова зарыдала.
- Успокойся, - погладив ее по голове, произнес он, - я никуда не поеду. Иди, разогрей обед. Я очень голоден.
Галина отправилась в дом. Но не прошло и минуты, как из гаража выехал мотоцикл. Увидев это, Галина заголосила, прижав к себе ребенка. Ее плач стал медленно переходить в вой. Она выла так, как воет за окном в России вьюга в холодную зимнюю ночь.

***


По городу Эдвард ехал медленно, соблюдая все правила. Но стоило ему только оказаться на автобане, как мотоцикл резко набрал скорость. Стрелка спидометра зашкаливала за 120.

Вины за собой Эдвард не чувствовал, но жить так больше не мог. Никто из окружающих не знал и даже не догадывался, как сильно он любил свою жену, как много она для него значила. Эдвард боялся ее, и в его душе жил страх возможной потери. Каждую ночь, лежа в своей спальне наедине с подушкой и одеялом, он думал о Галине. Он представлял, как обнимает, ласкает и целует свою любимую. Жажда ее тела жила в его мыслях постоянно. Но рядом с любовью жил и страх. Они существовали бок о бок, как близнецы в утробе матери.

Чтобы проверить, не возвратилась ли к нему былая мощь и сила, он решился на эксперимент с проституткой. Но понял, что безнадежен. Потом - выпивки с друзьями, потом - еще одна проститутка. И опять безрезультатно.

Две недели назад он вызвал своего адвоката и, аннулировав брачный контракт, написал завещание, согласно которому оставлял жене дом, «Ягуар», свою долю акций в компании и деньги на счетах.
Последний раз нажав на газ, он закрыл глаза, и мотоцикл помчался в неизвестность.

(Продолжение следует)
Автор: София Каждан, ksm211070@mail.ru
Рубрики:  Проза

Метки:  

Гала и Ягуар. Часть 1

Понедельник, 13 Сентября 2010 г. 18:44 + в цитатник
Таня_Ализаде все записи автора Действительно ли мужчины покупают дорогие машины, чтобы компенсировать свою убогость, неспособность, ущербность?

Были последние дни уходящего лета. Под ногами лежали опавшие листья. Она медленно шла по улице. По дороге, увидев изумрудного цвета спортивный кабриолет «Ягуар», остановилась и принялась откровенно рассматривать машину.

- Нравится? - услышала Галина вопрос. За ее спиной стоял высокий стройный мужчина. Отведя взгляд от машины, она стала в упор оценивающим взглядом рассматривать владельца дорогого автомобиля.
«Мужчины покупают дорогие машины, чтобы компенсировать свою убогость, неспособность, ущербность... Что там еще?» - вспомнила фразу, прозвучавшую в каком-то американском кинофильме, и заулыбалась:
- Машина классная, и владелец на вид ничего - на все сто...
- Спасибо за комплимент, - улыбнувшись уголками губ, ответил незнакомец.

Сделав несколько шагов, повернулась: он продолжал стоять на месте и с улыбкой смотреть ей вслед.
- Извините, Вы не скажете, который сейчас час? - неожиданно для себя самой спросила Галина.
- Вы спешите? Я могу подвезти! - продолжая улыбаться, предложил он.
- Почему бы и не прокатиться на такой машине? - ответила она и подошла к «Ягуару».

Впервые в жизни перед ней открылись двери спортивного двухместного кабриолета. Такие машины она видела только в кино. Будучи школьницей, Галина представляла, как с ветерком катается на кабриолете, а рядом с ней сидит молодой симпатичный мужчина.

Она не заметила, как машина подъехала к ее дому. Поблагодарив водителя за галантный поступок, женщина лениво вышла из дорогого автомобиля.

Со дня их знакомства прошло недели две, когда Галина в супермаркете встретила владельца «Ягуара» снова.
Заулыбалась. А он спросил:
- Помощь не нужна? Могу подбросить до дома.
- Не откажусь!
- Может, Вы меня пригласите на чашечку кофе? - произнес он, подъезжая к дому незнакомки.
- Не могу отказать такому мужчине.

Время пролетело быстро. Они и не заметили, что проговорили более трех часов. Он нехотя поднялся и, поблагодарив хозяйку за гостеприимство, поцеловал в щеку.
- У меня в следующую субботу День рождения. Если будете располагать свободным временем, то заходите в гости, - слегка смущаясь, произнесла она.

Он пришел, когда пир уже был в самом разгаре. Извинившись за опоздание, гость протянул имениннице конверт.
- Я не знаю, какие духи Вы любите... Это подарок от меня.
- Это Эдвард, - представила Галина своим друзьям элегантного мужчину.
Заиграла музыка, подруги стали наперебой приглашать опоздавшего гостя на танец.
- Смотри, Галчонок, уведут! Такие мужики на помойках не валяются, - обронил фразу директор русского магазина, в котором она работала.

Отныне в квартире молодой женщины вечерами часто стали раздаваться телефонные звонки. Она приглашала его домой, но он отказывался. Разговоры сводились к обсуждению погоды и природы.

И вдруг...

Прошло уже более недели, а Эдвард не звонил, и Галина начала беспокоиться. Взяв в руки записную книжку, где был записан номер владельца «Ягуара», подошла к телефону. Она несколько раз пыталась набрать его номер, но женская гордость мешала ей это сделать.
- Гала, - услышала она на другом конце провода знакомый и долгожданный голос, - я готов принять Ваше предложение и прийти к Вам в гости. Но лишь в том случае, если Вы приготовите какие-нибудь русские блюда.

Галина старалась изо всех сил, чтобы угодить своему гостю. И на этот раз, к великому удивлению самой хозяйки, щи и пельмени удались на славу.

- Вы знаете, Гала, - начал он, взглянув на нее своими зелеными глазами, - я ведь наполовину русский. Правда, моя мать родилась во Франции, но русским языком она владела отлично.
- Из белых значит, - сделала она свое заключение.

- Да. Мой дедушка был русским офицером. Советскую власть дед так и не признал. Он присягал царю, но не заветам Ильича, - попросив разрешения, Эдвард закурил. - Отец влюбился в мою мать, как только увидел ее. После войны мама очень болела, и врачи думали, что она не выживет. После двенадцати лет совместной жизни на свет появился я. Мать очень хотела ребенка. После родов ей стало еще хуже. Когда мне было шесть лет, она умерла. Она всегда старалась говорить со мной только по-русски.

- И это Вам помогло?
- Да, сейчас наша фирма в основном работает в России. И я очень часто бываю там.
- А чем Ваша фирма занимается, если не секрет?
- Строительством.

- Вас воспитала мачеха?
- Я не могу назвать ее мачехой, - произнес Эдвард, опустив глаза, - язык не поворачивается произнести это слово. Барбара - сестра компаньона моего отца. Когда компаньон умер, они жили с Барбарой какое-то время вместе. Не знаю, насколько она любила моего отца, но меня она любит очень сильно. Я даже, пока был маленький, звал ее мамой.

- На сколько лет она Вас старше?
- На двенадцать.
- Ваш отец сейчас жив?
- Нет. Они прожили с Барбарой всего три года.
- Да... - тяжело вздохнув, произнесла Галина.

Досидев до половины девятого, Эдвард, сославшись на очень важный телефонный разговор, покинул квартиру своей новой знакомой.
Галина пошла в комнату и достала с книжной полки фотоальбом своего детства. Повертев его в руке, стала рассматривать фотографии. Взор упал на улыбающуюся мать, которая прижимала к своей груди шестимесячную дочь. Она с грустью вспомнила о нелегкой семейной жизни своих родителей, которых безумно любила.

***


На этот раз долго ждать звонка не пришлось. Эдвард позвонил через день и сказал, что должен в субботу быть на презентации. Одному ему идти не хотелось, и он предложил Галине составить ему компанию.
- Я бы с удовольствием, - с сожалением в голосе произнесла она, - но у меня нет ни приличного платья, ни туфель.

В ответ Эдвард звонко засмеялся. А на следующий день купил ей все необходимое. Такого красивого платья и таких туфель молодая женщина никогда не носила. Придя домой, она целый вечер крутилась возле зеркала в своих обновках.

После презентации Эдвард подвез свою подругу к дому.
- Гала, мои знакомые от тебя в восторге! - поцеловав женщину в щеку, произнес Эдвард. - Ты даже себе представить не можешь, как мне приятно, когда ты рядом.
Он уехал, так и не зайдя к Галине.

Со дня их знакомства прошло более четырех месяцев, прежде чем Эдвард пригласил ее к себе в гости.
- Почему в доме столько пыли? - спросила Галина, рассматривая комнаты небольшого двухэтажного особняка.
- Женщина, которая следила у меня за порядком, заболела, и поэтому почти месяц никто уборкой не занимался.

- Если ты будешь платить мне двадцать марок в час, могу и я навести порядок.
- Когда?
- В четверг. У меня как раз выходной.
- Договорились. В четверг так в четверг.

Галина уже заканчивала уборку дома, когда на пороге комнаты появился хозяин. Он был явно не в духе.
- Что случилось? - спросила она.
Эдвард ничего не ответил и, постояв несколько минут, развернулся и вышел.

Закончив работу, молодая женщина вошла в спальню, где, уткнувшись головой в подушку, лежал владелец «Ягуара».
- Что с тобой? - спросила она, присев на край кровати и погладив его по волосам.
Эдвард подскочил с постели и сорвал с плеч Галины легкую кофточку.
- Отпусти меня!!! Мне больно!!! - вырываясь, закричала она. - Ты сошел с ума!!!
- Лежи и не дергайся! - в его голосе послышались железные нотки.

Она сделала несколько попыток вырваться, но он что есть сил ударил ее по лицу. Поняв, что сопротивляться бесполезно, женщина подчинилась воле мужчины.

Он попытался овладеть ею, но ничего не вышло. Обессиленный, Эдвард упал на кровать и зарыдал.
- Идиот! - зло крикнула Галина. - Если не в состоянии справиться с бабой, зачем на нее бросаться?!
- За-мол-чи!!! Слышишь, за-мол-чи!!!

- Теперь до меня дошло, почему ты никогда не оставался со мной на ночь. Твой дорогой «Ягуар» - всего лишь жалкая компенсация за твою мужскую ущербность, - ядовито хохотнула она.
- Что ты сказала? – ледяным голосом произнес Эдварт, слегка приподнявшись на локтях. - Уходи отсюда!
- А деньги за уборку? Я добросовестно отработала пять часов.
- Пошла ты... - он уткнулся лицом в подушку.

Галина было развернулась, когда Эдвард спокойно произнес:
- Извини. Моя бывшая подруга, с которой я прожил восемь лет, увидев меня с тобой, сказала, что ты меня бросишь так же, как это сделала она.

Три года назад я перенес тяжелую операцию. Мне нужно было время окрепнуть, чтобы вновь приобрести силу и уверенность, но моя подруга не желала ждать. Каждая ночь была пыткой. Она унижала, оскорбляла меня! А однажды на вечеринке, где были наши общие друзья, она заявила, что больше не собирается жить со мной, поскольку я не мужик. Она ушла от меня, не забыв прихватить даже те вещи, которые принадлежали моей покойной матери. Мне казалось, что я не переживу всего этого кошмара. Но время лечит раны. Барбара мне посоветовала купить «Ягуар», и он на самом деле заменил женщину. Кривая усмешка проползла по его лицу.

- Ты любил ее?
- Не знаю. Наверное, привык за восемь лет.
Поблагодарив Галину за уборку и заплатив за работу, Эдвард несколько раз попросил прощения за то, что произошло в спальне.

Прошел месяц. Он не звонил и не появлялся. Молодая женщина пыталась внушить себе, что должна позвонить первой. И как-то, выпив грамм сто водки для уверенности, набрала номер Эдварда, который, не ожидая, что после всего, что произошло, Галина захочет с ним общаться, не скрывал своей радости.

Они опять стали вместе появляться в кругу знакомых и друзей Эдварда, которые, восхищаясь красотой русской женщины, отвешивали ей один комплимент за другим.
- Я бы хотел с тобой поговорить, - как-то после очередной вечеринки произнес Эдвард, подъезжая к дому своей подруги. - Мне нужна жена, - и, опустив глаза, тихо добавил, - вернее фиктивная жена. Она будет жить в моем доме. Мы будем вместе появляться на людях, я буду покупать ей все то, что она только захочет, но спать мы будем в разных спальнях.

- Зачем тогда тебе жена?
- Видишь ли... - начал он и запнулся.
- Чтобы твои друзья думали, что с этим делом у тебя все о`кей?
- Мне передали, что моя бывшая подруга распускает сплетни, что я тебя покупаю на время.
- И теперь ты хочешь купить меня навсегда?
- Нет. Я просто предлагаю тебе подумать над моим предложением.

Галина давно уже поняла, что влюбилась – безо всякой надежды на то, что Эдвард когда-нибудь будет рядом с ней. Сколько слез было пролито по ночам, знала одна лишь подушка. Сейчас у нее появился шанс. Шанс на то, что если не ночью, то хотя бы днем он будет рядом с ней.

На утро Галина позвонила Эдварду и сказала, что согласна на фиктивный брак. А через неделю был приглашен адвокат, и заключен брачный контракт, в котором значилось, что если в течение пяти лет молодожены разводятся или с мужем происходит какой-нибудь несчастный случай, жена не получает никакого наследства.
- Думаешь, что я тебя отравлю? - спросила она, подписывая бумаги.
- Пять лет пролетят незаметно. Вот тогда и получишь свою долю.

(Продолжение следует)
Автор: София Каждан, ksm211070@mail.ru
 (700x438, 62Kb)
Рубрики:  Проза

Метки:  

Разговор с прошлым

Понедельник, 13 Сентября 2010 г. 18:40 + в цитатник
Таня_Ализаде все записи автора  (369x553, 121Kb)
- Ты знаешь, я сегодня разбилась. Я ехала отдыхать, была за рулем, меня ждала компания и муж на горе... Знаешь, я никогда не каталась на горных лыжах, я и в этот раз не хотела, потому что я панически боюсь сломать ногу или руку, а как я буду со сломанной ногой танцевать?

Ты знаешь, я танцую. Да. Я с детства мечтала выступать на сцене, петь или танцевать. Смешно, конечно, у меня нет голоса, но танцевать у меня получалось всегда хорошо. Я красиво двигаюсь. Я получаю от этого такое удовольствие... Это как летать... Однажды в детстве, школьницей, я танцевала на сцене перед большим количеством зрителей, и мне аплодировал весь зал... Это действительно - как летать... И сейчас я танцую - для себя, но стала уже лучшей в группе, представляешь? И вот я этого боюсь - сломать ногу и не танцевать, потому никогда в жизни не была на горных трассах.

А в этот раз меня уговорили. Но я не собиралась вставать на лыжи, я хотела покататься на бубликах... Такое смешное слово "бублик"… Забавное, правда? Такое детское-детское... Я боюсь ездить с горок, всегда сажусь сзади и держусь крепко за спину впереди сидящего, но я люблю это ощущение страха и полета одновременно, когда летишь и не знаешь, как приземлишься, но все равно тянет лететь туда, вниз, в снег, через ветер...

Я с детства люблю горки. И еще летать люблю. Ты когда-нибудь летал во сне? Я все время летаю, раньше, правда, чаще - это кайф. Я часто улетаю во сне от кого-то, убегаю, спасаюсь, иногда я думаю, что это я улетаю от себя... Я всегда выпрыгиваю в окно или прыгаю вниз с балкона, раскидываю руки и лечу, очень высоко, иногда подпрыгиваю с земли и взлетаю в небо над крышами...

Иногда я так искала тебя во сне, но не находила, наверное, тебя там не было... Ты знаешь, мне всегда хотелось тебя найти. А что потом? А ничего. Просто сесть рядом, положить голову тебе на плечо и молчать. Глупо, да? Ну и что. Мне так хотелось. Сидеть рядом, чувствовать твой запах, видеть твои глаза, слышать твое дыхание, быть рядом... Это как летать...

Ты мне однажды приснился. Помнишь, мы не встречались долго? Мне было трудно дышать без тебя. Я звала тебя каждую ночь. А ты все не приходил... А потом ты мне приснился. Ты был рядом, ты гладил мои волосы, смотрел на меня и улыбался. Мне приснилась любовь - я знала. Мы так сидели часто, помнишь? Мне было хорошо. А еще мы часто так лежали - я любила лежать у тебя на плече, обнимать тебя и что-то шептать и слушать твои ответы на мои вопросы. И чувствовать себя маленькой девочкой... У меня всегда было много вопросов к тебе. Да и сейчас они остались, но я не буду их задавать, не хочу, ты все равно не ответишь. Я пришла сказать тебе, просто сказать, что...

...Ты знаешь, я очень ждала твоего звонка. Я была бы самой счастливой на свете, если бы ты позвонил... Это как летать, правда. Счастье для меня - это как летать. Когда ты был рядом, я была счастливой. Потому что была самой собой. Пусть немного испорченной, развязной, оторванной, но это была я. Когда ты был рядом, я жила. Мне теперь трудно не жить. Когда знаешь, что такое ЖИТЬ, НЕ жить уже не получается - давит.

...Я часто делала глупости и говорила глупости, а ты сердился. Не надо - это потому, что я любила и боялась потерять. Я так боялась и берегла, что не удержала. Это как идти по канату с полным стаканом воды: смотришь на стакан, стараясь не пролить ни капли, ступаешь медленно, чтобы не оступиться, но настолько засматриваешься на стакан, что все-таки делаешь неверный шаг и... так и у меня - не получилось пройти по канату.

...А неделю назад была погода, как тогда, и в воздухе пахло так же, когда мы были первый раз вместе… Знаешь за что я тебе благодарна? За то, что ты меня никогда не будил, когда я дремала. Ты так бережно ходил по комнате и садился на край кровати, будто боялся задеть мой сон малейшим шорохом.

Ты как-то сказал, что хотел бы, чтобы я тебя будила каждый день. Ты даже не представляешь, как важны мне были эти слова. Ты, наверное, это говорил просто так, ну я знаю - иногда это говорят для пущей красивости и романтичности. А для меня это было очень важно. Потому что я никогда никого не будила каждое утро... Не надо, не задавай вопросов. Да, я никого не будила каждое утро. А мне хотелось бы. И никто никогда не берег мой сон, как берег его ты. Для тебя это было просто. А для меня важно.

Я была самой счастливой на свете, когда ты меня обнимал всем телом. Ты, наверное, не помнишь, а я, как маленькая, храню все это у себя в памяти... Знаешь, когда я была маленькой девочкой, мы с подружками делали "секретики": находили цветные фантики от конфет, золотинки от шоколадных, вырывали маленькие ямки в земле, клали туда сначала фантики, потом сверху осколки бутылочных стекол и получалось красиво. Потом все это зарывали в землю и по секрету показывали друг дружке - у кого красивее.

Так вот, я тебе раскрываю свои "секретики", глупые, детские секретики о том, что я тебя люблю. Я знаю, что тебе это не нужно, но не надо смеяться, так получилось, я просто тебя люблю. И у меня всегда было чувство, что так и должно быть. Все, что с нами происходило, так и должно было происходить. МЫ были запланированы заранее... Ты понимаешь, о чем я?...

...Я не хотела так много говорить, я хотела просто посидеть рядом и смотреть на тебя... Так вот, о чем я?.. Да... Я никогда не была на горнолыжных трассах, но несмотря на страх согласилась на этот раз поехать. Я задержалась в городе и поехала позже всех, одна. Я ехала по трассе, а солнце такое яркое... Ты знаешь, я ведь плохо вижу, да, ты знаешь это, и когда на дорогу выехала та машина, я не рассчитала. Ты знаешь, было не страшно - я просто ехала вперед и знала, что так и должно быть. Это как летать...

...Однажды я попросила мужа не отключать мой мобильный полгода, если меня вдруг не станет... Ты позвонишь мне? ...Не смотри на меня так, я уже ухожу... Мне просто хотелось найти тебя и посидеть рядом, прижавшись. Можно мне? Меня ведь уже нет. Ты знаешь, я сегодня разбилась.
Автор: Лина
Рубрики:  Проза

Метки:  

Нежность. Часть 2

Понедельник, 13 Сентября 2010 г. 18:38 + в цитатник
Таня_Ализаде все записи автора  (347x491, 56Kb)
Всю ночь Сергей не мог уснуть. Ночь не давала покоя, как и девушка с нежным взглядом. Не хотелось утрачивать гармоничное состояние приближающегося счастья. Соня воскресила чувства, которые будоражили воображение, дарили волнение, состояние первой и самой искренней любви. Когда наступило утро, он решил отыскать девушку, ураганом пролетевшую по его жизни. Если верить мудрым книгам, то в этом мире не бывает случайностей. Теплый взгляд девушки по имени Соня ворвался в его одинокую жизнь не просто так.

"Она появилась здесь, чтобы спасти меня". Когда молодому адвокату подобные слова говорили клиенты, то ему хотелось смеяться, но сейчас он понимал, что имели в виду эти люди. И вот теперь он ждал её на пляже, бросая камешки в море. Он искал её взглядом в городской толпе, ждал с ней встречи. Неожиданно появившись и исчезнув, она внесла в его жизнь ту свежую струю, ту бурю эмоций, о которых он так долго мечтал.
- Нежный взгляд, нежный взгляд! – Повторяя красивые слова, Сергей изнывал от тоски, осознавая, что скучает по девушке, которую совсем ещё не знает.

Он столкнулся с ней через три дня. Соня порхала среди своих друзей. Вся шумная компания направлялась навстречу громкой музыке и неоновым огням. Дискотека ночного клуба зазывала всех желающих. Соня была прекрасна. Как и в тот вечер, с её лица не сходила улыбка. Музыка поглотила её тело, и, подчиняясь ритмам, Соня дарила естественный и красивый танец миру. Казалось, в этот миг есть только музыка и страсть, поглотившие девушку целиком. Она даже не подозревала, не чувствовала, что пара жадных глаз пожирает её без остатка. Сергей не мог отвести от неё своего взгляда, он боялся потерять обретённую драгоценность, которую искал всю свою жизнь.

Еле поборов страх, он подошёл к Соне и впервые прикоснулся к ней. Изгиб её спины, запах волос заставили ещё сильнее биться сердце.
- Я искал тебя! – с придыханием произнёс он.
- А я ждала тебя! – с придыханием произнесла она.
- Я испугался, что больше никогда тебя не увижу.
- А я знала… Я была уверена, что ты отыщешь меня.
Появившийся саксофон закружил их в медленном танце. Они были одни среди огромной толпы. И там, в пустынном мире, в маленьком курортном городке, где умирают ночи и рождаются новые дни, потерянный мужчина и нежная женщина слились воедино. Оставшиеся дни и ночи отпуска они провели вместе.

Если верить в то, что у каждого человека есть судьба, которой он должен следовать, то Сергей наконец-то отыскал тот единственно необходимый путь, отражавший его дремавшую сущность. Погибающее в пустыне дерево неожиданно получило ещё один шанс - шанс выжить. Словно летним дождём, мерцающим лунным светом, Соня ворвалась в мир прямых линий, и там, запутав, исказив пространство, она породила вселенную для двоих, где волнистыми и кривыми путями, создавая неповторимые рисунки, два человека шли друг другу навстречу. Заново оживая, Сергей снова познавал каждое мгновение своей жизни, поверив в то, что миром правят не логика и не деньги, а банальная, прожитая миллионами людей истина о любви.

- Поедем вместе со мной. – Он был взволнован, как никогда. Ведь он обрел то, что так не хотелось терять.
- Ты, правда, хочешь, чтобы я уехала вместе с тобой!? – Соня не скрывала своих эмоций, весь восторг от сказанного любимым мужчиной отражался на её лице. Она и представить себе не могла, что пара невинных слов, сказанных незнакомцу на пляже, смогла изменить всю её жизнь.
- Да, да, я хочу, чтобы ты всегда была со мной.
- Я буду… Я всегда буду с тобой.
Последняя ночь, проведенная в маленьком курортном городке детства, была лучшей. Единство тел отражало единение душ и желаний. Ранимому мужчине и нежной женщине казалось, что так будет вечно. Но бархатный сезон, как призрак, готов был исчезнуть, собираясь забрать с собой всё тепло лета.

- Наш поезд уходит вечером в девять двадцать, я буду ждать тебя на вокзале.
- Я приду, обязательно приду.
Настало время покидать самое чудное место на земле, маленький курорт, где исчезло детство и где появилась любовь. В последний раз Сергей пошёл на море. Он не прощался с ним, прекрасно понимая, что обязательно вернётся в мир, где был так счастлив. Бросив несколько камешков в воду, мужчина отправился собирать вещи.

Стрелки привокзальных часов ещё не перешагнули отметки восьми часов, а Сергей уже сидел в зале ожидания, специально придя пораньше. Сейчас, за час до отъезда, его одолевал жуткий страх.
- А вдруг она не придет? Что я тогда буду делать?
Как адвокат, он прекрасно понимал, что в любой рискованной ситуации страх и сомнения - это естественно. Иногда эти чувства даже необходимы, чтобы сделать решающий шаг. Но сейчас, когда стрелки часов перешагнули границы дозволенного, все приведённые доводы были бессильны. Девять часов, до отправления поезда оставались считанные минуты, но Соня так и не пришла. Боль, горечь наполнили некогда ликующее сердце. Сергей не мог понять, почему она обманула его. Он не пытался искать причин, зная, что только больше может навредить себе. Он не знал её адреса, не знал, где искать ее, не знал, что могло с ней произойти, и лишь слова, сказанные Соней в последний раз, немного успокаивали до самой последней минуты.
- Я приду… Я обязательно приду. – Шептал ему тающий бархатный мир.

Ночной поезд увозил респектабельного человека прочь от маленького курортного городка, где уже в прошлом остались самые счастливые мгновения. И лишь шлейфом воспоминаний, не желая отставать, летели за ним нежный взгляд и единственный вопрос: "Почему она не пришла?" Когда поезд подъехал к родному городу, молодой человек опять превратился в серьёзного господина. Он аккуратно зачесал свои волосы, надел дорогие ботинки и, выйдя из вагона, сразу же поймал такси, которое увезло его к проблемам и делам реальной жизни, от которой он уже немного отвык. Реальность не щадила его, она поглощала жизнь и медленно отбирала молодость. Заключив сделку со временем, реальность часто одерживала победу.

Но Сергей не мог предать своей мечты. Он заглядывал себе в душу, пытаясь воскресить утерянное счастье. И вот… Уставший мужчина в дорогом, стильно пошитом костюме ехал по ночному городу. В этот вечер ему захотелось расслабиться, ведь длинная рабочая неделя осталась позади, и с делом очередного клиента было покончено. Машина остановилась возле маленького ресторана, и бармен сразу же узнал человека, вошедшего в модное местечко. Музыка и табачный дым окружили Сергея со всех со сторон. Но сегодня респектабельный человек искал тишины и понимания. Он направился к барной стойке и, сев подальше от остальных посетителей, сделал первый заказ.
- Сергей, вам как обычно?
- Да, бокал белого вина и немного внимания со стороны бармена.
- У вас уставший взгляд. – Наливая вино, не задумываясь, ронял привычные слова бармен.

- Я бы мог сослаться на… Но… – И выпив чуть ли не залпом бокал искрящейся жидкости, Сергей продолжил. - Помнишь, год назад ты посоветовал мне съездить и расслабиться куда-нибудь, в место, где мне всегда было хорошо?
- Не обращайте на мою болтовню внимания, подобные слова я говорю всем посетителям, но, если честно, сам в них не верю.
- Нет-нет. Ты оказался прав, там, куда я отправился, со мной произошли потрясающие вещи.
- Курортный роман!?
- Нет, любовь… Настоящая любовь.

Подобные темы редко обсуждаются удачно, любовь и удача не всегда кружат рядом. Люди всю жизнь стремятся к совершенству, часто не понимая, что совершенство - это еще и боль. Бармен больше не задавал вопросов, он молча налил ещё один бокал вина, улыбнулся и переключился на других посетителей. Прошёл ровно год с тех пор, как Сергей покинул городок своего детства. Ровно год, который был равнозначен целой жизни. За это время он успел переехать в новую квартиру, выиграть свой лучший судебный процесс и пережить два незначительных романа. Год – это целая жизнь, но её невозможно было сравнить с неделей, которую он провёл вместе с Соней. За это время чувство к девушке с нежным взглядом не охладело, интуитивно он каждый день искал её в толпе, прекрасно понимая, что не найдет ее. Сергей сравнивал её улыбку с улыбками своих избранниц, и те всегда проигрывали. Он вспоминал её прикосновения каждый раз, когда становилось невыносимо тоскливо.
- Она появилась, чтобы спасти меня, а ведь двух спасений не бывает.

Сергея по-прежнему не интересовало, почему она тогда не пришла на вокзал. Для него Соня оставалась тем счастливым мгновением, пережить которое мечтает каждый человек. И вот теперь, ровно через год, на очередном пределе своих сил он вновь решил уехать в маленький курортный городок. Неважно, что старые раны смогут опять о себе напомнить, главное, он попадёт в тот мир, где был чрезмерно счастлив и спокоен. Жизнь, наработанная за год, на время вновь растаяла в прошлом. Поселившись в гостинице, не распаковывая вещей, Сергей отправился на побережье. А там происходило действо, до боли знакомое. Закат обрушился на море, и солнце медленно утопало в его водах. Берег был поглощён пустотой, и лишь вдалеке одинокая женская фигура разрушала живописное единство. Женщина смотрела вдаль и лишь изредка, кидая камешки в воду, заставляла исчезнуть природное безмолвие.

- Я не помешаю вам? – Задал вопрос взволнованный мужчина.
- Нет, ты не помешаешь. – Не ожидая подобной встречи, ответила улыбчивая женщина.
За прошедший год Соня ничуть не изменилась, она всё так же была свежа, привлекательна, и, самое главное, Сергей опять почувствовал на себе нежный взгляд. Взгляд снова проник в мужскую душу. Он заставил сильно биться сердце и освободил чувство, которое так долго томилось в угнетении.
– Мне как раз понадобился партнёр для бросания камешков в море… У тебя это получается идеально.
- Для тебя я хочу быть идеален во всём.

Когда вода потушила остатки солнечного света, идеальная ситуация сложилась для них обоих. Шум воды ласкал слух. Побережье опустело окончательно. Только он и она. Сергей прикоснулся к ней вновь, изгиб её спины, запах волос - всё вернулось. Его объятья были крепки… Он боялся, что Соня снова может исчезнуть.
- В этот момент моё сердце бьётся только для тебя одной. – На глаза навернулись слёзы, но его это не пугало, только с ней он мог быть самим собой. – Я боялся, что больше никогда тебя не увижу.
- Ты нашёл меня в первый раз тогда, год назад, и я была уверена, что найдёшь и в этот, ведь не зря я ждала тебя здесь, на этом же месте.
Больше они не сказали ни слова. Сергей обнял девушку с нежным взглядом, и долгожданный поцелуй смыл всю ту боль, что они носили в своих сердцах. Эхо разносило смех, горы хранили их тайну, море впитывало их нежность.

С тех пор прошло три года. Целая жизнь, которую они заполнили своими мечтами. Девочка, родившаяся ровно через год, унаследовала взгляд своей матери. Глядя на неё, Сергей часто думал о том, как когда-нибудь его дочь спасёт подобного отцу романтика.
- Так всё и будет. – Часто повторял он сам себе. А иногда его страшила мысль, что было бы с ним, если бы не та счастливая встреча на побережье маленького курорта. Смог бы он выжить без Сони, смог бы он быть так счастлив, как был счастлив каждое мгновение с ней, где каждый день воплощался в маленькую жизнь самых обычных дел?
- С самого рождения мы шли друг другу навстречу, – слова Сони всегда звучали серьёзно и убедительно, когда она затрагивала эту тему.

– Помнишь, в детстве мы убегали на берег моря и могли сидеть там целыми ночами напролёт?
- Я не сразу узнал тебя тогда, когда ты появилась в первый раз в нашей взрослой жизни.
- Зато тебя сразу же узнала моя мать, и я поняла, что наша с тобой новая встреча неслучайна. Если я тебе нужна, ты найдёшь меня везде, где бы я ни находилась.
- И так ты думала даже тогда, когда не пришла на вокзал.
- Тогда умерла моя мать, мне было не до любви, но именно любовь вернула меня через год обратно туда, где я вновь обрела тебя.
- Туда, где твой нежный взгляд снова спас мою жизнь.

Машина человека в стильном дорогом костюме проехала мимо маленького ресторанчика, и бармен не обратил внимания на людей, сидящих в ней. Улыбнувшись, он налил бокал вина очередному посетителю и был готов слушать новые откровения. А человек в машине вместе со своей семьей исчез в полумраке холодного вечера, где главным смыслом жизни для него оставались два нежных взгляда, что согревали душу и дарили будущее.
Автор: Патрик Павловский
Рубрики:  Проза

Метки:  

Нежность. Часть 1

Понедельник, 13 Сентября 2010 г. 18:36 + в цитатник
Таня_Ализаде все записи автора Нежность. Часть 1
Машина серебристого цвета остановилась возле маленького ресторана. Бармен сразу же узнал человека, выходящего из неё. Это был мужчина в дорогом, стильно пошитом костюме. Он медленным шагом вошел в помещение. Музыка и табачный дым окружили мужчину со всех со сторон. Но сегодня респектабельный человек искал тишины и понимания. Он направился к барной стойке и, сев подальше от остальных посетителей, сделал первый заказ.

- Сергей, Вам как обычно? – творя коктейль из томатного сока и водки, спросил бармен.
- Да, всё как обычно.
- Сегодня Вы какой-то грустный... – вопросительно продолжал бармен.
- Я много работаю, много общаюсь с людьми… Не всегда приятными… А, ещё новый клиент, - вздохнув и сделав пару глотков, добавил он, - О его деле нужно слишком много думать.

Уставший и немного раздражённый человек был адвокатом. Его идеальный внешний вид чётко отражал внутренний мир. Еще с самого детства Сергей мечтал быть правильным, деловым и независимым. Прямые линии и ни одной кривой. Но в этот вечер он изменил своему обычному образу. Бармен, уже привыкший узнавать чужие истории, ещё раз решил сыграть роль внимательного слушателя.
- У Вас что-то случилось?
- Нет… Нет… Просто иногда человеку становится грустно, и ему необходимо пережить печальное состояние… Пожалеть себя и кому-то рассказать о своих переживаниях.
- Я весь внимание. Посетителей, как видите, мало, так что я могу Вас внимательно выслушать.

Бармен обвёл рукой пространство барной стойки в подтверждение своих слов. Уставшим взглядом Сергей проследил за ним. Он и не заметил, как за несколькими бокалами вина пролетело время. В этот вечер ему некуда было спешить. Молодого мужчину всегда и везде ждала только единственная страсть и спутница - работа.
- Сегодня днём, когда я шёл по улице среди огромной толпы людей, я вдруг понял, что одинок. – Он отпил из своего бокал и ещё раз чётко вывел три слова. – Я совсем один. Понимаешь?
- Среди людей много одиноких, и каждый из нас хоть раз в жизни задаётся этим вопросом.
- Да… Да... Я знаю, но в своём одиночестве я виноват сам.

Впервые в жизни Сергей не защищал, а обвинял, обвинял самого себя. Непогрешимые идеалы амбициозной молодости рухнули, и наружу вылезла страшная действительность зрелого человека.
- Люди не должны жить в пустых домах. Любой мир, создаваемый ими, должен быть наполнен любимыми голосами, смехом и самым элементарным смыслом жизни.
Бармен понимающе улыбнулся. Он не желал вникать в чужие проблемы, но и обижать человека, который ему нравился, тоже не хотелось.
- Вы устали, вам нужен отдых, поезжайте куда-нибудь отдохнуть и как следует расслабьтесь.

Стандартный набор слов неожиданно подействовал. Сев в машину, Сергей вдруг почувствовал, куда ему нужно отправиться. Маленький курортный городок, где прошло детство. Там, среди дорогих сердцу воспоминаний, он поймёт, что теперь ему нужно от собственной жизни. Уже через несколько дней строгие костюмы, аккуратно уложенные волосы и кожаный портфель на время остались в прошлой жизни. Босыми ногами он шёл по морскому берегу, гулял по маленькому курортному городку, где когда-то детство дарило ему тысячи счастливых мгновений, и там, среди разгара бархатного сезона, бархатная душа утомлённого человека потихоньку стала воспринимать элементарное земное умиротворение.

Так прошла целая неделя. Погибали ночи, рождались новые дни. Эта размеренная, ничем не отягощённая жизнь начинала нравиться мужчине. Она впитывалась в душу, как выдержанное вино, и с каждой новой каплей пурпурно-красные оттенки пьянили её обладателя все больше. Так прошла целая неделя, пока… всё не изменилось, и тёплый вечер и рыжее небо не поманили его за собой. Он оказался на побережье один на один с новорожденным закатом. Задумчивый мужчина молча наблюдал за буйством красок, которые разыграли настоящее представление. Бросая камешки в солёную воду, он просто мечтал.

- Я не помешаю Вам? – Голос был обычным, такой приятный женский голос у тысячи девушек, но такого взгляда больше не было ни у кого. Её взгляд превратился в золотой луч света. Он полетел ему навстречу и дотронулся до его лица, проник глубоко в душу, заполнив собой всё внутреннее пространство. Женский взгляд был полон тепла, которого был лишён мужчина, сидевший в это мгновение на берегу моря.
- Я не помешаю Вам? – Улыбаясь, девушка повторила свой вопрос.
- Нет.
- Меня зовут Соня. – Она села рядом с Сергеем и продолжила с ним говорить, как будто знала его всю свою жизнь. – Я вижу Вас на этом месте несколько дней подряд. Оно мне тоже очень нравится. Здесь красивый закат. - Соня замолчала, как будто после слов «красивый закат» необходимо было помолчать, осмыслить, что такое настоящая красота. - Я частенько прихожу сюда со своей матерью, но сегодня мне захотелось совершенно нового спутника, и тогда я отправилась сюда.

- Я подхожу на эту роль? – спросил он, удивленно подняв глаза.
- Конечно же, подходите, - она улыбнулась, - Вы идеальный партнёр, чтобы сидеть на этом замечательном пляже и бросать камешки в море.
- Камешки?
- Да, камешки, а Вы что подумали?! – Девушка засмеялась, и Сергей, уже взрослый и самодостаточный мужчина, вдруг почувствовал себя мальчишкой, как в далёкие и позабытые времена ушедшей юности.
- Не буду лукавить, я подумал совершенно о другом… О вечере, который мы с Вами проведём вместе, - он виновато улыбнулся, - В одной постели…

Соня засмеялась. Но на этот раз её смех не смутил Сергея. Наоборот, на душе стало так легко! Их диалог выглядел как безобидный флирт, как полёт двух бабочек в мире, где мгновение принадлежало только им обоим.
- Нет-нет… Сегодня в моих планах только метание камешков с берега.
Вдалеке показалась ещё одна фигура. Переваливаясь с ноги на ногу, не спеша шла полная женщина. Было видно, что ей нелегко идти по каменистому берегу, но женщина не просто гуляла, она направлялась им навстречу.
- Так вот ты где, Соня! – Немного задыхаясь, произнесла она. – Я уже устала тебя искать.
- Это моя мать... Мне пора, - неважно о чём говорила эта девушка, самым главным был её взгляд, нежный взгляд. – Эй, мне пора, задумчивый романтик. – Повторила она вновь.
- Да, я понимаю.

Давным-давно, когда маленький мальчик жил в уютном курортном городке, по соседству с ним жила девочка. Её звали Соня. Мальчик и девочка были неразлучны. Соседские мальчишки дразнили их женихом и невестой, но они не обижались, так как действительно думали, что всегда будут вместе. На всю жизнь. Сергей запомнил взгляд соседской девчонки, он был, как сладкая карамель, как первый снег или как первый весенний ручеёк, которого всегда ждёшь. Взгляд озорной девчонки согревал мальчика, когда он ссорился со своим отчимом и убегал из дома, когда дрался, проигрывал и побеждал, когда просто было необходимо человеческое понимание. Девочка по имени Соня дарила то, чего не в состоянии был дать ни один взрослый человек. Но потом родители мальчика развелись, и он уехал вместе с матерью в другой город и больше никогда не видел маленькую девочку, что наполняла его детский мир необъяснимым смыслом. И вот теперь, через столько лет, в том же маленьком городке Сергей встречает девушку с тем же взглядом и с тем же именем. Она вновь заполняет собой всё его пространство, и единственное, что он может ей сказать - это: "Да, я понимаю".

Две женщины - мать и дочь - медленно удалялись от растерянного мужчины, который ещё долго смотрел им вслед.

(Продолжение следует)
Автор: Патрик Павловский
63125825_clip8703 (699x437, 26 Kb)
Рубрики:  Проза

Метки:  

Юрий Петухов Измена, или Ты у меня одна Лирико-эротический роман о любви и верности

Понедельник, 13 Сентября 2010 г. 16:44 + в цитатник
Таня_Ализаде все записи автора Пролог ПРОВОДЫ

Он не собирался устраивать шумного застолья, но так уж получилось. Ребята приволокли два ящика водки, рюкзак бормотухи и для приличия — пару бутылочек коньяку, дешевого и неестественно красного.

— Серый, олух, ведь это ж раз в жизни бывает! — заявил ему друг Коля, тряся за плечи. — Нет, ты осознай, балбесина! Себя не уважаешь, хрен с тобой, уважь нас!

Коля горел, его распирало и от дружеских чувств, и от обилия спиртного, а прежде всего от горячечного зуда в преддверии грандиозной попойки.

А Сергею было не до того. Он наотрез отказался справлять не слишком радостное событие у себя дома. Еще чего! Там обстановка была неподходящая. Но друзья уладили и это — сняли на вечерок помещение в ближайшей столовке. Почти задарма — пару пузырей водяры отдали и две красненьких наличными, — за все про все вышло сорок рубликов, по нынешним деньгам вообще ничто: четверть штанины от грошовых индийских штанов или две магнитофонные кассеты.
Читать далее...
Рубрики:  Проза

Метки:  

Юрий Петухов Измена, или Ты у меня одна Лирико-эротический роман о любви и верности

Понедельник, 13 Сентября 2010 г. 16:41 + в цитатник
Таня_Ализаде все записи автора Пролог ПРОВОДЫ

Он не собирался устраивать шумного застолья, но так уж получилось. Ребята приволокли два ящика водки, рюкзак бормотухи и для приличия — пару бутылочек коньяку, дешевого и неестественно красного.

— Серый, олух, ведь это ж раз в жизни бывает! — заявил ему друг Коля, тряся за плечи. — Нет, ты осознай, балбесина! Себя не уважаешь, хрен с тобой, уважь нас!

Коля горел, его распирало и от дружеских чувств, и от обилия спиртного, а прежде всего от горячечного зуда в преддверии грандиозной попойки.

А Сергею было не до того. Он наотрез отказался справлять не слишком радостное событие у себя дома. Еще чего! Там обстановка была неподходящая. Но друзья уладили и это — сняли на вечерок помещение в ближайшей столовке. Почти задарма — пару пузырей водяры отдали и две красненьких наличными, — за все про все вышло сорок рубликов, по нынешним деньгам вообще ничто: четверть штанины от грошовых индийских штанов или две магнитофонные кассеты.
Читать далее...

«Для самой нежной!»

Среда, 07 Июля 2010 г. 01:50 + в цитатник
Ирада_Мамедова все записи автора И не важны возраст или внешность,
Цвет волос... Всё это ерунда...
Ведь не ростом меряется нежность
И не в сантиметрах доброта...
В каждой Женщине, я это точно знаю
Есть свои прекрасные черты...
Некрасивых Женщин не бывает-
Есть мужчины, что не видят красоты...
Женщина - источник вдохновенья...
Женщина - земное божество...
Женщина - оазис наслажденья...
Женщина - сплошное волшебство...
Женщина... Как запертая дверца...
К каждой нужно ключик подобрать...
И, проникнув в трепетное сердце,
Никогда его не покидать!
Пусть проходят дни, растают годы...
И века, мелькая, пролетят...
Женщина - загадка для природы,
Для мужчин и для самой себя...
В этом мире крохотном и шатком,
Пока солнце будет нам сиять,
Женщина останется загадкой,
Что никто не в силах разгадать!

Метки:  

отрывком- Лара Соболева

Четверг, 17 Июня 2010 г. 00:44 + в цитатник
Таня_Ализаде все записи автора Девушка стояла, прислонившись спиной к одной из колонн театра. В руках у нее была книга или толстая тетрадь вишневого цвета. Несмотря на толчею людей, коих вокруг было полным-полно, казалось, что девушка находится в вакууме - людской поток словно обтекал ее со всех сторон; не соприкасался ни взглядами, ни разноголосицей. Я, возле другой колонны, поджидал свою приятельницу Матильду, запаздывающую по обыкновению, и от скуки рассматривал тех, кто спешил на премьеру в театр. Вот тогда и обратил внимание на незнакомку: было очевидно, что она тоже дожидается кого-то, но, в отличие от меня, терпеливо. Спектакль вот-вот должен был начаться, Матильда не появлялась, и я ощутил, как растет внутри раздражение на опаздывающую подругу. На самом деле у Матильды было хорошее домашнее имя Маша, кое мне весьма нравилось, но почему-то не было ей по душе. Поэтому, поступив на актерский факультет театрального института, она решила придумать себе звучный запоминающийся псевдоним, а посему выкинула домашнее имя Маша из своего настоящего, а заодно и будущего, как выкидывают в урну фантик от конфеты – легко и небрежно. Именно в промежутке между превращением Марии Стрельцовой в Матильду Стерн мы и познакомились, и я сразу влюбился. А иначе и быть не могло, ибо в Матильде столько жизни, что временами она напоминает мне карнавал в Рио-де-Жанейро. Неудивительно, что после знакомства и общения с ней прежняя жизнь показалась мне немым кино. Однако чувство мое оказалось безответным, поскольку не попадал я в кандидаты на звание «идеального мужчины Матильды», ибо ничем не походил на известного танцора фламенко Хоакина Кортеса, которого приятельница буквально боготворила. Впрочем, со временем я как-то перегорел или охладел что ли, и стал относиться к ней, как к доброму другу, с коим, тем не менее, лестно показаться на людях, как с любой другой женщиной, вслед которой долго смотрят проходящие мимо мужчины.
Девушка, завладевшая моим вниманием сейчас, совершенно не походила на Матильду. Никому бы и в голову не пришло сравнить ее с карнавалом в Рио. Но, тем не менее, как будто что-то заставляло меня снова и снова разглядывать ее, скользя взглядом по фигуре ее то сверху вниз: красный шарф, выбившийся одним концом из-под воротника короткого плаща черного цвета, точеные ножки в черных чулках, туфли на высоком каблуке; то снизу вверх: туфли, изумительной красоты ноги, широкий пояс плаща, завязанного наспех, шарф, как развивающийся флаг флибустьерского корабля... Лицо… Шарф… Лицо… На него я смотрел чуть более пристально, чем даже хотел. Оно чем-то напомнило мне фотографию из глянцевого журнала, иллюстрирующую статью об актрисе, которую нарекли Мария Магдалена фон Лош. Наверное, ей тоже не понравилось домашнее имя Мария и она придумала себе другое - Марлен Дитрих.
…На голове у Марлен мужская шляпа, отбрасывающая бледную тень на левую часть ее лица. Непростого лица. Подобное из памяти так просто не выкинешь. Уверенный взгляд глаз цвета льда. Цвет льда - не столько цвет, сколько ощущение: будто лед медленно, шаг за шагом, покрывает собой все твои внутренности - клеточку за клеточкой. Легкий оттенок кокетства в волнах волос, которые выбиваются из-под шляпы. Добавив фотографии красок, я представил, что мужской костюм на Марлен темно-синего цвета, в тонкую белую полоску. В петличке алая роза, наверное, алее только «цинично умные» губы Марлен. В тонких, и как бы изломанных, пальцах мундштук с сигаретой. Неприступность, вызывающая острое желание обладать этой женщиной, ласкать ее до момента, пока не начнет молить о пощаде, пока лед в глазах не растает, уступив место бархатно-серебристой нежности с темными расширенными от желания зрачками. Сосредоточение сексуального магнетизма. И ведь сама прекрасно об этом знала, сводя мужчин с ума: Ремарк, оставивший вечную память о своей изматывающей связи с ней в романе «Триумфальная арка», Хемингуэй, написавший в одном из своих писем к ней: «Я забываю о тебе иногда, как забываю, что бьется мое сердце» и многие, многие другие… На какой-то момент мне показалось, что я услышал голос Марлен, он разрезал пространство вокруг меня, как ножницы бумагу: «Ich bin von Kopf bis Fuesse auf Liebe eingestellt»…
-Вик, очнись, ты замечтался? - даже не заметил, как подошла Матильда. Расцеловались. Она по-хозяйски взяла меня под руку, и мы пошли в театр. Проходя мимо девушки, я не смог удержаться от пристального взгляда на ее лицо. Вблизи она оказалась красивее Марлен Дитрих мягкостью черт и какой-то детскостью, выраженной в чуть припухшей верхней губе.
-Ты о ней мечтал, ожидая меня? – спросила Матильда с притворным ворчанием. Видимо заметила, как я смотрел на незнакомку.
-Меня заинтересовало, что она держит в руках, - спокойно ответил я.
-В руках? Книжку какую-то. А вообще, нужно было подойти и познакомиться. Или ты разучился? – видимо, сегодня приятельница была настроена на то, чтобы услышать от меня уверения если не в пламенной любви, то хотя бы в безграничной симпатии.
-Я и собирался, но твое появление сорвало мои планы.
-Ты серьезно? – насторожилась Матильда.
-Конечно, нет, - пришлось успокоить ее. Матильда не терпела конкуренции.
-А она ничего. Что-то в ней есть. Хотя, не в твоем вкусе. Шарфик у нее - последний писк моды. Я такой видела в коллекции… - тут Матильда произнесла что-то на тарабарском языке, видимо, фамилию дизайнера.
-Да, что-то в ней есть, -согласился я.
-Хочешь, познакомлю вас? - озадачила меня Матильда.
-Нет.
-Почему?
-Потому что с ней у меня будет серьезно. А я не хочу рисковать своим сердцем, -Матильда пристально посмотрела на меня, пришлось добавить. - Во второй раз.

Мы сдали верхнюю одежду в гардероб, нашли свои места. Справа от меня оставалось два пустующих кресла. После второго звонка, к ним подошла девушка, которую я рассматривал, ожидая Матильду. Она присела, оставляя между нами свободное пространство в одно кресло. Очевидно, тот, кого она ждала, передумал идти в театр, его место заняла книга в вишневом переплете.
Погас свет, и началось действо.
Матильда пихала меня в бок и комментировала пьесу. Мне самому начало пьесы не понравилось - кучка артистов в трико бродят по сцене и что-то бормочут. Видимо, я далек от современной интерпретации бессмертного произведения классика. Да и декорации подкачали: бежево - серо-коричневая картонная бурда. Единственное, что мне понравилось - это занавес. Но сейчас он был отдернут.
Поэтому внимание мое переключилось на незнакомку, тонкий едва уловимый аромат духов которой я чувствовал, и в этом было что-то волнующее. Интересно, что она испытывает после долгого ожидания, может, важного в жизни человека, который вдруг не пришел. Волнуется? Огорчается? Сердится? В любом случае, от мыслей дурных паршиво на душе. Захотелось ее утешить. Сказать, хоть что-то… Ободряющее? Разве в таких ситуациях может ободрить слово? Я посмотрел на незнакомку. Матильда права, она совсем не в моем вкусе, но почему же я так чутко чувствую, как веет от девушки тоской и безысходностью, стискивающими мое сердце?
В антракте Матильда оставила меня «на минутку», убежав к каким-то приятельницам, обсудить спектакль. Я снова придумывал слова, которыми смог бы утешить сидящую рядом девушку, смотрящую прямо перед собой отсутствующим взглядом. Я повернулся к ней лицом, совершенно случайно задевая локтем соседнее кресло. Книга провалилась под кресло, упала на пол, и мы одновременно с незнакомкой наклонились, чтобы поднять ее. Я улыбнулся и извинился, держа книгу за один край. Девушка улыбнулась, держа книгу за другой край.
-Кажется, подобный момент был в фильме «Операция «Ы» и другие приключения Шурика». Интересно, вас зовут Лида?
-Нет, меня зовут Таня.
-Очень приятно, Шурик. То есть Виктор.
Она рассмеялась.
-А что вы читаете?
Девушка повернула книгу, и я увидел обложку - Эрих Мария Ремарк «Триумфальная арка».

27сент04г. отред. 22.02.07 г. 3/3А
Рубрики:  Любовная лирика

Метки:  

Осколки любви...

Суббота, 24 Апреля 2010 г. 13:43 + в цитатник
Scutum все записи автора

 Небольшая зарисовка о человеке потерявшего любовь...

 

… Она ушла…Жизнь остановилась. Только боль…мысли и разговор со свой собственной душой. Стремления выжить, найти путь собственного счастья без нее. Я изо всех сил стараюсь избавиться от железных прутьев клетки, в которую заковали мою растерзанную душу. Я вижу свое еле заметное отражение…На моей шее стальным кольцом сияет «ошейник одиночества».  С каждой минутой он все сильнее и сильнее давит на горло, перекрывая путь воздуху. Моя грудь, напрасно вздымается вверх, пытаясь схватить каплю кислорода, но его просто нет. И я осознаю, я мертв.

 

А  как же она? А сердце пульсирует, наливается «кровью боли» и стонет...Ты даже не заметила, что на небе стало на одну звезду меньше, что исчез теплый ветер, который всеми силами старался тебя согреть в стужу, что не осталось больше чистой любви к тебе на земле, которая ничего бы не требовала взамен. А я вновь стою перед образами и молюсь. Жаркие слезы замерзают на лету, не в силах растопить даже лед на кончиках моих опустившихся крыльев.  В моем сердце наступило затменье, солнце не может более светить мне. лишь просвечивать. Я исчезаю, пропадаю без тебя.

 

Моя пропащая душа застывает в безумном рвении к возвышенному. Она не хочет верить, что любви больше нет, как и тебя. Но ведь ты мне сейчас нужна больше, чем когда-либо.  Я мечтаю навеки раствориться в твоих объятьях, опьянеть от аромата твоего тела. Снова ощутить себя счастливым, и осознать, что это не иллюзия.


Но правда не может дать мне таких надежд. Я все равно жду и верю, я никогда не устану надеяться, что ты услышишь мои мольбы и вернешься в храм, где тебе рады всегда. Где нет ничего ярче света твоих глаз…Да, это моя душа. И я смотрю на солнце сквозь туман, укутывающий меня и съедающий мое сознание. Я понимаю, что гранит навеки сковал мое сердце, которое еще совсем недавно рвалось ввысь, пытаясь взвиться в небо и сделать все, чтобы ты была счастлива. Безумие сопровождает меня вечно…


Слуги зла, пресмыкающиеся, неверующие в любовь, сильные и глупые, могущественные и жестокие. Но пустые и неспособные на жертву, они вырвали мою любовь из груди и тебя вместе с ней. Но она осталась во мне, как они не старались. Потому что моя любовь это и есть я сам, и умрём мы только вместе. Зло порождает зло, но оно одиноко, оно не смогло вынести моего счастья любить. Ненависть съедала зло, мои чувства обжигали его чешую своим теплом, поэтому оно захотело отнять их у меня. Разрушить! Убить! Сжечь! Испепелить! Заморозить! Сбросить вниз! Но это невозможно! Сильнее чем моя любовь нет ничего!

Я готов на любые жертвы. Я отдам все, и себя, что угодно, лишь бы помочь тебе! Но становиться нестерпимо больно, видя, как ты отвергаешь меня и бездумно выбрасываешь из своей жизни за дверь, как маленького беспомощного котенка, ненужного более.

Я знаю, я прощаю и твою любовь не ко мне, и твое безразличие и то, что ты слепа.

Я ни о чем не думаю и доверяюсь своим чувствам. Я следую за тобой. Но я лишь тень у тебя за спиной. Я крадусь, легко ступая, чтобы не потревожить твоего спокойствия. И ты обо мне даже не узнаешь, не заметишь, не догадаешься и не поймешь, что заставляет меня передвигать окровавленные, налитые свинцом, ноги. И каждый шаг, стоит мне неимоверных усилий, как будто идешь по осколкам стекла. Но я знаю, что каждый осколок символизирует маленький обломок моей огромной любви. Одно лишь биение сердца выдает меня в этой тишине. Но твое сердце я не слышу, как ни стараюсь, дело в том, что его просто нет…

Scutum.

 (600x407, 198Kb)

Рубрики:  Проза

Метки:  

(с)

Вторник, 20 Апреля 2010 г. 23:35 + в цитатник
Рубрики:  Подборка картинок о природе



Процитировано 1 раз

Макс Фрай, «Ключ из желтого металла»

Вторник, 20 Апреля 2010 г. 22:12 + в цитатник
Natalia03 все записи автора

"Я всегда вру по мелочам. Просто терпеть не могу, когда суют нос в мои дела. В первую очередь потому, что у меня нет дел, заслуживающих чужого внимания. Ни единой тайны. Ни одного завалящего секрета. «Человек-загадка» - это не про меня. Я – человек-отгадка. Человек-кроссворд-с-ответами-на-последней-странице. И мне, видишь ли, неприятно, когда об этом узнают посторонние. Как после этого пыль в глаза пускать? А без пыли не комильфо."

(с) Макс Фрай, «Ключ из желтого металла»

 

Рубрики:  Проза

Михаил Веллер, "Долги", цитата

Понедельник, 19 Апреля 2010 г. 19:08 + в цитатник
Natalia03 все записи автора

"Большинство неактуальных вещей, которые мы откладываем, мы
откладываем навсегда. Это можно считать слабость характера; или давлением
обстоятельств. Можно считать иначе: что не сделано, то не очень-то и
нужно. И все же невыполненные намерения, неудовлетворенные желания, по
мере времени теряя свою конкретность, превращаются в некий неопределенный
груз, тяготеющий на душе. Ощущаешь какую-то незавершенность,
неполноценность собственной личности и судьбы. А когда возраст переходит
период надежд и откладывать уже некуда, эпизодические отчаяние по поводу
проходящих дней сменяется спокойным сознанием несостоятельности."
 

(с) Михаил Веллер

Рубрики:  Проза

Смысл жизни

Четверг, 15 Апреля 2010 г. 19:57 + в цитатник
Natalia03 все записи автора

Смысл всякой деятельности лежит за ее пределами. Человек взял в руку
стакан воды и сделал глоток. Может быть, он хотел пить. Может быть, он
хотел запить лекарство. А может быть, хотел попробовать воду на вкус.
Мы не можем судить об этом, если не знаем, что было до глотка и что
после. Чтобы понять смысл деятельности, нужно выйти за ее пределы.
Внутри ее мы можем понять только смысл ее отдельных частей. Смысл
всякой деятельности лежит за ее пределами.
И смысл жизни – вне ее пределов.

(с) "Ручной привод" В.Панов

 

Рубрики:  Проза

Притча о Любви...

Четверг, 15 Апреля 2010 г. 14:51 + в цитатник
Natalia03 все записи автора

"Однажды...
Был такой остров, на котором жили все чувства и ценности человека:
Хорошее Настроение, Печаль, Мудрость... а также все остальные, включая Любовь.
Как-то раз всем чувствам объявили, что остров скоро утонет. Поэтому все приготовили свои лодки и уехали. Только Любовь осталась ждать одна, до самого последнего момента.
Когда на острове остался лишь кусочек суши, Любовь решила просить о помощи. Богатство проезжало мимо Любви на роскошной лодке и Любовь сказала:
"Богатство, ты можешь взять меня с собой?"
"Не могу, потому что в моей лодке очень много золота и серебра и для тебя нет места."
Потом Любовь решила попросить Гордость, которая проплывала мимо на красивой лодке, "Гордость, я тебя умоляю, возьми меня с собой."
"Я не могу взять, Любовь...- ответила Гордость - у меня здесь все красиво, ты можешь испортить мою лодку."
Тогда Любовь обратилась к печали, которая была не далеко:
"Печаль, я прошу тебя, возьми меня с собой."
"Ах, Любовь,- ответила Печаль, - так грустно, что мне нужно побыть одной."
Потом Хорошее Настроение проезжало мимо Любви; но и оно было таким счастливым, что даже не услышало, что его кто-то зовет. Вдруг какой-то голос сказал:
"Идем, Любовь, я возьму тебя с собой." Тот, кто звал, был какой-то старик.
Любовь чувствовала себя такой счастливой и радостной, что забыла спросить имя старика. Когда они достигли берега, старик исчез... Любовь понимала, скольким она обязана старику и спросила у Знаний:
"Знание, ты можешь сказать, кто мне помог?"
"Это было Время" - ответило Знание.
"Время?" - спросила Любовь, - "Но почему так получилось, что Время мне помогло?"
Знание, наполненное мудростью, ответило: "Потому что только Время способно понять, насколько Любовь важна в жизни".
 

Рубрики:  Притчи и сказки. Быль

Пол Грэм. "Барахло"

Понедельник, 12 Апреля 2010 г. 21:49 + в цитатник
Natalia03 все записи автора

 "У меня слишком много вещей. Как, впрочем, и у большинства обитателей США. Такое чувство, что чем у человека меньше денег, тем больше у него вещей.

дальше много текста
Рубрики:  Проза

...

Суббота, 10 Апреля 2010 г. 21:48 + в цитатник
Natalia03 все записи автора

Золото ежегодно теряет от трения одну тысячу четырехсотую часть своего объема; это называется потерей в весе монеты; отсюда следует, что из миллиарда четырехсот миллионов золотом, находящихся в обращении на всем земном шаре, ежегодно пропадает один миллион. Этот миллион золотом распыляется, улетучивается, носится в воздухе мельчайшим прахом, попадает в человеческие легкие, проникает в нашу совесть, приглушает, обременяет, отягчает ее, соединяется с душою богачей, которые становятся от него надменными, и с душою бедняков, которые от него ожесточаются. 

© Виктор Гюго "Человек, который смеется"

Рубрики:  Проза

ОБЫЧАЙ РАЗДАВАТЬ ЛУЧШИЕ СЕМЕНА КУКУРУЗЫ

Суббота, 10 Апреля 2010 г. 15:54 + в цитатник
Natalia03 все записи автора

У одного фермера, чья кукуруза постоянно занимала призовые места на Сельскохозяйственной выставке штата, была привычка раздавать семена лучшей кукурузы всем фермерам в округе.

Его спросили, почему он так поступает. Фермер ответил:

— Все дело в личном интересе. Ветер разносит пыльцу с одного поля на другое. Если у моих соседей будет слабая кукуруза, то перекрестное опыление снизит качество моей собственной. Вот почему я кровно заинтересован в том, чтобы у моих соседей была лучшая кукуруза.


Все, что вы даете другим, вы даете самому себе. 

Рубрики:  Притчи и сказки. Быль

...

Пятница, 09 Апреля 2010 г. 22:14 + в цитатник
Natalia03 все записи автора

Хвилищевский ел клюкву, стараясь не морщиться. Он ждал, что все скажут: "Какая сила характера!"
Но никто не сказал ничего.

©
 


Притча о сумашествии и любви

Пятница, 09 Апреля 2010 г. 20:25 + в цитатник
Natalia03 все записи автора

Однажды собрались в одном уголке земли вместе все человеческие чувства и качества. Когда СКУКА зевнула уже в третий раз, СУМАСШЕСТВИЕ предложило:

- А давайте играть в прятки!?

- ИНТРИГА приподняла бровь: - Прятки? Что это за игра?

и СУМАСШЕСТВИЕ объяснило, что один из них, например, оно, водит - закрывает глаза и считает до миллиона, в то время как остальные прячутся. Тот, кто будет найден последним, станет водить в следующий раз и так далее.

ЭНТУЗИАЗМ затанцевал с ЭЙФОРИЕЙ, РАДОСТЬ так прыгала, что убедила СОМНЕНИЕ, вот только АПАТИЯ, которую никогда ничего не интересовало, отказалась участвовать в игре. ПРАВДА предпочла не прятаться, потому что в конце концов ее всегда находят, ГОРДОСТЬ сказала, что это совершенно дурацкая игра (ее ничего кроме себя самой не волновало), ТРУСОСТИ очень не хотелось рисковать.

- Раз, два, три, ... - начало счет СУМАСШЕСТВИЕ.

Первой спряталась ЛЕНЬ, она укрылась за ближайшем камнем на дороге, ВЕРА поднялась на небеса, а ЗАВИСТЬ спряталась в тени ТРИУМФА, который собственными силами умудрился взобраться на верхушку самого высокого дерева. БЛАГОРОДСТВО очень долго не могло спрятаться, так как каждое место, которое оно находило казалось идеальным для его друзей: Кристально чистое озеро - для КРАСОТЫ. Расщелина дерева - так это для СТРАХА. Крыло бабочки - для СЛАДОСТРАСТИЯ. Дуновение ветерка - ведь это для СВОБОДЫ! Итак, оно замаскировалось в лучике солнца. ЭГОИЗМ, напротив, нашел только для себя теплое и уютное местечко. ЛОЖЬ спряталась на глубине океана (на самом деле она укрылась в радуге), а СТРАСТЬ и ЖЕЛАНИЕ затаились в жерле вулкана. ЗАБЫВЧИВОСТЬ, даже не помню, где она спряталась, но это не важно.

Когда СУМАСШЕСТВИЕ досчитало до 999999, ЛЮБОВЬ все еще искала, где бы ей спрятаться, но все уже было занято. Но вдруг она увидела дивный розовый куст и решила укрыться среди его цветов.

- Миллион, - сосчитало СУМАСШЕСТВИЕ и принялось искать.

Первой оно, конечно же, нашло ЛЕНЬ. Потом услышало как ВЕРА спорит с Богом, а о СТРАСТИ и ЖЕЛАНИИ оно узнало по тому как дрожит вулкан, затем СУМАСШЕСТВИЕ увидело ЗАВИСТЬ и догадалось где прячется ТРИУМФ. ЭГОИЗМ и искать было не нужно, потому что местом, где он прятался оказался улей пчел, которые решили выгнать непрошеного гостя. В поисках СУМАСШЕСТВИЕ подошло напиться к ручью и увидело КРАСОТУ. СОМНЕНИЕ сидело у забора, решая, с какой же стороны ему спрятаться. Итак, все были найдены: ТАЛАНТ - в свежей и сочной траве, ПЕЧАЛЬ - в темной пещере, ЛОЖЬ - в радуге (если честно, то она пряталась на дне океана). Вот только ЛЮБОВЬ найти не могли.

СУМАСШЕСТВИЕ искало за каждым деревом, в каждом ручейке, на вершине каждой горы и, наконец, оно решило посмотреть в розовых кустах, и когда раздвигало ветки, услышало крик. Острые шипы роз поранили ЛЮБВИ глаза. СУМАСШЕСТВИЕ не знало что и делать, принялось извиняться, плакало, молило, просило прощения и в искупление своей вины пообещало ЛЮБВИ стать ее поводырем. И вот с тех пор, когда впервые на земле играли в прятки... ЛЮБОВЬ слепа и СУМАСШЕСТВИЕ водит ее за руку.
 

Рубрики:  Притчи и сказки. Быль



Процитировано 1 раз

Жизнь

Пятница, 09 Апреля 2010 г. 17:56 + в цитатник
Natalia03 все записи автора

Жизнь, жизнь. Жизнь! Огромное, кипящее миллионами красок море, вихри разноцветных течений плетут свои узоры, радужные брызги прибоя взмывают вверх и оседают на коже, а ты стоишь на самом краю, балансируешь, не принадлежа ни каменистой пустыне за спиной, ни этому праздничному безумию; ты закрываешь глаза и видишь цвета каждой из крошечных капель, оседающих у тебя на веках; ты пьёшь искрящийся радугой воздух и задерживаешь дыхание; ты не делаешь шаг; ты боишься, высоты обрыва и глубины моря; ты цепенеешь при мысли о скорости течений; ты вздрагиваешь, когда гребни волн окрашиваются багровым или чёрным.

Ты будешь колебаться до тех пор, пока кожу не стянут пятна засохшей, поблёкшей краски, а голова не закружится от цветной мешанины перед глазами. Тогда онемевшие от борьбы с неустойчивым телом ноги подкосятся, и ты камнем рухнешь на дно. Ты наконец-то разглядишь, что оно из себя представляет. Радужные струи расступятся, пропуская тебя вниз, и снова продолжат свой танцующий бег. Это неудачный холст.

На самом деле ты не успеешь устать от собственной нерешительности. Ты просто не сможешь сохранить баланс, ведь резинка - резинка натягивается. Ты вот-вот потеряешь опору, тебя сдёрнет с этого обрыва непреодолимая сила упругости, и ты полетишь, задевая верхушки волн, пока не опустишься где-нибудь среди алого и зелёного, да пусть даже, скажем, жёлтого и серого. Спектральные струи сомкнутся у тебя над головой, а потом, легонько подтолкнут - плыви! И деваться некуда: ты поплывёшь, отфыркиваясь радугой и сматывая в клубок резинку, устало растянувшуюся на поверхности. Горизонты и тёплые течения прилагаются. ©



 

Рубрики:  Проза

звездный мальчик

Понедельник, 05 Апреля 2010 г. 00:27 + в цитатник
Таня_Ализаде все записи автора
 (354x89, 11Kb)
.......Бедный дровосек принес в дом младенца с янтарным ожерельем на шее, завернутого в плащ с золотыми звездами — он нашел его в зимнем лесу на месте падения звезды (другие дровосеки отказались нести домой нахлебника). Жена сначала была против лишнего рта, но потом сдалась и воспитала его как собственного сына. Мальчик вырос красивым, но гордым и жестоким: мучил животных и людей, не помогали и увещевания старого деревенского священника.

Однажды мальчик забросал камнями нищенку. Дровосек дал ему оплеуху, а женщину отвел домой, где она назвалась матерью его приемного сына. Но тот не признал ее — заявил, что ему противно даже смотреть на нее, и выгнал. Когда он вышел из дома к мальчишкам, котороые поддерживали его во всех жестоких забавах, он прогнали его из сада, назвав мерзким, как жаба. Посмотрев на свое отражение в пруду, он увидел, что действительно стал уродом.

Мальчик отправился скитаться и искать мать, чтобы вымолить у нее прощение, но никак не мог найти ее — звери, которых он до этого мучил, отказались помогать. Стражники у городских ворот продали его за бутылку вина старику, который впроголодь держал мальчика в подвальной комнатке и трижды посылал на целый день в дремучий лес, который со стороны выглядел приятной рощей, за 3 слитками белого, желтого и красного золота. Трижды мальчику помогал Заяц, которого он освободил из капкана, и трижды тот отдавал золото прокаженному, который сидел у городских ворот. Дважды старик до полусмерти избивал юношу, а на третий раз его с почестями встретили в городе и назвали прекрасным Принцем. Растерянный парень бросился к нищенке-матери, которую увидел в толпе, но она молчала. Он обратился за заступничеством к прокаженному, но когда поднял глаза, увидел Короля и Королеву — своих родителей.

Когда пришло время, Звездный Мальчик стал королем — добрым и справедливым........


 (118x108, 6Kb)
Inn_Gallery
Рубрики:  Притчи и сказки. Быль

Метки:  

Данилина Дарья Николаевна. Шестой этаж пятиэтажного дома

Понедельник, 29 Марта 2010 г. 20:44 + в цитатник
Таня_Ализаде все записи автора



.
Еще в детстве сны преследовали меня ночами.
Не всегда они были кошмарами, но я спал неспокойно. Просыпался среди ночи, жарко, холодно, душно. Яркие образы подсознания, полеты, побеги, зловещие лица и голоса.
Я тяжело засыпал и легко просыпался. Под глазами вечно красовались синие круги, утро всегда начиналось рано и тяжело. Врач говорил, что все это - моя слабая нервная система, но мне порой казалось, что ее у меня просто нет, настолько чудовищно иногда проходили мои ночи.
Но самое страшное было в другом.
Однажды я начал замечать, что мои сны имели странную привычку сбываться. В основном это были мелочи: снились потерянные деньги, действительно нашел пять рублей на следующий день, мерещилась вода - наяву соседи сверху затопили.
Но один сон пугал меня больше других. Иногда мне снилось, что что-то сгорает.
Я вижу это "что-то", вижу пламя костра, языки, пожирающие его, и мирно наблюдаю за этим... а утром это "что-то" исчезает.
Так исчез отцовский кошелек, мой говорящий попугай, соседская собака.
Во сне они горели, наяву я их больше не видел.

Мне было четырнадцать. Драные коленки, пыль улицы, дворовые разборки. Тело мое крепло, для души оставалось немного места.
Наверное, я был от рождения наделен способностью притягивать людей, чтобы перекрыть проклятие моих снов. Меня уважали, как мне казалось. Сейчас это довольно сложно проверить, но, что точно могу сказать, - боялись.
К тому времени во дворе образовалась компания, мои люди, которыми я мог управлять и управлял, как стадом баранов. Каждый хотел быть ко мне ближе, но я держался на расстоянии, чтобы сохранить авторитет.
Ко мне шли за советом, меня звали, мной интересовались, но мне никогда не жаловались и не открывали передо мной душу. Я, быть может, не был похож на человека, которому стоит что бы то ни было рассказывать. Я был настоящим камнем, тем, кто оттолкнет, кто съязвит, кто поранит.
В то лето в соседний дом въехала семья из пяти человек - мать и четверо детей: три симпатичные девочки, десяти, двенадцати и тринадцати, и мальчик четырнадцати лет. Они были совсем бедны, квартира досталась по завещанию от какого-то дальнего родственника. Мать их всегда ходила бледная, не накрашенная, голову неизменно покрывал бледно-сиреневый платок, старые черные туфли со стертым каблуком она носила и в жару, и в холод.
У детей было по одному комплекту одежды, все старое и выцвевшее.
С ребятами из двора эти дети поначалу общались мало, поэтому я издали наблюдал за ними. Было заметно, как у них развиты родственные чувства, они держались друг за друга, как могли.
Девчонки особенно любили своего брата...
Женя был щуплым, невысоким подростком, но у него были достаточно сильные руки, тоже, видимо, результат бедственного положения семьи. Поговаривали, что он подрабатывает где-то грузчиком, но сейчас мне в это мало верится, да и тогда подобные жертвы казались очень нереальными.
Проходили месяцы, и этот Женя становился героем. Те, кто с ним общался, отзывались о нем всегда положительно, наблюдавшие, как и я, со стороны, восхищались им и уважали.
Для меня это было очень странно - убогая одежда, некрасивая внешность, скованность и верность семье... мне казалось, что "маменькиных сынков" не любят.
И тогда я стал его травить.
Когда он проходил мимо, я отпускал едкие колкости в его адрес, сейчас даже страшно вспоминать, как я жестоко издевался над его внешностью, бедностью и любовью к семье.
Поначалу я был единственный, кого раздражал Женя, но потом мои ребята тоже начали оскорблять его, поступали даже предложения побить, но я отклонял их, сейчас даже не знаю почему, может так бы и было лучше.
В первое время Женя делал вид, что ничего не слышит, но потом, особенно когда оскорбления касались его сестер, тихо говорил: "Отстаньте от меня!"
А потом было 26 августа. Я как сейчас помню тот день.
Мы играли в футбол во дворе, было утро, внезапно на поле появился Женя и робко позвал меня поговорить.
Драться мне не хотелось, и я действительно решил пообщаться с ним, потому что где-то глубоко внутри мне давно хотелось поболтать с новым человеком. Но, как всегда, я оставался внешне холоден и надменен.
- Мне надоели ваши оскорбления и издевательства.
Я едва заметно кивнул.
- Я знаю, что иначе это не прекратить, я много думал... я думаю, что могу просить у тебя вступить в вашу компанию.
Женя говорил очень робко и стеснительно, почти не смотрел в глаза и очень старательно подбирал слова.
Я смотрел на него, такого затравленного, забитого, видно было, что ему не до этого, и так проблем хватает. Я видел его уставшие глаза, мышцы на руках и полинявшую матроску и в тот момент по-настоящему ощутил всю его ничтожность. В голову начала бешено бить кровь, как это такое убожество осмеливается ко мне подходить и разговаривать. Я так четко ощущал власть этого двора в своих руках, что никак не мог успокоиться. Я стоял и молча оглядывал его, не сдерживая ехидной улыбки.
Ударить? Пнуть? Толкнуть?
И тут голову озарила великолепная мысль.
- У нас особый обряд. Пройдешь испытание - войдешь в наши ряды.
Я говорил нарочито медленно, демонстрируя свою снисходительность и великодушность. Я! Да с ним! Разговариваю!
Женя молча стоял, убрав руки за спину и уставившись в пыльную августовскую землю.
Я созвал ребят.
- Как вы знаете, он, - я показал на Женю. Я знал как его зовут, но принципиально не раскрывал карты, показывая свое безразличие, - он хочет быть с нами. Я считаю, что принять его можно, но для этого он должен пройти испытание, которое решит все.
После многозначительного "все", выделенного двумя длительными паузами, я оглядел моих ребят, которые явно не понимали, в чем суть испытания.
Тогда я повел их к железной дороге. До сих пор удивляюсь, почему они так рабски преданно шли за мной. Не любя, они старались выглядеть в моих глазах достойно и боялись пойти поперек.
- В два часа по этим рельсам должен пройти товарный состав. Сейчас полвторого. Ты ляжешь на эти рельсы, головой к поезду и будешь ждать его. Когда он будет за три шпалы до тебя, ты должен будешь встать. Но не раньше! Иначе ты трус, и недостоин быть среди нас.
Ребята перешептывались. Лица у многих были довольные, затея им понравилась, а мне только это и нужно было. Мыслимо ли - за три шпалы... это ж явная смерть. Встать не успеет. И я был уверен, что Женя убежит оттуда, только заслышав гудки. Тогда я объявлю его трусом и буду продолжать тиранить, но у меня откроются новые возможности, трусов не любят, и это можно хорошо использовать...
Женя был очень бледен, но ни слова не произнес. Только взгляд какой-то грустный был. Он молча лег вдоль рельсов и принялся ждать. Солнце нещадно палило.
Мы с ребятами уютно расположились на обросшим травой склоне рядом с железной дорогой и уныло посматривали то на часы, то на солнце, то на неподвижно лежащего Женьку и его выцвевшую матроску.
Вдруг мы ясно услышали гудки.
- два часа, - сказал кто-то.
Потом я увидел поезд. Черный такой, старый, за ним вереница нагруженных вагонов.
Я посматривал на Женю. Лежа на спине, он запрокинул голову назад, чтобы видеть поезд и злосчастную третью шпалу, и сосредоточенно смотрел на приближающийся товарняк.
Те из ребят, кто сидел на траве, повскакивали, подошли ближе. Посыпались возгласы, советы, предположения.
Женя вцепился руками в шпалы, вены проступили сквозь мышцы.
Поезд приближался, а я все ждал, когда он встанет.
Десять шпал, семь шпал, пять шпал.
- Да вставай же уже, черт тебя подери!
Три шпалы, Женя на руках поднимается, я вижу до предела напрягшиеся вены, и его лицо с широко распахнутыми глазами... и в ту же секунду поезд, спотыкнувшись о невысокого мальчишку в бледной матроске и не заметив его, пронесся мимо нас.
... он уже давно скрылся, и гул его перестал быть слышен, но мы стояли, как вмерзшие в эту безразличную землю статуи, как ржавые гвозди, вбитые в эту алчную почву, бессильно рассматривая клочок ярко-красной матроски, зацепившейся за рельсы.

Если раньше я никого не подпускал к себе близко, то после 26ого августа я прекратил нормально общаться в принципе. Я раздражался по поводу и без повода, ребят моих это страшно утомляло. Они взрослели, среди них начали появляться новые лидеры, а я просто исчез с арены двора и больше времени проводил дома. Я не переживал из-за этого, напротив, мне нравилась моя новая роль. Меня никто не трогал, авторитет мой нисколько не поцарапался, но и власти в моих руках уже не было. Да что там! Меня перестали замечать.
А я жил. Закончил школу, институт, стал журналистом. Накопив определенную сумму, я купил квартиру в шестиэтажном доме, на шестом этаже.
Въехать туда сразу не получилось, так как мать моя заболела и приходилось несколько месяцев за ней ухаживать, перебиваясь случайными заработками.
Когда она выздоровела окончательно, я не откладывая на потом, собрал вещи и перевез их в мое новое жилище.

Квартирка была однокомнатная, небольшая, но уютная.
Мне доставляло какое-то скрытое удовольствие выбирать обои для кухни и туалета, покупать кастрюли и телефон, вкручивать лампочки... все это были атрибуты самостоятельной, ничем не ограниченной жизни, я по-настоящему ощутил себя независимым взрослым человеком.
Одними из таких атрибутов независимости были взаимоотношения с моими соседями, которые я стремился наладить как можно скорее.
Встретившись с кем-то в коридоре, я обязательно представлялся и здоровался, достаточно быстро я узнал всех, живущих на шестом этаже.
Но мне было мало. Я вдруг ощутил тягу к власти. Мне опять захотелось, как в четырнадцать, чувствовать уважение, быть лидером. Но соседям почему-то не очень хотелось идти на близкие контакты. Они не приглашали меня в гости. Я же не мог сам никого пригласить, так как ремонт в квартире шел полным ходом.
Редакция требовала новых идей, новых статей, мне было трудно сосредоточиться и поддаться мгновенному импульсу вдохновения.
И только тогда, когда в кабинете Алексея, главного редактора, мне пригрозили увольнением, я предложил серию очерков о людях "из народа".
Таким образом, я хотел убить двух зайцев - сделать работу и сблизиться с соседями, которые должны были стать этими самыми "из народа".

- Проходите, проходите...
Я зашел к Доктору в одних тапочках, поэтому, не задерживаясь в прихожей, прошел в гостиную.
В глаза сразу ударил яркий свет. Комната была почти белая, как в больнице.
- Я сейчас чай сделаю! - крикнул он, видимо, с кухни, - вы присаживайтесь!
Я послушно сел на бежевый диванчик, и, обхватив ладонями коленки, продолжал осматривать комнату. Строгое жалюзи, ни намека на оживляющую обстановку растительность. Упорядоченные полки, все ровно, чисто, аккуратно.
Доктор вошел с подносом.
- Так о чем вы хотели поговорить?
Я взял чашку, отпил немного и произнес:
- Я журналист, я вам говорил, сейчас работаю над проектом... хотим рассказать об обычных людях. Судьбы разные...
- А имена замените? - торопливо проговорил Доктор.
Я кивнул.
Он откинулся на спинку кресла и долго, не мигая, смотрел в потолок.
- Люся! - вдруг резким басом.
Для меня этот возглас был большой неожиданностью, ведь я считал, что доктор живет один. Это был мужчина за сорок, седоватый и простоватый, с маниакальной страстью к порядку и заурядной внешностью. Такие, как мне казалось, полностью отдаются работе, личная жизнь для них закрытая тема.
К еще большему моему удивлению, через пару секунд в гостиную влетело странное существо с темно-рыжими космами, длинными когтями и отсутствующим взглядом. Существо было явно женского пола, это была молоденькая девушка, непричесанная, в замусоленной пижаме с мишками, с грязью под ногтями. Она так резко дисгармонировала с интерьером комнаты, что поначалу и вовсе показалась мне видением.
Девушка подбежала к Доктору, упала перед ним на колени и начала целовать ноги, бормоча что-то невнятное.
- Люся, у нас гости, сядь, пожалуйста, на диван, - спокойно, с расстановкой сказал Доктор.
Люся замотала головой, космы разлетались в разные стороны, она не переставала бормотать и целовать ноги.
- Люся!!
Резкий тон такого мирного человека, как Доктор, заставил меня встрепенуться.
Люся же остановилась, но лишь на секунду замерла с ужасом на глазах, а потом вцепилась в ногу Доктора и пронзительно завопила.
Я не мог этого больше выносить:
-Доктор. Давайте потом поговорим!... - прокричал я, надеясь, что сквозь вой косматого существа проберутся хотя бы обломки моих слов.
- Давайте я лучше к вам зайду!
Я вышел.

Доктор пришел на следующий день.
- У меня ремонт.
-Ничего страшного. У меня Люся.
Это мы оба расценили как удачную шутку и от души посмеялись.
Я указал Доктору на стул, сам сел рядом на табуретку.
- так кто же она такая, эта Люся? Дочка? Где ее мать?
Доктор помрачнел, откинулся на стул и уставился в потолок.
Я уже взял воздух, чтобы предложить не обсуждать эту тему, если она задевает кого-то, как Доктор произнес:
- Я врач.
Я понимающе закивал.
- Я врач, я гинеколог. Профессия сложная, сами понимаете.
Нет, не понимаю. Но опять кивнул.
- Работаю в частной клинике, делаю аборты... вы не смотрите на меня, как на врага. Многие смотрят на аборт как на убийство. Но ведь неготовая к материнству женщина, родившая ребенка, убивает не одного, а двоих, а то и троих людей - себя, отца ребенка и самого ребенка... дети желанными должны быть, вот я вам как скажу. И дело здесь не в нравственности...
Я закурил. Доктор разговорился, оставалось только поддерживать поток его речи, кивая и соглашаясь с ним во всем.
- Люсе тогда пятнадцать было. Красавица, молоденькая, пришла ко мне, говорит: четвертый месяц, я говорю, что нельзя, ну, сами понимаете... а она, сделай, и все тут, любые, мол, деньги. Да я и рад бы, говорю, да уж лучше рожай, дочка. А она мне сует эти свои конфетки, коробку такую большую, с коньяком. Терпеть не могу. Но чем-то зацепила. Думаю... дай, что ли, помогу. Вот что она сейчас с дитем делать будет, сами понимаете, школьница же еще. И сделал. Крови много потеряла, но в тот же день домой из больницы сбежала, чтобы родители не узнали...
Вот так вот мы стремимся избавиться от проблем, создавая еще большие проблемы...
- Прихожу в клинику на следующий день... утро, рано, смотрю - сидит на траве, смотрит в небо... потом меня увидела, как кинется... За ноги хватает, ботинки целует, ручки крестом на груди складывает... Спрашиваю: чего? чего тебе?.. а сам чуть слеза не катится... и понять, почему, не могу... Она как вцепится мне в грудь: "Отдайте ребеночка, мне его покормить надо!".. я даже опешил сначала, думаю, как же так... потом решил, что временно это у нее, отвел в психологическое отделение, там у нас женщина хорошая, психолог, Раиса Михална, да, впрочем, вам это не важно... отвел, да забыл, а на следующий день прихожу, смотрю - опять сидит, волосы немыты, вся грязная, на щеке царапина. Рядом чемодан стоит. Жалко ее стало... а она опять ко мне да про ребеночка... и так к ряду дней десять... Через две недели оформил опекунство над ней и к себе взял...
Я молча протянул Доктору сигарету.
- Спасибо, не курю...

Вечером я долго смотрел в потолок, перебирая в своей памяти события 26ого августа. Я помнил лицо каждого ребенка с моего двора, но напрочь не мог восстановить в своей памяти лицо Жени. В мыслях чаще всего вставала только вылинявшая матроска, но сегодня мое сознание окончательно запуталось, и мне представилось вдруг, что ни Женя лежал на рельсах, а Люся, и ясно увидел, как поезд разрывает ее молоденькое тело, и на рельсах уныло болтается не обрывок окровавленной матроски, а клок рыжих, сбившихся волос...

Стучу в дверь.
- Зоя Дмитриевна!
Тишина.
- Зоя Дмитриевна!
Я уже отвернулся, как в замок щелкнул:
-Ах, ты, голубчик, как с ремонтом?
Женщине под шестьдесят, белые волосы, заколотые новенькими "невидимками", сморщенное, с родимым пятном лицо.
- Все хорошо, все хорошо... Зоя Дмитриевна, знаете, я статью пишу, про людей простых, может вы мне расскажете о себе, мне ваша личность очень интересует.
Как же загорелись ее глаза! Люди патологически самовлюбленны.
- Ах, ну проходи, сынок...
Сама она, не запирая двери, прошла вперед меня в комнату и уселась на широкую кровать.
Комната была большая, с пестрыми коврами на стенах и приглушенным светом старых плафонов.
- Так я не знаю, с чего бы и начать... вот, яблочки, угощайся, мой хороший...
Я вежливо взял маленькое яблоко, и, надкусив его, спросил:
- А вы давно тут живете?
- Ой, милый мой, здесь лет семь, годы идут, я старею, вон, вся, как ведьма белая... да тебе не жаловаться надо. Ты меня останавливай, так и говори: Старуха, хватит, не ной. А то ж я могу...
Разговор нужно было направить в верное русло:
- у вас родные-то есть?
Зоя Дмитриевна вдруг поникла:
- Дочку схоронила вот, мужа, сестер... да что уж говорить, одна осталась...
- Царствие им небесное - больше в угоду ей сказал я, не задумываясь над смыслом и предназначением этой бытовой фразы. В сущности, мне было наплевать на родню этой женщины, но поддержать разговор было жизненно необходимо.
Вдруг Зоя Дмитриевна вскочила, всплеснула руками и громко запротестовала:
- Какое ж царствие-то, сынок? И ты туда же, что ли? Умрем мы, как умираем. Так все, ничего больше, трупы зеленые, гнить - и в землю! В Бога что ли веруешь?
Резкая смена настроения мне не понравилось, и я, чтобы не усугублять, лишь пожал плечами.
- Да подумай сам... да просто новости включи! Там убили, там взрывы, там насилие, там голод... Это у меня доказательство против Бога такое - если происходят такие ужасы на Земле, значит, нету его, быть не может. Уж наверное сделал бы он что-нибудь, уж наверное оберег бы несчастных и обездоленных... вы в Церковь ходите?
Я отрицательно помотал головой.
- и правильно. Нечего там делать... так мне о себе рассказать? Я фотографией увлекаюсь... вот сейчас вам альбомчик покажу... ах... где же он...вы придите, я вам в следующий раз... найду и покажу, голубчик, милый мой, обязательно!..

Алексей хмурил брови.
- Еще в следующий номер?.. Ты у нас числишься, а не работаешь, я тебе за что деньги плачу, за то, что ты ко мне приходишь и препираешься тут?
Как жаль, что не я главный редактор. И жаль, что со мной больше нет моей дворовой команды, а то сейчас бы за его тон этот светловолосый получил бы серьезные увечья...
- Алексей, вы же знаете, что материал у меня всегда интересный, внезапно можно написать только некролог!
Редактор водил выключенной авторучкой по столу. Потом, вздохнув, сказал очень тихо, но внушительно:
- Я сам приеду за твоей статьей, через две недели, пиши адрес.
- я... я привезти могу!
- Не стоит, я знаю, как ты любишь не являться в срок, а у меня номер надо будет в печать сдать...
в тот же день мне приснилось, что бумажка с адресом, которую я отдал Алексею, сгорает у меня в руках...

Я пил чай на своей кухне, наслаждаясь блеском только что выложенной плитки, и пытался вчитаться в утренний номер газеты. Пожары... кто-то поджигает церкви. Бред какой-то. Уж что-что, какой бы хладнокровный я ни был, а на такое бы не позарился. Слишком уж...
И фотография такая яркая, женщина смотрит на обломки и плачет. Мне даже не по себе стало, я вспомнил Женину мать, когда она начала постоянно пить... изредка она вспоминала о детях... и тогда обязательно плакала, скорее даже рыдала, надрывно и горько, как эта женщина на фотографии. Две младшие дочери в итоге попали в приют, старшая выросла к тому времени, в шестнадцать забеременела от какого-то кавказца и уехала с ним на его Родину...
Вспоминал я это, и сердце щемило от того, что я не чувствовал за собой никакой вины. А ведь знаю, что не просто так мать запила, что сын был ее надеждой, а я его, можно сказать, убил...
И ни разу ведь, ни разу меня совесть не мучила. Да, замыкался, да, много думал и пролистывал кадрами в памяти, но вину ощущал лишь где-то глубоко-глубоко внутри...

Напротив меня жила молодая семейная пара.
Они с радостью приняли меня, быстренько состряпав горячие бутерброды с сыром и сварив ароматный кофе.
- И сколько же вы женаты?
Я улыбался. С виду они совсем еще дети: девушка маленькая, хрупкая, светловолосая, маленькие розовые губки и большие влажные, как у лани, глаза; парень с небольшой щетиной, низкорослый, немного угловатый, с крайне добродушным взглядом.
- Год... год и два месяца.
Я молча ел бутерброды, ожидая от них самозабвенного рассказа о любви и предназначении быть вместе.
- Мы вместе еще в школе учились, с четырнадцати лет были лучшей парой... - девушке очень воодушевленно говорила, оглядываясь на своего мужа, ожидая поддержки.
- Да, да, лучшей парой.
- Мы долгое время не могли пожениться... сначала возраст, потом деньги, потом жить негде было... но вот умерла моя бабушка... и мы въехали сюда.
История обычная, любовь заурядная, я не знал, что можно выудить из этих скучных милых людей полезного для меня.
- А сколько цветов было... и прогулки под луной, и за ручку, поцеловались только через месяц...
Дешевые сопли. Надо было что-то делать.
- Так, а какой же рецепт счастья для вас? Вы же год вместе, и кажетесь такими счастливыми...
Молодые люди переглянулись.
- Ради любви можно сделать абсолютно все.
- Не рецепт, а скорее девиз.
Я улыбнулся, им было по двадцать пять, а наивности...

Дома я опять начал перелистывать газету.
Сколько ненужной информации, поток ужаса, хроники катастроф, аварий, описания убийств...
Меня начало тошнить от всего этого мусора, и я вышел на лестничную площадку покурить.
Я стоял у своей двери, пускал одинокие колечки дыма и старался ни о чем не думать. Вдруг щелкнул замок на двери Доктора, и из квартиры вышла Люся. Волосы были зачесаны назад, но такие же грязные, ногти коротко обрезаны. На шее след от ожога.
- Сигаретку можно?
Я кивнул. Мне казалось, Люся сумасшедшая, сейчас же она предстала потрепанной, измученной, но все еще молодой девушкой.
- Вы простите меня...
Я посмотрел на нее с недоумением.
- Я... при вас... такое устроила... - задумчиво произнесла она, отрывая фильтр сигареты,- что? - она заметила мой взгляд, - ах это... все равно помрем, так что ж мучаться...
Я стоял молча, не зная, что можно сказать этой девушке. Но она сама продолжила:
- Я знаю, что больна. На меня постоянно находит... воспоминания... ребенок... ведь Доктор был бы замечательным, отцом, ведь так?.. Правда?
Я киваю, не понимая, причем здесь это.
- Так нет же, не захотел... а я знала, что он не захочет, потому и нем говорила ему до четырех месяцев... потом сам понял, врач же... А я так хотела... Пусть бы родилось, копошилось у меня на груди, выросло потом и приносило веночки на мою могилу... Так нет же...
Она затянулась, тяжело выдохнула.
- Мне всего четырнадцать было, когда мы познакомились. Я мечтала о любви, ему нравились девочки... ему тогда уже тридцать пять было. Эх, Доктор, Доктор... он меня бросить хотел, да только я ему в колени кидалась... это он ведь нашего ребеночка достал, куда-то положил, а не говорит, где, мне ж его кормить надо... кормить надо...
Я молча впитывал ужасающую правду. Люся не была просто девочкой, пришедшей на аборт, она была любовницей Доктора, и ребенок был тоже Доктора, и четыре месяца... что там могло случиться... она ведь и умереть могла...
Я зашел в квартиру.
Да будь я проклят, если такие люди имеют право жить на Земле! Это чудовище, скрывающееся за маской спокойствия, это "крестоносец"...
Захотелось собрать моих ребят и хорошенько поговорить с ним на языке кулаков, да только сил больше не было... надо было статью писать, а тут опять воспоминания нахлынули...
Внезапно в дверь постучали.
Я открыл.
-Зоя Дмитриевна?
Женщина держала в руках толстый альбом.
-нашла-таки, голубчик!
Ах, да, фотографии... Я к тому времени совсем забыл уже о пожилой женщине, о которой тоже хотел написать, но не мог придумать, что именно.
Мы прошли в мою комнату. Там еще пахло краской, но находится без вреда здоровью уже можно было.
Мы сели на кровать, она положила альбом мне на колени и развернула.
- Тут все по коллекциям разложено... Так и напишите, милый мой, что по коллекциям... Вот, осенние листья... первые фотопробы еще, рука не натасканы, мутновато - видите?.. а вот лица войны... это я ходила ветеранов фотографировала... не пугайтесь, что такие страшные, они и есть такие, жуткие, чудовищные. Война все-таки... любое плохое дело отпечатывается на лице человека...
В тот момент мне страшно захотелось спросить у Зои Дмитриевны, от какого это плохого дела левую половину ее лица занимает темное родимое пятно?
Фотографии были, откровенно говоря, ужасные.
Напоминали какое-то антиискусство, словно она специально делала плохие фотографии.. да не столько они были плохими, сколько то, что изображалось на них, не имело своей эстетики... грязь, нищета, боль... что угодно, кто угодно. Ни одного улыбающегося лица. Ни одной радостной картинки.
- А вот.. а вот моя любимая коллекция...
Я не сразу понял, что было на фотографиях.
- Горящие церкви... так им и надо, лжецам... лгут, лгут, а люди-то верят, вот как с ними надо!!..
Она в исступлении тыкала пальцем в фотографию с крестом, охваченным языками пламени. Мои сны все как один встали передо мною.
- Бог - да какой там Бог!! Все они там...
Я слышал, что говорила Зоя Дмитриевна, но не мог оторвать глаз от огня.
Я не понимал, как шестидесятилетняя женщина могла жечь церкви, я не понимал этого. Откуда же столько жестокости? И вот она, улыбается, сидит рядом со мной, считает меня своим другом, а сама она ничтожество! Такое же, как и Женя, и его мать, и Доктор с этой малолетней шлюхой Люсей! И я отложил альбом в сторону, поднялся с кровати и уставился на Зою Дмитриевну.
- Как вы могли?
Женщина захлопала светлыми ресницами, зашевелились морщинки у ее глаз.
- как вы могли поджигать эти церкви?
-Но.. но.. я же не...
- Да мало ли что вы не верите, другие-то верят! Вы же им души прожигаете!!
- Я.. да я... да... Миленький, я пойду. У вас тон какой-то... не для старой женщины...
Она быстро вскочила и, как семнадцатилетняя, побежала к двери, но у порога остановилась, заглянула мне в глаза с рабской верностью, как когда-то заглядывали в них дворовые ребята и шепотом произнесла:
- это моя слабость, люди слабы, надо уметь прощать... я старая... вы же никому не скажете?

Я сидел на кухне, сжав голову между ладоней, и думал, думал, думал...
В моей голове вставали образы неродившихся детей, горящих церквей и проносящихся, сметая все на своем пути, товарных составов... и все они путались, и уже оказывалсь, что Женя лежал на горящем кресте, который переехал поезд, и последний крик его был криком младенца...

В дверь позвонили.
На пороге стояла молодая чета. Они держали в руках ворох тетрадей.
- Мы тут подумали... вы же хотели написать о нас?.. это наши дневники...
На кой черт она мне, ваша писанина!! Однако я взял эту макулатуру и с улыбкйо распрощался с милой парочкой.
- Только..., - ланьи глаза еще больше увлажнились, - вы имена лучше наши не пишите...

Я лежал на диване и листал тетради. Я не мог их читать, голова слишком была забита другими вещами, совершенно не имеющими никаких сходств с любовью.
Внезапно я остановился. Я даже не понял, как, но мой мозг зрительно выловил какое-то слово, которое я теперь пытался найти на страницах... да.. вот...
"26 августа.
15:00
Нам необходима эта квартира. Иначе мы не будем счастливы. Я понимаю это, и поэтому соглашаюсь на этот шаг. Пусть он не совсем правильный по закону, но во имя любви нужно совершать, даже необходимо!! Неправильыне поступки...
Сегодня я купила в аптеке таблетки, сегодня же я подмешаю его бабушке...
20:00
Все прекрасно. Бабушка умерла, но не сразу, ее пришлось еще немного придушить, видимо таблетки не совсем те, которые ей нельзя, может я названия перепутала. Скоро мы прочитаем ее завещание, и тогда у нас будет квартира, настоящее жилье!..
Я понимаЮ, что поступаю не хорошо, но это во имя любви, любовь - это все, ничто кроме нее не важно..."
Я заорал. Громко. Истошно. Мне надо было прокричаться.
Я живу на шестом этаже с пятью чудовищами... они не люди...
Искаженное понятие о жизни, просто ужас какой-то, я даже подозревать не моГ. Что такое в жизни вообще бывает!
Я бы никогда...
И тут я осекся.
Я и сам такой.
Я тоже чудовище. Шестое чудовище, поселившееся на шестом этаже.
И от сознания этой мысли я перестал кричать, на душе полегчало.
Я сбросил дневники с дивана, расстелил постель и мгновенно уснул.
Уже засыпая, я точно знал что мне приснится.
Рельсы, огонь, яды, аборты...
Наш шестиэтажный дом. Я сижу в своей квартире, оборачиваюсь, и понимаю, что все в огне, выхожу на лестничную площадку. Там тоже все горит. Оранжевые языки пожирают квартиры Доктора, Зои Дмитриевны, молодой пары... и все они выходят, Ия вижу, что они тоже горят... я смотрю на себя, и понимаю, что и сам горю, сгорая дотла. Исчезаю навеки, как всё, что должно исчезнуть и больше никогда не появляться...

Алексей долго ходил по городу, мучительно считая этажи.
Уже отчаявшись, он остановил проходившую мимо женщину средних лет:
- простите... а вы не знаете, где я могу найти здесь шестиэтажный дом?.. у меня адрес потерялся, помню только, что шестиэтажный... на шестом этаже живет...
Женщина хмуро оглядела Алексея и, не скрывая раздражения, быстро произнесла:
- Вы районом, вероятно, ошиблись, здесь только пятиэтажки... да и не строят у нас в городе шестиэтажных домов! - и ушла прочь.
А дождь продолжал уныло долбить в крыши, изображая звук приближающегося поезда.

22.01.05 (ночь)

Валентина1





Рубрики:  Проза
Любовная лирика

Пробы пера из жизни одного человека

Суббота, 27 Марта 2010 г. 01:31 + в цитатник
Таня_Ализаде все записи автора 60137_main (975x651, 53 Kb)
Глава 1

Будучи третьим ребенком в семье и самым озорным, она была любимицей всей семьи и соседей.В школьные годы всегда была в окружении ребят.Девчонки ее не интересовали,а их игры тем более.Она любила быть среди ребят,они ее считали своей.Вечно разбитые коленки, синяки и ссадины,всегда короткая стрижка и джинсы с кроссовками. Вот она ,самая смелая и боевая девчонка всего двора, Лала.
Время шло медленно,но верно, переворачивая один лист календаря за другим.Медленно текли месяца,переходящие в года. В школе Лала была твердой хорошисткой,но если бы она только захотела,то у нее была бы золотая медаль.Но ко всему этому она относилась слишком просто. Некоторые предметы ей давались очень легко. над некоторыми она даже 15 минут не задерживалась. У нее была очень хорошая память. В своем классе она была заводилой. Благодаря ей они стали собираться на всякие вечеринки,которые устраивала она у себя дома.Благо статус любимицы семьи и самой любимой младшей дочери позволял ей делать все что она захочет.Начиная с седьмого класса ни один праздник не обходился без посиделок и вечеринок в их доме. Она была душой компании и такой она останется навсегда.В классе Лалу интересовал всего лишь один человек.Ильгар, новенький, появившийся в их классе только когда они перешли в восьмой. Он сразу привлек ее внимание.Такой же взбалмошный, непоседа, весельчак,в последствие ставший душой их компании.На него она не могла обижаться ,даже если он отпускал очень колкую шутку.Ему она очень симпатизировала,учила танцевать. В последствии ни на одной вечеринке она ни с кем не танцевала, кроме как с ним.
Пришло время заканчивать школу. Наступила пора выпускных экзаменов. Все экзамены были сданы превосходно.
Выпускной вечер.О как она ждала его.Она мечтала протанцевать весь вечер и всю ночь с ним,с ее единственным,в которого как ей тогда казалось она влюблена.Это было настолько по-детски,что она даже не думала ,что любит. Ей казалось это все просто очень сильной симпатией.Она готовилась к выпускному, думала и переберала в голове ,как и что она будет делать.Кому отдаст предпочтение в танцах,хотя знала наверняка-Ильгару. Настал долгожданный вечер.Все происходило так,как она планировала. Она с Ильгаром протанцевала всю ночь до утра.Они танцевали молча,не проронив ни слова, единственным жестом с его стороны ,были крепкие объятия его рук . Она осторожно прижималась к нему,хотела запомнить все ,что происходило в этот момент. Его рост,его дыхание,аромат его одеколона.Боже ,как он сводил ее с ума. Лала скрепила кисти рук у него на шее,он обнял ее сильнее и они протанцевали так до утра. Во время последнего танца ,он поцеловал ее еле заметным и очень нежным поцелуем в ухо,которое можно было бы принять просто за случайное прикосновение губ.Но Лала знала,ей не показалось,она четко понимала ,что это был первый поцелуй.Пусть даже не в губы,но первый в ее жизни.Его она запомнит и будет всегда вспоминать,как самый невинный детский поцелуй.
Пришло время поступать. Все ребята с класса сдавали экзамены,кто в Медицинский,кто в Летное,кто в БГУ.У всех впереди была своя судьба и своя дорога.Ильгар поступил в Летную Академию,как и почти половина ее класса.Девочки разбрелись по разным университетам.Ее зачислили в Нархоз,на факультет международных экономических отношений.Она была на седьмом небе от счастья. Что еще ей нужно было для полного счастья.Привязанность и тоска к ее Ильгару постепенно стали отходить на второй план.Согревая ее сердце самыми теплыми воспоминаниями о их бесшабашном детстве. Теперь она же взрослый человек.Ей нужно получить образование,устроиться на отличную работу. А потом можно и влюбляться.Так думала и строила планы Лала. В институте она сразу сдружилась с тремя девчонками с их группы.Диана-белокожая девушка ,с крупными карими глазами и очень худенькая ,девятнадцати лет. Имела на тот момент несколько ухажеров. Эля-рыжеволосая девушка двадцати лет, уже была обручена.И Инна,Лалкина ровесница 17 лет. При том очень красивая и эффектная девушка. С того самого первого дня и началась их дружба.Четыре девчонки,четыре не разлей вода подружки, четыре характера,четыре разные судьбы.
Проходило время,девочки сильно привязались к друг другу .Все горести и печали ,радости и успехи они переживали вместе.


Глава 2



У Инки была любовь,она вся светилась от счастья.Ее парню было тогда 25.Встречалась она с Исмаилом уже давно. В планах была свадьба и планы на счастливое совместно будущее.Но этим планам в последствии так и не суждено будет осуществиться. Это будет первая трагедия в их узком девичьем кругу, .Но Инка придет в себя и откинув грусть и печаль пустится в новый омут с головой.
Диана,девочка очень своенравная ,с не простым характером.Но она знала себе цену и не собиралась выходить за кого попало замуж.Она подыскивала себе подходящую кандидатуру. Причем она это делала так искусно,что каждый ее ухажер думал,что он тот самый единственный,кого она выбрала из сотен окружавших ее людей.
Эля была самой взрослой из них.Если Лале только исполнилось 17 ,то ей через месяц уже должно было стукнуть 21.У нее тоже был жених,Расим. О Расиме можно говорить часами,он был самым прикольным их всех ухажеров Лалкиных подруг.Эля Была уже обручена с ним.Они были вместе уже 2.5 года и всерьёз задумывались о совместной жизни.
Лала- девчонка,еще относительно ребенок в сердечных делах. Принимала всех друзей своих подруг ,как своих друзей.Она была настолько искренна с ними. Расим с первого дня полюбил её как младшую сестру.Оберегал свою невесту и ее от всяких неприятностей. Однажды он скажет Эльке ,что такого чистого сердцем и душой ,человека он еще не встречал.
Лала как всегда была массовиком затейником, бесшабашной , задорной. Устраивала побеги с уроков и совместные прогулки всей группой и самые интересные закоулки ее любимого города. При всей ее детской бесшабашности ,в ней что то начало меняться. Она становилась взрослее. Она сменила кроссовки и джинсы на одежду более элегантную,женственную. Красивые блузки,элегантные брюки,юбки разной длины,благо ее девичья точеная фигура позволяла одевать ей как макси, так и мини.А обувь,стала для нее больным вопросом.Предпочтение отдавалось только туфлям ,босоножкам и сапогам с десяти сантиметровым каблуком и ни сантиметром меньше. Росточка она была невысокого,поэтому наслаждалась каблуками и шпильками в полной мере.Для ребят с группы и для некоторых с другого факультета,она стала лучшим другом.Хоть и говорят ,что не существует дружбы между мужчиной и женщиной.Она была самым что ни на есть настоящим ,исключением из всех правил.Она не только дружила с ними,но и поддерживала их,переживала с ними все их любовные переживания,разочарования и успехи. За ее такую чистую и бескорыстную дружбу многие готовы были разорвать любого ,кто на нее не только косо посмотрит,но даже если осмелиться плохо подумать.
Так незаметно пробежал год,первый год ее учебы.Была сдана вся сессия ,оставалась только практика. И все ,свобода.На целое лето ни каких забот,учебников,только море ,пляж и самые красивые рассветы на берегу Каспийского моря.Очередные вечеринки до утра ,встреча рассвета в шумной компании друзей ,а иногда и в одиночестве.Всем этим она наслаждалась,зная что скоро все это закончится до следующего лета. Когда наконец то настал день,когда они должны были вернуться в институт,их огорчила известие о расставании Инны с ее Исмаилом.Проведя первый учебный день без настроения,они отправились в город,прогонять тоску.У них было любимое место в городе.Маленькая и очень уютная кафешка ,Nostalgi.Вот туда то они и направились. Проведя там много времени,наплакавшись,потом насмеявшись вдоволь они пошли по домам.Инка весь негатив от их расставания оставила в этом кафе. Лала поехала домой.Добиралась она на другой конец города.Спустившись в метро на Баксовете она села в почти полупустой вагон,заняв свое любимое место,тройное сидение в конце вагона. Ехала она и все думала,почему такое происходит с любящими друг друга людьми?Почему oни причиняют столько боли.?Она ведь еще не любила и не знает что это такое.То детское чувство к ее однокласснику Ильгару сейчас казалось ей лишь веселым воспоминанием.А может ей тогда казалось ,что она его любила? От этих мыслей у нее на лице расползалась очень милая улыбка.Каким же все таки она была ребенком.Как можно было принять детскую симпатию за любовь? Нет,она наверно полюбит,обязательно полюбит.Да так ,что дух захватывать будет только про одной мысли о ее любимом человеке.Он ни когда с ней не обойдется так,как обошелся Исмаил с её дорогой подругой. Погруженная в раздумья ,она даже не заметила как доехала до своей станции. От метро до дома она шла пешком,любила пешие прогулки,хотя идти надо было прилично. Она любила тратить это время на раздумья и мысли о своем будущем.Придя домой,Лала прилегла на диван и не заметила как задремала.Разбудил ее телефонный звонок.Это была Эля. Спросонья Лала таки не могла понять о чем тараторит Эля.Потом только она поняла ,что она тоже поругалась со своим Расимом.Лала долго ее ругала и не могла понять зачем она поругалась с Расимом.У Эльки была одна черта,которая не нравилась Лале.Она была дико ревнивой.Ревновала даже к фонарному столбу.Лала всеми путями пыталась утихомирить ее пыл.
Прошло пару месяцев ,все шло своим чередом. Постоянные лекции ,семинары , все это превращалось в рутину,в которой уже не было так интересно ,как в первый год учебы. Лале хотелось чего то нового.Новых ощущений,она не привыкла стоять на месте.Придя один день в институт ,очередной раз будучи жилеткой для друзей,поймала себя на мысли,что она смотрит на человека изливающего ей душу совсем по другому.Напротив нее сидел Анар,его она сразу заметила когда он появился в их компании.Это был высокого роста, черными как смола волосами ,и усыпанной серебром седины молодой человек.Крепкого телосложения и с большими ладонями.Почему у него такие крупные руки?Лала не могла понять,но всегда думала о том,как же повезет той,которую они будут носить на руках и невольно улыбалась этой мысли.Поседел он рано,пережив смерь отца,он был взрослым не по годам.Говорили они не о девчонках,а о жизни.Однажды неожиданно для Лалы,он собрался проводить ее до дому. Она не воспротивилась этому,ловя себя на мысли,что может перестала быть для него просто другом. Может он будет с ней дружить по другому,не как друг,а как парень с девушкой?Но тут же отбросила от себя эту мысль.Прошло все это так же неожиданно,как и началось. Жизнь текла своим чередом. Дианка со своими ухажерами,Элька с Расимом и вечными ссорами,и Инка со своими новыми.Только Лалка все еще оставалась одна.Лалака вечно мирила Эльку,пока ее терпению на пришел конец.Она выдала ей то ,от чего у самой волосы дыбом встали.Она ,Лала,сказала такое своей лучшей подруге в лицо? Элька моментально отрезвела и больше ни когда не возвращалась к этой теме.Единственной ее просьбой было помочь ей избавиться от той ревности ,которую она испытывала и которой убивала всю любовь Расима к ней и свою к нему.Лалка обещала ей помочь,и выполнила свое обещание.
Однажды опаздывая в университет ,ее догнал на лестничной клетке один здоровяк и спросил не хочет ли она стать его девушкой.На что Лалка ему ответила,что опаздывает и у нее нету времени вести такие дискуссии сейчас.




Глава 3



Молодой человек был ошарашен её прямым ответом и сказал ,что дождется ее после лекции.Забежав в аудиторию,Лала извинилась перед лектором за опоздание и села за самой последней партой. Странным казалось ей то,что она не могла сосредоточится на лекции.В голову лезли всякие ненужные мысли. Она подумала о парне который вот так просто подошел и предложил ей дружить. Интересно как зовут его,кто он ,с какого факультета? Интересно ,он действительно будет ждать возле аудитории после лекции.?
Потом она погрузилась в мысли и раздумья о своих подругах. Почему так складывались отношения в их парах?Почему люди встречаются и расходятся?. Она и не заметила как пролетела 2-х часовка. Выйдя из аудитории она увидела того самого парня. На этот раз он подошел и представился.
-Меня зовут Рашад и я хочу чтоб вы стали моей девушкой.
Лала была немного шокирована.Она не ожидала такого .Рашад был очень высокого роста, крепкого телосложения.Лала почему то ощутила себя маленькой канарейкой рядом с кондором. Они переговорили пару минут, он настаивал на их встрече,но не в пределах университета. Лала отмахнулась и сказала что подумает над его предложением.Ей не хотелось затягивать разговор,но и нагрубить она тоже считала не правильным.
Рашад прилип к ней как банный лист.Она никак не могла от него отвязаться,пока не попросила ребят поговорить с ним. Только после долгих разборок он наконец то от неё отстал.Лала была рада ,тому что все таки отвязалась от него.Ближе к новому году они решили устроить новогоднюю вечеринку.Это обещала быть самая крутая вечеринка на всем факультете. Естественно кроме своей обычной компании , на этой вечеринке должны были быть ребята с других факультетов и других институтов.Лала надеялась провести вечер хорошо. Она прикупила себе для этого случая красивое скромное черное платье с глубоким декольте. Дома ,в шкафу ,лежали новые лакированные туфли на громадной шпильке.Наконец то они дождались своего часа. Лала собиралась очень быстро и к приезду Эли и Расима она уже была готова.Платье сидело по фигуре,глубокое декольте подчеркивала ее грудь.Длинные волосы ,почти до талии,были аккуратно уложены.Легкий и естественный макияж делал её еще более нежной и привлекательной.Даже с макияжем она не выглядела на восемнадцать с половиной. Услышав сигнал на улице ,она попрощалась с родителями ,сказав что будет поздно и ее привезет её Расим, упорхнула .Упорхнула на встречу судьбе,на встречу с новыми событиями ее жизни. По дороге они еще заехали за Инкой и Дианой.Их кавалеры должны были сами добраться до места вечеринки. Вечеринка проходила в доме у одно из однокурсников в частном секторе нашего города.У Самира был громадный дом , с красивым палисадником. К восьми часам постепенно начала собираться молодежь. Играла музыка, раздавался смех , где то в углу ребята травили анекдоты, кто то танцевал. К 9 вечера, когда все собрались и вечеринка уже была в самом разгаре,появился один молодой человек.Лала не обратила на него внимание.Она вообще редко обращала внимание на парней,которые не были в ее круге. После долгих и зажигательных танцев она вышла во двор подышать свежим воздухом.Воздух был очень морозным,но снега так и не было этой зимой. Постояв несколько минут в тишине на морозном воздухе в одном платье,она почувствовала как начинает промерзать.Скрестив руки на груди и уже было собравшись повернуться к дому она почувствовала что кто то сзади накрывает ее плечи чем то теплым. Она резко повернулась от неожиданности,так как думала что стоит на улице одна. Это был тот новенький,которого она даже не знала как зовут. Она возмущенно высказалась ему ,что так тихо подкрадываться и пугать не красиво с его стороны.Он извинился и протянул свой пиджак ,чтоб Лала могла согреться.Она бы ни за что не накинула б его,если бы не успела промерзнуть за те минуты ,что была на улице. Накинув пиджак на плечи,она поспешила в сторону дома. Он только окрикнул ее:
- Девушка,а как вас зовут?
Она сказала ,что Лала и скрылась в доме. Больше они не разговаривали. Единственное на что Лала обратила внимание,это то как Инка весь вечер от него не облипала.


--------------------
Победа в войне, бдительность в мире, жертвенность в смерти.
©Девиз Серых Стражей
Рубрики:  Проза

Анар ШЕСТОЙ ЭТАЖ ПЯТИЭТАЖНОГО ДОМА 7 the end

Пятница, 26 Марта 2010 г. 03:07 + в цитатник
Таня_Ализаде все записи автора  (699x473, 64Kb)
- Собственно, особо представлять Заура незачем, - говорил Дадаш, попивая чай и хрумкая сахаром, - он вырос у вас на глазах. И.семью его вы прекрасно знаете: это одна из самых уважаемых семей в городе. Меджид-муаллим - наш крупнейший ученый, прекрасный семьянин, а как у нас говорится, трава на своем корню растет. Так что, имея такие корни, и Заур не мог вырасти другим. Мы с ним два года работали вместе - он большим уважением пользуется в коллективе: скромный, честный, ну, немножко, может быть, наивный, простодушный, - я думаю, это даже красит его: ведь он еще очень молод, не знает всех хитростей и козней, искренне верит людям. Я думаю, что он перспективный и, главное, порядочный молодой человек, у него блестящее будущее. Уж мы бы за недостойного человека и не пришли сватать. Вот и наш Неймат может подтвердить - мы ведь все коллеги.

Неймат промямлил в ответ что-то неопределенное, но благожелательное, что должно было означать согласие. Муртуз сидел нахмурившись. Бравый вояка был немного растерян: как-никак это для него тоже было дебютом - впервые выдавал замуж дочь, впервые принимал сватов. Зато другой его свояк - юркий Джаббар вел себя довольно активно. Переглянувшись с Муртузом и получив согласие, он быстро-быстро затараторил:

- Для нас честь, что такие видные люди пришли к нам. И Заура мы знаем как хорошо воспитанного и перспективного молодого человека. Ну, и вы знаете семью Муртузовых. Муртуза Балаевича вы, конечно, прекрасно знаете - он один из наших уважаемых ветеранов, крупный военачальник. Фирангиз выросла на наших глазах, но мы пока ее голоса даже не слышали: она удивительно застенчива и скромна, не в пример некоторым нынешним молодым девицам. Я думаю, что этот брак будет счастливым. Аллах хейир верси (дай бог счастья).

Сваты заулыбались. И через минуту Алия, Таира и Сурея принесли на подносах чай в стаканах армуду, уже сладкий, как и полагается по обычаю, после того как согласие дано. И Дадаш, а за ним и другие сваты, согласно опять-таки обычаю, начали громко мешать ложечками сахар, стучать ложками о бока стаканов, и все заулыбались.

Все поздравили Меджида, Муртуза, Алию, других родственников, а Дадаш с Нейматом заговорили о делах издательства.

К девяти часам сияющие сваты вернулись, и первым За-ура поздравил Дадаш. Он даже не прочь был, по-видимому, облобызать Заура, но Заур непроизвольно отстранился.

И почему-то в этот момент он вспомнил название города в Африке из десяти букв: Касабланка. Конечно же Касабланка.

На следующий день встретились женщины.

Зивяр-халум спустилась к Алие, они обговорили всю программу предстоящих действий. Заур уже работал в геологическом управлении и через месяц должен был отправиться в экспедицию. Да и по другим, конечно, не высказанным ни Зивяр-ханум, ни Алией-ханум, но подразумеваемым как той, так и другой причинам особенно тянуть не стоило - вдруг передумает. Так что решили в течение ближайших двух недель сделать и нишан, и свадьбу. Тем более что и с той и с другой стороны все было готово. Алия чуть ли не со дня рождения дочери собирала ей приданое - отрезы, покрывала, сервизы, золото и серебро, все необходимое для жизни - от пианино до солонки. Правда, крупные вещи - мебель, например - еще не были куплены. Но это обещал в кратчайший срок устроить Спартак, который к тому же взялся и уплатить за три мебельных гарнитура - арабскую столовую из двенадцати предметов, румынскую спальню из семи предметов и белоснежную финскую кухню, состоящую из стола, стульев, шкафа и моек. Холодильник марки «ЗИЛ» купили Джаббар и Таира, хрустальные люстры Неймат и Сурея.

И у Зейналлы тоже были давно приготовлены подарки для невесты и ее родичей (в том числе отрез на костюм для Спартака) и припасены деньги на большую свадьбу в шикарном ресторане - человек на семьдесят. Нишан, по обычаю, должны были устроить родители невесты, а свадьбу - родители жениха.

Разговор Алии и Зивяр-ханум прошел мирно и при полном взаимопонимании, а в конце беседы Алия пригласила их семью - ее, Меджида и Заура - завтра на обед в узком семейном кругу, так сказать, «аяг ачды» - визит жениха к невесте.

Заур ехал с работы. Дул холодный пронзительный норд. Стал моросить дождь; он вышел из машины, надел на переднее стекло «дворник» и увидел Медину, ждущую на стоянке автобуса.

- Медина, - позвал Заур, - садитесь, подвезу.

В руках у нее была большая и, видимо, тяжелая сумка, - с работы, как обычно, она зашла на рынок. Медина села в машину и сказала:

- Сам бог вас послал, Заур, я прямо ног под собой не чувствую.

- Домой? - спросил Заур с улыбкой.

- Конечно! Я уж и не знала, доберусь ли с этой сумкой когда-нибудь до дому.

- Ну, как вы поживаете? - спросил Заур.

- Спасибо, ничего, вот сын приболел немножко.

- А что с ним?

- Грипп, видимо, кашляет.

- Сейчас весь город гриппует.

- Да, - сказала она. - У вас новая машина? Поздравляю.

- Спасибо, - сказал Заур.

Медина замолчала, не зная, сказать или нет, потом, посмотрев на него искоса, решилась:

- Да, поздравляю вас, говорят, вы женитесь.

- Спасибо, - сказал Заур и закурил. Теперь и он мог спросить:

- А как ваша соседка поживает?

- Тахмина? - переспросила Медина, как будто он мог интересоваться какой-нибудь другой соседкой. - Тоже болеет, бедняжка.

- Да? А с ней что, тоже грипп?

- Нет, у нее печень. Участились приступы. Я говорила ей: нельзя тебе пить совершенно. - Она замолчала, потом добавила: - Разве вы не заметили, она и по телевизору почти не выступает...

- А я не смотрю телевизор, - сказал Заур.

- И правильно делаете, - живо откликнулась Медина. - Такую ерунду передают. Одна передача хуже другой. Медина ругала передачи, а ему хотелось, чтобы она сказала еще что-нибудь про Тахмину. Интересно, рассказала ли Тахмина ей о встрече на дороге, когда они возвращались с дачи Спартака? Но Медина все ругала и ругала телепередачи.

- Ну, что за фильм вчера показывали? Разве так в жизни бывает?

- А что, Тахмина лежит в постели? - спросил он.

- У нее печень больная, а она пьет каждую ночь, - совсем другим тоном, горько сказала Медина. - Пьет и слушает музыку. Ночью, когда ни проснусь, у нее свет.

Заур усмехнулся. Они уже подъезжали к той улице. Они миновали тот самый сквер, у которого когда-то в начале июня - нет, он может сказать точно: пятого июня - он впервые ждал ее и прождал час, а потом она появилась в красном платье с белыми пуговицами, и они отправились к морю, и с этого началась их связь. Он подъехал к подъезду и остановился там, где ставил свою машину Спартак до того, как он, Заур, проткнул ей шину. Медина вдруг сказала:

- Только с вами она и была счастлива, поверьте мне, Зауричек, - и он удивился не столько ее словам, сколько тому, что Медина впервые назвала его так, как называла только Тахмина.

Он пожал плечами.

- Большое вам спасибо, - сказала Медина, выходя из машины. - Вы просто спасли меня. Спасибо.

- Да что вы, не стоит, - сказал Заур и медленно поехал.

- Завтра приходи с работы вовремя, - сказала Зивяр-ханум, - нас приглашает Алия. Заур кивнул.

- Я сегодня была у нее, обсудила все вопросы.

- Встреча в верхах, - сказал Заур.

- Решили не откладывать свадьбу, - сказала мать. - Шахин завтра договорится с ресторанами на двадцатое. Я смотрела по календарю - двадцатого суббота.

Заур кивнул.

- А ты с Фирангиз виделся? Заур удивился:

- Нет, а зачем?

- Как зачем'? Она же твоя невеста. Встретились бы, пригласил бы ее в кино, в театр, на концерт.

- Но мы же пока официально не помолвлены, - сказал Заур. - И если нас увидят вместе до официальной помолвки... это будет нехорошо.

- Да, конечно, - согласилась мать, то ли не поняв иронии, то ли слишком хорошо ее поняв. - Завтра вместе пойдем к ним, так сказать, «аяг ачды». А потом ты сможешь заходить к ним, она сможет заходить к нам, а тут и нишан подоспеет, - и в глазах матери он увидел умиление. - Ну, спокойной ночи.

Мать пошла спать, а он включил телевизор. Шли последние кадры фильма, а потом на экране появилась Тахмина - он видел ее впервые после той встречи на дороге и поразился, как она осунулась и какой была грустной-грустной, хотя и улыбалась профессионально.

Она объявила завтрашнюю программу и сказала: «Спокойной ночи, дорогие телезрители».

И Заур знал, что у нее самой спокойной ночи не будет. Он вспомнил, что она говорила о своих ночных муках: «Как дотянуть до утра, боже мой, как дотянуть!» Хотя, может, это была ее очередная фальшивка, выдумка, чтобы казаться загадочнее, сложнее. Кто знает? Он попытался заглянуть в глубину ее глаз, где, возможно, скрывалась правда, но она исчезла. Перед Зауром остался лишь пустой мерцающий бело-голубой экран, потом одна светящаяся точка, а потом исчезла и она.

Зауру пришла в голову мысль взять машину, подъехать к телестудии и встретить ее. Она обрадуется - он знал, и даже если ее радость будет лживой, все равно ему будет хорошо, как всегда было хорошо, когда он видел ее счастливой и сам становился счастлив ее счастьем, подлинным ли, мнимым ли, кто знает, но во всяком случае счастьем, которое он доставлял ей. Вот сейчас сесть в машину, поехать и сказать: «Здравствуй, Тахмина!» Это же так просто.

Но Заур знал, что это невозможно. Просто и - невозможно. Он выключил телевизор.



- Прошу тебя, помирись со Спартаком, ведь вы теперь родственники, - сказала Зивяр-ханум, когда они подошли к дверям Муртузовых с огромным тортом. Его испекла ночью Зивяр-ханум и теперь держал в руках Заур. Большой букет роз нес сам профессор. Не дождавшись ответа, она добавила:

- Мне Алия рассказала, что у вас какая-то стычка была. Зивяр-ханум нажала на звонок.

- Никакой стычки, просто я врезал ему, - не мог не похвалиться Заур.

- Что было, то было. Теперь вы родственники, и... Дверь открыли.

- Добро пожаловать, добро пожаловать, - сказала Алия-ханум.

Они прошли в переднюю. Заур положил торт на тумбочку у вешалки, и они с отцом направились в комнату, а Зивяр-ханум - на кухню, к женщинам. В комнате рядом с накрытым столом Муртуз Балаевич, в белой рубашке с серыми подтяжками, играл в нарды. Его полковничий китель висел на спинке стула. Со всеми регалиями и орденами. Муртуз Балаевич играл в нарды с Джаббаром. Ней-мат наблюдал за их игрой. Все трое, увидев гостей, встали, поздоровались за руку, а Муртуз хлопнул Заура по плечу.

- Ну, герой, - сказал он.

- Присаживайтесь, профессор, - сказал Джаббар.

- Я сейчас быстро с ним разделаюсь, - сказал Муртуз, кивнув на Джаббара, а Неймат заговорил с Зауром о его новой работе.

Стол был накрыт на славу. Неожиданные в это время года помидоры и огурцы, которыми так гордился директор шашлычной Надир, всевозможные салаты были разложены по тарелкам из старинных немецких сервизов, а разноцветная выпивка поблескивала в массивных хрустальных графинах.

Во главе стола сели Муртуз и Меджид, слева от них Зивяр-ханум, Джаббар и Неймат. Справа сел Заур, и рядом с ним оставили свободный стул. Вскоре Алия ввела в комнату Фирангиз. Белое платье оттеняло ее румянец и черные волосы, заплетенные в толстую косу. Не поднимая глаз, она поздоровалась со всеми. Заур поднялся и усадил ее рядом с собой. Сурея, Таира и Алия, три девочки и мальчик - как догадался Заур, дочери Суреи и сын Таиры - сели в другом конце стола. Вошла Бикя-хала - мать Алии, Суреи и Таиры, поцеловала Заура и Фирангиз, сказала, что это счастливый день в ее жизни, и, извинившись, ушла на кухню: она готовила плов.

- А где же Спартак? - спросил Муртуз, и Алия сказала, что сейчас придет.

Выпили за молодых - Заура и Фирангиз, за родство, за родителей жениха и невесты. Заур заметил, как в комнату вошел Спартак, и уловил в его взгляде беспокойство. Но Заур улыбнулся ему, и мгновенно беспокойство в глазах Спартака сменилось обычным нагловатым выражением, он подошел и протянул руку Зауру.

Муртуз был уже слегка навеселе и поднялся, чтобы произнести очередной тост. Все тосты, кроме тоста Меджида, провозглашенного за семью Муртузовых, были сказаны самим полковником.

- Сегодня за этим прекрасным и обильным столом собрались самые близкие родственники и по такому значительному поводу, - сказал Муртуз Балаевич. - Спартак, а ну налей себе. Смотри только у меня, не перепивай, а то я знаю тебя, шалопая. Надо знать меру, когда пьешь.

- Ну, папа, - ответил Спартак, - это ты лучше себе скажи.

Все засмеялись, а Алия-ханум укоризненно взглянула на Муртуз а.

- Ив самом деле, - сказала она, - ты не очень-то увлекайся, про сердце свое помни.

- Я все помню. - Муртуз был в блаженном настроении и замечания жены и сына воспринял без обычной обидчивости. - Я все помню, - уже с хмельной многозначительностью повторил он. - Послушайте, что я скажу. Вот мы выпили за наших молодых, за их будущую чистую, хорошую семью. Но я хочу сказать, - он повернулся к Зауру, - все, что бывает до брака, мужчина должен оставить на пороге своего дома. Все, что было, то было, а уж если ты женился - семья должна быть прочной и нерушимой.

Всем стало как-то неловко: слишком прозрачным был намек полковника. Наступило напряженное молчание, лишь профессор слегка покашливал.

Полное равнодушие к происходящему - чувство, которое в течение последних дней было его единственным состоянием, - оберегало Заура от отрицательных эмоций, и он воспринимал слова Муртуза с тайной усмешкой и с почтительным выражением лица. Он понимал, что с самого начала вечера, а вернее, с начала сватовства, мысли Муртуза так или иначе были нацелены на эту тему и теперь изрядная доля ереванского коньяка лишь выплеснула из уст его то, что было на душе. И чем больше Муртуз пил, тем определеннее становилось направление его мыслей.

- Да, с кем в молодости не бывает! Молодому человеку это нужно, даже необходимо для опыта, - он подмигнул Меджиду, который от этого подмигивания совсем растерялся, - да и нам, старикам, не мешает. Ха-ха-ха! - Расхохотались лишь они вдвоем со Спартаком. - Пусть женщины заткнут себе уши, - сказал Муртуз. - Это для мужчины необходимо. Для разрядки, для отключения, так сказать, да и элементарно для здоровья. Но главное - это всегда помнить свой долг перед семьей, перед обществом. - И уже шепотом он говорил одному Меджиду, хотя Заур и слышал все отчетливо: - Помню, была у меня одна Зойка, - только подальше от ушей Алии! - ну, прямо огонь баба. Я по молодости да по глупости даже жениться хотел. Но вовремя одумался. Эх, с кем не бывает! Вот Спартак наш, например, так он же больше меня знает по этой части.

Потом его мысль забуксовала почему-то на отношениях Спартака и Заура, и он долго пытался уяснить, что между ними произошло.

- Да ничего же, - в один голос говорили и Спартак, и Заур.

- Ну, а коли так, встаньте и поцелуйтесь, - сказал Муртуз.

Заур понял, что он должен пройти и через это, чтобы доказать самому себе твердость своего решения покончить с прошлым и стать другим человеком. И он, вытерев салфеткой жирные от плова губы, поцеловался со Спартаком, от которого так же, как в тот раз, несло приторным ароматом «Золотого руна».

Потом принесли десерт, чай, всевозможные торты, пирожные. Теперь Муртуз говорил о своих военных подвигах, и внезапно Заур засек устремленный на него пытливый и, как ему показалось, тоскливый взгляд Неймата. Они встретились глазами, и Заур сразу понял, что из всех присутствующих один Неймат видит все в истинном свете. Все, все. И его, Заура, состояние, и его, Заура, решение, и все, что предшествовало этому решению, и все, что предстоит ему, Зауру, в будущем, в результате этого решения…

- До свидания, до свидания…

- Заходите, ради бога, запросто...

- Да, далеко живем, через лестничную клетку и этаж.

- Не говорите.

- Ой, оказывается, дождь идет...

- Ну, вас Заур довезет.

- Да, Спартак много выпил.

- Да ничего я не выпил, сейчас будем развозить гостей с Зауром наперегонки.

- Заур, сынок, заходи к нам завтра.

- Обязательно, тетя Алия.

- Профессор, партия нардов за мной!

- Ну, до свидания, заходите в комнату, холодно, простудитесь. Пока, пока.

- Ой, как темно, зажгите спички!

- Я сейчас выведу машину.

- И я. Сейчас, подождите.

- Заур, возвращайся скорее.

- Спартак, не задерживайся.

Он вздрогнул и проснулся, машинально посмотрел на часы - было ровно 6 часов утра. Заур засомневался - не ослышался ли он, но звонок повторился, он протянул руку к телефону, стоящему рядом с кроватью, и поднял трубку.

- Алло, - сонным голосом сказал Заур.

В трубке молчали, и он хотел было положить ее, когда услышал музыку. Сперва она звучала издали, но потом, видимо, трубку на том конце провода приблизили к источнику звуков - радио? магнитофону? проигрывателю? - и Заур отчетливо услышал песню «Кучелере су сепмишем». Он слушал, просыпаясь и удивляясь этому необычному раннему концерту, и внезапно догадался.

- Алло, кто это? - спросил он, но песня кончилась и трубку сразу повесили.

И тогда он понял все. Понял, кто звонит, понял, что она звонит после бессонной ночи, заполненной музыкой, коньяком и воспоминаниями о нем, Зауре.

Теперь он сам набрал номер, чтобы убедиться в истинности своей догадки. Трубку подняли моментально, но ответа не было, молчал и он. Потом в трубке зазвучала другая песня: «Ах бери бах, бери бах». И в ней пелось о том, что из окон бросают камни, а из глаз льются слезы, но если бы тебя дали мне, то и богу это было б угодно.

Кончилась песня, и она дала отбой. Заур закурил сигарету и ощутил такую острую тоску, что ему захотелось завыть: он ясно представил себе, какую ночь она провела. Снова раздался звонок. Он поднял трубку и начал слушать песню:

Всю жизнь я камни таскал

И не наполнил свой корабль.

С юных лет полюбил девушку,

И она не стала моей.

«Тахмина, - хотел он сказать, - ну, как ты могла, как ты могла со Спартаком? - хотел он сказать, но ничего не сказал. - Тахмина, ведь я любил тебя, по-настоящему любил, и счастлив был по-настоящему, - хотел сказать он, но ничего не сказал. - Неужели все это было ложью, Тахмина, неужели ты меня не любила, а если любила, то как же ты могла так изранить меня? - хотел сказать он и ничего не сказал. - Я ведь больше никогда не буду счастлив. Я же мертв», - хотел сказать он, но ничего не сказал. Песня кончилась, и она повесила трубку. Прошло несколько минут и, он думал, что все уже кончилось, но вновь раздался звонок, он поднял трубку и услышал песню:

И сваты все его сгнили,

И сам себе он сват.

«Лачин». Песня, которую Тахмина не могла слушать без слез. Он и сам сейчас плакал, плакал впервые во взрослой своей жизни, впервые после далеких детских слез. Он плакал беззвучно, не стирая слез, которые катились по щекам. Он плакал, ибо знал, что это их последнее и окончательное прощание и лишь одна женщина на свете могла придумать такое прощание. Кончалась песня «Лачин». Звучал её последний куплёт. Заур знал, что это последняя песня в бобине, и сейчас, накануне его свадьбы, о дате которой Тахмина, несомненно, знала, она навсегда уходит из его жизни...

Пусть меня убьют из-за голубоглазой девушки...


Песня кончилась. В трубке звучали гудки отбоя...

... В Дакаре, когда Заур сидел в холле отеля и ждал Фи-рангиз, он вдруг почему-то поднял трубку телефона и набрал номер бакинского телефона Тахмины. Линия не связалась - в Дакаре были пятизначные телефонные номера, а не шестизначные, как в Баку...


Уже на аэродроме Заур заметил что-то неладное, хотя и не смог понять, в чем дело. Встречающие - Зивяр-ханум, мать и отец Фирангиз, Спартак и товарищ Спартака, которого Заур знал в лицо, но не помнил по имени, весело махали им из-за барьера, в толпе других встречающих, и они с Фирой, шагая к барьеру, также махали, но Заур уже издали заметил, что его мать стоит в стороне от семьи Муртузовых, и не расстояние даже, разделившее их, а какая-то обособленность в ее позе насторожила Заура. Когда же он, расцеловавшись по очереди с родными Фиры (они стояли ближе), подошел к матери, он уловил в ее глазах что-то необычное и, как ему показалось, недоброе. Зивяр-ханум без обычной горячности расцеловалась с ним и еще более прохладно - со своей невесткой.

- Отец не смог прийти, - сказала она и добавила: - Перегнали и твою машину, я сяду в нее. Ты сам ее поведешь? - Ив ответ на утвердительный взгляд Заура закончила: - Возьми багаж и приходи.

Она прошла и села на переднее сиденье «Волги» Заура. Заур догадался, что машину его пригнал товарищ Спартака, и конечно же догадался, что за месяц их отсутствия что-то произошло между двумя семьями и сейчас отношения более чем натянутые.

Алия-ханум расспрашивала Фирангиз об Африке, о путешествии, Муртуз Балаевич гордо оглядывался, а Спартак с товарищем как-то суетливо и настороженно улыбались то Зауру, то Фире, то Зивяр-ханум.

Алия-ханум и зардевшаяся Фирангиз, отдалившись, о чем-то шептались, и Заур понял, что жена сообщает о своей беременности. Это было самой важной новостью месяца, и по тому, как довольно улыбалась Алия, Заур понимал, что для нее это весьма приятное и своевременное известие. Свою же мать Заур не спешил обрадовать этой новостью. «Ничего, скоро узнает», - подумал он.

Принесли багаж, и Спартак с товарищем помогли Зауру перетащить пять чемоданов в две машины.

- Фира с нами, - не то утвердительно, не то вопросительно сказал Спартак, и все они двинулись к бордовой «Волге».

Заур кивнул и залез в свою машину. Некоторое время он согревал мотор, потом двинулся вслед за «Волгой» Спартака по той же самой дороге, по которой несколько месяцев назад догонял ее на бешеной скорости. Но он не успел подумать о превратностях судьбы, потому что Зивяр-ханум сразу же начала выплескивать накопившуюся обиду.

Заур почти не реагировал на высказываемые ею страсти, хотя ему было ясно, что со всем этим ему придется прожить всю свою жизнь. Но он все так и представлял себе, знал, чтоименно так и будет, и потому ничему не удивлялся и ничем не возмущался. Конечно, вполне в духе Зивяр-ханум испортить первые же минуты его возвращения домой после месячного отсутствия. Но разве таким уж радостным было само это возвращение, такой уж желанной была встреча с родней! Он заметил новые щиты и плакаты с левой стороны дороги - их соорудили за последний месяц. Улыбающаяся девушка приветствовала гостей в солнечном Баку.

- Ас чего все началось? - равнодушно спросил Заур, не из любопытства, а из вежливости, чтобы проявить хоть какой-то интерес к бурным излияниям Зивяр-ханум.

- Да ни с чего, - начала мать, и Заур бездумно смотрел на дорогу, вполуха слушая возбужденные речи матери.

Заур понимал всю подоплеку ее рассказа, понимал и тот страх, и неуверенность, которые были в глазах у матери. Он понимал ее опасения, что Заур если и не станет на сторону Муртузовых, то не будет активно сражаться и на стороне матери. И он думал, какие же баталии разгорятся, когда мать узнает о подарках и сувенирах, о том, что родителям Фирангиз они купили точно такие же туфли и рубашку, как Меджиду и Зивяр-ханум. Тем более что был еще и Спартак, которому Заур сам подобрал галстук с карманным платочком, так что, как ни крути, той семье достанется больше, чем этой.

Они уже ехали по городу, и Заур заметил, что бордовая «Волга» свернула направо, - значит, родители Фирангиз сойдут у своего дома. «Может, и Фирангиз пойдет к ним, может, вообще мы с Фирой больше не встретимся и разойдемся, - с некоторым сарказмом подумал он, - если Алия-ха-нум с такой же яростью придерживается своей версии, которая - Заур не сомневался в этом - в корне отличается от версии Зивяр-ханум, и уже успела накрутить свою дочь». В том, что примерно такой же разговор, но с противоположных позиций, происходит в другой машине, он не сомневался, но все же надеялся, что там тон чуть сдержаннее, учитывая присутствие мужчин и особенно чужого их семьям приятеля Спартака. Впрочем, кто их знает? Судя по ярости Зивяр-ханум, отношения действительно обострены до предела. И Алия смотрела на Заура довольно-таки неприязненно. Неужели она поломает их брак? «Да нет, куда там, - подумал Заур, - ведь Алия-ханум наверняка уже знает или, в крайнем случае, вскоре узнает о беременности Фирангиз. Может, из элементарной бережности к состоянию дочери она не будет будоражить ее подобными разговорами?» Впрочем, Заур не был уверен в том, что какие-либо разговоры и страсти могут вообще взбудоражить его жену.

Пока они выгружали у дома чемоданы, подъехала машина Спартака - в ней была Фирангиз. Зауру было приятно, что она приехала. Спартак помог поднять чемоданы на девятый этаж. Зивяр-ханум открыла двери, и они все вчетвером вошли в квартиру, обставленную мебелью, подаренной Спартаком. Зивяр-ханум не отказала себе в удовольствии повелительно указать Спартаку, как, впрочем, и Зауру, куда ставить чемоданы. Она чувствовала себя хозяйкой в доме своего сына и еще больше хотела, чтобы это чувствовали другие.

- Я пойду, - сказал Спартак. Он был каким-то тихим, присмиревшим и даже, что было удивительнее всего, печальным.

Заур проводил его до дверей и вышел на лестничную площадку. Он чувствовал, что Спартак хочет о чем-то сказать ему, и почти наверняка знал - о чем: Спартак, несомненно, тоже втянут в отношения взаимной вражды и теперь должен, может помимо своей воли, передать Зауру какие-то условия или угрозы - в общем, какие-то слова своих родителей. И Заур догадывался, как ему не хочется этого делать, если даже в его вечно ухмыляющихся нагловатых глазах застыла печаль. Стоя рядом с ним в ожидании лифта, Заур разглядел ее совершенно отчетливо. Лифт наконец поднялся, раскрылись двери, и Спартак, решившись, сказал прерывающимся голосом:

- Я хотел тебе сказать... Тахмина... умерла... - Он уже вошел в лифт и добавил: - Цирроз печени. Сгорела за двадцать дней...

Он никогда не думал, что улицы, дома могут причинять такую боль. Улицы, дома, машины.

Он свернул к скверу, и направо от сквера в том самом месте, где он ждал Тахмину в июньский день - в день их первого свидания, - стоял «Москвич» точно такого же цвета, как и старая машина Заура, и острая боль снова пронзила его. Он вспомнил все - и то, как ждал ее здесь, барабаня пальцами по рулю, и вкус сигарет, которые курил в тот день, и голос Тахмины, когда она наконец появилась в красном платье с белыми пуговицами и с сумкой, в которой был коньяк «Камю», специально для него. И точно такую же боль, как эта машина, причинил ему тротуар, на котором когда-то ночью стояла «Волга» Спартака, а он проткнул шину. И эта телефонная будка, откуда он звонил Тахмине впервые, глядя на ее полуосвещенные окна, и телефон не отвечал, а он мучился, но потом оказалось, что телефон отключен, она не заплатила вовремя. А вот и остановка, где они садились в восьмой троллейбус и добирались до его и ее работы: сперва выходил он и махал ей с тротуара, а она отвечала ему из окна троллейбуса, посылая воздушные поцелуи и отбрасывая его любимым жестом волосы со лба... После того как Спартак сообщил ему о смерти Тах-мины и, переминаясь с ноги на ногу, несколько минут постоял в молчании, потому что не было слов, кончились все слова и у Спартака и у него, Заура, и когда наконец Спартак нажал кнопку лифта, двери закрылись и лифт стал спускаться вниз, Заур вошел в квартиру, почему-то переставил чемоданы из спальни в переднюю, а из передней в столовую, а потом, ничего не сказав ни матери, ни жене, вышел и спустился по лестнице, не на лифте, купил в киоске на углу сигареты, спички в магазине и долго шел по улице до дома Тахмины. И вошел в подъезд ее дома, и стал подниматься по таким знакомым ступенькам, и только тут до конца осознал, что Тахмины больше нет и он ее никогда больше не увидит... И почему-то не выходил у него из головы Спартак, и Заур подумал о том, что только сейчас наконец раскроется тайна и он узнает наверняка, что никогда у нее ничего со Спартаком и не было и все просто его, Заура, фантазия. И почему-то он вдруг вспомнил, как она затащила его на дачу Спартака- и сказала, что есть причина, которую он, Заур, никогда не узнает и которая привела их на эту дачу. И, возможно, эту причину он узнает именно сейчас, когда все уже непоправимо поздно, и выяснится, что его подозрения лишь нелепое недоразумение, и в результате он окажется виноватым и узнает, что она ни в чем не повинна, и будет всю жизнь мучиться своей виной, и в этом будет его горестное счастье.

Лестница на втором этаже оказалась запруженной людьми, которые, пыхтя и кряхтя, поднимали заколоченный в ящик массивный шкаф, человек в пальто с меховым воротником - видимо, хозяин шкафа - давал им указания:

- Направо поворачивайте, так не пройдет, говорю я вам, направо, берите направо! - Потом он обратился к Зауру: - Вы хотите пройти? - Потом снова к носильщикам: - Дайте дорогу, пусть человек пройдет.

Заур протиснулся между шкафом и человеком в пальто, который снова стал командовать, поднялся на третий этаж - двери Тахмины были открыты настежь, и на дверях блестела табличка: «Заслуженный рационализатор Г. Керимов».

В дверном проеме стояла взлохмаченная женщина в халате, по всей видимости, жена заслуженного рационализатора, и с волнением ожидала шкаф и человека с меховым воротником, который, очевидно, и был Г. Керимовым. Заур невольно глянул в глубину квартиры, и сердце его защемило: виднелась комната Тахмины - почти пустая, без ее фотографий, без старинных стенных часов, без карликового инжирового дерева - подарка альпинистов, но с теми же самыми обоями. Заур резко повернулся к дверям напротив - собственно, сюда он и пришел - и нажал на кнопку звонка.

Послышался детский голос, сердитый окрик женщины, обращенный к ребенку, затем Медина открыла дверь.

- Заур... - сказала Медина, подбородок ее задрожал. - Заур, - повторила она и заплакала.

Откуда-то из глубины к самому горлу Заура подкатил комок и застрял. Он молча стоял перед Мединой, не в состоянии ни плакать, ни говорить. Из открытой двери комнаты Медины виднелся экран телевизора, и он также пронзил Заура острой болью, и Заур подумал, что, прожив почти месяц в соседстве с Мединой, ни разу не был у нее, как, оказывается, ни разу не видел ее мальчика, который стоял в дверях комнаты и, глядя на мать, громко заревел.

- Заходи, - сказала Медина, вытирая глаза и всхлипывая.

Заур вошел. Медина суетливо увела мальчика в ванную. Послышалось журчание воды из крана, успокаивающие слова Медины. Заур тупо смотрел на- непроницаемый экран старенького телевизора, на жалкий уют небольшой комнаты - жилища человека, еле сводящего концы с концами. Мальчик успокоился, и Медина, вытирая мокрые руки, вошла в комнату, села напротив Заура.

Заур закурил.

- Когда ты приехал? - спросила, она. Она обращалась теперь к Зауру на «ты», как будто общее горе сблизило их, сделало близкими людьми.

- Сегодня, - ответил Заур, - полчаса назад.

- Мама, когда мы пойдем? - спросил мальчик.

- Пойдем, пойдем, видишь, дядя в гости к нам пришел, - сказала Медина и добавила, обращаясь к Зауру:

-С утра ноет. Обещала его в кино сводить. Да разве настроение у меня для кино?

- Когда мы пойдем? - канючил мальчик.

- Скоро, скоро, - сказала Медина, - иди поиграй в коридоре с мячиком. Иди, я сейчас приду.

Мальчик неохотно вышел, и Медина сказала:

- Вот так, Зауричек. Нет больше нашей Тахмины, - и снова заплакала.

- Мне сообщил Спартак, - сказал он, пытаясь проглотить комок, стоявший в горле, и подумал, что вот сейчас, когда он упомянул о Спартаке, Медина раскроет тайну, которую из всех живых теперь, может быть, знает она одна. И тогда все выяснится, и ему будет в сто раз хуже от того, что он так ошибся. При этом он хорошо знал, что Медина ничего ему не скажет и, возможно, никакой тайны не знает, ибо, наверное, ее и нет, тайны, и никакого недоразумения нет, ничего нет, и все было так, как было, только вот нет Тахмины.

- Цирроз печени, сгорела за двадцать дней, - слово в слово повторила Медина Спартака и начала рассказывать. Она рассказывала о ее болезни со всеми подробностями, ничего не скрывая, точно и жестко, и о ее физических муках, и о катетерах, и об отеках, и о том, как Тахмина не хотела умирать. До болезни она не раз говорила, что хотела бы умереть, но это были просто слова, а когда болезнь скрутила ее по-настоящему и когда она, уже в больнице, поняла, что умирает, ей так отчаянно хотелось жить... И она до конца держалась мужественно.

- Мама, когда мы пойдем в кино? - снова затянул мальчик.

- Сейчас, сейчас, мой хороший, сейчас мы пойдем.

До последнего дня ее навещал Мухтар, и Манаф приходил. Какой он, оказывается, хороший человек, Манаф, все расходы по похоронам взял на себя. И поминки устроил на третий и седьмой день. Вот только сороковой день негде устроить - квартиру-то обменяли. Инженер какой-то переехал с женой, и у них куча детей.

- Мама, ну пойдем!

- Сейчас, сейчас, сынок, вот я немножко с дядей поговорю, и мы пойдем.

Заур встал, и они говорили уже стоя.

- Ты бы ее не узнал, Зауричек, так она похудела. Ей было очень больно, но она все старалась шутить. «Зато никто не увидит меня старой и некрасивой», - говорила. Лечил ее такой симпатичный врач, совсем молодой парень. За день до смерти она сказала: «Жаль, что появлюсь перед таким симпатичным парнем мертвой». Все шутила: «Голой мне еще приходилось появляться перед мужиком, а вот мертвой - в первый раз». - Садись, Заур, - сказала Медина. - Кажется, он там нашел себе занятие. Я сейчас тебе чаю налью.

- Не хочу чаю. Расскажи еще о ней, - он тоже стал обращаться к ней на «ты», и она была ему теперь очень и очень близким и родным человеком.

- А что рассказывать? Был человек - и нет его. Как будто и не было. И ничего от нее не осталось. А хорошей она была, Зауричек, очень доброй. И тебя она любила. По-настоящему любила. Как она переживала, когда ты ушел!

- Я знаю, - сказал Заур, - не надо об этом.

- Я понимаю, тебе тоже больно. Но ничего, ты молодой еще, и жизнь у тебя вся впереди. Все забудется.

- Да... - сказал Заур.

Медина задумалась, потом тихо проговорила как бы сама с собой:

- И напрасно ее мучили.

- Кто?

Она помялась, но потом сказала:

- Да не знаю, кто-то из твоей родни, наверное. Ты только не обижайся. Уже после вашего с женой отъезда ей постоянно звонила какая-то женщина и говорила: «Ну что, пустобрюхая, ни с чем осталась? А у Заура скоро ребенок будет». - Она посмотрела в лицо Зауру и сказала: - Нет, не мать твоя была. Тахмина знала ее голос, это кто-то другой.

«Неужели Алия? - думал Заур. - Но ведь тогда она не знала, что у нас будет ребенок. Зачем же так злобно лгать?»

- А действительно у тебя ожидается? - уже с любопытством спросила Медина.

Заур покраснел, и на миг ему показалось, что Тахмина и была его женой, и он изменил ей с Фирангиз, завел внебрачного ребенка.

- Она и в больнице часто вспоминала тебя. До самого последнего дня.

- Что она говорила обо мне? - спросил Заур. Медина усмехнулась.

- Она говорила, что ты предал ее им.

- Кому им?

Медина пожала плечами:

- Не знаю. Так и сказала: им.

- Мамочка, ну когда же мы пойдем?

- Сейчас, сейчас, мой хороший. Они вышли в переднюю.

- А Спартак все же молодец, - сказала Медина. - Любые лекарства доставал, любых врачей на своей машине привозил и увозил.

- Когда она умерла? - спросил Заур.

- Четырнадцатого апреля, - сказала Медина. «Где мы были в этот день?» - попытался вспомнить Заур и не вспомнил.

- Спасибо тебе, Медина, - сказал он уже в дверях.

- За что спасибо?

- Ну что, мамочка, мы пойдем или нет?

- Да, да, - сказала Медина и вдруг спохватилась: - Да, чуть не забыла, она же записку просила тебе передать

- Записку? - сердце Заура бешено заколотилось: может, в записке есть наконец разгадка тайны и объяснение всему. Медина прошла в комнату и вернулась с маленьким измятым листочком.

- За два дня до смерти она записала здесь секрет свои духов. Просила отдать только тебе. «Отдай Зауру, сказала пусть его жена так душится, и он будет вспоминать меня»

Заур просмотрел записку - она была написана карандашом, положил в карман, попрощался с Мединой и стал спускаться по лестнице. Теперь по ней поднимали пианино, и заслуженный рационализатор опять давал инструкции.

Заур еще раз оглянулся на дверь Тахмины, она была полуоткрыта, и стал спускаться по лестнице, по которой - он это знал - никогда уже больше не будет подниматься.

И не знал он...

ЭПИЛОГ

...не знал, что еще раз увидит Тахмину. Однажды вечером он вздрогнет, услышав знакомый голос, бросится к телевизору и увидит ее: будут передавать видеозапись той самой бакинской программы из Москвы, в которой она поздравила его с днем рождения. И хотя ее поздравление вырезали и она лишь объявляла концертные номера, но жест ее - она отбрасывала волосы со лба так, как нравилось ему, и специально для него, - жест этот остался. Он был мгновенным, этот жест, но его не могли вытравить из записи, и Заур вспомнил строки из чьих-то стихов, которые часто повторяла Тахмина: «У нас было так мало времени, чтобы родиться в это мгновение».

В тот вечер - первый вечер в Баку, когда он узнал о смерти Тахмины, Заур пообещал себе, что, если у него родится дочь, он назовет ее Тахминой. Он знал, что будут пересуды и недовольство в семье, и, по мере того как проходили дни и недели, он все больше пугался своего намерения Он не знал, как выйти из положения, чтобы в своих же глазах не выглядеть трусом, но, к счастью, родился мальчик, а так как за два месяца до его рождения умер отец Фирангиз, мальчику дали имя Муртуз. Муртуз-старший умер от инфаркта, ибо в последнее время тяжело переживал арест Спартака, который был замешан в каких-то валютных делах. Спартаку дали пять лет, и вся семья Муртузовых, включая Алию, как-то сразу сникла, к немалому, впрочем, удовольствию Зивяр-ханум.

Заур редко виделся с родителями и еще реже бывал у Муртузовых, хотя Алия и помогала дочери ухаживать за малышом. Почти год провел Заур в геологической экспедиции, но потом все же вернулся в Баку и по протекции отца попал в аппарат министерства. Заур уже твердо знал, что никогда не напишет научную работу, и потому охотно согласился на должность референта министра. Это ввело его в новый Круг людей и отношений, и ему казалось теперь странным, что когда-то подобная должность представлялась ему унизительной и он иронизировал над одним из своих бывших сокурсников, который занимался аналогичной работой в другом министерстве и который часто говорил: «Завтра я выезжаю в Москву с шефом». Это, неизвестно отчего, всегда ассоциировалось у Заура с ношением чемоданов. Он предполагал, что его однокурсник носит не только чемоданы шефа, но и бохчу - банные принадлежности - его жены. Почему ему так представлялось, неизвестно: ведь, разумеется, и шеф и его жена, имея облицованную чешским кафелем ванную, наверняка ни в какие бани не ходили. Может быть, эта ассоциация возникла оттого, что Заур однажды видел своего сокурсника на базаре - он делал покупки для семьи шефа по случаю именин его дочери. Заур же, конечно, никаких чемоданов не носил и никаких покупок не делал, хотя ему и случалось сопровождать своего шефа в Москву, и шеф - уже пожилой человек - в очень тактичной вежливой форме просил его иногда достать заварку у дежурной по этажу в гостинице или же купить кое-какие подарки для домашних, пока он сам заседает в Госплане, и давал какие-то другие мелкие поручения личного характера. И жена шефа, очень интеллигентная и тактичная особа, весьма уважительно относящаяся к Зауру, раза два просила его послать или привести мастеров для ремонта колонки в ванной, кстати тоже облицованной черным чешским кафелем. Заур впервые увидел эту ванную, когда в первый раз привел мастеров: жена шефа долго извинялась перед Зауром за беспокойство, но он должен понять ее - ведь муж так занят, ему не до домашних дел. Заур все понимал, хотя у него у самого дел было предостаточно. Готовил различные справки, документы для министра, составлял списки записавшихся на прием, объяснялся с теми посетителями, которых министр по тем или иным причинам не мог или не хотел принять, разбирал почту и готовил письма за подписью министра. Иногда они с шефом выезжали в районы республики, и министр в этих редких случаях позволял себе выпить лишнюю рюмку, и тогда сразу исчезала обычная его сдержанность и холодная учтивость, и он уже обращался к Зауру на «ты» и говорил, что ценит его исполнительность и оперативность, и пусть только Заур не торопится, он еще молод, пусть еще поработает несколько лет, а потом он, министр, выведет его, как птенца из гнезда, и он уверен, что если Заур сохранит все эти свои качества, а главное, скромность, деловитость и честность, то он непременно сделает карьеру. Министр говорил, что он уже рекомендовал Заура в высоких инстанциях.

Но в один злосчастный день прямо на заседании коллегии министра хватил паралич, и он лишился дара речи. Месяцев шесть пролежал он в больнице Четвертого управления, постепенно речь к нему вернулась, но он уже не мог работать, и его с почетом проводили на пенсию. Новый министр - относительно молодой человек - стал постепенно менять ближайших сотрудников своего предшественника, и однажды Зауру тоже было предложено положить заявление на стол. К этому времени умер отец Заура, и ему не без труда и не без помощи Дадаша удалось устроиться в издательство - вернуться на старое место. У Заура родился еще один ребенок, так как Алия-ханум очень хотела иметь внучку, но и на этот раз родился мальчик, а еще через два года - еще один. И так как Зивяр-ханум тоже хотела внучку, и это было единственное, в чем желания обеих бабушек совпадали, на этот раз наконец-то родилась дочь. Но, не дождавшись внучки, умерла Зивяр-ханум, а еще через тридцать лет из старшего поколения их Круга не осталось в живых Дадаша, дяди Сафтара, Таиры, Джаббара, а также Мухтара, у которого в год смерти Тахмины были какие-то неурядицы на службе и который переселился в Москву, добился там успеха, но потом почему-то снова вернулся в Баку и погиб здесь в автомобильной катастрофе.

К концу Двадцатого века все еще живые представители их Круга - Неймат, Сурея, Заур, Фирангиз, Спартак, который после тюрьмы (он просидел в ней четыре года вместо пяти и вышел по амнистии) стал совершенно другим человеком, - собрались, чтобы отметить какое-то событие, кажется, день рождения Муртуза - сына Заура.

(Если к тому времени родители еще будут отмечать дни рождения своих детей и все еще будут отмечаться дни рождения, чего не знает и автор, так же как не знает он про то, будут ли к этому времени читать книги, любить, и умирать, или люди изобретут бессмертие и не будут знать, что с ним делать.)

Так вот, в тот день все они после сытного обеда играли в нарды

(сытные обеды и нарды конечно же будут и тогда), и за нардами кто-то и почему-то вспомнил вдруг Тахмину. Вспомнил, кажется, Неймат и сказал, что видел во сне - кого бы вы думали? - Тахмину, причем она была такой же молодой, какой все мы помним ее по тем годам. И Спартак сказал, что удивительное дело, он на днях встретил на улице молодую женщину, точь-в-точь Тахмина, и, если бы он, Спартак, не знал наверняка, что у Тахмины не было детей, он абсолютно был бы убежден, что это ее дочь. Ну, не может один человек быть похожим на другого до такой степени, и самое удивительное то, что эта молодая женщина была одета не по последней моде, а точно так, как одевались во времена Тахмины, чуть ли не в одно из ее платьев, хотя Спартак, конечно, теперь не мог вспомнить ее платья. И Неймат сказал, что, наверное, люди, умирая, не умирают окончательно, а окончательно они умирают лишь тогда, когда умирает последний из знавших их живыми людей и помнящий их голоса, лицо, облик. И мы, наверное, уже последние люди, помнящие Тахмину...

Эти слова поразили Заура, но вскоре он забыл о них, проиграв подряд две партии Спартаку. И Заур не знал...

...не знал, что пройдет еще сколько-то лет и однажды, в Дождливый осенний вечер, уже совсем пожилой и сгорбившийся человек выйдет из автобуса. Под мышкой у него будет изрядно потрепанный старый портфель, набитый бумагами, дневными служебными заботами, остатками завтрака, в руках сетка с хлебом, колбасой, сметаной и сыром. Может быть, он остановится у киоска и купит вечерние газеты. Может, вспомнит, что у него кончились сигареты и спички, и протянет продавцу деньги

(если, конечно, в то время еще будут деньги), и, не пересчитав, положит сдачу в карман. Потом он понуро и медленно двинется к своему дому. Он будет думать о вечерней программе телевизора или голлографа

(как он там тогда будет называться, кто знает), о завтрашних делах, о том, что надо купить в дом и семье, что обновить, а что почистить, о том, что надо починить умывальник и отложить деньги

(если, конечно, в то время еще будут деньги) на лето, и что с новым начальством у него никак не налаживаются отношения, о том, что погода отвратительная, и о том, что в общем-то жизнь прожита не так.

И вдруг он вздрогнет: ему покажется, что на той стороне улицы за угол свернула молодая женщина. Еле уловимый и такой знакомый силуэт скользнет по его душе, как давно забытый запах, и в нем пробудится самое неистребимое из того, чем богата жизнь: надежда. И надежда возвратит ему на мгновение все сладкие горести его давно ушедшей молодости, и ему вспомнится женщина, которую он когда-то любил. Ему захочется догнать мелькнувший силуэт, но он сразу же отгонит эту мысль и неторопливо пойдет своей дорогой, своей обычной дорогой. На углу он остановится, чтобы отдышаться и перевести дыхание и запретить себе думать о чем-либо, кроме сегодняшних вечерних теле- или голлопередач, погоды и своей подагры. И мимо него, обрызгав его водой из дождевой лужи, промчится на мото пара - девушка, крепко обнявшая мотоциклиста. И свет светофора, навсегда красный для него, переключится для них на зеленый.

И пройдет еще сколько-то дней, а может быть, и лет, и он снова увидит ту женщину, и на этот раз невозможны будут никакие сомнения, потому что они встретятся лицом к лицу - он, Заур, и она, Тахмина. И Тахмина улыбнется ему. Она будет в том самом красном платье с белыми пуговицами, как и много лет назад, и окажется, что время совершенно не тронуло ее. Она улыбнется ему, и когда он заплетающимся языком и дрожащими губами произнесет ее имя, она повернется и, смешавшись с людьми, исчезнет в вестибюле метро. Он бросится вслед за ней и будет беспомощно озираться, но все же увидит ее в самом конце эскалатора. Он побежит по ступеням и сойдет у перрона, и она снова улыбнется ему из-за закрытых стеклянных дверей отходящего поезда. Он поедет следующим поездом, смутно надеясь догнать ее, выйдет на следующей остановке, обшарит весь перрон, поднимется на площадь станции, будет долго оглядываться по сторонам и опять увидит ее входящей в двери гостиницы. Он бросится туда и еще раз заметит ее в тот момент, когда двери лифта за ней закроются и на световом табло начнут загораться цифры. Он проследит за этими цифрами. Лифт безостановочно дойдет до шестого этажа и остановится, а потом по его вызову, с открытой дверью, медленно и торжественно, как гроб, спустится к нему на первый этаж.

Заур войдет в лифт и протянет палец к кнопке шестого этажа, и тут выяснится, что шестого этажа нет, потому что дом пятиэтажный и на световом табло нет цифры «шесть», она ему просто померещилась, хотя Заур и мог поклясться, что отчетливо видел именно эту цифру. Он поднимется на пятый - последний этаж, и в ответ на расспросы дежурная скажет, что никто здесь из лифта не выходил. Заур обыщет весь этаж, а потом по пожарной лестнице поднимется на крышу. А на крыше будет прекрасный месяц май, небо, полное звезд, простор и ветер с моря, но больше там никого и ничего не будет.

И это будет самым невероятным случаем в его, в общем-то, вполне нормальной и трезвой жизни: работа, семья, дети, друзья, знакомые и незнакомые люди, которые рождаются и умирают, и кладбище, где скромная могила с надписью «Тахмина Алиева (1941-1966)», которую после смерти Манафа, Медины и Мухтара никто уже больше не посещает.

И он никому не рискнет об этом рассказать, и уже начнет забывать, когда...



...когда встретит Мамеда Насира.

Они сойдутся в семь утра в закусочной железнодорожного вокзала, будут пить сладкое вино, закусывая вчерашним хлебом и голландским сыром, и Мамед Насир выслушает его терпеливо и молча, потом переспросит:

- На какой этаж, ты говоришь, она поехала?

- На шестой, - ответит Заур, - я точно помню. Своими глазами видел. Но ведь дом-то пятиэтажный!

Мамеду Насиру будет почти сто лет, но он, пережив своих ровесников, будет держаться молодцом и почти каждое утро пропускать стаканчик-другой портвейна «Три семерки». Правда, пить он теперь будет гораздо меньше, чем прежде, но все же пить регулярно. За минувшие годы разница в возрасте Мамеда Насира и Заура почти потеряет значение, и теперь два старика за стаканом вина будут вспоминать далекие дни совместной работы в издательстве.

- Дом-то пятиэтажный, - повторит Заур. Мамед

Насир долго и задумчиво посмотрит куда-то вдаль, как бы сквозь стены, потом скажет:

- Вот если бы люди поняли, что в пятиэтажном доме может быть и шестой этаж, наверное, они на многое посмотрели бы по-другому...


1974
Рубрики:  Проза

Метки:  

Анар ШЕСТОЙ ЭТАЖ ПЯТИЭТАЖНОГО ДОМА 6

Пятница, 26 Марта 2010 г. 03:06 + в цитатник
Таня_Ализаде все записи автора  (466x699, 20Kb)
- Он сказал, что говорил с директором, и просил, чтобы ты обязательно зашел к нему. То есть к Дадаш-муаллиму.

- Успокойся, пожалуйста, - сказал Дадаш и покосился на сидящего в углу Курбана, - твое заявление у меня, вот оно.

- Но я писал его не вам.

- Знаю, знаю, сейчас мы с тобой поговорим, - и он еще раз выразительно посмотрел на Курбана, но тот делал вид, что ничего не замечает. - Вот твое заявление, ты в любой момент можешь отнести его директору. Но могу я попросить тебя об одном? Мне надо с тобой поговорить, а потом - пожалуйста, директор никуда не убежит, он будет здесь до конца работы. - И Дадаш уже прямо обратился к Курбану: - Курбан, извини, у нас с Зауром конфиденциальный разговор.

Курбан молча, с нескрываемым неудовольствием, встал, долго собирал свои бумаги, укладывал их в ящик, возился с замком и ключом и наконец вышел из комнаты.

- Заур, я знаю, что ты меня недолюбливаешь. Догадываюсь и о причинах, - начал Дадаш. - Но поверь, я желаю тебе только добра, и со временем ты в этом убедишься. И взял я твое заявление по просьбе твоей матери. Она случайно узнала о нем и позвонила мне. Дело в том, что твой Отец болен.

Заур встрепенулся.

- Нет, нет, ничего серьезного, не беспокойся. Давление подскочило, но я говорил с врачом, ничего опасного. Нервы. Нет, я не упрекаю тебя, просто хочу попросить, чтобы ты повременил с этим заявлением, ну хотя бы три-четыре дня. Отец узнает, и это будет для него еще одной травмой. Пусть поправится - и тогда пожалуйста.

- А он лежит? - спросил Заур.

- Нет, Зивяр-ханум говорит, что дома ходит, но на работу врачи пока не пускают. Я навещу его завтра. Оставь пока заявление. Ну, хотя бы до понедельника. Я уже говорил с начальством, ты вчера немного погорячился, но и наш милый зам, как ты знаешь, несколько... м-м-м... партизанистый. Он и вообще-то не умеет разговаривать с людьми, а тем более с молодым человеком, когда надо все учитывать: и возраст, и характер...

- А при чем здесь возраст? - спросил Заур.

- Ну, я и говорю, что нельзя так, с бухты-барахты лезть в чужую душу. И вообще я не понимаю, как сугубо личное дело можно решить методами грубого административного давления.

Круглые слова, заученно доверительный тон - что-то в этом человеке было глубоко неприятное. «Какие у него короткие руки, - впервые заметил Заур, - просто удивительно!»

- Хорошо, - сказал он и поднялся. - Я подожду до понедельника.

- Садись, - сказал Дадаш. - Еще несколько слов. Только выслушай, пожалуйста, меня до конца. Я вчера говорил с Тахминой, - выложил он на одном дыхании, как бы боясь, что Заур все-таки встанет и уйдет и разговор не состоится. - Мы вчера весь вечер провели вместе. Только не подумай, ради бога, ничего дурного. (Заур думал о его руках - о его коротких руках: «Неужели такими руками можно обнимать Тахмину?») Ну, тебе, собственно, известны наши с ней отношения, - продолжал Дадаш, - истинно дружские, потому что я, несмотря ни на что, ценю ее. В ней много хорошего, и она, конечно, человек незаурядный. («Странные руки. Прямо как ненастоящие!») Так вот, я вчера сам позвонил ей, мы встретились и долго говорили. Заур, поверь мне, между вами все уже кончилось. Она это поняла, и ты скоро поймешь, но, может быть, ты поймешь это чуть позже, будешь мучиться сам и мучить других: и ее, и своих родителей. Только, ради бога, выслушай меня до конца. Все может быть в жизни. Ну, встретились, ну, потянулись друг к другу, привязались, ну не знаю: хотите называть это любовью - называйте, страстью - вам виднее. Вы оба молоды, красивы, полны сил и жизни. Я знаю, вы были вместе в Москве и сейчас вот вместе в Баку. Но все иссякнет, даже самая пылкая страсть, и, когда она иссякнет, если людей ничто другое не связывает - семья, дети, долг, какие-то общие интересы, - отношения превращаются в такую пытку, ты даже сам не представляешь.

Заур понимал, что вся эта наигранная сердечность служит одному - сломать его, добиться того, что не удалось никому другому. Но страшно было то, что в глубине души Заур знал, что все - правда. Не знал он одного - догадка ли это самого Дадаша или действительно ему об этом сказала Тахмина, потому что в самом факте их вчерашней встречи он не сомневался.

- Не надо излишне драматизировать, - сказал Дадаш. - Надо все это воспринимать не как конец жизни, а как один из ее эпизодов. Ведь жизнь - она такая длинная. И поверь, лучше расстаться добрыми друзьями и с добрыми воспоминаниями, чем осточертеть и возненавидеть друг друга. Лучше недоесть, чем переесть, - улыбнулся Дадаш, и Заур отчетливо вспомнил, как тот ел курицу в жаркую погоду и жир стекал куда-то за воротник.

И когда он понял, что разговор окончен, и, не сказав ни единого слова, встал и направился к двери, Дадаш сказал ему вслед:

- Навести отца. Сегодня или завтра. Это сразу поставит его на ноги.

Выйдя из издательства, он медленно брел по улицам. Ему не хотелось идти домой. «Домой, - с иронией подумал Заур. - Куда домой? Домой», - повторил он про себя и еще несколько раз повторил с расстановкой: «Домой... домой», - и удивился тому, что получилось новое сочетание - «домой», причем словно нарочно дразнящее его, нарочито издевательское по отношению к его теперешнему положению. «Дом мой, мой дом» - бывшая квартира Манафа.

Он попытался думать о чем-то другом и обнаружил, что очень голоден. Зауру тут же представилась кухня Тахмины и то, как она станет разогревать ему обед, если, конечно, она дома, и как они станут молча есть, потому что каждое слово будет подразумевать еще неначатое объяснение. А объяснение - он знал наверняка - может иметь теперь единственный финал: разрыв.

Он не сел в троллейбус, свернул к бульвару. Бульвар был безлюден, хотя стояла довольно теплая погода, и если бы не оголенные деревья и не ранние сумерки, можно было бы подумать, что это вечер ранней осени.

Заур шел по бульвару, где уже горели огни шашлычных, кутабных, рыбных ресторанов, кафе, чайных. В этих прозрачных, как аквариумы, павильонах сидели посетители, не столь многочисленные, как в разгар летнего сезона, но зато склонные дольше сидеть в тепле стеклянного уюта. В нем было нечто манящее - ощущение присутствия людей и вместе с тем свободы от них. В них создавалась возможность не чувствовать себя одиноким, заброшенным и одновременно не тяготиться необходимостью поддерживать разговор, улыбаться, отвечать на вопросы.

Из трубы шашлычной поднималась белая струйка дыма и вкусно пахло поджариваемым на углях мясом. Заур свернул вправо и вошел в шашлычную.

Посетителей было немного. Четверо подвыпивших мужчин громко доказывали друг другу, что Ахмедов, конечно, негодяй, но Агаев еще хуже.

Заур сел в стороне, спиной к дверям. За стойкой бара буфетчик настраивал приемник и наконец поймал какую-то станцию, которая передавала концерт. Заур просидел достаточно долго, прежде чем к нему лениво подошел один из официантов, заказал шашлык и водки. Через некоторое время официант принес зелень, сыр, бутылку минеральной воды, хлеб с зернышками мака и водку в небольшом грушевидном графинчике.

Водка, выпитая на голодный желудок, подействовала сразу - уют маленькой, хорошо освещенной и хорошо согретой электрокамином шашлычной, отгороженной стеклом от ночного моря, показался Зауру необыкновенно приятным, и его охватило какое-то умильное чувство. Он уставился на стенку рядом с буфетом, сплошь заклеенную репродукциями из «Огонька», фотооткрытками Зейнаб Ханларовой, Муслима Магомаева, большим групповым снимком команды «Нефтчи». Была еще фотография актрисы, которую Заур помнил по итальянским фильмам, но забыл ее имя. Он всматривался в нее и вдруг услышал над головой:

- Вот так встреча! - И Заур увидел рядом улыбающегося Мухтара Магеррамова. - А я как раз собирался звонить вам, - сказал Мухтар.

- То есть Тахмине, - уточнил Заур. Мухтар слегка улыбнулся:

- Нет, именно вам. Я говорил с Тахминой по телефону, и она сказала, что вы еще не пришли с работы, но вот-вот должны появиться.

«Как она уверена, что я вот-вот должен появиться», - подумал Заур.

- А вы, оказывается, прожигаете жизнь в шашлычной, - сказал Мухтар, кивнув в сторону графинчика с водкой.

Заур усмехнулся и налил водки себе и Мухтару.

- Да ничего, - сказал Мухтар, - я сейчас тоже закажу. Ариф, - позвал он официанта, - Надир здесь?

Официант кивнул, и тотчас в дверях кухни появился человек низенького роста с огромным пузом. Человек этот радостно улыбнулся, обнаружив сплошной ряд золотых зубов, и подкатился к ним.

- О, Мухтар-муаллим, добро пожаловать! Давно не видно вас.

- Познакомься, - сказал Мухтар. - Это Заур, мой друг. Он работает в издательстве.

Надир довольно кивнул, распространяя на Заура свою заботу хозяина шашлычной.

- Ну, что нового, Мухтар-муаллим? - начал беседу Надир. - Следим за вашей работой, следим. Гордимся и завидуем.

- Чем гордиться и чему завидовать? - спросил Мухтар.

- А это я сейчас объясню, - сказал Надир и, не поворачивая толстой шеи, протянул правую руку назад, через плечо, и дважды щелкнул пальцами. Тотчас подошел официант Ариф, уже неся им ич-говурму и графинчик с водкой. Краем глаза посмотрев на говурму, Надир спросил Арифа: - Из того самого мяса?

- А как же, Надир-муаллим, стыдно спрашивать, - сказал Ариф, - я же знаю Мухтар-муаллима, - в его голосе послышались нотки обиды: как, мол, можно было усомниться в его сообразительности, в том, что он отлично знает, кому из гостей из какого мяса надо готовить.

Надир подмигнул Мухтару, потом посмотрел на графинчик и сказал:

- А это что такое?

- Да мне на работу, - не слишком уверенно сказал Мухтар.

- Обижаешь, - сказал Надир и, повернувшись к Арифу, брезгливо добавил: - Убери эту мензурку. Давай из вчерашней партии. Пока бутылку. Из холодильника. Еще одну поставь в морозильник. И пиво там же возьмешь, сам знаешь какое.

Ариф бросился исполнять поручение, а Надир, прищурясь, оглядел посетителей.

- Нет, это уже не годится, - сказал Мухтар, когда Ариф принес пять бутылок чешского пива «Сенатор». - Старых друзей забываешь.

- Клянусь тебе, нет! - сказал Надир. - Только вчера получили, как раз сегодня хотел позвонить тебе. Твой ящик отложил отдельно. Хоть сейчас забирай.

- Да нет, сейчас мне на работу, завтра зайду.

- Не надо беспокоиться, пришлю домой. Ариф откупорил бутылку водки с красной наклейкой «Ех1га», Надир разлил водку и сказал:

- Так говоришь, чем гордиться и чему завидовать? Сейчас объясню.

Мухтар уже забыл, к чему это он, но Надир принялся рассуждать неторопливо и степенно:

- Гордимся мы вами, Мухтар-муаллим, потому что вы наша гордость. Вы, работники искусства, услаждаете наш вкус, и поэтому народ вас любит и всегда готов уважение к вам проявить, потому что вы наша гордость. А что касается, почему завидую, Мухтар-муаллим, это уже небольшой секрет. Я вот часто смотрю телевизор - у меня дома их три. Дети, сволочи, больше московскую программу смотрят, они у меня все грамотные, папа, говорят, ты по-русски неправильно говоришь, смеются, негодяи, - так вот, пусть смотрят там разные московские джазы-мазы, а я наши бакинские передачи люблю смотреть. Ну, а жена, она весь день на кухне возится, так я купил еще один телевизор, поставил на кухне, пускай себе тоже тешится. Да, так о чем я говорю? Я, значит, люблю смотреть телевизор и заметил, как только режиссер передачи Мухтар Магеррамов, так обязательно будет какая-нибудь новая красотка. Это уж точно, - он опять подмигнул и расхохотался, - то актриса новая, то певица, то дикторша. Ну и сладкоежка наш Мухтар-муаллим, думаю. Мы вон из кожи лезем, чтобы заполучить какую-нибудь красотку, а к нему прямо косяком сами в руки идут. Ну как тут не позавидовать? - Надир протянул ладонь Мухтару. - Бей сюда, мен олюм!1

Мухтар слегка дотронулся до его ладони.

- Ну вот за тебя и выпьем, - сказал Надир, - чтобы бог до конца тебе такую жизнь давал. Но должен сказать, ты в этом смысле большой эгоист: друзей забываешь. Ну что тебе стоит и нас с парой таких красоток познакомить, а?

- Что я тебе, сводник, что ли? - ответил Мухтар шутливо, но и достаточно твердо.

- Ну уж скажешь! Просто - друзья мы или нет? Я вот когда получаю чешское пиво, первым делом друзей своих вспоминаю и тебя никогда не забываю. Ну, а тебе что стоит зайти сюда как-нибудь с парой красоток? Пообедать культурно, чистенько, все честь честью. Ну, и я тут вертеться буду, познакомишь. Ну, хорошо, шучу, шучу, давайте, выпили.

Выпив, Надир, видимо, вдруг подумал, что Заур может не так понять все эти разговоры, и счел необходимым разъяснить:

- Вы, может, не знаете, мы с Мухтар-муаллимом старые друзья. Это шутки у нас такие. Я сам не знаю, куда от женщин деваться. Как мухи наседают, ей-богу.

- В нашем с тобой возрасте, - сказал Мухтар, - надо пользоваться каждой возможностью, чтобы уберечься от женщин.

- На днях приходят сюда двое парней и девушка, - продолжал Надир, как бы не слыша. - Ну, вижу, явно не наши, не бакинцы. Причем парни такие неважнецкие - один лысоватый, в очках, другой тоже, такой маленький, щупленький. Ну, а девушка - красавица, пальчики оближешь. Высокая, белая. Ноги чуть не от плеч начинаются. Ну, я сразу ее приметил. Ариф, значит, обслуживает их, а я смотрю, вижу, девица стреляет глазами. Ну, я же знаю, повидал жизнь. Знаю, что ни один из этих парней ей не пара, а те, конечно, умирают по ней, но вряд ли чего-нибудь добились. Вижу, и денег у них не густо. Заказали всего две порции шашлыка и бутылку сухого вина. Ариф им апельсины предложил, они долго спорили, что-то подсчитывали и в конце концов отказались. Ну, думаю, надо действовать. А дело, значит, в ноябре. Послал я на их стол парниковые помидоры, огурцы, представляешь, в конце ноября, бутылку коньяка, думал даже две послать, если не проймет их, а потом подумал, что нечего разоряться, и одной достаточно. Ну, а в конце послал большой букет красных роз, сказал: передайте, что директор шашлычной угощает. Они гости, а это такой народный обычай в нашем городе. Ну, вижу, глаза у них на лоб полезли, а девица прямо загорелась. Еще напьется, думаю, стерва, и не поймет толком, что к чему, и не разберется. Но у меня есть особый такой ликер французский, - он подмигнул Мухтару, - ну, ты его знаешь. Женщина выпьет две рюмки - и бросается на мужчину. Ха, ха, ха! Так вот я послал его и передал, что дама пусть пьет только это, потому что это тоже наш народный обычай. Ну, она передает через Арифа: где, мол, сам директор, где прячется этот добрый человек, мы хотим его видеть. Э, нет, говорю, пока рано: увидит мою харю - еще испугается. Пока тебе надо хорошенько выпить, но не напиться, а ликер как раз такой и есть. Ох и шельмецы эти французы, все знают, как, что и когда... А я, значит, наблюдаю украдкой за ними, вижу, парни уже косеют. Говорю Арифу: узнай, откуда они и где остановились. Скажи: хозяин хотел бы нанести им визит и преподнести сувениры нашего города. Ну, Ариф узнает, что они из Прибалтики, живут в гостинице «Баку». Естественно, парни отдельно, а девушка с какими-то другими девушками. Это я на всякий случай узнавал. А все случилось гораздо проще. Парни совсем окосели. Ну, я и посадил их всех в свою машину, у меня же «Волга» всегда наготове. Ну, подвез их к гостинице, культурно так проводил парней до самого их номера, а девушке говорю: жаль, что ваши парни так быстро вышли из строя, но вы, я вижу, молодчина. Но одной вечером вам по городу гулять нельзя. Если желаете, я могу повезти вас, показать наш город. «О, конечно!» - говорит она. Тут уж ей не до моей морды, важно, что она одна, а у меня машина и все пока так культурно. А кому охота вечером в чужом городе сидеть в гостинице с двумя чужими бабами? И вот все пошло как по маслу. Поехали мы по городу. Нагорный парк и так далее. А хотите, говорю, к морю поедем, там у меня дача на берегу, в Бильгя. («Там, где дача Муртузовых», - подумал Заур.) Ну, поехали мы на дачу. Отлично все сошло.

Заур отметил про себя, что, смакуя предыдущее, Надир завершил историю очень скупо. Видимо, история завершилась отнюдь не так, как было задумано.

Они выпили, и Надир стал рассказывать о другой женщине, которая ему очень нравилась и к которой он никак не мог подступиться, пока наконец не нашел одного приятеля и не передал через него, что хочет с ней познакомиться. И решил для первого знакомства подарить ей отрез кримплена: друг Надира, на складе, предложил ему новую, только что полученную партию кримплена - серого, зеленого и голубого. «Ну, теперь не знаю, какой цвет выбрать, какой ей больше понравится. Хотел все три послать - пусть выбирает, потом подумал: а вдруг, мерзавка, захочет все три? Нет, думаю, жирно будет. Сам выбрал голубой. Ну, послал ей и сказал, что вечером зайду - она живет одна, недалеко от Монолита (большой жилой дом в центре Баку). Адрес я давно знал, вечером мне здесь небольшой пакет сделали: цыпленка табака, шашлык, икру, апельсины. Все как полагается. Свежие огурцы, помидоры. Причем дело было в ноябре».

Заур заметил, что все «дела» у него почему-то в ноябре, а свежие огурцы и помидоры в это время - предмет особой гордости. Он кого-то удивительно напоминал Зауру, но Заур никак не мог вспомнить - кого, хотя и чувствовал, что это кто-то очень знакомый, недавно виденный даже.

Эта история, как и первая, как-то незаметно сошла на нет, и уже начиналась третья, о том, как одна его любовница, с которой он всего два раза ездил на теплоходе, взяв отдельную каюту, в Красноводск и обратно, так как у нее дома не было никакой возможности встречаться, а для дачи было очень уж холодно, трижды заставляла его покупать для нее одно и то же золотое кольцо. «Мне принесли кольцо, не знаю, брать или нет», - сказала она в первый раз, и он ответил: «Конечно, бери!» - оплатил, и они впервые поехали в Красноводск. Через полгода, думая, что он забыл, она вторично показала ему это кольцо и сказала: «Не знаю, брать или нет?» - а он, наверное, и впрямь забыл и к тому же был в подпитии (как он понял позже, она нарочно выбрала момент), заплатил вторично, и они во второй раз поехали в Красноводск. И лишь когда спустя три месяца, и снова выпив, он услыхал от нее те же слова и увидел то же кольцо, он взорвался. «Ах ты подлюга, - сказал он, - да я могу тебе купить на каждый палец по пять колец и в десять раз дороже этого. Но зачем меня дурачить, за одно и то же кольцо драть с меня в третий раз?!»

Заур мучительно пытался вспомнить, кого же напоминает ему этот человек внешностью своей, какой-то неуловимой манерой говорить и даже жестами рук, таких коротких... Подожди, подожди, что-то стало проясняться... Но Надир сказал:

- Ну, давайте выпьем. - И повернулся к Зауру: - Вот за вас я хочу выпить. Мы все гордимся работниками наших издательств. Потому что издательства выпускают книги, а без книг сейчас нельзя. Вот как-нибудь, даст бог, побываете у меня - все стены уставлены полками. У меня самые дефицитные книги. Отец мой покойный очень хотел, чтобы я учился, человеком стал. И дядя - дядя все время меня попрекает: позоришь, говорит, нашу семью, неуч ты, а не человек. Что делать, глупый был, в свое время не выучился, теперь приходится кое-как себе на хлеб зарабатывать. А у нас в семье все ученые. Да все что-то приходят у меня Деньги занимать. - Он расхохотался. - А дядя у меня образованный... Кстати, - Вдруг его осенило, - ведь он тоже в издательстве работает - Дадаш-муаллим.

«Конечно же Дадаш, - пронеслось в мозгу у Заура, хотя он все еще не верил такому совпадению. - Конечно же, как я мог не понять сразу: эти короткие руки, слишком короткие».

- Джаббаров Дадаш, - скорее утвердительно, чем вопросительно сказал Заур.

- А вы его знаете, наверное?

- Так мы же вместе работаем, - сказал Заур и подумал: «Вот и замкнулся круг. Все сходится. Следующая история - и выяснится, что Надир близко знаком с Тахминой».

- Вот так совпадение, - сказал Надир. - Нет, это дело мы должны хорошенько обмыть. Ариф, - позвал он, но Мухтар перебил его:

- Нет-нет, извини, пожалуйста, я никак не могу. Спешу. Как-нибудь в другой раз. Или хотите - вы с Зауром оставайтесь, а я пойду.

- Нет, - сказал Заур, - я тоже тороплюсь. Мухтар незаметно встал из-за стола, вышел и спустя немного вернулся.

- Ну что, Заур, пошли? - сказал он.

- Ага, - Заур встал и полез в карман. - Сколько с нас?

- Все, - сказал Мухтар.

- Как? - Надир вскочил. - Ариф! - зарычал он. - Я что тебе говорил?

Ариф стал оправдываться:

- Ну что мне делать, Надир-муаллим? Мухтар-муаллим говорит, что иначе больше не придет.

- Обижаешь, Мухтар-муаллим, - сказал Надир. - Я заказывал, я и должен.

- Мы не девицы, - с улыбкой ответил Мухтар. - И потом, - он подмигнул Зауру, - я действую методом Заура. Он меня однажды так угостил в Москве, и я был в долгу. Спасибо, Надир, за компанию. Значит, пиво жду!

Они шли по бульвару. Мухтар первым нарушил молчание:

- Вас, наверное, удивляет, а может, и смущает мое знакомство с такого рода людьми. У меня просто мания знакомиться с самыми разными людьми. Я хочу понять всех.

- А зачем? - спросил Заур.

- Не знаю, - сказал Мухтар и повторил: - Не знаю. С годами я все меньше и меньше понимаю и себя, и все остальное. И мне кажется, что в жизни вопросов гораздо больше, чем ответов.

- Зачем вы мне звонили? - спросил Заур.

- Ах да, - сказал Мухтар. - Дело в том, что... а вот и такси... Алло!

Машина, резко затормозив, остановилась.

- Извините, пожалуйста, - сказал Мухтар, садясь в машину, - я безбожно опаздываю. Я позвоню вам завтра еечером. Мы непременно увидимся и поговорим. Хорошо?

Машина тронулась. Заур, чувствуя, как тяжелый хмель туманит его сознание, медленно пошел к дому. К дому Тахмины.

Никогда он не поднимался по лестницам этого дома так медленно и тяжело. Долго возился у дверей, не попадая ключом в скважину.

Наконец он вошел. Тахмина была дома. Он долго и тщательно мыл руки. Потом прошел в комнату и сел в кресло. Она сидела в кресле напротив и курила.

- Есть будешь? - спросила она.

- Нет, я ел, - ответил он и тоже закурил. Они молча курили, и никому не хотелось первым начинать разговор, хотя оба понимали его неизбежность. Наконец Заур решился.

- Ты вчера была с Дадашем? - спросил он. Она кивнула:

- Да, он приходил ко мне парламентером от твоих родителей. Ультиматум предъявлен: я возвращаю им тебя, и они оставляют меня в покое.

- Так, - сказал Заур. - А я неодушевленный предмет, судьбу которого решают другие.

- Это уж от тебя самого зависит, Заур, - сказала она. - Во всяком случае, я тебя насильно держать не собираюсь. Ты пришел ко мне по своей воле и можешь так же уйти в любое время.

- Иссякла страсть? - язвительно процитировал он Дадаша: интересно, узнает ли она эти слова.

- При чем тут страсть? - сказала Тахмина с некоторым раздражением. - Не на одной страсти держится мир. Должно быть что-то и другое.

Это уже почти дословно совпадало с проповедью Дадаша.

- Непонятно одно: почему ты наши отношения должна обсуждать с Дадашем? Он что, твой душеприказчик, дядя, отец?

- У меня нет отца, - сказала Тахмина. - Ни отца, ни матери. Это у тебя и отец и мать.

Он долго теребил волосы, тер лицо, щеки, протирал глаза.

- Но почему ты обо всем этом говорила с Дадашем?

- Я уже сказала тебе: это инициатива твоей матери. Да и не только Дадаш. Они и до Мухтара добрались через каких-то знакомых. Он вчера потому и искал меня.

Об этом Заур догадался, когда Мухтар сказал, что хочет поговорить с ним: ведь он почти наверняка знал, о чем может говорить с ним Мухтар.

- И даже Медине они звонили...

- Медине?

- Да, - сказала Тахмина и с нехорошей усмешкой добавила: - Ну, конечно, Медина быстро с ней разделалась. Не на ту напала. Медина ей выдала...

- Как смеет Медина выдавать моей матери? - Заур чувствовал, что его трясет и что это передается Тахмине. Или, может быть, наоборот? Ее взвинченность - ему?

- А как твоя мать смеет называть Медину бандершей? - сказала Тахмина. - Мерзость какая! Только потому, что у Медины нет мужа и она простая машинистка, - кстати, коллега твоей матери, - но не сумела так тепло устроиться?

- Замолчи, - сказал Заур. - Не смей так говорить о моей матери! - Он сорвался на крик.

- А как твоя мать смеет оскорблять других? Называть Медину бандершей?

- А твоя Медина и есть бандерша, - сказал Заур. Он никогда не видел Тахмину такой. Ее лицо исказилось от гнева, и она процедила сквозь зубы:

- Ах так, значит, она бандерша, а я ее кадр, выходит.

- Я этого не говорил, - сказал Заур.

- Но ты все время об этом думал. С первого дня. Ты всегда думал обо мне как о шлюхе. Потому и полез ко мне. Почему бы не воспользоваться тем, что плохо лежит? И в самом деле, все оказалось таким доступным. И потом, даже когда ты по-настоящему увлекся, даже в самые счастливые дни наши ты всегда подозревал меня в обмане, в измене. В глубине души ты всегда считал меня шлюхой. Это гложет тебя даже сейчас. И все потому, что ты сопляк и маменькин сынок. Ты не мужчина. Мужчина не тот, который из королевы делает шлюху, а тот, который из шлюхи делает королеву.

- Да, мне это действительно не удалось, - сказал Заур со всей злостью, на какую был способен. Она побледнела как полотно и сказала:

- Тогда можешь убираться. Беги к своей мамочке, к своему «Москвичу». Ничтожество!

Он не знал, как это получилось, но он ударил Тахмину. Она обхватила лицо руками и выбежала из комнаты. Заур встал, медленно пошел к двери и уже в дверях полез в карман, вернулся обратно в комнату и оставил ключ на тумбочке. Проходя по коридору, он невольно обернулся в сторону кухни. Тахмина сидела за кухонным столом, закрыв лицо руками.

Он хлопнул дверью.

Нельзя забывать, нельзя забывать, нельзя забывать, что это только игра. Ведь помнил же он об этом все свои молодые годы, вступив в мир, связанный с женщинами, помнил постоянно во всех своих знакомствах, привязанностях, более или менее долгих, в своих мимолетных или продолжительных связях. И как же он позволил себе забыть этот важный урок и опыт жизни взрослого мужчины? Как мог он допустить, чтобы все это так захлестнуло его и принесло ему такую нестерпимую боль? Нельзя было забывать, нельзя было забывать. Он забыл и поплатился. Как же он мог так обмануться? Обмануться, приняв это за любовь? Ты думал, что с тобой одним произошло чудо. Ты думал, а это мечта, это возможно лишь в книгах, в кино. Как же ты так обманулся в свои двадцать четыре года? Как же ты забыл горькие, но жизненно необходимые уроки своего возраста и попался на удочку? Как же ты так попался?

Долгие блуждания по улицам привели его на окраину города, в глухие темные переулки. Здесь кончались дома и начинался пустырь.

Его мучили кошмары. Но кто-то наконец включил полный свет, и он проснулся.

В дверях в полосатой пижаме стоял Азер Марданов.

- Ты что кричишь? - спросил он сонным, но довольно бодрым голосом.

- Я кричал? - переспросил Заур.

- Да. Я через комнату услышал. Что, плохой сон приснился?

Над изголовьем кровати Заура было окно, по стеклу размеренно постукивали капли дождя.

- Да нет, - сказал Заур и потянулся за сигаретами.

Азер потушил свет, ушел к себе, и Заур закурил.

Сами ноги привели его вчера сюда, в дом его старого университетского товарища Азера Марданова, который по счастливой случайности оказался в этот вечер дома, а не в экспедиции, как обычно. Он ничего не знал об истории Заура, она прошла мимо него, хотя и была притчей во языцех всего города, и Заур ни словом не обмолвился о ней. Он сказал только, что хотел бы остаться хотя бы на несколько дней.

- Пожалуйста, - сказал Азер, - хоть на год. Я все равно через три дня уезжаю.

Может, Заур пришел сюда, помня о холостяцком образе жизни Азера и о широте его натуры, а может, в Зауре все-таки крепко засела мысль о переходе в экспедицию, о чем они болтали до поздней ночи за бутылкой сухого вина.

- Я поговорю с Идрисом, - сказал Азер. Идрис был их общим учителем в университете, крупным геологом-теоретиком и практиком и шефствовал над экспедицией, в которой работал Азер. - Думаю, что он тебя помнит и поможет. Я завтра же поговорю с ним.

Они болтали о работе Заура в издательстве и о работе Азера в экспедиции, об общих знакомых, старых друзьях, преподавателях, о мировом чемпионате по футболу, о жизни, о женщинах, о необходимости завести семью, о детях - обо всем, и Заур ни словом, ни намеком не коснулся последних месяцев своей жизни. Будто их и не было. Визит к Азеру Марданову казался теперь Зауру единственной возможностью обрести самого себя, и он думал, что не нужны ему ни Тахмина со всеми огорчениями, которые она ему причиняет, ни родители со всеми своими пресными назиданиями... Он геолог, черт возьми, у него есть профессия, прекрасная профессия, если ей отдаться по-настоящему, и зачем ему все эти душевные драмы, когда есть работа, горы, друзья...

- Я выполнил вашу просьбу, - сказал Заур, забирая у Дадаша свое заявление. - Подождал ровно четыре дня и вот сегодня, в понедельник, хочу вручить заявление начальству.

- Все же решил уйти? - сказал Дадаш. - Но куда? Ты об этом подумал?

- Не беспокойтесь, - сказал Заур, - подумал. Я уже договорился, и меня берут в геологическую партию на Филиз-чай.

Дадаш испытующе смотрел на него.

- Ну, а что мне сказать твоему отцу?

- А вам ничего не надо ему говорить, - сказал Заур. - Я сегодня зайду к нему и все скажу сам.

Заур был абсолютно спокоен, проходя по двору, когда даже дети, играющие в футбол, остановились и глазели на него, а самый шустрый побежал сообщить потрясающую новость своим домашним. И уже глазели на него соседи, высунув головы из окон, мелькнула даже лысина Муртуза Балаевича. Заур совершенно спокойно подошел к дверям квартиры с табличкой «Профессор М. Зейналлы» и был спокоен, когда нажал звонок и услышал шаги за дверью. Он узнал шаги матери и одновременно услышал стук собственного сердца.

Дверь открылась, и в тот же миг, как он увидел мать, он понял, что его приход не был для нее неожиданностью. «Дадаш успел предупредить», - догадался он и сказал:

- Здравствуй, мама.

- Здравствуй, - спокойно сказала мать и добавила: - Ну, заходи. - И только одна эта- фраза была признаком того, что вернулся после почти месячного отсутствия блудный сын, ибо так не Приглашают в дом человека, который живет в нем постоянно. Он вошел в коридор и, раздеваясь, удивился неожиданному для него такту матери: ни ахов и охов, ни слез, упреков, восторгов, поцелуев. Просто и обычно, будто ничего и не произошло.

- Как отец? - спросил он.

- Сейчас лучше, - сказала мать, - но мы так испугались, когда первый приступ был и давление подскочило.

Заур вошел в комнату отца. Отец, сидя за своим письменным столом, что-то писал. Он поднялся, увидел Заура и протянул ему руку. Потом они оба сели, а мать ушла готовить чай.

- Ну, как ты? - первым нарушил молчание Заур.

Отец долго и подробно рассказывал о своей болезни, о консилиуме, о назначениях, лекарствах и их действии, пытаясь, как понимал Заур, этими разговорами на нейтральные темы заполнить время, которое было необходимо для того, чтобы восстановить нарушенное месяц назад статус-кво.

Вернулась Зивяр-ханум, у нее были красные глаза, но она улыбалась. Зивяр-ханум принесла чай, они пили маленькими глотками из стаканов армуду и уже втроем обсуждали болезнь отца. Зивяр-ханум краткими репликами как бы невзначай сообщала Зауру о мелких семейных событиях, происшедших за это время, о том, кто из знакомых был у них в гостях, от кого из родственников получили письмо., кто из друзей звонил и спрашивал Заура, и даже упомянула о том, что вселение в кооперативный дом, в котором был записан Заур, ожидается в конце месяца. Ордера уже выписаны, ей сказал человек, который видел их собственными глазами.

Отца, видимо, уже утомили эти разговоры, и он красноречиво уткнулся в свои записи. Заур встал и, не прощаясь с отцом, прошел в другую комнату. Мать последовала за ним, и только в этот момент Заур уловил в ее глазах страх, который она не могла скрыть, - страх, вызванный зыбкостью и неопределенностью его визита. Она не знала, как он пришел, на час или навсегда, навестить больного отца или остаться, порвал с Тахминой окончательно или временно отпросился у нее для встречи с несчастными родителями. И теперь Зивяр-ханум следила за его передвижениями: куда он пойдет - к выходу, к своей комнате или останется здесь, сядет на стул и, может быть, попросит поесть. Заур оглядывал стены, как бы видя их впервые.

И, не выдержав томительного ожидания, Зивяр-ханум спросила:

- Я тебе постель поменяла. Будешь купаться? Заур ответил не только на этот вопрос, но и на тот, невысказанный, который подразумевался:

- Да.

Как приятно было после энергичного растирания мочалкой, ароматного шампуня и душа растянуться в мягкой и чистой постели, в снежной белизне простыни, пододеяльника, наволочки и глядеть на стены своего детства, знакомые каждой трещиной, каждой клеточкой обоев, электрическим и телефонным проводом, на книги, на магнитофонные записи, фотографии, которые он снимал когда-то сам и сам расклеивал по стенам. А под рукой - тумбочка с пепельницей, сигаретами, спичками, транзисторным приемником, японским магнитофоном, телефоном, ночником. Все так близко, удобно, уютно, привычно и знакомо. Как он любил возиться с аппаратурой - фотографической, звукозаписывающей. Потом любовь к автомобилю вытеснила эти его увлечения, и любимым занятием стала возня с мотором. В углу стояли гантели, эспандер - спорт он тоже совсем забросил. Нельзя терять форму, в его возрасте это особенно опасно - так незаметно и пузо отрастишь.

Раздался звонок, и, инстинктивно испугавшись его, Заур тут же осознал, что сейчас и здесь ему бояться нечего, никакими душевными тревогами звонок этот ему грозить не может: ни отбоя, ни чужого мужского голоса, ни угроз матери, адресованных Тахмине.

Он поднял трубку.

- Заур?

- Да, - он сразу узнал голос Медины.

- Я уже три дня вас ищу, не могла найти на работе, да и дома вас нет.

- А что такое?

- Заур, не знаю... - она заметно волновалась, - можно ли об этом говорить по телефону... Понимаете, Тахмине очень плохо.

- А что с ней?

- Она сама не своя. Она, конечно, ничего не знает о моем звонке... Как вы ушли - она прямо как сумасшедшая. Я даже боюсь, как бы она чего с собой не сделала.

- Да ну? - спросил Заур чуть насмешливее, чем ему хотелось.

- Вчера я проснулась ночью - три или половина четвертого было, - вижу, свет у нее горит и музыка играет. Пошла к ней - вижу, сидит на диване, обхватив руками колени, слушает музыку и пьет. Целую бутылку коньяка одна выпила.

- Ну, это еще не очень страшно. Приятное времяпрепровождение, - сказал Заур.

- Ой, Заур, - с досадой сказала Медина. - Как же вы не понимаете - ей очень плохо. Она мне сказала, что хотела бы умереть. Заур молчал.

- Ну, как вы не понимаете, ведь любит она вас единственного из всех.

- Из всех, - с усмешкой повторил Заур. - В том-то и дело, что из всех.

Медина промолчала.

- Да ведь и с мужем она рассталась из-за вас...

- Ну уж, - сказал Заур. Конечно же Медина паникует. И ему, Зауру, в первые дни было очень трудно, но вот прошла почти неделя - ничего, все постепенно образуется и успокоится.

- Заходите завтра вечером ко мне, - сказала Медина. - Ко мне, не к ней. Поговорим подробно обо всем. Тут какое-то недоразумение. Жаль мне ее!

- Хорошо, - сказал Заур. - Спокойной ночи.

- Спокойной ночи. Только не говорите ей, что я звонила.

Вот, пожалуйста, - первая ночь после его возвращения, первая спокойная ночь, и опять его выбили из колеи, надо же! Конечно, он завтра не пойдет к Медине. Он закурил и попытался думать о чем-то другом, но снова и снова возвращался мыслями к Тахмине, которая, может быть, лежит сейчас пластом на диване или сидит, обхватив руками колени, как говорила Медина, или лицо, как сам он помнит ее в последний раз, пьет, слушает музыку, тихо плачет. А что, если позвонить ей? Позвонить и поговорить?! Или позвонить и дать отбой. А если ее нет? Но сегодня же пятница, она не на работе. А где же? Дома, наверное. А если телефон не ответит? Он опять будет нервничать, он это знал, и его удивляло, что даже сейчас ему небезразлично, дома она или нет. Так что лучше не звонить, чтобы ничего не знать и не нервничать в случае, если ее нет.

Лучше завтра позвонить. Днем. Или утром. Нет, утром она работает. По субботам она почти всегда уходит на целый день - до позднего вечера. Но на экране в субботу ее не было. «По субботам у нас репетиции, тракт», - говорила она.

Заур позвонит ей завтра вечером. И внезапно ему стало необычайно радостно и легко от возможности снова позвонить ей: ведь все эти дни он думал о ней, как о человеке, с которым все окончательно порвано. А почему, собственно, кончено? Почему просто не позвонить ей, как-то полуизвиниться за пощечину? Очевидно, можно будет и повидаться: за неделю острота обиды, наверное, прошла, и если Медина не врет и Тахмина серьезно переживает их разрыв, то она не будет артачиться, они наверняка встретятся. Они вообще будут встречаться, почему бы нет, но уже совершенно на других началах: Заур уже не позволит себе попасться в капкан, да и родителям не нужно доставлять лишние огорчения, не в том они возрасте, не то здоровье. Он, Заур, все будет делать теперь с ясной головой. На первом месте теперь - его работа. Но время от времени... Для отдыха, так сказать, для того, чтобы немного отвлечься, развлечься, увлечься. Стоп. Слова-то близкие, но между ними опасная грань - только «не увлечься». Ни в коем случае. Они будут встречаться, иногда, не так часто и, конечно, не давая пищи для лишних разговоров и вместе с тем сохраняя все самое приятное и хорошее, что было в их отношениях. Без ненужных потрясений, переживаний, сохраняя полную свободу, и ему уже не будет никакого дела до ее личной жизни: важно, что она будет с ним, а все остальное не будет, не должно быть для него важно. В общем, он пришел к тому, с чего, собственно, и начинались их отношения. Ему теперь не нужны были ни ее верность, ни ее любовь, а только ее готовность временами быть с ним. И ничего больше. И на этом счастливом и казавшемся ему единственно верным решении он заснул.

Он проснулся рано, умылся и прошел на кухню. Разливая чай, Зивяр-ханум сказала:

- А знаешь, отец сделал тебе подарок. Он дал зарок отдать его в тот день, когда ты вернешься, но теперь, кажется, смущается. Попросил, чтобы сказала я.

Она протянула Зауру ключи:

- Пойди-ка посмотри, что в гараже.

И Заур, спускаясь к гаражу, знал, что там, и сердце его сладко замирало. Он не ошибся: открыв гараж, Заур на месте своего старого «Москвича» увидел новую сверкающую «Волгу».

За обедом они с отцом выпили немного вина (отец лишь пригубил, да и Заур пил маленькими глотками). Выпили без тоста, молча чокнулись, но оба поняли, что пьют в честь возвращения Заура. Потом они выпили за новую «Волгу», за выздоровление отца, за Зивяр-ханум, которая приготовила такой вкусный плов, и даже... за кооперативную квартиру.

Потом отец ушел к себе, а Заур сказал, что хочет немного обкатать новую машину.

- Ты же выпил! - с беспокойством сказала Зивяр-ха-нум.

- Да что я выпил? - улыбнулся Заур. - Стакан сухого вина - это называется выпить? Я скоро вернусь...

* * *

Подобно тому как человек, за короткое время резко похудевший, ощущает непомерную ширину своего старого костюма, так Заур почувствовал габариты новой машины, когда, выводя ее из гаража, старался выдержать непривычную для него дистанцию правого борта «Волги», чтобы не задеть тесные воротца. Как всегда, со стороны руля, слева, он не глядел на расстояние - его он мог контролировать чутьем, а справа оставалось больше пространства.

Заур ехал по улицам города, ощущая неожиданное волнение от власти над большой и сильной машиной, которая теми же рычагами и педалями, что и на «Москвиче», приводилась в куда более мощное и быстрое движение, как бы переливая свое могущество и в водителя, ею управляющего. Улицы, такие привычные, когда он был за рулем «Москвича», стали вдруг узкими, и Заур не знал, возьмет ли этот поворот его «Волга», не задев газетного киоска справа и дерева слева. И как бы инстинктивно пытаясь прорвать эту паутину городских улиц и переулков, закупоренных к тому же другими машинами, нерасторопными и беспечными пешеходами, пытаясь освободиться от власти красных светофоров, запретительных знаков и предупреждений, Заур выехал на Московское шоссе и теперь упивался скоростью, которую так щедро и легко давала ему эта машина, чувствуя, как все больше и больше подчиняется она его воле и настроению. Он обгонял машины, идущие в направлении к аэропорту, и незаметно для себя стал приближаться к противоположному - северному побережью Апшерона.

Великолепное бетонированное шоссе было почти пусто, лишь изредка попадались встречные грузовики, и, освобожденный от необходимости быть внимательным, он, как обычно за рулем, отдавался во власть размышлений и воспоминаний и вдруг осознал, что давно уже не ездил по этому маршруту - по пути их с Тахминой летних путешествий. Впервые за последнюю неделю он подумал о Тахмине асболютно спокойно, обстоятельно, без эмоций. Он думал о своем вчерашнем разумном решении - не порывать с ней окончательно, обрубив, однако, все чрезмерное в их отношениях. Так, собственно, и начиналась их связь - для него, по крайней мере, - и все было так спокойно и хорошо до того, как он по глупости вбил себе в голову, что это нечто большее, чем просто связь. Как все было отлично до ее появления на экране телевизора в день его рождения, когда она поздравила его на весь Союз, и до московской их встречи - до тех дней, которые создали у него иллюзию счастья и страх потерять его. Лучше жить без особого счастья, но зато и без сомнений в нем и страха за него.

Он въехал в поселок, и знакомые места - дома с парными, как двугорбый верблюд, дымоходами и ветряными мельницами на крышах, с низкими заборами, выложенными из неровных камней, со стелющимися по пескам виноградниками - навевали воспоминания о былых днях, счастливых своим ничем не потревоженным покоем. Без страстей, без потерь, без обвалов.

Он увидел вдали косой балкон дачи Муртузовых, куда однажды затащила его Тахмина и где они любили друг друга на брошенных на пол матрасах...

Заур свернул к даче и резко затормозил - у самых ворот стояла машина. Через секунду он увидел, что это «Волга», что она бордового цвета, что ее номер читается одинаково справа - налево и слева - направо, и еще через секунду сообразил, что эта машина Спартака. Заур медленно и осторожно объехал ее, стараясь не задеть, - дорога здесь была довольно узкой.

Уже благополучно проехав, он подумал: что же в такое время года понадобилось Спартаку на даче, - и тотчас догадался: наверняка он с какой-нибудь цыпочкой. Заур не хотел, чтобы Спартак заметил его, и быстро поехал по направлению к морю. Хотя день был погожий, совершенно пустой декабрьский берег неуловима навевал ощущение зимы: море в такую погоду было бы приятным лишь из окна жарко натопленной рыбацкой хижины. Заур медленно ехал по долгому берегу и, не встретив ни души, минут через сорок выбрался на шоссе. Ему не хотелось снова проезжать мимо дачи Спартака - он еще мог быть там. И он выехал на автостраду по другой, песчаной улице поселка. И после вязкого песка снова ощутил спокойную жесткость бетонированного шоссе. Он с наслаждением набавлял и набавлял скорость. Дорога была совершенно пустынной. Дорожные указатели, призывы, плакаты, адресованные проезжим, выглядели бессмысленно. Вглядываясь в даль, Заур заметил машину, мчащуюся навстречу ему. Она быстро приближалась, и с какого-то мгновения все происходящее стало представляться ему как во сне или как в фильме с замедленной съемкой: начался какой-то другой отсчет времени, иное восприятие действительности. Навстречу Зауру неслась бордовая «Волга» Спартака. За рулем сидел сам Спартак, а рядом с ним была женщина, и, когда они промчались мимо него и дальше, Заур понял, кто была эта женщина. Он еще мчался по инерции в своем направлении с колотящимся сердцем, не до конца осознав случившееся и еще не зная, как быть. И только метров через триста резко затормозил, повернул и помчался обратно.

Бордовая «Волга» маячила уже где-то у железнодорожного переезда, и Заур понял, что Спартак прибавил скорость. Он догнал бы их через минуту, но увидел, как они пронеслись под опускающимся шлагбаумом, а ему, Зауру, пришлось переждать длинный состав. Но теперь Заур уже все ясно и четко понимал, - и почему «Волга» Спартака стояла у ворот дачи, и почему они, заметив его и увидев, как он повернул за ними, прибавили скорость и промчались прямо под опускающимся шлагбаумом - лишь бы выиграть время, дистанцию и вообще все. Выиграть у него по всем статьям. По всем статьям жизни. Выиграть и обсмеять его - наивного дурачка, который так долго верил басням распутной бабы, верил, что у нее действительно по субботам репетиции, тракты, и терпеливо ждал ее в комнате с обоями, которые «расцвели в тот день, когда он пришел к ней». А все это, оказывается, была ложь, самая бессовестная и наглая из всех самых бессовестных и наглых. В дни «репетиций» она, оказывается, приезжала на эту самую дачу и отдавалась Спартаку, как и ему, Зауру, на тех же самых матрасах, брошенных на пол. Представляя все это, Заур чувствовал, что готов броситься с машиной на мчащийся поезд, разбиться, разлететься, но ему не хотелось потрафить тем двоим. Он смотрел на освещенные окна пробегающих вагонов и мучительно зримо, подробно видел Тахмину со Спартаком в дачной комнате, набитой барахлом, и ему не терпелось, чтобы этот проклятый состав наконец кончился и он догнал бы их, уверенных в своей безнаказанности, в своем превосходстве, в своем праве дурачить тех, кто еще способен верить. Злоба его была направлена прежде всего на Тахмину; о Спартаке, как ни странно, он думал с меньшим озлоблением, просто как о человеке более ловком и менее глупом, чем он сам, Заур, достаточно умном, чтобы не попадаться на такие вот удочки. Уж Спартак точно посмеялся бы над уловками Тахмины и всеми ее ласковыми словами, кошачьими нежностями, вкрадчивым голосом, за которым, как теперь 'Зауру было абсолютно ясно, стояли лишь отработанные приемы опытной жрицы любви. И теперь он готов был каждый ее жест, каждую отлучку, каждое знакомство считать признаком ее глубокой развращенности, и память услужливо подсовывала ему все новые и новые тому доказательства.

Наконец этот проклятый поезд прошел. Коренастая женщина в черном ватнике медленно прокрутила колесо с натянутым канатом, и шлагбаум стал подниматься. Заур тронул машину и проехал под еще поднимающимся шлагбаумом. Стрелка на спидометре дрожала между 130 и 135 километрами. Он увидел их вдали, у поворота на аэродром, и теперь уже знал, что догонит, чего бы это ему ни стоило, но, к его удивлению, расстояние между ними, резко сократившись, как бы застыло на одной дистанции, если слово «застыло» подходит к движению на такой скорости. Они заметили его и явно убегали, и, очевидно, стрелка на спидометре Спартака показывала то же, что у Заура. Заур сделал еще один рывок, и они ехали теперь почти впритык, и Заур успел подумать, что, если он сейчас врежется в бордовую «Волгу», наверняка погибнут все трое, и это будет естественным завершением всей трагикомедии.

Но этого не произошло, сдали нервы Спартака, он сбавил скорость, и Заур обошел их, проехал примерно метров двести, тоже резко сбавляя скорость, потом затормозил и, развернувшись, поставил свою машину поперек дороги. Спартак так же резко затормозил, и его «Волга», проскользнув на лазах, почти доползла до Заура.

Заур вышел из машины и пошел к ним. Спартак тоже вышел из машины, но не двигался, а стоял, облокотившись о крыло своей «Волги». Он был без пальто, в костюме и рубахе с открытым воротом. В заходящих лучах солнца Заур заметил только золото, которое блестело на Спартаке - золотые часы, золотой перстень, золотая цепочка, свисавшая с шеи на распахнутую волосатую грудь, и два передних золотых зуба. Спартак улыбался, хоть и был бледен. Заур заметил еще, как он вынул золотой портсигар, взял сигарету и чиркнул зажигалкой «Ронсон». Тоже, наверное, подарок Тахмины, подумал Заур и сам удивился, как это он сейчас фиксирует не имеющие никакого значения мелочи, даже то, например, что Спартак, как бы в дополнение ко всему своему золоту, закурил сигарету «Золотое руно» - Заур почувствовал это по приторному аромату. Он не смотрел в сторону Тахмины, хотя и заметил боковым зрением ее окаменевшую на переднем сиденье фигуру.

Спартак прижал сигарету языком к верхним зубам, рот его был приоткрыт, и сквозь золотые зубы и дым сигареты с тревожной, но по-прежнему нагловатой ухмылкой он сказал:

- Ну что, испытал машину на скорость? Отличная машина. Поздравляю.

Мерзостная ирония почудилась Зауру в этой фразе, и он ударил Спартака в подбородок. Спартак пошатнулся, но не упал, и зубы его, клацнув, откусили кончик сигареты; тлеющий окурок упал ему за открытый ворот рубахи, он смешно подергался, засунув руку за пазуху, долго там рылся, наконец выудил окурок и бросил наземь. Улыбка сошла с его лица, он быстро открыл дверцу машины и сунул руку в карман пальто, переброшенного через спинку сиденья. В тот же момент хлопнула вторая дверца, и Тахмина, выскочив из машины, подбежала к Зауру. Заур не смотрел на нее, он смотрел на Спартака, который, выхватив из кармана пальто нож, уже шел прямо на него, и лицо его показалось Зауру незнакомым, полным какой-то мрачной ярости. Нож был финский, с рукояткой из козьей ножки, острый и с одной стороны пилообразный. Заур думал о том, как выбить нож из рук Спартака до того, как тот попытается нанести удар, если он вообще намерен это сделать, - лучше всего правой ногой, - и вдруг он обнаружил между собой и Спартаком голубое платье Тахмины - то самое, в котором она была в Москве, в ресторане Дома кино, и которое так нравилось Зауру. Тахмина намертво обняла Спартака.

- Умоляю, Спартак, умоляю! - прерывисто говорила она и отталкивала его к машине.

Конечно, при сильном желании он мог бы отбросить ее и вырваться, но, похоже, он этого не очень хотел, хотя и делал вид, что рвется к Зауру. Первоначальная ярость быстро гасла. Правой рукой все еще держа за запястье его правую руку с ножом, Тахмина левой открыла дверь машины. Потом левой же рукой она обняла его и, как показалось Зауру, гладя его волосы, что-то торопливо говорила. Словами, руками, всем охраняющим его гибким телом ей удалось втолкнуть Спартака в машину и закрыть за ним дверь. Молча, с опущенной головой, не поднимая глаз, она прошла мимо Заура к своей двери, открыла ее и села. Они еще о чем-то говорили там, в машине, а Заур все стоял, не двигаясь, ждал: ему не хотелось уходить первым. Наконец Спартак завел мотор, развернулся и поехал назад - к морю, к берегу, а может быть, к даче с косым балконом.

«Какой дурак! Какой я был дурак! - думал Заур, подъезжая к городу. - Из-за такой шлюхи я мог столько переживать, так мучиться. Зачем она нужна мне? И как только я, мог подумать, что люблю ее? Со всеми ее словечками, приемчиками - вся, вся насквозь фальшива. Со Спартаком! Подумать только - со Спартаком! И какие только фокусы она не придумывала - «нарочно оставляет машину у моих дверей»! Ах ты стерва! Ничего, я ей это так не оставлю. Как бы только сделать, чтобы ей было побольнее. А как она обнимала его, меня, понимаете ли, спасала от ножа. Плевал я на его нож. Спартаку я здорово врезал. А как сигарета ему за пазуху упала - просто умора. Ну и Тахмине я врезал тогда у нее тоже неплохо. Мало ей, подлюге! Ну, ничего. Смеются сейчас, наверное, там, на даче, и это их возбуждает, распаляет. Пусть смеются. Посмотрим, кто последним посмеется. Обмануть меня? Ну хорошо, я их всех так обману!»

Он представил, как в далеком будущем он случайно встретит Тахмину и она ему грустно скажет: «Зауричек, кто бы мог подумать - ты оказался хитрее нас всех, ты всех нас обманул и обкрутил». А он, Заур, лишь снисходительно улыбнется. Но это в будущем, а вот как сейчас ей сделать больно-больно, больно-больно?

Он уже ехал по улицам вечернего города.



Зивяр-ханум не могла поверить.

- Ты это всерьез?

- Абсолютно, - сказал Заур. - Я о многом подумал за это время. Пора браться за ум. И кооператив готов. Так что действуйте!

- Хорошо, - сказала Зивяр-ханум. - Мы завтра же пошлем к ним сватов. Ну, а ты не передумаешь? - спросила она с опаской.

- Я не мальчишка. И такими вещами не шутят, - сказал Заур с расстановкой.

Мать прошла в кухню, потом обратно. Она суетливо искала сама не зная что, и все это было от растерянности, от неожиданного решения сына, заставшего ее врасплох. Наконец она подошла к нему, долго и внимательно смотрела ему в глаза и сказала:

- Ты умница, - и поцеловала его. - Да буду я твоей жертвой. И отец обрадуется. Я уж не говорю об их семье. Алия всю жизнь об этом мечтала.

Заур удобно устроился у телевизора в предвкушении хоккейного матча. «Как я это удачно придумал, - размышлял он, - жизнь, что ни говори, прекрасная штука. Как хорошо быть молодым сильным, здоровым, а главное, свободным...» Ну, о чем еще мечтать: машина, кооперативная квартира - он обставит ее по своему вкусу, соберет причудливые корни деревьев, ветки, куски коры, шишки, уникальные камни... запишет на магнитофон голоса птиц, звуки леса, ветра, моря. Он будет путешествовать по разным странам и привозить африканские маски, японские куклы, индийские деревянные фигурки. Он объездит весь Союз, а дома будет ждать его красивая молодая и верная жена и красивые чистые дети. Все у него будет, все - и семья, и духовная пища, и достаток. Все. Назло Тахмине. К семи стали собираться. Пришел двоюродный брат Меджида - Бахрам, дядя Зивяр-ханум и один из сослуживцев отца. Неожиданным для Заура было появление Дадаша. Но Зивяр-ханум вызвала Заура в кухню и сказала:

- Ты только, ради бога, не злись, что мы и Дадашу сказали. Дело в том, что с их стороны будет свояк Муртуза - Неймат, а Дадаш его начальник. Это даже удачно: начальник с нашей стороны, подчиненный - с их. Вообще говорить будет он: не станет же отец или дядя тебя хвалить. А Дадаш работает с тобой и вроде бы посторонний человек...

- А зачем меня хвалить? Они меня что, не знают?

- Они-то знают, но ведь у них тоже будут свои люди, те тебя не знают, и тебя надо представить, и надо, чтобы какой-нибудь солидный человек, и посторонний, представлял тебя, так что ты не косись на Дадаша.

- А что мне коситься, - сказал Заур устало. - Дадаш так Дадаш, не все ли равно?

К восьми сваты пошли к Муртузовым, а Заур стал решать кроссворд и никак не мог вспомнить название города в Африке из десяти букв на К. Женщины-родственницы и жена отцова сослуживца болтали на кухне с мамой, и Заур знал, о чем они говорят, то понижая голос, чтобы он их ни в коем случае не услышал, то возвращая голосу нормальное звучание, демонстративно обсуждая нейтральные темы.

* * *
Рубрики:  Проза

Метки:  

Анар ШЕСТОЙ ЭТАЖ ПЯТИЭТАЖНОГО ДОМА 5

Пятница, 26 Марта 2010 г. 03:04 + в цитатник
Таня_Ализаде все записи автора  (436x600, 50Kb)
- Уже не я буду с тобой говорить, - сказала Зивяр-ханум, - с тобой отец будет говорить. И не стыдно тебе приходить к утру? Для этого она развелась, да? Ну, ничего, теперь уж и отец твой все знает. Он поговорит с тобой как следует.

Вечером отец позвал его в свой кабинет и говорил долго, монотонно, но твердо и мучительно стыдно для Заура. И Заур снова убедился, что самую большую боль способны причинить самые близкие люди. Конечно, у отца и тон и лексика были иными, нежели у матери, но смысл был тот же. И еще Заур впервые заметил, что отец его говорит без знаков препинания нескончаемо длинной, без пауз и акцентов фразой.

Все в этом сплошном и ровном потоке слов сводилось к простой и ясной мысли, что Заур сам по себе ничего не стоит И никто бы не мог увлечься им, если б за ним не стояли богатые родители. После того как этот мотив был исчерпан, последовала вторая часть монолога, ибо это был чистый монолог, без малейшего допущения, даже намека на диалог. Говорил только Меджид, а Заур слушал, но порой не слышал, до него доходили лишь какие-то обрывки мыслей, слов.

- Ты взрослый... ты можешь и встречаться... жениться... развелась... учти... как бы ты дорог нам... единственный сын... будем считать... сын... умер... больно... лучше, чем бесчестье... как вы будете жить... на какие деньги... мне говорила твоя мать... если ты не сможешь ей всего этого обеспечить... бросит тебя сама... станет роскошествовать за счет других мужчин... ни одному мужчине в Баку не сможешь посмотреть в глаза... - Это были речи Зивяр-ханум, произнесенные мужским голосом и без знаков препинания. -...и не только потому... в прошлом у него была связь с твоей женой («женой» он произнес с явной издевкой, единственной живой интонацией за всю речь, и Заур воспринял всю мысль - целиком)...но и потому что может быть и сейчас когда ты на ней «женат» ее содержит тот же другой мужчина... - Тут отец впервые остановился, выдержал многозначительную паузу и продолжал: - Но ты не женишься на ней... у вас временная связь... подумай о ней (Заур удивился словам отца, такого поворота он не предполагал)...возможно она тебя в самом деле любит... временная связь кончится... все оборвется, женщины стареют раньше... ей трудно перенести разрыв в таком возрасте («... Неужели отец способен на такое понимание, сочувствие?» - с удивлением подумал Заур.)... Послушай меня, сынок, - отец говорил уже почти ласково и даже со знаками препинания, - я не знаю, что из того, что о ней говорят, сплетни, а что правда. Но для меня ясно одно - она из другого, не из нашего мира. Она - богема! - Он тщательно, со значением произнес это явно заимствованное у кого-то слово, ибо Заур знал лексический фонд отца. - Да, именно богема. - И дальше потекла знакомая речь, и Заур внимал ей вполуха. - Не такая женщина тебе нужна, не о такой невесте мы мечтали... живем только ради тебя., хотим, чтобы ты был счастлив... для счастья у человека должен быть четкий план действий... - Голос отца как бы удалялся, слова отторгались друг от друга. -...упорная работа, прочная семья... безупречной репутации жена... воспитанные дети... дела... деятельность... понимаю молодость, нагулялся, серьезно... о будущем... кандидатской диссертации... отодвигается докторская... научная карьера... все... вовремя... кооперативная квартира... молодой женой...

Все, что было сказано отцом, можно было бы как-то выдержать, проглотить и потом постараться забыть и не страдать от мучительных воспоминаний, об этом разговоре, но отец добавил еще одну фразу, и она решила все. Не должен был он ее произносить.

- ... Мне обещали «Волгу», - сказал отец. - Я хочу подарить ее тебе ко дню твоей свадьбы. Свадьбы с чистой девушкой из порядочной солидной семьи. Надеюсь, это случится скоро.

Не должен был отец этого говорить. Ведь он знал, как мечтал Заур о «Волге». Не должен был отец предлагать Зауру взятку за отказ от Тахмины.

- Все, отец? - спросил Заур.

- Что все?

- Ты все сказал?

- Да, - настороженно ответил Меджид.

- Я тебя внимательно выслушал. Я очень люблю и тебя и маму. Спасибо вам за все - за то, что вы воспитали меня, вырастили. Но ничего не поделаешь. Я должен уйти от вас. Мне совершенно безразлично, кто что скажет об этом. - И уже в дверях он добавил: - Спасибо за «Волгу», но я возвращаю вам «Москвич». Вот ключи. Я возьму только то, что на мне, зубную щетку и бритвенный прибор.

- Ну и убирайся к своей шлюхе! - в ярости крикнул отец.

Заур ушел, не попрощавшись с матерью.


Подобно траве, долго и трудно пробивающейся к свету, Заур пробивался сквозь плотную и теплую материю сна к утру с косыми лучами солнца, проникающими сквозь тюлевые занавески, к утру с аппетитными запахами из кухни, с невнятными голосами, и, еще не бсознавая ни календарного наименования наступившего дня, ни своего точного местонахождения, ни характера запахов, он тем не менее с каким-то сладостным узнаванием угадал: в кухне с кем-то беседовала Тахмина. Они говорили о нем, и в голосе Тахмины звучала нескрываемая радость.

- Заур такой лентяй, - говорила она. - По утрам будить его - мучение, никак не проснется. Вставай, Зауричек, - громко сказала она, входя в комнату.

Он, все еще пребывая в сладостной истоме, прислушался. Ее голос опять звучал в кухне, и обращалась она к Медине:

- Обязательно надо будить его, иначе он встает прямо впритык, чтобы успеть на работу. Даже зубы не успевает почистить. Ну прямо большой ребенок. За ним вообще надо следить, как за ребенком. А то он может днями ничего не есть. - Голос снова стал приближаться, и она, войдя в комнату, сказала: - Вставайте, принц, яичница готова, а кофе куда прикажете - в постель?

Заур открыл глаза, потянулся.

- Ну, что мне с ним делать? - это она обращалась к Медине, которая зашла за заваркой и улыбаясь выслушивала счастливые Тахминины жалобы. - Ну можно ли быть таким лентяем?

В начале их союза, после сладостно-опустошительных свиданий у Заура возникала потребность встретиться с друзьями, посидеть в чисто мужской компании. Ему была противна манера некоторых мужчин похваляться и бравировать своими амурными победами. Он терпеть не мог этого вообще, а в отношении Тахмины и вовсе никогда не позволил бы себе никакого трепа с кем бы то ни было. Но само ощущение мужской компании, в которой он был в своей тарелке, в которой он непринужденно шутил, острил, пил и в то же время нес в себе недоступную другим счастливую тайну только что пережитого, было волнующим и ни с чем не сравнимым удовольствием. Он поддерживал с друзьями разговор на им одним доступном жаргоне, на им одним понятные темы, смеялся, дурачился, шутил, отшучивался, и все время в нем бурлило его собственное, недавно пережитое, и ему было приятно от мысли, что сейчас, когда он с приятелями, Тахмина в его отсутствие думает о нем так же, как и он, переживая воспоминание о счастливых минутах. И только теперь он понимал, что подобное чувствовала и Тахмина, общаясь с Мединой после их с Зауром свиданий. И ей, оказывается, было необходимо это общение с близким человеком, ей, как и ему, было важно поделиться с кем-то не подробностями, а самим ощущением счастья, даже, может быть, и не упоминая о его причинах. В извечном эгоизме влюбленных им казалось, что их счастье способно осчастливить и других, заразить их своей полнотой, и они не понимали, что чужая радость чаще оставляет нас равнодушными, если и не доставляет смутного огорчения. Любовь - дело двоих - часто нуждается в третьем, не в том третьем, который лишний, а в наперснике. Наперснике счастья. Наперснике, в которого им необходимо всматриваться, как в зеркало, чтобы увидеть в нем отражение своего счастья. И таким наперсником теперь стала Медина. Медина не только заходила к ним то и дело - по утрам, поздно вечером, а в субботу и в воскресенье днем; они часто бывали вместе в кино, в парках, на бульваре, иногда до поздней ночи втроем шатались по улицам уснувшего города.

Случайный прохожий, встреченный ими в поздний час, становился героем общих воспоминаний: «А помнишь, как мы встретили у кинотеатра «Азербайджан» того хромого адвоката - шел и разговаривал сам с собой», «А помнишь старуху с собачкой, как они были похожи друг на друга»...

Однажды, возвращаясь около полуночи, они на пустынной улице встретили человека, который подходил к стенам домов, отпирал железные коробки и выключал световые рекламы - сберкасс, страхования, кино, минеральных вод, предупреждений от уличных происшествий и предостережений от пожаров («Не давайте детям играть со спичками!»). И они с удивлением обнаружили, что есть такая странная профессия - тушить и зажигать рекламные огни, и каждый вечер этот человек проходит по улицам города и выключает никем уже не читаемые в столь поздний час призывы к благоразумию, посулы, советы и предостережения, точно так же, как глава семьи гасит в своей квартире лампочки, убедившись, что они уже не нужны его спящим чадам и домочадцам. И они долго обсуждали эту странную и удивительную профессию. И Тахмина сказала, что знает одного человека, у которого тоже очень своеобразное занятие: он включает и выключает фонтаны на Приморском бульваре. А в те дни, когда он заболевает и не выходит на работу, фонтаны бездействуют.

- А самая романтическая профессия, - сказала Тахмина, - это, по-моему, профессия метеоролога. Я когда-то хотела стать метеорологом. Представляете, каждый день иметь дело с грозами, дождями, ветрами и молниями!

Иногда, гуляя втроем, они встречали знакомых Заура, Тахмины или Медины. Те разглядывали их пристально и пытливо. И те же самые любители новостей, которые снабжали Зивяр-ханум сведениями об образе жизни Тахмины, теперь со злорадным упоением сообщали ей о каждой прогулке этого трио, с мнимым сочувствием подчеркивая, как нагло афишируют свою связь Тахмина и Заур и какую гнусную роль - роль сводницы - играет при них Медина. Эти разговоры еще более распаляли Зивяр-ханум, и она звонила Тахмине, чтобы обругать ее последними словами. О звонках Заур узнал не сразу. Он заметил, как однажды Тахмина подошла к телефону, ответила:

- Да, это я. - Потом вспыхнула и, молча подержав трубку, положила ее.

- Кто это? - спросил Заур.

- Не туда попали, - сказала она и, сколько Заур ни добивался, ничего больше не сказала.

Заур и подумать не мог, что звонила мать, и мысли его начали работать в ином направлении: снова его охватили сомнения, снова почудилось, что она что-то скрывает, чего-то недоговаривает... Мелкие уколы ревности были чувствительны еще и потому, что Тахмине звонили часто и разные люди, преимущественно мужского пола. Она говорила с ними дружески и тепло, а ему потом непринужденно объясняла: «Да чудной ты, Зауричек, это же ассистент режиссера, мы с ним договаривались о времени передач, он составляет график и позвонил, чтоб я ему назвала удобное для меня время. Потому-то я так подробно и рассказала ему, когда я свободна», «Ну что ты, Заур, честное слово! Это же портной, я отдала переделать пальто. Вечером должна пойти на примерку», «О чем ты говоришь, Зауричек, это же зубной врач! Позвонил, предупредил, чтобы я зашла на той неделе».

И был второй случай, когда она ничего не говорила, молча слушала, потом положила трубку и стала сама не своя.

- Опять не туда попали?

- Да, - только и был ответ, и она сразу ушла в ванную. Зауру показалось, что он слышит всхлипывания, но через полчаса она вышла из ванной, лицо у нее было свежее, чистое, и она весело улыбалась.

Но когда через несколько дней Тахмина взяла трубку, и по тому, как сказала «Да?» и сразу вся поникла, Заур догадался, что звонит тот же человек. Он крадучись подошел к ней сзади и, неожиданно выхватив трубку, услышал кипящий ненавистью и злобой женский голос: «Шлюха ты трехрублевая, ты что думаешь, мы допустим, чтобы ты так мальчика и охмурила?»

Он сразу положил трубку. Он не мог спутать этот голос ни с каким другим в мире - голос его матери.

- Ну что? - печально улыбнулась Тахмина. - Успокоился?

Ему было нестерпимо стыдно, он не знал, что сказать, и с трудом выдавил из себя:

- И в те разы была она?

Тахмина задумчиво кивнула, потом тихо сказала:

- Она звонит каждый день. Как ты переехал ко мне. Вот уже около месяца он жил у Тахмины. Заур помнил тот хмурый ноябрьский вечер - ветер гонял обрывки афиш, газет, бумаг по пустым улицам, когда он после разговора с отцом пришел к Тахмине и рассказал ей все и она сказала сразу и просто:

- Зауричек, по идее я должна была бы, наверное, сказать тебе: нет, дорогой, не надо такой жертвы, пожалей отца и мать. Это было бы так благородно с моей стороны. Но я не стану врать. Мне хочется, чтобы ты остался со мной... Наверное, я жуткая эгоистка и дрянь...

Только поселившись у Тахмины, он понял, что значила для нее ночь, какой страшной пыткой было для нее ночное одиночество и как она боялась этого, как ей, страдающей бессонницей, мучительно трудно дотягивать до утра. Она говорила честно и прямо о том, какое для нее счастье, просыпаясь, чувствовать рядом с собой живого и теплого человека и что у нее никогда не было такого ощущения, когда она жила с мужем...

- Вставайте, вставайте, принц, кофе подан.

Она принесла ему в постель поднос с кофе и колотым сахаром. Еще вчера вечером у них не было колотого сахара, и стоило Зауру лишь вскользь сказать о том, что он не любит пиленого сахара, и Тахмина рано утром спустилась в магазин и купила к завтраку тот, который он любит. Она взглянула на его довольное лицо и рассмеялась:

- Ах, боже мой, ты еще совершенный ребенок! Достаточно запомнить пустяковое желание и исполнить его, как ты уже счастлив. Чисто мужское качество. Потому-то вы, мужчины, и попадаетесь, принимая мелкие уловки за великую преданность и любовь.

- А что, разве ты меня не любишь? - спросил Заур, но она, не отвечая ему, сновала между кухней и комнатой и напевала прозрачную и легкую, как летнее облачко, песенку. Эта песенка привязалась к ней вчера, после кино - в ней была погожесть летнего дня, и солнечные зайчики на стенах, и мыльные пузыри, и бумажные змеи, и все ощущения солнечного детства. Сейчас, в это декабрьское утро, в окна падали косые лучи солнца, играя бликами на цветных обоях, и действительно казалось, что они расцветают. Она приносила ему из кухни яичницу, красную редиску, зеленый лук, свежий хлеб, салфетку и все напевала и напевала...

И все это было ответом на его вопрос.

Часто по утрам, завтракая в чистой, аккуратной кухне Тахмины, он вспоминал родительский дом. В кухне Тахми-ны, где все было четко квадратным - и сама кухня, и окна, и плита, и холодильник, и стол, и табуреты, и кафель на стенах, и линолеум на полу, и плетеные вьетнамские салфетки на столе, и даже солнечный свет из окон падал квадратами - и где каждый квадрат блистал опрятностью, Заур вспоминал кухню своей матери с жирными тарелками, накладывающимися друг на друга в течение многих дней (они мылись только когда пирамида грозила вот-вот развалиться), и понимал, почему у него дома часто не было желания завтракать или обедать. И уж совсем пропадал аппетит, когда он рядом со своей тарелкой или хлебницей обнаруживал большой гребень матери с комком волос (неизвестно было, каким образом гребень оказывался на кухонном столе, да еще во время завтрака). Конечно, когда у них бывали гости, все вычищалось, отмывалось и убиралось, но ведь гости-то бывали не каждый день.

Он с удивлением наблюдал, сколько времени тратит Тахмина на то, чтобы содержать в чистоте и опрятности свою квартиру. Она следила за ней точно так же, как за собой, и за своей одеждой. «Дома должна быть чистота, и хороший тон, и хорошее настроение. Все взаимосвязано, - говорила она. - И об этом должны заботиться и родители и дети».

Это вообще была ее любимая тема - дети. Она могла часами говорить о том, как воспитывала бы своих детей, как развивала бы сына - с раннего детства отдала бы его учиться плаванию и потом всю жизнь заставляла бы заниматься спортом; а если бы у нее была дочка, Тахмина ее нежила бы и холила, одевала как куколку, тоже с самого раннего детства отдала в балетную школу, чтобы привить ей хорошую осанку. И ее дети были бы самыми красивыми, чистыми и учтивыми детьми на свете.

Но порой она говорила иное. Она говорила о том, как бы ей хотелось иметь много детей, причем самых обыкновенных, замурзанных, и чтобы они, пока научатся проситься на горшок, марали свои штанишки и вообще испачкали всю квартиру, а она ходила бы за ними, подмывала бы их, убирала за ними, и чтобы они были детьми Заура, чтобы их любовь прошла и через такое испытание - испытание бытом, со всей его изнанкой, грязью, усталостью, отупляющими тяготами - и с детьми, которые были бы не открыточными ангелочками, а марали бы платья Тахмины и брюки Заура, чтобы надо было много раз в день стирать их пеленки, и вообще мучаться с ними, падать с ног от усталости, пока наконец уложишь их спать, и все же любить после этого друг друга, и пока не подрастет один ребенок, уже создавать нового, и так до старости. Только о любви, прошедшей через подобные испытания, можно сказать, подлинная она или мнимая.

- А ты знаешь, - как-то сказала она Зауру, - что дети во чреве матери видят сны? Многое бы я дала, чтобы узнать, что же они видят. А засыпают они там, оказывается, под стук материнского сердца. Он для них звучит, наверное, как тиканье часов. А знаешь, где-то проделали такой эксперимент - записали на магнитофон стук сердца матери, и уже рожденный ребенок сразу засыпал под этот звук. Эх, Заури-чек, обидно все-таки, что я неспособна родить. Родила бы от тебя... - И, заметив его настороженный взгляд, добавила: - Да ты не беспокойся. У меня никаких претензий к тебе не было бы. Даже не знали бы, что это твой ребенок. Но мы-то вдвоем знали бы. А вообще не беспокойся, все это пустые разговоры. Ты же знаешь- я не могу.

- А почему бы тебе не взять ребенка? «Тебе, а не нам», - почти одновременно подумали об этом и сам Заур, и Тахмина. Она ответила не сразу:

- Я думала об этом, знаешь ли. Много думала. И решила этого не делать. Понимаешь, Заур, я бы привязалась к нему, полюбила бы по-настоящему - и все время знала бы, что это не мой ребенок. Умирала бы от страха, что вдруг объявятся настоящие его родители и узнают его, ну, прямо как в сказках, по какой-нибудь родинке у пупка. Я боялась бы, что он и сам когда-нибудь узнает правду, даже если и родители не объявятся: узнает, что я ему "Не настоящая мать. Кто-нибудь же непременно удружит и скажет из одной злобы ко мне, как, например, твоя мама. - Заур покраснел, но ничего не сказал. Тахмина закурила и продолжала: - Но даже без этих страхов я все время помнила бы, что он не мой. А я хочу иметь что-то свое-свое. Совсем свое. Я же ужасная собственница. Собственница, у которой никакой собственности никогда не будет... Нет, - сказала она решительно. - Чужой ребенок - это чужой ребенок. Чужая кровь, чужие гены. Он не мой. - И вдруг неожиданно добавила: - Как и ты, Зауричек. Ведь и тебя я потеряю рано или поздно. Я же знаю.

Этот разговор состоялся у них в самые первые дни их совместной жизни в доме Тахмины, и Заур поразился, как ясно и твердо она сказала о том, о чем смутно догадывался и он сам: о недолговечности и обреченности их любви. И хотя он всегда скептически посмеивался, когда она несколько вычурно подчеркивала это - ставила третью рюмку: «Это твоя, это моя, а это нашей разлуки - ведь и она тоже всегда с нами», - он и сам ощущал ее постоянное присутствие, присутствие их разлуки. Хотя ни о сроках, ни о причинах ее он ничего не знал.

По звукам, доносившимся из окон жилого дома, он определил, что она объявила об окончании программы и пожелала всем спокойной ночи. Он подождал еще минут пятнадцать и увидел ее, торопливо идущую к автобусной остановке. Она заметила его и улыбнулась.

И ему было удивительно тепло оттого, что она только что распрощалась со всем городом и теперь спешит к нему одному. И почти безлюдный ночной автобус довез их до дома - до их дома.

Как-то она завела разговор об аристократизме. «Подлинный аристократизм, - сказала она, - не в происхождении, не в семье и роде, не в генеалогическом древе. Подлинный аристократизм - это чувство собственного достоинства. Подлинного аристократа и интеллигента я могу определить по звуку его шагов. Вообще в зависимости от того, как человек ходит, можно многое определить в его облике и сущности. Вот Мухтар, например, аристократ и интеллигент до мозга костей. Но надо его очень хорошо знать, чтобы разглядеть в нем это под всеми внешними наслоениями...»

Разговоры о Мухтаре были самой большой неприятностью их медового месяца. Разговоры о Мухтаре и телефонные звонки. Впрочем, и звонил чаще других Мухтар.

- Разве вы мало общаетесь на работе? - с удивлением спрашивал Заур. - Приходишь с работы домой и опять полчаса висишь на телефоне с Мухтаром.

- Как ты не понимаешь, Зауричек? - беспечно отвечала она. - Там мы именно на работе, а так, по телефону, сплетничаем обо всем. И об этой самой работе, и о делах, и о событиях дня, и о своих коллегах. Ведь и Мухтар любит посудачить. Что ни говори, а мужчины куда более ярые сплетники, чем женщины. Почти все мои друзья...

- Друзья, друзья, - резко прервал он. - Слишком много у тебя друзей. Учти, когда хочешь иметь слишком много друзей, в конце концов не имеешь ни одного.

- Это что? - сказала Тахмина. - Намек? Угроза? Предупреждение?

- Как тебе будет угодно, - сухо ответил он, и это было их первой размолвкой.

Она молча оделась и ушла, вопреки обыкновению не сказав ему о своем расписании. Но ему нетрудно было узнать о нем по телепрограмме, и он поехал за ней к концу вечерних передач - часам к одиннадцати. Он часто приезжал за ней к концу передач.

- Ты не должен меня ни к кому ревновать, Зауричек, - говорила она шепотом в темноте. - Ревновать - значит признавать свою слабость. А ни к кому не ревновать, никому не завидовать - значит быть первым. Будь первым, Зауричек, будь уверен в себе. - И добавила: - И во мне. Я тебе верна. И не изменю, пока мы вместе.

По вечерам они часто слушали музыку. У нее была большая коллекция записей, и в подборе их не было ни системы, ни каких-то особых пристрастий. Он, этот подбор, отражал только вкус Тахмины и причуды ее настроений. В одном душевном состоянии она любила слушать только классику или оперу «Лейли и Меджнун». Почти каждый вечер ей хотелось танцевать. Она ставила джазовую музыку, и они с Зауром скользили под ритм грустных блюзов по маленькой комнате. Она закрывала глаза, обнимала Заура и перебрасывала свои длинные волосы через его плечо ему на спину, и от нее исходил чудесный аромат ее смешанных французских духов. Часто ей хотелось слушать азербайджанскую музыку - мугамы, народные песни. С каждой из песен у нее были связаны какие-то ассоциации, мысли, ощущения. Она придавала музыке культовое значение, говорила, что музыка - ее последнее прибежище и спасет ее, когда они с Зауром расстанутся. «Иначе я умру или сопьюсь», - говорила она и могла часами слушать народные песни: «Полила я улицы водой», «Нет, не быть тебе моим возлюбленным», «Пощади, охотник», «Из окон камни летят», «В сад любимой я вошел», «Папироса твоя тлеет и горит», «Черные виноградины», «Лачин»... В слова этих песен она вкладывала личный смысл, отражение своих собственных настроений и чувств, то глубокое и полное воплощение ее душевного настроя, которое она сама не могла и не умела иначе выразить. Повторяя вечные слова о любви, грусти, разлуке, сожалении, подпевая незатейливым и бессмертным мелодиям, она выплескивала свое самое сокровенное.

- Ты только послушай, Зауричек, как просто и хорошо: «Полила я улицы водой, чтобы милому ноги не запылить!» Чем была любовь, Зауричек, и что мы с ней сделали? Ты вот, к примеру, стал бы поливать улицы, по которым я должна пройти, чтобы не было пыли?

- В Баку это невозможно, - сказал он. - Пока я полью конец улицы, норд засыплет песком ее начало.

- Эх ты, - говорила она, - нет в тебе романтики, ее вытравляли из тебя по каплям.

Но уже звучала другая песня: «Пусть меня убьют ради одной голубоглазой девушки», и Тахмина задавала другой вопрос:

- Заур, а ты согласишься - нет, не на то, чтобы убили, а, скажем, на некоторые неудобства ради одной голубоглазой девушки?

- Я уже согласился на некоторые неудобства, как ты выражаешься, ради одной черноглазой девушки, - отвечал он.

- Нет, это не то. А вот так: «Пусть меня убьют...» - какая широта, а? Еще послушай: «Дому, в котором нет такой красавицы, зачем такому дому стоять, пусть обрушится». Слышишь, Зауричек? В этих словах больше сказано о душе народа, чем в сотнях ученых трактатов.

«Нет, не быть тебе моим возлюбленным», - пелось в песне, и Тахмина повторяла это, глядя прямо в глаза Зауру, и Заур сам удивлялся тому, как слова старинных песен, которые и ему нравились, хотя никогда особенно его не увлекали и о которых он никогда не задумывался, могут так точно и конкретно относиться к их с Тахминой любви. «Если бы тебя дали мне, это даже богу было бы приятно», - пелось в песне, и Тахмина озорно повторяла эти слова и добавляла:

- И богу было бы приятно, Зауричек, да вот не дадут мне тебя, ни за что не отдадут.

«Папироса твоя тлеет и горит, и душа моя тлеет и горит. Вот брошу тебя и уйду, тогда и ты будешь тлеть и гореть», - пелось с печальной и шутливой угрозой, и в самой шутке была горечь.

Ну неужели люди, сочинившие все эти песни и жившие в далекие времена - до магнитофонов, блюзов, зарубежных фильмов, женщин в модных платьях, до альпинистов, фарцовщиков, телевизионных режиссеров, до холодильников и автомобилей, - могли чувствовать то же самое, что чувствуют теперь, сейчас они с Тахминой, и выражать их чувства такими простыми и западающими прямо в душу словами? Он поражался универсальности человеческого душевного опыта, поражался тому, что кто-то задолго до них пережил то же самое и пришел к тем же самым радостям и горестям, обещаниям и сомнениям, надеждам и разочарованиям. «Нет, не быть тебе моим возлюбленным» - в этом было и лукавство - неверие в то, что и в самом деле «не быть», и мужество отказа, и упоение печалью, и дерзкий намек: кому же, как не тебе, быть моим возлюбленным и как же ты мог бы быть без меня...

Тахмина не могла спокойно слушать «Лачин». Эта песня затрагивала какие-то самые потаенные струны ее сердца, и, слушая, она всегда расстраивалась, по щекам ее текли слезы. Заур так и не понял, отчего она могла плакать при словах «мой возлюбленный, у которого сгнили все сваты и он сам себе сват». Получив впервые после переезда к Тахмине зарплату, он пошел на базар. Почти половину своей получки он оставил там: купил фрукты, очищенные орехи, кишмиш, цветы и даже мясо. Он испытывал неведомое до сих пор чувство домовитости, поднимаясь по ступенькам лестницы, и был жестоко оскорблен, когда Тахмина, рассмотрев и так и эдак два килограмма мяса, прямо-таки накинулась на него с упреками:

- Ну кто такое мясо покупает, одно тряпье! Ну, что из этого мяса можно приготовить? И зачем тебе вздумалось вдруг делать покупки? Сказал бы мне, я бы тебе объяснила, что мясо можно покупать только у Фазиля. Это мой знакомый, и он всегда оставляет мне хорошие куски. Сразу чувствуется, что дома тебя баловали, ничего-то ты не умеешь!

- Да уж, у меня нет знакомых мясников на базаре.

- То-то и видно, что нет, и вообще ты, по-моему, до сих пор на поводке ходил.

Он ничего не ответил, надулся и молчал до самого вечера. А к вечеру - была пятница - подъезд дома неожиданно заполнился звуками зурны, и Тахмина радостно вскочила:

- Так это же за нашей соседкой Солмаз пришли. Я совсем забыла, сегодня же ее свадьба!

Она подошла к окну и долго смотрела, как из подъезда выходят гости, а затем и невеста в длинном белом платье, под руку с женихом в темном костюме, и перед ней держат зеркало и зажженные свечи, а музыканты дуют в зурну, раздувая щеки. Тахмина говорила, каких усилий стоило семье Солмаз - людям весьма скромного достатка - сколотить приданое для дочери, чтобы было не хуже, чем у других: спальный гарнитур, и пианино, и сервизы - обеден ный и чайный, и что теперь они до смерти будут расплачиваться с долгами, и какие все же у нас нелепые обычаи - свадьбы, поминки - сплошное разорение, люди выпендриваются друг перед другом. И вообще, сколько пошлости в этих обрядах, чинное сватовство, когда родители и родичи решают вопросы, которые сами молодые уже давно решили, и обручение - нишан, и кольцо, и свадьба, и приданое, и все такое прочее - ее корчит от этой пошлятины.

Потом они смотрели по телевизору московскую передачу «Голубой огонек», поужинали бутылкой «Кямширина», сыром и колбасой, поговорили об общих знакомых, и неожиданно Тахмина сказала:

- Зауричек, а знаешь, как бы мне хотелось так же выйти замуж. Чтобы было сватовство, и нишан, и свадьба, и свечи, и зеркало, и музыка, и такое же длинное белое платье... - Она внимательно посмотрела в глаза Зауру и, когда заговорила вновь, Заур поразился тому, как она умеет читать в его душе и угадывать его мысли, даже такие, которые он сам до конца не додумал. - У тебя-то все это будет, Зауричек, тебе все это предстоит. Но вот убей меня бог, никак не могу представить тебя родственником Спартака. Мужем его сестры - представляю, и даже очень хорошо, но вот зятем Спартака - непостижимо!

Заур, жуя хлеб с колбасой, сделал протестующий жест.

- Ну, знаешь, хватит. Не отбрыкивайся. И вообще, скажу я тебе, довольно вам, мужчинам, козырять: женюсь - не женюсь, и думать, что предложением вы осчастливили нас, а отказом от женитьбы обрекли на смерть. Подумаешь! Чем плохая девушка? Я сама, например, крепко подумала бы, если б ты предложил мне выйти за тебя.

Они уже сидели в комнате и, попивая кофе, смотрели телевизор. Заур вынул из кармана сигареты, чиркнул спичкой.

- Ой, что ты наделал! - горестно вскрикнула Тахмина, и он понял, что за звук раздался: огнем сигареты он ненароком коснулся воздушного шара в углу, и шар лопнул. Потом он никак не мог определить: когда же это началось? После очередного звонка «знакомого», с которым Тахмина говорила необычайно долго и, как казалось ему, игриво, а он курил на кухне и злился? Или когда она, перебирая его покупки (в тот день она чувствовала себя плохо и на базар послала его), высмеивала бездарные продукты и несуразные цены: сразу, мол, видно, что он не приучен к хозяйству и вообще маменькин сынок? Она шутила. Но, зная, что эти шутки Зауру неприятны, она тем не менее шутила.

Иногда ему казалось, что она нарочно играет на его чувствительных струнках, что это доставляет ей какое-то болезненное удовольствие. Стоило ему оглянуться на улице на новенький «Москвич», она сразу же замечала: «Ах, мальчик вспомнил про свою любимую игрушку! Родители наказали шалунишку, отняли у бедного игрушечку». И то, что она говорила «шалунишка», «игрушечка», сюсюкала, злило его несказанно. И хотя все это говорилось ласково-вкрадчивым тоном, Заур чувствовал ее неподдельное раздражение, и это злило его, и он порой срывался.

А может, это случилось в тот вечер, когда Тахмина, уже при Медине, завела речь о том, что мать Заура не дает ей покоя и теперь звонит не только домой, но и на работу? Медина сказала, что пусть, мол, однажды Тахмина передаст ей, Медине, трубку и она выдаст той по первое число. Заур с трудом сдержался и смолчал, чувствуя, как волна злобы и раздражения поднимается в нем и он готов обругать самыми оскорбительными словами не только Медину, но и Тахмину. Ведь речь шла как-никак о его матери, которая хоть и вела себя возмутительно, но уж во всяком случае не Медине, чужому человеку, да еще таким образом, лезть в их дела. Правда, Медина не сказала ничего лишнего и вообще больше об этом не говорила, но Заур готов был взорваться и взорвался бы, скажи она еще хотя бы слово.

Что было причиной дремлющего в нем подспудного раздражения и тревоги, он точно не мог определить, но однажды во время завтрака в чистой и аккуратной кухне Тахмины ему нестерпимо захотелось оказаться дома, в кухне своей матери, с неубранной посудой, с прижившимися мухами, которые, однако, непостижимым образом исчезали при гостях - знали свое место, за столом, на котором со стаканом чая соседствовала гребенка. И, чувствуя перемену в его настроении, Тахмина почему-то не приходила к нему на помощь. Наоборот, она будто нарочно старалась сделать все, чтобы укрепить в нем это настроение и оттолкнуть его.

- Ну, что замечтался? - сказала она. - «Москвич» вспомнил?

Нарочно, что ли, хотела она его тоску по дому свести к сожалениям об утерянном комфорте, спокойной, удобной и пресной жизни и особенно о его машине? Зауру казалось, что если Тахмина и способна ревновать его, то разве только к «Москвичу». Ему было странно, что он, так остро и мучительно ревнуя Тахмину, ни разу не заметил в ней ничего подобного по отношению к себе, хотя неожиданно для него оказалось, что она достаточно подробно осведомлена о его прошлых увлечениях и связях и даже знала о юношеском романе с чемпионкой по парусному спорту. И, конечно, она понимала, что, довольно много бывая без нее, он не огражден и от новых знакомств. И тем не менее он не замечал в ней и тени ревности, хотя порой даже старался вызвать ее. Что было причиной? Иногда он объяснял это особенностями ее характера либо характером их отношений. Порой же ему казалось, что она не любит его или недостаточно любит. Иногда - что она выше чувства ревности, знает свою силу, и оно кажется ей унизительным.

- Есть порода опасных женщин, - говорила она Зауру в порыве шутливо-циничной откровенности, и Заур знал, что она имеет в виду себя. - После связи и разрыва с ними ни один мужик уже никогда и ни с кем не может быть по-настоящему счастлив.

«Наверное, она права», - думал Заур.

Бывали дни и минуты, когда об их предстоящей неизбежной разлуке она говорила с пугающей определенностью.

Однажды, когда он опять придирчиво допрашивал ее после очередного телефонного разговора со «старым другом, который работает в системе профсоюзов и обещал устроить заграничную поездку», Тахмина сказала:

- Хватит, Заур, ты надоел мне своими подозрениями Что тебе, в сущности, от меня надо? Все тебе мало. Сперва тебе нужна была только постель, потом любовь, потом верность, потом преданность, теперь покорность, потом еще черт знает что, - может, ты захочешь запереть меня дома запретишь выходить на улицу и отключишь телефон? А что ты мне дал взамен? Что ты, мне ребенка дал, женился на мне или хоть шубу купил? И не кичись, пожалуйста, своей жертвой: «Ах, он, видите ли, ушел от родителей, от машины видите ли, отказался!» Ты еще вернешься, и машину тебе вернут, и женят тебя на твоей «честной девушке».

Она говорила мрачно и злобно, никогда он такой ее не видел и теперь тихо и безропотно слушал. Вдруг она оборвала на самой высокой ноте, обмякла как-то и устало закончила:

- Ничего-то от тебя у меня не останется! Он сидел ошеломленный, не зная, что сказать - обругать ее, попросить прощения или встать и уйти.

- Вы, член бюро комсомольской организации, вместо того чтобы быть примером для других, ведете себя неподобающим образом. Не только комсомольцы, но и ряд весьма авторитетных сотрудников нашего издательства крайне недовольны вашим поведением. («Дадаш», - сразу подумал Заур.) Они считают, что такие поступки дискредитируют коллектив, оказывают разлагающее влияние на молодежь. Наш моральный кодекс...

- Я могу написать заявление и уйти.

- Ну, не кипятитесь. Я не могу не считаться с мнением коллектива. А вы ведь очень молоды. Вы только начинаете свою карьеру, и, может быть, вас ожидает большое будущее. Не надо портить себе жизнь в самом начале. Если это дойдет до...

Заур встал и вышел.

Он открыл дверь своим ключом и остановился, все еще обдумывая каждое слово поданного им заявления об уходе. Куда же он пойдет работать? Он перебирал в памяти знакомых, которые могли бы на первых порах помочь ему. Захотелось податься в геологическую экспедицию, и он вспомнил о Марданове, который был на два курса старше его в универ- ситете, но с которым они в те годы очень дружили. Теперь Марданов - в большой поисковой партии в районе Филиз-чая. Подспудно Заур понимал и то, что, в случае удачи, новая работа должна стать поворотным пунктом в его отношениях с Тахминой, ибо с каждым днем ему все тягостней было жить в ее квартире - что ни говори, бывшей квартире Манафа. Знал ли Манаф о том, что Заур живет в его квартире, надевает его тапочки? Наверняка знал, хотя ни разу ни лично, ни через кого-то не пытался напомнить Тахмине о необходимости разменять квартиру на две отдельные, согласно их уговору и решению суда. И Тахмина, ценя эту деликатность, лихорадочно искала наилучший вариант обмена. Из всех предлагаемых ни один не удовлетворял ее. И это был еще один повод для огромной серии телефонных разговоров, долгих отлучек, во время которых, как она объясняла Зауру, осматривались разные квартиры. Был случай, приведший Заура в бешенство, когда осматривать какую-то квартиру ее повел Спартак. Причем об этом он узнал от нее самой.

Раздался звонок, Заур поднял трубку.

- Алло, Заур? Здравствуйте, это Мухтар.

- Я узнал, - сказал Заур. - Тахмины нет дома.

- А когда она придет?

- Не знаю.

- Извините.

Он лежал на тахте, курил и разглядывал потолок. Где могла быть Тахмина в этот час, если ее нет на работе? Какой смысл гадать? Она всегда найдет что сказать: в парикмахерской, у портнихи, у сапожника, у врача, у подруги, осматривала квартиру - сто вариантов, ни один из которых он не мог и не стал бы проверять и ни в одном из которых он не мог быть уверен.

Раздался телефонный звонок. Заур поднял трубку:

- Да.

Трубку сразу бросили: ду, ду, ду...

Заур подумал, что снова будут звонить, а ему лень было каждый раз вставать и подходить к тумбочке, и он чуть придвинул тахту к тумбочке и чуть - тумбочку к тахте, теперь до телефона можно было дотянуться, не вставая с места.

Прошло еще полчаса, и снова позвонили, Заур дотянулся и поднял трубку, думая, что снова повесят, но раздался голос Мухтара:

- Извините, бога ради, Заур. Тахмина еще не пришла?

- Нет.

- Где она может быть?

- Понятия не имею.

- Пожалуйста, как только придет, пусть позвонит мне Важное дело. Я и сам буду названивать.

Заур ничего не ответил.

Он уставился на карликовое инжировое деревце - Тахмина рассказала о нем, вернее, пересказывала слова альпинистов, ее друзей, которые обнаружили его высоко в горах в Нахичевани, там же рядом были обнаружены наскальные изображения, и это место называлось Геми-кая - Скала-корабль. По преданию, где-то в том районе затонув Ноев ковчег.

Раздался звонок.

- Алло.

И снова отбой: ду, ду, ду...

Заур ничего не ел с утра, но ему не хотелось вставать идти на кухню разогревать обед, ничего ему не хотелось кроме одного: вот так лежать, курить и ни о чем не думать даже о поисковой партии, которая почему-то уже казалось ему нереальной, и он даже усомнился, существует ли они вообще. А потом он усомнился - существует ли вообще какая-то другая возможность жить. Какая-то третья возможность, которая изменила бы его теперешнюю жизнь, но не возвращала бы к прежней, и ему показалось, что этой возможности тоже нет и все уже для него кончено.

И снова раздался звонок, и он усмехнулся точно установленному графику этих звонков - звонили ровно каждые 30-35 минут.

- Алло.

Отбой.

К десяти он начал беспокоиться: знал, что Тахмина сегодня не работает, а в нерабочие дни она никогда не задерживалась так поздно. Может, переменили расписание и она сегодня замещает другого диктора. Это легко было узнать, включив телевизор, но ему неохота подниматься и идти в другой угол комнаты. Кроме того, звонил Мухтар, и, следовательно, она не на работе. Медины не было дома.

К одиннадцати часам он забеспокоился всерьез, и в этом беспокойстве не было ни ревности, ни подозрений, он просто боялся, что с ней что-нибудь случилось. Ровно в одиннадцать позвонили и снова бросили трубку. Мухтар больше не звонил, если только человеком, бросающим трубку, был не он. И если не он, а скорее всего не он (не в его это манере), и если он больше не звонит по столь «важному» делу, то, может, они уже нашли друг друга и Заур может не беспокоиться по крайней мере о том, не случилось ли с ней чего-нибудь.

Она пришла к двенадцати часам, и, пока снимала пальто, в коридоре снова зазвонил телефон.

- Подойди к телефону, - сказал Заур.

- Подойди ты, - сказала она.

- Когда поднимаю трубку я, сразу дают отбой, - сказал он.

- Я знаю, - устало сказала Тахмина. Она выглядела утомленной.

А телефон все звонил.

- Мухтар звонил, - вспомнил Заур, - сказал, что по важному делу.

Только после этого Тахмина медленно подошла к телефону, сняла трубку, сразу же положила обратно, тяжело опустилась на стул.

Заур внимательно наблюдал за ней.

- Где ты была? - спросил он.

- Спасалась от твоей матери, - сказала она и закрыла лицо руками.

- Что с тобой? - сказал он, подошел к ней и взял ее за плечи.

- Я больше не могу, Заур, не могу, не могу. Весь день она звонила и обливала меня грязью. Я что, виновата, что ты написал заявление об уходе? Я даже не знала об этом. А она грозила мне милицией, судом, КГБ, не знаю чем еще. Ну, что мне делать, что? Ради бога, возвращайся к ней, и оставьте меня в покое - и ты, и твоя мать. Я не могу больше, не могу, не могу...

Она убежала в ванную.

Заур разглядывал обои, которые, как сказала ему Тахмина, расцвели в тот день, когда он пришел к ней, и думал о том, что сейчас, в неверном свете торшера, они выглядят совсем иначе, чем при дневном свете. Он курил и думал обо всем: о своей работе, о Тахмине, о матери, о...

Раздался телефонный звонок, Заур бросился к трубке и сказал, не дожидаясь отбоя:

- Мама, ну зачем ты так, зачем ты...

В трубке раздался громкий мужской хохот, затем чье-то хихиканье.

Тахмина в голубом халате вышла из ванной, и, как всегда после ванны, у нее было другое лицо - успокоенное, ожившее, сбросившее усталость, тревоги, заботы...

Заур ничего не сказал Тахмине. Да и какой смысл что-нибудь ей говорить? «Откуда я знаю, кто это, - скорее всего ответила бы она, - я что, отвечаю за всех телефонных хулиганов города?»

Кроме того, Заур после всех обид, ссор и уколов последних дней впервые видел ее такой успокоенной и умиротворенной. И такой прелестной. От нее пахло шампунем, ландышем, лесной свежестью, и он обнял ее, целовал и ласкал нежно и долго, как в самые счастливые дни их любви, и роковое предчувствие неизбежности конца их отношений делало их ласки еще более жгучими и исступленными.

- Сакина, ты передала мое заявление? - спросил он у секретарши директора.

- Нет, его забрал Дадаш-муаллим.

- Дадаш? А при чем здесь Дадаш?
Рубрики:  Проза

Метки:  

Анар ШЕСТОЙ ЭТАЖ ПЯТИЭТАЖНОГО ДОМА 4

Пятница, 26 Марта 2010 г. 03:00 + в цитатник
Таня_Ализаде все записи автора  (700x409, 18Kb)
Что снится простыням,

Грязным, залежалым простыням?

Что они паруса в далеком южном море.

«Тени южных морей» - был такой фильм. Прекрасное название...

- Давай выпьем за тебя, Мухтар, - вдруг прервала его монолог Тахмина. - Хоть мы и пьем без тостов, я все же хочу выпить за тебя. Я много говорила о тебе Зауру. Заур тоже для меня близкий и родной человек. («Тоже», - отметил про себя Заур.) Так вот, Зауричек... («Зауричек»?!) Мухтар - это такой человек, который и в трудный час твоей жизни придет тебе на помощь, придет бескорыстно, ничего не требуя взамен, никак не подчеркивая своего благородства...

- Ну, хватит, перестань, - сказал Мухтар. - Что за елей! Еще неизвестно, насколько я бескорыстен. Давайте-ка лучше выпьем.

- Нет, - сказала Тахмина с хмельной настойчивостью. - Я хочу еще два слова сказать, и не перебивай меня, пожалуйста. Бывают друзья - они рядом только в хорошие твои дни - грош им цена. Бывают друзья, которые познаются в беде, - это настоящие друзья, бесценные друзья. Но если друг познается только в беде, а в радости его не видать, по-моему, это тоже какая-то однобокая, хмурая дружба. Истинный друг тот, кто не оставит тебя в беде, но и в радости твоей он не посторонний, а тем более - не завистник. Нет, он способен разделить твою радость, он радуется за тебя и с тобой. Если это и не его личная радость, а твоя радость его радует, ты - его радость. Его радость - это... Что-то я запуталась. Видимо, перебрала. Словом, за тебя, Мухтарчик!

Потом Мухтар куда-то вышел, и Тахмина сказала:

- Ну, ты сегодня на себя не похож - грустный, не в духе что-то. Чем ты удручен, Зауричек?

- Странно, - сказал Заур. - И ты, и я выпили и не очень-то контролируем свои слова. Но ты железно контролируешь себя в одном: при Мухтаре называешь меня Зауром, а как он на минутку отлучается, так опять «Зауричек».

- Ой, боже мой, Зауричек, - расхохоталась Тахмина, - как ты глуп!

- Да уж я не мудр, как боги, официанты и рассуждающие режиссеры.

- О, сколько яду! Глупеныш, ты опять меня ревнуешь. Ну, неужели к Мухтару? Ну хочешь, я при нем поцелую тебя, брошусь тебе на шею и буду называть тебя не только Зауричек, но и Заурченок и еще как тебе угодно.

- Хочу, - сказал Заур. - Давай уйдем отсюда.

- Знакомьтесь, - раздался голос прямо над ними, - это Саша, это Лена, а это мои друзья Тахмина и Заур. Впрочем, вряд ли стоит представлять Сашу и Лену, - добавил он.

Это и вправду были очень известные киноактеры - муж и жена. Они уже где-то выпили.

- Очень рад, мадам, - обратился Саша к Тахмине, - вы не возражаете, если я сяду рядом с вами?

- Нет, конечно, прошу вас.

- А вы тоже актриса?

- Нет, я диктор телевидения.

- Ах да, я же видела вас вчера, - сказала Лена. - Нет, кажется, это было позавчера.

- А почему вы не актриса? - спросил Саша.

- Не знаю, - сказала Тахмина. - Об этом надо у режиссера спросить, у Мухтара, в частности.

- Позволь сперва мне спросить, - сказал Мухтар. - Что вы будете пить?

- Да теперь все один хрен, - сказал Саша. - Ну, давай

водки.

Принесли водку, Мухтар разлил.

- Вы пьете коньяк, мы водку. Какая-то анархия получается у нас за столом, - сказал Саша.

- У нас за столом монархия, - сказал Мухтар, - поскольку есть королева. Даже две королевы.

- О, что значит восточная галантность! - сказала Лена.

- Ну, за знакомство! - сказал Саша. - И за прекрасных женщин Востока в лице моей очаровательной соседки. За прекрасных женщин Востока, сбросивших паранджу и пьющих коньяк. - Он выпил. - Вы носили паранджу? - обратился он затем к Тахмине.

- У нас вообще никогда и никто не носил паранджу, - ответила Тахмина.

- У нас это называется чадрой, это немного другое, - пояснил Мухтар.

- А я знаю, - сказала Лена. - Паранджа - это Узбекистан. Я была в Ташкенте. Там готовят изумительный плов.

- Наш плов лучше, - сказал Заур для того, чтобы его молчаливость не привлекла внимания, но Саша тем не менее уловил этот маневр:

- Ого, сфинкс заговорил. Вы молчали долго и загадочно и наконец раскрыли уста, чтобы защитить честь национальной кухни. Браво! Ну, хорошо. Вздрогнули! - сказал он и опрокинул рюмку. - А вы все-таки не сказали, почему вы такая красавица и не снимаетесь в кино? И куда только смотрят азербайджанские режиссеры?

- Пригласите к себе, сниматься здесь, - сказала Тахмина.

- С удовольствием, только нам надо обменяться адресами и телефонами, - и он, пошарив в карманах, протянул ей визитную карточку.

«Даст Тахмина адрес и телефон?» - думал Заур беспокойно, хоть и понимал, что этот пьяный разговор живущих в разных городах людей ничего не значит.

- Меня можно найти через Мухтара.

- Он что, ваш любовник, этот чертов персюк? - спросил Саша.

- Нет, - сказала Тахмина сухо.

- А кто же ваш любовник?

- У меня нет любовника, - сказала Тахмина. - У меня есть муж.

- А кто же ваш муж?

Секунду поколебавшись, Тахмина указала на Заура:

- Вот он.

Потом Заур и Тахмина долго спорили: у кого лицо вытянулось длиннее - у Саши, у Мухтара или у самого Заура? Потом она объяснила Зауру, что сказала так, чтобы Саша не приставал. В тот момент Заур готов был убить кого-нибудь из-за Тахмины или умереть сам. И, видимо почувствовав его состояние, Саша сказал Зауру почти трезвым голосом:

- Бога ради, только не вздумайте ломать мне ребра, я догадываюсь, что вы в состоянии сделать это блестяще. Я же просто так, от чистого сердца. - И, меняя тему, повернулся к Мухтару: - Старикан, а давненько мы с тобой не пили. Помнишь Пал Палыча-то, нашего декана?

- Ну конечно.

- Помер же.

- Я знаю, давал телеграмму.

- А я даже телеграмму не мог дать, я был в Каннах, понимаешь, представлял нашу последнюю картину, а приехал - мне сказали...

- И как вам понравилось в Каннах? - спросила Тахмина.

- Ээ... Надоело все - приемы, коктейли, а выпить толком невозможно. Ну, посмотрел там новую картину Феллини, ее еще у нас в Союзе нет... Ну, старик, - обратился он к Мухтару, - это обалдеть можно.

- А по-моему, - сказал Заур, - Феллини от барокко пришел к рококо.

Это заявление было столь неожиданным, что некоторое время все ошалело смотрели друг на друга, и наконец Саша сказал:

- Ну, ты выдаешь, старик!

А Тахмина расхохоталась и сказала:

- Молодец, Зауричек!

Заур залпом выпил еще рюмку и заявил, что единственная картина, которая на него по-настоящему подействовала, это «Тарзан». Ему хотелось, чтобы они посмеялись над его примитивностью, дремучей отсталостью, но неожиданно Лена сказала:

- Совершенно верно, я тоже так считаю. Тарзан - по крайней мере мужчина, а не... - она не договорила.

- А вы тоже - режиссер? - спросил Саша у Заура.

- Нет, - сказал Заур, - я тунеядец, маменькин сынок, сижу на шее у родителей.

- Тоже дело, - мирно сказал Саша. - Тоже большое искусство - сидеть на шее у родителей, да еще и жену туда усадить.

- Ну, зачем ты так, Зауричек? - укоризненно сказала Тахмина.

- А мне надоели ваши разговоры: Феллини, Канны, таланты, звезды, паруса, пленки и прочая мура. Я самый обыкновенный, простой человек.

- Ну, это уже скучно, - сказала Лена. - Демагогия какая-то пошла. Давайте-ка лучше выпьем.

- А между прочим, - сказал Саша Зауру, - представитель простого народа, где вы достали такие шикарные туфли? Я вот их даже в Париже не мог найти.

- Нравятся? - спросил Заур.

- Весьма. Посмотри-ка, Лен.

Все посмотрели на ноги Заура. Заур подумал и сказал:

- И совершенно новые. Толкаю.

- За сколько?

- За сорок. Сам купил за шестьдесят.

- А какой у вас размер?

- Сорок два.

- Мой размер. Надо же!

- Хотите? - сказал Заур.

- За сорок, говорите?

- Да, только с условием, что вы свои туфли даете мне, я свои даю вам, и вы платите мне тут же, сейчас. Саша подумал и сказал:

- Договорились.

Мухтар, Тахмина и даже Лена не успели опомниться, как Заур и Саша обменялись туфлями, и Саша сказал:

- Лен, дай ему сорок рублей.

- Да не чуди ты...

- Дай, говорю. Туфли - блеск, это он по пьянке отдает. Протрезвеет, передумает.

Лена дала ему сорок рублей, и Мухтар сказал:

- Ну что ж, раз вы такие коммерсанты, давайте выпьем за новые туфли Саши.

- И Заура, - добавила Тахмина.

Заур, извинившись, встал, незаметно прошел к официанту, рассчитался за ужин и вернулся.

- Ну, пора, - сказал Саша. - Все выпито, все съедено, и коммерческая операция успешно завершена, время и по домам.

- Вы идите, - сказал Мухтар, - я вас догоню.

Заур, выходя из зала, с наслаждением следил, как Мухтар подзывает официанта.

Они вышли на улицу. Из одной машины водитель, разогревавший мотор, крикнул:

- Саш, Лен, вы домой, что ли?

- Ага.

- Ну, давайте залезайте.

Саша и Лена, извинившись, сказали, что их подзывает сосед, и все равно им ехать в разных направлениях, попросили передать привет Мухтару и вообще чтобы звонили, заходили, когда в следующий раз окажутся в Москве, а завтра они вылетают в Киев, а то можно было бы увидеться. Они сели в машину, помахали, и машина, развернувшись, поехала к площади Восстания. И в это время вышел Мухтар.

- Как вам не стыдно, Заур? - сказал он беззлобно. - Ведь это я пригласил вас на ужин.

- Что? - сказала Тахмина. - Так вот почему... Дурачок ты!

Она бросилась ему на шею и повисла, визжа.

Зауру не хотелось выпускать ее из объятий, хоть он и чувствовал тяжелое присутствие Мухтара.

- Вы в метро? - спросил Мухтар.

- Нет, - сказал Заур, - мы пройдемся пешком.

Мухтар попрощался и торопливо зашагал к станции «Краснопресненская», и Заур, задержавшись взглядом на ссутулившейся усталой спине и мешковатой фигуре режиссера, подумал о Мухтаре его же словами: измятая простыня, которой уже никогда не быть парусом и которой парус может только сниться в одиноком номере гостиницы в чужом городе.

Холодный, пронзительный бакинский ветер бил в стекло будки телефона-автомата, в которой Заур окоченевшими пальцами вращал ледяной диск.

- Алло.

- Это я.

- Ага, - сказала она, и в голосе ее не было ни радости, ни огорчения - серый бесцветный голос, серый бесцветны тон, серый бесцветный день.

- Когда мы встретимся?

- Я сама тебе позвоню.

- Когда?

- Не знаю.

- Сегодня?

- Нет, нет, не сегодня, и не завтра, и не послезавтра. Через несколько дней.

- Но почему?

- Потом, Заур. Мне надо решить один важный вопрос. Потом ты узнаешь. Прошу тебя, только очень прошу, ты мне пока не звони, хорошо? Несколько дней, неделю, может быть. Так надо. Хорошо?

- Ну хорошо, - сказал он без особого энтузиазма.

- Слово мужчины? Я сама тебе позвоню. Ну, пока.

- А ты меня любишь?

- Люблю, люблю, - поспешно и как-то машинально сказала она, и в этих словах было больше желания поскорее закончить разговор, чем вложенного в них смысла.

- Ну хорошо, до свидания, - сказал он.

- Пока, - сказала она и сразу же повесила трубку. Он некоторое время слушал короткие, назойливо одинаковые гудки - ду, ду, ду...

Проходили дни, и он вздрагивал от каждого телефонного звонка на работе и дома, но Тахмина не звонила. И мать, чувствуя его состояние, нервное и раздраженное, по-своему толковала его, вернее, имела несколько толкований, каждое из которых тревожило ее.

После решимости, проявленной Зауром с поездкой в Москву, Зивяр-ханум поняла, что на этой стадии радикальные меры могут дать лишь обратный эффект, и избрала другой путь: ежедневно малыми дозами, намеками или открыто, резко или мягко, но методично и неустанно изливала по каплям, по крупицам собранную информацию о «непорядочности» Тахмины, о ее прошлых и недавних похождениях, и всякий раз, до того как Заур пресекал эти разговоры или просто уходил из комнаты, из дому, она успевала посеять в нем зернышко отчуждения и сомнения, уязвить его самолюбие.

- Я слышала, - говорила Зивяр-ханум, - что не ты один был в Москве? - Заур, не чувствуя подвоха, прислушивался к следующей фразе. - По тому же поводу, что и ты, и в то же самое время там был и Мухтар Магеррамов, - заканчивала она, зная, что Заур, может быть, уже и не услышит продолжения. - Как же вы ее делили-то? В другой раз:

- Вчера смотрела телепередачу. Режиссер - Магеррамов. Вы же с ним почти родственники...

Заур выбегал из комнаты, не зная, как ему быть; все требования не вмешиваться в его дела и все ссылки на то, что он уже взрослый, приводили к тому, что разговор откладывался на несколько часов или, в лучшем случае, на сутки. Оставался единственный выход - уйти из дома, и он внутренне был готов к этому, даже не задумываясь особенно, куда и к кому пойдет.

Проблема была в другом: он готов был порвать с семьей из-за Тахмины, но любила ли его Тахмина - он не знал, несмотря на все, что было. И, быть может, это незнание, эти сомнения и были ростками тех самых семян, которые сеяла Зивяр-ханум.

- Ты только очередной экспонат в богатой коллекции, - говорила мать. - У нее к тебе чисто спортивный интерес. Жаль, что ты мне сын и между матерью и сыном должна быть какая-то завеса. А то я живо объяснила бы тебе, чего нужно от тебя такой женщине, как она. У нее же все мужчины распределены заранее: муж для ширмы, Спартак для содержания, Дадаш для карьеры, Мухтар для славы, ну а ты, дурачок, для развлечения.

Зивяр-ханум приводила и другие соображения: «Я знаю, на что она рассчитывает: думает, что мы умрем - я и твой отец - и наша квартира, все наше добро, все сбережения останутся ей».

Эта версия была уж вовсе невероятной, и Заур из чистого любопытства спрашивал:

- Не понимаю, каким образом она может рассчитывать на вашу квартиру и добро.

- Очень просто. Она думает, мы скоро умрем, и она женит тебя на себе. Это она в гробу увидит, - взвинчивала себя Зивяр-ханум.

- Так у нее ж есть муж! - пытался Заур как-то привести этот бред в систему.

- Да что стоит такой разойтись с мужем?

- Значит, дело обстоит следующим образом: у нее есть муж и квартира. Она разводится, остается без мужа и без квартиры для того, чтобы заполучить нового мужа и квартиру, когда лет через сто родители этого нового мужа умрут. Так, что ли?

Ему было и смешно, и грустно от фантастических предположений матери, они даже немного успокаивали его своей явной нелепостью. Значит, и другие слова, сведения, разговоры матери были такой же нелепостью. Ну конечно же все, что она пересказывала с чужих слов об отношениях Тахмины с Мухтаром, об их московской поездке (а ведь все там было на глазах у Заура), - такая же неправда. Да, но разве он, Заур, знает все детали даже этой ее московской поездки? А что было в дни до его приезда?

- Они даже в Баку приехали в одном купе, - говорила Зивяр-ханум, и это было правдой. Но когда мать добавила: «в двухместном купе», Заур знал, что это ложь, они приехали в четырехместном купе, и он даже видел их попутчиков - пожилую супружескую пару. А с другой стороны, разве он может быть до конца уверен, что знает все об отношениях Тахмины с Мухтаром? Так же, как и о ее отношениях со Спартаком, с Дадашем? Он знал об этом только от нее самой да вот еще от матери, которая суммировала, сгущала и передавала ему мнение «всего города». Так где же была правда? В том, что говорила Тахмина? Или в том, что твердил «весь город»? Когда они бывали вместе, его сомнения исчезали сами собой, то ли от искренности и любви, которые она излучала, то ли от счастья, которое он испытывал от одного ее присутствия. А что, если не было ни любви, ни искренности - была лишь искусная игра? Тогда, значит, счастье тоже было мнимым и ложным? И он вспоминал почему-то ее слова, сказанные в домодедовском лесу, чуть позже, когда они шли по шоссе к Москве: «Если мы сейчас испытываем счастье, это и есть правда, единственная и самая настоящая».

- Помяни мое слово, - говорила мать. - Она разойдется с мужем. У нее свои планы. Вот и Алия говорит, что она перешла на телевидение, чтобы подцепить этого самого Мухтара. Ради бога, пусть цепляет кого хочет, лишь бы от тебя отцепилась.

«Может, так оно и есть», - думал Заур. Может, был выбор: Мухтар и он, Заур. И выбор сделан, и не в пользу Заура. Победу одержала солидность, более прочное, более самостоятельное и независимое положение в жизни, шанс на артистическую карьеру. Поэтому она и не звонит.

Прошло десять дней, а она не звонила, и лишь однажды он увидел ее - случайно, мельком - на экране телевизора. И много позже, когда все уже было окончательно решено, она рассказала ему о том дне, о нескольких часах, изменивших русло ее жизни.

Да, Тахмина наконец решилась и набрала номер.

- Да, да, - ответил низкий женский голос. - Я слушаю, - повторил он три секунды спустя.

Тахмина протянула руку, чтобы повесить трубку, но остановилась, перевела дыхание и сказала, зная, что этими словами решается все:

- Попросите Манафа.

Теперь на другом конце провода наступило молчание, вызванное замешательством, и тогда Тахмина сказала фразу, которую репетировала целый день:

- Раз уж я позвонила по этому номеру, значит, я знаю, что он у вас. Так попросите, пожалуйста, его к телефону.

Видимо, они совещались - телефон молчал. Потом послышались шаги, а затем и голос Манафа - испуганный и нерешительный голос человека, готового отказаться от самого себя, готового утверждать, что он это вовсе не он, а кто-то другой

- Да.

- Это я, Манаф, Тахмина, - сказала она и на миг испугалась, что с ним может случиться обморок, но пути назад уже не было. - Теперь, надеюсь, тебе ясно, что я знаю обо всем, знаю, что ты не в командировке, не в Тбилиси, а в Баку у Раи. - Ей хотелось назвать и фамилию, и адрес, но это было бы уж лишним. - Причем я знаю об этом уже давно. Так вот, я никогда не устраивала тебе сцен и сейчас не собираюсь. Но я хочу, чтобы ты приехал на полчаса сюда, ко мне, и мы с тобой решим один важный вопрос. Мы должны развестись.

Ни единого слова, ни единого звука не издал Манаф, и лишь когда Тахмина спросила: «Ну что, сможешь ты приехать?» - он еле выговорил одно-единственное слово:

- Хорошо.

Он приехал минут через двадцать бледный как смерть. Ей стало бы даже жаль его, если бы он не был ей так отвратителен.

- Мы должны развестись, Манаф, - сказала она. - И немедленно. Дальше так продолжаться не может. У меня есть знакомый судья, и формальности будут исполнены быстро.

Он не проронил ни слова, ошеломленный неожиданно свалившейся напастью. Ломался весь уклад его тщательно налаженной и столь же тщательно, как ему казалось, законспирированной двойной жизни.

- Твои связи с Раей или с любой другой женщиной - я не буду называть имен, хотя, поверь, их знаю, - здесь ни при чем. Ты мне давно изменяешь, и, как видишь, я много лет терпела это, потому что не люблю тебя. Я не хочу сказать, что когда-то любила, а потом разлюбила. Я тебя никогда не любила. Это обидно, но это так. Мы совсем разные люди, и наш брак был ошибкой, давай признаем это. Единственная моя просьба к тебе - переехать к Рае или к кому тебе угодно, до того как мы обменяем эту квартиру на две.

Квартира была Тахмины, она досталась ей от отца, но Манаф не возражал против размена, поскольку был в ней прописан.

- Ну, ты согласен исполнить эту мою просьбу? - спросила Тахмина.

И только тут Манаф понял, что произошло: они действительно разойдутся, и все, что связано с понятием семья, хотя бы их совместной жизни в одной квартире, больше не будет. Тахмина станет ему совершенно чужим человеком не только духовно, как было почти всегда, но и чисто физичес-ки, территориально, и никогда они больше не будут сидеть на одном диване, есть за одним столом, смотреть один телевизор, открывать друг другу двери и звать друг друга к телефону.

И медленный страх сковал Манафа, страх, что он никогда теперь не увидит Тахмину выходящей из ванной в голубом банном халате, расчесывающей перед зеркалом мокрые волосы. И он с ужасом осознавал, что и сейчас Тахмина нравилась ему больше других женщин и что она несравненно красивее, женственнее, умнее всех его любовниц и он никогда ею по-настоящему не обладал, что ему и любовницы-то были нужны из-за ее холодности. Правда, в глубине души он понимал и знал, что другие женщины нужны были ему прежде всего для самоутверждения. И не потому ли он гнался за количеством, что ему вновь и вновь хотелось убеждаться, что кто-то нуждается и в нем, хотя он не забывал о подарках, вернее, подачках, и обо всех меркантильных сторонах своих связей.

И ему нестерпимо захотелось еще хоть раз побыть с Тахминой, в последний раз почувствовать свою, пусть и недолгую, обманчивую власть над ней, но тут же он осознал, что этому уже не бывать никогда и что сейчас нет для него на целом свете женщины более недоступной, чем его собственная жена - пока еще жена. Осознавая это ясно и четко, он тем не менее не хотел этому верить, как не хочется верить в неожиданную смерть близкого человека.

И уже как-то чисто механически он отмечал и видел по-новому детали комнаты, в которой жил вместе с Тахминой - ее огромные фотографии на стенах, тонкий узор обоев, старинные стенные часы - наследство отца Тахмины, который был часовщиком, многоцветный надувной шар - она привезла его из Болгарии, крохотное инжировое дерево - оно росло где-то высоко в горах, в четырех тысячах метрах над уровнем моря, и его подарили им общие друзья-альпинисты. Это случилось в первые годы их супружества, когда у них еще были общие друзья. Потом все распалось, и каждый из них зажил своей жизнью. «Но что же стало последней каплей, переполнившей чашу? - думал Манаф, пересчитывая пуговицы на халате Тахмины. - Что же заставило Тахмину принять окончательное решение?»

Старинные стенные часы пробили одиннадцать...

- Что я говорила? - Зивяр-ханум, радостно-возбужденная, бросилась к Зауру уже в передней. - Я не знаю лишь дня своей смерти. Говорила я тебе - она разведется с мужем!

- Кто?

- Кто же еще? Твоя краля! Ах, ты даже не знаешь? Заходила Алия. У нее такое же горе, как у меня. Не знаем, куда уж обратиться: в ЦК, в «Правду», может, написать?...

- Скажи толком, что случилось?

- Да эта женщина разобьет все порядочные семьи. Алия говорит: она опять повадилась звонить Спартаку. Несколько месяцев, говорит, уши наши в покое были. Она в кого-то вцепилась и оставила Спартака в покое. Это она мне нарочно так говорит. Знаю же я, что она все знает про твои с ней шашни. Даже про то, что вы в Москве были, намекала! Так вот, говорит, как приехала из Москвы, так опять Спартаку покоя не дает. А тут и разводится, значит. Наверное, моего мальчика решила заарканить, говорит Алия, польстилась на его деньги. Да и в порядочную семью хочет влезть. Не тут-то было! А я, - продолжала Зивяр-ханум, - с одной стороны и рада, что хоть от тебя отстанет, а с другой - и Алию жалко: как-никак соседи...

Но Заур уже не слушал. Он подошел к телефону и впервые прямо из дому, при матери набрал номер Тахмины. Он долго ждал - телефон не отвечал.

- Да не дозвонишься ты, - злорадно сказала Зивяр-ханум. - Видела я, как Спартак выводил из гаража машину. Что ж, видимо, она предпочла его «Волгу» твоему «Москвичу». - Внезапно Зивяр-ханум умолкла, пристально посмотрела на сына и уже совершенно иначе, тихо и мягко, сказала: - Сыночек, милый, да не расстраивайся ты, не твоего она поля ягода. Ну, иди поешь, я твою любимую долму приготовила, сейчас накрою на стол. С работы пришел, голодный, ну, иди, на тебе лица нет.

Он оделся и вышел, лишь бы не слышать ее голоса, ее слов не только о Тахмине, о Спартаке, но и о чем угодно - о еде, усталости, работе, сказанных грубо или мягко, зло или ласково.

Только пройдя два квартала, он понял, что не взял машину. Он ходил и думал: «Что за чертовщина, опять это бабьи сплетни или действительно она звонила Спартаку? Может, опять из-за подруги? Но она же говорила, что там все кончено, у подруги с ним. И почему она не звонит мне, и что за новая тема - развод? Не в этом ли было дело, когда она просила меня не звонить, пока не решится некий важный вопрос? Тогда при чем Спартак? А не связан ли этот развод с Мухтаром? И где она сейчас, в девять вечера, сама, черт ее дери?» Он звонил ей еще и еще, а телефон все молчал. И в половине одиннадцатого Заур понял, что, если сегодня же не объяснится с ней, он не уснет и вообще не сможет жить.

Он знал ее дом и знал ее окна, они светились. Он вошел в будку автомата напротив этих окон, звонил и ждал - три, четыре, пять минут, и опять, и опять звонил: телефон не отвечал. Заур вышел из будки и вдруг сразу увидел ее - сверкающую бордовую «Волгу» Спартака прямо у подъезда Тахмины, под ее окнами. И ему показалось, что сейчас наконец он понял все, но, чтобы поставить все точки над «и», он должен все выяснить точно. Увидеть их своими глазами. Они не берут трубку - он уже думал об абоненте неотвечающего номера как о Тахмине и Спартаке, которые, вне сомнения, сейчас вместе за этими интимно полуосвещенными окнами. Что ж, он поднимется прямо к ним, не думая о последствиях. Они не откроют ему так же, как не отвечают на его звонки, что ж - он взломает дверь. Заур вошел в подъезд, поднялся на третий этаж и нажал на звонок. Ответом была тишина, он нажал еще и услышал чьи-то торопливые шаги, а потом голос Тахмины, чуть удивленный:

- Кто там?

- Я, - сказал он, - Заур.

Дверь открылась, и изумленная Тахмина переспросила:

- Ты?



- Да, я, - сказал Заур с вызовом.

- Заходи, чего ж ты стоишь?

Он вошел в переднюю. Из комнаты доносились звуки приглушенной музыки, а из кухни - запах жареных каштанов.

- Каким образом ты очутился здесь?

- Я звоню тебе, почему ты не берешь трубку?

- Так у меня же телефон не работает. Со вчерашнего дня. Отключили. Наверное, не уплатила вовремя. Да что мы здесь стоим, заходи в комнату.

Сколько раз он мысленно представлял себе ее квартиру, и все же она - стандартная маленькая квартира в типовом доме - каким-то особым расположением предметов, декоративными деталями (большими фотографиями Тахмины на стенах, пестрым надувным шаром в углу, старинными стенными часами, странным сухим деревцем в деревянном бочонке) поразила его своей похожестью на хозяйку. Может, дело было даже не во вкусе, а в каком-то психологическом шифре, который мог разгадать лишь человек, близко знающий Тахмину, ее душевный настрой, несбывшиеся желания, ностальгию по чему-то неуловимому и, увы, уже неосуществимому. Она, например, любила коллекционировать бирки от багажа различных авиарейсов, и друзья, знакомые с этой ее причудой, привозили ей бирки из зарубежных поездок. Разноцветные эмблемы разных компаний, названия городов, номера рейсов, нанизанные один на другой, были привязаны к дверной ручке. У случайного человека могло создаться впечатление, что Тахмина объездила весь мир, в то время как она существовала лишь в мире воображаемых экзотических путешествий...

Под торшером, на маленьком журнальном столике стояли два стакана чая, конфеты, варенье и три рюмки. Две из них были пусты, а одна - полная. «Кто третий?» - ударила кровь в голову Заура.

- Садись где понравится, - сказала Тахмина.

- У тебя гости?

- Да какие гости, соседка Медина.

-Это ты с ней пьешь коньяк?

- Да, сейчас и тебя угощу, - сказала Тахмина и вынула из буфета початую бутылку коньяка.

- Здравствуйте, - сказала Медина, входя в комнату. В руках она держала большую тарелку с горячими каштанами.

Заур сдержанно поздоровался.

- Ах да, вы же знакомы, - сказала Тахмина, и Заур сразу вспомнил, как Медина принесла ему на работу ее подарок - зажигалку «Ронсон».

- Видишь, Медина, - сказала Тахмина, - Заур почувствовал, что ты решила жарить каштаны, и пришел: он ведь до них большой охотник.

Она помнила, как он порой покупал жареные каштаны, еще когда они работали в издательстве, и угощал также и ее, и он был благодарен ей, что она помнит это, хотя каштаны-то они жарили не для него.

- Ну, садись, Медина. Вот и Зауричек составит нам компанию.

Она налила себе и Медине, а перед Зауром поставила ту самую наполненную рюмку.

- Знаешь, по какому случаю мы сегодня пьем?

- Нет, - сказал Заур.

- Мы отмечаем одно событие, - сказала Тахмина. Заур не понимал причины ее возбуждения: то ли его неожиданный визит, то ли выпитое, то ли что еще.

- Обычно люди торжественно отмечают свадьбу, - сказала Тахмина с нервным смешком. - А мы вот с Мединой отмечаем развод. Мой развод, - добавила она.

- В нашем полку прибыло, - сказала Медина.

Заур вспомнил, что Медина развелась с мужем несколько лет назад и что у нее сынишка - о нем часто рассказывала Тахмина.

Наступило молчание. Потом Тахмина сказала уже серьезно:

- Сегодня состоялся суд, Заур. Я разошлась с мужем.

Он не знал, что сказать: вопросы «зачем?», «почему?» были бы так же неуместны, как и попытки выразить сочувствие, или удивление, или огорчение, или удовлетворение.

Медина, чтобы снять напряжение, попробовала было угощать Заура каштанами. Тахмина уставилась в свою рюмку. Молчание стало тягостным. И тут Заур увидел в ее глазах слезы.

- Ну, будет, - сказала Медина, встала и обняла ее за плечи. Тахмина всхлипнула. Заур впервые видел ее плачущей. Она быстро вытерла глаза, улыбнулась.

- Да, да, я просто так. Простите, - она подняла рюмку и сказала: - Ну, давайте выпьем. За нас. Они выпили, и Заур спросил:

- Почему ты не звонила?

- Да вот собиралась все. Может, завтра и позвонила бы. - Опять губы ее дрогнули, но она сразу же взяла себя в руки и снова улыбнулась...

- Нервы совсем расшатались Я все эти дни как в лихорадке. Хорошо, что ты пришел Зауричек.

Медина отпила глоток и сказала:

- Я пойду, уже поздно.

- Да нет, посиди. Столько трудилась, каштаны жарила Отлично пожарено, да, Заур?

- Ага.

- Ну хоть поешь. Ешь, Медина, ешь на здоровье! - Она повернулась к Зауру: - Это она мне купила каштаны. Для успокоения души.

- А я тревожился, - сказал Заур и добавил: - Я сегодня тоже слышал о твоем разводе. Звоню - телефон не отвечает.

- Я так и знала, что Спартак разболтает, - сказала Тахмина скорее Медине, чем Зауру. - Вернее, его мать. Медина кивнула.

- Дело в том, что судья нашего района, - теперь Тахмина обращалась к Зауру, - близкий приятель Спартака, ну, просто водой не разольешь. Я позвонила Спартаку, чтобы он помог, поговорил с судьей, чтобы душу не тянули, не уговаривали, не наставляли на путь истинный там, на суде. А то знаешь всякие их штучки: «Может, еще подумаете, взвесите?» - месяцами тянут. А тут что уж думать - все решено. И правда Спартак здорово помог. Но вот уж не сболтнуть он не может.

Кончилась пластинка, Тахмина встала и выключила проигрыватель.

- Ну, я все-таки пойду, уже поздно, - сказала Медина, и на этот раз Тахмина не стала ее удерживать, проводила до дверей, о чем-то они там долго шептались. Заур, не зная, что и думать, бессмысленно разглядывал стены с нежными обоями - белые цветы на голубом фоне.

Тахмина вернулась. Заур соображал, стоит ли задавать вопросы, которые он хотел задать до прихода сюда, или всеразъяснилось и не о чем говорить. Но кто пил из третьей рюмки?

_ Что ты разглядываешь стены? - сказала Тахмина.

- У тебя красивые обои, - сказал он. - Цветы...

- Это они сейчас расцвели, - неожиданно пылко сказала Тахмина. - Потому что ты пришел ко мне, Зауричек, в мой дом. Ты первый раз у меня, видишь, даже обои расцвели.

И опять ни черта не мог понять: любит она его или насмехается?

- Как хорошо, что ты пришел, Зауричек! Тебя просто бог послал именно в этот день. Мне было так плохо, так одиноко. Я с ужасом думала: вот Медина уйдет, и я, наверное, умру.

- А почему ты не звонила мне, почему я был в стороне от всей этой истории? Хоть я и незнаком с судьей, но, может быть, тоже в чем-то помог бы...

- Спасибо, Зауричек. Но есть вещи, которые человек должен делать сам, один, не впутывая в них никого другого. И я не звонила тебе, потому что вся была в этом разводе. Мне хотелось поскорее покончить с этим кошмаром и освободиться от всего, что так долго меня мучило, унижало, заставляло презирать себя. А сегодня напряжение сказалось. Я с утра хотела выпить, до суда, но подумала, еще придерутся, скажут: вы в нетрезвом состоянии, суд откладывается.... Пришла, позвала Медину, мы выпили, третью рюмку налили тебе...

Заур улыбнулся ей, улыбнулся впервые за этот день - спокойно и счастливо. И она увидела эту улыбку, которая пусть на какое-то время, но снимала его тревоги и сулила покой и умиротворение, а следовательно, и счастье.

- Ну, Зауричек, - сказала она-мягко. - Ну, почему ты все время пытаешься меня как-то уличить, почему не веришь мне, а веришь всем тем глупостям, которые обо мне болтают? - Она положила голову ему на колени и, повернув лицо к нему, продолжала шепотом: - Зауричек, милый, пойми наконец: я люблю тебя и только тебя. Я не хочу губить твою жизнь. Я не могу претендовать на нее. Но я не могу и без тебя. Все эти дни я сходила с ума без тебя. Я сто раз проходила мимо вашего дома, мимо издательства и говорила: «Здравствуй, Зауричек».

- Но почему, почему ты не звонила?

- Я не могла, Заур. Может, я и завтра бы не позвонила. Я не имею на тебя никаких прав. Не знаю, что мне делать, я заблудилась, Зауричек, заблудилась сама в себе.

Он не хотел этого говорить, но вырвалось как-то вдруг и само по себе.

- А я думал, у тебя Спартак, - простодушно сказал он. - Его машина у твоего подъезда.

- Она там? - сказала Тахмина. - Вот негодяй! С одной стороны, он мне действительно очень помог, а с другой... вот такой он и есть - фанфарон и бахвал. Поставил машину, зная, что всем уже известно о моем разводе. - Она пристально посмотрела на Заура и сказала, поджав губы: - Ну, Зауричек, не смотри на меня так. Потуши свои глаза. Они у тебя прямо полыхают. Когда ты пришел и я открыла дверь, ты так на меня смотрел, что я думала, сейчас вспыхну. Ну, потуши свои глаза, - с хмельным упрямством повторила она. - Ну, скажи мне, Зауричек, что мне делать?

- Я сейчас приду, - сказал Заур и, осторожно сняв с колен ее голову, встал.

- Куда ты?

- Мне надо позвонить. Я позвоню из автомата и сейчас поднимусь.

Он поспешно вышел и, перепрыгивая через ступеньки, бегом спустился вниз. Бордовая «Волга» сияла у самого подъезда. Она стояла наискось - левые колеса на тротуаре, правые на мостовой, - как бы притязая и на улицу, и на тротуар, и на вход в подъезд.

Заур вынул карманный нож и проколол шину заднего колеса. Потом не спеша повернулся и медленно поднялся на третий этаж.

У окна стояла Тахмина и смеялась.

Они встретились со Спартаком утром во дворе. Заур шел к своему «Москвичу», а Спартак, в джинсах и кожаной куртке, поливал свою «Волгу» из шланга. Зауру всегда казалось, что эта бордовая «Волга», в отличие от всех машин той же марки, излучает самодовольство. Может, потому, что Спартак всегда ставил ее во дворе носом вверх и в этом проявлялся гонор хозяина.

- Послушай, Спартак, - сказал Заур, - как ты вчера ночью доехал до дому?

- А что?

- С проколотой шиной как доехал, спрашиваю?

- А ты откуда знаешь? - насторожился Спартак.

- Знаю, потому что сам проколол ее.

- Зачем? - искренне удивился Спартак.

- Чтобы ты больше не ставил свою машину там, где не следует.

Спартак мгновенно все понял и с вызовом ответил:

- Машина моя, и я буду ставить ее где мне вздумается.

- Твое дело, - спокойно сказал Заур. - Но я тебя предупредил: проколол тебе одну шину. Если в следующий раз увижу там твою машину, проколю все четыре шины, разобью передние стекла, поломаю задний мост, и вообще ты ее не узнаешь. Я понимаю, у тебя много денег и ты машину отремонтируешь, но я вдобавок и тебя самого так разукрашу, что тут уж никакие деньги не помогут.

- Много на себя берешь. Подумаешь, испугал, - сказал Спартак, хотя Заур увидел по его глазам, что он все же озадачен, помня нрав Заура по давним детским дракам.

И все же когда Заур сел в свою машину и выехал со двора, его вдруг осенило: в сдержанности Спартака, помимо опасения, была еще одна причина. Видимо, он был в курсе планов своей семьи и допускал, что в будущем они с Зауром могут оказаться родственниками, а значит, не хотел идти на обострение.
Рубрики:  Проза

Метки:  

Анар ШЕСТОЙ ЭТАЖ ПЯТИЭТАЖНОГО ДОМА 3

Пятница, 26 Марта 2010 г. 02:58 + в цитатник
Таня_Ализаде все записи автора Она позвонила не в день рождения, а накануне. Вернее, календарно это был уже день его рождения, ибо она позвонила в половине второго ночи. Он был в постели, хоть и не спал. Обычно он не мог заснуть до тех пор, пока в квартире не гас свет во всех комнатах и не замирало все. Он всегда засыпал последним. А в эту ночь из кухни доносились сладкие, приторно пряные запахи. Зивяр-ханум пекла какие-то изысканные пироги, мастерила торт «День и ночь» и пирожные «Птишу», готовила шекербуру и пахлаву1. Она была непревзойденной кулинаркой, и секреты, известные лишь ей одной, делали ее яства, особенно печеное, предметом бесконечных гурманских разговоров как за столом, так и после. Лежа в постели, Заур слышал запахи запекшейся муки, жженого сахара, ванили и прочих специй и негромкие голоса двух женщин - Зивяр-ханум и помогающей ей соседки Ситары. Женщины говорили вполголоса, оберегая покой Заура и профессора, в отличие от сына ложившегося и встававшего всегда очень рано. Даже не прислушиваясь, Заур знал, о чем они говорят: о том, как сделать, чтобы тесто в духовке поднялось должным образом, чтобы не переварился крем, сколько куда и чего добавить, как и где сохранить до завтрашнего вечера блюдо и когда и в какой форме все это подать на стол. Затем разговор незаметно переходил к завтрашнему ужину, к гостям, к их вкусам, к тому, кто что любит и кто из мужчин - сладкоежка, и кто из женщин особенно привередлив, и кто хорошая хозяйка, хотя в прошлый раз у нее и пригорел пирог. Говорили, какие все это хлопоты и сколько волнений, но тут же соглашались, что так приятно, когда гости довольны и угощения достаточно, и что удовольствие, которое получаешь, доставив удовольствие другим, искупает все труды и волнения, и когда же матери не потрудиться, как в радостный день рождения единственного сына, и такого замечательного сына. И какой вообще Заур отличный парень - добрый, щедрый, доверчивый, и жаль, что он такой доверчивый, ибо этой доверчивостью пользуются, а Заур такой чистый и наивный, и она, Зивяр-ханум, очень боится, что он может попасть в лапы какой-нибудь мерзавки...

Раздался телефонный звонок. Заур сразу вскочил. Он знал, что в такой час могут звонить только ему. Но кто? Перед тем как взять трубку, он успел с удивлением подумать, что за последние два-три месяца, то есть с начала его связи с Тахминой, он совершенно отдалился от своих бесчисленный старых приятелей и приятельниц. Правда, они иногда названивали друг другу или даже случайно встречались, но то ли из-за летнего сезона - поры отпусков, то ли из-за чего другого, но за это время связи его с друзьями настолько ослабли, что он не мог вообразить, кто же звонит ему в столь поздний час.

- Алло, - сказал он вполголоса, подняв трубку.

Послышался шум и невнятный говор какого-то людного и гулкого пространства, а затем далекий, еле слышный голос, но Заур сразу узнал его и замер.

- Это я, Зауричек, - сказала Тахмина. - Извини, что я так поздно. Ты можешь говорить?

- Да, конечно, - сказал он, с трудом унимая волнение.

- Я весь день моталась и не смогла позвонить тебе... - Голос прерывался, отдельные слова терялись в раздражающем сцеплении и скрежете проводов, но он четко улавливал смысл. - Звоню из аэропорта. Через полчаса улетаю. Только вот сейчас удалось позвонить тебе. - Он молча слушал, не отвечая. - Ты слышишь меня, Заур? Я поздравляю тебя. Я ведь помню - завтра день твоего рождения. Я даже подарок тебе купила. Завтра тебе передадут. - Она говорила торопливо, как бы боясь, что вот-вот связь прервется и она не сможет сказать самого главного. - Это очень скромный подарок, но он всегда будет с тобой, чтобы ты всегда помнил обо мне. Завтра передадут, - еще раз добавила она. - Медина, моя соседка, занесет тебе на работу... Как будто все это было так важно.

- Спасибо, - сказал Заур. - А куда ты летишь и зачем? - наконец заговорил он, отметив, что голоса на кухне смолкли и там прислушиваются к его словам.

- В Москву, - весело ответила Тахмина. - Завтра из Москвы будут передавать программу нашего телевидения. Буду вести я. Если, конечно, долечу и не разобьюсь.

- Ну-ну, - сказал Заур и хотел добавить еще что-то, но она быстро перебила:

- Завтра обязательно посмотри в половине десятого. Увидишь меня! - Потом торопливо добавила: - Ну, есть, Зауричек, уже объявили посадку и наши машут мне рукой...

Он хотел представить себе тех, кого она называла «нашими» - дикторы, актеры, режиссеры, - и представил, как все они веселой толпой, не обремененные ничем, кроме легких чемоданов, идут, остря и смеясь, к выходу на летное поле, усеянное разноцветными сигнальными огнями, к большому ночному лайнеру, у трапа которого аккуратненькая стюардесса, включив ручной фонарик, проверяет билеты и паспорта, и представил, что вот и Тахмина через минуту присоединится к ним и переключится на другой ритм и другие заботы, на другое течение чувств и мыслей - полет, Москва, передача - и забудет, что завтра, нет, уже сегодня, день его рождения. Ему было чуть больно от этого, хотя и приятно, что в последний момент она вспомнила-таки о нем. Впрочем, может быть, она сделала это для кого-то другого, чтобы возбудить в нем, в этом другом, ревность, и расставляет этому другому сети, и он, Заур, лишь разменная монета в ее игре, и ласковые слова, сказанные ему, Зауру, на самом деле связаны с иной целью, предназначены для ушей другого... Но он быстро отогнал это подозрение, потому что слишком сильно было ощущение радости, ворвавшееся в него с ее голосом, звонком, за которым слышались все голоса ночного аэропорта и стояло ощущение полета в ясном звездном небе и ощущение свежей прохладной Москвы.

- Пока, Зауричек, много-много тебе счастья.

- И тебе счастливого полета, - ответил Заур, мрачно констатируя, что каждая его фраза, содержащая информацию, фиксируется на кухне и там будут сделаны соответствующие выводы. - А на сколько дней ты летишь? - тем не менее спросил он.

- На три дня, - четко ответила она и уже после паузы, во время которой она, очевидно, решала, стоит ли произносить эти слова, и наконец решив, добавила быстрым полушепотом: - Прилетай в Москву, Зауричек... Ну, я пошла, наши ждут.

Потом были долгие гудки в трубке, и Заур стоял, пораженный этой фразой, которая так не вязалась ни с их разговором сейчас по телефону, ни с их последним разговором десять дней назад, когда они решили, что расстаются. Да и теперь, когда все еще отдавалось эхо слов «наши ждут» и когда, в связи с этими словами, у него возникал целый поток представлений: шумная компания телевизионщиков, шутки, ухаживания, совместный полет и работа в Москве - в общем, весь тот мир, в который она, видимо, с головой окунулась, уйдя от них. От них - это не только от него, Заура, или от Дадаша, под чьим началом работала, но и от всего неторопливого мирка их издательства. И теперь вот эта поездка в Москву, и окно центрального экрана, и многомиллионная аудитория, и новые знакомства, лица, люди, новые ощущения. И зачем ей во всем этом Заур?

И все-таки она сказала, или ему показалось, что сказала: «Прилетай в Москву, Зауричек».

- Кто это был? - крикнула из кухни Зивяр-ханум.

- Один приятель, - ответил Заур.

4

По весьма приблизительным и неполным подсчетам Заура, у них было около семидесяти семи родственников, проживающих как в Баку, так и в других городах, поселках городского типа и селах Азейрбайджанской ССР. Подсчетам отца и матери верить нельзя было. Когда, подтрунивая друг над другом, они начинали перебирать родственников, то цифры получались разные. По подсчетам матери получалось, что больше родственников у отца; по отцу - наоборот, у матери. Мать отказывалась признать своей родственницей троюродную сестру мужа внучатой племянницы своего дяди, в то же время считая близкой родней отца шурина сына мужа его же двоюродной сестры. «Во всяком случае я помню, как во время вступительных экзаменов в вуз он обратился к тебе как к близкому родственнику и ты ему помог, - говорила она профессору и не без злорадства добавляла: - Правда, ни до, ни после мы его и в глаза не видели».

И верно, помимо родственников со стороны матери и отца, были и «сезонные» родственники, неизвестно чьи, но весьма настырно и как дважды два доказывающие нерушимые родственные связи, берущие начало неизвестно в каком колене и по этой причине требующие гостеприимства, помощи, поддержки, содействия, звонка, покровительства и так далее. Приезжие бойко цитировали при этом образцы народной мудрости и изречения восточных философов, сводящиеся к неоспоримой мысли, что человек человеку - опора, по крайней мере в трудный день, и кто же, как не близкий (или дальний) родственник, должен протянуть руку в час испытаний (прежде всего экзаменационных).

Отец окрестил этих родственников «сезонными», ибо такое обилие фольклорной и книжной мудрости звучало в их доме обычно в пору летних вступительных экзаменов в вузы, хотя и в другие времена года отцу приходилось выслушивать различные просьбы: помочь с жильем, с лечением, с устройством на работу, с научной карьерой. Меджид Зей-наллы был по натуре добрым человеком и в меру своих сил, возможностей и связей старался помочь, если это не было обусловлено какими-то очень уж сложными и заранее обреченными хлопотами, хотя порой, когда облагодетельствованный проситель, получив свое, навсегда исчезал с горизонта, отец тоже вспоминал фольклор и под единственную мелодию, которую он знал, под мелодию мугама «Сегях» напевал вполголоса слова народной песни «Багда эрик вар иди - са-лам-мелик вар иди. Багда эрик гуртарды - салам-мелик гуртарды» (Абрикосы доспели - тотчас гости подоспели, абрикосы отошли - тотчас гости все ушли). Но пел он скорее всего для собственного удовольствия и не претендовал на то, чтобы это было принято как философский вывод о людской неблагодарности. И все же, помимо этого изменчивого и неопределенного списка «сезонных» родственников, был и довольно твердый и определенный костяк действительно близких родственников - родных и двоюродных сестер Зивяр-ханум, ее тетушек и дядюшек и единственного близкого родственника отца, проживающего в Баку, его двоюродного брата - тоже профессора - Бахрама Зейналлы.

Обычно они собирались в связи с каким-либо событием. И сегодня, в день рождения Заура, их набралось человек пять-шесть. Но ведь были еще и подруги матери, и сослуживцы, если не сказать приятели отца, и в их числе ассистент его по кафедре Шахин, с которым Заур когда-то вместе учился и который был незаменимым человеком для семьи Зейналлы: доставал дефицитные товары, брал на себя устройство такого рода угощений... С соседями они особо близких отношений не поддерживали. Пришли, как и предсказывала Зивяр-ханум, лишь Муртузовы - глава семьи, полковник в отставке Муртуз Балаевич, как всегда в подобных случаях увешанный наградами, его жена - Алия-ханум и дочь Фирангиз, которой и устроили смотрины обе семьи по молчаливой договоренности. Однако с Муртузовыми пришла еще одна пара, что было уже сверх программы и, вероятно, свидетельствовало о серьезности положения.

Алия-ханум, не то объясняя, не то извиняясь, сказала:

- Вот Джаббар с Таирой нагрянули, и мы решили их тоже затащить.

Таира была младшей, вернее, средней сестрой Алии, ибо была еще и младшая - Сурея, жена Неймата, который работал переводчиком в том же издательстве, что Заур, и которого Заур считал абсолютно серой и заурядной личностью. Таиру же и ее мужа Джаббара он видел впервые.

Зауру был понятен смысл и этого неожиданного визита - смотрины устраивали не только Фирангиз, но и ему, Зауру, во всяком случае ближайшие родственники (а Таира, видимо, была не только сестрой, но и ближайшей советчицей Алии) должны были увидеть и Заура, и его семью, и их круг, и родню, да и квартирные условия, обстановку, атмосферу, возможности, словом, все то, что в будущем могло бы составить семейное счастье «дорогой Фирочки». Зауру была смешна вся эта возня и отчасти противна. Но он старался погасить в себе неприязнь и быть приветливым со всеми, и вдруг ему самому непонятная волна любви и умиления ко всем этим людям, совершенно ему безразличным, охватила его, и он удивился своему настроению, не понимая его причины. Обычно в дни рождения он испытывал совсем другие чувства: некоторое раздражение и нетерпеливое желание, чтобы день этот с его зряшной суетой наконец кончился. Но нынче весь день, а впрочем, и всю предыдущую ночь, начиная со звонка, он чувствовал себя переполненным каким-то не понятным и не знакомым никогда прежде чувством любви ко всему человечеству и конкретно к каждому человеку, встреченному им на работе, на улице, а теперь вот и дома. Он в сотый раз дотрагивался до зажигалки «Ронсон» в кармане пиджака, которую сегодня занесла ему на работу Медина - соседка Тахмины - вместе с цветами и поздравлением. И сейчас, то и дело щелкая зажигалкой, он был так переполнен своим тайным счастьем, что не совсем ясно воспринимал все то, что говорили ему и говорили вообще, и пытался обворожительной улыбкой и одними лишь «да» и «нет» поддерживать беседу, которую завел с ним Джаббар, муж Таиры. Слова Джаббара доходили до него откуда-то издалека, обрывками, хотя они и сидели рядом на диване и Джаббар степенно и солидно говорил, кажется, о нем самом, о Зауре.

- Я понимаю, - доносился откуда-то голос Джаббара, - вам трудно будет защититься в том институте, где работает ваш отец. Злые языки будут болтать всякое, но вот в нашем институте я могу поговорить, чтобы вы защитились, не теряя драгоценного времени...

Заур пытался сосредоточиться и понять, о чем толковал Джаббар, что, собственно, ему надо, но мысли его путались, ибо наравне с голосом Джаббара до него долетали и другие голоса - отца, матери, Муртуза, Алии, Таиры, других гостей. И лишь Фирангиз молчала. Но он слышал и ее молчание, наполненное, как ему казалось, мыслями, внушенными ей Алией-ханум. Голоса сливались в общий гул, и, не прислушиваясь ни к чему, он тем не менее слышал обрывки фраз и мог безошибочно определить, кому они принадлежат.

- Он был у меня замполитом, замухрышка этакий, а теперь вот встречаю на улице - еле здоровается. Помню, под Можайском я вызвал его к себе, была распутица, артиллерия застряла... - это говорил Муртуз.

- Взял меня в склад: мама, выбирай, что душе твоей угодно. Знаете, Зивяр-ханум, я глазам своим не поверила - ну, все, что можно себе представить!... А он говорит: мама, что же ты мне раньше не сказала, да это же пара пустяков... - говорила Алия-ханум, гордая влиятельностью своего сыпа Спартака. Эту историю Заур непосредственно из ее уст или в пересказе Зивяр-ханум слышал по крайней мере раз пять. Спартак был любимой темой Алии-ханум, хотя и не единственной: заслуги мужа и скромность дочери были второй и третьей темами Алии.

- Для начала я могу поговорить с ученым секретарем, он меня очень уважает. Можно защититься очень быстро. Как вы на это смотрите?

Заур сосредоточился на голосе Джаббара: вопрос был обращен к нему.

- Да, это мысль, - ответил Заур самой длинной фразой за весь вечер и услышал голос своей матери:

- Заур, включи-ка телевизор, а то гости скучают.

Заур включил телевизор, и через некоторое время к живым голосам гостей добавился голос с экрана - выступал спортивный комментатор: «Наши волейболисты продемонстрировали четкую, целеустремленную игру и добились заслуженного успеха...»

- А сейчас он стал шишкой какой-то и еле здоровается. Я его поймал, говорю, слушай, негодяй ты этакий...

- Когда хочешь, мама, в любой момент этот склад к твоим услугам. Я взяла только вот это платье для Фиры, французские сапожки - тоже для нее, для меня были малы, несколько кофточек для себя, два покрывала - это уже ее приданое, право, даже не знала, что взять, глаза разбегаются...

- Мне ничего не стоит, я могу и замдиректора по научной части, он тоже меня очень уважает, лишь бы не упустить драгоценного времени...

- Да нет, говорит, я вас просто не узнал... Как же, помню, все помню, все добро ваше помню, как можно забыть? То-то, говорю...

- И дубленка была отличная, расшитая, ну, как у Спартака, но дамская, хотела взять Фире, да думаю...

«Оживленно проходили и сражения на ледяном поле...»

- Прошу, прошу за стол!

За столом Заур оказался между Джаббаром и Таирой напротив Алии и Фирангиз.

- Шахин, наполни, пожалуйста, бокалы.

- Давайте выпьем за тамаду, Муртуза Балаевича, - сказал отец Заура.

Зивяр-ханум вместе с Шахином разнесли пироги, торты, пирожное, пахлаву и шекербуру, разлили чай. Зивяр-ханум села рядом с Алией-ханум.

- Я и представить не могла, что в Баку можно все это достать за свою цену. А Спартак смеется надо мной: эх, мама, говорит, вы своего сына мало цените.

- А где Спартак, почему он не явился? - спросил Меджид.

- А кто его знает, где он сейчас болтается, - сказал Муртуз Балаевич, - за какой юбкой увивается, - не без тайной гордости добавил он и подмигнул Алие.

Алия укоризненно, но тоже не без тайного удовольствия покачала головой, а Фирангиз зарделась.

Муртуз Балаевич поднялся, несколько раз кашлянул и сказал:

- Ну что ж, так уж положено - за именинника, что ли?! Ну, будь здоров, богатырь.

Заур отпил коньяк и почувствовал, что даже Муртуз Ба-лаевич не раздражает его сегодня, как обычно, и что он испытывает даже нечто вроде симпатии к этому бравому вояке.

- И директор со мной считается, могу и с ним поговорить, - сказал Джаббар. - Таира, положить тебе торт?

- Спасибо, - коротко ответила Таира. - За мной молодой человек поухаживает.

- Ах, извините, - опомнился Заур и положил ей пирожное, кусочек торта. И в этот момент услышал знакомый голос. Он вздрогнул и повернулся к телевизору. На экране улыбалась Тахмина.

«Добрый вечер, уважаемые телезрители, - сказала она. - Начинаем программу азербайджанского телевидения. Мы привезли вам из нашего солнечного Баку...»

Она говорила еще какие-то заученные слова, но Заур ничего не слышал, охваченный никогда ранее не испытанным чувством нервного и счастливого потрясения. И уже наперебой говорили гости, и Заур не определял, кому какая реплика принадлежит:

- Смотрите, смотрите, это Москва передает! Наша, бакинская программа!

- Да было же объявлено в газете.

- А это кто, новый диктор, что ли?

- Да это же, как ее, ну...

- Тахмина, - сухо сказала Алия-ханум. - Теперь она диктором стала.

- А, это же та самая, - сказал Муртуз. - Ну, эта, наша...

- Да, да, - прервала его Алия за миг до того, как с уст Муртуза должно было сорваться имя, и Заур знал, что это было бы имя Спартака.

Тахмина продолжала говорить и улыбаться точно так же, как улыбалась на работе, в машине, на пляже, улыбаться миллионам зрителей. Она о чем-то говорила, кого-то представляла, и все в этой комнате, далеко от нее, обсуждали ее наряд, прическу, образ жизни. Мужчины многозначительно посмеивались, женщины громко критиковали ее платье и украшения («Вырядилась, пообвесилась, как елка»), прическу, косметику, манеру держаться, дикцию, в общем, все, и шепотом добавляли друг другу на ухо все новые и новые подробности, и каждый раз та, что подставляла ухо и слышала нечто новое, картинно удивлялась и укоризненно качала головой. А Заур - он был уже слегка пьян - в этот момент понял окончательно, что любит Тахмину так, как никогда не любил и не полюбит. А впрочем, неважно, называть ли его чувство к ней любовью, или увлечением, или влечением, - правда заключается не в словах, а в том, что он не может жить без нее и она дороже, ближе ему всех в этой комнате, даже матери и отца. И уже никакого значения не имело то, что зашел Спартак не затем, чтобы поздравить его, а просто за ключами («Пришел - ив дом не могу попасть»), увидел «Ронсон» в руках у Заура, как-то многозначительно и с особым смыслом попросил показать, повертел, покрутил, вернул и хотел уже было уйти, но, только сейчас заметив Тахмину на экране, ухмыльнулся и сказал: «Ого, Тахмуша делает успехи». Но теперь все это не имело для Заура значения, он так же любил бы Тахмину, будь она трижды любовницей Спартака или хоть самого Муртуза Балаевича.

Потом Спартак ушел, и все замолчали, слушая концертные номера, а в паузах между номерами Муртуз говорил, что никто из нынешних певцов ему не нравится, то ли дело старые ханенде (исполнитель - ипровизатор народных песен), да и вообще артисты, писатели, художники сидят на шее у народа и зажрались на государственных харчах, потому и пьянствуют.

- В парткоме я могу переговорить завтра же, - сказал Джаббар. - Думаю, что это запросто можно устроить и не позже чем через год вы защититесь.

- Видел я таких артистов: как на передовую, так все больны - у одного колит, у другого катар, а звания да гонорары получать отбою от них нет, - сказал Муртуз.

- Ешьте, пожалуйста, птишу, - сказала Зивяр-ханум.

- Не могу, у меня диабет, - сказал Муртуз Балаевич.

- Я помню, как Спартак... - начала Алия-ханум.

«Спасибо за внимание, дорогие телезрители, - сказала Тахмина, замешкалась на секунду и, заметно волнуясь, все же решилась и прерывающимся голосом добавила: - В заключение мне хочется поздравить тех телезрителей, у которых сегодня день рождения».

Заур замер на мгновение, а потом почему-то сразу посмотрел на мать. Они быстро переглянулись, из всех в этой комнате мать одна все поняла.

Заур подумал о том, что эта фраза, безусловно самовольная и не предусмотренная текстом, может дорого обойтись Тахмине, но он знал, что только она и могла на такое решиться, чем бы ей это ни грозило, и решилась она именно из-за него. Чтобы он знал, что даже сейчас, в эту заполненную другой ее жизнью минуту, она помнит его и думает о нем.

Сейчас ее слушают и видят миллионы, и, наверное, среди них наберется сотня, у которых сегодня день рождения, но имела-то в виду она именно его, Заура, его одного. Впрочем, может быть, это чистое совпадение? Однако прежде чем покинуть экран, Тахмина сделала ему еще один подарок - откинула прядь волос со лба движением, которое он так любил. Слова - любые - могут обмануть, но движение... На всем белом свете оно предназначалось лишь одному - Зауру.

- Я завтра же переговорю в месткоме, - сказал Джаб-бар.

Всю ночь он не сомкнул глаз. Утром первым пришел на работу и, не находя себе места от нетерпения, стал дожидаться старого бухгалтера дядю Сафтара, который всегда приходил на работу первым, а сегодня оказался вторым.

- Дядя Сафтар, сегодня будете зарплату выдавать?

- Конечно, после обеда.

- Я дежурил на праздники, и у меня три дня отгула: Я могу их взять?

- Это уж тебе с замом надо поговорить.

Он поговорил с замом, зам удивился, но резолюцию наложил. В час дня Заур расписался в ведомости и получил 52 рубля 30 копеек. Теперь у него в кармане было ровно 95 рублей. Заехал в кассу Аэрофлота, взял билет, зашел на почту и дал телеграмму: «Москва. Центральное телевидение. Ведущему азербайджанской программы Тахмине Алиевой. Лечу тебе прямом и переносном смысле слова. 27 буду Москве рейс 853. Целую Заур».

- Я знаю, зачем ты летишь! Это она вчера тебе глазки строила из Москвы! Никуда ты не поедешь! Ничего я не знаю! Все ты врешь: никакой такой срочной командировки у тебя нет. Все ты придумал. Вот придет отец, он с тобой поговорит. Как, ты даже отца не подождешь? Какой билет? Слушай, изорву я твой билет на мелкие кусочки. Да какое совещание? Слушай, я что, маленькая, не понимаю? Сейчас вот позвоню вашему директору! Ах, так, значит, тебе наплевать на нас, значит, тебе эта девка дороже отца с матерью? Так получается! И это за все наши заботы, за все труды и муки и материнские слезы! Вот как тебя окрутила эта стерва! А кто же она! И назову, и еще хуже назову! Вот позвоню ее мужу, своднику паршивому, ты меня еще плохо знаешь! И не жаль тебе меня, старуху! И отца не жаль, больного человека! Ну, хорошо же, поезжай, голодранец, ни копейки тебе не дам, поезжай куда хочешь, посмотрим, на что ты поедешь! Это уж не те времена, когда отец деньги тебе в карман совал в каждую твою поездку, и вот благодарность! Едешь - езжай и больше не возвращайся. Нет у меня сына!... Ты куда собрался, Заур? Тебе что, меня совсем не жалко, сынок, родной мой, единственный, свет очей моих, да буду я твоей жертвой! Да как же мне не беспокоиться? Я же знаю, к кому ты едешь, опутала она тебя, что же дальше-то будет? О нет, я не переживу этого! Вернешься - найдешь меня мертвой. Ну куда ты, ну возьми шарф, там же сейчас дождь, холод. Ох, горе мое, горе! Умереть бы мне, чем видеть такое! За что мне это наказание? Слушай, дай хоть телеграмму, что долетел. До чего я дожила! А ведь я так мечтала о твоей свадьбе, и Алия, бедняжка, вчера такая радостная сидела. Тебя околдовали, точно околдовали, да отсохнет рука и язык у той, что тебя околдовала. Подожди же, я плесну вслед тебе водой. Боже, за что же мне такое?...

«А теперь выслушайте некоторые сведения о нашем полете. Наш маршрут пролегает над Дагестаном, Калмыцкими степями, над Поволжьем и средней полосой России. В полете мы будем находиться три часа сорок пять минут с момента взлета. В Москву наш самолет прибывает в шестнадцать сорок пять. Время московское».

- Это же вздор, - сказал человек в очках, с худым длинным лицом. Он сидел рядом с Зауром и углубился в книгу, как только опустился в кресло. Он читал все время - пока самолет взлетал, набирал высоту; не отрываясь от книги, застегнул ремни и отказался от взлетных конфет, разносимых предупредительной стюардессой. Табло погасло, все расстегнули ремни, курили и свободно передвигались по самолету, кто в туалет, кто к знакомым в другом салоне, кто перекинуться шуткой с хорошенькими молодыми стюардессами, и лишь сосед Заура, не отвлекаясь ни на минуту, читал и читал свою книгу, аккуратно обернутую газетой, и вот на втором часу полета резко захлопнул ее, обратился к Зауру настолько уверенно, как будто они были давно знакомы, яростно о чем-то спорили и настал момент поставить точку над «и».

- Это чистейший вздор, - еще резче повторил сосед Зауру...

- Что именно? - с недоумением и не без робости спросил Заур.

- Ну, вот это самое, - брезгливо указал сосед на книгу. - Аббат Берни получил кардинальскую шапку отнюдь не за франко-австрийский договор, а чуть ли не десять лет спустя, когда находился в почетной ссылке. Сын кардинала, собственно, был позолоченной пилюлей. А в начале пятидесятых годов это был «юный министр», как назвал его Казакова. Юный министр, известный до тех пор только своим остроумием.

И Заур выслушал страстную речь соседа, рассказавшего ему подлинную историю французского королевского двора при Людовике XV и доказавшего постыдную некомпетентность авторов книги.

- Сен-Жермен наверняка был шпионом, - говорил сосед с таким видом, словно речь шла о современниках, а может быть, и людях, которых он знал лично. И Заур гадал, с кем он имеет дело - с маньяком, страдающим навязчивой идеей, с чудаком, помешанным на французской истории XVIII века, или с ученым, углубившимся в суть проблемы. В любом случае это был искренне взволнованный и глубоко возмущенный человек.

- Да вы не переживайте! Не принимайте все это так близко к сердцу, - только и смог вставить Заур, не понимая, сострил он или проявил нешуточное участие.

- Да как же не переживать? Ведь достаточно заглянуть хоть в фонвизинские «Письма из Франции», чтобы понять, что Сен-Жермен - не столько шарлатан, сколько шпион. Да вспомните вы, как он предлагал Фонвизину золотые горы только за то, чтобы тот отписал в Петербург о его проектах. А Казакова? Зачем далеко ходить? Откройте вторую главу седьмого тома! Уж он-то хорошо знал Сен-Жермена... Но бог с ним, с Сен-Жерменом. Мерзавка Помпадур...

И последовала длинная история королевских фавориток, дворцовых интриг, сокрушительного провала аббата Берни, проблем европейской и собственно французской политики, и Заур вдруг почувствовал, как, загипнотизированный темпераментом собеседника, впадает в какую-то иную историческую реальность и для него становится действительно важным - был ли граф де Сен-Жермен только гипнотизером и гадальщиком или к тому же шпионом и заговорщиком, и увидел, что для этого тщедушного человека, судя по его горящим глазам и срывающемуся от волнения голосу, это не менее важно, чем та реальная и сегодняшняя причина, которая заставляет его лететь в Москву. Уж не едет ли он восстанавливать честь аббата Берни в Москве в самых высоких инстанциях! Может быть, во французском посольстве?

- А какая у вас специальность?

- Я преподаю историю в средней школе, - ответил сосед и снова заговорил о хронологических неувязках пребывания Берни в Париже, Венеции и Риме.

- Вы преподаете в Баку?

- За городом. В Кишлах. Я точно сверил даты по французским первоисточникам.

- А в Москву - в командировку?

- Да, на курсы усовершенствования. Я утверждаю, что, если бы король один раз не послушал маркизу де Помпадур, государственным языком Америки теперь был бы французский.

«Наш самолет пошел на снижение, - раздался из динамика голос стюардессы. - Прошу застегнуть ремни и воздержаться от курения».

И Заур больше не слышал ни доводов своего соседа, ни других голосов и думал лишь о том, получила ли Тахмина его телеграмму.

Уже на верхней ступеньке трапа он ощутил освежающую чистоту московского воздуха после недавно прошедшего дождя. И синева омытого дождем неба нависла над летным полем, по которому они шли к стеклянной галерее аэровокзала, а там, в конце стеклянной галереи, где проходила граница между встречающими и провожающими - с одной стороны, и улетающими и прилетающими - с другой, стояла она - Тахмина, и Заур сразу ее увидел и помахал рукой. Тахмина тоже увидела его, рванулась, но девушка в синем форменном костюме с улыбкой преградила ей путь. Тогда побежал Заур. Он не знал, как добежал эти семь-восемь метров, но уже через несколько секунд Тахмина повисла у него на шее.

- Зауричек, какой ты молодчина, что прилетел, - сказала она.

(И много-много лет спустя, до глубокой старости, вспоминая счастливые и печальные периоды своей жизни, он всегда помнил, что если у него и были счастливые годы, месяцы, недели, дни, часы и мгновения, то самым счастливым, самым-самым счастливым было вот это мгновение в стеклянной галерее Домодедовского аэродрома: он увидел ее издали среди встречающих и помахал рукой, и она увидела его среди прилетевших и хотела рвануться к нему, но ее не пустили, и тогда он побежал к ней, и она бросилась ему на шею и сказала самые простые слова: «Какой ты молодчина, что прилетел».)

- Багаж? - сказал он. - Ты смеешься, что ли? Я гол как сокол. Поехали.

- Нет, - сказала она. - Пока я тут тебя дожидалась, прошлась по лесу, тут рядом с шоссе удивительный лес. Я хочу там пройтись вместе с тобой.

Они сошли с асфальта и углубились в лес, и он хотел поцеловать ее, но Тахмина сказала:

- Подожди, послушай. Слышишь?

Это было почти неправдоподобно, но он действительно услышал. Здесь, по соседству с крупным современным аэродромом, рядом с бесконечным гулом садящихся и взлетающих самолетов, со свистом мчащихся по шоссе автомобилей - в лесу пели птицы.

- Невероятно, правда? - сказала она. - Невероятно! Поют как ни в чем не бывало. И они поют для нас с тобой, Зауричек. - Она обвила руками его шею. - Зауричек, слушай! - Она теперь говорила шепотом. - Наверное, я этого не должна говорить по всем правилам игры или жизни, но я люблю тебя. Больше того, я без ума от тебя. Больше того, я не могу жить без тебя. Никто мне не нужен, кроме тебя. Правда, я всего этого не должна говорить: теперь ты загордишься и задерешь нос. Но это так.

- Тахмина, - тоже шепотом сказал Заур, - и я, наверное, тебе этого не должен говорить, но клянусь тебе - это правда: я без ума от тебя. Я не могу жить без тебя ни дня, ни часа. Я могу сейчас вот умереть от счастья. Или, если ты скажешь, я сейчас выскочу на шоссе и брошусь под машину.

- Глупый, зачем под машину? Слышишь птиц?

- Ага.

- Слышишь, их две. Одна мудрая такая, старая. Она не верит нашей любви. Она знает, что все кончится, и смеется над нами. А вот другая, слышишь, еще юна и проста. Она верит. Верит, что мы с тобой докажем всем - можно еще любить и быть счастливыми. Ведь можно, Зауричек?

Он рассказал ей о дне рождения, гостях, соседях, даже о том, что ему хотят сосватать Фирангиз. Он был настолько опьянен счастьем и верой, что чувство, переполнившее и его и ее, страхует их от всех болей и досад, что не мог представить себе, как это сообщение могло бы огорчить Тахмину. И действительно, только легкая тень пробежала по лицу Тахмины, она по-прежнему счастливо улыбалась и вместе с ним потешалась над его предполагаемой женитьбой, и целовала его, и рассказывала о своей новой работе, и о приезде в Москву, и о вчерашней передаче, и о том, как ее здесь расхвалили. Они вышли из лесу и шли по шоссе к Москве, им хотелось дойти до нее пешком, хотя они и знали, что до Москвы не менее семидесяти километров.

И Заур, уверенный в прочности их счастья, теперь, когда им обоим все стало окончательно ясно и известно и понятно про то, что их связывает, - а это самая настоящая любовь, и здесь никаких сомнений быть не может, - теперь мог расспрашивать ее о чем и о ком угодно, не опасаясь, что ее ответы или умолчания могут причинить ему боль. И он спросил о Спартаке, вернее, он рассказал, какие муки испытал из-за сплетен о ее связи со Спартаком и как он ходил по улицам и звонил ей из автоматов. "

- Глупый, - сказала она, - нашел тоже, к кому ревновать. Спартак - это же дубина. Хоть и умеет делать деньги. Что у меня могло быть с ним? С ума ты сошел, что ли? Просто он встречался с моей подругой, я же тебе говорила, и я несколько раз по ее просьбе действительно звонила к ним. Его мать, очевидно, потом узнала, что это была я, но никаких объяснений у меня с ней не было, тем более - ничего скандального. Да что ты! Стала бы я еще объясняться с ней! Невысоко же ты меня ставишь.

Ему хотелось спросить Тахмину и про других - заведующих складами, цеховщиков, директоров магазинов, о которых говорил Дадаш, но он не знал, как к этому подступиться и стоит ли осквернять такой вечер, и, как бы угадав его мысли, она сама сказала:

- Зауричек, обо мне говорят многое, а теперь именно тебе будут говорить и еще больше. Если догадаются, что мы по-настоящему счастливы, нам этого никогда не простят. И тебе всякое будут говорить. Я хочу, чтобы ты, Зауричек, запомнил: я не святая, пусть на этот счет у тебя не будет иллюзий. Но и то правда, что никого я еще не любила, как тебя, и никому не говорила этого. И потом, если нам сейчас хорошо, Зауричек, разве это не самая главная правда? Есть правда этого дня, когда я увидела тебя на галерее и ты побежал ко мне, правда этой нашей встречи, этого леса с птицами, ведь их не придумаешь нарочно, они есть. Есть вот эта дорога, по которой мы идем к Москве, этот вечер и мы. И нам хорошо как никогда. Это и есть правда. Подлинная, настоящая и единственная. Клянусь тебе, Зауричек.

Они долго шли по шоссе, и машины на бешеной скорости мчались мимо, потом, почувствовав усталость, они сели в пригородный автобус и поехали в Москву вместе с людьми, возвращавшимися с работы, прогулки, рыбалки и ничего не знавшими о том, какая счастливая пара едет с ними.

Они вышли на площади Ногина, спустились к реке и побрели по набережной.

- А вот и моя резиденция, - сказала Тахмина, указывая на освещенную громаду гостиницы «Россия», - живу на западной стороне.

Они миновали гостиницу, Кремлевские стены, прошли под Большим Каменным мостом, мимо бассейна «Москва», добрались до Крымского моста, пересекли двор дома с рекламой Аэрофлота на крыше и вышли на Садовое кольцо.

Они шли под руку и в обнимку, шалея от счастья быть вместе и ощущения свободы в большом городе, где их никто не знал и им незачем было прятаться в машине или уезжать на дальние пляжи. Они сбросили с себя груз забот, среды, условностей, чувствовали себя восемнадцатилетними озорниками, ребячились, здороваясь с незнакомыми прохожими, покупая друг другу цветы и затем даря их первой встречной паре, звонили из автоматов по бакинским номерам и, радуясь столь остроумной выдумке, набрали даже номер Дадаша, и московский абонент долго переспрашивал незнакомое кавказское имя. Они спорили, совпадают ли голоса обладателей одних и тех же телефонных номеров в разных городах. В холле гостиницы они поспорили на деньги - какой из лифтов придет первым. Лифт, на который поставила Тахмина, пришел первым, и Заур отдал ей рубль. Они выстояли очередь в киоск справочного бюро, чтобы узнать адрес самых счастливых людей в Москве, и в ответ на недоумение и раздражение девушки - «справочницы» назвали себя. Они вошли в тир, Заур стрелял и выиграл духи «Быть может», которые подарил Тахмине. Они передали привет продавщице мороженого от ее знакомого - дяди Миши, дважды перешли улицу в неположенном месте и на третий раз попались. Милиционер оштрафовал их и, когда Заур покорно заплатил рубль, выписал квитанцию, и это поразило их, не привыкших к такому в своем городе, а когда Тахмина, дважды перечитав квитанцию, обнаружила там, помимо подписи старшины Трофимова, еще и дату - 27 октября, она аккуратно положила квитанцию в сумку.

- Вот и квитанция нашего самого счастливого дня, - сказала она. - Дата подтверждена подписью самого старшины Трофимова. Мы сохраним эту квитанцию на всю жизнь как документ единственной нашей вины на свете - неправильного перехода Кутузовского проспекта.

- Договорились, - сказал Заур.

- Пойдем ко мне.

- К тебе?

- Да. Я в номере одна. Где же ты будешь ночевать? Ведь устроиться в гостинице не так-то просто.

- Но ведь меня не пустят к тебе.

- Пустят, - сказала она. - Мы с дежурной уже успели подружиться. Она вчера тоже видела меня по телевизору.

Заур подумал о том, что, хотя они давно уже не были вместе, мысль о близости не приходила ему в голову все это время и даже в лесу, когда они были совершенно одни, но вот теперь, когда она позвала его в свой номер, само это предложение возбудило в нем желание, и все же где-то в глубине души его покоробила ее умелость: и ничего-то ей не стоит договориться с дежурной и пустить к себе мужика. Заглушаемое им, но не погашенное подозрение, что она это делала и до него и без него, могло отравить и весь вечер, и все счастье предстоящей ночи. И опять безошибочным чутьем угадав его мысли, Тахмина сказала:

- Ради бога, только не думай, что я уже практиковалась в этом. Просто я сегодня днем показала ей твою телеграмму и рассказала все как есть, и она меня поняла...

- Подожди, не так, ну, подожди, глупый, я сама сниму, осторожно, порвешь... Ну иди сюда, я так соскучилась по тебе... не туши света... пусть останется... Вот так, мой хороший... любимый... красавец мой, единственный мой, боже мой... с ума сойду... как хорошо, боже мой... Какой ты великолепный, Зауричек, и как ты мог без меня... я не могу без тебя, Зауричек, мой хороший, любимый... ты мое счастье, мой муж... мой хороший...

Она говорила ему самые нежные слова ночи, и самые жгучие, и самые стыдные, а из невыключенного репродуктора звучала тихая музыка и женский голос устало и грустно напевал, а потом, когда они спокойно лежали и курили, Тах-мина сказала:

- Заур, а ты знаешь, что это за музыка?

- Нет.

- Это старинная грузинская песня. Мы любим друг друга под грузинскую музыку.

Ему показалось, что это прозвучало претенциозно, и он сказал:

- А что касается маркизы де Помпадур... И впервые за весь этот день и эту ночь она сказала печально и твердо:

- Вот когда меня не станет и ты ненароком услышишь эту музыку, ты сразу вспомнишь сегодняшнюю ночь и нашу любовь.

- «Когда меня не станет», - передразнил он. - Опять ты за старое. Мы же договорились, что всегда будем вместе.

- Да, конечно. Но, знаешь, все может быть. У тебя могут быть, да и будут, если все-таки смотреть правде в глаза, другие женщины. Но ни с кем, Заур, не будет так. Ну, не может быть, чтобы все точно так повторилось с другой. И чтобы грузинская песня была. Так не бывает. И потому я спокойна.

(Она оказалась права).

- А теперь спи, - сказала Тахмина.


В десять утра он купил билет на бакинский самолет в переходе станции метро «Маяковская». Внизу на перроне они расстались. Тахмина уехала на телестудию. У нее была репетиция днем и передача вечером.

- Встречаемся сразу же после передачи, ровни в девять, у входа на Шаболовке, - сказала она и долго махала рукой из окна вагона метро.

Он не спеша поднялся по эскалатору и вышел на площадь Маяковского. У входа в Концертный зал Чайковского висели большие афиши Греческого театра, вечера устных рассказов Ираклия Андроникова, скрипача Леонида Когана, французской органной музыки и квартета Комитаса.

Заур пошел по правой стороне улицы Горького по направлению к Центральному телеграфу. Он провел бессонную ночь, не завтракал, но не чувствовал ни голода, ни усталости. Он шел по мокрому после утреннего дождя тротуару и в эти часы без нее был так же переполнен ею, ее ночными словами, шепотом, прикосновениями, как и десять минут, час, семь, восемь часов назад. И в шуме проезжающих машин, в говоре прохожих, в выкриках продавца книжных новинок ему слышался голос Тахмины. Он вздрагивал от сходства проходящих женщин с Тахминой. Все красивые женщины осенней московской улицы казались ему чем-то похожими на Тахмину, но ни одна из них не могла идти в сравнение с ней. Он прошел весь маршрут их вчерашнего пути, пытаясь оживить в памяти вчерашние разговоры, и впервые за двадцатипятилетнюю жизнь был полон таким неомраченным, всепоглощающим счастьем. Он впервые узнал, что можно быть счастливым от одних лишь мыслей о любимой женщине, которая только что была рядом и уехала, махая рукой из вагона метро, и они непременно и точно встретятся через несколько часов, и ни с чем не сравнимой радостью станет просто самый факт их встречи. Он будет ждать ее у незнакомых дверей таинственного для него учреждения в чужом городе, и она выйдет к нему после работы, улыбнется ему одному, так же, как она улыбалась с экрана, но теперь она улыбнется не всем и не по обязанности, а только ему, Зауру. И возьмет его за руку, и одно это прикосновение будет полно нежности и счастья. Он почувствует это счастье, ощутив на своем плече ее склоненную голову, легкое щекотанье ее длинных волос, брошенных на лицо ему ветром, ее пальцы, скользящие по его руке... И будет счастье пронзительного ощущения, когда она случайно, а может быть, и не совсем случайно, прижмется к нему в давке метро, в уличной толпе. И в нем звучал ее голос, ее смех, то нервно-напряженный, то спокойно-удовлетворенный, то тихий и нежный. В нем звучали ее слова, откровенные, бесстыдные, и робкие, грустные, и ее любовное мурлыканье, и долгие разговоры, и минуты покоя в теплой ночной тишине. Сколько она наговорила ему и о себе, и о нем самом, Зауре, и о разных людях, знакомых и незнакомых, в эту долгую Московскую ночь - больше чем за время всех их летних встреч.

Больше всего она говорила о себе, о своем детстве. Перед глазами Заура вставала апшеронская дача, разноцветные пионерские линейки в последний день лагерного сезона, прощание с летними каникулами и воскресные мугамные концерты в четырнадцать ноль-ноль, когда медлительное и знойное пение растекалось над всем погрузившимся в полдневную летнюю спячку селением и побережьем, и все очарование тихих и печальных дачных вечеров с далеким стрекотанием цикад и одинокими гулкими гудками электричек.

Обо всем этом - о своем детстве, прошедшем на дачах, - она говорила как о далекой потерянной стране. Она рассказывала о сыпучих песках, раскаленных днем - ногой не ступишь, и холодных - в лунные ночи, когда она перепрыгивала между кустами винограда и боялась наступить на притаившуюся змею, серебристую под серебряным сиянием луны и слившуюся с серебристыми песками. Сколько легенд о змеях, влюбленных и преследующих жертву своей любви, наслышалась она от соседских детей! К ним она и ходила по вечерам на соседнюю дачу, к своим друзьям - девочкам и мальчикам, и они весь вечер играли в домино, в лото, в названия городов или рассказывали друг другу страшные истории, а потом, уже поздним вечером, возвращаясь к себе, она сладко замирала от страха - боялась причудливых теней летней ночи, которые и пугали, и завораживали. И на цыпочках пробиралась к своей постели под большим пологом от комаров и, стараясь не разбудить спящего отца и бабушку, еще долго лежала с открытыми глазами и смотрела на небо, усеянное крупными звездами, а издали, из Дома отдыха нефтяников, еще доносились звуки музыки и всегда напоследок заводилось танго «Утомленное солнце нежно с морем прощалось». Танго, которое именно из-за этих вот детских воспоминаний она и сейчас не может слушать спокойно... А там танцевали взрослые парни и девушки, старше ее, может быть, всего на десять - двенадцать лет, но тогда эта разница (как и сейчас, но в обратном измерении) казалась ей бездной. Это был таинственный, манящий и прекрасный мир взрослых - мир вальсов и танго, прогулок под луной парами в сторону моря, мир любви, встреч и расставаний, и ей было сладко от мысли, что для нее он еще впереди. И хотя никто из ее сверстников ей не нравился, она представляла себя танцующей в обнимку с неким красивым и высоким парнем, голубоглазым и непременно одетым в рубашку «апаш». Причем именно под музыку этого танго. Она представляла себе и этот танец во всех подробностях, и долгую прогулку по берегу, а потом и на парусной лодке по морю. Тахмина не помнила свою мать, но в эти летние ночи она порой и ее воображала по старым, выцветшим карточкам, хотя уже и не верила, как в раннем детстве, что произойдет чудо и окажется - мать ее не умерла, а жива и явится к ней.

Повзрослев, Тахмина поняла бесповоротность смерти матери и все же любила представлять ее живой, но уже не в будущем, а в прошлом. И ей представлялось, как мама, когда была совсем еще юной, и отец - тоже юный, только что познакомились, и танцевали на берегу это самое танго, и так же серебрилась в море лунная дорожка. И Тахмина воображала, как им должно было быть хорошо и счастливо вместе в летние звездные ночи, и сердце ее сжималось не своей, а чужой тоской, и она не умом и логикой, а ранней догадкой сердца понимала горе отца, который так рано потерял любимую жену. Об этом маленькая Тахмина никогда особенно не задумывалась, она скорее чувствовала печаль, вызванную тем, что они сами - танцующие - сознавали обреченность этого танго, этой летней ночи, обреченность в бы строп о входящем времени.

Она, конечно, тогда не понимала и не могла бы объяснить свои ощущения, но в этой чужой тоске, гложущей ее, была своя сладкая истома - ожидание собственного счастья, и бег времени, неумолимо отсчитывающий для других быстротечность их счастья, для нее означал влекущую даль будущего.

«У меня, в общем, всегда была дурацкая, как я сейчас понимаю, способность переживать ощущения других людей, - говорила Тахмина. - Пойми меня правильно, я не говорю о понимании чувств других людей, не о чуткости к другим, а именно о том, что в меня как бы вселялись их чувства и ощущения. И это сохранилось до сих пор. Я, например, могу видеть сны других людей. Не других людей во сне, а сны других людей. И я, представь себе, оказывается, способна отдавать свои сны другим. Об этой своей способности я узнала совсем недавно. Мне часто снятся белый лиман и красные корабли, и я как-то рассказала этот свой сон одному человеку, и, представь себе, на следующее утро он мне говорит, что видел точно такой же. Ну, я бы не поверила, но он слово в слово описал именно то, что вижу я». - «Это, конечно, был мужчина?» - спросил Заур. «Ты опять за свое? При чем тут мужчина или женщина? Ты что, теперь меня и к снам будешь ревновать?»

Потом она говорила о Манафе, стараясь подчеркнуть в нем какие-то привлекательные черты, стараясь чем-то оправдать и объяснить его, и все же в каждой ее фразе чувствовались неприязнь и презрение. «Слишком много связывает нас, чтобы все так легко можно было бы порвать», - сказала она, и Заур с болью понимал, что через несколько дней она опять будет с Манафом под одной крышей, но боль от этой мысли перехлестывало ощущение счастья: зато сейчас, в эти минуты, они с Тахминой вместе, совсем одни и совсем рядом, и есть еще завтрашний день и завтрашняя ночь.

Тахмина говорила о своей соседке Медине, и Заур ревновал к другой ее жизни, неизвестной ему, к ее общению с соседями, с незнакомым ему кругом людей, к тому, что у нее есть близкий человек - Медина, о которой она говорит с таким теплом, с которой она делится самым сокровенным, не опасаясь, что та может «предать меня, как множество других женщин, да и мужчин», которые лишь прикидываются друзьями, а норовят нанести удар в спину. Он ревновал ее даже к Медине, которую видел лишь раз, в день своего рождения, когда она принесла ему подарок Тахмины, но и это мгновенное чувство захлестывалось ощущением счастья, оттого что даже близкая подруга, способная заменить ей всех друзей, не может заменить Заура и что он, Заур, знает о Тахмине больше, чем знает даже такая близкая подруга.

Разговор переходил на сослуживцев по издательству и по телевидению, говорили о Дадаше, о том, какой это все-таки неприятный и скользкий человек, о Неймате, который всегда казался таким тихим и безликим, но однажды чуть не в четыре часа утра позвонил ей, Тахмине, - нет, нет, отнюдь не для объяснения в любви, а чтобы излить душу, - нет, нет, он не был пьян, просто накипело у человека, и вообще никогда не следует судить о людях по внешним, поверхностным впечатлениям.

Говорили и о Спартаке. О том, что Спартак, конечно, прикрывается именем, авторитетом, заслугами отца, чтобы выходить сухим из воды, но обделывает свои делишки сам и в результате настолько богат, что может содержать и отца, и мать, и даже сестрицу-красавицу с ее будущим мужем и детьми. «Кстати, у тебя есть шанс, женившись на его сестрице, безбедно прожить всю свою будущую жизнь. Ну, хорошо, хорошо, не злись, я пошутила. Во всяком случае приданое он за ней даст что надо, а в будущем станет одаривать своих племянников и племянниц по-царски. А кто у него будет - племянник или племянница? Кого ты хочешь - мальчика, девочку? Ну, хорошо, хорошо, молчу, больше ни слова. Ты-то ревнуешь меня ко всем, а я не могу раз в жизни поревновать к твоей нареченной, к твоей будущей семье, детям. Хорошо, все, все, ни слова, молчу, молчу... А Спартак, он так обнахалился, что открыто сорит деньгами направо и налево. Когда он приезжает в Москву, то занимает в гостинице обязательно «люкс» и однажды очень разозлился, когда узнал, что никак не может остановиться в своем любимом пятикомнатном «люксе» с двумя ванными, так как в это время там проживал архиепископ Макариос». - «А откуда ты все это знаешь?» - «Сам рассказывал. Конечно, он ужасный брехун и все преувеличивает, но нет дыма без огня. Ты вот, например, можешь без командировки, без блата, без знакомств получить номер в московской гостинице? Нет! А он может! А все отчего? Деньги, милый мой, деньги!» - «А откуда у него столько денег?» - «Я же тебе говорила: он цеховик». - «Ну, знаешь ли, все они плохо кончают». - «Верно, он тоже попадется рано или поздно. Но у него и на этот счет есть своя философия. Да, да, представь себе, философия: пока я молод, надо жить, веселиться, иметь побольше денег, костюмов и баб. А там - хоть потоп». - «Не слишком свежая мысль». - «А я разве говорю, что свежая? Все это старо как мир и потому, наверное, как мир, долговечно. И еще он говорит - это уж его собственный афоризм, - что у мужчины должны быть две заботы: как завести новую любовницу и как избавиться от старой...» - «А ты, я вижу, довольно подробно осведомлена о его образе жизни и образе мыслей». - «Зауричек, - сказала она удивленно, - ну неужели ты настолько глуп, что можешь ревновать меня к нему?» - «Нет, я просто не могу поверить, что в отношении к такой красивой женщине, как ты, он не проявил одну из этих двух своих забот». - «Спасибо. Ты даже допускаешь, что он заботился о том, как избавиться от меня?» - «Нет, надеюсь, в отношении к тебе у него была иная забота. Не могу поверить, что он не бегал за тобой». - «Ну конечно же бегал, да еще как. Чего только не обещал! Но какой он ни есть, а скоро понял, что я - не тот случай и меня всем этим не возьмешь. Кольца, серьги, шубы - разумеется, все это обещалось - не произвели на меня впечатления. Тогда... О боже мой, - она расхохоталась, - он вздумал читать мне стихи. Спартак - и стихи... Вот умора! Но это было, конечно, незабываемое впечатление...» - «Ну, и?» - «Что ну и...? Результат был тот же. И когда он понял, что ничего не выходит, он стал просто волочиться за мной везде и всюду. Старается почаще попадаться на глаза и ждет своего часа. Не знаю, каким образом он узнаёт, когда Манаф в отъезде. Подкатывает к нашему дому и оставляет свою машину прямо у парадного. И машина стоит там иногда до поздней ночи, иногда - до утра. А сам уходит неизвестно куда. Может, домой, спать. Знаешь, как в известном анекдоте о гареме: владелец гарема каждой из своих сорока жен говорит, что он у другой, а сам уходит к себе и спокойно ложится спать в одиночестве». - «А зачем?» - «Что зачем? Зачем владелец гарема это делает?» - «Нет, зачем Спартак оставляет машину у твоего дома?» - «А очень просто, он же довольно-таки известная личность в городе, и машину его знают. И меня знают. Знают, где я живу. Вот, пожалуйста, его машину видят у моего подъезда, да к тому же когда мужа нет. Пусть думают кто что хочет, он ни при чем, не он распускает слухи!» - «А почему ты не прекратишь это, не скажешь ему?» - «Я тебе уже говорила, Зауричек, мне наплевать на все, что обо мне болтают. Я считаю, что у человека должна быть своя мораль и ответственность перед ней. А он просто дурачок. Тешится, ну и пусть...» - «И ты, несмотря на это, поддерживаешь с ним отношения?» - «Ну, какие отношения, просто иногда он бывает полезен: достанет что-нибудь... Например, эту твою зажигалку достал он».

Заур вспомнил, как на дне рождения Спартак глядел на зажигалку, и лишь теперь понял, в чем было дело. Его передернуло.

«Если бы я знал...» - «Только, пожалуйста, без благородного негодования! Он достал, а я заплатила за нее свои кровные деньги. Хотя он и не хотел брать денег. Вообще справедливости ради надо сказать, что он не скуп». «Еще бы, - подумал Заур, - когда имеешь столько дурных денег, можно не скупиться, особенно для хорошенькой женщины». Все-таки его раздражало и их знакомство, и то, что о нем, о его дурных деньгах и широте замашек она говорила без возмущения. Заур знал, что никогда не сможет, да и не захочет быть таким, но ему хотелось тоже быть богатым и щедрым и делать дорогие подарки Тахмине. Он думал и о том, что, в отличие от Спартака, всецело зависит от родителей и не сможет противопоставить его эффектным жестам ничего, кроме постылых трюизмов о честности, порядочности... И при этом он был счастлив, что ни вся эта мишура, ни возможность удовлетворить любую прихоть женщины, ни «люкс» архиепископа Макариоса, ни шуба, ни кольца, ни даже стихи не принесли Спартаку успеха у Тахмины и Тахмина любит его, Заура, ничем не примечательного и такого заурядного. И он мысленно отметил, что даже имя его присутствует в слове «заурядность».

Об этом своем открытии он хотел сказать Тахмине, но она уже говорила о Мухтаре Магеррамове, режиссере телевидения, замечательном человеке и настоящем друге, и, в ответ на скептические реплики Заура, требовала, чтобы, ради бога, он не ревновал к нему, потому что тут действительно ничего нет, хотя и там, со Спартаком, ничего нет и не могло быть, но там, по крайней мере, были поползновения с его, Спартака, стороны, а Мухтар никогда даже намеком не выказывал ей каких-либо чувств, кроме чисто дружеских, а впрочем, чужая душа потемки, и, может, он втайне и влюблен в нее. Во всяком случае, Мухтар - большая умница и очень одаренный человек, и она Заура обязательно с ним познакомит, кстати, ведь он сейчас здесь, в Москве. Это настоящий друг и в беде, и в радости. Друг, который по первому зову примчится в любой час дня и ночи, на любое расстояние, чтобы помочь. У него, правда, и свои проблемы: он не смог вполне проявить себя, хотя и довольно известен. Вот даже здесь, в Москве, она видела, как к нему относятся, знают его, уважают, зовут на настоящую работу. Удивительно способный человек.

Заур думал о том, что вот его, Заура, никто, кроме друзей, соседей, родственников, сослуживцев и парикмахера Самсона, не знает ни в Баку, ни тем более здесь, в Москве... И не талантлив он решительно ни в чем, не только в искусстве, но даже и в своей профессии, и как это, в сущности, обидно: вот ведь с каким восхищением Тахмина говорит об этом Мухтаре Магеррамове... И все-таки он, Заур, несмотря на бездарность, счастливее Мухтара Магеррамова, потому что именно его, Заура, а не Мухтара Магеррамова с его тайной молчаливой любовью и не какую-либо другую знаменитость полюбила Тахмина.

А Тахмина все щебетала; она говорила о людях, всем известных, малоизвестных и вовсе неизвестных, но заслуживающих известности, о талантливых и умных, упорных и трудолюбивых, занимающих большие посты, и ловких и умелых, она говорила о людях, добившихся всего самостоятельно и независимых во всем, а Заур не принадлежал ни к одной из этих категорий, и каждый пример был уколом его самолюбию, - и все-таки он был счастлив, когда после всех этих разговоров Тахмина закрывала глаза и шептала ему: «Ты мой любимый... милый... ты лучше всех... ты самый хороший...»

И ему хотелось сейчас, после пяти часов бесцельного хождения по Москве с постоянным ощущением в себе Тах-мины, ее голоса, рук, неповторимого запаха, рассказать кому-нибудь о своем счастье, о своей любви, о ней, Тахмине. Ему остро хотелось поделиться своим ощущением счастья. Ему казалось, что после того, как он узнал силу своей любви, он может рассказать о ней даже матери и отцу, и они его поймут, ибо чувство такого накала не может не найти отклика. Они поймут, что он счастлив, а это самое главное, и мешать этому грех. Ему даже хотелось (правда, он подумал об этом не без иронии) поделиться своей радостью с семьей Муртузовых - с Алией-ханум, с самим Муртузом Балаеви-чем - и рассеять, как ему казалось, искреннее заблуждение Алии-ханум о Тахмине и ее отношениях со Спартаком. Даже о Спартаке сейчас он думал снисходительно-добродушно: черт с ним, пусть у него было и будет сколько угодно денег и баб, только не Тахмина. Заур с нежностью думал и о Фирангиз, о том, какая она в сущности славная девушка, и он даже женился бы на ней, хотя бы для того, чтобы доставить удовольствие ее семье, а может быть, и ей самой, но так уж получилось, что он любит другую, которая старше и Фирангиз, и его самого, и, быть может, не так чиста, но только с ней одной он может быть счастлив...

В девять вечера он был на Шаболовке и прохаживался у телестудии, куда беспрестанно входили и откуда лишь изредка выходили люди. Все они спешили, суетились и о чем-то оживленно спорили. Прождав минут пятнадцать, Заур вошел в здание. В обширном фойе тоже сновали люди, но пройти они могли, лишь предъявив удостоверение. Зауру оставалось только ждать и тоскливо вглядываться в проход откуда должна была появиться Тахмина. В фойе был» страшно накурено, а в углу даже висела табличка «Мест для курения». Под табличкой на полу стояла круглая цинковая коробка из-под пленок, полная окурков. Время от времени к этой коробке подходили судорожно и торопливо затягивающиеся курильщики. Погасив сигарету о стенку, отчего стена была испещрена черно-серыми круглыми пятнами, они бросали окурки в направлении цинкового круга и так же быстро куда-то исчезали.

- Старик, тракт отменяется, главный перенес все на завтра, на десять утра, начальство изъявило желание смотреть, - говорил высокий молодой парень с длинными свисающими усами другому такому же высокому парню с такими же свисающими усами.

Худая девушка, в черном свитере и узких серых брюках, в наброшенной на плечи шубке, выскочила на улицу, кого-то окликнула и вернулась обратно. Другая девушка, в зеленом пальто и в очках, пыталась кому-то дозвониться по установленному здесь телефону.

- Пожалуйста, молодежную редакцию, будьте любезны.

Видимо, в молодежной редакции никто не ответил, потому что, прождав довольно долго, девушка в очках удрученно опустила трубку.

- Вот, пожалуйста, заявки на актеров, - сказала девушка в черном свитере хрипловатым голосом заядлого курильщика, оставляя пропуск у дежурного. - Сейчас подойдут четверо, пусть поднимутся на второй этаж в третью студию.

- Жень, - окликнули девушку в черном свитере из дальнего конца длинного коридора, - срочно в репетиционную!

Девушка в очках снова набрала номер, вновь в фойе выбежал парень с длинными усами и обрадовано бросился к только что вошедшему молодому человеку в меховой куртке:

- Привет, старина, дай сигарету. Какие у тебя?

- «БТ», - ответил молодой человек, протянув пачку, и спросил: - Ну, как тебе?

- Что?

- Феллини.

- Старик, грандиозно. Я очумел, старик. Сцена в туннеле - блистательно по режиссуре.

- Да, конечно, старик, класс. Но все же, знаешь, на мой взгляд, Феллини от барокко пришел к рококо, - сказал молодой человек в меховой куртке, и Зауру от этой последней фразы стало почему-то безумно смешно.

Девушка в очках наконец дозвонилась до молодежной редакции:

- Ир, это я, Юлька! Битый час я здесь торчу, не могу дозвониться до тебя!

И тут он увидел Тахмину. Она шла по длинному коридору, в длинном вечернем платье, в сопровождении трех мужчин и белокурой девушки, которая показалась Зауру удивительно знакомой. Чуть позже он вспомнил, что знает ее по экрану: она была диктором Центрального телевидения. Из мужчин двое, по-видимому, были москвичами, а о третьем, смуглом человеке в коричневой замшевой куртке, он догадался, хотя ни разу не видел его, что это вне всякого сомнения и есть Мухтар Магеррамов.

В вечернем длинном платье Тахмина была ослепительно хороша. Она увидела Заура и ласково, хотя, как ему показалось, несколько сдержанно и даже чуть смущенно помахала ему. Все пятеро остановились у прохода и довольно долго и оживленно болтали. Один из москвичей, видимо, острил, и все громко смеялись его шуткам - Тахмина и девушка-диктор буквально заливались, смеялся и другой москвич, а Мухтар Магеррамов лишь слегка улыбался. Ревниво и пытливо вглядываясь в Мухтара, Заур еще издали увидел в его умных глазах усталость и печаль. Мухтар был довольно молод, хотя и с сильной проседью в волосах и с абсолютно седыми висками. Его плотная фигура была несколько мешковатой. Может, из-за его одежды, чуть ли не намеренно небрежной и неаккуратной: брюки, обвисшие на коленях, замшевая куртка с засаленными рукавами и воротником, кое-как повязанный и съехавший набок галстук.

Лицо у Мухтара было выразительным, даже красивым, но каким-то изможденным. Это не было усталостью одного перенасыщенного работой дня, скорее печатью частых и привычных разочарований. Разочарований не столько острых, сколько неизбежных.

Мухтар Магеррамов, очевидно, принадлежал к тому типу людей, которых ничем не удивишь, - и если, к сожалению, ничем не обрадуешь, то, к счастью, ничем по-настоящему не огорчишь. Люди седеют по-разному: бывает седина как первый снег, бывает и как плесень. Седина Мухтара была пепельной, и, казалось, пепел покрывал не только его волосы, но и лицо с темными кругами под глазами, с глубокими морщинами на лбу и у рта. У него была тонкая линия темных усов, которые очень шли к его белозубой улыбке - получались две параллельно-контрастные линии белого и черного.

Тахмина еще раз, а потом еще раз бегло взглянула в сторону Заура и даже ухитрилась улыбнуться ему, но продолжала стоять в той группе, будто и не думая прощаться. В фойе входили люди, сразу начинавшие протирать запотевшие стекла очков, вносившие на шапках и пальто тонкую пелену холода - морозное дыхание осенней улицы. Они показывали удостоверения и проходили туда, где стояла Тахмина и ее компания и куда не имел доступа Заур. «Тракт, монитор, ПТС, Феллини, Хуциев, Хессин, Главный», - то и дело слышал Заур и терпеливо ждал, когда Тахмина отделится от этого чужого ему мира, который так быстро освоила, подойдет к нему и они опять пойдут по улицам Москвы, по первому снегу, вместе со своим огромным чувством, принадлежащим только им двоим и не доступным никому другому, какие бы удостоверения кто ни предъявлял.

Наконец Тахмина, видимо, решилась. Она стала прощаться, и мужчины поцеловали ей руку, потом обнялась и расцеловалась с белокурой дикторшей и, помахав им, пошла к выходу. Вместе с ней, попрощавшись с москвичами, шел Мухтар.

Они шли к нему, и Заур растерялся от этого непредвиденного и неизбежного знакомства.

- Познакомьтесь, - сказала Тахмина, - Заур, Мухтар. Я каждому из вас столько наговорила друг о друге, что особенно представлять вас, по-моему, не стоит.

- Очень рад, - сдержанно сказал Мухтар, протягивая руку Зауру.

- Я тоже рад, - учтиво ответил Заур.

- Пойдем, - сказала Тахмина и, когда они вышли на площадь, оказалась между ними и обоих взяла под руки.

- Ну, какие у нас планы, куда путь держим? Неизвестно, кому из двоих предназначался вопрос, но первым ответил Мухтар:

- Куда пожелаешь.

- Заур, - сказала Тахмина, и Заур мысленно отметил, что она назвала его полным именем, а не ласкательным, как обычно, - Мухтар приглашает нас на ужин. Ты против этого похвального намерения ничего не имеешь?

Заур что-то буркнул, с трудом скрывая раздражение. Ему так хотелось повторить вчерашний вечер - пошататься по Москве вдвоем. Но это, по-видимому, исключалось, и последний вечер в Москве он должен терпеть присутствие человека, скорее неприятного ему, чем безразличного, да к тому же Тахмина от его имени приглашает Заура ужинать, хотя он сам и молчит об этом. Впрочем, Мухтар сразу же отозвался:

- Да, если у вас никаких дел нет, Заур, давайте посидим где-нибудь.

Что за странная постановка вопроса «если у вас нет никаких дел»?! Какие у него могут быть здесь дела, кроме Тахмины? Н
Рубрики:  Проза

Метки:  

Анар ШЕСТОЙ ЭТАЖ ПЯТИЭТАЖНОГО ДОМА (2)

Пятница, 26 Марта 2010 г. 02:55 + в цитатник
Таня_Ализаде все записи автора  (699x497, 40Kb)
Заур любил своих родителей, причем с годами все больше и больше. Вернее, в зрелом возрасте он любил их так же, как в детстве, - естественной и бескорыстной любовью, и не так, как в определенный период отрочества и ранней молодости. В этот же период, длившийся примерно пять-шесть лет, - он охватывал последние классы средней школы и почти все годы студенчества, - Заур, конечно, тоже любил отца и мать, но это была какая-то иная любовь - с некоторой долей неприязни к их образу мыслей и образу жизни и с очень большой долей потребительского к родителям отношения. Это был период увлечения спортом, джазом, танцами и вечеринками, девочками и шмотками, модными фильмами и рассуждениями о сексуальной свободе. Родители с их кондовыми моральными принципами и консервативными вкусами, с их приверженностью к обычаям и традициям, казавшимися ему нелепыми, представлялись Зауру воплощением всего косного, «мусульманского», как определял он их пристрастие к совершенно разным вещам - индийским фильмам и восточной музыке (отец все свободное от работы время мог крутить транзистор, прислонив его к самому уху, и часами слушать заунывные арабские и иранские мелодии, порой закрывая глаза и причмокивая от удовольствия), к хрусталю, заполнившему коричневый массивный сервант в их гостиной, к скучнейшим приемам с длинными бестолковыми тостами и лихорадочной озабоченностью - как бы кого не забыть и не нарушить ранжир: в каком порядке за кого пить, кого где посадить, что превращало все эти так называемые торжества в мучительную повинность, усугубленную вымученным юмором штатного тамады. Были еще и бесконечные родственники и необходимость поддерживать с ними разговоры на неинтересные темы, была и старая массивная мебель (эта мебель через несколько лет снова вошла в моду, но в те годы казалась символом мещанского благополучия), были и бесконечные пересуды о чьей-то карьере и о сомнительных путях ее достижения, и долгие беседы о том, кто чей земляк и у кого где рука, и перемывание косточек знаменитостей, а то и просто соседей, знакомых, и был прямо-таки религиозный культ научных степеней и так далее и тому подобное. Все это казалось Зауру другим миром - глубоко ему чуждым и ненавистным, и были минуты, когда он еле терпел родителей, не только причастных к этому чуждому для него миру, но и олицетворяющих собой его основные принципы и понятия. Его юношеское неприятие этого мира и порождало беззаботно-потребительское отношение к родителям. «Ничего с вами не станется, если раскошелитесь на новый костюм (пальто, туфли, поездку и прочее) для единственного сына», - в таком тоне предъявлял он свои требования родителям, вернее, маме, потому что с отцом у него были более сдержанные отношения, хотя в конечном счете расплачиваться приходилось отцу. И легкость, с которой удовлетворялись все его большие или малые прихоти, не смягчала его досадливо-высокомерного отношения к родителям, а, наоборот, усугубляла это отношение. Даже ничем не ограниченная щедрость родителей к единственному чаду вызывала в нем скорее ироническую усмешку, чем благодарность. «Что ж, я не пьяница, не картежник, не бездельник и не лентяй», - думал он о себе, искренне полагая, что отсутствие этих пороков уже есть огромное достоинство и чуть ли не милость родителям. И так же искренне он не считал себя избалованным профессорским сынком, а лишь мимоходом признавал, что просто ему повезло чуть больше, чем многим его друзьям и сверстникам. Особенно когда отец, правда после нескольких настойчивых просьб, обращенных лично к нему (и, конечно, не без ходатайства мамы), купил Зауру, только что окончившему институт, «Москвич» - мечту всей его юношеской поры.

В те годы Заур встречался с похожей на русалку девушкой Таней, чемпионкой республики по парусному спорту. Мать, которая непостижимым образом всегда все знала о его увлечениях, относилась к этой связи хотя и не вполне одобрительно, но довольно-таки терпимо. Причем она всегда почему-то говорила о Тане не в единственном числе: «Опять твои Таньки-Маньки звонили».

«Таньки-Маньки» - это и была Таня, которая вдруг неожиданно уехала во Львов и навсегда ушла из жизни Заура. Он вспоминал о ней редко, но всегда с легким, весенним чувством, и как только всплывал в памяти ее образ, синие глаза и длинные распущенные волосы, тотчас в сознании возникали большие белые паруса, несущиеся наперегонки по синим волнам.

Все, чего достиг отец Заура, профессор геологии Меджид Зейналлы, он достиг сам, в трудной и долгой жизненной борьбе. Приехав в тридцатые годы из глухой деревушки, с тремя рублями в кармане единственных брюк, Меджид побывал и разнорабочим на нефтяных промыслах, и грузчиком в порту, даже помощником повара в столовой, одновременно занимаясь на вечернем рабфаке. Не обладая особыми дарованиями, с помощью одной лишь настырности и фантастического упорства, он через семь лет окончил университет и уехал в Ленинград в аспирантуру. Вернувшись в тридцать шестом году в Баку кандидатом наук, он женился на машинистке института, в котором стал работать, коренной бакинке, переселился к жене, в собственный, доставшийся еще от деда дом в нагорной части города. Дом был двухэтажный, верхний этаж сдавался жильцам, а в двух комнатах на первом этаже Меджид с женой Зивяр-ханум, тещей и свояченицами прожил почти полгода, пока через год не получил одну из освободившихся квартир в центре, в которой они и жили до сегодняшнего дня.

Потом была война, и Меджид Зейналлы, лейтенант артиллерии, провел почти год на фронте, после двух ранений был доставлен в Баку (незадолго до того родился Заур), а после выздоровления с группой специалистов-геологов командирован в Иран, где и прослужил до окончания войны. Из Ирана он привез лакированные туфли и шоколад (что запомнилось Зауру больше, чем все остальное из привезенного отцом). После войны Меджид Зейналлы защитил докторскую диссертацию, стал заведующим кафедрой в крупном вузе и получил орден.

В гадании Тахмины одно было правдой: с годами Заур становился мягче. Он стал добрее к родителям, в его отношении к ним оставалось все меньше корысти. И хотя время от времени он бросал матери фразы, вроде: «Ничего, ваших профессорских сбережений не убудет, подкиньте пару кусков», - теперь он это делал даже не без некоторой неловкости и смущения, и, получая зарплату, правда весьма и весьма мало соответствующую его потребностям, он каждый раз брал деньги у родителей как бы в долг, хотя обе стороны знали, что этот все растущий долг никогда не будет возвращен.

Он стал артачиться, когда узнал, что отец внес крупную сумму на строительство кооперативной квартиры для него. Хотя Заура радовала перспектива иметь отдельную и изолированную квартиру, ту самую «хату», которая так часто бывала позарез нужна, он, как человек, живущий сегодняшним днем, представлял ее где-то в очень уж далеком далеке, и потому подобная трата вызывала у него острое сожаление. Во всяком случае, ему казалось, что даже малая часть суммы, внесенной за трехкомнатную квартиру с видом на море, могла бы доставить ему массу приятных часов в настоящем вместо ожидаемого комфорта в столь неопределенном будущем. Он так и сказал матери, но однажды на эту тему с ним заговорил сам отец. Меджид завел разговор в отсутствие матери, и Заура поразила его откровенность.

- Нам, конечно, хотелось бы всю жизнь прожить с тобой вместе, - сказал отец. - Но какой смысл скрывать? У твоей матери тяжелый характер. Она никогда не уживется с твоей будущей женой, будь твоя жена хоть самим ангелом. А тебе уже пора думать о собственной семье. Во всяком случае - к тому времени, когда будет готов дом: скорее всего через год, полтора. Ну, и защитишься ты к тому времени.

Заура поразила не только откровенность, с которой говорил с ним отец, редко говоривший на эти, да и вообще на любые темы, но и то, с какой точностью он распланировал всю его, Заура, жизнь, точно так же, как много лет назад распланировал свою собственную жизнь и расчертил ее точный график: учеба, диссертация, женитьба, квартира, ребенок, диссертация. Правда, вот беда, иногда бывают непредвиденные обстоятельства, как, например, вторая мировая война. Но даже и она, два ранения не могли сбить отца с намеченного раз и навсегда пути движения от одной цели к другой, того самого движения, которое теперь должно быть продолжено его сыном, а потом, даст бог дожить, и внуками.

После ужина, когда отец ушел в свой кабинет, а Заур собрался почитать, Зивяр-ханум вдруг сказала:

- Послушай, до меня дошли кое-какие слухи.

- Какие же? - равнодушно спросил Заур, просматривая «Неделю».

- Тебя часто видят с одной особой.

- Какой особой? - спросил он, отложив газету и желая оттянуть время.

- Такой - по имени Нармина, Тахмина, ну, работает в вашем издательстве.

Он почувствовал, что краснеет, и оттого, что он это чувствовал, краснел еще больше, стал пунцовым, у него загорелись уши.

- Ну и что? - все-таки выдавил он.

- Хорошо, что ты еще краснеть не разучился. А ну посмотри мне в глаза.

Он неловко улыбнулся и посмотрел матери в глаза.

- Так это правда, что ты возишь ее в своей машине по всему Апшерону?

«Какие подробности! - подумал он. - Боже мой, что за город!»

- Ты что, не знаешь, что от людских глаз ничего не скроется? А она ведь замужняя женщина, ты об этом подумал? Это не твои Таньки-Маньки.

- Кто это сплетничает тебе? Что, своих дел не хватает?

- Послушай, ты уже не маленький. Ты взрослый мужчина, и я никогда в твои дела не лезла. Но теперь предупреждаю: пока отец не узнал, прекрати немедленно и окончательно.

Сама постановка вопроса возмутила его, но он промолчал. Наверно, Зивяр-ханум тоже надо было кончить на этом. Тогда, может быть, все пошло бы иначе. Но Зивяр-ханум была слишком рьяной хранительницей раз и навсегда установленных правил, слишком бакинкой, наконец, чтобы сдержаться и не добавить те самые слова, которые оказались решающими.

- Теперь за тебя взялась? - с нескрываемым отвращением сказала Зивяр-ханум. - Со всем издательством перекрутила, теперь и до тебя очередь дошла?!

Он вспыхнул и встал.

- Хватит, - сказал он. - У меня ничего с ней нет, а тебе нечего повторять бабские сплетни.

Наверное, он сказал это очень резко, слишком взволнованно, мать насторожилась и поняла то, чего он и сам еще не сознавал и, может быть, даже еще и не чувствовал. Каким-то материнским и женским чутьем она уловила серьезность их отношений, когда они еще и не были сколько-нибудь серьезными и что-то важное для него означающими.

- Сплетни! - с издевкой произнесла она. - Хороши сплетни! Только такого зеленого дурачка она может убедить в том, что все - только сплетни. Весь город знает о ее похождениях.

- Весь город? Что, в вечерней газете, что ли, было напечатано? Так там всякое печатают. Однажды даже про дерево-людоеда написали, - натужно сострил он, злясь на собственную глупость и на то, что ничего более существенного и твердого не смог ответить.

- В газете не в газете, но все знают о ее поведении. Да она и не особенно разборчива. Этот, как его... ну, главным работает у вас, старик, как его, ну, с бородавкой на носу...

Заур знал, кого она имеет в виду, но и под страхом смерти он не произнес бы имени Дадаша.

- Дадаш-муаллим, - вспомнила мать сама. - Стыд какой! Молодая, муж молодой. И бабенка смазливая, - это было первым и единственным комплиментом, которым мать когда-либо удостоила Тахмину, - а поди же, с кем путается, со стариком уродливым...

- Значит, не то плохо, что путается, а то плохо, с кем, - попытался еще раз сострить Заур.

- Ты мне зубы не заговаривай. С кем она путается, это дело ее и ее мужа-дурака - пепел ему на голову, что такую жену держит. А вот тебя пусть не трогает, а то я ей такое устрою, что не рада будет. Глаза ей выцарапаю, - серьезно и спокойно добавила Зивяр-ханум, и Заур, зная нрав матери, подумал, что это не пустые угрозы.

Он решил прекратить разговор и сказал:

- Да брось, мама, ради бога. У нас чисто дружеские отношения. Ну, пару раз подвозил на машине. Что в этом такого? Мы же вместе работаем. А если ты так волнуешься, обещаю, что больше сажать ее в машину не буду. Пускай добирается на общественном транспорте. - И хотя Заур говорил в обычной своей полуиронической манере, сводя все к шутке, он ощутил какую-то неловкость за эти слова, какую-то вину перед Тахминой и, пытаясь как-то компенсировать свое маленькое предательство и тем самым хоть немного оправдаться перед собственной совестью, добавил: - А что касается Дадаша, клянусь тебе, все это чистое вранье. Ничего между ними никогда не было. Я точно знаю.

- Откуда ты-то знаешь? Сама, что ли, сказала?

- Нет, просто я работаю там же и кое-что знаю. Это чистейшая ложь.

Но Зивяр-ханум не желала сдавать позиций:

- Да только ли Дадаш? Вот и наш сосед крутил с ней года два назад.

- Какой сосед? - спросил Заур, и все в нем похолодело.

- Да сын Алии, Спартак. Алия мне рассказывала. Говорит, прохода парню не давала. От телефонных звонков покоя не было. Ночью, рано утром! И откуда звонит-то? Из дому, что ли? При муже... Эх...

Заур чувствовал, как все в нем немеет, наливается какой-то мертвенной тяжестью, и единственным его желанием становится сейчас же увидеть Тахмину и либо опровергнуть слух, либо, подтвердив его, положить - тогда уже совершенно бесповоротно - конец их отношениям. И он уже не слышал слов матери, которая все говорила и говорила о том, как наконец вмешалась Алия, но, в отличие от нее, Зивяр-ханум, не с сыном решила этот вопрос (он у них тоже не сахар, шалопай порядочный), нет, Алия имела дело с самой стервой: позвонила ей и пообещала вырвать все волосы до единого. Тем более что у нее, говорят, и волосы-то не свои, а парик...

И Заур, будто издали слыша это и воспринимая нелепые слова и угрозы не фигурально, а в самом прямом смысле, представлял Тахмину с вырванными Алией-ханум (и Зивяр-ханум) глазами и волосами, о которых он доподлинно знал, что они у нее свои...

- Я выйду пройдусь немного, - только и сказал он. Из первого же автомата он позвонил Тахмине.

- Слушаю, - ответил бархатный баритон Манафа, мужа Тахмины.

Заур повесил трубку.

Был уже поздний вечер. Он бродил по городу и еще два раза звонил и каждый раз бросал трубку, услышав голос Манафа. Конечно, он мог поздороваться, назвать себя и попросить к телефону Тахмину: в конце концов они работали вместе и знали друг друга не первый месяц. Но ему было крайне неприятно говорить с Манафом, просить его позвать Тахмину, потом, зная, что Манаф рядом, выяснять с Тахминой отношения.

И он все бродил и бродил по городу, нервничая и успокаивая себя, и часа через полтора пришел к утешительной мысли: «Хорошо, допустим, Спартак. И даже Дадаш. Мне-то какое дело? Во-первых, все это было до меня. Во-вторых, я что? Блюститель ее чести, что ли? А в-третьих, ведь и я был с ней. Вот если бы не было нашей близости и она строила из себя недотрогу, а потом я узнал, что она была с другим или с другими, был бы повод для волнений. А так - чего я раскипятился? Нам было хорошо вместе? Факт. Она красивая, очень красивая женщина! Тоже факт. Что страшного в том, что она нравится мужчинам, а они, если не добиваются успеха, и скорее именно поэтому, начинают трепаться?»

Из всех его мыслей последняя была самой приятной. Конечно, Тахмина не была скромницей в минуты их близости, и это его настораживало, но ведь в конце концов она была замужем не первый год, а женщина больше всех учится этому у мужа или совместно с мужем. «Конечно, мне все равно, с кем она была и была ли с кем-нибудь до меня, - думал Заур. - И все же... только не Спартак!» Слишком неприятен был он Зауру еще со времени детских игр и драк, когда Спартак постоянно дрейфил, ябедничал и продавал их. «Ну, конечно, - думал Заур, - Алия-ханум просто врет. Как могла Тахмина, королева, умница, звонить и навязываться этому подонку Спартаку? И конечно же сам Спартак бегал за ней и, ничего не добившись, распустил язык, что, как известно, на более солидном и высоком уровне делал и Дадаш». Она же объясняла ему, и он поверил ее словам, убежденный не только логикой рассудка, но по-своему еще более верной логикой их близости. Ему хотелось, чтобы она так же ясно и определенно рассказала ему о Спартаке, рассеяла и эти его сомнения. В последний раз он позвонил в двенадцать ночи и, вновь услышав уже полусонный голос Манафа, бросил трубку.

Возвращаясь домой более или менее успокоенный, он думал о том, как действительно все странно: вот сейчас он слышал сонный голос ее мужа. Наступила ночь. И у них, наверное, уже темно. Они под одной крышей - Манаф и Тахмина, а может быть, и под одним одеялом. Вот сейчас они, может быть, занимаются любовью и Тахмина так же закрывает глаза, как с ним, Зауром, но это его, Заура, мучает гораздо меньше (хотя и мучает все же), чем ее предполагаемая связь в прошлом со Спартаком.

Накрапывал дождь, и Заур, направляясь домой, принял неожиданное решение: узнать у Дадаша телефон Тахмины на ее новой работе. Он вспомнил смешную и странную историю, которую рассказывали ему и Дадаш и Тахмина и которая стала почти легендарной в издательстве: как однажды глубокой ночью к Дадашу позвонил Неймат и спросил у него, какого цвета глаза у Тахмины.

«Нет, я не буду звонить Дадашу ночью, чтобы не повторять Неймата, - решил Заур. - Спрошу завтра утром, на работе».

На следующий день он долго не мог подойти к Дадашу - у того все время торчал народ. Когда он зашел в первый раз, он увидел за бывшим столом Тахмины смуглую девушку с волосатыми ногами и понял, почему все мужчины в отделе, ходят с похоронными физиономиями, небритые и в несвежих рубашках.

Перекинувшись несколькими словами с Нейматом, он ушел. Заглядывал еще два раза. И только в обеденный перерыв застал Дадаша одного. Тот, расстелив на столе лист белой бумаги, ел курицу. Стояла еще довольно жаркая погода. Капли пота на его лице смешивались с каплями жира, стекающего с курицы...

- А, Заур, заходи, угощайся, - сказал он.

- Нет, спасибо, я ел, - ответил Заур, переведя глаза с Дадаша на его пухлый раскрытый портфель, и уселся за соседний стол.

- Ты ко мне? - еле выговорил Дадаш набитым ртом.

- Да, - сказал Заур, - вы случайно не знаете телефона Тахмины на новом месте?

- Знаю, - сказал Дадаш, вытащил засаленную записную книжку, полистал и сказал номер телефона. Заур не стал записывать, он запомнил его на всю жизнь так же, как номер ее домашнего телефона.

Разговор был исчерпан, он узнал то, за чем пришел, узнал без свидетелей, а значит, и кривотолков, и теперь можно было уходить. Но Заур замешкался и, чтобы как-то оправдать задержку, неожиданно для самого себя спросил:

- А почему она ушла отсюда?

Дадаш долго прожевывал кусок, пока оказался в состоянии говорить. Но и прожевав и проглотив его, прежде чем ответить, долго и укоризненно качал головой.

- Эх, беда с этой девкой! И всю жизнь она вот так будет мотаться. Искать то ли себя, то ли... нового любовника, - с неожиданной резкостью заключил Дадаш и уже спокойнее добавил: - Старая любовь, наверно...

- Какая любовь? - ошеломленно спросил Заур.

- А этот самый, как его там, Магеррамов Мухтар. Режиссер на телевидении. Я не знаю, что там у них было и когда, но это он ее туда сманил. Диктором, говорит, будешь. Ей-то, с ее университетским дипломом! Философ как-никак и вдруг - в дикторы. Чего ради, спрашивается? Чем ей здесь плохо было? И зарплата хорошая, и гонорар подбрасывали. Приходила когда хотела, уходила когда хотела...

Заур чувствовал затаенную, но крепкую обиду в словах Дадаша. Неужели он в самом деле любил Тахмину и не может простить ей вероломства? Что в нем говорит - злость, ревность или просто старческая обида, брюзжание на непутевую девчонку, отцовское недовольство шалостями избалованной капризницы? А может, все вместе? И кто такой Магеррамов? Это еще что за явление? Старая любовь! Не о нем ли говорила Тахмина, когда упомянула, что ее пригласил на телевидение старый приятель? Приятель! Везде у нее приятели. Ну и женщина!

Дадаш закончил есть и заворачивал остатки курицы в бумагу, когда Заур, вставая, чтобы уйти, вдруг услышал:

- Заур, сынок, я хорошо знаю и уважаю твоего отца. И ты мне как сын. Не обижайся на меня, но я по-отечески хочу посоветовать тебе. Ну, как дядя твой. Не связывайся с этой женщиной.

От неожиданности Заур растерялся: «Ах вот даже как! Значит, слухи уже распространились! Права мать, ничего в этом городе не скроешь».

Тогда, выходит, Дадаш говорил ему о Магеррамове, о ее старой любви, уже зная... Тогда, может быть, это сознательный удар, месть удачливому сопернику?

- Тахмина - опасная женщина, - продолжал Дадаш. - Поверь мне. Я понимаю все: она красива, обаятельна, а ты парень молодой. Но она - хищница! Учти, она съест тебя с потрохами.

- А я думал, вы к ней хорошо относитесь. - Заур влил в эту фразу все ехидство, на какое был способен.

Дадаш вспыхнул, но, как всегда, сразу взял себя в руки и ответил спокойно:

- Да я и сейчас к ней неплохо отношусь. Мне просто жаль ее. В ней много хорошего. И человек она способный. Но сама себя погубит - своей необузданностью, пренебрежением к любым нормам и принципам.

«А когда ты, старый хрыч, и к тому же женатый, лез к ней - что это было, проявлением твоих норм и принципов? Да к тому же она была твоей подчиненной!» - подумал Заур, но смолчал.

- Она абсолютно неразборчива в связях, - говорил Дадаш. - С кем только она не путалась: с заведующими базами, с директорами магазинов, со следователями, прокурорами, цеховиками, фарцовщиками и бог еще знает с кем! И все ради какой-нибудь тряпки, кольца или шубы...

Заур чувствовал полную беспомощность перед этим мутным потоком обвинений, но ничем, кроме голых эмоций, ни одним фактом, ни одним доводом не мог опровергнуть Да-даша, опирающегося на какие-то ему, Дадашу, хорошо известные основания. Всплеск негодования только выдал бы наивность и идеализм Заура, его неравнодушие к Тахмине, а ему не хотелось выглядеть в глазах этого обожравшегося курицей и служебными успехами многоопытного деляги желторотым юнцом, рыцарски защищающим честь своей дамы. Кроме всего прочего, он не был до конца уверен, что Дадаш лжет. Память подсказывала ему бесконечные упоминания Тахминой самых разных имен, ее манеру говорить о людях: «Как, ты не знаешь его? Да это же лучший дамский парикмахер в Баку!» И обшиваться она должна была только у лучшего портного в городе, и снимал ее только фотограф экстра-класса, с дипломами международных конкурсов... Она, конечно, любила пошиковать, и ее страсть к роскоши - не такая уж выдумка. А с роскошью были связаны и лица, преимущественно мужского пола, которые ей эту роскошь обеспечивали, и, надо полагать, небескорыстно.

Второй раз за сутки он слышал о Тахмине такое, и оно отдавалось в нем непонятной ему самому глухой болью. Ведь и до их близости он слышал о ней всякие пересуды, и, откровенно говоря, сплетни о ее доступности и были одной из причин его, Заура, желания с ней сблизиться. Но тогда они никак не трогали его, а теперь боль не проходила даже от мысли, что между ними, наверное, все кончено, и как хорошо, что он узнал о ней столько плохого именно сейчас, когда все уже в прошлом...


Человек за рулем обживает город точно так же, как свой дом, квартиру, комнату. Человек за рулем живет жизнью городских улиц, как квартиросъемщик - нуждами своего жилья. Здесь вчера перекрыли дорогу; здесь с прошлой недели - объезд; здесь у нового забора появился знак левостороннего движения; здесь наконец-то поставили светофор; а этот вот люк все еще не закрыт; осторожно, здесь за поворотом ухабы... Все это такая же реальность существования автомобилиста, как испорченный кран, отключенный газ, неисправный телефон, протекающая крыша - для жителя городских домов. И подобно тому как человек, привыкший к своей комнате, ориентируется в ней впотьмах, знает, где что, так Заур знал город, вернее, его автомобильное пространство, на ощупь, мог ехать с закрытыми глазами и попасть куда угодно. Конечно, он ездил не с закрытыми глазами, а следя за светофорами, движением пешеходов и транспорта, но, зная город, он мог ехать, думая за рулем о чем угодно, только не о маршруте.

А думать он мог сейчас только о Дадаше, о дневном разговоре с ним. «Ах ты подонок, стукач поганый! Заведующие базами, цеховики, директора магазинов», - как пульс, билось в его мозгу, и самое скверное, не было никакой уверенности в том, что Дадаш лжет. Заур уже начал привыкать к тому, что Тахмина существует как бы в двух реальностях - в знакомой и незнакомой ему, и какая из этих реальностей более достоверна - более реальна, что ли, - он не знал. «А может, - думал он, - в одной реальности существует подлинная Тахмина, а в другой - та, которая создана воображением других? И этот воображаемый облик ее существует только в их словах, сплетениях и пересудах, к чему она не имеет отношения и за что не несет ответственности, - ну, разве, может быть, только тем, что некоторыми внешними проявлениями своего нрава дает повод для создания этого воображаемого другими людьми облика. А люди эти - влюбленные, обиженные, завистливые, подлые, глупые, какие угодно, но, в любом случае, небеспристрастные...»

И, думая об этом, Заур с каждым часом, с каждой минутой чувствовал, как исчезает желание звонить Тахмине и выяснять отношения. Если вчера это еще имело какой-то смысл, то сегодня, после беседы с Дадашем, все стало совершенно нелепым. Ну, о ком теперь, после беседы с Дадашем, он, Заур, будет допытываться правды? О Спартаке? Или о всплывшей сегодня фигуре режиссера телевидения? А заведующие базами, фарцовщики, цеховики (кстати, и сам Спартак был цеховиком), директора магазинов? И каким же должен был быть ее ответ? Признать всех, даже безымянных фарцовщиков и завскладами? Признать себя в таком случае чуть ли не... Или все отрицать? Или признать не всех, а некоторых. Спартака, например?

Выход был один, и Заур пришел к нему на втором часу езды по городу, по дороге домой: ждать. Это самое верное - ждать и по возможности избегать разговоров о ней с кем бы то ни было. И когда она объявится (а в том, что она позвонит и объявится, он не сомневался), пользуясь выигрышной позицией (ведь не он же, а она нашла его), окончательно выяснить отношения.

Но проходили дни, а она не звонила.

Однажды вечером Зивяр-ханум как бы невзначай завела разговор о том, что кооперативная квартира Заура будет готова буквально месяца через полтора. Заур отлично понимал подоплеку начатого разговора, который всегда с перспектив строительства переходил на самостоятельную семейную жизнь Заура. «Ведь станет же с моей женой, кем бы она ни была, грызться, ругаться, будет полно неприятностей - ревность, обиды, оскорбления, шпильки, а вот поди же, торопит!»

Шли долгие увещевания, что ему уже достаточно лет, чтобы подумать о собственной семье, что пора перестать мотаться и стать солидным человеком. Тут вплетался и другой заветный мотив Зивяр-ханум - защита диссертации тему которой, опять-таки по настоянию матери, он утвердил несколько лет назад, но которой до сих пор не касался), и помимо всего прочего, ишемия у отца, а у нее самой, у Зивяр-ханум, сердечная астма, и вряд ли они долго протянут, а он их единственный сын, для которого они ничего не жалеют, и так мало радостей было в их трудной молодости, что им хотелось бы компенсировать это счастьем своего ребенка и приобщиться к этому счастью на склоне лет, пережить и праздник сыновней свадьбы, и радость появления внуков, и сладкую муку забот о внуке, внучке, внуках и внучатах, и пошло, пошло...

Заур всегда со стоической улыбкой выслушивал речи матери, но на сей раз в последний момент Зивяр-ханум внесла в обычные пассажи нечто неожиданное. Она назвала кандидатуру будущей жены Заура.

- Кто? - переспросил Заур. - Какая Фирангиз?

- Да вот, соседка наша, дочь Алии.

От неожиданности Заур даже растерялся:

- Но ведь она еще ребенок!

- Какой ребенок, уже девятнадцать лет, в институт поступила. Всего-то на пять лет моложе тебя. А между мужем и женой должна быть разница. Муж должен быть старше, даже намного старше жены. - Она явно имела в виду разницу в летах между собой и Меджидом - десять лет. - И родителям ее ты по душе, я чувствую такие вещи. Алия не раз намекала. «С сыном все просто, говорит, а вот с дочкой волнуюсь. Она же у меня как нераскрытый бутон. Куда попадет, в какой дом, к каким людям, что ей судьбой уготовано? Какое счастье, когда еще до брака знаешь семью, в которую выдаешь дочь!» Я же понимаю, что все это она в расчете на меня, вернее, на тебя, говорит.

- Что же она так беспокоится, что дочь засиделась, если ей всего-то девятнадцать лет?

- Да говорю же я тебе, дело не в том, что засиделась, дело в том, куда, в какой дом попадет!

- А ты чего так беспокоишься о ее судьбе? Красивая девушка, найдет себе жениха.

- Я не о ней беспокоюсь, я о тебе беспокоюсь. Она-то найдет себе жениха, но вот ты-то найдешь ли такую невесту? И красива, и скромна, и из хорошей семьи. Сама как родничок: ни соринки, ни пылинки. Женишься на такой - всю жизнь будешь спокоен, ни перед кем глаз не придется опускать. Ты, кажется, до сих пор ничего не понимаешь.

Но Заур уже не слушал ее. Он думал о том, как справиться с вдруг вспыхнувшим необоримым желанием позвонить Тахмине. Но он знал, что должен выдержать, должен выиграть эту маленькую психологическую битву и не звонить, пока Тахмина сама не позвонит.

- Они обещали прийти на день твоего рождения, - сказала Зивяр-ханум.

- Кто они? - спросил Заур.

- Как кто? О ком же я битый час толкую? Муртузовы. И Фирангиз будет.

Счастливая мысль осенила Заура. Как удачно надоумила мать! Ведь действительно скоро день его рождения, и Тахмина специально запоминала и даже записывала дату. Вот чего она ждет! Выдержит характер, но в то же время дата, а значит, повод позвонить и - увидеться и, может быть, восстановить отношения.

И впервые после многих лет он подумал о дне своего рождения не как о скучнейшем сборище постылых родственников, а как о действительно светлом и радостном празднике. Как в детстве.

Метки:  

Анар ШЕСТОЙ ЭТАЖ ПЯТИЭТАЖНОГО ДОМА (1)

Пятница, 26 Марта 2010 г. 02:53 + в цитатник
Таня_Ализаде все записи автора  (148x240, 7Kb)
Анар
ШЕСТОЙ ЭТАЖ ПЯТИЭТАЖНОГО ДОМА

Copyright - Советский писатель, Москва 1988

Авторизованный перевод В. Портнова

Данный текст не может быть использован в коммерческих целях, кроме как с согласия владельца авторских прав.



...Внезапно наступила тишина, и хотя он так и не проснулся, но и сквозь неплотную завесу сна ощутил удивление, что вместе с далеким невнятным говором - чужим, многоязычным, непонятным, вместе с приглушенными и все-таки явственными звуками саксофона, рояля, ударных, доносившихся откуда-то снизу, вместе с бесшумным, но угадываемым движением лифта, вместе со всеми слышными и предполагаемыми шумами большого отеля умолк и гул океана, словно поздний час и негласные законы времени, более или менее одинаковые во всем мире, отключили - на равных правах с людьми, машинами и инструментами - также и океан.

«Или, может быть, просто», - подумал он, выбираясь из липкого и вязкого, как здешний воздух, полусонного состояния к яви. Фирангиз закрыла окно, и непроницаемая звукоизоляция, неотделимая от современного комфорта, исключила для его полубодрствующего-полуспящего слуха все звуки, шумы, голоса и шорохи заоконного мира.

Так и есть - вслед за физически ощутимой гулкой тишиной наступил и успокоительный мрак. Фирангиз выключила свет в ванной, а затем и ночник в комнате, и он сквозь закрытые веки ощутил не только наступление полной темноты, но даже постепенные этапы его - через полусвет-полумрак. Сперва исчезла полоса света из открытой двери ванной - свет очерчивал квадрат в левой половине комнаты; а потом - круглый и яркий на тумбочке и мягко растворявшийся по всей комнате, подобно еле уловимому запаху, - свет ночника.

И тогда он медленно и с усилием раскрыл глаза и в непроглядной тьме на миг перестал понимать, где он и что с ним. Но только на миг. В следующее мгновение, еще не различая ни единого предмета, он уже знал, что эта комната - номер в отеле и ночь в окне завершает длинный дневной цикл, из которого он выпал в недолгий, но тяжелый сон. Впрочем, о каком дневном цикле могла идти речь, когда одиннадцатичасовой перелет из Москвы в Африку - над Европой, Средиземным морем, Сахарой - смешал все понятия о времени и прибавил к их жизни три дополнительных часа. Если учесть еще тот час, те 60 минут, которые они приобрели три дня назад, прилетев из Баку в Москву, то у них в запасе было целых четыре часа - как подарок или, если угодно, довесок к их жизни. Подарок, который, увы, придется вернуть - правда, сперва частично - в Москве, а затем и полностью - в Баку.

И все перемещения и впечатления трех последних дней показались ему и реальными, просто и элементарно объяснимыми, и нереальными - невероятными одновременно. Нереальными казались ему вот эти самые москитные сетки над кроватью - до сих пор ему о них приходилось лишь читать в книгах. Нереальным и ни на что не похожим был этот запах - запах Африки, как они с женой окрестили его - вкусо-запах. Здесь им было пропитано буквально все: они чувствовали его и в идеально чистом номере, в белоснежной ванной и в уютном лифте, в просторном холле и на террасе, в автобусе, на берегу океана; и они ощущали его привкус, что бы ни ели на завтрак, обед или ужин. Был ли это запах экзотического растительного масла, арахиса, маниоки или каких-то даров океана - рыб, моллюсков, водорослей, морской капусты, салата? Исходил ли он от казавшихся им декоративными, а на самом деле вполне обычных деревьев, кустов, трав? Но он был всеобъемлющим, растворенным в воздухе, который, впрочем, казался таким плотным, что вряд ли в нем могло хоть что-нибудь раствориться...

Невероятным было ощущение преодоленного пространства - и не только как расстояния. Разум понимал и объяснял все, но какая-то - биологическая, что ли, - логика кожи не могла примириться с ощущением таких перемен в столь короткий срок. Окна автобуса, три дня назад, ранним мартовским утром, увозящего их от площади Свердлова в Шереметьево, были облеплены снегом и инеем. И всего через одиннадцать часов, выйдя из самолета в Дакарском аэропорту, они спустя две минуты изнемогали от жары.

Невероятными были впечатления этих трех дней. И то первое ощущение на аэродроме, когда они увидели людей - служащих авиакомпаний и пассажиров, которые вели себя так же и держались так же, как все работники воздушных линий и все пассажиры на земле, но были иссиня-черными. Негры Сенегала - самые черные в Африке, объяснили им позже, но им не нужны были объяснения, они все понимали. Понимали, что попали в африканскую страну и что жители этой страны, естественно, африканцы... И все-таки ощущение нереальности и невероятности не исчезало.

Порой вводил в заблуждение пейзаж. Особенно в сумерки он казался таким знакомым, таким апшеронским - и прибрежный песок, и скалы, и стрекот кузнечиков, и волны, плещущие о берег, и дорога, петляющая среди невысоких кустарников! Все узнаваемо - и вдруг навстречу идет женщина в длинном африканском одеянии, с огромным тюрбаном на голове, из-под которого торчат заплетенные в маленькие косички жесткие, короткие курчавые волосы. За спиной у нее привязан ребенок. Необычное на фоне более или менее узнаваемого становится совсем странным...

И еще было поразительно, когда, получив ключи с огромной деревянной грушей (дабы по рассеянности не унесли их в кармане), они вошли в свою комнату, открыли окно и глянули вниз: там яркими разноцветными пятнами лепились к земле красные, желтые, темно-синие тенты, столики и шезлонги, дальше шли белые ступени, затем пески, затем... Атлантический океан. Они вышли побродить по парку, - хотелось сказать - по джунглям, хотя никакими это джунглями не было: прямо к отелю подступал лес, который превратили в аккуратный парк, сохранив, однако, в нем необходимую долю жутковатой экзотики, которая так привлекает туристов, слегка щекоча нервы и не грозя ничем опасным. Есть своеобразная пикантность в том, что ожидаешь нападения неведомого хищника в тщательно декорированных зарослях, имея твердую гарантию приятного и безопасного времяпрепровождения. А вот и бунгало-коттеджи, стилизованные под африканскую деревню, но с кондиционерами, телевизорами, барами и голосом Элвиса Пресли.

Побережье у отеля производило странное впечатление: в темноте оно издали напоминало солдатское кладбище - на равном расстоянии друг от друга торчали кресты. Кто же здесь похоронен? Неужели те, кто погиб в океане, утонул? Но это были участки пляжа, закрепленные за номерами отеля, кресты обозначали их границы, что казалось совсем уж непристойным здесь, в таком близком соседстве с ничейной бескрайностью и свободой океана.

«Мама все же молодец, - подумал Заур, растянувшись под москитной сеткой на семнадцатом этаже гостиницы «Нигор». - Настояла, чтобы мы поехали. Потом пойдут дети, и будет не до путешествий».

Он почувствовал легкий укол при воспоминании об этих словах матери, но конечно же мать была права: такое путешествие бывает раз в жизни, и оно никогда не забудется. А ведь Зауру, откровенно говоря, не то чтобы не хотелось ехать, но и особого желания не было. Он не противился путешествию, однако и не стремился к нему, испытывая ко всей этой затее лишь равнодушие, как, впрочем, и ко всему остальному в последнее время. «Но, - рассуждал он намеренно цинично, - ведь за что же, если не за такие вот удовольствия, я заплатил, круто изменив течение своей жизни в один ноябрьский вечер, и почему бы не воспользоваться всем тем приятным, что даст мне жизнь, если даже я и не могу забыть, чего мне все это стоило».

Горький опыт недавнего времени научил его остерегаться опасной границы, к которой он минуту назад в своих размышлениях подступил, и он знал, как быстро и наверняка уйти от нее туда, где ждало его ставшее уже привычным существование без боли, тревог, потрясений, без неожиданных перемен настроения, без необоснованных надежд и разочарований.

- Фирок, ты спишь? - спросил он, уверенный, что ответа не последует. Он точно знал, когда она спит - по ее спокойному, мерному дыханию. «Фирангиз никогда не храпит», - было одним из первых счастливых открытий их медового месяца. Да и трудно было представить ее храпящей. Такая прозрачность была во всем ее облике, что нельзя было и вообразить, будто из этого тонкого и хрупкого сосуда могут исходить грубые, немузыкальные звуки. И в самом деле, она никогда не храпела, не сопела, и в минуты, когда на него находил циничный юмор, он думал, что она вообще не отправляет никаких естественных надобностей. «Бережность» - -вот, пожалуй, самое точное определение его отношения к этой девушке, которая уже несколько месяцев была его женой, которую он сделал женщиной, но о которой он по-прежнему думал как о ребенке. Ведь помимо всего прочего она была моложе его почти на шесть лет. И ее смущение, когда при посторонних кто-нибудь шутливо подчеркивал ее немногословность, и краска, которая при этом так естественно заливала гладкую кожу ее красивого овального лица, - все то, что не так давно раздражало Заура, да и сейчас раздражает, когда он воспринимает Фирангиз вкупе с ее семьей - родителями, братом, и что про себя, да и не только про себя, но и в неоднократных упрямых и трудных разговорах с собственной матерью он определял как ханжество, ощущалось совсем иначе, когда он воспринимал Фирангиз отдельно от всей ее и своей родни, от всего предшествующего их супружеству, когда она была далека от этого не только духовно, но и физически, вот как сейчас, например, на другом конце света, в десятках тысячах километров от их общего двора, в котором они соседями прожили много лет. Временами в его чувстве к Фирангиз, если это можно было назвать чувством, проявлялось нечто большее, чем бережность; что-то близкое к нежности с долей жалости - жалости к ее невинности в сочетании с его собственной неспособностью стать другим: стать другим не внешне, не в обращении с ней, - это он уже освоил, - а внутренней своей сущностью.

Он пытался представить себе свою предстоящую жизнь только в радужных красках, но, странно, никакого удовлетворения от этого не испытал. Тогда он решил взглянуть на свою жизнь глазами других людей и удивился тому, сколько поводов для зависти может дать его судьба. Хорошая семья, молодая жена-красавица, квартира, машина, спокойная работа, деньги, путешествия, - он перечислил все по самому элементарному реестру, на уровне тех, кто действительно мог бы ему завидовать, и подумал о том, что ведь и в самом деле все это для множества людей - предел мечтаний. Если и не окончательный предел (ведь нет пределов для мечтаний), то по крайней мере почти недостижимый во всем перечисленном сразу. «А вот у Заура все это есть. Счастливчик!» Все-таки хорошо быть счастливчиком, хотя бы на чужой взгляд.

Он не знал, о чем еще подумать и надо ли думать вообще или можно как-то иначе заполнить ту пугающую пустоту ночного безвременья, когда не встанешь и не заснешь. Его спасло чувство юмора: он решил подумать о своей диссертационной теме, тут уж наверное через пять минут его одолеет сон. Он так и сделал, не отвлекаясь ни на какие сопутствующие моменты - обстановку защиты, речи, поздравления, цветы, банкет, подумал только о самой работе, ее структуре, материале, выводах и прочее. И в самом деле заснул.



Он ощутил запах и, не просыпаясь, понял, что чувствует его во сне. И во сне же узнал его - неповторимый, единственный в мире запах, необычный, как запах Африки. Но это не было запахом Африки. Все еще не просыпаясь, он подумал о том, каким образом этот запах оказался здесь, в Дакаре, в его номере на семнадцатом этаже. Жуткое оцепенение сна и невозможность проснуться сковывали его, и он знал, чего боялся. Он знал, чей это запах и чему он предшествует. Он спал, но ничего не видел и ничего не ощущал во сне, кроме этого запаха - неповторимого сочетания французских духов, - запаха Тахмины.

Тахмины...

«Можно достать любые духи, даже самые изысканные французские. Но если они существуют, продаются, значит, еще кто-то может их купить и надушиться. А я не хочу, чтобы меня с кем-то спутали. Вот я и мешаю разные духи, в разных пропорциях, и секрет смеси знаю только я».

И во сне без сновидений, как перед потухшим экраном, он с тревогой ожидал, что вот сейчас экран вспыхнет и появится она сама; что ей стоило переброситься через моря и океаны, если едва уловимый и такой эфемерный запах ее настиг Заура здесь, на другом конце света. И с бестолковой, но по-своему несокрушимой логикой сна он подумал, как же ей удалось очутиться здесь, каким рейсом она прилетела, если самолет из Москвы будет только через четыре дня, потому что рейс Москва - Дакар раз в неделю? Обо всем этом он вспомнил во сне и во сне же стал лихорадочно искать возможность спасения: это сон, думал он, и надо мне проснуться, думал он, протянуть руку к ночнику и зажечь свет, думал он, и протягивал руку, и нажимал выключатель, но свет не зажигался, и он понимал, что не проснулся и не протянул руки, что все это происходит во сне, в котором вот-вот должна появиться она, и тогда он увидит ее впервые после того самого дня, который не был сном, а был прожит в действительности, но после которого он не видел ее, нет, видел однажды по телевизору и несколько раз во сне, но уже три месяца она ему не снилась ни в Баку, ни в Москве. А теперь вот, здравствуйте пожалуйста, появилась здесь, в Западной Африке, в городе Дакаре, столице республики Сенегал, обретшей независимость в 1960 году, основная статья экспорта арахис, три миллиона населения, с преобладанием... А как ей удалось так быстро оформить загранпоездку, и медсправку получить, и характеристику с тремя подписями, заверенную в райкоме после вдумчивой и строгой беседы с советом ветеранов, и визу так молниеносно приобрести, и приехать сюда за ним, нет - за ними, чтобы снова начать все то, что кончилось, кончилось бесповоротно и навсегда? Но ведь это сон, думал он, и ничего страшного, успокаивал он себя, хотя и знал, чтр это самое страшное - ее ласки, и нежность, и невысказанные упреки, и ресницы, которые она поднимает, как тяжелую страницу старинной книги, ресницы, от которых тень в пол-лица и о которых он когда-то - под градусом - сказал: «Когда ты поднимаешь ресницы - это целая эпоха в истории человечества».

И теперь, во сне, лишенный воли и железных доводов единственно верного мужского поведения, он вновь окажется во власти темной игры ее желаний, которые были и его желаниями до того, как он безжалостно и навсегда отсек их от себя. Но у сна своя реальность и свои законы, вернее, своя свобода от всех законов, а он сейчас готов был к чему угодно, только не к свободе.

Ему надо проснуться, непременно проснуться. Он сделал неимоверное усилие, и как ему показалось, раскрыл глаза, но это тоже был сон, и, когда понял это, он сделал еще одно усилие и наконец-то проснулся в самом деле. Миг, всего миг после действительного пробуждения он ощущал в этом пропитанном действительно африканским вкусо-запахом номере тот самый аромат Тахмины, и его наполнили восторг и умиление, хотя во сне их не было. И он понял, что ему надо сейчас же встать и одеться и тогда лишь он избавится от наваждения.

Когда он в темноте искал туфли, шаря под кроватью, проснулась Фирангиз. Он почувствовал это по изменившемуся ритму ее дыхания.

- Что-то не спится мне, - сказал Заур. - Хочу немного пройтись.

Она молча кивнула, зная, что в темноте он не увидит ее кивка, и тем не менее не решаясь выразить свое одобрение вслух. «С тем же успехом я мог бы сказать, что хочу пойти и утопиться в океане, - подумал Заур. - Реакция была бы та же». Иногда он сомневался, есть ли у нее голос. Когда посторонние говорили, что не слышали ее голоса, Зауру надо было сосредоточиться, чтобы вспомнить, когда же он сам слышал его в последний раз.

Заур наспех сунул в карманы две маленькие коньячные бутылки марки «Гёк-Гёль» - бакинские сувениры. Он знал, что его повезет вниз услужливый лифтер и что бой бросится открывать ему дверь, и не хотелось расплачиваться столь дефицитной в этом вояже иностранной валютой, а отблагодарить за абсолютно ненужные услуги надо. Он увидел открытую дверь грузового лифта, улыбнулся лифтеру и вошел. Лифт был набит остатками дневной жизни отеля - батареей пустых бутылок, грудой скомканных пакетов, грязной посудой, использованными салфетками и запасами следующего дня - ящиками пива, фруктами и почему-то рулонами бумаги. Когда опустились в холл, Заур отдал одну из бутылочек лифтеру и услышал взрыв непонятных, но ясных по смыслу слов благодарности. Боя не было, и второй флакончик остался у Заура в кармане.

Он вышел к совершенно безлюдной в этот час набережной океана и подумал, что и море и океан с берега кажутся одинаково безграничными, но знание, что это океан, а не море, создает особое ощущение беспредельного пространства.

Океан, освещенный огнями отеля и пляжа, уходил в изначальный мрак, в котором расстояния были и абстракцией и реальным измерением водной массы с ее бесчисленными живыми и мертвыми добавлениями, и там, в необозримой дали, был все же его предел - берега Америки.

«Когда-нибудь поеду и в Америку, может быть даже с Фирангиз», - подумал Заур с удовольствием и внезапно осознал, какая все это чепуха и бред собачий - и его желание поехать в Америку, и то, что он сейчас здесь, в Африке, на берегу океана, в поисках забвения. Ведь ни один самолет, ни один пароход, ничто на свете не может увезти человека от него самого, от его прошлого, и выражение «искать счастья» никоим образом не означает поисков этого самого счастья где-то в пространстве. Счастье или несчастье в тебе самом, и ты можешь возить их с собой, как багаж, куда угодно, хоть на край света, но от этого их не убудет и не прибудет.

И, притронувшись ладонью к холодному прибрежному песку, к валуну, он сознательно вызвал ощущение - через кончики пальцев, через кожу рук, через плечи, грудь и все свое тело - то самое ощущение - ощущение счастья, подлинного счастья, которое он испытал много месяцев назад на таком же песчаном берегу. Не океана - моря...

Тот долгий берег тянулся и тянулся, петляя по линии прибоя, ощерившихся скал, гладкого пляжа, то вбирая море в небольшие лагуны, то выступая в море крошечными мысами, робко пытающимися отстоять свою зыбкую песчаную независимость от волн - порой ленивых, порой беснующихся от ветра, готового часами гладить и перебирать золотые песчинки на узкой кромке, чтобы в один миг рассеять и разнести их по всему свету. Этот долгий берег - от маяка в Пиршагах до трубы ГРЭС в Мардакянах, тянущийся мимо прибрежных поселков - Бузовны, Загульба, Бильгя - и уходящий все дальше - через Нардаран, Сараи, Джорат к Сумгаиту - и дальше на север; берег, с его восходом на дальнем морском горизонте и исполинским закатом на Загульбинских высотах, казался Зауру самым неповторимым и прекрасным уголком земли. Он пытался определить, что отличает эти места от всего остального Каспийского побережья. Может быть, своеобразие заката: солнце, пройдя за день над всей обозримой гладью моря, садилось к вечеру за холмами и, прежде чем окончательно уйти в ночь, еще долго окрашивало - само уже невидимое - весь этот берег, и море покрывалось ржавыми пятнами, соприкасающимися на неверно дрожащей воде с длинными тенями причудливых скал, и дома с горящими в закатный час окнами выглядели печальней и меньше. Покой и умиротворение воцарялись на берегу в эти часы, в последние минуты перед ночной жизнью моря; редкие купальщики, две-три поздние машины у скал, мужчина, выжимающий плавки, воровато озираясь - нет ли кого, кто видит его? И машина, бесшумно скользящая по пляжу в сгустившихся сумерках. И голоса последних купальщиков, уже невидимых в наступившей темноте, их невнятный веселый говор и девичий смех. И свет задних фар удалившейся машины, две красные ленты, тянущиеся за ее задними колесами по влажному песку...

Ветер, внезапно налетевший с моря, сорвал тенты, опрокинул указатель запретной для купания зоны, засыпал песком скамейки на берегу. Вой ветра заглушил скрежет жестяных раздевалок, скрип дверей павильона, где продавали воду и пиво. Волны вбежали далеко на пляж.

Ветер у моря звучал иначе, чем в городе, иначе, чем в лесу, чем в поле. В городе он играл на трубах, железных кровлях, ставнях, дверях, гудел в проводах, шуршал обрывками газет и афиш, пустыми папиросными и спичечными коробками. В лесу он шумел листвой деревьев, скрипел ветвями, готовыми вот-вот обломиться, но упорно держащимися. В поле чистом он был без инструментов и выл себе, пел, пел без аккомпанемента. Разные моря звучат по-разному. Каспий на этом берегу скулил в ветреные ночи тоскливо и протяжно.

И однажды, так же внезапно, ветер утих. Море вернулось к себе, успокоились пески, в зыбком колебании притихли

тенты, замолчали двери, окна, жестяные стены раздевалок.

И была уже осень. Лишь мусор на пляже - арбузные корки, пустые бутылки, ящики из-под пива, клочки лопнувшего волейбольного мяча, брошенная в стороне волейбольная сетка - по-своему напоминал о прошедшем летнем сезоне, шумном и веселом.

Опустели дачи, и дома стояли с заколоченными окнами и дверьми. Где-то далеко-далеко, гулко и ритмично отбивая дробь, стучали колеса быстро мчащейся электрички, и ее протяжный гудок долго, медленно, как белый дым высокой трубы, растекался над побережьем, над приглаженными легким ветерком песками.

На самом краю пустынного берега рыбаки спускали в море лодку, крестьянки - жительницы прибрежных поселков - стирали у линии прибоя красивые пестрые ковры, натирая их гилабы (мелкая глина) и мылом, а затем смывая пену голыми ногами. Голые ноги топтали в каменных чашах виноград, заготавливая его для дошаба и ирчала - сладкого виноградного варенья.

Маленький постушонок купал у моря своего барашка. И где-то совсем далеко проскакала белая лошадь. Как она сюда попала?

- Холодновато, - сказала Тахмина, обтираясь большим махровым полотенцем, которое протянул ей из машины Заур. Она только что вышла из моря, и вслед за ней прямо до машины тянулась цепочка морских капель, и, войдя в машину, она внесла в нее мокрый песок, осыпающийся с ног. - Больше купаться нельзя. Это в последний раз.

- Да, - сказал Заур, затягиваясь сигаретой и недовольно морщась: ведь можно же стряхнуть песок, не входя, в машину, как делал всегда он сам. «Но ведь и правда последний раз в этом году мы приезжаем купаться», - подумал он и сдержал упрек. Вслух он сказал только: - Да, скоро осень.

Одетая и причесанная, она уже сидела на влажном заднем сиденье, и вдруг Заур услышал:

Скоро осень, за окнами август,

от дождя потемнели кусты.

И я знаю, что я тебе нравлюсь,

как когда-то мне нравился ты, -

тихо напевала она.

У нее был низкий и довольно приятный голос, и пела она всерьез - не мурлыча, не комкая слова, а с каким-то особенным потаенным смыслом.

- Хорошая песня, правда? - сказала она.

- Хороший голос, - ответил Заур, и она улыбнулась, отбросив волосы со лба.

- Сделай это еще раз, - попросил он.

- Что?

- Вот так же отбрось волосы.

Она улыбнулась, повторила жест, который нравился Зауру, и опять запела:

Отчего же тоска тебя гложет, отчего ты так грустен со мной? Или в августе сбыться не может, что сбывается ранней весной?

Отчего, а? Отчего? - сказала она вдруг, резко оборвав песню, взъерошила ему волосы и рассмеялась. - Отчего ты такой грустный со мной, а, Зауричек?

- Разве? - спросил Заур для того, чтобы как-то откликнуться. - Наверное, потому что скоро осень и мы сюда больше не придем.

- А помнишь, как мы приехали в первый раз?

- Конечно, помню, это же была наша первая ночь, - с иронической важностью сказал он. - Но это было не здесь, а вон там, за тем холмом, за скалами.

- Я знаю. И было это совсем недавно, а будто прошла целая вечность.

- Да, это было в начале лета. А теперь вот и лето кончается.

- Наше лето. Наше медовое лето. Можно так сказать? Медовое лето - как медовый месяц? Можно?

- Можно, наверное. Поехали?

- Поехали.

Он стал заводить мотор, а мотор что-то не заводился, и тогда она сказала:

- А знаешь, я ухожу с работы.

- Что?

- Ухожу с работы. Вернее, перехожу на другую.

Он даже заводить перестал.

- Уходишь? Куда, на какую другую?

- На телевидение. Можешь себе представить - диктором! Один мой друг устроил. Вернее, он как-то, много лет назад, посоветовал мне пойти туда, но тогда я почему-то пропустила это мимо ушей, а теперь вот вспомнила и позвонила ему... Он там работает, но я честно, благородно, без всяких хлопот с его стороны, - торопливо добавила она. - Меня даже экзаменовали, дали текст, я прочла и по-азербайджански и по-русски. Ну и внешне, - она улыбнулась, - вполне подошла. И даже один из главных там комплимент мне сделал: «И красива, и скромна, и, главное, телегенична, а это редкость».

Мотор наконец завелся, и они медленно поехали по песчаной дороге к шоссе. Заур думал о новости с недоумением и не мог понять, радует его это сообщение или огорчает. Он не знал причин ее решения, но предполагал, что оно так или иначе связано с их отношениями, сложившимися этим летом, и, следовательно, с ним самим. Это слегка тревожило, ибо решения, тем более столь кардинальные, накладывают долю ответственности на того, с кем они в той или иной степени связаны.

- Что же это ты вдруг решила?

Он знал, что ответ будет точным и определенным, без всяких попыток уйти от сути, и не ошибся.

- Из-за тебя, - сказала она.

- Из-за меня?

- Конечно. Мне было бы трудно видеть тебя каждый день, зная, что ты уже не мой.

«А разве я когда-нибудь был твой?» - чуть не брякнул он, но проглотил готовую было вырваться фразу и сказал то же самое по-другому:

- А что изменилось в наших отношениях?

Она беззвучно засмеялась, и Заур затылком почувствовал ее смех, а затем и увидел в зеркале, прежде чем Тахмина успела стереть его с лица.

- Неужели ты ничего не понимаешь, Зауричек? - сказала она. - Неужели не понимаешь, что это наша последняя встреча? Ну, скажем иначе, не последняя встреча, потому что мы, наверное, будем иногда сталкиваться - мир тесен, наш город тем более, а последнее, ну... - она опять усмехнулась и произнесла с ироническим пафосом: последнее свидание.

«Почему?» - хотелось спросить ему, но он смолчал, пытаясь найти ответ сам, - ведь так часто она упрекала его в том, что он не тонок и не понимает настроений, связывающих мужчину и женщину или, наоборот, разлучающих. К тому экие очень он и огорчен был угрозой разрыва. Тогда он не понимал, что его равнодушие вызвано слишком частыми встречами и особенно опустошенностью после недавних ласк. И что не будь последней бурной недели, прошедшей под знаком необратимого конца пляжного сезона, или если бы она сказала ему все это на три-четыре часа раньше, когда они ехали сюда, до их объятий, реакция его была бы другой. Но теперь несколько часов, а может, дней, до исступленного желания снова быть с Тахминой, он мог спокойно думать о том, что никогда уже не будет с ней. «Как хорошо, - подумал Заур, - что я не послал ей того несуразного мальчишеского письма, которое написал спьяну после нашей первой близости. Как наивно и смешно оно выглядело бы теперь, когда я точно знаю, что никакой такой любви между нами нет, да и вообще... связывает - желание, разлучает - пресыщенность, а все прочее - чепуха...»

- А знаешь, чья эта дача? - спросила Тахмина.

Впереди за высоким забором, выложенным из неровных серых камней, высился двухэтажный дом с широким косым балконом, выкрашенным в мутно-зеленый цвет.

- Нет.

- Ваших соседей, Муртузовых.

- Муртуза Балаевича? - удивился Заур. - А ты откуда его знаешь?

- Я знаю сына.

- Спартака... - сказал Заур, и внутри у него екнуло. Он хорошо знал Спартака. Его знакомство с Тахминой было неприятно. Он вспомнил повадки Спартака, его нрав, развязный и циничный язык, его отношение к женщинам. Заур знал, что означает для Спартака красивая женщина, и знал, что Спартак своего не упустит. Даже если у него ничего не получилось, оставалась возможность почесать языком.

- Откуда ты знаешь Спартака? - с напускным равнодушием спросил Заур.

- А он дружит с одной моей приятельницей, - сказала Тахмина, и Заура передернуло от слова «дружит». Он догадывался, как Спартак «дружит» с женщинами.

- Останови, - сказала Тахмина, и Заур резко затормозил у больших зеленых ворот с маленькой, наглухо закрытой калиткой.

- Что такое?

- Давай зайдем. Посмотришь, какой прекрасный вид с балкона...

- Еще чего не хватало! Что нам делать на чужой даче? Тем более на муртузовской...

- Да не упрямься, прошу тебя. Зайдем на минуточку.

Он нехотя повиновался.

- А ты, я вижу, любовалась этим видом, - буркнул он, открывая ей дверцу машины.

- Молодец, я все же кое-чему тебя научила: открываешь дверь даме.

«Впрочем, - подумал он, - какая мне разница? Что она мне, жена? Спартак так Спартак».

- Век живи - век учись, - сказал Заур. - А я и не предполагал, что ты ходишь в гости... - в последнюю секунду он сделал паузу и сказал «к Муртузовым» вместо «к Спартаку». - Ты что, и в Баку к ним ходишь? В таком случае у нас есть шанс встретиться не только вообще в тесном мире, но и конкретно в нашем тесном дворе.

- Да нет, что ты, я даже не знаю, где они живут в Баку. Просто он как-то раз собрал здесь, на даче, большую компанию, и я случайно попала.

- Он - это кто? Спартак или Муртуз Балаевич?

- Отец, что ли? Да я его и не знаю. Спартак встречался с одной моей подружкой. («Встречался» - это уж, пожалуй, ближе, а то - «дружил»!») И вот была какая-то собируха, кажется, день его рождения, и подруга уговорила меня приехать.

- Без мужа?

- Ох ты, господи, при чем здесь муж?! Манафа, кажется, и в Баку не было.

- Был в командировке в Тбилиси, - съязвил он и пожалел.

Она как-то сразу погасла. Ведь не могла она не помнить, что сама рассказала Зауру об амурных делах своего мужа, которые тот называл «командировкой в Тбилиси». И он воспользовался в общем-то запрещенным приемом...

Тахмина грустно покачала головой.

- Как знаешь, - сказала она. - Я хотела показать тебе красивый вид, а ты за что-то взъелся на меня. Непонятно, почему?

- Но как же мы пройдем на балкон? Ворота-то заперты, - сказал он, пытаясь дружелюбным тоном смягчить бестактность. И, как ни странно, подействовало.

- А это уж твоя забота, - озорно сказала Тахмина. - Ты что, в детстве ни разу не лазил на чужие дачи воровать виноград? К тому же ты спортсмен...

Он ухватился за этот полушутливый тон и, ощущая почти физическую потребность в какой-нибудь разрядке, перепрыгнул во двор, изнутри открыл калитку жестом хорошо обученного пажа, и Тахмина, имитируя повадку королевы, переступила порог.

С косого балкона они полюбовались видом, потом отошли и наткнулись на кучу стоптанной летней обуви.

- Ой, посмотри, какие босоножки, - сказала Тахмина. - Ты знаешь сестру Спартака?

- Фиру? Конечно, она же наша соседка. А что?

- Ничего. Я слышала, красивая девушка., - Не знаю, не приглядывался, - буркнул Заур, но вспомнил, что к Фире-то он относился скорее с симпатией, чем с неприязнью, а вернее всего, никак не относился, в отличие от других членов семейки (он про себя всегда так и называл их - «семейка»), и добавил, что Фирангиз как раз единственное нормальное существо в этом зверинце. Во всяком случае хоть молчит, рта не раскрывает.

- А ты их, кажется, не любишь? Ах, да, я и забыла, соседи ведь. Принципиальные разногласия коммунальной кухни: кто насыпал соль в наш суп?

- Кстати, и у нас, и у них не коммунальные кухни, а изолированные.

- Ну, тогда, конечно, другой уровень принципиальных разногласий: Муртузовы купили шведский гарнитур, а у нас, у Зейналлы, все еще арабская мебель

- И долго ты будешь упражняться?

- Ну, не обижайся, миленький! - Она полной грудью вдохнула предвечерний воздух. - Как хорошо! Заур закурил.

- Дай мне тоже. Впрочем, нет, не надо, подышу лучше. И ты брось, не отравляй легкие.

Он придавил огонек и вложил сигарету обратно в пачку.

- Эх, Зауричек, Зауричек, хороший ты мальчик!

- Но ты так и не сказала, почему это наша последняя встреча и почему мы должны расстаться.

- Почему? - переспросила она и пожала плечами. - Долго объяснять. Хотя бы потому, что мы можем влюбиться Друг в друга. По крайней мере я. А уж это было бы ни к чему. Ни тебе, ни мне. И вообще... Зачем осложнять себе жизнь?

«Все точно, - подумал Заур. - Зачем ее осложнять?»

- Но ведь, - сказал он, - как выяснилось, ты застрахована от любви. Мы не первый день встречаемся, и все слава богу. Ты не влюбилась. Значит, с тем же успехом можно встречаться еще... много лет...

- А ты?

- Что я?

- Ты влюбился?

- Ну конечно. Я же с самого начала признался тебе в любви.

- Признаваться в любви и любить в самом деле - вещи разные. И потом, это было в начале, ну... до того, как мы сблизились. Тогда ты объяснился в любви, чтобы покорить меня. Но теперь, когда ты... ну, достиг своего, ты способен хотя бы на словах уверять, что любишь меня?

- Ну конечно же! Ты моя любовь, жизнь...

Он говорил, чувствуя, что произносит совершенно полые слова, их не спасал даже иронический тон, и она перебила его:

- Не надо, Заур. Перестань. Тошно как-то. Хватит трепаться. Поговорили и - хватит.

Он коснулся рукой ее лица. Она задержала его руку, прижала к глазам, потом отстранила и посмотрела на ладонь Заура так, будто видела ее впервые.

- Какие у тебя большие руки, Зауричек, - сказала она.

Откуда-то издалека донесся гудок электрички и долго таял в тишине и покое.

Указательным пальцем провела она по тыльной стороне его ладони - мягким, кошачьим движением, слегка царапая, и неожиданно сказала:

- Хочешь, я тебе погадаю?

- А ты умеешь?

- Конечно. Давай сюда руку.

Заур раскрыл ладони. Тахмина взяла его руки в свои.

- Правая рука - это прошлое и настоящее. Она действует. Левая бездейственна - это то, что еще будет, то, что заложено, запрограммировано, как сейчас говорят. Линии означают счастье, ожидание, талант, печаль, одиночество, способность к неожиданным поступкам. Посмотрим, что там у тебя. Ну вот, у тебя есть линия славы, она берет начало от линии луны, то есть сулит больше воображаемого, чем реального. Но она сливается с реальностью. Так. Вот постоянная линия. Ого. Двое, даже трое детей, причем два мальчика.

- Ты и это можешь отгадать?

- Конечно. Видишь вот эту линию? Так, посмотрим дальше. У тебя есть способность переключать чувства на работу. Склероз тебе не угрожает, вот четкая линия ума с маленьким, совсем-совсем крошечным уклоном в фантазию. Будешь любить жизнь до глубокой старости. Будешь покровительствовать другим в неблагоприятных для них обстоятельствах. Богатства нет, но если и будет, ничем тебе не угрожает. Переезда в другую страну нет. Линия борьбы есть, но за что это борьба - неизвестно. Вот пояс Венеры: способность любить - способность обманываться. Здесь уйма линий, ты в меру испорчен для любви во всех ее проявлениях.

- Ну уж скажешь!

- Слушай дальше. Самое сильное испытание тебя ждет в среднем возрасте. У тебя будет раздвоение - очевидно, во взглядах. Это вот - то, что остается сбоку, - двойная линия судьбы, линия жизни; а это - линия луны - фантазия. Ты станешь мягче, чем был, однако более властным. Ну, вот и все. Вот ты какой, оказывается.

- А теперь погадай себе.

- Что ты, я никогда этого не делаю. Боюсь.

- Ну хорошо, расскажи о правой руке, о том, что уже было - расскажи о себе.

- Ну вот, видишь? - она раскрыла правую ладонь. - Совершенно четкая линия судьбы. Видишь эту линию? Это значит, что я цельная натура, что на меня можно положиться, что я больше жена, чем любовница. У меня есть артистическая струнка, которая, однако, ни денег, ни славы не принесет. А это вот... нет, не скажу.

- А все-таки?

- Нет, нет, я это давно знаю. А тебе, может быть, будет неприятно.

- Ну, не интригуй меня. Скажи.

- Нет, нет.

- Как хочешь.

Как обычно, когда он перестал настаивать, она сама уступила.

- Ну хорошо, скажу, только ты никому не говори, ладно? Об этом будем знать только мы с тобой. Видишь вот эту линию, которая так резко обрывается?

- Да...

- Это смерть. Ранняя смерть. Хотя бы для того, чтобы доказать, какая я правдивая гадалка, я должна умереть.

- Перестань чушь молоть.

- А знаешь, Зауричек, иногда я думаю: вдруг я умру, причем это будет смерть не от болезни, а так - утону, разобьюсь в самолете, в машине, ну, на улице упадет кирпич на голову, мало ли от чего можно умереть. Так вот, когда я думаю об этом, я так жалею себя, что прямо плакать хочется. И не из-за смерти, а из-за того, что эта смерть никакого значения ни для кого иметь не будет. Кто станет печалиться обо мне? Ну, муж, допустим, недельку от силы. Потом утешится. Ну, соседка Медина - примерно столько же. А может, еще и ты, чуть подольше... А может, и меньше, кто знает?

- Ты перестанешь глупости говорить? Что это на тебя нашло? То мы расстанемся, то о смерти. Иди ко мне...

Рядом с грубыми летними матрасами были мешки с цементом, ящики с гвоздями, какие-то кастрюли и плетеные корзины и большие бутыли с уксусом, и Тахмина сказала, что она нарочно затащила его, Заура, сюда, на эту дачу: не затем, - вернее, не только затем, - чтобы полюбоваться видом с балкона, а чтобы еще раз... в последний раз.

Но Заур уже знал, что никакой это не последний раз и что она уже не может жить без него, не может не видеть его, и единственное, что он должен сделать, это согласиться с ней - да, это наша последняя встреча - и потом ждать; ни в коем случае не проявляя инициативы, выжидать, и тогда она сама снова придет к нему.

- Но есть еще одна причина, почему я затащила тебя на эту дачу, - сказала она уже в машине, - о ней ты никогда не узнаешь.

Она оказалась права, он так и не узнал об этой, еще одной - третьей? - причине, если она в самом деле существовала. Но его раздражала ее манера постоянно интриговать его, и со злости он не стал допытываться об этой - третьей? - причине.

У дома она быстро поцеловала его и бросила, выходя из машины:

- Прощай.

«До свидания. Пока. Прощай». Заур знал, что слова ничего не стоят, и все же дома, когда он стоял под душем и смывал с тела песчинки, ему показалось, что мощная струя смывает с него все поцелуи, ласки, прикосновения Тахмины, ее слова, ее запах - навсегда. И он никогда больше не увидит, как она отбрасывает волосы со лба. Никогда. «Ждать. Выжидать. И только», - твердо сказал он себе.
Рубрики:  Проза

Метки:  

История Ангела

Четверг, 25 Марта 2010 г. 02:52 + в цитатник
Таня_Ализаде все записи автора  (353x454, 30Kb)
Ночь…Она сидит и смотрит в окно.…Любуется звездами. В ее глазах блестят слезинки. И вдруг она замечает, что одна из звезд падает. Она не верит в чудеса, но, поддавшись тишине, загадывает желание. Она хочет увидеть ангела.

Звезда упала… Прошло 5, 10 минут. Все по-прежнему. Нет, она не разочарована, она лишь еще раз убедилась, что чудес не бывает. Она закрывает окно, поворачивается и … теряет сознание. Когда она приходит в себя, то видит необыкновенно красивого юношу, который почему-то весь в белом.

— Ты кто? – взволнованно спрашивает она.
— Тот, кого ты хотела видеть.
— Извини, но я тебя не знаю. Как ты сюда попал?
— Для меня не существует преград. Я могу проходить сквозь время и пространство. Ты до сих пор не узнаешь меня?
— Нет.

Юноша, все это время сидевший на кровати, вдруг повернулся. Она вскрикнула и вновь упала на пол… Очнулась она уже лежа на кровати. «Значит, это был сон», - подумала она.

— Ты ошибаешься. Все было на Яву. Только, пожалуйста, больше не падай. – раздался голос из темноты.
В ответ лишь тишина.
— Ты Ангел?! – наконец спросила она.
— Да, но почему ты удивляешься? Я ведь здесь из-за тебя.
— Я…Я просто не думала, что это возможно. А у тебя настоящие крылья? И где ты? Я тебя не вижу.
— Я появлюсь, только если ты пообещаешь больше не пугаться. А крылья у меня настоящие.
— Обещаю, - тихо вымолвила она.

Вдруг посреди комнаты вспыхнул яркий свет, который постепенно начал превращаться в того самого юношу.

— А почему ты не веришь в чудеса? – спросил он.
— Не верила, - поправила она его – А как тебя зовут?
— Никак…У ангелов нет имен…
— Ну, тогда можно я буду звать тебя Александром?
— Да.
— А я Альбина.
— Значит белая?
— Ты о чем?
— Твое имя чистое и белое, прямо как снег.
— А я и не знала, - честно призналась она.
— Альбина, а что такое Любовь?
— А ты не знаешь? – искренне удивилась она.
— Нет…Мы, ангелы, не умеем любить, не умеем страдать, плакать или радоваться. Мы даже ничего не чувствуем, не ощущаем травы и солнечного света. Мы просто существуем. Мы умеем только облегчать страдания. Ты хочешь этого? – спросил он.

От внезапности вопроса Альбина похолодела, она никому не говорила, что сегодня умер Артем. Она старалась быть сильной.

— Не удивляйся, я же ангел, и ты звала меня за этим, - ответил он на еще не заданный вопрос.
— Не хочу…Уже не хочу…. А как он? – тихо спросила Альбина.
— Теперь он один из нас.
— Значит мое имя «Белая». А я похожа на ангела?
— Да, очень.
Молчание длилось не долго, но казалось, что целую вечность.
— Ты хочешь стать человеком? – неожиданно спросила она.
— Честно, говоря, я все бы за это отдал.
— Правда, что можно поменяться местами с ангелом?
— Да, только при обоюдном согласии. Но Ты даже не думай об этом!!!
Но было поздно. Альбина уже подбежала к окну.
— Почему? – только это смог спросить Ангел.
— Я люблю его, - сказала Альбина.
— Но ведь став ангелом, ты забудешь, что это такое!
— Мне хватит и того, что я буду его видеть. Проща-а-а-а-й…

Александр даже не заметил, как она открыла окно и прыгнула. Он долго смотрел вниз, а потом почувствовал, что ветер дует ему в лицо, услышал, как бьется сердце, и… заплакал…

Алиночка
Рубрики:  Мифы и легенды

Метки:  


Процитировано 1 раз

мудрая собака.

Четверг, 25 Марта 2010 г. 02:50 + в цитатник
Таня_Ализаде все записи автора Однажды к царю зверей Льву пришла старая мудрая собака.
- На краю джунглей родилась маленькая лысая обезьянка, без клыков и когтей. Это очень опасно для тебя, – сказала собака.
- Кажется ты насмехаешься надо мной, ответил Лев и вышвырнул собаку.
- Ты поступаешь опрометчиво, царь зверей. Эта маленькая обезьянка расплодится заселит все вокруг, и тогда ты будешь жить в клетке на потеху её детёнышам.
- Что-о-о?! Я не стану трогать маленькую обезьянку, она так мала что её не хватит на завтрак даже годовалому львёнку, а вот тебя я разорву на части если будешь болтать глупости.
Тогда пошла старая мудрая собака к буйволу.
- На краю джунглей родилась маленькая лысая обезьянка, без клыков и когтей. Это очень опасно для тебя, – сказала собака.
- Кажется ты насмехаешься надо мной, ответил Буйвол, иди с миром.
- Ты поступаешь опрометчиво. Эта маленькая обезьянка расплодится заселит все вокруг, и тогда ты будешь таскать для неё тяжести и служить ей пищей.
- В своём ли ты уме собака? Эта маленькая обезьянка не решиться даже съесть травинку с моего луга. Ступай и не беспокой меня больше такими глупостями.
Тогда пошла старая мудрая собака к маленькой обезьянке.
- Здравствуй, величайшая из обитателей джунглей, разреши мне служить тебе. Я буду тебе верным слугой и другом.
- Что ты, что ты? Я самое маленькое и ничтожное существо во всех джунглях. Я питаюсь дождевыми червяками и боюсь всех на свете.
- Нет, обезьянка, ты величайшая из обитателей джунглей.
- В чём же, по-твоему моё величие?
- В том, что те кто считает тебя слабой не хочет тебя трогать, а те кто считает тебя сильной не может. Пока ты помнишь об этом никто не помешает тебе расти и становиться сильнее.
Рубрики:  Притчи и сказки. Быль

Метки:  

Трагедия одной жизни

Четверг, 25 Марта 2010 г. 02:39 + в цитатник
Таня_Ализаде все записи автора  (699x406, 21Kb)
С красотою трудно поспорить, не правда ли? Он и не спорил, когда увидел, как на горизонте его воображения возникла эта черноволосая и черноокая румынка. Хотя, пожалуй, это было уже не его воображение, а вполне реальное происходящее. Но поэту так сложно понять, где кончается пресловутая реальность, и начинается неуемное, необузданное пламенное воображение литератора.

Маленькое и уютное кафе в центре Петербурга было почти пустым, когда в него вошла Мария. За столиком под пальмовым деревом сидели двое: изыскано одетая в твидовый костюм женщина лет сорока пяти, всем своим видом выражающая деловитость и сквозящую в каждом своем жесте надменность, и невысокий коренастый мужчина, одетый в очень дорогой официальный костюм, который явно не шел к его пошловатым и лишенным всякого благородства чертам лица. Рядом со сделанной под старину колонной сидел очень тучный с моложавым лицом мужчина в сером костюме на распашку; в самом дальнем угле сидела молодая парочка: девушка с огненно рыжими мелко вьющимися волосами убранными в красивую милую прическу с вплетенными цветами и ее спутник, судя по всему, представитель золотой молодежи, в кожаном пиджаке с напомаженным гелем темными волосами. У правого окна сидела девушка или молодая женщина с длинными крашеными белыми волосами, сидела она к залу спиной и потому Мария не могла разглядеть ее лицо. А возле левого окна сидел какой-то долговязый молодой человек с русыми немного вьющемся и немного взъерошенными волосами, бледный; он сидел одиноко и смотрел печальным взглядом задумчивых светло-карих глаз то в свою чашку кофе, то в окно, на шумящею улицу.

Мария прошла за столик в середине зала и заказала чашку капуччино и торт-бизе. Она повесила свое ослепительно-белое драповое пальто на крючок рядом со столиком и села в задумчивости в ожидании заказа. Через некоторое время девушка почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд, да такой настойчивый, что она чуть не подавилась кусочком пирожного, принесенного ей официанткой. Мария повернула голову и заметила, как на нее внимательно и с каким-то нелепым восторгом смотрит пара глаз орехового цвета. Мария даже застыла с ложечкой в руке от такой фамильярности, но незнакомец тут же отвел глаза и печально слегка покачал головой, как будто Мария была в чем-то перед ним виновата. "Какой странный!" - фыркнула про себя девушка и отхлебнула из чашечки кофе. Прошло еще время, и она вновь почувствовала на себе тот же пристальный взгляд. Она в негодовании обернулась, и на этот раз молодой человек то ли грустно улыбнулся ей, думая о чем-то своем, то ли криво усмехнулся, она не поняла. В любом случае, Мария быстро и натянуто улыбнулась ему и поспешила отвернуться. Наконец, незнакомец встал, накинул коричневый плащ и вышел.

Мария спокойно допила свой кофе, не поедаемая то страстными, то печальными взглядами странного незнакомца, расплатилась с официанткой и вышла. На улице было холодно и сыро. Осень в Петербурге - самое ужасное время в году. Особенно октябрь. Когда безостановочно целыми днями идут холодные проливные дожди, небо грязно-серого цвета и настроение портится окончательно. На крыльце было скользко, и не сумев сохранить равновесия, Мария уже была готова упасть, если бы ни чьи-то сильные руки, успевшие подхватить ее. Девушка подняла голову, и какого же было ее удивление, когда она увидела перед собой именно те фисташковые карие глаза незнакомца.

- Следует обратиться к администрации кафе, да? За то, что они подвергают клиентов переломам ног, а чего доброго еще и шей, а? - весело проговорил незнакомец, улыбаясь. На удивление, у него была необычайно приятная улыбка: очень искренняя и обаятельная. Она, сочетаясь с глубокими карими глазами, подернутыми грустью, придавала ему образ романтического мечтателя.

- Благодарю, - пробормотала Мария, и поспешила отойти от странного молодого человека.

Так они и разошлись: он в свою сторону, она - в свою.

***

Когда она вошла в кафе, Александру показалось, что с изменчивых небес к нему спустился прекрасный ангел с глазами цвета спелой южной ночи. Этот ангел так легко и плавно передвигался по пространству кафе от двери до столика, что казалось, будто бы он все еще плывет в ослепительной голубизне небес между пушистых облаков. Она сняла свое белое пальто, и ему показалось, будто бы ангел снял свои крылья и превратился в прелестную земную девушку, не менее прекрасную и возвышенно красивую. В каждом ее жесте чувствовалось что-то божественное. Тогда Александр, наконец-то, понял, что значит для поэта выражение "к нему спустилась Муза". Вот она - спустилась прямо с небес ровнехонько в то же самое кафе, где он проводил свои одинокие осенние вечера, в плоти и крови, вполне живая и реальная. Он долго смотрел на ее нежный профиль, и все в ней ему казалось совершенным и неотразимо чудесным. Пустяки, что у нее были немного неправильные и немного мелкие черты лица; что у нее был чуть островатый нос и несколько высокомерный взгляд. Нет, он был такой глубины! Такой чистотой, добротой и весной он был исполнен! Что ему казалось - он увидел перед собой богиню. Он пристально смотрел на этот неповторимый профиль и думал, что за сладкой мукой томится сейчас его душа, что за страстью полон ненасытный взор, когда она обернулась, и… он опустил голову, ослепленный ее очарованием. Потом он снова взглянул на нее, и в мыслях его зародились какие-то неясные еще строчки, какие-то сладкозвучные рифмы… "Муза", - думал он, и улыбнулся своим мыслям. Он не заметил, что все это время пристально наблюдал за ней: как она заправляет прядку блестящих черных волос за ухо, каким неповторимым движением берет в руку чашечку с кофе… И теперь она тревожно отвернулась от него, трудясь понять, что же ему от нее нужно.

Александр встал, чтобы не смущать ее боле и вышел на свежий осенний воздух. Лил беспеременный дождь, и небо заволокло серебристыми тучами. "Не удивительно, что ты плачешь, - обратилась к небу Александр, - ведь сегодня ты отпустил на Землю своего лучшего и самого прекрасного ангела". Короткий вскрик прервал его мысли, и он в последнюю минуту успел подхватить свою Музу, которая грозилась упасть прямо на мокрые и грязные ступеньки. "Хорошо, что успел вас поймать, иначе вы бы замарали свои крылья" - хотел сказать он, но сказал только что-то про безответственную администрацию кафе.

Она ушла. Слилась с бесформенной толпой прохожих, но перед его взором все еще стоял ее нежный образ и удаляющееся перышко ее белого плаща…

***

Октябрь кончался в суматохе, в суматошной сдаче сессии и напряженной учебе в музыкальном училище. Каким-то образом, Мария успевала совмещать учебу на Факультете Международных Отношений с учебой в музыкальном училище, где вот уже восемь лет сряду училась играть на фортепиано. И Владимир Иванович - ее пожилой учитель - называл Марию "самой любимейшей и талантливейшей ученицей своей".

Вот уже неделю Мария спала по четыре часа в сутки и совершенно не отдыхала. Все ее вечера кончались одинаково: после сдачи какого-нибудь экзамена или зачета и занятий в училище, она, уставшая и измотанная, возвращалась домой по Невскому проспекту, не замечая вокруг себя ничего, и даже необоснованно раздражаясь на весь Питер.

С недавнего времени (дня три как) ей стало казаться, будто бы за ней следят. Но девушка тут же одергивала себя, списывая все на ужасную усталость и уже, казалось, помутневший от бесконечных экзаменов и занятий рассудок. Однако сегодня это чувство - чувства слежки - преследовало ее уже неотступно. Мария даже оглянулось несколько раз, но в хмурой толпе питерцев вряд ли смогла бы хоть кого-нибудь разглядеть.

Уже у самого своего дома, который располагался в одном из старинных дворов-"колодцев", очень темных и мрачных, она услышала чьи-то шаги. Сердце ее зачастило, ноги стали передвигаться быстрее. У самого подъезда Мария обернулась и вскрикнула. Свет дворового фонаря светил ей прямо в глаза, поэтому она не смогла разглядеть лица своего преследователя, и разглядела только, что перед ней стоял высокий мужчина с длинном пальто.

- Что вам нужно?! Убирайтесь! - закричала Мария, задыхаясь от страха.
- Извините, ради Бога, - послышался смущенный, но необыкновенно приятный баритон; Марии даже показалось, что она его уже где-то слышала. - Я не хотел вас напугать.
- Однако вы это сделали, - строго и уже намного более уверенно произнесла девушка, почему-то совершенно перестав бояться.
- Простите… - еще раз пробормотал этот бархатный голос; незнакомец наконец-то отошел от света фонаря, и Мария сумела разглядеть в нем… того самого незнакомца из кафе, в котором не долее как месяц назад пила кофе с пирожным. Вид у него вид какой-то обескураженный и будто смущенный.
- Это вы? - накинулась она на него. - Вы меня преследуете?
- Нет, нет, что вы… - испуганно закачал головой незнакомец и вдруг ни с того ни с сего улыбнулся. - Я просто шел мимо… - продолжал он, все так по-дурацки улыбаясь.
"Шел мимо?! - просто остолбенела Мария. По всему Невскому? И случайно забрел в этот двор, в котором, судя по твоему озирающемуся виду, ни разу не был…"
- Кстати, я Александр, - вдруг представился незнакомец, и Мария просто застыла на месте, чуть не открыв рот от удивления.

***

В этот момент, праведного негодования, она была особенно прекрасна и он даже невольно залюбовался ей, глядя в эти невероятные, горящие каким-то незнакомым ему доселе огнем, глаза.

Ее голос потряс Александра в первое же мгновение, при первом же произнесенном этими прелестными алыми устами слове. Он был так мелодичен, так звонок, как бывает певуч и серебристо-напевен только первый майский ливень. "Не удивительно, ведь она спустилась с небес", - подумал он и улыбнулся. После их первой встречи, Александр места себе не находил - даже во сне он увидел милый образ. Он бесцельно шатался по улицам, в надежде увидеть ее. Он даже каждый вечер заходит в то самое кафе, где впервые ее увидел. Но ее не было… И вот, случайно, неделю назад, он увидел ее рано утром, идущую по проспекту. На этот раз на его Музе было не белоснежное пальто, которое показалось тогда Александру ангельскими крыльями; на этот раз на ней был длинный черный осенний плащ из какой-то блестящий материи. Но он все равно узнал ее: эту плавную, летящую походку, эти блестящие черные волосы, гладко зачесанные назад, этот гордый профиль… Он бездумно пошел за ней, и шел до самого университета, а потом ждал ее там, на дожде и холоде несколько долгих, исполненных однако сладостным предвкушением встречи с ней, часов. Потом он также анонимно и незаметно провожал ее до музыкального училища, а потом и до дому…

Александр каждый день ходил за ней от дома до университета, музыкального училища и снова до дома… Его дни стали наполнены этими хождениями за этой ослепительно-прекрасной девушкой. Он жил от встречи до встречи, он выучил весь распорядок ее дня. Он шел и любовался ее спиной, затылком… Он не знал большего счастья, большего блаженства!

И вот сегодня он, кажется, зашел слишком далеко. В прямом смысле. Он слишком задумался, слишком занялся своими мечтами, что не рассчитал, что она может оглянуться. И она оглянулась. Близость ее прекрасного лица довела его почти до головокружения, и в первые минуты он был даже как-то обескуражен. Он что-то лепетал ей, а потом глупо улыбался, а потом представился: "Александр".

Несколько минут она стояла в недоумении и заблуждении, что же делать дальше. Наконец, она сказал:

- Очень приятно познакомится, Александр, - и хотела было уже зайти в подъезд, как он остановил ее.
- А как зовут вас? - он слегка наклонил голову и с загадочной улыбкой посмотрел на нее. - Что же я зря ходил за вами всю неделю, и теперь даже имени вашего не знаю…
Мария остановилась, обернулась и интересом посмотрела на него.
- Мария, - наконец-то улыбнулась она и протянула ему руку. Он осторожно пожал ее нежные пальчики. - Что же, неделю… А я думала всего три дня.
- Видимо из вас плохой наблюдатель, - в его глазах зажглись огоньки; он любовался ее улыбкой, которая придавала ее строгим, одухотворенным чертам лица какую-то весеннюю легкость и беззаботность.
- Да уж, куда мне, - Мария издала мелодичный серебристый смешок и повнимательней вгляделась в лицо своего нового знакомого. Его чудесные светло-карие глаза она успела разглядеть еще в прошлый раз, и улыбку тоже. Он был достаточно недурен собой, хотя как-то растрепан. Черты его лица были достаточно правильными, классическими и привлекательными. Ростом он был выше ее почти на полторы головы, строен. Хотя одет он был довольно скромно, если не сказать бедно: в темно-коричневый, довольно, старый уже плащ, темно-серые брюки, и потрепанные стоптанные черные ботинки. Однако его светлое, хотя с какой-то печатью вековой печали, лицо и искренняя улыбка делали его более чем неказистое одеяние совсем незаметным. Даже придавали ему еще больше искренности и трогательного обаяния.
- Что ж, Александр, будем знакомы, - улыбнулась снова Мария, и уже открыла подъездную дверь, как повернула голову и произнесла: До встречи завтра у моего дома, как всегда, в 7:40, - и, то ли показалось Александру, то ли так оно и было, но она ему подмигнула.

***

На следующий день встреча "как всегда, в 7:40" состоялась. И еще на следующий тоже. И через неделю. И через месяц. Александр ходил за своей Марией по пятам и она не была против. Он провожал ее всюду, повсюду следовал за ней. Стоит ли говорить, что он уже четко определил самое счастливое время в своей жизни - именно этот прошедший месяц.

На улицах уже лежал снег - чистый, свежевыпавший, белоснежный, как крылья поднебесного ангела. Зима уже подступала и еще одна промозглая петербургская осень отдавала ей свои права.

Мария любила снег куда больше, чем промокшие грязно-желтые осенние листья, и сейчас с удовольствием шла по нему, прислушиваясь к мерному потрескиванию под ногами. Александр шел рядом.

- Ты любишь снег? - спросила она, улыбаясь неизвестно чему.
- Люблю, - серьезно кивнул он, и вдруг, рассмеявшись, кинув в нее снежком.
- Ну держись! - закричал она, хохоча, и повалила его в снежный сугроб.
Так, смеясь, словно дети, радуясь первому снегу, как радуется малышня своей первой сознательной зиме, они барахтались в сугробе и от них во все стороны летели сверкающие на полуденном солнце блестки.
- Кстати, - вдруг сказал Мария, наконец-то перестав смеяться, когда они уже оба выбрались из сугроба, все мокрые, но счастливые.
Александр завернулся в свое пальто поплотнее, и переминался с ноги на ноги - на нем было все то же осеннее пальто, которое не согревало от январского холода, и он жутко замерз.
- Папа хотел бы видеть тебя сегодня на нашем семейном ужине, - сказал Мария, надевая перчатки на замерзшие руки.
- Что? - Александр перестал топтаться и озадаченно посмотрел на нее.
- Папа хочет видеть тебя сегодня у нас. На ужине, - повторила она, наконец-то взглянув на него.
- Но… но ты же понимаешь, что это невозможно? - взволновано Александр смотрел на нее.
- Почему? - Мария вздернула тонкие брови. - Брось, папе будет интересно пообщаться с тобой, - она взяла его под руку и стала смотреть куда-то в сторону, разглядывая соседний сугроб.
- Это… Мария, нет! - твердо сказал Александр, останавливаясь.
- Но почему, нет? - как-то раздраженно спросила она.
- Потому что… Я не могу общаться на равных с твоим отцом. Он - уважаемый академик, богатый человек, а я… Посмотри на меня.
Мария действительно с какой-то плохо скрываемое жалостью посмотрела на его костюм.
- Но ты же поэт, литератор! - начала доказывать она. - Значит, вы из одного слоя общества. Какая разница, у кого больше нулей в кошельке… - довольно грубо и раздраженно заметила Мария.
- А, - он только махнул рукой.
Но вдруг девушка разом переменилась в настроении и ослепительно, под стать первому снегу, улыбнулась ему:
- Значит, решено: сегодня в семь! - и хлопнув его по плечам, развернулась и пошла в другую сторону.
Александр остался стоять в заблуждении и твердо решил, что на ужин на пойдет.

***

Ровно без двух минут семь он уже звонил в дверь Марии. Она открыла ему сама: на ней было легкое изумрудно-зеленое платье, а волосы, как всегда, зачесаны назад, и только несколько завитых прядей кокетливо обрамляли ее лицо. "Неуместно было так одеваться, учитывая, что у меня нет не только официального, но даже другого костюма" - осудительно подумал Александр, не сумев однако не отметить, как ослепительно хороша она в струящемся шелке. У него действительно не было больше костюма. Он даже подумывал занять у кого-нибудь из институтских приятелей, но потом отказался от этой идеи, разозлившись на себя, и решил пойти в том, что есть. "Предстану перед ее почтительным семейством так, как есть" - горько усмехнувшись, подумал он. По пути к ним, Александр купил большую коробку конфет с коньяком, потратив на нее огромную часть своих денег.

- О, Александр… Валерьевич! - в прихожей появилась полная богато одетая женщина, точная копия Марии, только старше ее лет на двадцать и намного полнее. - Как чудесно, что вы заглянули к нам!
- Владиславович, - мрачно поправил он хозяйку, протянув ей коробку конфет.
- Что?.. О, конфеты! Как это мило, - заворковала дама, взглянув на коробку, стараясь скрыть свое пренебрежение и презрительно насмешливо не фыркнуть. - Проходите, проходите.
- Пошли, - шепотом сказал Мария, беря Александра за руку и проводя его в большую просторную комнату с круглым столом, накрытым разнообразными яствами. Отец Марии - Виктор Юрьевич - уже сидел за столом и открывал бутылку шардоне. - О, Александр Владиславович! - он встал из-за стола и протянул гостю руку (в отличии от своей жены, он помнил его отчество). Как приятно, что вы к нам пожаловали.
- Добрый вечер, Виктор Юрьевич, - Александр слегка почтительно поклонился.
- Добрый, добрый… Ну что, присаживайтесь, - пригласил к столу Виктор Юрьевич, сам садясь обратно на место. Он был еще достаточно молодым и не растерявшим свою былую привлекательность мужчиной. На нем был дорогой жемчужно-серый костюм, выгодно оттенявшие его светлые с проседью волосы.
- Так-с, молодой человек, - произнес он, когда все уселись. - Расскажите нам немного о себе.
-Ну… - Александр даже как-то замялся. - Я литератор…
- Слышали-с, слышали-с, - перебил Виктор Юрьевич. - Поэт, прозаик?
- Поэт. Я закончил Литературный.
- О, как это чудесно! - воскликнула Надежда Олеговна - мать Марии.
- И что же думаете о состоянии современной литературы на сегодняшний день? - вновь спросил отец, заинтересованно глядя на Александра.
- Я думаю, что во многом это в наших руках. В руках нашего поколения.
- Вы чувствуете ответственность на себе?
- Безусловную.
- Однако сейчас появилось столько авторов… Люди что, разучились писать?
- Сейчас действительно печатаются многие бездарности - и тут дело не в таланте, а в деньгах, - опрометчиво заметил Александр, находясь в роскошной обстановке дома профессора Неженского.
- Вы находите? - профессор, казалось, посмотрел на него с саркастической усмешкой.
- То есть, я хотел сказать, дело не в том, что в наше время осталось мало талантливых поэтов или писателей, а в том, что среди нас совершенно нет талантливых критиков. Их разве что, единицы. А что могут единицы?
- А разве великих людей не единицы?
- А я и не говорю про великих людей…
Несколько секунд тянулось молчание.
- Что же, - опять начал Виктор Юрьевич. - Все дело в том, верное, что сейчас пишут все, кому не лень. Если бы филологи взялись за дело, тогда, может быть, и получилось бы что-нибудь стоящее…
- Филология и поэзия не одно и тоже! - горячо возразил Александр. - Филология - это не простор для творчества, это ограничение творческого потенциала. Именно она зажимает современную поэзию в рамке, потому как ей занимается сейчас подавляющее большинство либо бездарностей, либо филологов.
- Ну-у-у, - протянул обескураженный профессор, не желая сдавать своих позиций.
- Филология всегда шла в разрез с поэзией. Она читает стихи с точки зрения грамматики, а надо…
- …чтобы при этом были задействованы сердце и душа, - закончил за него Виктор Юрьевич.
- Именно! - снова горячо воскликнул Александр.
- Хорошо, а что же читателями? С любителями? Они тоже разучились читать стихи?
- Отнюдь. Люди жаждут новых авторов, они искренно надеются на их появление… Нет, все-таки большинство читателей люди с душой и сердцем.
- Что ж, это хорошо, - заметил профессор, добавляя всем вина. - Тогда еще не все потеряно. Ну-с, выпьем за надежду нашей литературы! - воскликнул он.
- А кто ваши родители, - вдруг подала голос Надежда Олеговна.
- Они… Мама - библиотекарь, отец - он тоже был писателем, прозаиком.
- О, так у вас династия, - негромко засмеялась Надежда Олеговна, и Александр со скрываемым отвращением посмотрел на нее. - Может быть, мы могли бы познакомится и с вашим отцом, а то…
- Он умер, - резко перебил ее Александр. - Девять лет назад.
- Ох, простите, молодой человек! - воскликнула она, прижимая руку с безупречным маникюром и всю в дорогих кольцах к груди. - Я так сожалею… - ни в голосе, ни во взгляде ее не было ни капли сожаления.
- Ничего, - пробормотал Александр, решив, что больше в этом доме не выдержит.

***

За весь вечер Мария не сказал практически ни слова. И сейчас, в прихожей она молча стояла, смотря, как хмурый и мрачный Александр надевает свое пальто.

- Ты злишься? - тихо спросила она. - Прости меня, если что…
- Если что? - он резко повернулся и в упор посмотрел на нее. - Ты выставила меня на посмешище перед своим отцом и теперь говоришь, если что?!
Мария тревожно оглянулась в глубь квартиры, чтобы их никто не услышал.
- Вовсе нет, ты выглядел очень достойно.
- Как же, - пробормотал Александр. - Твой отец, кажется, насмехался надо мной весь вечер, а мать готова была просто испепелить взглядом. А когда она сказала про моего отца… - он чуть не задохнулся от негодования.
- Прости их, - также тихо сказала Мария. - И не суди слишком строго.
- А кого мне судить? Может быть, тебя? Из-за того, что ты притащила меня в свой богатый дом, и заставила почувствовать ничтожеством?!
- О, нет! - замахала руками Мария и будто бы испугалась. - Вовсе нет! Как ты может так говорить обо мне?.. - ее обиженно надутые губки, гордые нотки в голосе - но глаза-то оставались холодными и безучастными, и также как и у ее матери, в них не было ни капли сожаления.
- Мне пора. - Сказал и вышел за дверь, даже не взглянув больше на Марию.

Он был уже дома, когда в дверь раздался звонок. Александр совершенно без настроения, такой же хмурый, как и час назад, поплелся открывать.

- Марк? - он даже удивился. Перед ним на пороге стоял его старый институтский приятель и широко улыбался.
- Ага! - радостно завопил он. - Саня!
- Тихо, не ори, все-таки уже почти одиннадцать, соседи поди спят уже…
- Какой спят! - также довольно кричал Марк. - Время-то еще детское. Ну-ка посторонись, друг, - и он начал протискиваться в квартиру. - Посмотрим, как ты живешь. А, все также… Ну что ж, я не многим лучше, - ухмыльнулся он.
- Да уж, - безрадостно пробормотал Александр, заходя вслед за Марком в его единственную комнату.
- Чаем хоть угости, - заметил Марк.
- Нет у меня чая.
- Ну, как хочешь, мой гостеприимный друг - я сыт.
Они немного помолчали.
- А ты чего такой хмурый? - спросил Марк, и вдруг воскликнул. - Слушай! А ты ведь встречаешь с этой профессорской дочкой, как ее… Мэри?
- Мария.
- О, ну да, - захихикал Марк, хлопая Александра по плечу. - Это ты из-за нее такой? Поругались?
- Не твое дело, - буркнул Александр, смотря в противоположную сторону.
- Обижаешь, друг - протянул Марк. - Рассказывай.

Минут пять Александр молчал, а потом его словно прорвало; и он рассказал все: про то, как не хотел идти на ужин, про свой бедный костюм, про самодовольную мамашу Марии, про насмешки отца, про свою унижение; даже про коробку конфет; и про то, как кинул обвинение в лицо Марии.

- Да, друг, - Марк покачал головой, и по своей особенной привычке почесал затылок. - Хочешь мое мнение? - Александр молчал, - думаю, что эта кошка просто играет с тобой. Что ж, она совсем дура, что ли, чтоб не понимать, что тебе рядом с этими ничтожным профессором и его нахальной женушкой в одной комнате не место! Они же атмосферу портят своим самодовольством. А эта твоя Мэри…
- Не смей! - на повышенных тонах начал Александр. - У тебя нет права так говорить. Ты ведь ее совсем не знаешь… А она, - его взгляд сделался мечтательным, он уже давно простил Марию, еще в начале своего рассказа и даже стал жалеть, что накричал на нее перед уходом, - она чистая, непорочная… Она - ангел.
- Э, друг, - разочаровано протянул Марк. - Ты ее обожествляешь. Плохо это, плохо…
- Я люблю ее, - грустно сказал Александр.
- Ну, - безрадостно усмехнулся Марк. - А она? Нет, была бы ангел - не отправила бы тебя в это змеиное гнездо - дом этого профессоришки. Коварные у нее планы, друг. Все женщины такие…
- Одинаковые? - воскликнул Александр. - Нет, она особенная, она необыкновенная, неповторимая…
- Ну-ну, хватит мне рассказывать о ее достоинствах, - махнул рукой Марк.
- Только, смотри, я тебя предупредил - берегись ее, друг, - уже перед самым выходом снова сказал Марк, протягивая Александру руку.
- Ладно, иди, - он пожал протянутую руку и еще несколько минут задумчиво стоял перед закрытой дверью.

***

- Эй, Александр, кажется - он услышал позади себя звонкий, но скорее визгливый голос, и обернулся: к нему навстречу бежала девушка в каракулевой шубке с белесыми крашеными волосами. В первые мгновенья Александр не мог понять, что от него могло понадобится этой расфуфыренной, богато одетой блондинке. Он уже хотел было повернуться и идти дальше, потому что подумал, что это не к нему, но снова услышал тот же самый голос.
- Да подожди ты, - нет, эта девушка действительно бежала за ним. - Не узнал? - Александр уже хотел сказать "нет", но тут, вглядевшись в лицо девушки, понял, что это одна из подруг Марии, он видел ее пару раз.
- Алена?.. - все еще не уверенно произнес он.
- Смотри-ка, узнал, - усмехнулась блондинка. - А я тебе случайно заметила, - сказала она, насмешливо оглядывая ее одеяние. - Торопишься?
- Нет, а что? - он все еще не мог понять ее намерений.
- Да вот, поговорить с тобой хотела.
- О чем? - он не смог скрыть свое искренне изумление.
Алена, кажется, осталась довольна произведенным эффектом.
- О Марии.

Александр развернулся и, не сказав ни слова, пошел прочь. Он уже почти две недели не виделся с Марией и не находил себе места. Он приходил к ее дому, ждал ее, потом к университета, к музыкальному училищу… Ее не было. Только один раз, примерно неделю назад, он видел ее издалека у университета. Она не звонила ему, и Александр решил, что она очень переживает из-за их тогдашнего разговора и, может быть, даже обижена. Он уже готов был пасть перед ней на колени и молить о прощении, но ее нигде не было. Сама она не звонила, а он позвонить не решался - он поклялся себе, что больше никогда не переступит порог профессорского дома и никогда не позвонит по их номеру. Александр был уже почти в исступлении, когда его нагнала Алена. "А вдруг с ней что-нибудь случилось?" - тревожно подумал он и снова повернулся к блондинке.

- Что с ней?
- Так и думала, - усмехнулась как бы про себя девушка. - Ничего с ней, все в порядке. Просто… Знаешь, я слышала о твоем крахе в доме Неженских, - протянула она, и Александру стало противно. - Я подумала, что ты достоин знать. Не знаю, уж какие цели преследовала Мария, когда приглашала тебя на ужин… Кроме одной… Ты ведь знаешь Андрея?
- Андрея? Нет… Кто это? - Александр ничего не понимал.
- О, ну так я и думала, - Алена картинно закатила глаза. - Ведь мать Марии румынка, - Александр нетерпеливо кивнул, не понимая, куда она клонит. - Так вот. В Румынии у нее есть какой-то знакомый, а у него… Короче, у кого-то из ее знакомых есть сын - Андрей. Они знакомы с Марией уже несколько лет и… В общем они помолвлены, уже несколько месяцев, - выдохнула Алена, с наслаждением произнеся последние слова.
- Что? - Александр ничего не понимал, и мысли путались в его голове, ему казалось, что еще одно слово, произнесенное Аленой, и он прямо здесь рухнет в обморок.
- Да-да. Ее родители - особенно, конечно, мамочка - жаждут женить ее на этом румынском принце.
- Принце? - тупо переспросил Александр.
- Ну да, - рассмеялась Алена. - Принце. Я ведь образно выразилась, что с тобой…
Что с ним? Она ведь только что сказала ему, что его любимая девушка выходит замуж за другого, и теперь спрашивает, что с ним?!
- Зачем же тогда…
- Зачем она пригласила тебя знакомится с отцом? - догадалась Алена. - Все очень просто: накануне, примерно, месяца полтора до этого (примерно, тогда, когда вы познакомились), она поругалась с Андреем, крупно поругалась, - было видно, что Алена находится в своей стихии: сплетни, интрижки. - Но родители ничего не знали. А потом - перед вашим ужином - он позвонил ей, чтобы извинится, но Мария такая вспыльчивая; и они еще больше поругались. Так вот, тогда же Мария и объявила родителям, что не собирается выходить замуж за Андрея. Они были поражены. Ты даже себе представить не можешь… Тогда она сказала, что у нее уже есть другой (а Неженские знали, что она общается с каким-то поэтом), и она их обязательно с ним познакомит. Тогда отец тут же затребовал этого "другого" к себе на ужин - интересно ведь было посмотреть, на кого его дочь променяла красивого, умного, состоятельного Андрея. А она уже была наготове, и потащила тебя ужинать. Почему именно тебя? Ну как, для контраста так сказать… - совершенно бестактно пояснила Алена. - Родители разумеется в шоке, а ей того и надо… Но знаешь, они с Андреем уже помирились. Неделю назад. И родители спокойны и довольно - свадьба не отменяется.
Александр подавлено молчал.
- Только я тебе ничего не говорила, - вдруг взволновалась Алена. - Мария меня убьет. А… а я просто по дружбе решила рассказать тебе все. Ты достоин знать, - снова повторила она. Но Александр уже не слушал ее, вернее не слышал: в голове стоял такой шум, что казалось, мимо летит поезд, в глазах потемнело, и он пошел, натыкаясь на прохожих, не замечая и не видя ничего вокруг.
Почему вдруг белый снег стал серым? Почему голубе небо стало серым? Почему люди стали серыми? Почему его жизнь вдруг - в одно мгновение - погрузилась в серый мрак боли, непрощения и разочарования?..

***

Прошел месяц. Месяц самый страшный в жизни Александра. На этот раз он четко определил самое несчастливое время в своей жизни - это месяц. Целыми днями он лежал на своем продавленном диване, погруженный в тяжкие думы. Он то бредил, то ему казалось, что все это ему приснилось, то он спал целыми сутками… Несколько раз заходил Марк, пытался вытрясти из друга хоть что-нибудь о причинах его болезненного состояния, но не сумев ничего разузнать, убегал. Самое странное, что Александр думал о чем угодно, но только не об этом. Его мысли были горькие и тяжелые, но он никогда в открытую - даже себе - не говорил об Андрее и Марии; о ее предательстве, о его неведении. Он все еще боготворил ее, и думал, что какая-то неведомая сила сейчас препятствует их счастью. Он томился невозможностью увидеть ее и… боялся свидания. Ему даже стало казаться, что Марии не существует, а есть только этот прекрасный образ: ангела, спустившего однажды с небес; ангела с человеческими чертами. Вспоминание о ее черных глазах жгло ему душу, ему казалось, что в них сияет ночь - пламенная, страстная ночь - и он сгорал под этим взглядом. Но чаще, ее черты расплывались и ему даже казалось, что он забыл ее. Но образ неземной красоты после этого лишь четче и больней возникал перед ним и рвал его сердце на горячие алые кусочки. Невыносима была эта пытка. Пытка любовью, пытка красотой, пытка воображением.

Верно, тогда он был в бреду. И также в бреду он встал со своего дивна - в глазах потемнело, ужасно заболела голова - схватился за край стола, чтобы не упасть, и стал тупо бродить по комнате, чтобы найти пальто. Оно лежало в прихожей на полу, как и месяц назад, когда он вернулся домой после разговора с Аленой и сбросил его бездумно на пол в коридоре. Оно было мятое и немного грязное. Он даже не заметил. Кое-как надев пальто, он вышел из квартиры и даже не закрыл дверь.

Свежий морозный воздух встретил его на залитой февральским солнцем улице. А Александра даже закружилась голова. Яркое солнце слепило глаза, и морозец щипал беззащитные уши. Сначала Александр просто шел, без всякой цели, хотя смутно вспоминал, что, собираясь дома, цель у него была. Целый час он ходил по улицам города, также как и месяц назад, натыкаясь на недовольных прохожих. Как так получилось, но ноги сами привели его к тому дому. И цель, доселе еще неясная, вдруг встала совершенно четкой и выявленной. Как будто все еще в бреду, он поднялся на четвертый этаж и нажал на звонок - раздалась мелодичная трель.

"Будь, что будет" - то ли подумал, то ли произнес вслух Александр.

Через несколько мгновений за дверью послышались знакомые шаги, дверь ему открыла сама Мария. На минуту она остолбенела, лицо ее ужасно побледнело, рот слегка приоткрылся. Александр стоял на пороге и глядел в это милое прекрасное лицо невидящим взглядом; потом бесцеремонно прошлом в квартиру и оказался в той самой комнате, где ужинал с родителями Марии полтора месяца назад. Здесь ничего не изменилось: те же темно-синие обои с белыми цветами, те же старинные картины на стенах, тот же круглый стол… Камин, а над камином висел большой портрет девочки лет восьми - это была Мария. На ней было светло-лиловое платьице, черные локоны свободно развивали по ветру, а в руках она держала букет из синих и голубых колокольчиков. Черные глаза ее сверкали, и на детских устах играла нежная улыбка. Видимо, рисовал этот портрет очень талантливый художник, и в прошлый раз Александр им залюбовался. Но сейчас ему казалось, что глаза этой маленькой девочки горели дьявольским огнем, волосы по-ведьменски развевалась черными прядями, и сатанинская улыбка оскверняла детские уста. Букет колокольчиков в руках девочки вдруг начал вянуть и гнить, а сама девочка вдруг расхохоталась - ужасным дьявольским смехом… Александр встряхнул головой и отогнал наваждение. Мария робко стояла сзади. Он оглянулся, и образ девочки с завянувшими колокольчиками вмиг исчез из его воображения. В эту минуту Мария была особенно прекрасна: она была похожа на беззащитную раненную птицу, казалось, она похудела, черные глаза сверкали каким-то болезненным блеском, и губы совсем пересохли. Александру стало безумно жаль ее, и в душе его даже проснулась какая-то эфемерная надежда, что она сожалеет, что она раскаивается, что… все еще, быть может, неправда.
- Я все знаю, - бесцветным голосом произнес он.

Александр даже испугался, но снова сказал:
- Я все знаю.
- Как… - выдохнула она. - Откуда?.. Никто ведь еще не знает…
- Да? - усмехнулся он, и жалость вмиг улетучилась из его души; он решил, что она станет врать и оправдываться. - А по-моему все уже очень хорошо осведомлены.
-Нет, нет, этого не может быть… - Мария заходила по комнате, заламывая руки и повторяя. - Нет, нет, этого не может быть…
- Как ты узнал? - она вдруг остановилась и в упор посмотрела на него блестящими, как у раненной птицы, глазами.
- Неважно, - снова презрительно усмехнулся он.
- Боже мой! - застонала Мария и рухнула на мягкий диван и у противоположной стены. - Господи! - тело ее вздрагивало, но она не плакала, казалось, она была в исступлении.
- И как давно это продолжается? - холодно спросил Александр, понимая, что у него в принципе нет никого права об этом спрашивать.
- Я… я сама только месяц назад узнала, - слабо проговорила Мария, срывающимся голосом.
- Что узнала? - в недоумении переспросил Александр. "Она меня, что, совсем за идиота держит?!" - с нарастающим негодованием подумал он.
- А ты о чем? - тихо и как бы настороженно в свою очередь спросила Мария, подходя к нему и заглядывая в глаза.
- Об этом твоем… Андрее, - с отвращение и раздражением произнес Александр ненавистное имя и отвернулся.
Мария застыла со стеклянным взглядом, и не могла пошевелиться.
- А ты о чем? - не поворачивая головы, хмуро спросил Александр.
Она не отвечала. Тогда он оглянулся, и такое выражение было в ее глазах - выражение невысказанного ужаса, исступление, безнадежной и ледяной тоски - что ему стало страшно. Она попятилась было к камину, но он схватил за плечо и почти закричал:
- О чем ты? Что ты узнала?
- Я… - она глубоко и порывисто вздохнула и посмотрела ему в глаза уже более осмыслено, но потом вдруг резко отвернула голову, будто бы ей дали пощечину, и взгляд ее вновь сделался невидящим. - Я больна, - по бледной щеке ее скатилась одинокая слеза и остановилась на сухих губах.
- Что?.. - почти прошептал он.
- Я больна, - уже громче повторила она, высвобождая свое плечо из его мертвой хватки, которая вдруг резко ослабилась.
- И на сколько серьезно? - только и смог проронить он.
- Очень, - безучастно ответила она. - Лейкемия.
"Лейкемия" - это словно врезалось в его сознанием острой шпагой невыносимой боли. Лейкемия…
Глаза его наполнились слезами, и он, уже ничего не видя перед собой, рухнул перед ней на колени, хватая ее руки и целуя подол ее платья.
- Нет, нет, любимая… нет, не правда… - шептал он в исступлении, а она стояла молча, и слезы непрекращающимся потоком лились по ее мертвенно-бледному лицу.
- Не надо! - вдруг вскричала она, отходя от него. - Не надо, - уже тихо и пугающе спокойно произнесла она.
Он все еще стоял на коленях с опущенной головой и руки его, казалось, дрожали.
- Это ничего не изменит, - сухо и жестко произнесла она. - К тому же ты все уже знаешь: я выхожу замуж.
- Нет, нет, - он хотел было подойти к ней, но Мария остановила его рукой.
- Ты не можешь…
- Почему? Очень даже могу.
- Ты не можешь… После этого не можешь. Останься со мной, я буду хранить тебя, оберегать тебя… ты не можешь…
- Я не могу остаться с тобой.
- Но почему?..
- Потому что… я не люблю тебя! Ты мне безразличен, - выпалила Мария.
- Не лги мне… Ты просто не хочешь делать мне больно, но этими словами ты причиняешь мне еще большею боль…
- Ты очень заблуждаешься насчет своего значения в моей жизни, моих чувств к тебе и моих благородных порывов.
- Я не верю тебе. Ты так не можешь… Ты же… Ведь ты - ангел, - как безумный шептал Александр.
- Нет! - вскричала Мария. - Я не святая, я - живая!
И вдруг она закрыла лицо руками и горько заплакала.
- Не оставляй меня, Мария, - он словно молитву произнес эти слова, и она смотрела на него глазами, полными слез.
-Не надо… Ты переживешь это… Ты сильный, я знаю. Ты перенесешь потерю меня, - она говорила, и в голосе ее надорванной струной звенели слезы.
Он тупо качал головой, пытаясь схватить ее за руки.
- Помнишь, - все также плача, говорила Мария. - Ты говорил мне, что поэты чувствуют боль всего мира, что в их душах трагедии многих и многих людей, что их сердца болят за весь мир… Неужели ж ты, хранящий в своей человеческой душ, тысячи трагедий, не переживешь своей?..
Откуда ей было знать, что хрупкое сердце поэта способно вынести любую боль, кроме своей собственной?

Вдруг раздался звонок в дверь, и оба они не сразу поняли это, с минуту стоя друг против друга, и смотрели друг другу прямо в глаза, пытаясь понять то, что произошло.

Тут кто-то зазвенел ключами, и дверь открылась сама.
- Мари, ты что… - на пороге комнаты возник молодой человек и так и застыл на том самом месте, увидев заплаканную и бледную Марию и незнакомого человека, ужасно одетого с горящим взглядом.
Это был Андрей - жених Марии. Он был высокий и, как и сказала, Алена достаточно красивый молодой человек, с темно-каштановыми глазами и ярко-голубыми, но совершенно холодными и глядящими на все происходящее с каким-то презрение, глазами.
- Это Андрей Петрович, - слабо проговорила Мария, поспешно вытирая слезы. - А это… Александр Владиславович.
- А, это он, - с каким-то ужасным пренебрежением обронил Андрей, и внимательно посмотрел на Марию.
- Он что… это он довел тебя до слез? - угрожающе спросил он.
- Нет, нет, - поспешно отрицательно покачала головой Мария.
- Да я его сейчас же раздавлю, как таракана, - со злостью и отвращение прошипел Андрей.
Александр стоял и безотчетно слушал угрозы в свой адрес.
- Андрей… - попыталась было утихомирить его Мария.
- Оставь! - он сбросил ее руку со своего плеча.
- Какого черта ты приходишь сюда, подонок, и говоришь всякую чепуху моей невесте, - может быть, Александру показалось, но он произнес эту фразу с какой-то насмешкой. - Ты, жалкий поэтишка…
Сначала Александр хотел ударить его, но произнес только:
- Да вы ничтожество, Андрей Петрович.
Он резко отвернулся от него и Марии и вышел из комнаты.
- Саша! - закричала Мария, но на самом деле из ее груди вырвался только слабый вздох.
- Все в порядке, дорогая, я его прогнал, - скал Андрей, прижимая Марию в своей груди и говоря так, будто бы она ничего не видела.
А ее сердце разрывалось на части, и от этой боли она не могла более ни говорить, ни плакать.

***

Она узнала о своей болезни месяц назад. Сначала у нее были просто головокружения и редкие головные боли, но Мария списывала все это на усталость и перенапряжение в учебе, но потом боли стали сильнее и чаще, и она стала чувствовать какую-то невозможную слабость во всем теле.

Когда об этом узнала Надежда Олеговна, она безумно забеспокоилась и потащила дочь на обследование. Врач поставил жестокий и безоговорочный диагноз: лейкемия.

С этого момента жизнь Марии круто изменилась. Музыкальное училище пришлось бросить, потому что она уже физически не могла посещать его и отдавать столько сил музыке, а в университете она взяла академический отпуск. Она боялась больше всего на свете думать об этом, но в глубине души знала, что больше туда не вернется.

Она пила разные препараты и делала разные процедуры, но с каждым днем ей становилось все хуже и хуже. Наконец, она перестала принимать лекарства, поняв всю бесполезность этого.

Посовещавшись, родители убедили дочь помириться с Андреем, потому что в Румынии у него есть знакомый и "очень знающий" (по выражению самой Надежды Олеговны) врач, который занимается онкологическими больными. У Марии уже не был сил противиться, и она позвонила Андрею. Хотя знала: уже ни один врач на свете ей не поможет.

Узнав о случившемся, Антон тут же примчался в Россию к своей невесте. Но Мария сказала, что она не любит его и не выйдет за него замуж, как и говорила после их первой ссоры, и едет с ним в Румынию только ради родителей, чтобы не причинять им боль, и понимает всю безнадежность этого мероприятия. Антон остался рядом с ней, списав все на болезнь и усталость.

И вот завтра у них самолет в Румынию.

Мария не хотела думать об этом, не хотела думать о том, что… она умрет вдали от Родины. Где-то в чужой стране, рядом с чужым человеком… Она не хотела об этом думать, но думала. Она думала о своих родителях, о своем родном Петербурге, и как не любила его осень; думала о своем детстве; в ее памяти возникали лица, которые, как ей казалось, она уже давно забыла. Единственный, о ком она не думала - был Александр. Словно какая-то часть ее, где она хранила его образ, умерла после того, как врач прочитал ее приговор.

И завтра она улетает.

***

Александр не помнил себя после того, как ушел от Марии. И все последующее время он прожил словно во сне. Все чувства словно бы иссохли в ней и теперь остывшим прахом лежали на дне его души. Ничего не осталось - кроме боли, жестокой боли, без отрады и без слез.

Одно издательство попросило у него разрешения напечатать одну его поэму, которую он написал, еще будучи студентом Литературного. Он не дал. Ему предложили хороший гонорар, но он отказался. Он вообще отказался от всего, что когда-то было для него дорого. Словно бы вместе с чувствами, истлел и его дар, его талант. Он порвал все свои черновики, сжег все листы со стихами, все толстые тетрадки… Он ненавидел их. Он ненавидел себя. Ему было тошно и противно в этом мире. Он ненавидел его. Он поклялся себе больше никогда не писать. Как-то он сказал Марии, что в душе поэта сотни, тысячи, миллионы трагедий всего мира. Но его собственная трагедия была настолько велика, что вытеснила из его души все остальное. И залегла там огромным бесчувственным камнем, холодным и мертвым.

Мария уехала на следующий же день после их последнего разговора. Вместе с Андреем, в Румынию. К какому-то известному румынскому врачу. Он обещал вылечить ее в самые короткие сроки.

Через два месяца она умерла.

***

Александр стоял на крыльце того самого кафе, того, куда уже больше полугода назад небо послало своего прелестнейшего ангела. На улице пахло весной, и май разливался радостным и чудесным солнышком, крася улицу в золотистые тона. Александр стоял и смотрел в чистейшее небо, наполненное лазурью. Казалось, оно улыбается.

"Ты снова счастливо, - он обратился к нему. - Ты не плачешь боле, ведь ты снова вернуло себе своего ангела".

Все-таки, изменчивое небо не смогло отпустить надолго своего лучшего и прекраснейшего ангела.

Г. В.
Рубрики:  Проза

Метки:  

Эльчин Сафарли Туда Без ОбратноЗдесь и далее примеч. авт.)

Среда, 24 Марта 2010 г. 02:42 + в цитатник
Таня_Ализаде все записи автора  (436x600, 50Kb)
Отвяжись (тур.). (Здесь и далее примеч. авт.)

Мужчин (тур.).

Потрясающе было (тур.).

Полицейские (тур.).

Взятка (тур.).

Рекламный тур (тур.).

Мучительный вечер (тур.).

Турецкое блюдо из баклажанов.

Секс-бомбой (тур.).

От арабского «Господи, прости!», здесь — «Боже упаси!» (тур.).

Район Стамбула.

Один из символов Стамбула, историческая башня в европейской части в районе Галата.

«Фенербахче» и «Галатасарай» — ведущие футбольные клубы Турции.

Улица Независимости в центре Стамбула.

Сеть магазинов Стамбула.

Pinar — турецкая марка молочных продуктов.

Ülker — известная продуктовая марка Турции.

Efes — турецкое пиво.

Dimes — марка турецких натуральных соков.

«Ах ты, шлюха русская… Еще раз посмеешь позвать к себе моего Октая, уничтожу тебя. Буду следить за тобой. Не забывай сказанного мною» (тур.).

«Мальчики, проучите как следует эту падшую женщину. Поспешите. Все равно ей гореть в аду. Да проклянет ее Аллах!» (тур.).

«Сестрица», «тетушка» при обращении (тур.).

Очистить наш мусульманский город от русских грешниц
Королевой (тур.).
Очистить наш мусульманский город от русских грешниц (тур.).

Тюрьме (тур.).

Hürriyet — турецкая ежедневная газета.

Kadin ve Çocuk — колония для женщин и детей в стамбульском районе Бакыркёй.

Laleli — центральный район Стамбула, где чаще можно встретить русских.

Старый квартал на северном берегу Золотого Рога.

Центральный район Стамбула.

Девушка (грузин.).

Рыба без костей (тур.).

«Страница Пако» — рубрика о домашних питомцах в турецкой газете «Хуррийет».

Hayal — мечта (тур.).

Черепахи (тур.).

Сеть продуктовых магазинов в Стамбуле.

Добро пожаловать! (тур.).

«Во имя Аллаха милостивого, милосердного… Дочь Лидии Александра…» (араб. /тур.).

«Нееееет!» (тур.).

«Не сниммааай» (тур.).

«Лижи, милая, лижи…» (тур.).

«С удовольствием!» (тур.).

«Это зачем?» (тур.).

«Прости, детка… Пошутила» (тур.).

Марка недорогой молодежной одежды.

Знаменитый мужской журнал.

Турецкая поп-звезда.

«Не загружай голову такими глупостями. Это всего лишь бумажки. Для нашей семьи — сущие гроши. Мама в «Акмеркезе» тратит в десятки раз больше» (тур.) «Акмеркез» — крупнейший торговый центр.

«Почему всегда думаю о тебе? Почему не могу насытиться тобою? Алекса, тело мое сидит дома, но душа рядом с тобой. Не могу не думать о тебе. А ты?» (тур.).

«Я ищу тебя глазами. Я хочу уловить в воздухе аромат твоего тела. Я ищу глазами твои глаза… Почему дни без тебя кажутся потухшими? Неужели я влюбился?» (тур.).

«С кем ты сейчас? Кому даришь себя? Кого целуешь? Ревную. В самом деле. Вынужден держать ревность в себе. Я не имею прав на тебя. Ты не моя. Ты — всех. Извини» (тур.).

Приятного аппетита! (тур.).

«Чаще смотри в мои глаза. В них ты сможешь найти то, что хочешь получить от меня… Береги себя. Увидимся. Твоя А. Кстати, не забудь стереть это сообщение» (тур.).

Турецкое название Малой Азии, области в Центральной Анатолии.

Центральный квартал Стамбула.

Сумак — красновато-бордовая приправа с кисловатым вкусом, изготовляемая из плодов дикорастущего кустарника.

«Ты специально мучаешь меня? Мои страдания тебе приятны? Видел это позорное видео с твоим участием… Ты этим гордишься? Алекса, ты сама же позоришь себя. Ты мне противна» (тур.).

«Почему ты не отвечаешь? Объясни мне, почему ты так поступила? Почему заставила увидеть это? Я никогда не стеснялся тебя. Я любил тебя душой, а только потом телом… Извини, не имею права от тебя чего-то требовать. Даже ответов на мои сообщения. Ты — не моя. Сегодня это понял» (тур.).

«Почему не могу отказаться от тебя? Почему не могу забыть?» (тур.).

«Нам всегда трудно забыть то, что мы хотим забыть… Пойми меня… любимый» (тур.).

Ведущий сотовый оператор Турции.

Историю любви (тур.).

«Подними голову. Посмотри вперед… Я здесь» (тур.).

«Люблю тебя больше всех на свете. Мне не важно, кому ты принадлежишь. Я готов отвоевать тебя у любого… Целую» (тур.).

«Ты — мое солнце… Ни один человек не выживет без солнца… Особенно если человек влюблен в это солнце… Ты совсем рядом» (тур.).

«Обернись. Я хочу увидеть солнце…» (тур.).

«Я люблю тебя, Озан!» (тур.).

Торгово-развлекательный комплекс в Стамбуле.

Турецкий десерт из тончайшей вермишели.

Сеть популярных закусочных.

Район в европейской части Стамбула.

Апельсиновый сок (тур.).

Деньги (тур.).

Один из центральных стамбульских районов.

«Республика» (тур.).

«Наташа, я хочу тебя!» (тур.).

«Эта девушка чиста, в ней нет ничего плохого» (тур.).

Знаменитая Голубая мечеть, единственная мечеть в Турции с шестью минаретами. Построена в 1617 году.

«Стамбульская девушка», книга классика азербайджанской литературы Курбана Сайда.

Чужая (тур.).

Поп-звезда турецкой эстрады.

«Не спрашивай» (тур.).

«Опомнись!» (тур.).

Маленькая площадь в центре Ортакёя.

«Часы» Майкла Каннингема, американского писателя.

«Звонит Озан…» (тур.).

«Ну же, Алекса, вперед. Не бойся» (тур.).

Доброе утро! (тур.).

«Унесенные ветром», «Джентльмены предпочитают блондинок», «Смешная девчонка», «Римские каникулы», «Филин и Кошечка» (англ.).

Сезен Аксу (легендарная турецкая певица), Уитни Хьюстон, Нилюфер (турецкая звезда), Зульфия Ханбабаева (заслуженная артистка Азербайджана).

Boğaziçi Köprüsü — Босфорский подвесной мост (тур.).

«Вызываемый абонент не может ответить на ваш звонок. Пожалуйста, перезвоните позже» (тур.)

«Не удержишь то, что должно уйти. Оно все равно уйдет… Сколько б ты не плакал… Не переживай… В этом нет ничего плохого…» (тур.).

Турецкая разменная монета.

«Крытый рынок» — центральный рынок Стамбула.

«Будет горячо. Разноцветные бикини, супер-секси-туники…» (тур.).

«Дженнифер Лопез. Любовь ее одомашнила» (тур.).

«Дети — наше будущее…» (тур.).

«Мы матери» (тур.).

«Все неизвестное о проблемах грудного вскармливания…» (тур.).

«Одна стамбульская сказка» (тур.).

Турецкий чайный стакан в форме тюльпана.

Хлеба (тур.).

Аптеку (тур.).

Ханым — уважительное обращение к женщине на Востоке.

Ежедневная газета.

«Город души» (тур.).

«Вода! Вода!» (тур.).

Популярная турецкая певица.

Временная разница между Турцией и Азербайджаном 2 часа.

Турецкий десерт наподобие сладкой ваты.

«Скрытый номер» (тур.).

Я слушаю (тур.).

Мобильный оператор.

«Ты сделала свой выбор, шлюха» (тур.).

Дворец, построенный в середине XIX века на берегу Босфора.

«Мой прелестный малыш» (тур.).

Стереть все (англ.).

Городок на юго-востоке Турции.
Рубрики:  Проза

Эльчин Сафарли Туда Без Обратно

Среда, 24 Марта 2010 г. 02:33 + в цитатник
Таня_Ализаде все записи автора  (700x432, 25Kb)
48

…Спокойное счастье входит в мое сердце, когда мы вместе: я, мой ребеночек, он и Айдынлыг. С ними я будто обретаю семью, где меня любят и я люблю. Непривычное, уютное, ароматное счастье. Не хватает только Озана… Как бы ни жив человек, ему все равно требуется семья — осознаю с годами. Семью не заменишь ни деньгами, ни карьерой, ни друзьями. Семья — как элемент пазла: найдешь недостающий кусочек, и картинка жизни сложится…
Третий день просыпаюсь рано утром. Быстро собираюсь, закидываю в сумку что-нибудь вкусненькое и спешу туда. Лечу к набережной, окрыленная. Оказывается, во мне еще живет та Александра — девушка из необъятной Москвы, различающая очертания зверюшек в пушистых облаках… Три дня для дружбы — пустяковый срок. Говорят, дружба, как и любовь, должна пройти испытание временем. Но мы болтаем так, будто знаем друг друга сто лет. Я знаю его вкусы чуть не лучше, чем свои. Я угадываю желания Айдынлыг так, будто воспитала ее с щенячьего возраста. Он любит черный шоколад с миндалем, верит в силу мысли, предпочитает брюнеток, обожает спагетти с баклажановым соусом, восхищается Джандан Эрчетин, с ума сходит по фильму «Времена года», ненавидит ментоловые сигареты. Она любит многочасовые прогулки у моря, не жалует сухой корм, высоко ценит ошейники из мягкой красной кожи, предпочитает охотиться за кошками, игнорирует беспардонных ротвейлеров и питает слабость к элегантным лабрадорам…
Он называет меня «бронированной леди». «Ты молодец! Выжила, не опустила руки. Вытерпела столько сложностей здесь, сохранив любовь к городу…» — «Да ладно… Тебя послушаешь, я прямо героиня… Пойми, у меня просто не было другого выхода. Я вынуждена была выжить здесь — в любом другом месте, уверена, загнулась бы». Он аккуратно снимает ресничку с моей щеки, просит загадать желание. «Никогда не потерять веру в счастье!» — произношу вслух. «Саш, загадывать желание нужно про себя». — «А я хочу вслух! Рядом с тобой все мечты кажутся исполнимыми…»
Он не называет меня, как все, Алексой. Для него я Саша. В первый же день нашего знакомства на обложке блокнота, в котором я делаю ежедневные записи, написала жирным фломастером «Дневник С.» — самой понравилось… Он знает о моей любви к Озану. Узнав о последних событиях, искренне заволновался: «Может, попытаемся освободить твоего любимого?» Я отказалась от помощи, не хочу вмешивать никого. Он — хороший друг, предложил помощь человеку, которого знает каких-то 72 часа.
Я бы не стала… Между нами необычная дружба. С эпицентром на набережной. С минимумом слов. С условными границами… Я очень благодарна Аллаху, он снова научил меня любви и дружбе.
…Обходит стороной тему прошлого. Для него не существует той Алексы, рядовой русской проститутки Стамбула. Не стыдится: просто-напросто не хочет знать того, что принесло мне много боли. «Я знаю нынешнюю Сашу. Не важно, чем занималась Алекса в прошлом. Среди нас нет святых». Еще он готов говорить обо мне часами — и о моем малыше, о том, каким именем его назову, турецким или русским… Я спросила про его отношение к проституткам и с облегчением выслушала спокойный ответ: «Каждый имеет право выбора. Каждый делает свой выбор. У каждого, в конце концов, своя жизнь». Он признался, что у него был секс с проституткой — в юности, когда всего хотелось попробовать. Смеется; «Это даже сексом назвать трудно, я был настолько неопытен… Да и проститутка попалась не из инициативных. Но у нее, к слову говоря, было восхитительное тело…» С ним легко говорить на любую тему.
«У тебя хороший турецкий, говоришь без акцента. В компьютере вроде немного разбираешься. Ты бы могла наборщицей работать — в издательстве или в редакции газеты. Жаль, с документами проблема. Но можно на дому печатать. У меня есть знакомый писатель, он принципиально не пользуется компьютером. Пишет от руки, а потом отдает рукопись на набор… Я поговорю с ним о тебе». Достаю из сумки два персика, протягиваю ему один. «А компьютер где взять?» — «У меня есть один, старенький. Для набора текстов сгодится. А я избавлюсь от раритета». Откусывает персик, сок течет по его подбородку. Айдынлыг тут же подбегает к нам, виляет хвостом, просит угостить. Но вместо персика прожорливая красотка получает собачье печенье с колбасной отдушкой, «Я без печенья на прогулку с Айдой не выхожу. Она — жутко меркантильная дама. Бесплатно ни одну команду не выполнит. Мячик поиграть принесет и то требует вознаграждения», — смеется он.
Я закрываю глаза. Вдыхаю свежий морской воздух. Еще каких-то пару дней назад сомневалась, что смогу построить нормальную жизнь. А теперь так хорошо и спокойно. Неужели сказки случаются в реальности?…

49

Он показал мне фотографии в мобильном: телефонная память заполнена изображениями милой брюнетки со сладкими ямочками на щеках. Зейнеп. Гордится. Любит. Восхищается. Мне понравился их совместный снимок в какой-то кафешке: сидят за маленьким круглым столиком. Один пузатый бокал клубничного коктейля с горкой взбитых сливок, две полосатые трубочки и два солнечных лица, прижатых друг к другу. В глазах безумная любовь. Улыбки излучают очарование обоюдного чувства. Они даже внешне похожи, как брат с сестрой…
Он искал свою половинку долго. Неоднократно обжигаясь, болезненно спотыкаясь, наступая на всевозможные грабли.
Искал сердцем, доверяя силе притяжения. Какая-то гадалка предсказала ему, что его встретит ее в одном из ортакёевских магазинов, и спустя несколько месяцев они столкнулись в «Мигросе». Он смеется: «Люди встречают любовь в каких-нибудь романтических местах: в тенистых парках, на берегу моря, в уютных ресторанчиках. А я нашел любовь в овощном отделе супермаркета. И талисманом нашей любви стал обычный пучок салата. Романтично, правда?…»
Я слушаю их невероятную историю знакомства, уясняя для себя формулу обретения любви: «Если хочешь найти половинку, то просто верь». В моем случае любовь нашла меня сама — значит, за меня верил Озан… Он признается, что их любовь до сих пор подвергается испытаниям: «Я не могу постоянно находиться в Турции — слишком многое связывает с родным Баку. У меня там работа и здесь работа. У меня там друзья и здесь друзья. Разрываюсь между двумя странами, и каждый мой отъезд для нас испытание. Думаешь, легко не видеться неделями, месяцами? В Баку я часто впадаю в депрессию, сердце разрывается от тоски. Но мы, конечно, справимся. Надеюсь, скоро перееду сюда окончательно…»
Он убежден, что ему повезло с будущей женой: Зейнеп самодостаточна, не заражена ревностью, доверяет любимому. «Казалось бы, Зейнеп должна ревновать — у меня столько друзей, подруг, контактов… Все наоборот: я умираю от ревности, тогда как она совершенно спокойна. Созваниваемся как минимум три раза в день, плюс встречаемся по вечерам, если я нахожусь в Стамбуле. Она никогда не спросит, где был и с кем. Я же требую отчета. Это не отсутствие доверия — скорее, боюсь потерять человека, которого искал всю жизнь. Впрочем, я стараюсь сдерживаться, чтобы не донимать Зейнеп своей ревностью…»
Я слушаю моего Друга, мысленно листая нашу с Озаном историю любви. Мой мальчик ревнив. Наверное, именно поэтому он вырвал меня из прошлой жизни. И спас. Во мне же чувство ревности никогда не возникало — может, сказывается разница в возрасте? Одно знаю точно: я до боли скучаю по Озану…
Друг верит в силу любви, преодолевающую любые препятствия: «Саш, разница в возрасте, конечно, тоже препятствие. Ну, это как теория на практике. Основа одна, действия разные. Вы будете вместе, если сможете уберечь свою любовь. Это как подкидывать дрова в костер — огонь готов потухнуть, но ты снова и снова разжигаешь его». Внимательно слушаю. Он моложе, зато мудрее меня. «Ты такой рассудительный. Не планируешь ли книги писать?» Улыбается: «Спасибо, родная. Я стараюсь мыслить трезво, вот и все… А книгу пишу. Правда, она на книгу не похожа. Описываю утраченное время: свой приезд в Стамбул, дружбу с Босфором, обретение Айдынлыг, встречу с Зейнеп…» Меня посещает идея: «Думаю, когда-нибудь я подарю тебе свой Дневник, который веду уже достаточно долго. Я описываю все, что испытываю, в подробностях. Может, ты напишешь по нему книгу? Хотя кому будет интересно нытье русской проститутки?!» — «Не говори ерунды. Дневник свой никому не отдавай. Даже мне. Продолжай писать. Когда-нибудь в старости ты прочтешь написанное как увлекательный роман. Вспомнишь и переосмыслишь». — «Вряд ли захочется вспоминать…» Он сжимает мою руку в своей ладони. Смотрит в глаза. «Почему же? Вспомнишь Озана, меня, Айдьшлыг… Соглашайся!» Он смеется и настроен оптимистично: «Уверен, у тебя с твоим мальчиком еще может все получиться. Конечно, если он этого тоже захочет. Но в любом случае и без него ты сможешь жить дальше — ты же «бронированная леди». Ты сильная. Просто опасайся родни Озана, они могут тебе подпортить жизнь. Скрывайся, пока страсти не улягутся».
Я все еще держу Друга за руку. Когда он говорит, все так упрощается. А может, все и на самом деле совсем не сложно?

50

Скоро он уезжает на две недели — свадьба у двоюродной сестры, юбилей отца, нужно присутствовать… В Стамбул он всегда возвращается радостным, уезжает грустным. Тяжело ему мотаться из одной страны в другую, менять часовые пояса, переводить стрелки «Сейко» на два часа вперед или назад. Устало рассказывает: «Многих работников стамбульского и бакинского аэропортов я знаю по именам. Здороваемся, поздравляем друг друга с праздниками. Раньше многие думали, я занимаюсь челночным бизнесом: всегда покидаю Стамбул с кучей подарков… Веришь, Саша, я устал от билетов, регистрации, взлетов, посадок. Хочется поселиться в одном месте. Уезжать раз в году, летом, в отпуск».
Я наблюдаю за чайками над Босфором. «Завидую. По-белому… У тебя есть возможность выбирать. Когда в Стамбуле холодно, можешь уехать в Египет. Когда в Баку жарко, можешь на денек сорваться в Питер — мой любимый город после Стамбула… Ты, как птица, свободен оказаться там, где хочешь». Он гладит меня по голове как старший брат: «Мы ценим что-то лишь после того, как его теряем. Наверное, все люди, по сути, неблагодарные… Саш, не поддавайся пессимизму. Ты тоже свободна. Твоя свобода немного иная, чем-то похожа на свободу стамбульских чаек. Они не покидают Босфор, потому что преданы проливу. Да и зачем им улетать, если они понимают, что их счастье здесь . И ты его почти нашла. Поверь мне, так везет не многим…»
Я достаю из сумки небольшой зеленый термос с чаем, пластмассовые стаканчики. Открываю коробку свежего пишмание. «Давай-ка лучше чайку попьем, с чабрецом. Ты пьешь такой?» — «А почему нет? Я как раз сегодня не успел выпить кофе. Наливай. Тем более тут и десерт напрашивается…» Бежевые сахарно-пряные нити тают во рту От чрезмерной сладости спасает горячий чай… Я буду скучать по Другу и Айдынлыг — так привыкла каждое утро встречать с ними. Обучать непослушную Аиду командам, расчесывать ее специальной щеткой, целовать в холодный нос. Беседовать с Другом о будущем, слушать забавные истории из его журналистской жизни, дышать с ним вместе вечной свежестью Босфора. Привыкла прощаться с ними, зная, что завтра опять встречу их… Он пишет мне на последней страничке Дневника свой стамбульский и бакинский адреса, диктует городской номер в Баку. «Саш, ты звони в любое время. Или скинь эсэмэску, и я перезвоню сам… Честно говоря, уезжаю не со спокойной душой. Будь осторожна здесь. Дождись, пока страсти улягутся… Десять дней пролетят быстро; а если получится, я приеду раньше». Целую Друга в щеку: «Ты не волнуйся. Теперь мне есть ради кого беречь себя — ради Озана, моего ребеночка, тебя и Айдынлыг… Езжай с Богом и возвращайся скорее». Обнимаемся, Я тереблю Айдынлыг за мордочку и не смотрю в глаза ни ей, ни ему. Это почему-то стало так трудно…

* * *

«Алекса, извини за поздний ответ. Вина во мне, признаюсь честно. Я не знал, что написать… Все минувшие дни старался осмыслить то, что ты мне сообщила…Не знаю, получилось ли… В любом случае решил не тянуть и написать ответ… Я люблю тебя, Алекса. Больше жизни. Хочу быть с тобой больше всего на свете. Мечтаю просыпаться и видеть тебя рядом. По-твоему, как я могу отреагировать на новость о твоей беременности? Я счастлив. Ведь этот ребенок — плод нашей любви, он станет частичкой нас… Если родится мальчик, я научу его играть в футбол. И он станет известней Бэкхема. Если родится девочка, я научу ее готовить самый лучший имамбайылды в Турции… Сложно писать. Извелся. Я хочу побыть с тобой с глазу на глаз, в тишине… Сегодня говорил с отцом. Планирует отправить меня в Англию — насильно. Учиться в каком-то из тамошних университетов. Разгорелся скандал, Я сказал, что ненавижу их с матерью. В первый раз в жизни он избил меня… Сестра узнала о ребенке. Она говорит, что ты должна пойти на аборт, мол, моя семья не даст нам спокойно жить. Поругался и с ней. Не волнуйся, любимая, из квартиры она не выгонит, я не допущу… Сбегу отсюда на днях. Есть план. Через считанные дни мы будем вместе, потерпи… К тебе просьба: не слушай Гюльшен, если она посоветует аборт. Ни в коем случае. Мы вырастим ребенка общими силами… Я люблю тебя, Алекса. Тебя и нашего ребенка. Береги себя. Целую. Твой Озан».

51

Звонки повторяются с периодичностью в два часа. «Gizli numara». Мое «efendim» остается без ответа. На том конце провода пустое молчание — без устрашающего дыхания, любых звуков, проникающего напряжения. Прислушиваюсь. Гробовая тишина. Такого не бывает, когда звонят с мобильного: всегда слышны помехи, пусть и незначительные. Злюсь. Нажимаю отбой.
Через 120 минут очередной звонок. Опять молчание. Кто-то издевается надо мной? Выключить мобильный я не могу, вдруг позвонит Озан или Друг из Баку… Набираю 500 — службу поддержки AVEA.
Прошу девушку-оператора проследить звонки и определить номер. «Вы сначала обратитесь в полицию с соответствующей жалобой. Они, в свою очередь, обратятся к нам. Тогда мы официально предоставим им распечатку поступающих звонков. Номера, дату, время…»
В ярости бросаю трубку на диван. Через секунду раздается звонок. «Gizli numara». Отвечаю: «Подонок, перестань звонить ко мне! Смелости не хватает заговорить?» Резкий отбой. Вот это да. До этого отсоединялась исключительно я… Звонки не прекращаются вторые сутки. Наверняка поступают из Интернета. Чьих это рук дело? С какой целью? Кто-то из семейки моего мальчика? Вряд ли звонят родители Озана, они не станут играть в такие игрушки. Сразу перейдут к действиям…Но мне все равно страшно подходить к сотовому Трель мобильного наводит страх. Переключила на режим вибрации. Схожу с ума…
Осень вступает в свои права. Стена из густо-серых туч заслонила озябшее солнце. В Стамбуле второй день льют дожди.
То-то радость для правительства, удрученного проблемой нехватки воды. Аллах услышал молитвы турок — наградил осадками. Я не выхожу из дома. По утрам сижу на балконе, вспоминаю прогулки минувших дней. На соседнем стуле — подросший базилик. Оба принимаем воздушные ванны. Очень хочется пойти на набережную, где Айдынлыг временно выгуливает Зейнеп. Нет, лучше воздержусь. Опасаюсь реакции невесты Друга… В вечернее время я прячусь дома. Вплотную задвигаю шторы, запираю крепко дверь. Завариваю кофе, смотрю телевизор. Нужно отвлечься. Время от времени выглядываю в дверной глазок. Страшно. Кажется, будто на лестничной площадке затаился убийца с мобильным в руках. Алекса, успокойся!!! Поменьше триллеров и забудь о звонках. Может, это какой-нибудь озабоченный подросток страдает… Сейчас вот закончу писать, пойду почищу аквариум Хаяль. Совсем я забросила бедную малышку… Черт, вибрирует телефон… «Gizli numara»… Опять… О Боже…

* * *

…Я не принюхиваюсь к запахам в салоне автомобиля. Не приглядываюсь к ее внешнему виду или к застывшей спине ее шофера. Не вникаю в суть сказанных ею слов. Оглохла. Взгляд примерз к каплям дождя, стекающим по затемненному окну машины. Одна только мысль: я буду защищать ребенка, сердечко которого бьется рядом с моим сердцем. Я отгорожу сына от наступающих тварей. Они мечтают о смерти моего малыша. Они подталкивают меня убить ребенка. Собственно для этого Польшей вызвала меня на разговор…
Черная машина притормозила рядом, когда я шла к маркету. Дверь открылась. Польшей. Отодвинулась на левую сторону заднего сиденья: «Садись». Зачем я села? Она завела разговор издалека — на тему возрастов, любви, разлуки. Начала романтично, закончила жестко: «Я договорилась со знакомым врачом. Завтра он ждет тебя. Все оплачено». Я прикинулась дурочкой: «Польшей, какая же ты нетерпеливая тетя! Пол еще рано определять…» И тут она взбесилась. «Алекса, ты ищешь проблемы?! Избавься от ребенка, пока не поздно. Живи спокойно. Мой брат — тебе не пара. У него молоко на губах не обсохло, а ты…» Я молчу, стараюсь изобразить на лице безразличие. Внутри — ураган. С удовольствием плюнула бы в лицо сестре Озана, хлопнула бы дверью, выскочив наружу и навсегда забыв их всех. Но я не могу так поступить. Зависима от Польшей. Мне нужно жилье. «Гюльшен, я готова воевать с твоей родней ради моего малыша. Он мне дороже всех. Дороже твоего брата. Дороже себя самой. Забудьте все об аборте… В любом случае спасибо за беспокойство. Я могу идти?» Она вытаскивает сигарету — шофер мгновенно подсовывает зажигалку. Гюльшен некрасиво выпускает дым через нос: «Пусть будет так… Ты скоро пожалеешь. Не говори, что я тебя не предупреждала…» — «Гюльшен, я не могу понять — ты угрожаешь от своего имени или от имени своей семьи?» Она нажимает на кнопку, приспускает окно. Дождь не утихает. Щелчком выбрасывает в окно недокуренную сигарету. Извлекает из сумки бордовый флакон «Эскада» и неспешно обрызгивает себя. «Милочка, если бы я решила тебе угрожать, то для начала прогнала бы из квартиры… Честно скажу — ты мне симпатична. Кроме того, я очень люблю брата. Не хочу, чтобы он страдал». Я киваю. Открываю дверь. Выхожу… В магазин идти расхотелось. Раскрываю зонтик. Дождь — не просто небесная вода. Я думаю, дождь — это всегда какой-то знак…

52

…В толпе прохожих мне мерещатся знакомые лица. Джемаль, Зия, Левент… Те, кого меньше всего хочу встретить. На днях по дороге домой прошла мимо полноватого мужчины с разросшейся бородкой. Он угрюмо посмотрел на меня. Я отвернулась. На мгновение показалось, что передо мной Джемаль. Украдкой взглянула снова: нет, на моего бывшего сутенера не похож… Почему прошлое меня не отпускает? Хожу по малолюдным улицам — из-за страха встретить кого-то из той жизни. Кажется, за мной следуют тени прошлого. Хихикают над Алексой, шепчутся, обсуждают мои поступки.
Я не стесняюсь прошлого, я просто боюсь. Беременность одарила меня не только сентиментальностью, но и разъедающей тревогой. Беспокоюсь не за себя — за малыша. Что бы я ни делала, все равно парусник оптимизма разбивается о скалы реальности. Я одна в многомиллионном городе. Рядом нет ни Озана, ни Друга. Хорошо хоть Босфор есть… Будто сижу на бомбе замедленного действия. Еще чуть-чуть и произойдет взрыв. Паникую, хотя конкретной причины для переживаний нет. Есть только десятки малоприятных обстоятельств, объединившихся в одну большую причину. В некогда умиротворяющем Ортакёе я вижу теперь вражеское логово. Вижу угрозу во всем — в скрипе двери, в шуме на лестничной площадке, в бегающих глазах продавца в местном магазине. Я убегаю ото всех. Прячусь дома. Спокойствие нахожу в закрытом пространстве.
Что со мной творится? Расшатались нервы? Бунтует интуиция? Глупые предчувствия? Надо созвониться с врачом, пусть назначит успокоительное. С завтрашнего дня перехожу на мятный чай. Вычитала в «Еllе», что он здорово помогает при нервных расстройствах… Жду возращения Озана. Уверена, он скоро постучится в дверь. И мы забудем этот кошмар, снова будем любить друг друга, готовить восточные вкусности. Снова будем жить общей надеждой. Двоим легче, чем одному. Озан появится — и мои страхи рассеются. Ортакёй вновь станет нашим райским островком… Сейчас как никогда нуждаюсь в любви моего мальчика, сейчас как никогда наплевать на наши различия. С нетерпением ждем нашего малыша — самый главный символ нашей любви. Он важнее всех возрастов, статусов, происхождений.
…Теперь, когда на Стамбул опускается ночь, я мечусь, как напуганная ящерица. Я ненавижу ночь. В светлое время суток комфортнее: ясно видишь окружающих, легче заметить врагов, вычислить их в общем потоке. Я яростно защищаюсь от безжалостного мира… Звонки по-прежнему не прекращаются. Правда, изменилась периодичность. Реже беспокоит днем. Чаще звонит ночью. Сволочь, унюхал мой страх перед темнотой. Продолжается безжизненное молчание. Номер, как всегда, скрытый… Нападающий не должен уловить панику жертвы, иначе его азарт разыграется. Напоминала себе об этом, когда вслушивалась в молчание на линии. Но вчера не сдержалась: закричала, обматерила, прокляла. На том конце провода нажали отбой. Испугался он или не переносит женские слезы?…
Страх усиливается, когда держишь его в себе. С кем мне поделиться, кроме Босфора? Он-то, бедняга, слушает, вникает, поддерживает… Сегодня набрала Другу. Подсчитала время, позвонив в пять вечера по бакинскому времени. Он поднял трубку. Теплые нотки в голосе Друга мгновенно согрели мое истомленное переживаниями сердце. Я начала неоригинально: «Привет! Как дела?» Узнал сразу и обрадовался: «Саш! Ну ты так чувствуешь… Вот сейчас одевался на свадьбу и подумал — как вернусь с гулянки, сразу наберу «бронированной леди». Знаю ведь, что ты поздно ложишься… Рад слышать. Скучаю…» — «…по Стамбулу?» — «…да по тебе, зараза!» Я не выдержала, зарыдала. Выплакивала накопившуюся боль. Он слушал, время от времени произносил: «Будь сильной, Саш. Ради ребенка». Слезы опустошили меня. Мне показалось, что мы снова на набережной. Рядом резвится Айдынлыг. Перед нами раскинулся Босфор в компании любопытных подружек-чаек…
После этого разговора я успокоилась. Воодушевилась. Он приедет на три дня раньше — отец отказался праздновать юбилей на широкую ногу. Будет широкая вечеринка в ресторане и все. «Честно говоря, обрадовался — вернусь в Стамбул пораньше. Соскучился по Зейнеп, тебе, Айдынлыг. По Босфору. Передавай ему большой привет и не вешай нос, слышишь?» Я не рассказала Другу о пугающих звонках. Зачем портить настроение перед свадьбой сестры? Приедет, расскажу…

53

Консьерж постучался рано утром, я только проснулась. Сидела в пижаме на кровати. Кормила Хаяль листиком салата. Услышав стук, ринулась в прихожую — чуть не поскользнулась на бегу. Вовремя уцепилась за дверную раму. Заглянула в глазок. Надеялась увидеть Озана… Вместо него передо дверью стоял лопоухий и лупоглазый консьерж. Жутко раздражает. Он всегда пристально наблюдает за мной, но почти не разговаривает. Молчит, глазеет, ехидно улыбается, обнажая кривые зубы. Интересно, какой у него голос? Он ведь произносил несколько фраз, передавая письмо от Озана. Кажется, скрипуче-писклявый…
Разочарованная, открываю дверь. Он заглядывает в квартиру. Интересуется жизнью новой жительницы дома. А вот фиг ты увидишь что-то! Я стремительно шагаю на лестничную площадку, захлопываю за собой дверь: «Слушаю вас». Говорю жестко, хотя сама трясусь от страха. Вдруг консьерж — маньяк?! «Доброе утро… Вот…На ваше имя в 8 утра… письмо… принесли», — протягивает мне белый конверт. На нем ручкой написано: «Sen tercihini yaptin, orospu». Меня прошибает пот, в глазах темнеет. «Кто принес?!» — «Один высокий парень, красивый…» — «Какого возраста?» — «Не знаю… Не знаю… Т-тридцать. Может б-быть…» Консьерж заикается, его большой лоб покрывается капельками пота. Нервничает или врет?… Я запихиваю конверт в карман пижамы, захожу в квартиру. Сползаю по двери на пол. Страшно.
Что там внутри? Письмо? От кого оно может быть, с такой-то надписью? Бенал? Джемаль? Левент? Польшей?…или Озан?!. Разрываю конверт. Исписанный лист бумаги. Знакомый почерк. Читаю. Текст на турецком. «…Я волновалась, любимый. Беспокоилась. В голову лезли всякие мысли. Главное, ты жив, здоров. Остальное преодолеем. Согласен?… Озан, я была у врача. Я беременна. Ношу под сердцем твоего… » — черт, это же мое письмо. Посылала его через Польшей больше двух недель назад. Кто отправил его обратно? Письмо выкрали у моего мальчика? Наверняка уже вся чертова семейка в курсе моей беременности… Выхожу на балкон. Не хватает воздуха. Падаю на стул. Подозрений сотни. Интуиция подсказывает, что к этому причастна Польшей. Неужели это ее рук дело? Она же на днях признавалась в симпатии ко мне, советовала беречься… Эх, Алекса, наивная душа… Хватить верить людям… А может, это проделки Бенал? Может быть, Озан сбежал, вот она и взбесилась… Позвоню Польшей. Выясню все. Надоело теряться в догадках…

* * *

…Маленький парк напротив дома. Через дорогу. Она слегка раскачивается на качелях и смотрит на мой балкон остекленевшим взглядом. На ней легкое пальтишко цвета вареной сгущенки. Взъерошенные волосы. На ногах светло-коричневые колготки, черные босоножки. Странная женщина лет сорока. Третий день появляется в парке в дневное время. Когда я выхожу на балкон, наши взгляды встречаются. Мне становится не по себе. Что-то пугает в ее глазах. Они словно высохшие… В первый день я не обратила на нее внимания — подумала, какая-нибудь сумасшедшая. Однако позавчера на улице увидела эту женщину мирно болтающей по сотовому. Внятная речь. Вкрадчивый голос. Отличный турецкий. Я как раз проходила рядом, когда она оживленно объяснялась по телефону, спрятавшись в переулке. И подслушала. Она что-то кому-то обещала, умоляя немного потерпеть. Не рискнула подойти к ней — а что сказать? «Зачем вы пялитесь на мой балкон?» Или «Почему вы ходите в дождливую погоду в босоножках?» Сейчас жалею, что тогда не подошла. Вот она опять смотрит на меня. Машет рукой… Да что происходит?!
…Вместо нее отвечает кто-то манерный. Вроде парень. Представляется менеджером. Прошу позвать Польшей. «А кто беспокоит?» Беспокоит! Решила сдерзить: «Звонит мама ее будущего племянника…Алекса». Минутное молчание. Слышу хриплый женский голос, кажется, Польшей. Снова заговаривает менеджер: «Гюльшен-ханым не может с вами поговорить. Находится на студии, записывается. Я все ей передам. Она вам перезвонит, если сочтет нужным. Всего хорошего!» Сестра Озана явно не захотела со мной говорить. Почему? Из-за того, что я отказалась от аборта, или из-за присланного письма? Честно говоря, я особенно не переживаю — сейчас важнее возвращение Озана. Когда он появится, нам нужно бежать отсюда. Оставаться в Ортакёе слишком рискованно.
Думаю, Польшей сообщит (если уже не сообщила) родителям о моем местонахождении. Нагрянут, заберут Озана, сдадут меня полиции… Так. Нельзя терять время. Пора собирать вещи, Попытаюсь вместить все необходимое в одну спортивную сумку, больше взять не смогу. Придется оставить базилик, жаль. Нет. Так поступать с символом нашей любви нельзя. Унесу растение без горшка, потом пересажу… Но куда мы пойдем с моим мальчиком? Где найдем квартиру? Надеюсь, у Озана найдутся знакомые. Надеюсь, помогут… Изводит один вопрос: что делать, если Озан не появится? Тогда мне придется бежать одной? Выхода нет… Дневник продолжаю вести. Иначе задохнусь от переживаний…

54

…Она стояла недалеко от входа в подъезд. Ждала, пока я выйду на улицу. Почему не попросила консьержа вызвать меня? Сегодня она выглядела жалкой. Цвет плаща потемнел, мокрые волосы слиплись, по лицу текут капли воды — со вчерашней ночи моросит дождь. В такую плачущую погоду я не вышла бы из дому, если бы не лекарства, прописанные гинекологом. Ведь мне предстоит переезд. Кто знает, смогу ли я в ближайшее время найти необходимые таблетки…
Только я вышла из подъезда, как женщина из парка резко сдвинулась с места. Не поздоровалась. Взяла за руку, зашагала рядом, прячась под зонтиком. Я спокойно продолжала идти, не обращая внимания на странную попутчицу. Сейчас она что-то мне сообщит. В конце концов я должна узнать, зачем она меня преследует. До аптеки семь-восемь минут ходьбы. Она бормочет: «Тебе угрожает опасность… Беги… Беги, слышишь ?» Крепче сжимает руку. Напряжение передается и мне. Молчу — пусть выскажется до конца. Улицы пустые. Мокрые машины спешат в разных направлениях. «…Время пошло… Оно истекает… Спаси себя, разбей часы… Пожертвуй сердцем… Пожертвуй сердцем! » Ее голос изменился, стал более властным, глубоким. «Не жди… Не верь… Отпусти… Ворон улетел туда, где жар-птицам не место… Не лети за ним… » Что за чушь она несет? Куда бежать? Какой ворон улетел? Я останавливаюсь около того самого парка. Поворачиваю голову. Смотрю на нее. Отхожу на шаг. Она смотрит куда-то вперед, бубнит себе под нос. Прислушиваюсь. «…Время проходит… Мало времени… Пора бежать… Сердце не спасти… Все решено… Александра, спасайся… » Дрожь пробегает по телу. Откуда она узнала мое имя? От кого нужно спасаться? Я хватаю женщину за плечи, слегка встряхиваю. Зонтик падает из рук. Сейчас она мне все расскажет. Я ору: «Кто ты? Кто тебя подослал?» Шум усилившегося дождя заглушает мой голос. Она продолжает бубнить. «Слышишь меня?! Эй, слышишь?!» Внезапно она успокаивается. Глаза оживают. Голос смягчается. И заговаривает на русском языке: «Лида прислала. Твоя мать».
Я обмираю. Кружится голова. Тошнит. Ее послала мама? Не может быть. В шоке сажусь на скамейку. И вдруг замечаю на ногах у женщины старые туфли красного цвета. В голове оживает история Друга об ортакёевской ясновидящей из потустороннего мира. Поднимаю голову. Женщина испарилась. Ее нигде нет! Лишь на мокрой земле валяется пара красных туфель…

55

…Послезавтра покидаю Ортакёй. Утром, как проснусь, вызову такси, сдам консьержу ключи. Попрощаюсь с незабываемым видом из окна, со старыми киноафишами на стенах, с ванильной атмосферой полюбившейся квартиры. Дальше здесь опасно находиться. Конец одному из волшебных периодов жизни… Планировала съехать уже завтра, но передумала. Во мне живет надежда, что Озан вот-вот появится. Целыми днями прислушиваюсь к шуму на лестничной площадке. Жду моего мальчика. Может, я все еще смотрю на мир сквозь розовые очки? Может быть. Верю в нашу любовь…
Подожду его последние 24 часа, а потом уеду. Иначе поступить не могу, забочусь о безопасности малыша. Мобильный будет включен. Надеюсь, он позвонит, как только окажется на свободе… Первые пару недель поживу в каком-нибудь недорогом отеле, подальше отсюда. В азиатской части Стамбула. Выбрала Кадыкёй, там спокойно. Завтра съезжу в этот район на пароме или на автобусе, поищу гостиницу подешевле… После переезда в Кадыкёй отправлюсь на поиски работы. Иначе скоро останусь без куруша… Не знаю, как дальше сложится жизнь…
Меньше чем через неделю приедет Друг. Наверное, он поможет мне устроиться. Начну работать, сниму квартирку. Пусть Хаяль тоже переедет в новый аквариум. Еще наполню кухонный шкафчик специями, куплю керамические кружки необычных расцветок, выберу для сыночка желто-зеленую коляску-трансформер. Я буду счастливой. Я верю в это… Вещи уже собрала. Базилик решила не бросать — увезу растение в горшочке. Пусть наполняет мои будни своим ароматом: вычитала на днях, что беременным полезен базилик — уменьшает вероятность преждевременных родов.
Звонить Другу сейчас не стану. Перееду в Кадыкёй, оттуда и позвоню. Что касается Польшей, то ей, как и Джемалю, я напишу небольшое письмецо. Поблагодарю, пожелаю успехов в творчестве… Ладно, пойду спать. Завтра тяжелый день. Буду искать гостиницу, а потом прогуляюсь по Искеле мейданы. Послушаю вечерний азан, доносящийся из двухминаретной ортакёевской мечети. Обязательно поужинаю в маленьком рыбном ресторанчике. Тяжело прощаться…

56

…Я плаваю в красном море. На поверхности оно алое. Будто нырнула в коктейль из молодой крови, соленой воды и пресных водорослей. На мне черное шифоновое платье, у меня стрижка «под мальчика», а в животе зияет черная дыра. Не понимаю, как она появилась. Боли нет. Прикасаюсь рукой к обнажившимся внутренностям — все органы словно высохли. Странно. Смотрю на пальцы. Они такие же белые. Не запачканы кровью… Такое чувство, будто в животе что-то было и вышло из меня через развязавшийся пупок. Вспоминаю. Может, я была беременной? Нет, не была. Может, я похудела, избавившись от килограммов лишнего жира? Нет, не то. Я никогда не была толстой… Забываю о животе, когда замечаю проплывающих дельфинов. Обожаю! Самые искренние, душевные создания. Хочу подплыть к ним ближе, но что-то отталкивает. Приглядываюсь. Становится страшно — дельфины иссиня-черные. Они совсем не добродушные, а злобные и агрессивные. Боюсь приблизиться…
В панике оглядываюсь вокруг, Все окружающее сливается в один черно-синий туман. Я не хочу здесь находиться. Как я вообще оказалась в этом красном море? Где синева Босфора? Почему дельфины так обозлены? Где их чарующе голубой цвет? Всплываю на поверхность с надеждой увидеть родной Стамбул, но там все изменилось. Исчезли подвесной мост над Босфором, десятки мечетей с устремленными ввысь минаретами, живописные набережные, переполненные любопытными туристами… Куда делся мой Стамбул? Вместо него сейчас одинокие руины, заросшие потемневшим мхом. Я зову на помощь. Никто не откликается. Вокруг — ни единой живой души. Плыву к берегу. Ищу глазами Долмабахче. Величественный дворец тоже исчез, как и магнолии, украшающие его сады. Слезы застилают глаза. По мере приближения к берегу я замечаю наполовину затонувшие паромы, некогда служившие жителям города контрастов. Сил видеть этот кошмар больше нет. Я погружаюсь на глубину и кричу изо всех сил от тоски по Стамбулу. Рот, пищевод, желудок, легкие наполняются морской водой. Не задыхаюсь. Неужели я так же мертва, как тот город наверху? Бью себя до крови, щипаю до синяков, засовываю руку в черную дыру живота. Надо нащупать сердце — проверить, бьется ли оно. Рука не дотягивается. Я хочу умереть, чтобы не жить так. Но как убить себя, если я уже мертва?…
…Комната без окон. Стены покрашены красной масляной краской. Под ногами ковер алого цвета. Я — одна. Голая. С той же дырой в животе. Как здесь очутилась, не знаю. Комната почти пустая, только в центре стоит голубая колыбель, накрытая бежевым платком. Слышу сопение ребенка. Он (или она?) спит. Я стараюсь не шуметь — тихо сажусь на корточки, обхватываю колени руками. Ужасно холодно. Дыханием согреваю руки, массирую заледеневшие ноги. Как ребенок спит в таком холоде? Спокойно дышит, не капризничает. Как будто отсыпается на всю грядущую жизнь. Мне хочется подойти, вытащить малыша из колыбели. Прижать к себе, Согреться теплом друг друга. Но я не хочу тревожить его. Так сладко спит… Стараюсь заснуть и от холода не могу сомкнуть глаза. Мозг вовсю работает, придумывает варианты исхода. Инстинкт самосохранения. Я должна покинуть комнату… Ненавижу красный цвет — такой тревожный, резкий, бунтующий. Я предпочитаю спокойные — бежевый, голубой, кремовый… Хочу вспомнить прошлое. Кто я такая? Где жила, с кем? Помню, что последние годы находилась в Стамбуле. А до этого? Как очутилась в красной комнате? Чей ребенок спит в колыбели? Перелистываю страницы книги прошлого. Чистые, белые. Ни одного слова. Зато на обложке надпись жирным фломастером. «Дневник С.» Что такое эта С? Светлана, Селим, Сергей, Седа? Не знаю…
Встаю на ноги. Стучу кулаками об стены. Безрезультатно. Вдруг ребенок начинает хныкать. Я разбудила или он проснулся от холода? Спустя минуту уже истошно кричит. Я теряюсь. Кажется, нужно покачать малыша на руках, но стена непонятного страха вырастает между мной и колыбелью. Никогда не держала грудного ребенка. А вдруг уроню? Наконец нахожу в себе силы подойти к колыбельке. Из-за волнения забываю о холоде. Поднимаю платок. Шок. Ребенка нет. Кроватка пустая. Кто же тогда плакал? Я кутаюсь в платок. Прижимаюсь к колыбели телом, чтобы согреться. Внезапно в области живота теплеет. Но что это? Я смотрю вниз, из моего влагалища течет кровь. По ногам. Две тоненькие струйки. Появляется боль в пояснице. Я падаю. Умираю?… Зову Аллаха. Молю о помощи. Открываю глаза. Хочу увидеть коридор солнечного света. Он должен появиться откуда-то сверху. Но не появляется. Какая же я дура! Такое бывает в фильмах, но не в реальности. Мне нужна помощь. Ради Бога…

57

…Сижу перед телевизором. Блеклые краски. Кто-то чересчур убавил цвет. Наблюдаю за действием на экране: небрежная съемка, кажется, любительской камерой. В центре кадра симпатичный смуглый мальчишка лет 18–20. Горящие карие глаза, добрая улыбка, почти незаметная черная родинка на правой щеке. Улыбается в камеру, посылает воздушный поцелуй. Я не могу отвести взгляд: очень знакомое лицо, которое, кажется, запечатлено на многих фотографиях моей памяти. Очень родные губы, которые, кажется, не раз блуждали по моему телу. Смотрю на его пальцы. Длинные, чувственные. Во мне пробуждается дурманящее желание. Медленно кладу руку на грудь, чтобы никто не заметил. Сжимаю между двумя пальцами выпуклый сосок. Свожу ноги. Хочется громко дышать. Хочется выгнуться. Нельзя. За мной наблюдают. Кто и откуда? Я не знаю…
Перевожу взгляд на тумбочку под телевизором, чтобы отвлечься. Через пару минут приятное оцепенение проходит. Мальчишка по-прежнему в кадре. У него мягкий волнующий голос. Отменный турецкий. Камера отдаляется от него, теперь он виден в полный рост. Свободная льняная майка навыпуск. Широкие плечи. Спущенные на бедра джинсы. Сейчас в руках он держит что-то завернутое в розовое одеяло. На уголке вышито «My lovely baby». Младенец. Вот из одеяла выглядывают беленькая головка в чепчике, маленькие ручки, чуть кривоватые ножки в малиновых пинетках с завязочками. Внутри меня оживает боль. Мальчишка подносит малыша к камере. Крупный план. Это же мой ребеночек! Я его так долго искала. Я его так долго ждала. Встаю с железного стула, падаю на колени перед телевизором. Прикасаюсь рукой к экрану. Глажу щечки малыша. Хочу взять на руки. Между нами толстое стекло. Бью кулаками по экрану телевизора. Я должна вернуть своего ребенка. Ребенок не должен оставаться у того мальчишки. Он еще слишком юн, он не сможет правильно ухаживать за младенцем. Он не будет просыпаться по ночам, когда у сынишки будут резаться зубки. «Отдай мне его! Отдай…» — шепчу я. Мальчишка не слышит. Отходит от камеры, счастливо улыбаясь. Направляется к двери. Черт, он уходит! О боже, кто-нибудь, задержите его! Сильнее бью по экрану. Рыдаю. Мальчишка тем временем скрывается за дверью. Всё. Комната пуста. Наконец-то экран покрывается трещинами. Вспышка. Искры. Телевизор отключается. Я задыхаюсь. Из меня все еще течет кровь. Почему Аллах наказывает меня такой мучительно-долгой смертью?…

* * *

…Воняет лекарствами. С трудом раскрываю глаза. Белый потолок без люстры. Ноющая боль внизу живота. Силы иссякли. Где я нахожусь? Осторожно двигаю головой. Стараюсь рассмотреть окружающую обстановку. Большое закрытое окно. Сквозь жалюзи пробивается солнечный свет. В комнате все белое. Других цветов нет. Даже ручка двери светлая. Рядом с моей кроватью стоит табурет, на нем сидит ухоженная девушка. Блондинка в сиреневом платье. Она читает книгу. «Орландо» Вирджинии Вулф. Сосредоточена на романе и не заметила моего пробуждения. Внезапно тишину в комнате разрезает заливистая мелодия. Звонит чей-то мобильник. Уж точно не мой. А вообще есть ли он у меня? Блондинка откладывает книгу. Я закрываю глаза. Она отвечает на звонок на турецком. Значит, я нахожусь в Турции. Надеюсь, любимому городу вернули прежний облик. Или может, руины мне приснились? Пусть реальность окажется сном… «Нет, мама… Перестань во всем винить меня… Нет, я ее не прятала… И ключи не давала… Мам, прекрати… Надоели твои упреки… Кроме себя никого не любишь… Я тебе всем обязана? Нет уж. Вот здесь поосторожнее… Знаешь, в нем твоя проблема? Ты не можешь жить своей жизнью… И хватит все решать за Озана… » В ярости захлопывает крышку сотового. Книга падает на пол. Несколько минут молчит. Потом, судя по звукам, достает пачку сигарет. Чиркает зажигалкой. Резко встает и выходит из комнаты. Видимо, здесь запрещено курить. Значит, я в больнице. По какой причине? Кто эта девушка? Кто-то стер мою память. Кто-то нажал на кнопку erase all, чтобы я забыла обо всем. Голова совершенно пуста. Открываю глаза. Напрягаюсь. Я должна вспомнить хоть что-нибудь из своей жизни. Уверена в одном: я приехала в Стамбул из какой-то дальней страны. И еще помню забавные пинетки на ногах кого-то ребенка. Всё. В настоящем сохранились два кусочка от ткани прошлого…
Блондинка возвращается не одна. Слышу мужской голос: «В принципе состояние удовлетворительное. Здесь больше психологические травмы, нежели физические. Сейчас она выходит из комы. Не знаю, в каком состоянии она проснется. Будем ждать…» Девушка просит врача соблюдать анонимность. «Не волнуйтесь. Вы же знаете, как руководство нашей клиники относится к вам и к вашей семье». Врач выходит. Спустя несколько минут уходит блондинка. Я остаюсь одна. Не могу уснуть. Я все обязательно вспомню…

58

…Я жива. Мой ребенок умер во мне. От ударов чужих рук, ног. Крошечное сердечко остановилось там же, где забилось впервые. Я хотела умереть вместе с ним. Передумала на краю пропасти, осознала бессмысленность поступка. Ведь мой сыночек попал в рай. Туда, куда меня не пустят. Я-то когда-нибудь окажусь в аду…
…Я жива. Чтобы осознать смысл жизни, нужно столкнуться со смертью лицом к лицу. Столкнуться и воротиться обратно. Я узнала смерть, вернулась к жизни и поняла, что жизнь не обладает смыслом. Жизнь — как длинное бесконечное шоссе. Цели придумывают люди. Нужно же им чем-то объяснить свое существование. Хотя тут и объяснять нечего: нужно просто жить. Идти по тому самому шоссе мимо целей, смыслов, постижений. Все банально. Люди привыкли усложнять…
…Я жива. У меня нет желания мстить, надежды и веры. Нет желания искать справедливости. Так комфортнее. Без веры. Без боли. Без радости, грусти. Я не верю в людей. Разочаровалась без побочного эффекта — ненависти… Меня спасло от смерти порождение того же человека, который заказал нашу смерть — мою и сына, Польшей примчалась сразу после звонка консьержа, обнаружившего меня недалеко от ортакёевского дома. Она подобрала меня — избитую, окровавленную, с мертвым ребенком внутри — и отвезла в больницу. Все оплатила, выходила, поставила на ноги. Разрешила пожить в своем маленьком домике в Диярбакыре. О нем не знает никто, кроме Гюльшен. Здесь она изредка отдыхает от ритма мегаполиса… Когда мы беседовали в последний раз, я сказала ей «спасибо», а она промолчала. Попрощалась, повесив трубку. Как-то в больнице Гюльшен призналась, что ей стыдно за мать, брата, отца: «Я всегда была гадким утенком в семье. А сейчас, поверь мне, горжусь этим»…
…Я жива. Об Озане не вспоминаю. Любовь умерла вместе с моим ребенком. Гюльшен тоже о брате не заговаривает, лишь однажды обмолвилась, что он уехал на учебу в Европу. Как выяснилось, никто его не заставлял. Он улетел в тот вечер, когда Алексу избивали три парня, подосланные Бенал. Им не нужна была моя смерть. Им нужна была смерть моего ребенка…
…Я жива. Нет планов, замыслов, стремлений. Живу в уютном каменном домике без телефона. У меня маленький огород: выращиваю баклажаны, виноград, помидоры, арбузы. Завела кошку. Точнее, она сама пришла — развалилась у порога, заснула. Я назвала ее Мястам. Кстати, она прекрасно поладила с Хаяль. Теперь нас трое… Повезло мне и с соседкой — пожилая вдова Сузан-абла, живущая в соседнем домике, научила меня жить в деревне. Сажать, выращивать, консервировать. Вечера мы проводим вместе. Завариваем чай, открываем баночку арбузного варенья, курим крепкий табак. Я о себе ничего не рассказываю. Она ничего не спрашивает. Разговоры исключительно о настоящем…
…Я жива. Полтора месяца назад устроилась на работу в местное почтовое отделение. Благодаря Сузан-абле. Она договорилась со знакомой-начальницей, чтобы та взяла меня без оформления документов. У меня легкая работа — разношу письма. Платят мало, но на оплату коммунальных услуг и немного на еду хватает. Каждый день, исключая выходные, в 8 утра я иду за корреспонденцией. Приношу людям хорошие или плохие вести. До обеда завершаю раздачу. Сама никаких вестей не жду…
…Я жива. Не скучаю по Стамбулу, хотя по-прежнему его люблю. Больше всего тоскую по Босфору. Иногда слышу крики босфорских чаек, это никак не объяснить. Наверное, между мной и Босфором сохранилась волшебная связь… Я не вернусь в город контрастов. Слишком много воспоминаний, А если вдруг и вернусь, то просто-напросто не смогу сориентироваться. Хотя прошло всего пять месяцев после моего отъезда, я уже не помню ни улиц, ни районов Стамбула. Может, заставила себя забыть?…
…Я жива. Отпустила прошлое и не заметила как. Защитная реакция психики? Если бы не отпустила, то погибла бы под его обломками. Теперь во мне пустота. Чувства высохли, эмоции раскрошились, обиды потрескались. Ничего не чувствую. Из-за внутренней пустоты мне постоянно холодно, руки мерзнут даже в теплую погоду.
…Я жива. Но перестала видеть сны. Они ушли вместе с прошлым. Мои сны сейчас — это реальность. Чтобы увидеть сон, не нужно засыпать, стоит оглядеться вокруг… Скучаю по снам, хочу увидеть в них сыночка, услышать биение маленького сердечка. Аллах бережет. Знает, что если во сне увижу своего малыша, то не захочу просыпаться…
…Я жива. Дописываю последнюю страницу Дневника. Вернулась к нему два дня назад. Решила поставить окончательную точку. Предыдущие две записи сделала со слезами на глазах. Хотела вспомнить пережитое в больнице. Вспомнить, чтобы отпустить. Отпускаю… Завтра утром отправлю Дневник Другу, в Стамбул. Подарю ему все, я же обещала. Может, когда-нибудь из моих записей он сделает книгу. Только к Другу у меня одна просьба. Если эта книга будет, то пусть она закончится следующими словами:
«Все вышеизложенное является вымыслом. Любые совпадения случайны».

ОТ АВТОРА

Эта книга стала для меня сродни затяжной болезни. Сложно было проживать ее строки как реальные события. С каждой главой я все больше уважал Сашу, восхищался ее волей, силой… Мне посчастливилось знать ее в жизни. Ближе к концу своего дневника она рассказывает обо мне. Надо признаться, я планировал сократить эти эпизоды: слишком уж положительным выгляжу в ее описаниях. Детское смущение овладевало мной всякий раз при чтении «наших» глав. И все-таки решил оставить их: пусть все будет так, как было на самом деле… Мы много общались с Сашей, меня иногда поражали ее мысли. Я старался больше запомнить и часто, по возвращении домой, записывал сказанное. Этими записками взял на себя смелость дополнить текст: мне кажется, это делает Сашу еще искреннее и естественнее…
Что касается самой работы над книгой, то она, как я уже говорил, протекала тяжело. Одно дело выдумать героиню и по своей воле решить ее судьбу. Другое дело писать о реальном человеке — друге, судьбу которого считаешь несправедливой. И изменить что-либо ты не в силах… Часть Сашиного дневника была написана на турецком языке — многие записи перевел или переписал заново. Некоторые фразы сохранил на турецком. К примеру, эсэмэски Озана…
Сегодня, когда книга завершена, хочу выразить благодарность, прежде всего, моей маме Сарие. Она поддерживала меня, не позволяла падать духом и выслушивала мои бесконечные сомнения. И еще я признателен моим издателям: благодаря им смог сделать немного больше того, на что был способен.
…До сих пор ищу Сашу. Пару раз ездил в Диярбакыр, без успеха. Скорее всего, она поменяла имя. Я пытался связаться с Польшей, но она отказывается со мной говорить. Надеюсь, что эта книга когда-нибудь попадет в руки Саши и она снова появится, как раньше, на ортакёевской набережной. И мы будем гулять с Айдой, лакомиться пишмание, пить чай из термоса… А пока, Саш, выполняю твою просьбу:
«Все вышеизложенное является вымыслом. Любые совпадения случайны ».
Рубрики:  Проза
Любовная лирика

Метки:  

Эльчин Сафарли Туда Без Обратно

Среда, 24 Марта 2010 г. 02:30 + в цитатник
Таня_Ализаде все записи автора 30

…Тушит в сковороде мелкие перченые кусочки куриного филе, периодически подливая по столовой ложке воды. Мясо под затуманенной крышкой шипит, набухает, выпускает сок. Протыкает курятину кончиком ножа. Готово. Выпаривает воду из сковороды, добавляет четыре столовые ложки оливкового масла и стакан молотого миндаля. Тщательно мешает, прожаривает. Ближе к готовности посыпает курятину с миндалем мелко нарезанным персиком и поливает лимонным соком. Отключает плиту, плотно закрыв крышку. Устало вздыхает и, промокая салфеткой капли пота над губой, просит меня разложить приборы. Знаменитое на Востоке блюдо — куриный фисинджан — выглядит аппетитно…
Мужчина на кухне — это не только лестно, но и жутко сексуально. Пока Озан готовил ужин в честь примирения, я, нарезая салат, наблюдала за его действиями. Он стоял у плиты в одних трусах — подтянутый, смуглый, быстрый. Белые «боксерки» растягивались на аппетитной попе, немного сползали вниз, обнажая копчик. Я смотрела на моего мальчика и мысленно целовала каждую частичку его тела. Время от времени награждала Озана комплиментами. «Твоя попа — как булочка. Хочется откусить…» «Любимый, чертовски сексуально смотришься со сковородой в руках. Курица, наверное, в экстазе от твоих прикосновений…» «Эй, осторожно, не обожги своего дружка. Нам он еще понадобится…» Он смущался, корчил рожи, умоляя не отвлекать от кулинарного процесса: «Алекса, еда может обидится. Любой продукт требует к себе пристального внимания: например, курятину нельзя солить перед готовкой, только за пять минут до снятия с огня. Иначе мясо сморщивается, становится жестким». Я в восхищении: «Откуда ты этому научился? Лучше бы пошел в повара, чем в футболисты.» — «Школа бабушки Айнур. Она отлично готовила. Кстати, бабуля ела исключительно рыбу. От всех видов мяса отказывалась — в них дух измученного смертью животного. Например, коровы чувствуют смерть за несколько часов до ее наступления и страхом отравляют свое мясо. Так она говорила.
Я тоже одно время питался рыбой — долго не продержался, сил ходить на тренировки не было…» Озан часто готовит дома. «Для души. Получаю колоссальное удовольствие, будто заново рождаюсь… Для тебя, любимая, готовить особенно приятно. Вкладываю не только душу, но и всю любовь к тебе». Я подхожу к Озану, целую в губы. Ласкаю рукой «мешочек» под трусами. Уснувшая на время страсть моментально просыпается. Он срывает с меня стринги, задирает платье, укладывает на кухонный столик. Слизывает с моих пальцев капли лимонного сока, Фисинджан остывает…
Мы стали заговаривать о будущем. Как-то непроизвольно. Отныне не вспоминаем о прошлом, смотрим только вперед, Я рисую с помощью Озана картину собственного будущего. Пока не могу сказать, кто в нем будет, какой в нем буду я. Рановато. Радует, что оно хотя бы появилось… Познакомила Озана с Босфором: они столько лет прожили практически бок о бок, но до сих пор не общались. Озан, встречая Босфор, молчал. Босфор, наталкиваясь на Озана, тоже молчал.
«Друзья Алексы — мои друзья», — улыбнулся Босфор моему мальчику ободряюще: «Помню я тебя, Озан. Ты, любопытным мальчишкой, часто приходил на набережную с какой-то девочкой. Помню, как вы наблюдали за рыбаками, заглядывали в их ведра, жалея мучающихся в неволе рыбешек…» Озан закуривает. «Да, было дело. Теперь нет той беззаботности. Польшей отдалилась от дома. Эхх…» Босфор теперь обращается ко мне: «Помнишь, как на прошлой неделе приходила, просила разучить любить? Даже обиделась, когда отказал в помощи. Сейчас-то ты понимаешь, как прекрасно любить?! Береги в себе чувство». Я краснею. «Извини. Паниковала…» Босфор прикасается к нам освежающим морским бризом. Настоящий друг…
…Обнявшись, мы с Озаном сидим в кресле. Листаем кулинарную книгу: ищем легкое в приготовлении, вкусное мясное блюдо. Готовимся ко дню рождения. Я предлагаю ограничиться салатиками. «Без мяса не могу, любимая. Тренер советует есть побольше белковой пищи.
В сентябре нам предстоит игра с молодежной командой из Грузии — надо сохранять форму». Я прижимаюсь к нему: «А знаешь, меня всегда дико возбуждали футболисты. Такие дерзкие, сексуально-худощавые, с такими мужественными ногами… Судьба не зря послала мне тебя». Он спрашивает, кто из современных игроков мне нравится. «Я матчи не смотрю, но часто встречаю в журналах статьи о Матерацци. Страстный итальянец. Красивый негодяй — так я называю подобный тип мужчин…» — «А ты бы переспала с ним?» — спрашивает Озан и отворачивается. «Не переспала бы. Но сделала бы классный минет!» — смеюсь я. Он злится. «Шучу, милый, прости… У нас, Стрельцов, язык без костей…» Хмурится: «Я заметил». Я трусь носом об его небритую щеку: «Ты — самый сексуальный футболист на свете. Запомни, Озан. И вообще про Матерацци пишут, что он скрытый гей, хоть и отец троих детей…» Мой мальчик обнимает меня. «Не пори чушь! Марко настоящий мужик, великолепный игрок». Мужская солидарность…

31

Шопинг расслабляет кого угодно, кроме меня. Мотаться из одного магазина в другой, примерять одежду в душных кабинках, терпеть заискивающий щебет продавщиц — худшее из времяпрепровождений. Поэтому, когда нужно купить какую-либо одежду, я направляюсь в конкретный магазин, где это точно продается. Мне наплевать, что в соседнем бутике цены могут быть ниже. Зачем тратить время на копошение в тряпках, если могу посвятить его Озану или Босфору? Разумные предпочтения…
Сегодня четыре с лишним часа выбирала платье для Дня рождения моего мальчика. Носилась по «Джавахирие», презрев свое отношение к шопингу. Если любишь, забываешь обо всем, о плохом в первую очередь… Я должна выглядеть шикарно — с такой мыслью исходила все магазины центра. Не важно, какова цена у платья, лишь бы я смотрелась в нем сногсшибательно… Обходив три этажа «Джавахирие», в конце концов остановила выбор на миленьком облегающем платьице из новой коллекции Zara: черный тонкий шелк, глубокое декольте отделано алыми кружевами, спинка — нежным шифоном. Примерила, покрутилась перед зеркалом, сняла и направилась к кассе. Я уверена, Озану понравится. Выходила из магазина с темно-синим бумажным пакетом, предвкушая приближающийся праздник: всего через 48 часов моему мальчику исполнится 18… И только спустившись на этаж ниже, я поняла, насколько устала, к тому же жутко проголодалась — с утра в желудке побывала кружка яблочного чая с кусочком кадаифа. Решив передохнуть, завернула в «Кентаки», соскучилась по перченым куриным крылышкам. Подкреплюсь, покурю, а потом уж в отель: сегодня вечером намечается клиент. Странно, обычно в пятницу мужчин больше, чем в воскресенье… Ничего, все равно впереди zalim akşam, он высасывает все соки…
…За соседним столиком две блондинки, рядом с ними мальчуган лет семи-восьми пьет колу. Русские. Курят тонкие «Вог». В Турции практически не курят тонкие сигареты — в основном крепкие «Мальборо»… Непроизвольно подслушала их разговор: одна рассказывает другой о том, что покупать кожаные изделия в центре Стамбула нежелательно. «Сашка говорит, здесь есть специальный район, там лучшую кожу продают. Зейтинбурну вроде называется. Туда надо съездить — купим сумки, дубленочки, я еще хочу Гришке куртку присмотреть. Надо завтра утром в этот Бурну попасть. У нас вылет в воскресенье? Так, давай-ка гляну точно, в котором часу…» Мальчик, задумавшись, откидывается на спинку стула. Надувает желтый пузырь из жвачки, глазеет по сторонам. Неожиданно обращается к той, что рассказывала про Зейтинбурну: «Мам, мы скоро в Москву вернемся?» Женщина быстро отвечает, на секунду оторвавшись от обсуждения верхней одежды: «Через два дня, Влад». — «Мам, мне здесь не нравится. Я домой хочу. Здесь говорят на каком-то смешном языке». Женщина не обращает внимания.
«Мам, а в Москве никак нельзя купить эту кожу?» Блондинка прерывается, вздохнув украдкой. Берет салфетку, вытирает рот сыну. «Лучше ешь, поменьше говори. Тебе еще колы купить?» Мальчуган кивает, жвачный пузырь лопается…
Я отрываю взгляд от соотечественников, тушу сигарету. Иду к выходу. Никогда не вернусь в Москву. Я чужая и там, и здесь. Тогда каким континентам принадлежу?… Не вижу жизни вне Стамбула. Иногда, проезжая по мосту над Босфором, закрываю глаза. Стараюсь представить себя в другом городе в другое время. Например, снова в Москве. В стенах квартиры детства, в родных переулках. Безрезультатно. Сплошная темень. Открываю глаза: вокруг Стамбул. По-другому быть не может. По-другому я не хочу, чтобы было. Твоя страна там, где живет твое сердце. Мое сердце здесь навсегда. Я не ищу пути обратно: Москва — прошлое, Стамбул — настоящее. Каким будет будущее, время покажет…
…В отеле, где я живу, среди турецких телеканалов настроен один российский, «РТР Планета». Иногда включаю телевизор, натыкаюсь на родной язык, знакомые лица. Чаще попадаю на «Субботний вечер»: Басков, Киркоров, Ротару, Варум с Агутиным. Смотрю на экран, и мне кажется, что из него появляются руки, которые хотят затащить меня в прошлое. Начинаю задыхаться. Быстро нажимаю на кнопку пульта, переключаю канал. Появляется картинка с логотипом Show TV: переключаюсь с прошлого на настоящее. Надо узнать у Джемаля, как заблокировать на телевизоре отдельный канал. Боюсь возвращаться туда, откуда пришла. Туда, откуда нет дороги обратно…

32

Заразившись СПИДом, автоматически оказываешься в списке «бракованных». Этот безжалостный список пополняется, к счастью, не так часто. За последний год три русские проститутки в Стамбуле стали «бракованными». От них моментально отворачиваются коллеги: с «бракованными» запрещено общаться, их нельзя узнавать на улицах. Попадание в список «бракованных» — дело везения. Осторожность, презервативы — все это сказки из серии уличных плакатов типа «Скажи «нет» СПИДу». Проституток учат выживать не книги, журналы и листовки. Лучшее учебное пособие — жизнь в самых разных проявлениях…
У Лары обнаружили СПИД. Сегодня утром ее сутенер получил результаты анализа, а вечером избавился от нее. Выгнал на улицу. Кому нужна отработавшая свое симпатичная кукла? Лара просила у девочек помощи, разыскивала меня. Повезло мне задержаться в «Джавахирие». Вот дурёха. Кому нужна лишняя головная боль? Каждая за себя. Если я завтра стану «бракованной», от меня так же отвернутся, и сама Лара поступила бы аналогично… Честно говоря, мне ее жаль. Лара — хорошая девчонка, глуповатая, но с чутким сердцем. Хорошим девчонкам не везет чаще, чем плохим. Она приехала в Стамбул из Саратова: миловидная брюнетка с ясными глазами, стройная, широкоплечая, некогда подающая надежды пловчиха. Она верила, что когда-нибудь выйдет замуж за богатого турка, откроет бассейн для детей, станет тренером. Что останется Ларе теперь? «Бракованные» проститутки лишены права мечтать. Им остается жалкий осадок на дне жизни… Каждая из нас рискует оказаться в списке «бракованных». Каждая из нас раз в месяц с сутенером ездит в анонимный центр в азиатской части города сдавать кровь на ВИЧ. Мы уже перестали дергаться в ожидании результатов анализов. Если вирус не выявлен, значит, месяц удачный. Если вирус обнаружен, жизнь не удалась. Простая философия…
Сутенеры безжалостны к «бракованным» девочкам; никаких разбирательств, обвинений, избиений. В лучшем случае разрешают собрать вещи. Сутенеры зараженных «бабочек» держать не станут — слишком дорого поплатишься, если об этом узнают представители госструктур. Никакая взятка не поможет… Часть «бракованных» девочек вынуждена сниматься в турецкой «клубничке». Она круглосуточно демонстрируется по кабельным каналам Стамбула. За 40–50 лир они имитируют перед камерами бурный лесби-секс, в подвальных помещениях, на провонявших сыростью матрасах. Это для них единственная возможность заработать на лекарства… Лара грозилась покончить с жизнью, плакала, кричала, умоляла сутенера оставить ее хотя бы уборщицей… А мы обсуждаем с девочками эту историю как обычную светскую сплетню. Стали бесчувственными…
На самом деле эта история поднимает во мне целый ураган чувств. Страшно. Ведь в следующем месяце в «черном списке» могу быть я… С появлением Озана меня пугает ежемесячная сдача анализов. Каждый раз, получая распечатку с результатами, я, как будто благонравная мусульманка, молю о помощи Аллаха. Страх увидеть «+» пробирает до костей. Я не думаю о себе — думаю о нас с Озаном. Слишком дорого мне досталась любовь…
…Со вчерашнего дня настаиваю на презервативах. «Резинки» с ментоловой отдушкой единственная возможность уберечь нашу любовь. Для моих постоянных клиентов это непривычно. Многие из них стали платить больше, решив, что я настаиваю на сексе в «скафандре» из-за отсутствия дополнительных «чаевых». Я ничего не объясняю, что тут скажешь? Что любовь возродила во мне симпатию к безопасному сексу? Ей-богу, смешно. Если клиент начинает возмущаться, отвлекаю его качественным минетом. Моментально успокаивается, забыв о ненавистных «резинках»…
…Какое у нас с Озаном будущее? Сколько будет так продолжаться? Как долго я буду спать с другими мужчинами, одновременно признаваясь в любви моему мальчику? Думать об этом глупо. Все равно ничего путного на ум не приходит. Несмотря на нашу любовь, мы с Озаном живем в разных измерениях. Он — под ласковым солнышком. Я — под грозовыми тучами. В его жизни есть будущее, в моей горизонты размыты. Он здесь свой, я чужая… Прогоняю грустные мысли. Не буду портить себе настроение перед днем рождения Озана. Через 24 часа окажусь в его объятиях. Через 24 часа начнем готовить всякие вкусности, чтобы в этот вечер же их съесть…
Пора собираться на zalim akşam. Вот только согласится ли полисмен на презервативы? Вряд ли…

33

…В дыхании поселился хриплый свист. Легкие отяжелели, будто заполненные горячим гравием. Не могу разомкнуть глаза. Веки склеены густыми солеными слезами. Холодно, темно, сыро. Я — на дне засыхающего колодца. Где он находится? Смогут ли меня отыскать? Кто будет искать?… Сжимаю пальцы в кулаки: длинные ногти сломаны. Жаль. Я с трудом отрастила их, накануне сделала маникюр, покрасила грейп-фрутовым лаком. Теперь придется покупать накладные ногти. О чем я думаю? Алекса, лучше разберись, где ты. Голова трещит. Не могу сориентироваться. Вокруг вода. Холодная. Течет откуда-то сверху. Струя ровная, сильная. Значит надо мной кран. Шевелю ногами — резкая боль в области поясницы. Что-то острое протыкает насквозь. Царапает позвоночник. Задерживаю дыхание. Хоть бы боль прекратилась…
Зову маму. Мы всегда ищем матерей, когда нам тяжко. Вне зависимости от того, в каком возрасте находимся… Я застряла в кошмарном сне. Сейчас появится мама, включит свет в комнате, обнимет, и все ужасы исчезнут. Секунды, минуты. Она не появляется. Как же так? Мамы всегда приходят на помощь. Даже когда их нет рядом. Может, я слишком далеко? Может, ей сложно добраться до Стамбула? Кусаю от разочарования нижнюю губу. Рот наполняется кровью. Она теплая. Пресная. Легчает. Ужасно хотелось пить. Вспоминаю лицо мамы: сосредоточенный взгляд, голубые глаза, светло-коричневые веснушки, прядь русых волос на лбу. Она улыбается. Протягивает руку. Зовет к себе. Спешу очутиться в ее объятиях, бегу к маме И в двух шагах от нее проваливаюсь в черную яму. Лечу вниз. Мама смотрит сверху. Плачет…
Когда я вернусь туда, где была еще вчера (а точно ли вчера?), куплю много светильников. Разных форм. Обставлю ими комнату отеля, включу все одновременно, окунусь в желтое пространство электрического света. Больше никогда не буду спать в темных комнатах. Больше никогда не буду заниматься сексом при выключенном свете. Больше никогда не буду закрывать шторы, прячась от навязчивого летнего солнца, Навсегда избавлюсь от темноты, в вязкой трясине которой сейчас медленно лишаюсь жизни. Я готова отдать все чердачные сбережения, лишь бы сейчас зажегся свет… Когда вернусь туда, где была (а точно ли была?) еще вчера, каждое утро буду принимать солнечные ванны на чердаке. Пропитав кожу тела увлажняющим кремом, буду часами нежиться под лучами ласкового утреннего солнца. Кожа приобретет бронзовый оттенок, плечи покроются пигментными пятнами, а я не буду переживать. Наоборот. Буду радоваться тому, что расцветаю, а не гибну, как сейчас, во влажной темноте заброшенного колодца… Мама, где ты?…
…Потеряла счет времени. Отключаюсь, просыпаюсь, плачу. Сколько минут прошло? Сколько часов я здесь? Мои руки не скованы наручниками. Меня не бьют, не пытают, не насилуют. Меня забыли. На дне колодца или…? Не знаю. Искалеченную куклу выбросили на свалку. Долго так не протяну. Из вен вытекает кровь, смешивается с водой, утекает в трап. Неужели умру так глупо? Нет, я никогда не мечтала о смерти в теплой постели. Хотелось умереть неожиданно. Или заснуть и не проснуться: Реальность, как всегда, в корне другая: я в неизвестном месте истекаю кровью, не имея возможности попрощаться с Босфором. Худшая из смертей… Из последних сил двигаю рукой, нащупываю окружающие предметы. Мокрый кафель, раковина, рядом что-то стеклянное, похоже на мыльницу Надо дотянуться до крана. Переключить воду. С холодной на теплую, чтобы не замерзнуть окончательно. Нащупываю кран. Удерживаюсь за него, приподнимаюсь. Получается. Я на коленях. Еще чуть-чуть и выберусь на свободу…
…Выползаю из ванной комнаты. Подо мной уже не холодный кафель. Мягкий ковер. Запах чистящего средства. Я по-прежнему не могу открыть глаза, передвигаюсь на ощупь. Я в какой-то комнате. Воняет никотином, алкоголем и… спермой. Передергивает. Ложусь на ковер. Силы иссякли. Где я? Стараюсь вспомнить. Туман. Внезапно комнату наполняет телефонная трель. Кто-то кому-то звонит. Замираю. Не дышу. Трубку не поднимают. В комнате никого нет? Надо доползти до телефона. Снять трубку. Молить о помощи. Ползу дальше. Трель становится ближе. Значит, телефон рядышком. Осталось совсем мало. Резкий удар по спине. Меня все же ударили или боль снова проснулась? Рот опять наполняется кровью. «Интересно, будет ли скучать Босфор по Алексе?» Последняя мысль. Темнота сгущается. Телефонная трель оборвалась. Жизнь не проносится кинолентой перед глазами, чушь. Так бывает в кино или в дешевых романах. В очередной раз убеждаюсь, что реальность другая…

34

Мне больно говорить. Разбитые губы еще не зажили. Опухли и покрылись темно-бордовой корочкой. Периодически смазываю их гелем из прополиса. Ничего не ем, пью через трубочку куриный бульон, свежевыжатый portakal suyu для поддержания иммунитета, Я смогла восстановить хронику событий. На страницах Дневника расписала произошедшее, Выговорилась. Если бы не эти записи, выжила бы из ума. Во-первых, чисто физически рассказывать сложно. Во-вторых, не хочу никого загружать проблемами. Сейчас моя единственная цель — быстрее встать на ноги. Перестать быть обузой. Рядом со мной только Он. Коллеги моментально разбежались, чего в принципе стоило ожидать. Джемаль ждет моего скорейшего выздоровления. Когда золотая рыбка снова начнет приносить para? Озан большую часть времени молчит. Сидит рядом, поправляет подушку, готовит бульон, нежно массажирует руки, ноги. Он не плачет, плачу я. Он сосредоточен. Понимает, что если позволит себе размякнуть, то мы пойдем на дно. Вместе… Озан много думает. О чем-то одном. Я хочу пробраться туда, в мысли любимого — подслушать, узнать, понять… Придя в себя, написала ему записку: «Я испортила тебе день рождения. Извини». Прочитал. Взял фломастер, начиркал слова, излечивающие любые раны: «Я тебя люблю… Это самое главное». Я заплакала. Он встал, пошел к кухонному столику — выжимать апельсиновый сок. Сок оказался соленым от тайных слез моего мальчика…
…Буду жить, заверил врач. «Легко отделалась, Алекса. Поблагодари Аллаха. Раны заживут, гематомы рассосутся. Нужно время и тщательное лечение». Меня бесчеловечно избили, судя по ранам, резиновой дубинкой. Открытых ран меньше, гематом больше. Разрывов внутренних органов нет, обошлось. Самая травмированная область тела — поясница, там глубокая рана. Видимо, ударили чем-то твердым. Два раза в день Озан промывает рану антисептическим раствором, накладывает повязку с жидким антибиотиком. Озан платит моему врачу в двойном размере: за незаконное лечение на дому и за молчание. Никто, кроме меня, Озана и Джемаля не должен ничего знать…
…Меня нашли в низкопробном отеле в одном из темных переулков Шишли. Это место выбрал для zalim akşam'a начальник полицейского отделения. Именно он, пьяная скотина, распустил руки, когда я посмела отказать в анальном сексе… К счастью, администратор шишлинской гостиницы оказался товарищем Джемаля. Обнаружив под утром меня в номере, в крови и без сознания, он созвонился с моим сутенером. Попросил срочно приехать за мной. Джемаль привез меня в отель, вызвал врача. Озан приехал к полудню понедельника — с продуктами, сладостями для празднования дня рождения. Подарком моему мальчику стала изуродованная русская проститутка, которую он полюбил на свою голову…
…Мучает температура с бессонницей. Градусник показывает то 36,3 то 39,4. Сбиваем жар таблетками, открываю Дневник, начинаю писать. Дневник — лучшее спасение от бессонницы… Время от времени я впадаю в сонную истому. Вижу себя в объятиях Босфора. Я в малиновом купальнике резвлюсь в водном царстве восточного друга. Рядом проплывают рыбки с оранжево-золотистой чешуей, над головой веселятся чайки, приносящие в июльский Стамбул долгожданную прохладу с дальних берегов Мраморного моря. Откуда-то доносится песня Ялина «Cumhuriyet», наполняющая мое сердце необычайной любовью. Слушаю мягкий убаюкивающий голос любимого певца, провожаю взглядом проплывающие по светло-голубому небу ватные облака, затем шумно ныряю в освежающее сердце Босфора… Просыпаюсь от боли. Видимо, высохла повязка на пояснице. Открываю глаза. Вижу сонного Озана. Он рассматривает мое лицо, гладит рукой мои волосы. Часы показывают 3:37. Скоро утро. Попрошу Озана принести в ведерке босфорской воды — пусть волшебные капли прикоснутся к моей коже. Босфор оживляет. Не зря же он явился в мой сон. Босфор, я скучаю…

35

…Сегодня Озан принес пять пиал ашурэ, присыпанного кокосовой стружкой. Поставил в холодильник: «В Турции ашуре считается десертом, а в нашем роду — натуральным лекарством. Если кто-то в семье захворал, наша кухарка быстро готовит ашурэ. С ночи замачивает в теплой воде пшеницу, горох, фасоль. Утром приступает к варке, добавляя побольше измельчённых апельсиновых корочек, сушеного инжира, черного изюма, гранатовых зерен… Стоит больному съесть десять ложек этой сладости, температура снижается, появляются силы. Так что давай-ка приподнимись, я покормлю тебя». Подложив под больную спину подушку, сажусь на кровати. Перекладываю Хаяль с одеяла на маленькую подушку. Озан располагается рядышком, накрывает мою грудь зеленой салфеткой, по чайной ложечке кормит калорийной смесью в сладко-молочном соусе. Слава Аллаху, опухоль на губах спала. Уже ем твердую пищу. Ашурэ действительно получилось отменным. Однажды я пробовала этот десерт в одной кафешке, однако, узнав, сколько в нем калорий, решила держаться от таких вкусностей подальше. «Рад, что тебе понравилось. Мы вчера вместе с кухаркой Назлы готовили специально для тебя. Повезло, родители пока не вернулись из Анкары. Избежал лишних вопросов. Ты ешь, долго можешь не жевать. Все хорошенько проварено…» Я наслаждаюсь ашурэ, которое кажется самым вкусным десертом на свете. Ведь оно приготовлено с любовью. Для меня. Руками любимого. У меня текут слезы. Озан занервничал: «Спина разболелась, милая?» Верчу головой. «Тогда почему плачешь?» — «Я люблю тебя, Озан… За мной никто так не ухаживал». Ставит пиалу на тумбочку. Целует в губы, слизнув каплю молочного соуса с моего подбородка. Ашурэ — еще один символ нашей любви…
Он заплатил Джемалю 500 лир за разрешение приходить ко мне ежедневно и ухаживать за мной беспрепятственно. Джемаль готов выжимать деньги даже из любовных яблонь. Он будет поливать дерево любви при одном условии — вместо листьев на ветках должны расти лиры… Я возненавидела Джемаля. Скотина! Взял деньги у Озана, зная, что мальчик собирается ухаживать за мной. Неужели у человека нет ничего святого? Не устоял перед деньгами… Теперь избегает меня, посылает фрукты через нашу уборщицу. Интересуется моим здоровьем у врача. Я хочу плюнуть Джемалю в лицо. Я позвоню ему, назову последней тварью. Сдерживаюсь. Пока живу в его отеле. Пока он мой покровитель… Ругаю Джемаля при Озане. Мой мальчик переживает, умоляет не нервничать: «Потерпи немного. Все изменится». Озан что-то замышляет. «Родной, надеюсь, ты не решил укокошить Джемаля?» Смеется: «Нет. Зачем марать руки? Аллах все видит. Он сам накажет мерзавца». — «Тогда о чем речь?» — «Пока рано обсуждать это. Ты должна встать на ноги. Кстати, пора промывать рану…» Но я продолжаю возмущаться: «Перестань платить Джемалю. Слышишь? Я с ним поговорю. Когда будешь уходить, скажи ему, пусть зайдет к Алексе». Озан хохочет, снимая старую повязку с засохшей кровью. Хаяль, учуяв запах лекарств, юркает в панцирь, «Слушай, а твое имя случаем не Никита? Неужто решила собственноручно убить отца семейства?» — «Не убью, но член отрежу однозначно… Айааай!.. Озан, пластырь полегче отрывать можно?!» — «Извините, госпожа Никита. Поцелуй оправдает меня?» Озан наклоняется ближе…
Часто просыпаюсь в панике посередине ночи. Включаю ночник. Осматриваю комнату Слава Аллаху, это только сны… Со вчерашнего дня следует по пятам, стоит только задремать. Полицейский из zalim akşam поселился на моей территории в царстве Морфея. Во сне он не распускает руки — пристально наблюдает, прожигая взглядом. Ухмыляется, обнажая желтоватые зубы. Кричит вслед: «Nataşa, seni istiyorum!». Страшно. Убегаю, прячусь. Затыкаю уши. Он не отстает. Противное жирное лицо стоит перед глазами. Я запомню эту тварь на всю жизнь. Толстые брови, мясистый нос в черных угрях, липкие губы, темно-синие круги под вытаращенными глазами. Я хочу его забыть. Я хочу убить его во сне. Тщетно. Стоит притронуться к нему, как он исчезает… Я знала, на что иду. Проститутки не выбирают клиентов — клиенты выбирают проституток… Врач выписал мне успокоительный сироп, но я не принимаю лекарства. Боюсь задержаться в царстве сна в компании ненавистной твари. Куплю лезвие. Искромсаю его паршивую улыбку. Почему Аллах посылает на землю таких отвратительных существ?…

36

…Скоро конец. Интуиция подсказывает. Она, преодолев бурлящие волны эмоций, стучится в хлипкие двери моего разума. Предупреждает, чертовка. Зажмуриваю глаза. Ощущение, будто стою на краю глубокой расщелины. Или осилю прыжок через нее, или провалюсь в кромешную темень. Ветер касается ресниц. Открываю глаза. Всматриваюсь в конец пыльной дороги, начинающейся сразу за расщелиной. Куда она ведет? К чему-то неизведанному. В одном я уверена: эта дорога приведет к свету… Во мне поселилась слабенькая надежда на удачный прыжок. Я этого хочу Я не хочу умирать. Для меня умереть — это значит лишиться Босфора. Это значит свариться в булькающем котле адского шеф-повара. Проститутки — первые кандидатки в ад. Там нас дожидаются длиннохвостые портье с рожками на голове. И номера уже приготовлены, пятизвездочные. Нет, избавьте! Лучше самая суровая реальность, чем пятизвездочный ад… Скоро конец. Не всему — нынешнему отрезку жизни. Нынешнему сумбуру действий, чувств, обстоятельств. Я потихоньку передвигаюсь по комнате. Часами сижу перед окном, дышу дыханием Босфора. Пишу Дневник, ставший почему-то чрезмерно художественным. Ох, Алекса, ты не только профессиональная шлюха, но и не менее профессиональная графоманка. Это твоя грязная реальность или изысканный роман Остин?! Вряд ли великую англичанку избивал пьяный полицейский… По многу раз перечитываю страницы. Поражаюсь какой-то наивности, проскальзывающей между строк. Как я умудрилась ее сохранить в таких обстоятельствах? Она спряталась под грубой оболочкой, обложилась мешками с песком, прячась от бомбардировок с берегов суровой реальности…
Я впервые не знаю, что ждет меня даже в ближайшее время. Никогда не знала распорядка будущего, но по меньшей мере о погоде в ближайшем времени догадывалась. Теперь и этого лишилась… Оглядываю комнату, наполненную призраками сотни мужчин. Вдыхаю аромат подрастающего базилика, символа моей восточной любви. Смахиваю хлебные крошки с кухонного стола, на котором не так давно занималась сексом с Озаном. Разглаживаю руками оранжевый топик с двусмысленной надписью «Bu kiz saf, kötülük yok içinde», подаренную грузинкой Тамарой. Передвигаю Магнитку с изображением мечети Султанахмет на дверце холодильника. На подсознательном уровне прощаюсь с родной мозаикой повседневности — будто меня скоро лишат всего, перебросят на безлюдный материк… В голове всплывают слова гадалки: «Как полюбишь, на твое плечо сядет ворон смерти, Захочет украсть твою душу. Сражайся, не отдавай… Выиграешь сражение — получишь награду…»
…Эмоции отодвинула в сторонку. Подавила в себе возмущение, встретив Джемаля с натянутой улыбкой: устраивать разборки пока не выгодно. Я в уязвимой категории. Для Джемаля прогнать меня — раз плюнуть. Конечно, ему сложно будет найти прибыльную замену. Впрочем, я уверена, «вакансия» долго пустовать не будет: пристроит к станку какую-нибудь девчушку из российской глубинки, и та со временем, набив сотни шишек, превратится в «золотую рыбку». Может быть…
Удерживаю язык за зубами: во-первых, мне некуда идти. Во-вторых, как-никак Джемаль спас мне жизнь, забрал из того гадюшника, вызвал врача. Однако это не оправдывает его. Клянчить «пара» у моего мальчика, и без того покрывающего все затраты… Джемаль подходит. Целует в щеку. По-братски. Обалдеваю. «С чего такие нежности?» Усаживается в кресло, берет апельсин из вазы, медленно чистит. Смуглые пальцы покрываются цитрусовой росой. «Ладно тебе… Я по-дружески». Меня вдруг охватывает ярость: «Джемаль, напомни, с каких пор мы друзья?!» Ухмыляется. Отрывает дольку апельсина. Отправляет в рот. Смачно жует. «А Озан тебя балует… Даже апельсины не местные — марокканские… Хватит яд лить, Алекса, Столько лет работаем вместе, почти породнились». Я захлопываю томик «Istanbullu kiz», который с утра читала. «Говоришь, друзья все-таки, породнились… И какие нынче расценки на этом рынке? Случаем не 500 лир за неделю дружбы?» Сутенер молча глотает вторую дольку цитруса. Закуривает. «Ах вот, почему злишься… Красотка, я же деньги у твоего Ромео не для себя брал». — «А для кого же? Для африканских детей? И с каких пор Джемаль-бей занимается благотворительностью?» Глаза сутенера наливаются кровью — он вскакивает, вцепляется мне в горло влажными руками: «Думай, когда говоришь! Предупреждаю…» — злобно выдыхает Джемаль. Он отходит, и я запиваю отдышку водой. «Если нужны были деньги, обратился бы ко мне. Зачем на мальчишку наезжать? Он ни причем». Джемаль уже преспокойно доедает фрукт: «Какие с тебя деньги возьмешь, когда ты еле дышала? Или нужно было перепотрошить комнату в поисках твоего тайника?» В какой-то мере он прав. Мне действительно было не до денег. «Тогда объясни, зачем ты взял бабки?» — «Чтобы выгородить тебя перед полицией, дура неблагодарная! Думаешь, начальник остался доволен? На следующий день после вашей встречи он подослал ко мне своих ребят — арестовать тебя. Еле-еле 500 лирами откупился. Повезло». Я впадаю в панику. Может, Джемаль врет? «Да эта скотина хоть помнит, что он со мной сделал?» — расплакалась я. «Алекса, напомнить, кто ты, где ты? Перестань пороть чушь. Да забей начальник тебя до смерти, никто бы шума не поднял. Ты здесь yabanci, не забывай. Если на тебя обратил внимание папенькин сыночек с кучей денег, это не значит, что ты теперь крутая. Натрахается, пресытится, в один день забудет».
Я открываю окно. Смотрю на Босфор. Закуриваю. «Алекса, я тебе не враг. Поверь. Но я должен возвращать тебя в реальность, как бы ты от нее не убегала». Киваю, затягиваюсь: «Я знаю, Джемаль, знаю. Прости». — «Все о’кей. Ладно, я пойду вниз — там клиенты подвалить должны. Если что — звони». — Он открывает дверь, переступает порог. Снова возвращается: «Кстати, чуть не забыл. Вчера вечером какой-то парень приходил, интересовался тобою. Спрашивал здесь ли ты живешь». — «Джемаль, я пока не в силах принимать клиентов». — «Дело в том, что на клиента он похож не был. Странный такой, что-то вынюхивал…» — «Забудь. Наверное, какой-нибудь из идиотов-клиентов, которого ты забыл в лицо… Иди уже. Я посплю». Джемаль прикрывает дверь. Как же я устала…

37

…Суетливый дождь в летнем Стамбуле. Вчера миллионы теплых капель сорвались с неба в самый разгар обеденного перерыва, когда сотни горожан, покинув удушливые офисы, спешили в любимые ресторанчики. Дождь безжалостно вымочил образцы монотонного дресс-кода, аккуратно зачесанные волосы. Кто-то отчаянно матерился, кто-то счастливо подставлял лица под капли небесной воды. Кто-то плакал вместе с дождем. Я была одна из последних… Смотрела в окно, считала капли на мокром стекле. Наблюдала за тем, как Босфор меняется в цвете: дождь взбивал воды пролива, добавляя серо-зеленого. Босфор привык. Сдружился с небесными посланниками…
Дождь говорит о грядущих переменах. Пропитывает силой: «Она тебе понадобится». В компании дождя я становлюсь жутко сентиментальной. Слезы непроизвольно текут по щекам. Слезы страха перед началом чего-то нового — неизвестно, хорошего или плохого. «Не прячь слезы, Алекса. Слезы для того, чтобы их выплакивать, а не держать в себе. Жители Неба тоже позволяют себе поплакать. Их слезы — это я, дождь. Но сегодня они плачут слезами счастья. Переполняющей радости…» И я невольно начинаю улыбаться. «Неужели Бог отменил налоги, установив безвизовый режим между небом и землей?» — «Нет. Все гораздо проще. Сегодня в мире родился миллион детишек, смертельные случаи отсутствуют. Разве не повод для радости?» Задумываюсь. «Почему же, повод. Дети — это хорошо».
Сквозь дождь мне слышно радио. По Istanbul FM Ханде Йенер поет лирическую «Sorma». Любимая вещь. Дождь пританцовывает на месте до самого конца, Внезапно задает вопрос: «Алекса, ты бы хотела стать матерью?» — «Конечно. Каждая женщина этого хочет» — «Ты ведь зрелая женщина. Не пора ли…?» Я зажигаю сигарету. Прохожу мимо окна, машу рукой Босфору. Он машет в ответ. «Куда мне сейчас младенца? Я в ужасном состоянии. К тому же заводить ребенка, будучи проституткой — как ты себе такое представляешь? Понимаешь, я могу о многом мечтать, но ведь реальность другая. Расстояние между жизнью, какой ты ее воображаешь, и жизнью, какая она есть ». Дождь усмехается: «Не знаю… Не знаю… По-моему, ты ищешь причину… Списываешь все на существующую реальность… Может, попробуешь изменить ее?» — «Тебе легко судить. Живешь на небе, время от времени спускаешься на грешную землю, проблемами не загружен… Но я подумаю над твоим предложением». — «Подумай… Береги себя, набирайся сил. Ладненько, мне пора». Дождь обнимает меня напоследок. «Еще ведь увидимся?» Он отвечает из открытого окна: «Конечно. Дожди питают землю надеждой».
Я ложусь на кровать. Дотрагиваюсь до живота… Когда-то я тоже была ребенком — задолго до того, как стала проституткой…
…Озан принес чемодан на роликах голубого цвета. С магазинным ценником. Пустой. Спрятал под кровать. «Куда ты собрался уезжать? К родителям, в Анкару?» Просит сигарету. Затягивается. «Я не уезжаю». Наливаю Озану холодный айвовый сок, разбавляю с водой — он не любит нектары с густой мякотью. «Кто же тогда?» Смотрит на меня задумчиво. Наверное, я ужасно выгляжу. «Молодец, ты уже ходишь. Врач сказал, хромота пройдет со временем…» — «Озан, перестань меня мучить. Объясни, зачем чемодан понадобился?» Усаживает меня на колени: «Ты переезжаешь отсюда».
Я встаю и тут же сгибаюсь — от резкого движения заныла поясница. Черт. Он берет меня на руки, укладывает на кровать. «Врача вызвать? Давай-ка посмотрю рану. Повязку не снимала?» Боль отпускает. «Пустяки, Озан. Ничего страшного… Что ты надумал? Куда я переезжаю?» Ложится рядом. Какое-то время мы оба рассматриваем потолок. Он расписан бликами от торшера.
«Звонила мама. Послезавтра они возвращаются в Стамбул. Больше я не смогу приходить сюда часто. Я столько дней школу прогуливал, надо придумать липовую причину…» — «Надеюсь, твоя мать ничего не заподозрит». — «Ты плохо ее знаешь! Она знакома с директрисой. Я уверен, первым делом, как всегда, позвонит ей… Алекса, мои родители все равно узнают о нас. Скрывать нет смысла. Мы любим друг друга. Выстоим…» Меня захлестывают эмоции: «Озан, ты понимаешь, что говоришь?! Я не приличная девушка-турчанка из богатой семьи. Я обычная русская проститутка, которых пруд пруди в Турции. Твои предки не примут меня. Депортируют в лучшем случае…» — «Примут. Я пойду на все, чтобы быть с тобою. Пригрожу им самоубийством, если посмеют притронуться к тебе». — «Ох, Озан, прекрати… Мы можем встречаться и дальше… Время от времени… А так, какое будущее ждет нашу любовь?»
Плачу. Отхожу к окну. Озан следует за мной, обнимает сзади. «Я вчера всю ночь думал… Причин для нашего расставания сотни. Нет, тысячи. Если мы будем думать о них, то легче повеситься. Я не откажусь от тебя. Я не позволю, чтобы нас разлучили. Слышишь? Не позволю!» Оборачиваюсь к нему: «Озан, мне бы твой энтузиазм…» — «Скажи, ты любишь меня?» — «Люблю». — «Я люблю тебя еще сильнее! Доверься мне. У нас впереди нелегкие дни. Мы должны быть сильными…» — «А если меня депортируют?» — «Поговорю с отцом, у него есть связи. Он нас с Польшей всегда поддерживал. Когда сестра уходила из дому, я думал, что она потеряется в жизни: как видишь, выстояла — сейчас живет нормально…» — «Озан, да ты не сравнивай. Все знают, чьей дочерью является Польщен. Все знают, из какой она семьи. А я — кто я? Никому не нужная русская…» Перебивает: «Ты мне нужна! Этого разве не достаточно? Алекса, умоляю, не отказывайся от нашей любви. Давай объединимся, преодолеем трудности… Умоляю».
Я хорошо понимаю, на что иду. Я люблю этого мальчика, Я живу им. Надо попробовать. Что я теряю? Лучше умереть во имя любви, чем от рук потного полицейского. «Хорошо, Озан. Я готова к борьбе». Он целует меня в губы. Обнимает.
Через два дня я переезжаю в квартиру, в которой некогда жила Польшей. Она сейчас переселилась к своему возлюбленному. «Сестра в курсе всего, Алекса. И согласилась помочь нам. Я вас на днях познакомлю… Ты больше не будешь проституткой, забудь обо всем как о страшном сне». — «Но как тебе удалось уговорить сестру? Ты рассказал ей, кто я?» — «Да. Она все знает. Польшей поможет…» В голове моей полная каша. Не зря прощалась с этой комнатой. Предчувствовала. Впереди новая война. Готова ли я?…

38

…Доела последнюю пиалу ашурэ. Перед переездом размораживаю холодильник, выбрасываю продукты в мусорное ведро. Оставляю фрукты: апельсины, нектарины, сливы, бананы. Пачку яблочного сока, три «литровки» питьевой воды. Сажусь на диету — профилактическую, так сказать. Очищение от шлаков, выведение токсинов, нормализация обмена веществ и прочая чушь. Все равно от волнения аппетита нет. Правильно ли я поступаю? Стоит ли так кардинально менять настоящее? Продержимся ли с моим мальчиком на тропе войны? Под атаку мыслей продолжаю собираться.
Тряпки сложила в чемодан, отложив топ, юбку, босоножки. Оказывается, у меня не так много вещей. Кое-что из одежды, обуви, фен, эпилятор, магнитола, кружки и разная мелочевка. Многое принадлежит Джемалю, от посуды до маленького телевизора… Отказалась от услуг отельной уборщицы — верного информатора сутенера. Наврала, что прямо умираю от сильных головных спазмов. Мол, врач прописал мне полный покой. Доносчица клюнула…
Выбираю дату побега. По-моему, «побег» звучит слишком напыщенно. Просто ухожу. С чистой совестью. Я ничего не должна Джемалю. Я заработала денег, выжила в чужом краю. Он, в свою очередь, заработал намного больше. Всё. Срок контракта истек. Расходимся каждый своей дорогой, как настоящие бизнесмены. А кто сказал, что проституция — это не бизнес?… Ухожу тайком, просто чтобы избавить себя от нравоучений со стороны Джемаля: «Мальчишка обманет тебя», «Ты никому не нужна, 18-летнему молокососу тем более», «Алекса, еще пожалеешь. Kendine gel! »
Я и так жутко переживаю. Лучше не прощаться с сутенером. Оставлю письмо, попрошу не искать меня. Напишу что решила добровольно сдаться властям: получу депортацию, вернусь на родину, устроюсь уборщицей в районную школу, выйду замуж, заведу детишек. После этих слов Джемаль не будет меня искать. Столько лет прятал от властей русскую эмигрантку — соучастник… Вторую пятницу каждого месяца он уезжает на сутки в Измир навестить семью. Чем не идеальный день для моего переезда? Вызову Озана, возьму чемодан, спрячу Хаяль в сумку, захвачу горшочек с базиликом и спокойно покину отель… Через несколько дней начинаю новую жизнь. Как все сложится? Никаких надежд, предположений, задумок. Прошу о помощи Аллаха. Прошу Босфор быть рядом. Поддерживать. Я уверена в одном: люблю Озана, а он любит меня. Выкрутимся… Не готовлю себя к плохому или к хорошему. Если повезет, будем счастливыми. Если не повезет, то… Пусть случится то, что должно случиться.
…Ортакёй! Всегда мечтала жить там. Как выяснилось, двухкомнатная квартирка Гюльшен находится в самом сердце этого прелестного босфорского поселка. Мечта сбылась, хоть и на время. Я раньше часто бывала в Ортакёе: люблю посидеть под тамошними раскидистыми каштанами, полакомиться рыбным салатом за соломенным столиком уличной кафешки, проводить взглядом отплывающие паромы, переполненные галдящими туристами. Обожаю прогуливаться по Искеле мейданы в холодные месяцы. В самый разгар осени. Одеваюсь потеплее, сажусь на автобус до Ортакёя. Я могу часами гулять по опустевшей пристани, дышать свежестью моросящего дождя, завидовать засохшим платановым листьям, улетающим под порывами ветерка в объятия Босфора. В Ортакеё осознаю, как тесно привязана к Стамбулу. Я и Стамбул — как двое близнецов, воссоединившиеся после долгой разлуки…
Польшей явно не испытывает финансовых сложностей: жить в Ортакёе для многих стамбульцев — роскошь непозволительная. По словам Озана, квартира досталась Гюльшен от первого мужа Танера, совладельца крупного медиахолдинга. Он умер три года назад — разбился в автокатастрофе. Озан рассказывал, что потеря мужа сильно отразилась на Польшей. Полгода лечилась в элитном реабилитационном центре Анкары, затем год прожила в полном одиночестве в Германии. Вернулась другой. Записала второй диск, посвятив его покойному мужу. «Сестра будто заново родилась».
В ортакёевской квартире Польшей не живет. Сложно возвращаться туда, где когда-то была счастлива с Танером. Продавать недвижимость тоже не стала. Через считанные дни я начинаю новую жизнь в гнездышке некогда счастливых влюбленных… Волнение нарастает во мне изо дня в день. Хватит ли сил пережить нападки семьи моего мальчика? Хватит ли Озану смелости отстоять нашу любовь? Вспоминаю слова Джемаля: «…натрахается, пресытится, в один день забудет…» Ложь! Я верю в чувства Озана. Только насколько они крепки? Ему 18, он пока не сталкивался со сложностями. Носит розовые очки. Или я ошибаюсь? Любимый, не подведешь ли ты меня? Хотя какая разница… Я привыкла терять…

39

…Температура воздуха в Стамбуле понижается. В августовском солнце нет страсти. Оно знает меру, в отличие от июльского. Во всем чувствуется приближение осени: скоро оранжевая карета подкатит к входу полуразрушенного летнего замка. Я жду осени. Бархатного сезона, наполненного шорохом багряных листьев под ногами. Нежности первых дождей, придающих горячему Востоку унылую романтику. Влажноватого воздуха, наполненного ароматом корицы… Лето износило мой организм.
В последние дни состояние ухудшилось. Не что-то конкретное — к счастью, раны зажили, гематомы поблекли. Но какая-то изнуряющая слабость поселилась в моем теле. Буквально валит с ног. Все время тянет ко сну, кроме фруктов ничего не ем, странная апатия, ноющие головные боли. Плюс ко всему одышка. Не хватает воздуха. Кондиционер работает круглосуточно, хотя и на улице прохладно.
Я будто превратилась в дряхлую плюшевую игрушку. Озан связывает мои нынешние недомогания с переизбытком переживаний — конечно, он прав. Слишком много всего произошло за минувший месяц… Лечусь Босфором, по 3–4 часа провожу на набережной. Дышу морским воздухом, Сижу на той самой скамейке, грызу вареную кукурузу, купленную в красном павильончике. Делаю записи в Дневнике. Вчера пробыла в компании Босфора больше обычного, читая «Saatler» Каннингема. Книжку посоветовал красноволосый гей Мурат, работающий в книжном магазинчике на Истикляль Джаддеси. Не прогадала — потрясающий роман о чувствах трех разных женщин…
Когда дочитывала предпоследнюю главу, кто-то присел рядом. Мужчина. Поняла по древесно-пряному одеколону. Чихнул. Я обернулась. Белокожий брюнет, идеально выбритый. Короткая шея. Глаза цвета мускатного ореха. Одет в дорогой темно-синий костюм. Типичный турок, лет тридцати. Я снова уткнулась в книжку, когда он вдруг заговорил тихим голосом: «Незабываемый вид. Будто в раю очутился… Скажите, вы боитесь смерти?» Отрываюсь от романа. Конечно, болтать с незнакомцами нежелательно. Однако в Стамбуле такой разговор считается привычным делом. «Зачем же бояться того, чего избежать невозможно?» — отвечаю вопросом на вопрос. Незнакомец продолжает, прикуривая: «Самое страшное — умереть насильственной смертью. К примеру вляпался в скверную историю и тебя безжалостно убрали, В вашей жизни такого еще не было?» Улыбается. «Нет Как видите, жива, здорова… Я не вляпываюсь в подобные истории». Он вдруг бросает сигарету: «Врете». Заглядывает в мои глаза. С угрозой. Мурашки по коже. «С чего это вы взяли? И вообще кто вы такой?» — «Тебя ведь Алексой зовут?» Я киваю раньше, чем успеваю понять, «Так вот слушай, Алекса, Если хочешь умереть собственной смертью, лучше оставь Озана в покое. Поняла?» Я откладываю книгу. Зачем-то берусь за ручки сумки. Мужчина неспешно достает из кармана ключи от автомобиля, затем кошелек. Вытаскивает 200 лир…
Все понятно. Это Левент, шофер семьи Озана. «Держи, это за твои услуги. Не заставляй нас разговаривать с тобой по-другому Усекла?» Беру деньги. Комкаю их и бросаю ему в лицо: «Подавись своими грязными бумажками! Что себе позволяешь?! Жалкий шоферишка…». Я говорю с ненавистью, а внутренности дрожат от ужаса. Левент хватает меня за руку, крепко сжимает: «Сука, отстань от мальчишки, или я тебе глотку перережу!» Я поднимаюсь со скамейки: «Озан сам решит, с кем ему быть и когда. Он уже взрослый человек. Так и передай своей хозяйке…» Надеваю очки. Спешу в отель. Не оглядываться, не терять достоинства… Продавец кукурузы зазывает прохожих, информируя о послеобеденной скидке… Боже, помоги…
…Желудок выворачивает наизнанку. Тело трясет, конечности похолодели, голова раскалывается от боли. Страх изводит. Я же вроде не из пугливых. Но сейчас, в преддверии переезда, не знаю, чего ждать, от кого. Одна мысль о потере Стамбула сводит с ума… Позвонила врачу — сможет подъехать завтра. Наказал принять две таблетки парацетамола, пить больше воды: «Нельзя допустить обезвоживания организма». Интересуюсь, в чем может быть причина, говорит, нервы. «Приеду рано утром, возьму кровь, мочу для анализов. Мы причину выясним, не волнуйся. А пока отдыхай».
Принимаю контрастный душ. Два раза чищу зубы — привкус рвоты не проходит. Достаю из чемодана хлопчатобумажные майку с шортами. Надеваю, ложусь в постель. Отключаю кондиционер — боюсь застудить мокрую голову. Надо прийти в себя, срочно. Завтра после обеда — переезд…
Вещи на тумбочке сменили места. Значит, пока меня не было, уборщица что-то вынюхивала. Наверняка обнаружила и чемодан. Интересно, Джемаль уже проинформирован?… Перед мысленным взором оживает лицо Левента. Алекса, он грозился тебя убить! Он хочет лишить тебя всего! И это только первые выстрелы надвигающейся войны. Соберись. Ты должна быть сильной… Звонит мобильный: «Ozan arıyor…». Взволнованным голосом Озан сообщает о приезде родителей. «Вечером обязательно поговорю с ними. Тянуть дальше нельзя». Я рассказываю о Левенте. Нервничает. «Подлец… Не переживай, я разберусь с ним… Наверняка и мать уже в курсе…». Он просит меня верить в наше счастье: «Любимая, возьми себя в руки. Я понимаю, сложно. Но, поверь, и мне не легче. Люблю. Целую».
Я прячусь под одеялом, В темноте представляю моего мальчика рядом с собой. Так легче.

40

Я ищу знаки. Под давлением внутренней неуверенности силюсь разглядеть в безжизненных предметах ответы на вопросы. Стоит ли бросать тяжелую, но привычную повседневность? Стоит ли любить, зная, что наши чувства ни к чему хорошему не приведут? Переключаю каналы телевизора. Картинки сменяют друг друга, Как назло, романтичных фильмов о силе любви нет. Жаль. Я бы с легкостью разглядела в надуманных мелодрамах знаки, так нужные мне с сегодняшнего утра. «Haydi, Aleksa, ileri. Korkma». Вместо долгожданных слов из телеизмерения несутся вести о землетрясении в Таиланде, о массовых суицидах заключенных в тюрьмах Сирии, о распространении неизвестного вируса в Дели. Смотрю на часы, 12:06. А я что надеялась услышать Время выпусков новостей. Лучше поищи знаки вечерком, когда эфир забит сериальными страстями…
Спазмы желудка прошли, головная боль отпустила. Правда, ночью я не сомкнула глаз. Лишь ближе к рассвету задремала, погрузившись в кровавый сон: снилось, как некто убивает Озана у меня на глазах. Какое-то медведеобразное существо вонзает острый нож в грудь моего мальчика. Кровь ручейком стекает по белой рубашке на коричневую землю. Не впитывается, а образует алые лужи. И я истошно кричу, хочу спасти Озана. Бесполезно… Вырвала меня из кошмара мелодия мобильного. Звонил врач: «Günaydin! Я через 15 минут к тебе забегу…» Как я обрадовалась! Слава Аллаху, сон не был явью…
Доктор взял анализы и уехал в клинику: «Посмотрим на результаты. Завтра позвоню тебе уже на новый номер. Повтори-ка его еще разок…»
Пока я ждала приезда Озана, продолжая поиск знаков в телевизоре, зазвонил мобильный. Наверное, мой мальчик. Вот-вот должен подъехать. Незнакомый номер. Отвечаю с опаской. Бодрым голосом меня приветствует болтливая коллега Даша. Не спрашивает ни о моем здоровье, ни о минувшем zalim akşam'e. Проститутки проблемами друг друга не интересуются. Даша спешит сообщить «такуууююю нооовость»: Лару убили. Ту самую девочку из Саратова, оказавшуюся в списке «бракованных». «Представляешь, она поселилась в дешевеньком притоне в каком-то ужасном районе города. Ну, понимаешь, какие там могут быть клиенты. Работяги из деревень, всякие воры, наркоши. Шушера, одним словом. Так вот, говорят, Лару выбросили с третьего этажа притона. Трое мужиков. Затрахали, поиздевались и по пьяни вытолкнули в окно. Вот такие страсти-мордасти… Короче, зарядка заканчивается. Заходи вечерком в бар, потрепемся, ок?! Целую!»
Я выронила трубку в шоке. Бедная девочка. А я ей когда-то отказалась помочь… Но что я могла сделать для нее? Джемаль бы «бракованную» к себе не взял… Пишу эсэмэс Озану: «Любимый, приезжай быстрей. Вещи собрала, жду тебя». Я больше не смогу заниматься проституцией. Дороги назад нет. Знак получен, Алекса…
…Ортакёевское убежище встретило меня ароматом ванили. Если бы я не знала о певческой карьере Польшей, решила бы, что оказалась в квартире кондитера. Пока Озан разбирался с вещами, минут пять стояла на пороге, вдыхала божественный аромат, усмиряя взбешенный ритм сердца. Ваниль — повсюду. Такое впечатление, будто бежевые стены покрашены ванильной краской… Я влюбилась в квартиру с первого взгляда. Полюбила не оболочку, а душу моего убежища. Буду ли я здесь счастливой? Точного ответа нет. Во всяком случае, я постараюсь.
«Алекса, заходи. Уловила аромат? Это идея Польшей, она у нас фанатка ванили. Стручки разбросаны по всей квартире — при уборке будь осторожна, не выбрось…» Разуваюсь. Первые шаги по квартире. Она выдержана в белых тонах. Стены коридора увешаны афишами старых фильмов. В черных тонких рамках.
«Gone with the Wind», «Gentlemen Prefer Blondes», «Funny Girl», «Roman Holiday», «The Owl and the Pussycat». Первая комната со стороны коридора — гостиная. Коротконогий стеклянный стол с розовой вазой в центре. В ней лакированные сосновые шишки, темно-коричневые стручки ванили. Вокруг столика два кремовых кожаных дивана Черно-белые подушки округлой формы украшают однотонную мебель. Рядом с телевизором огромная магнитола. Подхожу к полке с CD, взгляд останавливается на первых четырех дисках. Sezen Aksu, Whitney Houston, Nilüfer, Zülfiyye Xanbabayeva … Обязательно надо послушать…
Подхожу к окну. Дыхание замирает — столь восхитительного вида я не ожидала. На фоне мечети Меджидие плещется Босфор, над которым нависает Богазичи кёпрюсю. Ко мне подходит Озан. Прижимает к себе. «Потрясающий вид, согласись…» Киваю. «Настоящая сказка».
Заглядываем на кухню: несмотря на скромный размер, она очень удобная. Все под рукой. Стиральная машина, полка с забавными кружками, разноцветные тарелки в дубовом шкафу. На дверной раме висят «бусы» из сушеных баклажанов, красного перца. Озан открывает дверь холодильника: набит продуктами. «На первое время, любимая. Если что-нибудь понадобится дополнительно, здесь недалеко есть маркет». Я сильно-сильно зажмуриваюсь. Открываю глаза. Неужели все происходящее не сон? Неужели такое бывает в жизни? Бывает, Алекса, бывает! Обнимаю моего мальчика. Он поднимает меня на руки, несет в спальню. Ложимся на большую кровать с желтым покрывалом. Абрикосовые гардины задвинуты. Два ночника обволакивают комнату мягким светом. Озан шепчет мне в ухо: «У нас появилось свое гнездышко. Сегодня я наконец поговорю с родителями и совсем скоро перееду к тебе. Мы будем счастливы…» Медленно раздевает, покрывает поцелуями. Нежно сжимает руками груди, теплым влажным языком облизывает соски. Нежно покусывает… Я таю в его горячих объятиях.

41

Емкие, сжатые фразы. Мягкий голос с притягательной хрипотцой. Крашеная блондинка с самоуверенным взглядом. Упругая загорелая кожа, острый носик. Отличная фигура при небольшом росте. Мы с ней очень разные — по статусу, взглядам, мышлению. Нам трудно общаться. Она не смотрит в мои глаза. Стараюсь быть вежливой — отвечает взаимностью. Интеллигентное общение президентов враждующих стран…
Сестра Озана появилась неожиданно, в 11 часов утра. Я удивилась: кажется, творческие люди спят в такое время… Заварила кофе. Расположились в гостиной, на том самом кремовом диване. Беседуя, она рассматривала свои апартаменты. С грустью в глазах. Вспоминала об утраченном времени?… «Алекса, я пришла сюда не для того, чтобы угрожать… Я сама предложила брату свою квартиру, чтобы отгородить вас от членов моей семьи. Они, видимо, пока не знают, где вы. Поверьте, как узнают, не оставят в покое ни вас, ни Озана…»
Помешиваю ложечкой горячий кофе. Похоже, это честная игра. «Я знаю, Польшей. Спасибо за помощь. Если бы не эта квартира, не знаю, как бы все сложилось. Ваши родители, наверное, натравили бы на меня полицию». Буду говорить, что думаю, Терять нечего… Польшей делает первый глоток: «Полицию — в лучшем случае». Я усмехаюсь: «А в худшем прикончили бы?»
Польшей ставит чашку на столик. Садится ближе. «Алекса, я не пугаю вас, поймите. Я могла бы вообще не приходить сюда. Я предоставила вам это убежище ради брата, говорю откровенно. Не хочу, чтобы он страдал так же, как я…» Все еще помешиваю кофе, стучу ложечкой по чашке. Все, довольно: «Польшей, я люблю Озана. Честно. Он тоже любит меня. Хоть у нас и разница в возрасте, в образе жизни… У русских есть поговорка: «Сердцу не прикажешь». Я пыталась убежать от этой любви. Но куда бы я не сбегала, любовь Озана притягивала к себе, как магнит…» — «Я верю вам. Думаете, я бесчувственный мешок с деньгами? Я тоже любила. И сейчас люблю… Но я слишком хорошо знаю свою семью: она растопчет вас и вашу любовь. Пострадаете вы, а не Озан…». Отмалчиваюсь. «Алекса, я не желаю вам зла. Пока не поздно, расстаньтесь. Он еще слишком молод. Вы — зрелая женщина. Неужели вы не понимаете — вас разлучат. У Озана вся жизнь впереди, он скоро поступит в институт. Отец хочет отправить его на учебу в Лондон. Озан, хоть и умен не по годам, но он все равно 18-летний мальчишка». — «Польшей, я сейчас ничего не могу ответить. Не знаю…»
Она встает с дивана. Берет сумку. «Решать вам, Алекса. Но я не ручаюсь за свою мать. Вы — взрослый человек. Подумайте. Кстати, Озан поговорил с нашими?» — «Не знаю… Его телефон отключен…» Она открывает дверь и медлит. Поправляет волосы. «Мой совет: постройте свою жизнь без Озана. Так будет лучше и вам, и ему. Всего хорошего»…
«Aradiğiniz kişiye şu anda ulaşilaimyor, lütfen daha sonra tekrar deneyiniz». Беспощадные слова, разрывающие миллионы горячих сердец. Ежеминутно. По всему миру. Разным может быть язык телефонного отказа, но жестокость — одна… Как бы успокаивающе не звучал голос девушки-робота из Turkcell, а я жутко переживаю. Мобильный Озана отключен со вчерашней ночи, это настораживает. Мой мальчик держит включенным телефон даже во время занятий, пользуясь беззвучным режимом. Если его нет на связи так долго, значит, что-то произошло. Украли мобильный? Попал в передрягу? Родители отняли телефон? Десятки вопросов. Как всегда, без ответов.
Вчера вечером или сегодня Озан собирался побеседовать с матерью. При любом исходе разговора обещал скинуть эсэмэску. И ни звонка, ни сообщения. Что случилось, любимый?… Тревожные мысли одолевают, заражают вирусом неуверенности. Хватит ли Озану смелости пойти наперекор матери? Заглянет ли он ко мне сегодня после школы? На часах почти 4 вечера. Обычно мой мальчик приходит ближе к пяти. Жду… Утром сожгла прежнюю сим-карту над пламенем зажигалки. Номер прошлого. Пластмассовые капли стекали в пустую сигаретную пачку — вонючие сгустки минувшей боли. Обзавелась новым номером. Теперь в телефонной книжке «Нокии» два контакта — Ozan и Doctor. Чувство невероятной свободы. Свобода — это когда в книжке мобильного максимум пять контактов, свобода функции delete… Я завариваю яблочный чай, добавляю две чайные ложки золотисто-коричневого сахара. Читаю на упаковке: «…произведен из сахарных тростников острова Маврикий…» Где Турция, а где Маврикий? И где мой мальчик? Набираю снова: «Aradiğiniz kişiye şu anda ulaşilaimyor, lütfen daha sonra tekrar deneyiniz». Что с тобой? Не бросай меня! Любовь делает женщину слабой. Мудрые женщины — это те, кто выдает слабость за верность…

42

…Белоснежное тельце освещает матовым сиянием синеву Босфора. Пухленький малыш неуклюже барахтается в прогретой солнцем воде. Улыбается изнеженным медузам, застывшим косякам рыб. У него карамельные глаза, наполненные неподдельной искренностью. Он, словно подрастающий Ихтиандр, ныряет на глубину Босфора. Хочет изучить морское царство, подружиться с жителями-молчунами. Он не знает зла, обид, предательств, подлостей. Наивно смотрит на окружающий мир. Дышит добром, Запах злости для него чужд — он знаком лишь с ароматом присыпки с морскими водорослями… Пока малыш любопытничает, я не отплываю далеко. Оберегаю кровинку. Босфор помогает мне в уходе, он любит детей. Мечтает найти принца для своего царства… Этот малыш с оттопыренными ушами и темным пушком на голове — мой сын. Я не понимаю, откуда он взялся. Когда я успела выносить его? Знаю — одно: он плод нашей любви с Озаном… Поселились с моим ребеночком у Босфора. Мой друг защитит нас. От кого?…
Малыш плывет ко мне. Раскрываю объятия. Я без одежды. Прикасаюсь ладонями к грудям — они увеличились в размере. Налились молоком. Сыночек, преодолев ласковое подводное течение, прижимается к груди. Ищет маленьким ротиком сосок. Голодный. Малыш ест, а вокруг нас собираются дельфины. Неужели они вернулись в пролив? Чудо. Дельфины исполнят колыбельную для малыша — после обеда он будет спать два часа. «…Баю-баю, надо спать… Все придут тебя качать… Приди сом, успокой… Приди щука, убаюкай…» Удивляюсь: отчего турецкие дельфины поют русскую народную колыбельную… Жить в морском мире — настоящее наслаждение. Жить вне страха, разочарований, предательства. Вне земных проблем. Мы погружаемся с сыном на глубину, располагаемся в каюте затонувшего корабля. Перед сном всплываем на поверхность. Считать звезды на темно-шоколадном небе. Общаемся с чайками-сплетницами. Слушаем уставшее дыхание города контрастов. Наше счастье кристально-чистое, необычайно легкое, с солоноватым привкусом. Мы живем в самом центре стамбульского рая — во владениях Босфора…
Я просыпаюсь от гудков паромов. 9:37. Лежу неподвижно, свыкаюсь с реальностью, Я — в квартире Польшей. Куда исчезло подводное царство, поющие дельфины, затонувшие судна? Где сыночек? Ах, это был сон. Прекрасный сон… Звонит мобильный. Меня здесь нет. Телефон продолжает надрываться. Тянусь рукой к тумбочке, отвечаю нарочито сонно: «Слушаю, доктор…» — «Доброе утро, Алекса! Извини за ранний звонок. Спешу сообщить тебе, получил результаты анализов…» Я выслушиваю врача и впадаю в оцепенение. Волшебный сон продолжается?…
…Я беременна… Я жду ребенка… Я стану мамой… Не помню, как попрощалась с доктором. Он заверил, что в моей крови вирусов не обнаружено. «Ты здорова. Нужно сходить на УЗИ, к гинекологу. Провериться по-женски. Посмотреть, как развивается плод. Определить сроки. Думаю, две недели максимум…» Сон оказался пророческим. Вспоминаю недавнюю беседу с Дождем. Не зря он спрашивал о материнстве… Беременна от Озана, я уверена. Ношу под сердцем нашего сына. Или дочь? С того дня, как влюбилась в моего мальчика, я не принимала клиентов без презервативов. С того дня, как влюбилась в моего мальчика, не принимала противозачаточных. С Озаном мы любили друг друга без преград. Как же я умудрилась залететь после стольких абортов?… Какой будет реакция моего мальчика? Уйдет навсегда? Отправит на аборт? В любом случае я должна сохранять присутствие духа. Беременность — очередная проверка нашей любви на прочность…
Так, надо закурить — достаю сигарету, чиркаю зажигалкой. Нет. Нельзя же. Алекса, отныне ты отвечаешь за двоих… Набираю Озану: «Aradiğiniz kişiye şu anda ulaşilaimyor, lütfen daha sonra tekrar deneyiniz». Черт, куда он запропастился?! Озан, ты мне нужен. Умоляю, появись! Эй, Аллах, ты решил меня одну испытывать на прочность?! Лучше не нужно. Я не в том положении, чтобы преодолеть стометровку… Задумываюсь об аборте. Еще совсем не поздно избавиться от обузы. Вспоминаю сегодняшний сон — малыша с карамельными глазками. Как поступить? Озан, Озан… Включаю радио, загадав: подсказка в словах песни, которую первой услышу. Опять натыкаюсь на Ханде Йенер: «Tutulmuyor, giden gider… Ağla ne fayda… Üzülme hiç… Kötü niyet yok bu olayda». Я в замешательстве. У моего ребенка будет мать-шлюха?…

43

…Считаю деньги. Лира к лире, куруш к курушу. Каждая мелочь на счету, заработка-то нет. Надо экономить. В запасе еще достаточно «пара». Если не платить за жилье, то на эту сумму я проживу шесть-семь месяцев. А потом? Питание в Стамбуле дорогое: там, где дешево стоит одежда, дорогая еда. Теперь буду проходить мимо «Мигросов» — цены в этой сети выше, чем в обычных продуктовых… Со шмотками проблем не возникнет: впереди холода, верхняя одежда и зимняя обувь у меня есть. Надо купить только зонтик и теплые перчатки. Завтра съезжу в Капалычаршы…
С прошлым покончено, нужно строить жизнь заново. Думаю о том, куда пойти работать: с просроченной визой в нормальную контору не устроишься. Серьезные работодатели не рискнут брать молодую женщину, незаконно проживающую в Стамбуле, В няни без рекомендаций не возьмут. Продавщицы в магазин требуются с минимальным опытом работы. Более реально устроиться в какую-нибудь кафешку. В ближайшие дни пройдусь по центральным харчевням — вдруг повезет… Мне будет легко работать в многолюдных заведениях: я умею находить общий язык с самыми сложными людьми, Я разбираюсь в психологии не только турок, но и арабов, иранцев, азербайджанцев, итальянцев. Проституция научила выживанию. Меня не испугать проявлениями злости и ненависти.
Сейчас, попав в непривычную атмосферу роскоши, я каждое утро оглядываюсь назад. Вспоминаю проделки жадного Джемаля, комнатку на последнем этаже отеля, злачный клуб, где мы с девчонками отплясывали под «Сердце — магнит», многочисленных клиентов разной степени потрепанности. Прошлое кажется таким чужим, но одновременно чертовски родным. В самом же деле скучаю — какой смысл врать самой себе?!.. Все-таки человек — удивительное создание. Прожив несколько лет в омерзительной яме и наконец очутившись на вершине, он все равно тоскует по своей родной яме. Как будто эта яма стала частичкой его самого…
От Озана по-прежнему ни слуху ни духу. Телефон отключен. Других контактов у меня нет. Жаль, посеяла номер Польшей. Попробую узнать через консьержа… Судя по воцарившейся паузе, мать Озана пока не в курсе наших отношений. А может, готовится нанести удар? Как она поступила бы, узнав о моей беременности?…Без сигарет ужасно трудно. Мечтаю глубоко затянуться. Выкурить подряд хотя бы три сигареты. И ведь все равно пойду на аборт! Или не пойду? Не знаю. Ох, что-то я не знаю слишком многого…
…Проходила мимо журнально-газетного киоска и вспомнила дату: сегодня 16-е. Новый номер «Elle» должен быть в продаже. Я всегда покупаю этот журнал, из турецкого глянца он наиболее качественный. Просматриваю на витрине новинки месяца: ага, вот, с Джей Ло на передовице. Изучаю заголовки: «Çok sicak olacak. Rengarenk bikiniler, süper seksi kaftanlar…», «Jennifer Lopez. Aşk onu evcilleştirdi…» Внизу анонс: «Çocuklar bizim gelecegimiz…» Худощавый продавец, заметив мой пристальный взгляд, предложил другой журнал — «AnneyizBiz». На обложке — толстощекий карапуз на барабане. Заголовки наподобие «Çocuklarda beslenme problemleri hakkında bilinmeyenler…» Издание для молодых матерей. Решил, должно быть, что я — многодетная хранительница семейного очага!
Я как-то непроизвольно вытащила из кошелька 20 лир. Отошла от киоска с журналами и сдачей — шестью однолировыми монетами. Зачем мне «AnneyizBiz»? Вроде собиралась экономить. Вроде не собираюсь становиться матерью.
…Сижу на скамейке в парке. Листаю «Еllе». Солнечная погода, влажноватый ветерок. Недалеко резвятся на траве дети — визжат и хохочут. Вокруг них нарезает круги щенок с закрученным хвостиком, похожий на ш
Рубрики:  Проза
Любовная лирика

Метки:  

Эльчин Сафарли Туда Без Обратно

Среда, 24 Марта 2010 г. 02:28 + в цитатник
Таня_Ализаде все записи автора 17


Тамара

Во время разговора часто повторяет «ладно уж». Задумчивая, эмоциональная. Одевается в серое, обожает серебряные изделия, игнорирует косметику. От природы имеет густые брови — и давно перестала их выщипывать. Безумно красивая грудь. Небольшая, четко очерченная, с оттопыренными абрикосовыми сосками. Много читает. Предпочитает Саган, с ее книгами не расстается ни на минуту: считает что «волшебная Франсуаза» приносит ей удачу. Тамара — белокожая, по-кавказски волосатая, привлекательная худощавая брюнетка. Морщинок у нее почти нет, а вот вены ног опухли от постоянной ходьбы, кожа на пятках трескается от плоской обуви. Подагра активно прогрессирует. Жалуется на хроническую усталость: «В принципе нагрузка не такая, как раньше. Наверное, я сейчас переживаю взрыв усталости, накопившейся за десятки лет. Ладно уж… Судьбу не перепишешь…»
Всю молодость она пропахала на трех работах. Одна содержала семью: двух дочерей, пожилую мать. С 9 до 5 трудилась на ткацкой фабрике, с 6 до 9 вечера подрабатывала в кондитерском цеху. До полуночи мыла полы в районной трехэтажной школе. Муж к тому времени уже спился и покончил с жизнью. Он был прозаик, член Союза писателей Грузии. Восхищался Нодаром Думбадзе. Сам выпустил одну повесть на грузинском, на русский переведена не была. «Такого мужа мне выбрала мама, она дружила с матерью Резо. Насильно выдала замуж в 18. Через полгода я забеременела, родила двойняшек… Честно говоря, Резо не любила, он был занудлив, страдал депрессиями, клянчил деньги у родителей. Отказывался работать, мол, «быт уничтожает вдохновение». Когда свекровь умерла, мы стали голодать. Пришлось идти работать мне…» Резо умер через четыре года после рождения двойни, перерезал вены в кульминационный период черт знает какого по счету творческого застоя. Тамара о нем не сокрушалась: «Понимаешь, гогона, меня раздражают люди, не осознающие, что жизнь — это вечная борьба. Борьба без конца. Конец — это смерть. Как можно жить, летая в облаках?! Элементарно ведь надо себя, близких кормить, стремится чего-то достичь. Каждый день потеть во имя этих целей. Ладно уж… Каждый сам выбирает свой путь»…
Сейчас Тамаре 57 лет. Она лихо матерится, курит крепкие сигареты. Искренняя женщина, простодушная, верит в справедливость. Турки таких называют kemiksiz balik. «Я грубой никогда не родилась, это жизнь такой сделала. Да и с кем мне любезничать? С торгашами?! С ними надо быть жесткой: сдала товар, подсчитала общую сумму, скидку сделала и получила свои деньги — всё! А уж они наваривают: впаривают народу дешевую турецкую одежду по тройной цене. Ладно уж, бог судья…»
Тамара — профессиональная челночница, с пятнадцатилетним стажем. Два раза в год добирается автобусом до Стамбула, закупает здесь шмотки среднего качества. Поставляет в Тбилиси и Москву, сдает товар владельцам тамошних «точек»: «Это выгодный бизнес, если знаешь, где закупать барахло. Я договорилась с двумя стамбульскими мелкими фабриками, за приемлемую сумму скупаю у них летнюю, осеннюю одежду. Если джинсы стоят 4–5 долларов, отдаю перекупщикам за 10. Так и дорожные затраты покрываются, и еще прилично остается…» Тамара занимается челночным бизнесом уже для себя. Раньше на вырученные деньги кормила семью. «А вот теперь на себя трачу. Маму похоронила, дочерей выдала замуж. Спокойно живу в двухкомнатной квартирке. Отремонтировала ее, купила новую мебель, на каникулах внуки у меня гостят… Мне два раза в год приезжать сюда достаточно. Я здесь душой отдыхаю, плюс дела делаю, к тому же с тобой повидаться могу…»
Мы знакомы с Тамарой около трех лет. Познакомились в кафешке недалеко от Лалели, разговорились… Я познакомила Тамару с Джемалем, и теперь, приезжая в Стамбул, она останавливается в нашем отеле. По утрам вместе завтракаем, потом ходим по рынкам. Тамара откровенничает, делится историями из жизни, призывает меня «держать хвост пистолетом». И не осуждает, даже поддерживает: «Ты красивая девка, на тебя и спрос большой. Хотя турки-то не очень привередливы, им лишь бы «дырка» была. Кстати, твой Джемаль стал ко мне липнуть! Я, конечно, сразу остудила, крепко приложила… А ладно уж, я не злюсь. Он неплохой мужик, правда, хитрый кобель».
Молодость она вспоминает как-то удивленно: «Я же тоже была молодой, тоже испытывала трудности. Но веришь ли, ни разу не приходило в голову пойти на панель. Может, мы, грузинки, воспитаны иначе? А может, время другое теперь? Ладно уж, я тебе не мать, чтобы ругать или советовать. Одно точно знаю: тебе в этом гадюшнике не место. Будь сильной. Не опускай руки, даже если эти руки отрубят… Тогда все и изменится».
Тамара выпивает вторую чашечку турецкого кофе и пристально смотрит мне в глаза. Я молча киваю, тереблю прядь… Насчет гадюшника она очень права, но есть ли выход? Все равно после общения с ней появляется какая-то надежда на другое будущее.
…Надежда появляется в моей жизни на неделю. Пока Тамара рядом. Как только она возвращается домой, опять погружаюсь в уныние. Иногда так хочется уехать с ней, жить себе тихо в Тбилиси, познакомиться с дочерьми Тамары, может, сидеть с их детишками. Пустые надежды для проститутки — это как сказки для детей перед сном.
«Не опускай руки, даже если эти руки отрубят…» Не опущу.

18

Я купила черепашку. Карликовую, рыже-коричневую, с выпученными глазками, змееподобной головой. Медлительную и грациозную. Она обошлась дешево, около 15 долларов… Всегда мечтала завести живность, но у мамы была аллергия на собачью шерсть, грызуна запретил отец: «Еще крыс дома не хватало», а кошки у нас не приживались — заболевали и дохли. Аквариум, по словам бабушки Аси, заводить было рискованно: «Кому-то рыбки приносят счастье, а кого-то обрекают на несчастья. Лучше не играть с огнем, внученька». В детстве, несмотря на присутствие брата, я страдала от одиночества. Хотелось привести домой щенка с улицы, кормить его вкусностями, выгуливать до школы и после, засыпать с ним в обнимку. Но маму огорчать не хотелось… Возвращаясь с занятий, я кормила бродячих собак. Завтрак, который мама по утрам клала в портфель, доставался длинноухой дворняге, хромающей на одну лапу. Я называла ее Белоснежкой. За белую шерсть, всю, правда, в уличной пыли.
Белоснежка была жутко пугливой. Я-то наивно связывала это с тем, что собачке страшно спать по ночам во дворе. Как выяснилось позже, Белоснежка страдала от побоев нашего районного электрика Данилы. Ранним утром он избивал несчастную дворнягу, вымещал на ней накопившуюся злость. От Данилы сбежала жена, взяв с собой единственного сына. И мужик сходил с ума… Когда я пошла в 8-й класс, Данилу нашли мертвым в подъезде № 7. Бессердечного электрика убило током. Я безмолвно радовалась за Белоснежку: с тех пор собака перестала бояться прохожих. Спустя год родила пятерых щенят. Теперь моя любимица стала Белоснежкой с пятью гномами…
О карликовых сухопутных черепахах я прочла в «Pakonun sayfasi». На следующее утро побежала в зоомагазин за миниатюрной подружкой. Продавец назвал этот вид черепах «русским», отметив, что их привозят из Южного Казахстана или Ирана. Какая, интересно, связь с Россией?… Также выбрала для черепашки небольшой аквариум и мешочек специального грунта с песком, чтобы засыпать дно, поилку и лампочку. Заплатив за все около 40 долларов, я, осчастливленная, поспешила в отель. По дороге размышляла над именем. Выбрала Хаяль, с ударением на «я». Красиво звучит и со смыслом. Хаяль действительно стала осуществившейся мечтой: наконец-то рядом со мной доброе, молчаливое существо. Не осуждает и не предает. Мы будем вместе и в добрые, и в горькие дни…
Если верить консультанту зоомагазина, Хаяль всего два месяца. Он объяснил мне, чем кормить черепашку, в каких условиях содержать. «Аквариум — оптимальный вариант для сухопутной kaplumbağa» . По дороге из магазина зашла в «For you»: свежие листья салата, по полкило помидоров, огурцов, маложирный творог, несколько видов зелени, все тоненько нарезать и еда для Хаяль готова. Никаких сухих кормов — пусть ест натуральное..
Сейчас Хаяль помещается в мою ладошку. Сразу начинает принюхиваться к пальцам, расширяя ноздри. В основном ест, спит в светлое время суток. Такая же «сова», как ее хозяйка… Дрыхнет со мной — я перекладываю ее из аквариума в маленькую коробку из-под шоколадных конфет, наполненную сорванной на улице травой. Хаял зарывается под свое зеленое «одеяло», затихает. Иногда во сне тихонько сопит, ерзает в «кроватке». А я иногда среди ночи вынимаю «мечту» из коробки, укладываю подле себя в луночку в пышном одеяле. Она моментально засыпает, даже не пряча в голову в панцирь…
Если светит солнышко, выходим на прогулку. В парке выпускаю Хаяль на волю, и под моим присмотром она ползает в траве. Замирает у одуванчиков. Видимо, отыскала деликатес себе по вкусу… Джемаль пока не в курсе о пополнении в своем отеле, благо карликовую черепашку трудно заметить. Ни сутенер, ни клиенты присматриваться к пустому, на первый взгляд, аквариуму не станут. Подумают, один из элементов декора комнаты. Сам Джемаль — не любитель животных, однажды не позволил мне завести котенка из-за возможности «мерзкого запаха в отеле». Надеюсь, о Хаяль он и не узнает. Честно говоря, мне наплевать на его мнение, черепашка уже стала частичкой моего стамбульского настоящего. Буду бороться. Я и без того отказалась от будущего, не позволю отнимать у меня настоящее.

19


Месуде

Гадалка — полная бледнокожая женщина с коричневой родинкой над губой. Голубые глаза, лучезарная улыбка. Шеи почти не видно, волосы собраны под бежевой косынкой, одета в мышиного цвета балахон с длинными рукавами. Принимает посетителей в маленькой комнате старинного дома. Дворик перед входом переполнен худыми кошками. Комната у нее простая: стены побелены, у двери продавленный диван, у окна журнальный столик с подкосившимися ножками. В центре на полу истоптанный ковер с широкой золотистой подушкой, похожей на лепешку. Гадалка сидит на ней, по-турецки скрестив ноги…
Она и встречает, и провожает с улыбкой. Я и не знала, что ясновидящие могут быть такими дружелюбными. И, кажется, на деньгах не помешана: кто даст, тому спасибо; кто не даст — скатертью дорога. Мы сидим с Дашкой на диване, как испуганные котята. Прижались друг к другу. Даша нервно моргает. Я пристально наблюдаю за прорицательницей: «Ноş geldiniz!» — и она с головы до ног укрывается огромным куском зеленой ткани. Открывает Коран, бубнит под нос какую-то молитву. Спрашивает мое имя. «Александра». Потом имя матери. «Лидия». Ясновидящая повторяет за мной имена со смешным акцентом. «Bismillahir-rahmanir-rahim… Lidyanın kizi Alesandra… Затем продолжительная пауза. Я жду предсказаний. Даша по-прежнему дергается: увидит, мол, что мы проститутки, нашлет проклятие… «Даш, уймись, а? — шиплю ей: — К ней все шлюхи Стамбула бегают. Мы не первые и не последние. Внимательно слушай, запоминай. Вдруг я что-то пропущу…»
Из окна на сидящую гадалку падает луч солнца, будто привносит благословение с небес. Она заговаривает неожиданно. На турецком, с непонятными мне арабскими словами. Видно, из Корана. «Вижу слезы. Плачет дерево твоей жизни. Слезы капают в черное озеро. В нем плаваешь ты. Голая. Рядом двое мужчин. Один из них дьявол. Сероглазый. У него в руках твой стыд. Он покажет его всему миру. Посмеётся над тобой…» Становится жутко. Я начинаю поспешно задавать вопросы. «Бесполезно пересаживать дерево. Оно уже пустило корни. После вечернего намаза завтра познаешь неизвестное. Смирись» . Что за абракадабра? «Хорошо, предположим, судьба опять даст мне пинок под зад. Ну а что-нибудь положительное в моей жизни ты видишь?» — «Ты любишь телом. Скоро полюбишь душой. Как полюбишь, на твое плечо сядет ворон смерти. Захочет украсть душу. Сражайся, не отдавай… Выиграешь сражение — получишь награду» . Я в недоумении. Почему она говорит так загадочно? Только собиралась озвучить последний вопрос, как гадалка скинула покрывало, захлопнула Коран, встала на ноги: «Доченька, ты расплачиваешься несчастьями за будущее счастье. Больше тут нечего добавить. Аллах в помощь» . Она покидает комнату, и трусиха Даша тут же выбегает за ней. Я оставляю 10 долларов на подушке и выхожу следом…
Я узнала о Месуде от Джемаля, тот частенько ходит к гадалкам. «При такой рискованной работе без их помощи нельзя. Они указывают на врага, пока он не нанес первый удар. Месуде раз десять меня спасала. Вот Али из соседнего квартала однажды попросил нехилую сумму в долг. Я отказал, и он взбесился. Решил обчистить мой кабинет, потом поджечь отель. Месуде предупредила меня. Я пошел к Али, открыто заявил, что в курсе его паршивых намерений. Пригрозил убить его двух дочерей, если посмеет поджечь отель. Али обалдел и угомонился». Джемаль и мне не однажды предлагал сходить к ясновидящей, но я отказывалась. Сразу в памяти всплывали слова бабушки — она была верующей, ходила в церковь, в сложных ситуациях советовалась с батюшкой. И вот бабушка говорила, что гадалки быстро умирают, не доживают и до пятидесяти, потому что каждое гадание сокращает жизнь. «Нельзя заглядывать в будущее, иначе лишишься настоящего…» Страх перед гаданиями засел во мне навсегда. Даже в старших классах, когда девчонки по воскресеньям собирались на даче у Леры погадать, я избегала поездок под самими хитроумными причинами…
А недавно сидела в компании с Босфором и задумалась о своей жизни. В голове ожили вопросы… И в этот момент позвонил Джемаль: «Я отъеду на часок поболтать с Месуде, а ты возвращайся быстрее, к семи у тебя будут гости…» Я слушала Джемаля, произносила после каждого его слова «о'кей», про себя выбирая день для похода к гадалке. Я решилась. Интересно, что она скажет? Уж мое-то будущее — сплошной туман…
…Месуде проникает в судьбу обратившегося к ней человека через Коран. Между строк Писания она видит загадочные фразы на арабском, с тайным подтекстом. Нужно уловить суть предсказания, связать его с событиями настоящего. Джемаль говорит, что только шарлатаны выкладывают все прямым текстом, а настоящие ясновидящие редко называют имена — максимум первые буквы. Зато четко описывают внешность. И часто ошибаются в датах — событие предсказывают, но не время его исполнения. Джемалю виднее — он обошел почти всех прорицательниц Стамбула. Интерес к гадалкам в Турции повышенный, хотя в глазах верующих турков гадалки — дьявольские посланники… Рекламу в газетах, как в России, здесь прорицатели не размещают: о даре или шарлатанстве какой-либо ясновидящей можно узнать из уст в уста. Одни знакомые спрашивают у своих знакомых, эти знакомые спрашивают у родственников своих знакомых. Целая цепочка. Мне повезло, у Джемаля без проблем узнала адрес и, прихватив Дашу за компанию, поехала на западную окраину…
Все-таки после слов Месуде я разволновалась. Сначала не поверила, но, вспомнив истории Джемаля о даре этой женщины, задумалась. «…Плачет дерево твоей жизни. Слезы капают в черное озеро. В нем плаваешь ты. Голая. Рядом двое мужчин. Один из них дьявол… » Что за несчастье впереди? Как отличить мне дьявола в потоке клиентов? Сероглазых в Турции пруд пруди. «…Выиграешь сражение — получишь награду… » Какое сражение? С кем? Вот сейчас записываю эти фразы в Дневник, стараюсь осмыслить их. Тщетно. Ничего не понимаю. Остается ждать сражения, черного озера, мужчину-дьявола. Вот ведь мне везет! Лучше бы Месуде предсказала мужа-олигарха и «Феррари», или дом в Ницце или хотя бы смерть. Я устала сражаться. И награды не хочу…

20

…Алька перебрасывает через блютуз видеофайл на мой «Нокиа». Называется Trax_v_Stambule.3gp. Наверное, какая-нибудь парочка сняла пикантное видео в Турции. Продолжительность 2 минуты 12 секунд. Объем 2.3 МБ… «Алекса, третий день прячем от тебя это. Боялись показывать. Все же будь в курсе… Ты не переживай, подруга! От скотов-мужиков лучшего ждать не приходиться». Закачалось… Я смотрю первые пятнадцать секунд и останавливаю в шоке. Мурашки по телу. Желудок сжимается. В горле пересохло: «Это откуда?!» — «Девочки из Интернета скачали». Мое тело вдруг стало тяжелым и неуправляемым…
…Эпизод № 1. Первые 52 секунды. Я. Крупным планом. Кувыркаюсь в постели с загорелым брюнетом. Он раздет. Его лица не видно, только широкая спина и ягодицы в черных волосах. Звук слабый. Слышен мой смех. Я пьяная. Мужчина пытается раздвинуть мои ноги, чтобы войти в меня. Отказываюсь, требую натянуть презерватив. У него отвердевший член. Обрезанный. Темно-бордовая головка, густая растительность на лобке. Он настаивает. Я хохочу, вульгарно растягивая «yooookkk!». Нас снимают со стороны. Качество картинки размывается при приближении, Видимо, у мобильника слабая видеокамера. Снимающий подходит ближе. Я закатываю глаза, смеюсь, закрывая объектив ладонью: «Çekmrnmeeeee». «Оператор» заговаривает на русском: «Не парься, снимаю для нас… А ну-ка покажи, что еще умеешь…» Брюнет — кажется, курд по национальности — наваливается на меня всей тяжестью. Напрягшись, засовывает член в мое влагалище. Я продолжаю заливисто хохотать. Снимающий в восторге: «Уффф, молодчина! Давай-давай, не подведи»…
…Эпизод № 2. Следующие 59 секунд. Я лежу сверху на тот самом курде. Целую его тело. Он стонет, закрыв глаза. «Оператор» снимает лицо товарища: толстые брови, нос с горбинкой, губы красивой формы. Выбритый. На его лице написано блаженство. Он слизывает языком капли пота над губой. Положив руки на мой затылок, просит: «Yala, canim, yala…». — «Seve-seve…!». Я облизываю член, обхватив его правой рукой. «Оператор» приближает камеру, затем становится позади меня. Вытаскивает из брюк свой белый член, обтирает о мои ягодицы. Через десяток секунд курд кончает, Я вытираю простыней сперму с подбородка. Брезгую…
…Эпизод № 3, Заключительные 21 секунда. Мобильный в руках курда. Он снимает, как я делаю минет его русскому другу. Тот в порыве экстаза произносит: «Соскучился по нашим девкам…» Конец ролика.
Мне не стыдно. Чего стыдится? Я — проститутка. В ролике выполняю свою работу… Но как обидно! Воспользовавшись моим опьянением, клиенты сняли все на камеру, выложили ролик в Сети. С какой целью? У меня нет права обижаться. Нас, оплаченных «дырок», не уважают. Чего мне ждать от людей? Точно не восхищения и аплодисментов… Но ведь снимал не турок, немец или араб. Русский. Такой же русский, как я. Соотечественник. Если бы это сделали местные мужики, смирилась бы. А этот зачем?! Откуда он знает, какая жизнь заставляет меня спать со всеми подряд?… Алекса, перестань качать права. Ты проститутка. Ты не имеешь права голоса,…
…Когда Алька ушла, я заперлась в ванной и рыдала, как малый ребенок, Захотелось обнять маму, выплакать слезы в ее платье с родным запахом… Снова посмотрела запись. Разозлилась и разбила телефон о стену. Экран треснул, батарейка отлетела. Даже Хаяль вздрогнула в аквариуме. Кажется, я разочаровалась в людях окончательно. И в себе. Увидела Алексу со стороны, возненавидела навсегда…
Прошло несколько дней. Я продолжаю работать. Девочки политкорректно отмалчиваются — все, кроме завистливой Вали. Встретив меня в клубе, она с подковыркой заметила: «Лапочка, ты очень телегеничная. Может, из Стамбула в Голливуд переберешься, а?» Я смолчала, отхлебнув водки… Обижаться, переживать — роскошь непозволительная. Каждый день в Стамбуле — это деньги. Если я перестану приносить деньги, восточная книга моей жизни закроется…
У памяти тоже есть иммунитет — стирает то, что приносит боль. Случай с роликом скоро окончательно исчезнет из моей памяти. Вот только закончу описывать этот случай в Дневнике, и все… Иначе невозможно. Если память будет архивировать такие эпизоды, придется повеситься. Правда, каким бы сильным не был иммунитет памяти, я уверена, что все остается в душе. Боль отпечатывается на ее поверхности темными несмываемыми пятнами… Как сказала ясновидящая? «Один из них дьявол… У него в руках твой стыд… Он покажет его всему миру…» Права оказалась Месуде! В таком случае впереди еще ждет «ворон смерти», который «захочет украсть мою душу». Судьба в очередной раз затеяла со мной игру на выживание.

21


Озан

Я стала у него первой. Он у меня — черт знает какой по счету. Я отнеслась к нашему сексу как к незатейливому рабочему процессу, а он — с душой. Думал прежде всего обо мне. Из него вырастет отличный любовник. Отличный любовник — это мужчина, во время соития смотрящий на партнершу сверху вниз, а не снизу вверх. Он смотрел мне в глаза. Прямо делалось неудобно от такой искренности. Он дрожал на мне, двигаясь медленно и осторожно. Перед тем как кончить, ласково предупредил. Если мужчина предупреждает о семяизвержении, он — стопроцентный романтик.
Озану 17 лет. Смуглый парнишка с крупными стопами. Брюнет. Набриолиненная голова с «мокрым эффектом». Тонкие губы, красивый нос, добрые глазки шаловливого лисенка. Брови эстетично срослись. Сильные руки, широкие плечи, худощавое тело. Кривоватые ноги, небольшая попа в две ладони. Занимается футболом. Лицо, уже приняв черты мужественности, еще хранит детскую миловидность. Молчаливый, серьезный. Он забавно курит, откашливаясь после каждой затяжки. Никотиновый «чайник». Подхожу к нему, подсаживаюсь рядом на подоконнике, вынимаю сигарету из пальцев. Подмигиваю, мол, учись, пока жива. Смачно затягиваюсь, сексуально выпуская дым — не весь сразу, миниатюрными облачками. Озан восхищенно хлопает в ладоши. Прижимается ко мне, утыкает нос в шею. Я запускаю руку под его белые трусы, глажу ягодицы, подбираюсь указательным пальцем к анальному отверстию. Оно волосатое, влажное, сжатое. Пытаюсь ввести палец. Он напрягается, отстраняется назад: «Niye bu?» Мне нравится, когда он злится. Нравится его восточное упрямство. Восточное или, скорее, юношеское? «Affet, yavrum… Şaka yaptim». Он хмурится, подтягивая выше пояс кристально чистых «боксерок» с красно-синим лейблом LCW. Наверное, домработница еще тщательно отутюжила, чтобы убить микробы. Чудесный домашний мальчик…
Он сбегает ко мне два раза в неделю с последних двух уроков. Два часа свободы. Два часа блаженства. Точнее, один час 45 минут. 15 минут требуется, чтобы одеться и добежать обратно до школьных ворот, где его дожидается шофер Левент. Он не только водитель семьи, но и верный информатор Бенал — матери Озана. Она контролирует все шаги единственного сына. Решение матери не подлежит повторному рассмотрению. По словам Озана, мать выбирает, с кем ему общаться; «Среди моих друзей нет ребят из простых семей. Как минимум это дети профессоров. Мама считает, что состоятельные должны общаться с состоятельными. Средние со средними… Чтобы не было зависти». Бенал не против того, чтобы сын контактировал с девушками. «Мои подруги — дочери маминых подруг, иначе быть не может. Это девушки, которые напоказ совершают намаз и одновременно не отказывают себе ни в чем. И травку курят, и в Интернете небезгрешно развлекаются». Отец Озана — главный продюсер одного из ведущих телеканалов. Ему не важен сын, ему важны рейтинги. После работы до ночи засиживается в кабинете, изучая итоги очередного социального опроса. Если рейтинг канала падает, рядом с бумагами непременно стоит бутылка водки для успокоения. Если рейтинг растет, появляется бутылка виски — отметить успех…
У Озана есть сестра Польшей. Бенал с ней не разговаривает. Сестра пошла против воли семьи, влившись в шоу-бизнес: запела, выпустила два диска, снялась полуголой для FHM, около полугода жила с Мустафой Сандалом … Отец, тайком от Бенал, помогает дочери. Раскручивает на других каналах, снабжает деньгами, всячески покровительствует. Мать запретила Озану даже вспоминать о сестре. «В школе часто спрашивают о Польшей, а мать не разрешает признаваться, что мы родственники, на людях. Приходиться глупо врать. Одноклассники смеются…» Спрашиваю Озана: «Ты боишься матери?» — «Не боюсь, а уважаю. У нее больное сердце, ей нервничать нельзя».
Озан вышел на меня через товарища из старшего класса: «Он самый продвинутый в нашей школе! И дружит со мной. Нет, скорее, с моими деньгами. Я попросил его найти мне женщину для секса. Он договорился с Джемалем». Мой домашний мальчик говорит, что последнее время буквально сума сходил от возбуждения: «Осточертело самоудовлетворяться, хотелось попробовать по-настоящему» — «Неужели к такому завидному жениху, как ты, не липнут девки?» — «Алекса, почти все турчанки выходят замуж девственницами. Поэтому бессмысленно заводить отношения без серьезных намерений. Невинные ласки, поцелуи мне не нужны. Я искал опытную женщину…»
Большинство ребят из окружения Озана лишаются девственности с проститутками. Некоторые набираются опыта друг с другом. В любой мальчишеской компании найдется «слабое звено» с гомосексуальной предрасположенностью, кто с удовольствием станет раком в раздевалке. Парни же, поимевшие изнеженного одноклассника, геями не считаются. Они просто удовлетворились, так сказать, неординарным способом… «Противно. Пару раз друзья предлагали так поразвлечься. Но я лучше заплачу деньги и лишусь девственности с женщиной. С такой красивой, как ты». Озан целует меня в шею, скользит губами до грудей. Я впадаю в экстаз. Мальчишку долго учить не надо: сразу усек, где мои эрогенные зоны…

22

Целовал страстно и стеснялся страсти. Обнимал смущенно и стыдился смущения. Торопился и усмирял поспешность… В первый раз всегда так. Я помогла Озану добиться желаемого. Женскими руками направила его мужскую силу. В первый раз важно не надломить. Немного подкорректировать, направить в правильное русло. В первый раз получается естественно, с долей животного инстинкта. Во второй раз иначе, более гладко. А потом уже процесс отдает наигранностью…
Меня восхищает открытость Озана: в нем нет притворства, заносчивости, высокомерия. Перед нашим первым сексом он признался, что новичок и не умеет «все сделать правильно». Увиденное в порнушке часто невоплотимо в реальности. Движения, позы, прикосновения — одни, а чувства и эмоции — совсем другие… Я попросила раздеть меня. Затем раздела его, прикасаясь губами к встревоженному телу. Легла на кровать, пригласив его лечь сверху. Немного приподнялась, раздвинув ноги. Сама задала ритм действия. Проституткам иногда хочется быть эгоистками: ведь по сути проституция — это изживание эгоизма из себя. Но даже трезвеннику иногда хочется вкусить отличного вина. С Озаном мой эгоизм возродился…
Кончил он быстро, но не преждевременно. Сам испугался. Я прижала к себе. Совсем скоро отправились на «второй круг»: теперь Озан кричал от удовольствия. Я и сама испытала оргазм, а оргазм с девственником — это как бутылка прохладного «Перье» в жаркой пустыне…
Со дня знакомства с Озаном я возненавидела Анну Курникову. Мой мальчик твердит, что знаменитая теннисистка — эталон красоты русских девушек: «Бесподобное тело, блондинка… В России все такие красавицы?» Злюсь, с сарказмом отвечаю: «В России есть покрасивее. Одна из них я». Озан краснеет. Целует в пупок. «Не сомневаюсь в твоей красоте. Ты особенная. Между прочим, у тебя потрясающие пятки…» — «Обычные пятки. Деформировались от каблуков» — «Нет… Они как подушечки, мягкие, белые». Я смущенно вска киваю с кровати, наливаю себе минералки, Озан берет мобильный, посмотреть на часы. «Кстати, скачал в сотовый фотки голой Анны. Хочешь взглянуть?» — «Нееет, Озан!!! Насладишься ею дома в одиночестве… Отстань». Я ревную? Нет, конечно… Обнимаю Озана, глажу его нежную спину горячо облизываю его мальчишеские красные уши. «Родная, я спешу! Левент подъедет через считанные минуты». — «А может, задержишься? Курникову обсудим…» Он смеется. Встает, натягивает рубашку на голое тело…
Я изучила тело Озана, как свои пять пальцев. После секса он засыпает на 15–20 минут. Обнаженный закутывается в простынь, подложив под затылок правую руку. У него волосатые подмышки. Мне это нравится. Признак мужественности. Сильные руки с заметными бицепсами. Маленькие шоколадные соски, на груди волос мало. Выпуклый пупок, от которого вниз прорастает ниточка темных волос. Смотрится сексуально. Я обожаю целовать его шрам от аппендицита. Кожа у Озана пахнет мускатом и цитрусом. Три родинки на его животе составляют треугольник — это говорит о том, что мужчина целеустремленный, с легкостью преодолевает препятствия.
А вот на лице Озана мужественность пока не обозначена. Когда я смотрю на него спящего, во мне просыпается материнский инстинкт. Хочется взять мальчишку на руки, прижать к груди… Одно огорчает: в этой дружбе с моим мальчиком я переступила черту дозволенного.
Я с удовольствием с ним болтаю. В Озане нет юношеского максимализма. Умеет слушать, дать совет. Впрочем, есть в нем и детское озорство… Значительная разница в возрасте между нами не чувствуется. Он, как я, любит чай с лимоном. Как я, ненавидит есть из мокрой тарелки. Как я, трясется от черного шоколада, презирая молочный. И с таким же нетерпением ждет осень, хотя родился летом… По гороскопу мы несовместимы. Он — Рак. Я — Стрелец. Он — Вода. Я — Огонь. Но нам плевать на астрологическую несовместимость — уж если сгорать, то сгорим вместе…
Озан мечтал стать поваром, но после всемирного успеха Бэкхема передумал. Карьера футболиста стала его многолетней мечтой: «Во сне я вижу себя, играющего на одном поле с Дэвидом. Он пасует мне. Удар! Мяч несется… И в этот момент я всегда просыпаюсь! Интересно, забил бы я гол?» Я улыбаюсь, тереблю Озана за уши: «Конечно, забил бы! Верь в себя…»

23

Когда он вынимает деньги из портмоне, я прячу смущение за маской безразличия. Принимаюсь подтачивать ногти пилкой, копошиться в тумбочке в поисках противозачаточных таблеток, искать затерявшуюся под кроватью вьетнамку. Он кладет лиры на красный пуфик и запихивает бумажник в задний карман школьного рюкзака. Платит всегда больше положенного. Отказаться от денег — непозволительная роскошь, вне зависимости от статуса посетителя. Для Алексы он может быть больше, чем клиент, — для Джемаля он остается клиентом при любом раскладе. Успокаиваю себя мыслью, что Озан платит за услугу, а не за человеческое отношение. Но вчера все-таки не выдержала, вернула деньги: «Знаешь, почему я не допускаю сердечности в отношениях с клиентами? Чтобы потом не было так тяжело, как сейчас. Мне приятно быть с тобой и ужасно неприятна мысль, что мое отношение к тебе оплачивается!»
Озан подошел близко, поцеловал в лоб: «Beynini böyle saçmaliklarla doldurma. Bunlar kağit parçasindan başka bir şey değildir, Ailemiz için birkaç kuruş yapar, о kadar. Annem Akmerkez'de bunun on katini rahat harciyor».
Деньги Озана я отдаю Джемалю целиком. Отказываюсь от доли. Сутенер подозрительно щурится, интересуется причиной. «Мальчишка, бедняга, даже кончить не может… Еще молоко на губах не обсохло. Спиши на мою благотворительность». Сутенер складывает купюры в карман мятых льняных брюк. Теперь моя совесть чиста, я у Озана денег не беру. У Озана деньги берут обстоятельства.

* * *

Он раскрашивает мое одиночество многоцветней искренних чувств. Запылившийся с годами холст оживил 17-летний мальчик! Озан полон надежд. Я тоже хочу иметь надежду, пусть лживую… Он появляется, обнимает, берет в свои руки мою голову. Так не страшно. Я бережно раздеваю его: сначала тенниску, потом майку-безрукавку. Прижимаюсь к горячему телу, вдыхаю привычный аромат, трусь щекой о крепкую грудь. Слушаю биение молодого сердца. Почему я не сумела стать обычной женщиной? Почему у меня не так, как у всех? Я хочу плюнуть на все, убежать с моим мальчиком на край света и зажить простой жизнью там, где нас никто не знает.
Реальность набрасывается на меня как голодный лев на безвольную жертву. Я отмахиваюсь наяву, потом спохватываюсь и делаю вид, что хотела только погладить Озана по волосам. Насторожился. Он не понимает, что со мной происходит. Думает, наверное, что пьяна. Я расстегиваю его ширинку, приспускаю трусы, укладываю.
Обхватываю рукой отвердевший член. Аккуратно сажусь на него. Озан ласкает мою шею, облизывает подбородок. Приподнимает за ягодицы — настраивает нужный ритм. Он жаждет действия. «Нет. Стоп». Заглядываю в возбужденные глаза мальчишки: «Умоляю, Озан, замри. Я хочу, чтобы ты просто был во мне». Послушно кивает. Обхватываю ногами спину, сильнее прижимаюсь. Дыхание замирает. Закрываю глаза. Считаю секунды: раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь… Распахиваю глаза и смотрю в потолок. На белом бетонном полотне оживает картинка из прошлого: я маленькая в бабушкином саду. Пытаюсь сорвать алую розу. Стебель упругий, шипы ранят пальцы, вот уже струйки крови побежали по рукам. Сорвать бутон так и не получается. Безнадежно…
…С приходом лета я глубже познаю одиночество. Чаще выхожу в центр, наблюдаю за людьми. Смотрю на парочки, гуляющие по набережной, подслушиваю их. Каждому хочется стать героем любовной пьесы или только мне? Вспоминаю про Озана.
Может, я цепляюсь за моего мальчика как за последнюю надежду? Леплю из нашей дружбы более высокие отношения? Зачем? Кого мне обманывать? Себя? Что мне нужно больше, любить или быть любимой? Какая чепуха… Я сама во всем виновата. Нельзя было этого допускать…
…Я стала есть больше острого, хоть и страдаю язвой. Турецкий кофе питает мою гипертонию. Сама же рою себе могилу. Но другого выхода не ищу. Я от многого отказалась, чтобы еще отказаться и от Озана. Пусть будет рядом, и все. На большее я не надеюсь. Я как животное в зоопарке, мечтающее о свободе, — никогда, никогда ее не будет…

24

На желтом настенном календаре обвожу голубым фломастером дни, проведенные в объятиях Озана. Голубой стал для меня цветом счастья, готова купить целый завод по выпуску голубых фломастеров и раздарить на улицах. Пусть каждый получит немного счастья…
Я медленно заболеваю. Им. Погружаюсь на дно океана слез. Мучаюсь от ноющей боли в желудке. Если сводит желудок, значит, влюбилась. До недавнего время я не помнила этого симптома, переживания последних дней напомнили. Страшно… Мои мысли следуют за ним. Где он, что он делает, когда придет… Я спрятала постельное белье, пропитанное запахом его тела, в ящик комода. Не понесу в прачечную. Часто достаю заветные простыню и наволочку. Хлопок кремового цвета с белыми аппликациями. Нюхаю и погружаюсь в соблазнительную истому минувших дней. Мой милый мальчик… Я хочу существовать с ним в унисон, стать его тенью — или воздухом, который он вдыхает. С легкостью проникать внутрь, наслаждаться теплотой юношеского тела. Я хочу держать руку Озана в своей руке. Я хочу курить вместе с ним по ночам, разглядывая звездное небо над уснувшим Босфором. И еще я хочу посылать к нему голубей с романтичными весточками. «Жду тебя, мой мальчик…»
Легче работается. Теперь в клиентах ищу черты Озана. Нащупываю ту же душевную мягкость. Улавливаю в стонах тембр голоса Озана… Он забрасывает эсэмэсками — я обожаю их, одновременно презирая. Чертовы послания будят во мне то, что нельзя будить. Я теперь постоянно жду двойного sms-сигнала «Нокии», которая отобразит новые кружева его страсти. «Neden hep seni düşünüyorum? Neden sana doyamiyorum? Aleksa, cismim hep evde oturuyor, ama gönlüm hep senin yanında. Seni düşünmekten kendimi alikoyamiyorum. Ya sen?». Читаю и плачу, как последняя дура. Читаю, держа палец на клавише «удалить сообщение», и не удаляю. «Gözlerim seni аrıуоr. Teninin kokusunu havadan almak istiyorum. Gözlerim gözlerini arıyor… Neden günlerim sensiz sönük geçiyor? Acaba aşik mi oluyorum?». He отвечаю на эсэмэски, боюсь утонуть в чувствах. «Şu anda kiminlesin? Kendini kime armağan ediyorsun? Kimi öpüyorsun? Kiskaniyorum. Gerçekten. Kiskandiğimi saklamak zorundayim. Benim seni istemeye hakkim yok. Sen benim değilsin. Sen — herkese aitsin. Kusura bakma.» Схожу с ума…
О нем тяжело писать в Дневнике. Перекладывая чувства на бумагу, я будто усиливаю их значимость. Эмоции… Все страницы, посвященные ему, изодраны и измяты — несколько раз пыталась уничтожить записи, и что-то останавливало. Подклеивала, даже разглаживала утюгом! Что я творю?
Если проститутка влюбляется, она обрекает себя на крах. Тем более проститутка в чужой стране. Надо мыслить трезво. Озан — ребенок. Озан не прислушивается к разуму. Алекса, а ты уже не ребенок. Ты уже забыла вообще, что такое проявлять эмоции. И ты сама должна остановить развитие этих отношений. Слышишь, сама!
…Прибегаю к Босфору. Сажусь на скамейку. Плачу без слез, молча кричу. Рассказываю беззвучно, Босфор, спаси, разучи любить, вырви из меня сердце, чтобы навсегда перестала чувствовать! Я не могу не думать об Озане. Я не должна думать… Босфор отворачивается. Скажи что-нибудь, не молчи! Если я свяжусь с Озаном, то могу лишиться всего. Стамбула, Хаяль, тебя, твоих птиц. Босфор хмурится: «Алекса, невозможно разучиться любить. Ты пойми». Но из каждой ситуации есть выход! — «Любовь — это не ситуация. Любовь — это награда. От нее не откажешься. Прими, гордись и верь». Босфор, а я же проститутка, ты не забыл? Я — никому не нужная русская девушка в мусульманской стране. Нелегалка, беглянка, продажная. Что мне даст эта любовь, кроме страданий? Если семья Озана узнает, то с легкостью уничтожит меня… Босфор утихает. Помощи нет.
«Любовь — это не ситуация. Любовь — это награда». Что это все означает?…

25

По утрам просыпаюсь одухотворенной. На веках больше не висят свинцовые гири, мешки под глазами исчезли, ушли вялость и сонливость. Радуюсь наступившему дню, каким бы сложным не был вчерашний. Сердце омывается светом любви. Чтобы сохранить первозданную красоту этого чувства, я запрятала его в себе Пусть живет внутри, под защитой… Если выпущу, все разрушу.
Принимаю клиентов в обычном режиме — они ведь покупают только тело. Я смирилась с судьбой и разрешила себе полюбить Озана. Он мучается в ожидании ответного чувства, но я держусь. Озан не услышит из моих уст «я тебя люблю». Так будет лучше нам обоим… А сумеет ли он разглядеть «люблю» в моих глазах?
Пью натощак чудо-чай, купленный у арабки на Египетском базаре, — волшебная смесь из цветков карликовой хризантемы, листьев лайма, лаванды, чабреца и стручков ванили. Торговка советует пить два раза в день: «Лечит хандру, наполняет смелостью, дарит веру, исцеляет от черной силы. В арабских странах его пьют невесты наутро после брачной ночи: прогоняют девичий страх перед началом семейной жизни». Напиток на вкус потрясающий, и действительно ощущаю прилив новых сил…
Вчера до вечера ходила по магазинам. Вынула десять сотен из тайника, твердо решив побаловать себя. Сначала зашла в магазинчик косметики: два новых цвета помады, лак для ногтей — перламутровый, серебряный, карамельный, ежевичный, айвовый, малиновый… Оттуда забежала в недорогой бутик. Симпатичная одежда турецких швейных фабрик. В Стамбуле глупо покупать шмотки зарубежных марок, сами турки шьют качественную, недорогую, стильную одежду. Выбрала самые симпатичные вещички: бордовый топ, две пары замшевых туфель, сиреневую юбку из эластичного хлопка, крепдешиновое темно-фиолетовое платье. На осень смугло-оранжевый берет из ангоры. Приметила ботинки — денег не хватило…
По дороге в отель заскочила в кофейню. Разложила бумажные пакеты вокруг маленького столика. Заказала кружку имбирно-жасминового чая, пудинг, абрикосовое варенье с грецкими орехами. Красота! Пока ждала заказ, через стекло наблюдала за суетливым потоком; разные выражения лиц, разные судьбы, разный достаток, разные взгляды. Почему все люди сразу не могут стать счастливыми? Почему все люди сразу не могут найти любовь? Официант приносит заказ, Размещает на столике: «Afiyet olsun!». Я улыбаюсь, достаю мобильный и набираю свою первую эсэмэс Озану: «Gözlerime daha sik bak. Benden almak istediğini onlardan alabilirsin… Kendine iyi bak. Görüşürüz. Senin A.. Okuduktan sonra, mesaji silmeyi unutma.» «Сообщение отправлено». Чай горячий, ароматный. Попробовала варенье в глиняной пиале — обалдеть! Ура, проститутки тоже испытывают невыносимую легкость бытия! Шикарный денек выдался.

* * *

Я вступлю с ним рука об руку в совершеннолетие. Разделю с ним свободу первого дня первого года взрослой жизни. 12 июля Озану исполняется 18. День рождения моего мальчика, заставившего вновь поверить в любовь. Я подарю этот день целиком ему — куплю на сутки саму себя у Джемаля. Это солидная сумма. То-то сутенер обрадуется. В такие дни он начинает верить в гороскопы, предвещающие только удачу: не нужно следить за клиентами Алексы, торговаться с ними, выклянчивать чаевые «за свежие простыни»… Я пока не знаю, где мы проведем столь знаменательный день. Впереди еще пять дней на раздумье. Одно знаю точно: мы будем вместе. 12 июля отец с матерью Озана уезжают на свадьбу племянницы в Анкару, поэтому семейное торжество перенесено на 11-е, воскресенье. Так что 12 июля, в понедельник, мы устроим с Озаном свой маленький праздник. Правда, на 11-е число у меня очередной zalim akşam, буду удовлетворять замначальника полицейского отделения. Но об этом думать не хочется — ведь на следующий день я буду с моим мальчиком…
…Подарок уже выбрала: в одном спортивном магазине обнаружила футбольный мяч с настоящим автографом Бэкхема. По словам продавца, мяч выставил на продажу повзрослевший фанат Дэвида. Ему удалось получить автограф экс-кумира в Лондоне. Просит за мяч две тысячи долларов. Удалось сбить до 1500. Продавец оказался моим клиентом… Установила на мобильном напоминание: в ночь на 12 июля телефон запиликает. Как будто я могу забыть! Дата рождения Озана вписана в моем сердце…

26

Вчера Озан пришел с цветочным горшком в руках. Небольшим, керамическим, с восточными орнаментами. Пристроил на подоконнике. Солнечные лучи из окна тут же обласкали незнакомца — слабенький зелено-фиолетовый росток. Комната моментально наполнилась магическим ароматом — где-то резковатым, чертовски знакомым. «Озан, — говорю я, — только растений в моей крошечной комнате не хватало. Легче купить цветы, чем вырастить». Мой мальчик смахнул с рук песок, уселся в кресло и тяжело вздохнул. Протянул руку. Я протянула в ответ. Рывком притянул к себе, усадил на колени, провел пальцами по губам: «Милая, ты ошибаешься. Это не растение. Это настоящий любовный талисман». — «Озан, не пугай меня, объясни по-человечески…» Смеется: «А с каких пор боишься обычного базилика?»
Так вот почему запах показался мне таким знакомым! Обожаю базилик. Правда, в Стамбуле найти его затруднительно, продается все больше в сушеном виде… А для чего выращивать в комнате эту вкусную траву? Для салатов? Озан будто прочел мои мысли: «Во-первых, отличный аромат тебе обеспечен. Фиолетовый базилик пахнет нежнее, чем зеленый. Во-вторых, благодаря этому растению ты полюбишь меня, я надеюсь», и повесил нос. «Каким образом?» — «На Востоке существует поверье, что женщина полюбит мужчину, если он подарит ей горшочек с базиликом». Я даже смутилась. Стало жаль моего мальчика. Но я не могу сказать ему «я люблю тебя», так нужно. «Малыш, неужели ты веришь в такую ерунду?… Я тобою дорожу, я с тобой счастлива, разве этого мало?» — «Алекса, я хочу, чтобы ты любила, а не просто хорошо относилась… К тому же ты напрасно недооцениваешь базилик. Про его волшебные свойства мне рассказывала бабушка Айнур — она жила в Каппадокии, отменно готовила и потрясающе колдовала. Я почти каждое лето проводил у нее. Помню, как мы с бабушкой выращивали базилик для гаданий: срезали побеги в начале цветения, когда они особенно душисты, собирали семена в шелковые мешочки…»
Озан вспоминал о колдовском таланте бабушки Айнур, а я запоминала методы ее «базиликовых» гаданий — на всякий случай. «Местные молодые парочки забегали к бабуле на проверку, мягко говоря, перспективности их отношений. Айнур клала два свежих листика базилика на горящий уголь в камине. Если они оставались на том месте, куда она их клала, быстро превращаясь в пепел, отношения двух влюбленный считались благословенными, Если листья с сильным треском разлетались, значит, отношения ожидал крах». Благодаря магической силе базилика бабушка Озана также помогала юным невестам избавиться от лишнего веса: «Давала матерям толстушек листья базилика, опрысканные настойкой фенхеля. Придя домой, те прятали один листик под посуду с едой дочерей. По старинному поверью, человек не сможет съесть ни кусочка с тарелки, если под нее тайно подложить базилик. Кстати, бабушка повторяла, что базилик приносит богатство тем, кто носит его листья в карманах…» Я завороженно слушала Озана, уточняла детали, интересовалась, как часто нужно поливать растение. Как оказалось, раз вдень, по вечерам. По моим подсчетам, к концу сентября подарок любимого значительно вырастет. Так что обязательно погадаю на нас с Озаном. Может, заодно и пару килограммов сброшу…
Когда он уходит, всегда смотрю ему вслед. Как преданная собака, провожающая любимого хозяина. Смеюсь сама над собой: мне ли влюбиться по уши в 17-летнего мальчика! Перевидала столько мужчин и выбрала наивного школьника. Испытала столько разных оргазмов, а ласки этого юнца стали для меня воистину открытием. Озан рядом со мной даже тогда, когда находится на расстоянии десятков километров. Я чувствую тепло его дыхания на затылке. Он, в свою очередь, говорит, что в дни разлуки слышит биение моего сердца. Мы связаны — надолго ли? «Алекса, я с каждым днем сильнее ощущаю тебя. Вчера на уроке математики от возбуждения чуть не умер: явственно чувствовал на коже твои мягкие губы, хотя и сидел за партой один. Это какое-то волшебство…» Я смеюсь: «А может, вместо очередного уравнения ты подумал кое о чем другом?» Целует в кончик носа: «Я тебя люблю больше жизни. А ты?» — «Ты сам все знаешь, милый». Озан настаивает: «Нет!!! «Я тебя тоже люблю» — скажи так». Но я говорю о любви не словами, а действиями: снимаю майку, расстегиваю лифчик, ложусь на него. Жадно раздеваю. Шепчу в ухо: «Ты сводишь меня с ума». Он перебрасывает меня на спину, стаскивает футболку, забывая об ответе на важный вопрос.

27

Я прогуливаюсь по паромной пристани Эминёню, рассматриваю облака, словно баллончиком сливок распыленные по небесно-голубой глазури. На часах 13:07. В обеденное время центр Стамбула напоминает пчелиный рой — шумный, суетливый. Люди спешат, забегают в переполненные кафешки, песня Босфора сливается со звоном посуды. Обожаю ритм Стамбула: при всей своей строгости он наделен мягкостью и сентиментальностью. В нем нет жестокой динамики Москвы…
Проголодалась. Но обедать в забитых посетителями заведениях малоприятно, лучше перекушу на улице. Взгляд останавливается на красно-желтом павильончике, где готовят потрясающую рыбу: ее прямо на глазах прохожих ловят в Босфоре, очищают, бросают на решетку, под которой дымятся угли. После пяти минут копчения рыбу вкладывают в мягкую булочку, украшают по бокам листьями салата, кусочками помидора, сладким луком, посыпают сумаком или сдабривают лимонным соком — уммммм!
Сажусь на скамейку, наслаждаюсь турецким фаст-фудом, подкармливая одноглазую рыжую кошку. Она громко мяукает, отказывается от булочки, требуя кусочек рыбки с дымком. Делюсь. Уличные кошки такие же ласковые, брошенные, по нужде корыстные, как и русские проститутки здесь… В заднем кармане джинсов завибрировал мобильный — пришла эсэмэс. Я облизываю кончики пальцев, вытираю салфеткой сок помидора с ладони. Аккуратно достаю телефон. От Озана. «Ваnа kasten mi azap veriyorsun? Benim acilarım seni mutlu mu ediyor? Senin de bulunduğun о rezalet videoyu seyrettim. Bununla gurur mu duyuyorsun? Aleksa, sen kendini rezil duruma düşürüyorsun. Senden nefret ediyorum». Иной реакции я и не ожидала. А как должен реагировать мужчина, обнаруживший грязное порно с участием любимой?…
Вчера, пока Озан мылся в душе, я перебросила на его мобильный видеофайл Trax_v_Stambule.3gp. Сама раскрыла карты, какими бы тяжелыми не являлись последствия. Пусть лучше я покажу это Оза-ну, чем ему это покажет кто-то чужой. Скрывать бесполезно. Темное всплывает наружу быстрее светлого. Я хочу быть открытой перед моим мальчиком, Пусть он не думает, что телом принадлежу только ему, что только он меня целует. Однажды он сам писал: «Ты — не моя, ты — всех», теперь Озан на все сто процентов убедился в этом. Я сохраняю спокойствие, но в глубине души испытываю боль. Босфор — единственный свидетель моей боли. Я не отвечаю на сообщение. А что можно ответить? Извиниться? Начиркать «я тебя люблю»? Смешно. Иногда отвечать на некоторые вопросы излишне. Ответы на некоторые вопросы известны до их появления… Закидываю мобильный в сумку. Кошка по-прежнему рядом. А у меня пропал аппетит, и я скармливаю оставшуюся рыбу обжоре: «Правильно, красотка. Запихивай в себя пищу, если даже желудок переполнен, ты же тоже не живешь одним днем. Понимаешь, что надо наесться вдоволь, завтра еды может и не быть. Знаешь, я тебе завидую: ты свободная, без документов, трахаешься по собственному желанию, любить тебе не воспрещено, добыванием денег не обременена. Здешний народ относится к вам, кошкам, с уважением, потому что много веков назад одна из вас спасла пророка. Эх, везет вам. Как там пелось в песне? Наверное, в следующей жизни я точно стану кошкой…» Собеседница моя запрыгивает ко мне на колени, облизывает подбородок, мол, не грусти, старушка, и на твоей улице будет праздник. А почему праздники нужно ждать?… Снова вибрация. Еще одна эсэмэс от Озана: «Neden cevap vermiyorsun? Neden böyle yaptin, söylesene? Neden bunu görmeme sebep oldun? Ben senden hiçbir zaman utanmadim. Ben seni önce kalben, sonra ise cismen seviyordum… Kusuruma bakma, senden birşey talep etmem de doğru değil. Mesajlarıma cevap vermeni bile. Sen — benim değilsin. Bu gün bunu anladim». Снова не отвечаю. Нужно дать мальчику время: пусть переосмыслит реальность, сделает выбор. Этим поступком я не отказываюсь от Озана, а утверждаюсь в желании быть с ним. Не прятаться в пещере лжи, а быть вместе под открытым небом правды…
Я закуриваю сигарету, прощаюсь с кошкой. Расставшись со мной, она моментально находит утешение в объятиях маленькой девчушки, отщипывающей сладкую вату. Рыжая тоже не прочь полакомится десертом… Автобусом доезжаю до отеля. На часах 15:12. Нужно принять душ и отдохнуть до 6 вечера, жду в половине седьмого клиента. А вот и третья эсэмэс от Оза-на: «Neden senden vazgeçemiyorum? Neden seni unutamiyorum?». Решила ответить: «Biz hep unutmak istediklerimizi zor unuturuz… Anla beni… sevgilim».

28

В дни депрессии я погружаюсь в мир разноцветной посуды. Прячусь от вязких переживаний за плоскими тарелками, пузатыми кружками, низенькими кофейными чашками, тяжелыми салатницами. Если просыпаюсь с депрессивными симптомами, моментально собираюсь в поход. Протираю лицо ромашковым кубиком льда, небрежно закалываю спутанные волосы, надеваю топ с потертыми джинсами, вьетнамки и буквально выбегаю из отеля.
В подобные моменты наплевать мне на внешность. Важнее важного сбежать от депрессии. Не дать ей развиться. Уберечь себя, сохранив рабочий ритм… Я постоянно хожу в один центральный магазинчик, где продают неординарную посуду по скромным ценам. Продавщицей там служит коротко остриженная татарка Роза. Летом она работает в Турции, а с наступлением холодов возвращается в Баку, где ее ждут две дочери-школьницы и пожилая мать. Я восхищаюсь Розой — она с таким достоинством проживает свою нелегкую жизнь… А я? Впрочем, у каждого свой крест.
Я провожу среди фарфора и керамики более трех часов. Рассматриваю кружки с желтыми физиономиями семейки Симпсонов, пепельницы из неонового стекла, глажу шершавые бока симпатичных мисок из грубой глины. Роза демонстрирует новинки: кофейный сервиз в японском стиле, весь в цветах сакуры, и керамическую солонку в виде мальчика с футбольным мячом в руках. При виде последней мои глаза наполняются слезами. Озан! Чистый взгляд, сильные руки, выпуклый пупок, мягкий голос, сладкое дыхание, юношеская искренность — о, как я скучаю… Опустив голову, отступаю в отдел фаянса. Роза в недоумении возвращается к кассе. Я проверяю календарь в мобильном — трое суток до дня рождения моего мальчика. Неужели мы встретим его совершеннолетие в разлуке?…
Со вчерашнего дня Озан не прислал ни одного сообщения. Не могу поверить. Позвонила в службу поддержки Turkcell, чтобы проверить настройки мобильного. А может, технические проблемы? Болтливая операторша убедила меня в отсутствии сбоев в настройках телефона и в сети. Значит, мой мальчик сделал выбор. Отказался от Алексы. А я-то, дурочка, поверила в другой финал… Роза упаковывает мне кружку и ту самую солонку. Плачу около 9 долларов и покидаю магазин в прежнем состоянии. Глупые проститутки верят в любовь. Мудрые проститутки верят в любовь лишь во время просмотра мелодрам… На обратном пути покупаю шампанское: поражение тоже можно отпраздновать.
Стираю из мобильного папку с эсэмэсками Озана, удаляю контакт Ozan, отключаю напоминание о дне рождения. Я хочу забыть. Не в первый раз приходится… На упаковке соли для ванны написано: «Натуральная соль с минералами бережно ухаживает за вашей кожей, избавляет от усталости, наполняет энергией Мертвого моря». А где взять соль, избавляющую от душевной тоски? Я погружаюсь в воду с головой. Пузырьки изо рта устремляются вверх. Распущенные волосы, точно водоросли, колышутся в бело-голубом пространстве. Я изо всех сил кричу под водой. Тошнота подкатывает к горлу, воздух иссякает в легких. Выныриваю и принимаюсь плакать…
Шампанское охладилось. Возвращаюсь в ванную с потной зеленой бутылкой и бокалом: откупориваю, наливаю золотистый напиток. Излишек пены течет по руке и стекает на кафель. «Поздравляю, Алекса! Новый провал в старой жизни…» Сначала пью из бокала, а потом и из горлышка. Взять себя в руки не могу: тяжелая потеря, и сама виновата, дура проклятая! Воспоминания нестерпимы: наши клубничные поцелуй. Первое признание из его уст. Горячий аромат верткого тела. Истории о бабушке Айнур. Базилик на подоконнике. А теперь следует забыть нашу мимолетную aşk hikayesi, нашу короткую dolce vita. Одно мучает: как поступить с купленным в подарок футбольным мячом?…
Смесь воспоминаний с алкоголем рождает возбуждение. Соски отвердели. Дыхание участилось. Я снова чувствую ласки моего мальчика, его прикосновения. Я бы хотела еще один раз с ним, на прощанье. Чтобы сохранить в себе белоснежные сгустки его любви. Рука скользит по влагалищу… Мое тело дрожит и выгибается, а в голове всплывает фраза одного известного режиссера: «Мастурбация — это секс с человеком, которого любишь». Теперь так… Прощай, Озан. Прощай, моя dolce vita.

29

…34 часа без Озана. Целая вечность. Внутри у меня морозно и ветрено. Я замерзаю, кутаюсь в одеяло, прячусь от колючей вьюги. Слушала погоду: сообщили, что на улице +32. А я умираю от холода… Хаяль спала ночью на соседней подушке — отказывалась наблюдать за моими переживаниями из аквариума, когтями передних лапок царапала стекло, рвалась на волю. Все часы без Озана черепашка была со мной рядом. От еды отказывалась. Пару раз я прятала Хаяль в приоткрытом ящике тумбочки — зачем малышке видеть хозяйку с голыми мужчинами?…
…34 часа без Озана. Яркая летняя пора поблекла на глазах. Открываю гардероб, ищу любимые майки радужных цветов — для поднятия настроения. Вещи на месте, но как будто лишились красок. Поливала базилик, он тоже изменился в цвете, стал из фиолетового черным. Смотрела на солнце из окна — оно определенно побелело… Моя жизнь стала похожа на толстый фотоальбом с черно-белыми фотографиями. Все одинаковое, скучное и безразличное…
…34 часа без Озана. Страшный сон, от которого сложно очнуться. Некогда чудесное царство Морфея превратилось в темный подземный мир. Грязный, заболоченный, с гигантскими крысами. Засыпая, я перемещаюсь в это ужасающее подземелье, брожу по сырым лабиринтам испуганная, потная, почему-то босоногая. К ногам липнут прожорливые пиявки, по спине бегают мохнатые жучки, к горлу подступает что-то мерзкое, горькое. Во сне я шла в поисках дороги в Стамбул, где меня ждали Озан, Хаяль и Босфор… Странно: меня не покидала уверенность, что путь в реальность есть. И я отыщу его…
…34 часа без Озана. Без слез. Скрываю боль — Джемаль ничего не должен заподозрить, иначе я лишусь Стамбула. Следом за Озаном потерять еще и любимый город… Упаси Господи! Перечитывала последние десять страниц. Записи наполнены такой любовью к Озану — читаю и становится легче. Я прощаюсь с моим мальчиком. Хотелось бы написать ему письмо. Короткое. Может, даже эсэмэс. Поблагодарить за подаренную любовь и признаться, наконец, в любви. Но это бессмысленный поступок. Как-то слюняво это. Буду хранить это признание в душе…
…34 часа без Озана завершились совершенно внезапно. Конец моим мучениям положил эсэмэс. Когда я услышала двойной сигнал, не поверила ушам. Подумала, очередная рассылка рекламной службы Turkcell. Ошиблась! Он вернулся! Меня накрыло волной счастья — и все цвета сразу вернулись на свои места…
Я возвращалась в отель подавленная и неожиданно услышала знакомый сигнал сотового в сумке. Удивилась. Замерла. «Başini kaldir. Önüne baksana… Ben burdayim». Эсэмэс пришла с номера Озана. Но впереди, кроме незнакомых прохожих, никого нет. Может, кто-то из друзей Озана решил подшутить? Иду дальше — опять сообщение: «Seni dunyada herkesden daha çok seviyorum. Senin kime ait olduğun umrumda bile değil. Seni istenilen kişiden geri kazanabilirim… Öptüm». Еще раз проверила номер — да, точно Озана. И стиль похож — частые многоточия. Мой мальчик возвращается? Так повезти не может. Телефон снова запищал, еще сообщение: «Sen benim güneşimsin… Güneş olmadan hiçbir insan hayatta kalamaz… Özellikle eğer bu insan bu güneşe aşiksa… Sen çok yakindasin». Я в шоке оглядываюсь вокруг. Озан, где ты? Набираю ему — как назло, закончились деньги на сим-карте. Что делать? Надо кричать. Громко звать Озана, он где-то рядом. Не важно, что Джемаль может услышать. Уже собираюсь крикнуть, как получаю четвертое сообщение: «Arkana bak. Ben güneşi görmek istiyorum…». Медленно оборачиваюсь — передо мной стоит он. В десяти шагах. Между нами проходят люди. Между нами пролетают ветра. Но они нам не помеха. Мы будем вместе. Бегу к нему. Он бежит навстречу. Обнимаемся. Прыгаю на него, целую в губы: «Seni seviyorum, Ozan!». Готова повторять эти слова всю жизнь…
 (700x525, 243Kb)
Рубрики:  Проза
Любовная лирика

Метки:  

Эльчин Сафарли Туда Без Обратно

Среда, 24 Марта 2010 г. 02:20 + в цитатник
Таня_Ализаде все записи автора 47708564_25774022_1c440c7203b51 (700x515, 65 Kb)
Эльчин Сафарли
Туда Без Обратно

ТЕБЕ Посвящаю


«До тех пор, пока человек зависит от мнения других и от событий внешнего мира, он крайне уязвим и непременно не счастлив».

Андре Моруа

«…Лишь пожив внизу, узна ешь, как опасно карабкаться наверх. Лишь побыв в темноте, узнаешь, как ярок солнечный свет…»

Хун Цзычен

1

…Все мужчины слились в один образ. Туманный, густой. Смугловатый. Не различаю их по лицам, улыбкам, движениям. По размеру члена или таймингу эякуляции. Мужчины для меня — одна-единственная маска. Ее по очереди надевают десятки разных персон. Меняются запахи тела. А в остальном — недолгий процесс в режиме repeat. Я перестала чувствовать. Мой оргазм стал жутко эгоистичным. Одиночкой . Не посещает в присутствии постороннего, только наедине с собой… Не чувствую влагалища, когда работаю с очередным клиентом. Будто эту часть тела парализует, стоит расставить ноги. Это удивляет, но не беспокоит. Я научилась жить без чувств. В пустом доме без теплоты, уюта. Одна паутина прошлого… и бесконечный поток гостей. Приходят, уходят. Никто не задерживается, многие даже не здороваются. Нападают с жадностью — раздеться не успеваю. Поэтому редко одеваюсь дома. Да и кого беспокоит, что на мне? Их интересует то, что под одеждой. Лучше раздеться заранее. Аккуратно сложить вещи в стопочку. Пригладить руками, смахнуть соринки. Сохранить в целости. Никто не оторвет пуговицы. Никто не помнет. Жаль, что совесть, как одежду, невозможно разгладить…
…Я проститутка. Шлюха. Блядь. Называйте, как хотите. Все равно не услышу. Люди в действительности чаще осуждают про себя, а про себя, значит, не считается. Своего рода самоуспокоение… Сама называю себя проституткой. К чему тешиться «бабочками», «мотыльками» и прочими образными названиями? Я — проститутка. Мужчины — клиенты. Секс — работа. Банально и заурядно. Зачем искать философию там, где ее нет?… В этом году сменила «ранг»: теперь я элитная проститутка. Если проститутка переезжает с улицы в дом, автоматически удостаивается другого статуса. Теперь клиенты сами находят. Теперь не заглядываешь в подъехавшую машину с натянутой улыбкой и единственным вопросом в голове: «Пронесет или не пронесет?» Если после выезда возвращаешься живой, значит, пронесло. Если после выезда задерживаешься навсегда, значит, день не удался. Если после выезда возвращаешься живой, да еще с достойным количеством лир под стелькой туфли, значит, сегодня Аллах в хорошем настроении. Кстати, выручку прячем исключительно «под ногами». Так надежнее. В кино красавицы запихивают «денежный тампакс» меж грудей. Жизнь заставила применять иные меры конспирации…
…Я живу и работаю в Турции. В городе контрастов Стамбуле. Русская проститутка на Востоке — это как белый медведь в Африке: все приходят на тебя поглазеть. Как это холодолюбивый медведь оказался в жаркой стране? Воспринимают с интересом. Пытаются пощупать загорелыми руками. Очередная игрушка… Русская проститутка в Стамбуле давно не экзотика. Даже в Африке к белым медведям привыкли бы рано или поздно. Женщины славянской внешности на ночных улицах Константинополя уже не диковинка: к красоте привыкают быстро. А с привыканием снижается цена на красоту. Настоящая биржа женских тел…
…Я давно не «особенная». Я — одна из. К сожалению. Соотечественниц в Стамбуле — пруд пруди. Многие приехали сюда из провинциальной России. С наивными расчетами. С надеждами. С мечтами о шикарном гареме, где роскошные женщины танцуют ориенталь для красавца-султана. Многие, как и я, впоследствии разучились мечтать. Тем, кому удалось выжить, крупно повезло. Мне удалось. Потеряла многое, но сохранила душу…
…Есть такое понятие — «восточная мечта». Она действительно существует для многих русских девушек. Есть те, кто ее постиг. Восточная мечта — многогранный драгоценный камень. Если повезет, одна из граней заветного алмаза ослепит чарующим блеском. Если не повезет, заветный алмаз так и останется заветным. На расстоянии вытянутой руки. За витриной с подключенной сигнализацией…
…Я не умею мечтать. Живу настоящим. Прошлое с будущим окутано дымкой неизвестности. Для меня не существует «было» и «будет». Для меня существует «здесь» и «сейчас». Живу одним днем. Что будет дальше, покажет время. Не верю гадалкам, потому что не верю в будущее…

2

…Я брезгую спермой: ее едкий запах преследует повсюду. Пропитал матрас, постельное белье, обивку мебели. Принюхиваюсь к себе. Боюсь, что запах проник в поры кожи. Перестала покупать фруктовые гели для душа — моюсь антибактериальным жидким мылом. Без отдушки. Мне нужно чувствовать, чем пахнет моя кожа. Иначе лишусь рассудка. Купила раскладную кровать. Установила на кухне. Теперь сплю там. Кажется, что с наступлением ночи в моей спальне обостряется запах спермы. Лишает сна. Сбежала оттуда… Еще я отказалась от молочных продуктов. Все напоминает об одном. Не доверяю прачечным. Стираю белье в своем автомате. Обязательно добавляю средство с содержанием хлора. Схожу с ума?…
…Если проститутка уверяет, что не подпускает к себе клиентов без презервативов, она лжет. Для мужчин презервативы — как для женщин лишние волосы на теле. Избавляешься от них и понимаешь, что это только отсрочка. Постоянная надоедливая проблема. Проституткам сложнее. Большинство клиентов при виде «резинки» недовольно морщатся. Дышать на свежем воздухе в скафандре? Нет, милочка, я не за это плачу. Спешат быстрее войти в тебя. Без прелюдий, заводящих фраз, привычных похлопываний по попе. В это мгновение не думают, что проститутка может быть заражена. Мысли о риске испаряются по мере набухания члена. С восточными мужчинами вдвойне сложнее. Многие из них считают обрезание лучшим предохранением от венерической гадости. К тому же восточным мужчинам трудно контролировать себя. Обрезание дает особую степень чувствительности. На пути к наслаждению турки игнорируют препятствия и здравый смысл, забывают обо всем. В частности о презервативе… От гормональных препаратов у меня испортилась кожа. Рискую внешностью. Жизнью рискую. Не думаю о СПИДе. Спать с клиентом с мыслями о СПИДе — все равно что есть с аппетитом просроченный йогурт…
…Турки безупречны в сексе. У них это в генах. Отличаются от русских мужчин. Не хуже ни те, ни другие. Совершенно разные. Коллега Алинка как-то заметила: «Если трахнулась с турком и осталась без оргазма, ищи проблему в себе». В сексе с турком не надо думать, как себя вести, какую позу принять. За тебя все решат. В сексе с турком чувствуешь себя настоящей богиней. Так искренне, как турки, не стонет ни один мужчина другой нации… Есть и неприятное: турки изнуряют. Готовы кончать бесконечно. Ненасытны. Отовариваются на заплаченную сумму сполна, игнорируя время договора. Тут важно вовремя сомкнуть ноги. Решительно сказать: «Git başimdan». Одна скотина пыталась удушить меня, когда я остановила его. Он пихал мне в рот своей неугомонный член, сдавливая руками шею. Полоснула лезвием по бедру. Отстал. Всегда прячу лезвие в кармашке на краю матраса. Иначе невозможно…
…«Крышует» меня сутенер. Работает с двумя русскими девушками в нашем квартале. Одна я, другая менее востребованная. Аня, 25 лет, приехала в Стамбул из Пятигорска. У нее расширение вагины, дряблая кожа. Она рожала, я — нет. Она не отказывается от анального секса, я — против. Аню конкуренткой не считаю. Если проститутка рожала, ее товарный вид блекнет. Ничего не поможет… Джемаль ни разу не притронулся ко мне. У него есть семья в Измире: красивая жена-турчанка, двое дочерей. Покрытые. Совершают намаз. У него на шее двое безгрешных дочерей и двое грешных проституток. Забавно. Дочерей надо поставить на ноги. Проституток — удержать на ногах. Плюс выручить с этого деньги. Джемаль — седовласый мужик с черной родинкой на переносице. Носит вычурные перстни, отращивает ноготь на правом мизинце. Не пьет спиртное. Целыми днями отслеживает по телевизору криминальные новости. Всегда в костюме — элегантный сутенер вызывает доверие. Он администратор двух дешевых отелей в Стамбуле, где останавливаются челноки, бедные студенты. Но отели — это только прикрытие для настоящего бизнеса. Мне Джемаль выделил комнату на последнем этаже. Из окна виден Босфор — единственное существо мужского рода, которое не хочет завалить меня. Дружим… Когда в отель наведывается полиция, прячусь на чердаке. Я нелегалка: есть чего бояться. Смотрю в небо. Пытаюсь разглядеть Аллаха. Как увижу, выклянчу себе классного мужа-импотента. Или хотя бы колье «Шопар»…
…Я неплохо зарабатываю: на рынке стамбульских проституток лидирую по месячному доходу. С Джемалем договор: 50 на 50. Раньше он отдавал мне 30 %, но сменился мой ранг, сменилась и система дележки. Сейчас я плачу покровителю часть от общей суммы. Он решает проблемы с полицией, обеспечивает клиентами, жильем — остальным занимаюсь сама. Раньше было сложно. Теперь все схвачено. Есть врач, к которому по мере необходимости хожу на осмотр. Есть знакомые в нужных магазинах, которые дадут продукты, вещи в рассрочку. За 6 лет в Стамбуле научилась выживать. Все это время у меня нет друзей. Только Босфор и этот дневник. Я не жалуюсь… Привыкла. Все приносят жертвы во имя чего-либо. Без жертв нет жизни…

3

…Мужчина-клиент и мужчина-развлечение. Для меня существует два вида эркеков. На мужчину, купившего меня, смотрю по-особому. Как на человека, которому сейчас подчиняюсь. Меня не волнуют его внешность, культура, манеры. Пахнет ли от него потом? Засаленные ли у него лобковые волосы? Не важно. Лежу под ним, как мумия. Ничего не говорю, не вижу, не испытываю. Отключаюсь. Вслушиваюсь в стоны, рассматриваю потолок. На нем оживают картинки из детства. Вижу себя маленькой у бабушки в Марфино. Моя Ася готовит клюквенный пирог, а я прикладываю красные ягодки к мочкам ушей. Кокетливо заглядываю в зеркало, примеряя новые сережки. Когда рассматриваю живой фотоальбом прошлого, время пролетает незаметно. С тебя уже сползло вспотевшее тело, толчки прекратились, совсем скоро послышится привычный шелест купюр. Раньше жадно считала лиры, взволнованно переводила в рубли, потом — в доллары. Сейчас не так. Бросаю деньги в ящик тумбочки, быстро бегу в душ. Предварительно, провожаю клиента с ублаженной миной. Целую в щечку со словами: «Muhteşem oldu». В Турции отличный сервис во всех областях. Проституция не исключение…
Мужчины мне не разонравились: время от времени позволяю их себе как развлечение. В этой категории я выбираю сама. На улице, в кафешках, клубах. Благо в Стамбуле исключительный выбор самцов. Стоит переглянуться, улыбнуться, разговориться — и прекрасный вечер с отменным сексом обеспечен. Мужчины для меня — это мужчины, выбранные мною. Со смуглой кожей, волосатой грудью, крепкими ягодицами, чувственными губами. С ними я — женщина. Умеющая чувствовать, любить. Без фальшивых стонов и грязных денег…
…Полицейские каждого района Стамбула в курсе, сколько проституток работают на их территории. С нами polisler входят в контакт раз в месяц. Все настоящие вопросы решают сутенеры: каждого из них полисмены знают в лицо. Каждого знают как и где найти. Ежемесячно сутенер отстегивает процент от общего дохода. Rüşvet. Что касается периодических облав, то эти рейды мы с девочками прозвали «tanıtma turu» - просто пускают пыль в глаза правительству… Многие начальники полицейских отделений нас хорошо знают. Эти патроны раз в месяц навещают избранных девочек. Эту ночь мы зовем «zalim akşam». «Если проститутка выдерживает пять zalim akşam'ов, значит, ее имя пора заносить в Красную книгу проституции». Так шутим между собой. Действительно, редко приходится спать с человечным полисменом. Чаще это обнаглевшие твари. Пользуясь своим статусом, они заставляют девочек терпеть то, что не вытерпит ни одна женщина. Вводят дуло пистолета во влагалище, бьют во время секса, засовывают члены глубоко в горло. Если не сдержишься, вырвет, это карцер. В лучшем случае. Если от тебя полицейский не требует ничего, кроме траха в миссионерской позе и легкого минета, считай, родилась под счастливой звездой. Честно? Мне везет. Но я не говорю об этом девочкам. Все должны страдать в одинаковой мере… В один из первых zalim akşam'ов одна скотина с погонами принудила меня к анальному сексу. Повредил кишку. Помню, как истекала кровью, молила Аллаха о помощи в ожидании «проверенного» врача. А Алька, обнимая меня, шептала в ухо: «Девочка моя, все прошло. Ты выстояла». Мы обе плакали. Две русские рабыни восточного царства, которым чуточку не повезло…
…Скучаю по Москве. Часто снится наш двор, продуктовый магазин через дорогу, где продавщицей работала грузинка тетя Манана. Резкая на язык, добрая в душе. Всегда клала мне в ладонь ириску — угощала от души. До сих пор помню душистый запах любимой конфеты… Нет обратной дороги. В Москве никто не ждет. Отец, с которым вечно не ладила, после смерти мамы женился на какой-то твари и выжил из дома. Бабушки давно нет. Брат Женя, продав ее подмосковный дом, вычеркнул меня из своей жизни. Четыре года назад от отчаянья хотела вернуться. Позвонила Женьке. Он, услышав мой голос, обматерил. Повесил трубку. «У меня нет сестры, которая сосет хуй у черножопых». Разбила зеркало собственного прошлого. Его нет. Больше не буду об этом говорить… Мы сплелись со Стамбулом в одно целое. Здесь перестала чувствовать себя чужой. Мне нравится климат Стамбула, восхищает дружелюбие Босфора. В Стамбуле легко затеряться. Чтобы никто тебя не видел. Чтобы ты никого не видела.
…Потихоньку учусь готовить. Сколько можно питаться полуфабрикатами? Сейчас, кроме яичницы, смогу сварганить имамбайылды … Задаюсь вопросом что такое счастье ? Ну, счастье для нас, проституток, это молчаливый клиент, оставивший хорошие чаевые. Это член нормальной длины, после которого не будет болеть между ног. Это удачно прошедший zalim akşam. Но уверена, что для кого-то счастье — это другое. Я хочу почувствовать другое счастье. Возможно ли?

4

…Проституция научила меня не осуждать. Уже не смотрю на окружающих оценивающе. Молча наблюдаю. Чаще восхищаюсь. Иногда — злюсь. Но все мысли держу в себе; без надобности высказывать. Если и злюсь, то воздерживаюсь от обвинения. Раньше думала: «Кретин! И как земля таких на себе носит…» Теперь думаю: «Кретин! Однако без таких скучно…» Потихоньку учусь сдерживать ураган внутренних эмоций. Сложно дается. При моей-то работе. Вот пример: вчера принимала клиента. Темнокожий курд с губами, надутыми силиконом. Назвался Селимом. Худощавое тело, пирсинг в пупке, идеально выбритый лобок. Заплатил 300 долларов. Отлично. Признался, что до вчерашнего дня был геем-пассивом. «Решил переключиться на женщин. Хочу стать гетеросексуалом. Сейчас дефицит гетеросексуалов…» Стало смешно, я с трудом сдержалась. Переспросила, уверен ли он? «На все сто». О'кей. Я-то ничего не теряю. С геями-пассивами интересно. Спишь с женщиной в мужском обличий. Договорились. Пошли ко мне. Селим от природы жутко манерный. Сдерживаться с каждой минутой становилось сложнее. Сделав голос грубее, Селим принялся рвать на мне одежду, по-бычьи расширив ноздри. Легла. Спустил трусы-стринги. Бросился сверху, тыкая в рот своим спящим членом. Наша прелюдия напоминала игру студенческого театра. Я впала в азарт. Решила подыгрывать… Обхватив руками миниатюрное тело Селима, принялась рычать, визжать, пряча смех в громких стонах. Мой нежный партнер безуспешно пытался войти в меня. Снова и снова. Эрекция отказывалась посещать Селима. Его это явно не смущало. Парень бешено дергался на мне. Пыхтел, называл seksi bombam, грозясь «взорвать» меня. Со временем накал страстей начал утихать. Пора брать инициативу в руки. Уложила на живот под предлогом эротического массажа. Легкими движениями пальцев принялась массировать анальное отверстие «мужественного» клиента, которое через минуту «расцвело» на глазах. Селим возбудился. Сам не понимая, как и для чего. Процесс закончился тем, что переквалифицировавшийся гей кончил на простынь, не успев даже перелечь на спину… Все происходящее было репетицией по сравнению с последующим развитием событий. Покидая меня, Селим смачно поцеловал в губы, прошептав: «Наконец-то ты познала всю мощь настоящего мачо. Обязательно вернусь…» Смутилась, кивнув головой. Собрав челку за ухо, Селим исчез в дверях, распространяя цветочный аромат «Ноа»… Проститутки мужчинам дарят веру. Проститутки могут помочь отыскать волшебство в реальности. Гею Селиму это удалось. Его хотелось осудить, но сдержалась. Интересно, это я меняюсь или три сотни меня изменили?…

* * *
Канат

Высокий, широкоплечий, носит костюмы серых оттенков. Легкая щетина. Отлично выглаженные брюки. Угрюмый вид, но светящиеся доверчивостью глаза. Темные волосы с ранней сединой. Тело, потерявшее упругость, но безумно сексуальное. Он большой, под ним хочется затеряться. Канату 26 лет. Турок из религиозной семьи. Мама с детства приучила к намазу, отец в 30 лет совершил хадж, сестра покрыта с подросткового возраста. Год назад Канат впервые пришел ко мне. С целью стать мужчиной. Стать мужчиной, пройдя сквозь паутину греха. По исламу спать с падшей женщиной, да еще без брака, — высшая степень греха. Ну, скажите, как удовлетворяться мужчине, если он не женился, предположим, в 20 лет? По мусульманским законам, надо терпеть. Терпеть, занимаясь онанизмом под одеялом, чтобы Аллах не заметил?! Канат окончил медицинский, работает в фармацевтической компании. Последние три года принимал специальные таблетки с содержанием брома. Для ослабления функции простаты. «Чтобы не хотелось». В первые годы зрелости Канат даже боялся подрочить, как это делали большинство одноклассников. Когда видел мужские журналы на прилавках магазинов, быстро опускал голову. Начинал молиться, чтобы отогнать от себя шайтана…
Лишился девственности со мной. Как только переступил порог моей комнаты, обо всем рассказал с детской наивностью. Не стала лезть в душу. Сняла лифчик, приложила трясущуюся руку Каната к груди. Он из-за своей неуклюжести в постели ужасно смущался. Я научила его сексу. Я научила его доставлять удовольствие женщине… После первой эякуляции заплакал. Мы, вспотевшие, лежали на смятых простынях. Обняла Каната. Он долго не мог успокоиться. Говорил, что стал грешником, пошел против слова Аллаха. Объяснял, что от бромных таблеток у него начались сильные головные боли, бросил их принимать. Уверял, что больше терпеть не мог — одолевала природная тяга к женщине. Однако сам избегал женитьбы: «Не хочу жениться на родственнице. Мама сватает девятнадцатилетнюю дочку двоюродной сестры…» «Милый, Аллах умеет прощать. Слышала, в Коране такое написано. Так вот, думаю, ему не будет сложно прощать тебя хотя бы раз в неделю…» Канат улыбнулся: «Estağfurullah!» Поинтересовался, где ванная комната, встал с кровати. И пошел готовиться к намазу. Я смотрела на этого красавца с ужасно возбуждающим животиком, и мною владели противоречивые чувства. Если помогла Канату лишиться девственности, значит, я в заговоре с дьяволом? Если научила Каната куннилингусу значит, утопаю в грехе? Пока он мылся, я успела впасть в апатию. Обняла подушку, пропитанную древесным ароматом одеколона фармацевта, и погрузилась в мутное озеро размышлений. Я слышала, как Канат уже читает молитву. Я чувствовала, как растворяется его теплая сперма во мне. Мысли, как иголки, втыкались в меня, иногда заставляя смеяться. Поняла, что степень грешности определяют люди. Никак не Аллах. В очередной раз убедилась, что религия — это не святые книжицы наставлений, присланные Богом. Религия — это предубеждения людей, горящих желанием постичь некую вершину идеала… Если в меня вселился дьявол, не беда. Правда, хотелось бы, чтобы этот господин Тьма сначала предстал передо мной во всей красе. Если он имеет «Хаммер» и похож на Джорджа Клуни, то с удовольствием сходила бы с ним под венец. Эй, дьявол, ты слышишь?… Я шучу, а в душе — плачу Проститутки иначе жить не могут…

5

… Ненавижу понедельники. Понедельник для проститутки — как воскресенье для банковского клерка. Только для нас этот день далеко не долгожданный. В понедельник проститутка осознает масштабность собственного одиночества. В понедельник парики, косметика, лубриканты, гипюровое белье отдыхают. В понедельник проститутки убегают от самих себя… В первый день недели я посвящаю себя Босфору. Не остаюсь наедине с собой. Нельзя — начинаю думать о жизни. «Мы не должны думать. Если начнем думать, придется повеситься». Золотые слова Эсмы, в прошлом году умершей от СПИДа… Утром в понедельник выключаю мобильный. Вынимаю из него батарейку, закидываю на дно вазы. Конечно, легче просто отключить телефон, убрать куда-нибудь. Я так не могу. Боюсь, что выключенный сотовый, воспользовавшись зарядом батарейки, все равно зазвонит. А на том конце голос очередного клиента…
Облачаюсь во что-нибудь неприметное, надеваю большие темные очки, собираю волосы в хвостик и покидаю отель. Джемаля предупреждать не надо. Сам отменяет свидания. Он знает, какая я в понедельник. Исчезаю… Убегаю к Босфору от самой себя. Ныряю в море, погружаюсь глубоко-глубоко, скрываюсь там, на дне, вместе с затонувшими кораблями. В понедельник самой себя боюсь. Когда из-за отсутствия клиентов остаешься одна, воспоминания и мечты моментально оживают. Рвутся наружу. И я превращаюсь в депрессивную актрису-трудоголика, которую неожиданно отлучили от театра. Сегодня не нужно играть. Сегодня тобою не будут восхищаться. Сегодня тебя не будут любить. Один день как целая жизнь…
Прихожу к Босфору молчаливая. Сажусь на скамейку у побережья. Укутываюсь в черный жакет из тонкой шерсти. Рассматриваю прохожих. Кормлю чаек. Взглядом добираюсь до горизонта, периодически взлетаю в голубое небо, чтобы успокоиться на пушистых облаках. Не каюсь перед Босфором. Делюсь с ним болью, проснувшейся вместе со мной в понедельник. Он — великолепный друг: выслушивает, не требует ничего взамен. Ему не нужны минет с проглотом, жесткий секс non-stop. Он не бросит на тумбочку скомканные деньги — резко, безразлично… Он другой. С ним и я другая. Без грима, без нарочитой страсти, вульгарного хриплого смеха за бокалом недорого виски. С Босфором я та самая Александра, которая зачитывалась сказками Линдгрен, коллекционировала разноцветные пуговицы, сдувала пенку с горячего молока…
Я перестала доверять людям. Со дня переезда в Стамбул мой наилучший собеседник — Босфор. Он не осудит. Для него я не «тварь, порочащая всех русских девушек». Ему-то не важно, почему я не прожила жизнь так, как ее должна прожить приличная девушка. С успешным окончанием института, первым поцелуем в парадной, шумной свадебной прогулкой на Воробьевых горах, двумя толстощекими малышами, ежедневной стряпней и монотонным сексом по средам с любимым мужем… Почему?!
Наедине с Босфором мечтаю о настоящей любви, об овчарке с умными глазами, о маленьком загородном домике с деревянной верандой. Мне даже роскошная вилла в Кадыкёе не подошла бы… Мечтаю о двух детях, пахнущих присыпкой… В компании Босфора пишу этот Дневник. Размашистым взлетающим почерком. На обложке толстого блокнота рисунок Галатской башни. Босфор рядом — молчит, иногда вздыхает, посылая к берегу ощетиненные волны. Будто шепчет: «Снова поверь в себя». Без пошлых советов, вроде того, чтобы стать «нормальной», зарабатывать деньги «честным трудом». Босфор просит верить. «Родной, я верю, пока иду отсюда домой. А когда вернусь в отель и получу от Джемаля список встреч на завтра, вера сразу испарится. Знаешь, жить моей жизнью и верить сложно. Можно жить ради веры. Но жить с верой удается не каждому». Босфор не согласен. «Просто поверь в веру!»
Появляюсь в отеле за полночь. В комнате Джемаля шумит телевизор. Смотрит футбольный матч. Сутенер болеет за «Фенербахче», я — за «Галатасарай». У нас разные вкусы. Да и статусы разные. Захожу в комнату, зажигаю свет. Все чужое. Никто не встречает. Машинально раздеваюсь, залезаю под душ, потом протираю тело смягчающим лосьоном. Причесать парик. Погладить мини-юбку, зашить порвавшуюся бретельку золотистого корсета. Принять очередную противозачаточную пилюлю. На голодный желудок — есть не хочется. Удалить волосы на лобке. Побрить ноги. Смазать кожу после эпиляции оливковым маслом холодного отжима: нет раздражения, долой «рабочие» синяки. Сделать маникюр с педикюром. Покрасить вишневым лаком с блеском. Уфф. Готова. Вынимаю из коробки новые босоножки на платформе, украшенные бисером. Завтра новый день. Завтра очередной спектакль. А ну-ка мечты и желания — вон отсюда… Я не Александра. Теперь я снова Алекса.

6

…В Стамбуле нас не так много, как кажется. «Активно действующих» осталось около 200. Около 400 пристроились, найдя богатых мужей. Более 100 за решеткой. Свыше пятисот мертвы. Это неточная статистика: на прошлой неделе собирались с девочками в одном из клубов недалеко от Истикляль Джаддеси — запить русской водочкой трагичность бытия. Там и произвели грубые подсчеты. Кто-то проливал слезы над цифрами, кто-то безысходно молчал, кто-то ликовал, что не оказался в числе отошедших в мир иной. «Девки, забыли о стойком иммунитете русских баб?! Хорош лить слезы, прорвемся! Еще устроим сексуальную революцию в этом чертовом Эмирате!» Оглядываю этих женщин разной степени потрепанности. Красива каждая по-своему. Загублена каждая по-своему. Несчастна каждая по-своему. И я — одна из них…
Самая молодая из нас — 18-летняя Оля из Краснодарского края. Рыжеволосая девчушка с врожденным пороком сердца. Нежные черты лица, большая грудь. Круги под глазами. Сбежала в Турцию из интерната. В Стамбуле — третий месяц. Живет с другом-трансвеститом в клоповнике на западной окраине. Арендную плату платят пополам. Воду в доме дают с 5 до 7 вечера, когда ни Оли, ни ее друга не бывает: приходится мыться в отелях, куда ходят с клиентами… Оля радуется, что завтра утром искупается дома — воду с вечера наберет в ведра друг. Он второй день не выходит на «объекты». У него странные выделения из анального отверстия. На врача пока денег нет. Прошлой ночью температура держалась 39,7. Оля просит: «Алекса, можешь дать номерок твоего врача? Я сегодня ночью обслужу сразу четверых курдов, обещали круто заплатить, так что деньги будут!» Приходится врать: «Веришь, милая, контакты доктора потеряла». Если моего эскулапа поймают на лечении нелегальных эмигрантов, его уволят из клиники. Кому нужны проблемы? Выживает хитрейший…
Каждую неделю собираемся в клубе поболтать. Вычислить, кто из наших в этом месяце находится в какой категории. «Действующая», «пристроившаяся», «попавшаяся» или «умершая»? Как правило, плохие новости настигают быстро. Вот в конце прошлой недели в котловане заброшенной стройки нашли изуродованное тело Настасьи, 27-летнего воробушка из Волгограда. Она больше двух лет оставалась в Стамбуле, верила в светлое будущее, хотела заработать кучу денег, чтобы вернуться к сынишке. Тот ждал маму в детском доме. Не дождался… Нас давно не трогают подобные истории: слезы выплаканы, запасы сострадания иссякли. В Стамбуле мы верим в сегодняшний день. В себя. В Аллаха. Христос здесь авторитета Бога не имеет — он остался там, в другом мире. Куда многие из нас мечтают вернуться. Но не я.
Грустных историй с лихвой, но можно отыскать и парочку радостных. Наша знаменитая Макси из Донецка, вылитая Кейт Мосс, на следующей неделе выходит замуж. Умудрилась заклеить Агопа, турка из Германии. Тот приехал в Стамбул по делам на три дня и познакомился с Макси в баре «Black Room». «Макси очаровала 40-летнего простака виртуозным минетом с кубиками льда», — девочки так шутят. Агоп предложил ей руку и сердце. Совсем недавно Макси переехала в шикарный отель. А в субботу улетает с мужем в Новую Жизнь. Недавно девочки видели экс-коллегу в торговом центре: прошла мимо, будто не заметила. «Сучка белобрысая! Забыла, как я ей уколы делала, когда она застудила яичники. Ночами не спала… Хотя бы десяток сотен подкинула на прощанье». «Хорош, Свет! Если бы ты была чуточку умней, давно бы себе такого хахаля зацепила. Не завидуй, лучше выпей со мной. Выпьем зааааа любоооооввь… ». Любка в своем амплуа: язва с претензией на жизненную мудрость…
На еженедельных междусобойчиках меня охватывает ностальгия. Лупоглазый ди-джей Вадо, сбежавший в Стамбул из Тбилиси, включает для нас русскую попсу. Достал же откуда-то сборник. Ставит «Сердце — магнит». Танцуем до упада, со слезами на глазах. Родина есть Родина… В этом восточном городе нас объединяет наша работа, наши горести, наши ставки за ночь. Нас объединяет место действия. Но все-таки мы ненавидим друг друга. Конкурентки ведь. Наша ненависть питается желанием больше заработать. Проституция — конкурентный мир с элементами шоу-бизнеса. Несмотря на взаимную ненависть, при встрече обязательно нужно поцеловаться в щечки. И лицемерно спросить: «Куда же ты пропала?!»
…Иногда избегаю этих встреч, впадаю в депрессию. Лицемерие угнетает. Хочется послать соотечественниц куда следует и ни с кем не общаться. Не появлюсь разок в клубе, а на следующий день Джемаль сообщает: «Девочки тебя в список «пристроившихся» внесли!» Это радует. Радует, что на этот раз не оказалась среди «умерших». А что будет на следующей неделе, один Аллах знает…

7

…Мужские спины — моя слабость. Люблю рассматривать их. Считать родинки, нащупывать бугорки позвоночника. Как и скользить ладонью по затылку, нежно проникать пальцами в густые темные волосы. Целовать впадинку на пояснице. Массировать копчик, жадно захватывая рукой мякоть ягодицы… Укладываю на живот клиентов под предлогом массажа. Как правило, после основной «процедуры». Ложусь обнаженной рядом. На бок. Выключаю общий свет, только ночник. Завороженно осматриваю спину. Крепкую или мягкую. Сутулую или ровную. Родинки на коже — как звезды на небе. Со значением. Если родинка под правой лопаткой, значит, мужчина верен идеалу семьи, при всей природной влюбчивости. Если родинка на левом плече, ближе к шее, значит, легко возбуждается. Постигает любовь через секс. Если родинка на левом боку, над почкой, этот быстро вскипает. Живет эмоциями, не любит, когда ему перечат… Мой многолетний опыт доказывает правоту этих «знаков». Например, клиенты с родинкой на левом плече великолепны в сексе. Не надо «разжигать» — берут инициативу в свои руки…
Запах кожи на спине возбуждает. Он отличается от общего запаха тела. На спине поры шире, потовые железы ближе. В этом запахе — все чувства. Когда улавливаю аромат гвоздики, понимаю, что в низу живота партнера нарастает новая волна страсти. Отчетливый оттенок яблока — клиент опустошен, желание вытекло из него, продолжения не будет Сдержанные нотки кардамона в запахе — хочет ласки. Прикасаюсь отвердевшими сосками грудей к поверхности кожи спины. Поры мгновенно разбухают, выпуская наружу кристальный эликсир. Капля пота течет от затылка вниз…
За годы работы я научилась понимать мужчин без слов. Читаю страсть по глазам. Распознаю приближающийся момент эякуляции по капелькам пота над губой. Угадываю желание войти глубже по судороге ягодиц. Коллега Мила предложила написать пособие по «восточному сексу»: «Ты ведь у наш проститутка образованная, много читала… Хотя лучше не нужно! А то турчанки за наш счет станут секс-богинями, в итоге на нас спрос спадет. Лучше храни свои тайны. Вообще до меня не доходит, как ты улавливаешь эти гребаные запахи? Я кроме прыщиков и чрезмерной волосатости на мужских спинах ничего не замечаю». Улыбаюсь в ответ. «Мил, столько лет на Востоке, а еще ничему не научилась?! Научись замечать то, что кажется незаметным». Коллега недоумевает, затягивается сигаретой. Поправляет наклеенные ресницы. «Ой, пошла ты, Алекса… Лучше чаще трахайся, деньги зарабатывай, а не Восток познавай. Востоком сыта не будешь».
Проституткам не важно место пребывания. Проститутки меняют качество на количество…

* * *

…Если бы у меня был муж, бегающий к проституткам, не знаю, как поступила бы. Моя бабушка, смирившаяся с частыми походами дедули «налево», всегда повторяла: «Муж не мыло, не сотрется». Помню, тогда, будучи ребенком, я недоумевала, как можно выйти замуж за кусок пенящегося вещества. Пусть и приятно пахнущий… Ася даже не переживала, что дедушка два раза в неделю являлся домой далеко за полночь. Спокойно отпирала дверь. Целовала в щечку, заботливо спрашивая: «Небось, дорогой, работы много было? Бедненький мой… Вот пельменей накрутила. Накрывать?» Без скандалов, криков, выяснений отношений. Дедушка ни разу не повысил голоса на бабушку,…
На Востоке проститутки востребованы не из-за полигамности мужчин: скорее, из-за отсутствия раскрепощенности у местных женщин. Убеждалась в этом неоднократно. Иногда мне попадаются интеллигентные клиенты — приятные турки, неплохо зарабатывающие. Чистоплотные. После секса курим, и я завожу беседу. Спрашиваю; «Ты любишь жену?» — «Да. Очень». Искренность в глазах. В первые пятнадцать минут после секса мужчин тянет на откровенность. «За что?» — «Ну, она красивая, добрая. Вместе учились в школе, начали встречаться. Потом поженились. В конце концов, она мать моих детей». — «Скажи честно, жена тебя устраивает в физическом плане?» — «Да. Хорошо выглядит. Правда, немного располнела после родов. Так даже сексуальнее…» — «Тогда почему ты ходишь к проституткам?» Молчание. Закуривает очередную сигарету. «Тебя могу попросить сделать то, о чем не стану просить жену…» Вспоминаю наш оральный секс, сношение в необычных позах, совместное мастурбирование. Нельзя сказать, что восточные женщины не знают о подобных видах секса. Просто-напросто на Востоке между мужем и женой существует дистанция воздержания. Если восточному мужчине захотелось классного минета, а не обычного секса, он зачастую не осмелится попросить об этом жену. Лучше дождется, пока она заснет, после чего «разрядится» с помощью рук. А на следующий день обязательно снимет проститутку. Конечно, есть и исключения, но их не так много… Восточные мужчины не привыкли сдерживать сексуальные порывы. Если им захотелось, они не станут целыми днями носиться с неосуществленными мечтами в голове. Восточный мужчина на последние деньги купит тело. Да и сделает с ним то, что хочет сделать…
Среди русских проституток Турции популярен анекдот. Проститутка, работающая на Востоке, приходит к врачу на обследование: «На что жалуетесь?» — «На хронические мозоли на языке». 90 % процентов клиентов обращаются за отменным минетом. Так было и будет. Так, за эти годы я поняла, что с мужьями в семейной жизни надо уметь разговаривать, интересоваться желаниями друг друга. Это касается не только секса. Молчание медленно ведет к краху…

8

…Заполнившая рот кровь на вкус напоминала прокисший томатный сок с мятой. Зудело под кожей. Ужасно хотелось почесаться. Шевельнуться не могла. По телу растекалась лава уничтожающей боли. Ощущение, будто почки сморщились, как комок туалетной бумаги. Из меня вытекала моча. С паникой осознавала, что остановить процесс не могу. Зажмурив глаза, вспоминала о маме. Без слез. Тосковала по ее мягкой ладони на лбу. Тосковала по ее запаху, похожему на аромат цветов абрикоса. Тосковала по голосу, которым она, развешивая белье на балконе, напевала песни Герман… С каждой минутой переставала чувствовать тело, боль, зуд. Физические симптомы растворялись в тумане. Теряла сознание. Откуда-то издалека доносился хриплый голос Джемаля…
Никогда не забуду тот день. 26 октября 2005 года. Моросил дождь. Легкий, романтичный. Настоящий день возможностей. Я вышла днем из отеля купить продуктов в ближайшем «Мигросе». Оделась, как всегда в светлое время суток, неприметно. Только покинула отель, как дождь усилился. За зонтом возвращаться бессмысленно; решила сократить путь. Завернула на безлюдный переулок. Преодолев его, через две минуты оказываешься прямо у магазина. Здесь в основном ночные клубы, поэтому днем в переулке безлюдно. Я шла быстрым шагом, в голове составляя список необходимых продуктов. Овощи с зеленью, «пынаровский» сыр, «улькеровских» сладостей к кофе, пару бутылок «Эфеса», две пачки смешанного «Димеса» … Вдруг два резких удара по пояснице… От боли перехватило дыхание. Из последних сил оборачиваюсь: двое парнишек 14–15 лет с бейсбольными битами, завернутыми в газету. Рядом покрытая женщина с полными гнева глазами. Знакомое лицо… Ожесточенно бьет по лицу, хватает за волосы, шипит в ухо: «Seni rus kahpesi, seni… Eğer benim Oktayimi bir daha yanına cağirmaya kalkişirsan, seni mahv ederim. Seni takib edecem. Sakin dediklerimi unutma». Удар по спине. В желудке вспыхнул огонь. Падаю. Снова слышу голос женщины. «Çocuklar, şu aşağilik kahpeye gününü gösterin. Çabuk olun. Zaten cehennemde yanacak. Allah onu kahretsin!». Тихо-тихо зову Джемаля. Теряю сознание. «Дождь пришелся кстати. Как же хочется пить…» — последняя мысль.
Три недели пролежала не вставая. Спина в гематомах. За мной ухаживала дочка Джемаля, 14-летняя толстушка Чичек. Пять раз в день во время намаза молила Аллаха «послать здоровье Алексе-абле ». Джемаль вызвал ее из Измира… Он обнаружил меня в переулке все еще в сознании. Через черный ход втащил в отель. Без свидетелей. Джемаль побоялся, что о моем избиении узнают «не свои» полицейские — это был бы конец его «конторе». Вызвал «своего» врача. Тот заверил, что я выкарабкаюсь. Выписал уколы. Установил капельницу. Проверял мочу три дня подряд. Крови нет. Значит, почки не сильно повреждены…
Я пришла в себя на второй день. Открыла глаза. Дышать было сложно. Все вспомнила и рассказала Джемалю. На меня напала жена Октая, одного из постоянных клиентов. Дружелюбный дядечка с пушистыми седыми усами. Щедрый, темпераментный, любитель блондинок. Держит овощные лавки на Египетском базаре, живет с семьей в азиатской части… До этого я видела его жену только на фотографии в портмоне, когда Октай расплачивался со мной. Парни наверняка были сыновьями. Видимо, она узнала, что муж часто бегает ко мне, тратит немало денег. Проследила за ним, вычислила меня. Отомстила…
Большинство турецких женщин недолюбливают русских представительниц слабого пола. Для них русская девушка — угроза семейному очагу, А уж нас, проституток, турчанки яростно ненавидят. Когда вечерами передвигаемся по городу, многие из них посылают нам вслед проклятья. Они считают, что нас можно выжить из Турции только кулаками. Кроме меня еще пара девчонок были зверски избиты. Что удивительно, турчанки непременно сами участвуют в избиении, чтобы мы убедились в их отношении к нам. Пару месяцев назад Светке разодрали лицо две женщины, поймавшие ее при выходе из клуба. А недавно турчанки устроили пикет перед одним из муниципалитетов Стамбула. Требовали «müslüman şehrimizi bu rus kahpelerinden temizlermek». Муниципалитет, правда, ничего не предпринял: Турция метит в ЕС, столь радикальную агрессию им демонстрировать не выгодно.
Суматоха эта не отражается на потоке клиентов. Мужчины как бегали к нам, так и бегают. Турецкие жены исходят ненавистью, призывая прекратить «воцарившийся разврат»… На днях откровенно поболтала с одной турчанкой, работающей на ресепшене в отеле Джемаля. Она мне заявила: «Наши мужья погуляют с вами, но вернутся все равно к нам. Ведь мы — турчанки, а вы иностранки, пригодные только для развлечения. Наши мужья могут обещать вам золотые горы, но своих жен и детей они не бросят». Молчала. Прокручивала десятки раз в голове слова собеседницы. Она, безусловно, права. Но и я в долгу не осталась, ответила правдиво: «Русские женщины были и будут оставаться лучшими любовницами. Мы дарим вашим мужьям сказку. Ту сказку, которую вы элементарно рассказать не сможет…»

9

…Трачу меньше, чем зарабатываю. Сменила «ранг» — доход увеличился. Проститутке, не подлавливающей клиентуру на улице, платят больше. Сутенер удваивает цену. За готовое место для встречи. За анонимность… Снять проститутку на улице хоть и дешевле, но имеет ряд неудобств. Во-первых, сто процентов засветишься. Проститутки кантуются в людных местах Стамбула, поэтому, с кем пошла девочка, легко проследить. Мужчинам со статусом это не нужно. Во-вторых, надо еще найти место для секса или как минимум до него доехать, это отнимает оплаченное время… В моем случае все упрощается: в готовом месте клиента дожидается готовая проститутка. Спокойно приходишь, делаешь свое дело. Платишь, так же спокойно уходишь. Правда, и денег выкладываешь больше, чем за уличную девочку…
Работать на дому — мечта любой проститутки Стамбула. Своего рода повышение по службе. Уйти с улиц удается трем из двадцати. Сутенеры «повышают» девочек, приносящих колоссальную прибыль, самых востребованных. Степень востребованности покажут реальные цифры: анализируется ежедневная выручка в течение двух месяцев. У меня бывали такие дни, когда за ночь приносила Джемалю около двух «кусков». Не гнушалась ничем. Соглашалась на все виды работы. Спала одновременно с четырьмя парнями, не отказывалась от трэш-секса, обслуживала лесбиянок. У меня была цель быстрее стать «домашней». Надоело мерзнуть на морском ветру в короткой юбке, зарабатывая цистит и прочие болячки. Надоело торговаться с капризным клиентом, обещая в качестве праздничного бонуса «аналку». Надоело ждать, искать, верить. Плоха та проститутка, которая не мечтает стать «домашней»… Если одна из нас становится «домашней», то девочки называют ее kralıçe. Относятся с большим уважением, просят поделиться опытом, выведывают секреты обольщения клиентов.
Одновременно с восхищением возникает зависть. Некоторые пытались завести отношения с Джемалем, чтобы без сложностей «одомашнится». Сутенеры редко спят с «подчиненными». Посмеиваются над «новенькими», пытающимися лечь под них. «Это мы давно проходили… Неужели они не понимают, что доход нам важнее, чем вагины?» — смеется Джемаль, подсчитывая выручку за месяц. Чисто для разового секса сутенеры привыкли обмениваться между собой девочками… Не раз «новенькие», не дождавшись статуса «kralзe» у Джемаля, убегали к другим «агентам». В Стамбуле русские девочки из «джемалевского сада» считаются лучшими. По красоте, сноровке, уму. Конкуренты Джемаля, получив в руки одну из его обиженных девочек, моментально «одомашнивают» ее. В наших кругах говорят, что «проститутки, прошедшие хотя бы недельную «школу» Джемаля, на вес золота». Сегодня мой сутенер специализируется на русских девушках, редко берет украинок…
Меня не однажды пробовали переманить конкуренты Джемаля. Например, одноглазый Зия, курирующий пять кварталов азиатской части Стамбула. Однажды подловил меня у побережья, сделал деловое предложение. Достаточно заманчивое. Пригласил работать у него по системе 80 %/20 %. То есть от выручки отдаю Зия пятую часть, тогда как с Джемалем делаюсь половиной. Кроме этого, «азиат» предложил жилье получше, выходные по праздникам, ежеквартальную премию в размере 1500 долларов. Отказалась по многим причинам. Привыкла к Джемалю. Все-таки 6 лет вместе — не шутка. Потом, работать в азиатской части рискованно — там публика другого уровня. На европеизированном «западе» чувствуешь себя увереннее. Здесь и русских девочек больше, есть с кем пообщаться.
Кроме этого, у этого Зия гадкая репутация. Десять лет просидел за решеткой, торгует коксом, связан с мафией. А проституция — это настоящий рынок труда. Здесь своя кадровая политика, свои работодатели и не менее масштабный круговорот денег… От Джемаля уходить не собираюсь. Конечно, сообщаю ему о том, что его «коллеги» звали к себе. Сразу отстегивает премию за лояльность. Мы с Джемалем отлично пользуемся друг другом, никакой дружбы: он зарабатывает на мне, я зарабатываю с его помощью. Бизнес.
…Деньги коплю. Не на кого их тратить, хотя и на себе не экономлю. Складываю заработанное в коробку из-под обуви. Прячу на чердаке. Там надежно, я уверена. А для кого или чего я собираю деньги? Не знаю. Купить что-либо масштабное не смогу, нелегалка. Пока в голове идей — ноль. Время покажет. Я доверяю времени, оно обязательно подведет к главной, решающей черте в жизни. Что будет за этой чертой? Тоже не знаю.

10

Всю ночь перечитывала Дневник. Освободилась от назойливого клиента, лежала в ванне с блокнотом в правой руке. Курила. Страницы отяжелели от сырости, раньше горячая вода теперь уже как теплый компот. Табачный пепел осыпался серыми крупицами на белоснежную пену… Я перечитывала Дневник от начала до конца. Местами удивлялась. Местами отчаянно материлась. Чаще — жалела себя. Волна возбуждения накатила, когда добралась до записи о Канате. Сжимала ногами влагалище, ласкала соски пальцами, закрывала глаза от будоражащего электричества, бегущего по телу… Каждый раз на пятой странице ловила себя на странной мысли: я пишу так, будто меня читают. Досконально разъясняя детали, описывая внешность людей, придавая тексту форму. На мгновение стало жутко. Может, Дневник действительно кто-то читает? И кто-то наверняка осуждает! Но большей части, наверное, все равно…
Я рассматриваю свою руку. Длинные пальцы. Ногти с потрескавшимся сливовым лаком. Пытаюсь понять, как эта рука пишет такое? Такое ощущение, будто руке захотелось всеобщего внимания. Вот она и пишет так бурно. Чтобы тайные читатели сопереживали… А может, это я захотела внимания? Может, это я построила на страницах Дневника мир, на который смотрят из зрительного зала десятки невидимых зрителей?…
Смыла с себя пену. Вытерлась. Шагнула из ванны. Долго смотрела на свое отражение в зеркале. Одинокая проститутка, затерявшаяся в Восточном царстве, ведет никчемный Дневник с глупыми описаниями, как сопливая девчонка… Резко вскочила, схватила блокнот, чтобы утопить его в мыльной воде, которую пока не спустила. Ну и пусть чернильные записи в нем размоются навсегда! Я так и стояла над ванной с вытянутой рукой, собиралась с духом…
Не смогла. Не хватило смелости. Не захотелось лишать себя мира, управлять которым могу я одна. И читателей, пусть воображаемых. Это мой мир. В его стенах прячусь от собственного одиночества. Именно одиночество заставляет так пространно излагать мысли. Я все еще мечтаю о друзьях, как прыщавая девчонка с кучей комплексов, с тоскою наблюдающая из окна за ребятами во дворе…
В детстве я брала альбом для рисования с красочной обложкой, пачку разноцветных карандашей. Пока мама строчила платье для очередной клиентки, я, расположившись рядом за столом, перекладывала на бумагу свои мечты. Рисовала старинный замок на берегу моря, золотоволосую принцессу в свадебном платье, украшенном белыми жемчугами. Мир без зла, обид, противных математичек… В детстве всегда и обо всем рассказывала маме. О мечтах, радости, грусти. О проблемах в школе. О голубоглазом однокласснике Саше. О любви с первого взгляда. Мама внимательно слушала, иногда ругала, временами наставляла, но всегда слушала.
Была моим лучшим другом… А теперь никого нет. В Стамбул я приехала с 500 долларами в кармане, рюкзаком вещей, пустотой внутри. В скромный багаж не поместились мечты прошлого — мечты привыкли прокладывать мост в будущее. А что делать, если будущего нет?…
Дневник заменяет мне чуткую маму. Так же терпеливо выслушивает. Я в свою очередь, как маленькая девочка, откровенно рассказываю всё… Каждый день заканчиваю описывать прожитую страницу жизни и чувствую умиротворение, будто от души выговорилась близкому другу. Уже и грусть не кажется угнетающей, и безысходность — пугающе вечной. Я каждый день переворачиваю одну страницу одной жизни. Вместе с Дневником…
В основном пишу у Босфора, на той самой скамейке у побережья. Время течет незаметно. Пишу и грызу зеленые яблоки. Так увлекаюсь, что уже и Босфор ревностно шумит, посылает на меня крикливых чаек. Привлекает внимание. «Потерпи еще чуток. Вот допишу пару строчек и поболтаем». Послушно кивает, переключается на компашку бездомных кошек. Они развалились на прибрежных камнях, греются на солнышке. Мечтают, должно быть, стать морскими кошками, чтобы вдоволь наесться свежей рыбешки. Босфор шутливо припугивает кошек, подбирается волной. Те разбегаются, недовольно фыркая. Смешно. «Эй, чудак, давай ко мне! Потрепемся!» Дневник уже в сумке, в нем на одну запись больше…

11

Мама мечтала видеть меня модельером, а я стала проституткой. Боюсь встречаться с ней в сновидениях — как смотреть в глаза… Во мне нет маминых природных талантов. Во мне — сперма десятков мужчин и жалкая душа. Под слоем тонального крема бледная кожа с близко подступающими венами… Всю жизнь мама зарабатывала на хлеб своими золотыми руками. Ее дочь зарабатывает деньги продажей тела. Мама учила меня шить, но сейчас не могу даже вдеть нитку в иголку. Руки трясутся. Наплевать…
С моим вступлением в осознанный возраст мама ежедневно обучала меня шитью: «Сашуль, запоминай… Лучшей профессии для женщины не придумаешь. Главное — уметь шить скоро, не завышая цены. Деньги надо зарабатывать с совестью».
Я с шитьем сдружилась сразу: хорошо получалось. Она смотрела, как я аккуратно строчу подол сарафана, не скрывая восхищения. «Все женщины нашего рода рукодельничали. Талант от одной к другой передавался. Я была уверена, что в тебе он тоже проявится». Я отлично чувствовала ткань. Часами листала «Работницу», редкие привозные номера «Бурды». Изучала типы материалов, выкроек, пока мои сверстницы после школы играли в классики. Как заканчивала с уроками, подсаживалась к маме: наблюдала, как стремительно пронизывает ткань игла, как мама наносит отметины обмылком, разрезает материал грубыми ножницами. Процесс протекал с такой легкостью, мы и не замечали, как день за окном сменялся ночью…
К маме обращались жены партработников, артисты. Помню молодую Пугачеву. Она приходила на примерки по ночам, чтобы не привлекать внимания. Пока мама закалывала на ней вытачки, я просила тетю Аллу спеть «Арлекино». И знаменитая певица не отказывала… Жили мы в среднем достатке: денег хватало на еду, одежду, коммунальные услуги. Плюс отец подрабатывал… Но деньги доставались маме с трудом. Так становилось жаль ее, измотанную к вечеру кропотливой работой. Перед сном она просила, чтобы я потоптала ее затекшую спину. Аккуратно переставляя ноги на мягкой спине, я слушала хруст позвонков, продавливала пяткой болевые точки на уставших мышцах. Часто мама засыпала прямо на ковре, не успев предупредить…
В Стамбуле редко вспоминаю детство. Обычно не оглядываюсь назад, не достаю из пыльного шкафа скелеты прошлого. Мой Дневник первый, кому об этом поведала на Востоке. Поведала об утраченных мгновениях истинного счастья. Тогда они казались обычным ходом дней… Скучаю по маме где-то там, глубоко внутри. Не позволяю себе много вспоминать: слишком больно. Слишком стыдно. Я не себя нынешней стыжусь, а того, что не смогла оправдать надежд родного человека. Пути назад нет…
Мама умерла через два дня после моего выпускного бала. От инфаркта. Исполнила последний долг и ушла. Оставила мне воспоминания и роскошное голубое платье, сшитое накануне.
Фасон этого платья придумывался около полугода: мама бегала к подругам портнихам, советовалась по поводу ткани. Искала подходящие аксессуары. «Доченька, выпускной бал случается раз в жизни — все должно быть идеально. Тем более в школе знают, что чья ты дочь, будут обращать внимание на наряд». Трое суток перед балом мама не смыкала глаз. Я засыпала под шум швейной машинки в гостиной, а папа с братом бранились, мол, хорош шуметь, дай поспать. Чтобы никого не беспокоить, мама отключала свет в комнате, сидела с маленькой настольной лампой. Через каждый час выходила на балкон, где подолгу курила. Результат превзошел ожидания. Такого платья, как у меня, наверное, не было ни у кого в Москве. Я была настоящей сказочной принцессой. Тетя Римма с пятого этажа вспомнила элегантную Хепберн в «Римских каникулах»… Мама на выпускной не поехала. Осталась дома — выспаться: «Доченька, ты будешь звездой бала. Я договорилась с дядей Колей, он тебя отвезет и привезет. Чтобы платье не измялось…»
Отчего-то я не помню похорон. Ни себя, ни папу с братом, ни родственников, ни соседей. Только холод, сырую землю под ногами, запах лекарств. Всё… Не буду дальше писать. Да и писать больше нечего. Только одно добавлю: «Мама! Ты не приходи в мои сны, умоляю! Мне стыдно…»

12

Боюсь слова «ненавижу». Оно слишком весомое, разрушительное. «Ненавижу» с легкостью разбивает вдребезги тысячи человеческих сердец. Навечно. Я почти отказалась от этого слова…
И все-таки в моей жизни есть один человек, даже имя которого ненавижу: мой отец. Отец, не папа. В последний раз назвала его «папой» за день до смерти мамы. После — исключительно по имени-отчеству. Я ненавижу отца! Всем моим сердцем, всем телом. Когда вспоминаю его улыбку-ухмылку, начинают дрожать конечности. Чувствую едкий аромат его одеколона, и возникают рвотные позывы. А его фальшивые поцелуи в макушку! Передергивает от злости. Обычно с годами ненависть утихает, а во мне наоборот — с каждым годом она увеличивается в масштабах. От невысказанности?…
Он выжил меня из дому, женился снова на второй месяц после маминой кончины. Но причина даже не в этом: моя ненависть к отцу — результат увиденного, услышанного задолго до отъезда… Как я переживала из-за его поступков, кричала в подушку! Десятки раз писала письмо маме… По дороге в гостиную рвала бумагу, смывала клочки в унитаз. Не хватало смелости, жалела маму, берегла покой уставшей женщины. Любой ценой избежать скандалов, переживаний… И не жалею. Мама так ничего и не узнала — умерла спокойно. Для нее на протяжении многих лет мы с отцом разыгрывали пьесу «Папочка с доченькой». Если бы учредили «Оскар» за кино без кинокамер, приз за «лучшую женскую роль» был бы мой. Отец получил бы за «лучшую мужскую»…
Он изменял маме с собственной сестрой. Трахал Олесю буквально у мамы под боком. Заводил на кухню под предлогом заварить кофе и отдирал прямо на столе, не снимая одежду. Она зажимала отцовский рот ладонью: вдруг похотливые вздохи самца услышит невестка… Этот кошмар повторялся несколько раз в неделю. Олеся приходила к нам, «чтобы помочь замотавшейся золовке». Убрать квартиру, приготовить кулебяку с мясом, прокипятить постельное белье. Мама гордилась мужниной сестрой: «Олесь, без тебя бы окончательно загнулась. Дай бог здоровья! А как твои детки, Сашка в школу пошел?» Пока мама работала над заказом в гостиной, я следила за Олесей. Пряталась в кладовке, подслушивала телефонные разговоры, подсматривала через щель в кухонной двери. Я видела, как отец рвал на Олесе, трусики, входил в нее резко и грубо, как у нее закатывались глаза во время оргазма. Мне происходящее казалось какой-то игрой с неизвестными правилами. Но в этой игре чувствовалась угроза материнскому покою…
Часто спасала отца с тетей. Однажды, пока они курили на балконе, мама решила налить себе чаю и пошла на кухню. Я знала, что минут десять назад там сношались чертовы любовники, и забежала туда первой. Заметила на краю стола лужицы мутной белой жидкости. Если бы мама вошла на полминуты раньше, что она бы подумала? Я вытерла рукавом свитера вязкие капли со стола. Кого я спасала — маму или отца-подонка?… Может, и нужно было бросить обвинения в ненавистное лицо отца. Или проткнуть ножом сердце Олеси. Но я, маленькая запуганная девочка, молчала, чтобы не навредить матери. Никому не рассказывала, что знала, — даже брату, который вырос копией отца. Да ведь и во мне течет его кровь, к несчастью…
Зачем он спал с сестрой на протяжении стольких лет? Что за чертова привязанность или это болезнь? Неужели не мог завести другую женщину? Внешне Олеся не была привлекательной. Толстая, белокожая, пухлогубая. Маленькие глазки, короткие ножки, нос с горбинкой. Гуляя по Москве, я часто примечала дамочек такой же внешности — машинально «примеряла» их к паршивому родителю, хотелось подойти, попросить телефонный номер. Для отца. Только бы перестал спать с тетей, которую я когда-то очень любила. Олеся готовила восхитительные вареники с курагой, делилась смешными историями, интересовалась отцом. Ладят ли они с мамой? Спят ли в одной комнате? Работает ли мама по ночам? Я, глупышка, уплетая очередной вареник, выкладывала все. Думала, тетя волнуется за семью брата, за мамино здоровье…
…Иногда хочется вернуться в Москву — на пару часов. Пробраться в родной двор, подняться в нашу «двушку», найти отца и поговорить. Вот в присутствии его новой жены! Наверняка же продолжает изменять ей с сестрой. Проорать, что все знала. Проорать, что он скотина. Плюнуть в лицо…да нет, если бы и представилась такая возможность, я все равно на родину не поехала бы. В прошлое возвращаться не хочу. Пусть лучше обиды жгут в настоящем…

13

Прошел мимо. С какой-то девушкой, невысокой большеглазой брюнеткой. Взглянул на меня мимоходом и не узнал. И я сделала вид, что не узнала. Внешне он почти тот же, хотя и потерял былую форму, отрастил живот. Он, конечно, и подумать не мог, что я в Стамбуле. На расстоянии двух шагов от него. Он-то думал, сестричка в Дубае… Прошел мимо, вытирая бело-синим платком пот со лба. Глупец, какого ж ты прикатил в Стамбул в конце июля, в самое пекло? Лучше бы в Бодрум съездил… Я и сама задыхалась от жары: таких душных вечеров давно не было. Рабочий макияж медленно растекался, голова в парике взмокла… Он уже почти исчез из поля зрения, а мне вдруг захотелось побежать следом. Встать перед ним. Спросить, гордится ли он сестрой-проституткой, обслуживающей «черножопых»? Опозорить перед спутницей… Тушь потекла — от жары или от слез? Черт, плачу.
Вообще-то мы с детства грызлись. Разлад начинался с игрушек, продолжался дракой за телефон, скандалами из-за того, как он обращался с матерью. С подросткового возраста брат относился к маме пренебрежительно. Для него существовал авторитет одного отца — его идеализировал, ему поклонялся, им восхищался, Женя старше меня на два года. По словам бабушки, брат жутко взревновал, когда я родилась. Как младшую меня всячески баловали, позволяли то, что запрещалось Жене. Он сердился, срывал обиду на мне. Однажды столкнул меня, пятилетнюю, с дивана во время игры, и я сломала правую руку. Женю наказали и скоро на год отправили к бабушке на юго-запад. В школе мы тоже не общались. Даже друзья брата не знали, что Александра из «б» на две параллели младше — его сестра. Стыдился…
Выросли в одной семье врагами. Я заходила на кухню, когда Жени там не было. Женя смотрел телевизор, пока я гуляла с подружками во дворе. Жили на одной территории, но по разные стороны от стены непонимания. Если в подростковом возрасте мы чуть ли не ежечасно ругались, то, повзрослев, стали друг для друга ничем… Папа стоял на стороне сына в любой ситуации: «Он мужчина, ты — девушка. Ему лучше знать, как себя вести. У Жени более трезвый взгляд на жизнь. А ты летаешь в облаках, читаешь глупые романы, забиваешь голову чепухой. Лучше иди посуду вымой! Олеся устала за тобой прибирать!» Я с отцом не спорила и все больше отдалялась от них. Мама замечала натянутость в наших отношениях, волновалась, пыталась вызвать на откровенный разговор. Брат отмалчивался, опустив голову. Если отец был дома, моментально становился на защиту Жени: «Ладочка, ты мужика воспитываешь, а не девку. Что ты хочешь? Чтобы они вместе играли в куклы?! Или вязали перед телевизором?! Пойми, он — муж-чи-на»…
После смерти мамы отношения с отцом ухудшились. Доходило до рукопашной. Он вечно меня упрекал: слишком вызывающе одеваюсь, слишком поздно возвращаюсь… Когда отец сообщил о своем намерении снова жениться, я решила уйти из дому.
Собиралась временно пожить в доме покойной бабули. Но отец ключей не дал: «Проваливай, куда хочешь…» Брат стоял рядом, ничего не говоря. Они были заодно. Одним целым. Через неделю я уехала из России…
На вопросы о родных отвечаю: «Погибли в автокатастрофе». Вычеркнула из памяти нашу московскую квартиру, ненавистных отца с братом, лицемерных родственников. Теперь я одна, сама за себя в ответе. Стамбул принимает такой, какая я есть.
Задаюсь вопросом: повезло ли мне в жизни? Следом за этим вопросом рождаются еще и еще десятки вопросов. Закуриваю четвертую сигарету, вновь возвращаясь к мыслям о настоящем. В настоящем не вижу никого кроме себя, Босфора, Дневника. Клиенты не в счет, как и толпы на улицах. Я опасаюсь приближаться к людям.
…Появление брата в Стамбуле похоже на сон. Было или не было? Спешу в отель. Звонил Джемаль: ждут двое клиентов. Состоятельные арабы, отлично заплатили, за целую ночь. Мужчины и деньги — вот приметы моей реальности. В ней проще жить и легче дышать. О везении мы побеседуем с Аллахом на том свете. Если верить священному писанию, Аллах отвечает на самые безответные вопросы. Надеюсь, безвозмездно…

14

Для нас, проституток в чужой стране, самый страшный сон — оказаться за решеткой. В холодной турецкой hapishane, где кормят баландой, не отапливают камеры, и от сырости разбухают вены. Вчера вычитала в «Хуррийете», что в «Кадын ве чоджук» отбывают наказание около 50 русских женщин. Часть из них сидит за распространение наркоты, проституцию. И все они — за подделку виз. Закончится срок, будут депортированы из страны. Турция не встретила их с распростертыми объятиями, напрасно тешили себя «восточной сказкой». Восток не всегда гостеприимен… Проблемы сутенера зачастую становятся нашими проблемами. К примеру, замечаю, что у упрямца Джемаля возникли «денежные» препирательства с полисменами, и моментально подключаюсь к разговору. Отзываю сутенера в сторонку, предлагаю десять сотен: «Возьми, заткни им рты. Нам головная боль не нужна». Вынуждена отдавать из «копилки». Если Джемаль откажется платить полиции, ему, а значит, и мне несдобровать. А я не хочу коротать свои деньки в турецкой тюрьме. Хочу быть свободной: видеть Босфор, слушать чаек, покупать любимые жареные каштаны у уличного торговца… Полицейские в Стамбуле специально от сезона к сезону повышают сумму взятки. Своего рода «чистка»: отказывающихся платить арестуют и покажут по телевидению с анонсом: «Бдительные правоохранительные органы Стамбула обнаружили очередной очаг разврата». А тех, кто быковать не станет, оставят в покое на время.
…В июле 2003 года четырех русских проституток Зия арестовали за распространение наркотиков. Они периодически ширялись — подсели на кокаин «от сложной жизни». Однако продажей кокса девочки, уверена, не занимались: я знала двоих из них. Нату с Катей. Когда-то работали вместе в «русском Стамбуле» — Лалели. Девочки стали козлами отпущения: Зия, спасая свою ШКУРУ просто-напросто сдал их. Когда Светка сообщила об этом, я долго не могла прийти в себя. Два дня пила, впала в депрессию. Натка до сих пор находится в «Кадын ве чоджук», Катя умерла от туберкулеза на третьем месяце заключения. В Брянске осталась ее одинокая мать, диабетик в «инсулиновой» стадии. Она жила на деньги, посылаемые единственной дочерью.
Натка иногда звонит с «тюремного» мобильного, за соответствующую плату выдаваемого надзирателями. Минута разговора — 20 долларов. Эсэмэс — 5 долларов. Натка тараторит хриплым голосом: какая в Стамбуле погода? Правда ли, что в Босфор вернулись дельфины? Она, как и я, любит Стамбул. За две минуты разговора не спрашивает ни обо мне, ни о девочках, ни о чем еще, Натка мечтает снова увидеть Босфор. Просит меня выйти на балкон, чтобы она услышала крик чаек. Раз в три месяца позволяет себе послушать свободу. Две минуты свободы за 40 долларов. На прошлой неделе от Натки пришла эсэмэс: «Денег нет, позвонить не могу. У меня нашли туберкулез. Как у Кати. Я не умру. Я хочу жить. Сходи в церковь, помолись!»
После этих страшных историй с девочками у меня нет никакой уверенности в завтрашнем дне. Если когда-нибудь надо мной нависнет угроза «решетки», покончу с собой. Прячу под шелковой подкладкой в сумочке пузырек с уксусной эссенцией — в критической ситуации выпью и сгорю изнутри… Боюсь даже думать об этом. Не хочу умирать. За свободу я отдам все деньги — я не смогу жить без дыхания Босфора. Не смогу заснуть без колыбельной прибоя. Абсолютно за все надо платить, даже за засохший сыр в мышеловке.
…Джемаль учит Дашу читать Коран. Она четвертый год в Стамбуле. Семь месяцев проработала стриптизершей, в этом году приняла ислам: «Моя надежда теперь на Аллаха». Я подтруниваю над Дашей: «Неужели ты, проститутка, собираешься совершать намаз?» Обижается: «Чистота души важнее, чем чистота тела. Тело — временная физическая оболочка. В Судный день Аллах будет судить нас по намерениям». Джемаль уже привык к тому, что многие русские проститутки в Стамбуле приходят в ислам. Он сам когда-то совершал намаз. Второй год, как перестал: «Стыдно перед Всевышним…» Я тоже верю в Аллаха, но не верю, что ему нужен мой фальшивый намаз. Если Даше намаз чем-то помогает, то пусть молится: религия все-таки лучше, чем наркотики. Слава Аллаху, Дашка не пристрастилась к наркоте. Устояла, выбрав другое. Кстати, проституция — тоже своего рода религия. Только верить надо в себя и в сегодняшний день. Что будет завтра, все равно неизвестно…

15

…Я разливаю по кружкам кофе, добавляю для запаха коньяка, ложку ванильного сахара. Светка протягивает мне потрепанную пачку «Мальборо». Глаза блестят, кончик носа покраснел, ухмылка на сонном лице. «Не хочу». Она настаивает. «Свет, я на пустой желудок не курю». — «Кончай выпендриваться, я тебе курево не предлагаю, а кое-что покрепче». Открывает крышку сигаретной пачки. Высыпает на стол мелкие оранжеватые таблеточки с мультяшной рожицей Микки-Мауса в центре. Экстази. Света снова подсела на наркотик. Я злюсь: «Слушай, кончай глотать дрянь! Хочешь сдохнуть или в облаву попасть?» — «Эээээ… Хуже-то не будет». Берет одну таблетку, глотает. Пытается запить кофе. «Сдурела?! Кофеин с экстази мешать нельзя, сердце посадишь!»
Спустя полчаса Светка подрывается с дивана, несется в туалет. Ее тошнит. Явная передозировка: видимо, вчера ночью приняла много таблеток, еще сегодня повторила. Бегу на кухню, смешиваю с двумя литрами воды чайную ложку перца, полпачки йогурта, молотую гвоздику. Отлично средство от интоксикации. Света пить «настойку» отказывается — матерится, требует оставить в покое. Заставляю все-таки. Спустя час она засыпает…
Я плохо переношу наркотики, даже самые легкие. Полностью теряю самооблад
Рубрики:  Проза
Любовная лирика

Метки:  

Случайное Прости Екатерина Бусахина

Среда, 24 Марта 2010 г. 02:16 + в цитатник
Таня_Ализаде все записи автора





Случайное «Прости»,
От осени осталось время,
Исходят чувства из души,
Но сердце лгать себе умеет.

Мы разбиваемся от нелепой тоски,
Мы улетаем в бесконечную дальность,
Только немного было весны и любви,
Мы исчезаем в не новую, но реальность…

Тихими звуками, словно отчаянья крик,
Ветер проносится,
Слыша забвенье…
Мы не успели вернуть те слова…
Мы не успели вернуться в мгновенье…

Только осколками наших зеркал,
Мы оставляем прекрасную память,
Тихо, случайно…
Осень слышит «Прости»,
Но к сожалению любовь на любовь не исправить




Валентина1




© Copyright: Екатерина Бусахина, 2009
Свидетельство о публикации №1910093955
 (50x50, 16Kb)
Рубрики:  Поэзия

Метки:  

Ричард Бах.Легенда о свиткеhttp://nezhna.com/post117599082/

Среда, 24 Марта 2010 г. 02:04 + в цитатник
Таня_Ализаде все записи автора

Легенды
Мы очутились посреди луга. Казалось, что вокруг нас плещется изумрудное озеро, заключенное в чашу из гор. В малиновых облаках пламенел закат.
 (600x20, 10Kb)
Вдруг небо прорезал Свет и упал на руку старца, сидевшего у костра. Этот Свет обратился в свиток, на котором пламенели слова.
- В моих руках бумага, - сказал старец. - Если выпустить эти слова в мир, их поймут и полюбят те, кто уже знает их истинность. Но перед тем, как подарить их миру, мы должны их как-то назвать. А это их погубит.
water_lily_leaf&flower (678x699, 88Kb)
- Разве дать название чему-то прекрасному - значит его погубить?
Он удивленно посмотрел на меня:
- Нет беды в том, что мы даем название какой-нибудь вещи. Но дать название этим идеям - значит создать новую религию.
- Почему же?
Он улыбнулся и протянул мне манускрипт.
>>>>>>>

Метки:  

Кейт ДиКамилло Приключения мышонка Десперо

Среда, 24 Марта 2010 г. 01:41 + в цитатник
Таня_Ализаде все записи автора http://www.liveinternet.ru/users/896266/post75338792/

 (196x235, 21Kb)


На заметку...


Кейт ДиКамилло

Приключения мышонка Десперо

Художник-иллюстратор: Игорь Олейников.

В мышином семействе, обитающем в старинном королевском замке, родился мышонок по имени Десперо. В отличие от своих сородичей он обладал храбрым и благородным сердцем, а еще любил читать и слушать музыку. Однажды он увидел принцессу Горошинку и влюбился в нее. А когда коварные крысы хитростью заманили принцессу в мрачное подземелье, Десперо, словно рыцарь в сияющих доспехах, спас ее от верной гибели.
Переводчик: Ольга Варшавер.

иллюстрации любимого художника >>>
Рубрики:  Мифы и легенды

Метки:  

Святой Грешник Бахтияр Мамедов110-121 the end

Понедельник, 22 Марта 2010 г. 03:52 + в цитатник
Таня_Ализаде все записи автора
03982b5c894e (510x558, 402Kb)
12q (496x25, 9Kb)
110
…Однажды, днём, гуляя по городу, Мурад случайно увидел Наргиз. Она почти не изменилась, но была уже не та. По её глазам и настроению видно было, что пять лет замужества не сделали её счастливой.
Мурад, не зная пока зачем, пошёл за ней. Видимо страсть и приятные воспоминания взяли верх над всеми чувствами. Догнав Наргиз, он поздоровался с ней.
– Привет, – как ни в чём не бывало, сказал он.
– Привет, – так же ответила она.
– Как дела?
– Нормально.
– Можно с тобой поговорить? – не зная даже, о чём он с ней будет говорить, спросил Мурад.
– Я сейчас не могу. Позвони мне завтра, – ответила она.
– Куда? – удивился он.
Наргиз, на ходу продиктовав ему номер своего домашнего телефона, быстро попрощалась и ушла.
Мурад, с нетерпением ожидая следующий день, всю ночь вспоминал все самые лучшие дни, проведённые с ней.
Наутро, поговорив с Наргиз несколько часов, он узнал, что единственная радость в её браке – это её четырёхлетний сын, а с мужем у них настолько всё плохо, что она в последнее время даже подумывает развестись с ним.
Мурад, вспомнив своё отношение к Наргиз и соскучившись по тому состоянию и по тем дням, пожалел её и возобновил свои чувства к ней. С того дня он стал каждый день ей звонить, и они часами разговаривали по телефону.
А через месяц она приехала к нему домой, сказав мужу, что едет к портнихе. Муж, ничего не подозревая, сам подвёз к Мурада дому свою жену, а через два часа за ней туда подъехал.
Мурад заранее накрыл стол, задёрнул шторы и зажёг свечи. Это был самый романтический ужин и безумно страстный секс за последние пять лет у них обоих.
Когда Наргиз стала одеваться, Мурад подарил ей духи, а она, как в старые времена, не поцеловав его, подставила ему для поцелуя свою щёку.
После того дня Наргиз в месяц два раза на час или полтора приезжала к нему. Мурад каждый раз, занимаясь с ней любовью, нежно и ласково обращался с Наргиз. А после, когда она отворачивалась и засыпала буквально на пятнадцать минут, он отключал все телефоны, садился напротив кровати и смотрел на неё.
Хотя в ответ, как и раньше, он не чувствовал от неё взаимности, ему на этот раз было уже всё равно. Мурад был с ней, потому что всё ещё был страстно влюблён в неё. А она была с ним, потому что ей это нравилось.
Когда Наргиз от него уходила, он всегда ей что-то дарил, заранее узнав, что её душа на этот раз желает. А душа Наргиз желала всё подряд, начиная с питательного крема для рук и кончая последней моделью мобильного телефона, но только не самого Мурада.
Такие отношения, как бы человек не был влюблён, не могли продлиться долго, поэтому они закончились шесть месяцев спустя.
Наргиз однажды сказала ему, что торопится, и Мурад дал ей сто долларов на такси. Она, пожадничав, села в автобус, а, приехав домой, обнаружила, что потеряла их. Наргиз сразу позвонила к Мураду, чтобы спросить, не оставила ли она деньги у него дома.
Он, поискав везде, сказал, что нет, на что она ответила, что он наверно не от души дал ей эти деньги. В тот же вечер она перезвонила ему и без извинений сказала, что нашла деньги в кармане своих брюк. Мурад тогда где-то обиделся на неё, но ничего ей не сказал.
В следующий раз, когда Наргиз намекнула ему, что ей нужно тысячу долларов, чтобы вылететь в Москву и показаться врачу, Мурад, наивно думая, что она может обидеться, если он просто даст ей эти деньги, положил их в конверт и отдал ей, сказав, что это его заранее приготовленный подарок ко дню её рождения.
Наргиз, увидев конверт, открыла его и, пересчитав деньги, спокойно положила их к себе в сумку как должное. Утром она позвонила ему и сказала, что все доллары, которые он ей дал, оказались фальшивыми.
Мурад и в этот раз ей ничего не сказал, но больше с ней общаться не захотел. Он понял, что от таких женщин как Наргиз, лучше держаться подальше. Она мало того, что стала неверной женой, она к тому же оказалась неблагодарной любовницей.
В будущем, вспоминая Наргиз, Мурад написал:
Мечтал, увидел, замер и влюбился,
Услышал, познакомился, сдружился,
Привык , познал, любить стал и забылся,
Обман не смог простить, ушёл и не простился…
111
…Мурад вот-вот должен был получить свои документы на выезд и поэтому сидел, можно сказать, на чемоданах. Но его связь с Нигяр и любовь к её детям вновь изменили его жизнь.
Однажды, августовским утром, к нему пришёл Саид и попросил у него на пару часов машину. Саид месяц как обручился, а два дня назад получил водительские права и поэтому хотел, вечером поехать покататься со своей невестой.
Мурад, вспомнив свою молодость, не смог ему отказать. Поздно вечером раздался продолжительный дверной звонок. Когда Мурад открыл дверь, то увидел Саида, который стоял весь бледный.
– Что случилось? – встревожено спросил он.
– Дядя Мурад, я сбил человека, – запинаясь, сказал Саид.
– Как сбил? – пожалев, что дал мальчику машину, спросил Мурад.
– Я отвёз невесту домой и торопился вернуть вам машину. А когда подъезжал к вашему дому, какой-то старик стал перебегать дорогу, тут я его и сбил, – объяснил испуганный Саид.
Мурад быстро пошёл на кухню и, вернувшись, протянул мальчику стакан с водой и спросил:
– Где он сейчас?
– Не знаю, наверно там ещё лежит, возле вашего хлебного магазина. Я сразу к вам приехал. Дядя Мурад, я боюсь! Что мне делать? Что я скажу своей невесте? Мы собирались с ней зимой пожениться! – дрожащим голосом стал умолять Саид.
Мурад посмотрел на него и, задумавшись на секунду, сказал:
– Дай ключи и езжай домой. И никому ничего не говори. Понял? Я сам всё сделаю.
– Хорошо, дядя Мурад. Я никому ничего не скажу, – пообещал Саид, чувствуя своё спасение.
Мурад успел тогда отвезти старика в больницу, но тот через час скончался на операционном столе. У погибшего не оказалось родственников, и следователь пообещал Мураду, что за определённую сумму сам со всеми договорится и всё уладит. Мурад, ожидая документы на выезд, вынужден был отдать следователю все свои наличные сбережения.
Но в последний момент у того что-то не сложилось, а скорее, он не поделился деньгами с судьёй, и Мураду дали три года…
112
…Мурад ничего не понял, когда ему зачитывали приговор. А в зале суда не было ни одного человека, кого бы он знал в лицо. Саид впервые в жизни сдержал своё слово и никому ничего не рассказал.
Позже, сидя в тюремной камере и общаясь с интересными людьми, Мурад стал задавать себе один и тот же вопрос:
– “Что же я не так сделал?”
Он, целыми днями размышляя над этим, вновь и вновь пересматривал свою жизнь, после чего записывал что-то в тетрадку. Когда он вышел из тюрьмы последними его записями были следующие мысли:
– “Человек терпит неуважение до тех пор, пока сам не перестаёт уважать себя за то, что он терпит такое.
Сильный многое стерпит, подлый на всё пойдёт. Слабого можно согнуть, сильного – только сломать. Сильный никогда не должен поднимать руку на слабого, слабый – доводить до этого. Слабость сильного – любовь, сила слабого – бесхарактерность.
Когда с тобой происходит что-то плохое – неискренние люди сразу перестают звонить, знакомые перестают звонить со временем, а близкие не звонят вообще, потому что они всегда рядом.
Глупый предпочитает быть первой любовью, мудрый – последней.
Благодаря тем, кого мы любим, познаём любовь, тем, кто любит нас – познаём себе цену.
Женщине лучше остаться с безответной любовью, чем одной, мужчине – одному, чем с безответной любовью.
Многие одинокие женщины намного сильнее многих женатых мужчин. Часто, одинокой женщине хватает одного, даже женатого, мужчины, а женатому мужчине не хватает даже нескольких любовниц.
Кто говорит, что никому не верит – ему самому верить нельзя. Кто говорит, что не верит в любовь и дружбу – сам не умеет любить и дружить. Кто говорит, что к тебе хорошо относится – это ещё не значит, что он в душе к тебе относится хорошо. Кто говорит, что всегда любит говорить правду в лицо – часто, сам не любит, когда ему в лицо говорят правду.
Кто любит – должен доверять, кого любят – не должен этим пользоваться. Беда всех тех, кого мы любим в том, что они думают, что этого стоят, а ещё хуже, когда они думают, что стоят ещё большего.
Если хочешь жениться – выбирай среди тех, кто понравится тебе; выбери тех, кто полюбит тебя; останься с тем, кого полюбишь ты.
Пышная свадьба в жизни у всех должна быть желательно один раз. Слова “муж” и “жена” все должны произносить желательно в единственном числе.
Сколько раз бы ты не женился, твою первую жену всегда все будут называть твоей женой, а тебя самого – её мужем.
Многие женятся ради своих родителей, живут ради своих детей, но дети редко за это бывают благодарны, а родители – вообще никогда.
Многим мужчинам нужна жена для решения их проблем, связанных с домом и воспитанием его детей. Многим женщинам нужен муж для решения их проблем, связанных вне дома и с содержанием её детей.
Заслуга детей часто является заслугой их родителей. Счастье детей делает счастливыми даже самых несчастных родителей, несчастье детей делает несчастными даже самых счастливых из них. Проблема бедных – как достать деньги, проблема богатых – как их потратить. Лучше жить бедным среди богатых, чем богатым среди бедных. Многие бедные люди часто оказываются порядочнее многих богатых людей.
Лучше быть честной проституткой, чем подлым человеком. Красивых вещей много – не обязательно всё иметь, достаточно всем наслаждаться. Все хотят всё и сразу, но никогда не ценят то, что даётся легко, быстро и дёшево, и всегда забывают то, что далось им с трудом, через долгое время и очень дорого.
Старость – это когда ты хочешь, но уже не можешь. В детстве всех тянет во двор, в молодости – на улицу, в возрасте – домой, в старости – к земле.
Многое из того, что хочешь сделать, завтра сделать не захочешь.
То, что человек сделал один раз – может быть случайностью, два раза – совпадением, но три раза – это уже закономерность.
Мудрый всем доволен и стремится к лучшему, умный стремится к лучшему и ни чем не доволен, глупый ни чем не доволен и ни к чему не стремится, дурак – ни к чему не стремится и всем доволен!”…
113
…За время пребывания в тюрьме Мурад сделал всё, чтобы Орхан ничего не узнал. При возможности, благодаря деньгам, он звонил в Америку и в двух словах рассказывал, что постоянно находится в разъездах, потому что занимается очень интересным проектом, связанным с нефтью.
Родные ему люди, может быть, где-то и обижались на него за то, что не могли к нему дозвониться, но ничего ему не говорили, потому что хорошо знали, что если Мурад взялся за что-то, он должен обязательно довести всё это до конца.
Выйдя на свободу, Мурад, приехав домой, в первую очередь убрал свой блок и свою квартиру, несмотря на боль во всём теле.
Рыбок у него к тому времени уже не стало. Он не успел их никому отдать, потому что его арестовали в зале суда. Вспомнив, как они радовались ему, он со слезами на глазах помыл аквариум и, вытерев, спрятал его в шкаф.
Чувствуя своё одиночество и одновременно запах свободы, Мурад, искупавшись и переодевшись, вышел на улицу. Пройдя немного пешком, почувствовав голод и усталость, он зашёл в шашлычную и заказал свой любимый кябаб из рыбы.
Выйдя оттуда через час, проходя мимо цветочного магазина, он купил цветы, поймал такси и поехал на кладбище. Убрав там всё, Мурад до вечера просидел среди могил самых близких и родных ему людей, разговаривая с ними. Всю ночь потом он так и не смог заснуть из-за своих воспоминаний и болей в руке и в ногах.
На следующий день Мурад пошёл в мечеть и просидел там около трёх часов. А через несколько дней он продал свою машину, потому что из-за своей болезни уже не мог водить, хотя и не выглядел болезненным. Кроме того, он после последнего случая не хотел больше видеть её.
Но самое главное – ему нужны были деньги, и не только для того, чтобы жить, но и покупать обезболивающие лекарства. До окончания контракта с арендаторами его квартиры оставалось ещё полтора года, а бриллианты он трогать не хотел.
Продав свой джип, Мурад поехал в город и купил себе модную одежду. Вечером он позвонил в Америку и наговорился с Орханом, Томой и всеми остальными.
Орхан уже учился на третьем курсе Калифорнийского Университета, жил у Томы, а свой дом сдавал, благодаря чему купил себе новую машину.
Мурад, радуясь за своего сына, в один момент захотел позвонить Нигяр и узнать, как там Саид и Суада, но тут же отказался от этой идеи.
Через день, встретив на улице подругу Нигяр, он узнал, что Саид так и не женился, потому что его невеста вернула ему кольцо, а через год после этого мальчик, сидя в ванной, умер от передозировки.
Данная новость заставила Мурада задуматься над тем, как люди, балуя своих детей, делают несчастными их и себя на всю жизнь. Он где-то стал винить и себя за то, что дал мальчику машину.
Мурад думал о том, что, может быть, ему не надо было покрывать Саида, и тогда он был бы ещё жив. Но этого уже никто не знал…
114
…Спустя неделю после освобождения Мурад зашёл на почту, чтобы узнать, нет ли для него чего-нибудь. Документы на выезд так ещё и не пришли, что было большой редкостью, но Мурада это вовсе не удивило.
Он, сидя в тюрьме, многое познал и со многим уже смирился. Решив докончить то, чем он там занимался, Мурад взял свои тетрадки и сел за компьютер.
У него были готовы к изданию две книги: “Жизнь и философия” и “Счастье, женщины и деньги”. Это были сборники размышлений в стихотворной форме, вдохновением которых были Бахар, Наргиз и вся его жизнь.
Набрав и сохранив их полностью в компьютере, Мурад решил некоторые из них разослать по Интернету на различные сайты и форумы, связанные с этой темой. К его удивлению вскоре у него появились свои читатели.
Однажды Мурад случайно зашёл на сайты знакомств. Увидев там, как представители женского пола, прежде чем познакомиться, в первую очередь ставят свои условия или открыто называют свою цену, и ни одна из них не мечтает о взаимной любви и не желает просто любить и быть любимой, он отказался от идеи с кем-нибудь из них познакомиться.
Кроме того, он заметил, что многие на этих сайтах используют чужие имена и фотографии, тем самым доказывая свою непорядочность.
Мурад, читая то, что они писали, вспомнил Таира, который всё время утверждал:
– “Есть женщины продажные и непродажные! Просто, непродажные очень дорого стоят! Человек, который хочет остаться анонимом, либо шутит, либо чего-то боится, либо ради чего-то обманывает!”
После этого он в своей тетради написал:
Когда ты стар и болен – ты никому не нужен,
Когда ты беден, некрасив – чужим не нужен ты,
Когда несчастлив в жизни ты – ты сам себе не нужен,
Но знай – всегда душе своей и Богу нужен ты…
115
…В один из дней Мурад, открыв свою электронную почту, прочитал письмо от незнакомой ему девушки.
Она назвалась Арзу Велиевой и писала о том, что случайно в Интернете прочитала некоторые произведения из его книг, и они ей очень понравились. В конце письма она пожелала Мураду удачи и поблагодарила его за всё, написав, что считает его своим идеалом.
Мурад, будучи одиноким и желая встретить родного человека, сразу ответил на письмо и в свою очередь поблагодарил Арзу за тёплые слова.
Наутро она написала, что не ожидала такого быстрого ответа. Мурад, обрадовавшись, снова тут же ей ответил и стал с нетерпением ждать от неё письма. Таким образом, между ними завязалась переписка.
Мурад быстро привязался к Арзу, ведь кроме неё он ни с кем не общался по Интернету так же, как и наяву. Чувствуя себя счастливым от данной переписки, он стал чаще ей писать, чем она.
Когда Арзу не отвечала ему, он сильно беспокоился, переживал, скучал по ней и боялся её потерять.
Арзу знала про него всё, потому что Мурад по своей наивности и доверчивости написал ей всю правду о себе, послал свою фотографию и оставил все номера своих телефонов, надеясь хотя бы услышать её голос.
Она же в свою очередь не много рассказала о себе, из чего Мурад знал только то, что у неё пухлые губы, она младше него на пятнадцать лет и работает врачом.
Представив перед собой Арзу, он влюбился в неё. Мурад недолго думая, искренне изъявил желание встретиться с ней, но она вежливо отказала ему.
Очередной раз беседуя по Интернету, Мурад предложил ей тест, чтобы поближе познакомиться, и первым ответил на все вопросы:
– Любимый поэт – Омар Хайям.
Любимая книга – “Граф Монте-Кристо”.
Любимый художник – Пабло Пикассо.
Любимый композитор – Энио Мариконе.
Любимый певец – Бари Уайт.
Любимая певица – Шадэ.
Любимый фильм – “Крёстный отец”.
Любимый актёр – Ален Делон.
Любимая актриса – Моника Белуччи.
Любимая игра – шахматы.
Любимая буква – “С”.
Любимое число – “Семь”.
Прочитав Арзу ответы, он понял, что их вкусы полностью не совпадают. Но, несмотря на это, Мурад не изменил своё отношение к ней. А она в свою очередь поинтересовалось у него:
– Почему буква “С”?
На что Мурад ответил:
– На эту букву начинаются все слова, с которыми связана моя жизнь: счастье, смысл, стимул, стремление, создатель, святой, совесть, сигнал, справедливость, сообразительность, сознание, служение, созидание, совершенство, сочувствие, сострадание, содействие, след, слово, стихи, судьба, стресс, спокойствие, самолюбие, сила, смелость, строгость, скромность, смех, слабость, страх, сомнение, страдание, стон, самоубийство, стыд, сожаление, сглаз, свеча, сентиментальность, слеза, скрытность, солнце, свет, стиль, сон, спорт, сбережение, стабильность, соблазн, страсть, секс, совместимость, свадьба, семья, супруга, собака, сладость, соль, спирт, сигареты, смак, середина, свой, сосед, связь, сожитель, сентябрь, суд, срок, семь, семнадцать, скорость, секунда, сам, седина, старость, смерть, соотечественник, страус, сумасшедший, свобода, страна, СССР, США, Сан-Франциско.
– Очень интересно! А почему “Семь”? – спросила Арзу.
Мурад, немного подумав, решил послать ей всё содержимое папки под названием “Семь”:
– Кроме семи основных цветов, нот, чудес света, небес, смертных грехов, дней в неделе, тонких тел и чакр в человеке существуют ещё:
1. Семь основных бесценностей, которые даны человеку в единственном числе:
1. Бог.
2. Душа.
3. Жизнь.
4. Смерть.
5. Любовь.
6. Свобода.
7. Молодость.
2. Семь основных составных хорошего человека:
1. Хороший сын (дочь).
2. Хороший брат (сестра).
3. Хороший друг.
4. Хороший сосед.
5. Хороший работник (начальник, подчинённый).
6. Хороший муж (жена).
7. Хороший отец (мать).
3. Семь основных составных счастья:
1. Здоровье.
2. Свобода (независимость).
3. Работа (любимое занятие, деньги).
4. Взаимная любовь (семья, друзья, любимый человек).
5. Дети.
6. Имя (след на Земле).
7. Вера в Бога (Торжество Справедливости).
4. Семь основных видов воздействия на решение человека:
1. Жизнь предлагает.
2. Душа желает.
3. Люди советуют.
4. Зло искушает.
5. Совесть подсказывает.
6. Ум выбирает.
7. Тело осуществляет.
5. Семь основных подсказок, каким надо быть:
1. Будь, каким хочешь, чтобы был твой ребёнок.
2. Будь, каким хочешь, чтобы был твой брат (сестра).
3. Будь, каким хочешь, чтобы был твой друг.
4. Будь, каким хочешь, чтобы был твой сосед.
5. Будь, каким хочешь, чтобы был твой коллега.
6. Будь, каким хочешь, чтобы был твой зять (невестка).
7. Будь, каким хочешь, чтобы был твой отец (мать).
6. Семь основных советов:
1. В жизни не забывайся.
2. В мыслях не ошибайся.
3. В мечтах не сдавайся.
4. В любви не теряйся.
5. В счастье не зазнавайся.
6. В горе не опускайся.
7. В уме себе признавайся.
7. Семь основных положений и состояний человека:
1. Летает – значит, счастлив.
2. Ходит – значит, всё нормально.
3. Останавливается (стоит) – значит, что-то не так.
4. Падает (ползает) – значит, всё не так.
5. Садится (сидит) – значит, что-то плохо.
6. Ложится (лежит) – значит, всё плохо.
7. Не встаёт – значит, уже умер.
8. Семь основных видов любви:
1. Любовь к Богу – вера, уважение.
2. Любовь к людям – понимание.
3. Любовь к близким (родным) – дружба.
4. Любовь к семье (детям) – ответственность.
5. Любовь к любимому человеку – желание быть рядом.
6. Любовь к себе – гордость.
7. Любовь к врагам – жалость.
9. Семь основных видов окружающих тебя женщин:
1. Родные (мама, сестра, бабушка, племянница).
2. Близкие (жена, друг).
3. Девственницы.
4. Незамужние женщины.
5. Замужние женщины.
6. Разведённые женщины или вдовы.
7. Проститутки.
10. Семь основных видов состояний и отношений мужчины к женщине (женщины к мужчине):
1. Влюблённость – когда думаешь, что она королева.
2. Страсть – когда желаешь, чтобы она стала твоей.
3. Счастье – когда она на самом деле королева.
4. Любовь – когда она сама становится твоей.
5. Несчастье – когда она не желает быть твоей.
6. Горе – когда она твоя, но она не королева.
7. Настоящая любовь – когда знаешь, что она не королева, но продолжаешь относиться к ней, как к королеве.
11. Семь основных причин отношений между людьми:
1. Влюбляются в тех, кто нравится.
2. Дружат с теми, кто понимает.
3. Любят тех, с кем хорошо.
4. Ненавидят тех, кого не понимают.
5. Прощают тех, без кого плохо.
6. Расходятся с теми, с кем плохо.
7. Безразличны к тем, с кем ничего не связывает.
Прочитав всё это, Арзу тут же ему написала:
– Мурад, Вы удивительный человек!…
116
…В начале Нового года однажды ночью, когда Мурад очередной раз не мог заснуть из-за дикой боли по всему телу, он написал стихотворение, которое назвал “Ночь”:
Я, к сожалению, больше всех тебя сейчас люблю,
Одну тебя боготворю и с нетерпением жду.
Когда приходишь ты, все засыпают, я не сплю,
Жизнь замирает, умирает, только я живу.
Пока ты здесь, я всё хожу, сижу, но не лежу,
Не расслабляясь, думаю о тех, кого люблю.
Я в мыслях начинаю делать с ними, что хочу,
Когда уходишь на рассвете, лишь тогда я сплю.
Ты не подумай, здесь твоей ни в чём нет, Ночь, вины,
С тобой живу, а днём я сплю из-за другой беды.
Болезни боль и боль Души отняли мой покой,
Но ненавижу лишь себя из-за судьбы такой.
Перечитав его, Мурад грустно улыбнулся и пошёл молиться. Затем, чтобы чем-то отвлечь себя от боли, он сел за компьютер и стал проверять свою почту.
Ответив на все письма, Мурад решил написать Арзу о том, что он в такой поздний час думает только о ней. В письме было написано следующее:
– “Арзу, сейчас три часа ночи! Ты наверно уже спишь, а я сижу и думаю о тебе!
Хочу быть честным! Я сейчас представляю тебя спящей в чёрном нижнем белье, и ты выглядишь такой сладкой со своими пухлыми губами!
Интересно, а у тебя есть чёрное бельё?:) Это моё любимое!
Ну, всё! Не буду больше мешать! Спи! Целую!
P.S. Желаю себе – присниться тебе в твоём сне, желаю тебе – понравиться себе в этом сне!:)”
После той ночи Арзу перестала ему писать.
В день своего рождения Мурад в течение дня два раза получил огромный букет цветов. Он подумал, что один из них от Арзу, но, к его сожалению, первый букет с белыми розами был от Нигяр, а второй с бордовыми розами прислала Кама.
Наутро, открыв свою электронную почту, он прочитал:
– “Здравствуйте, Мурад!
Поздравляю Вас с Днём рождения! Желаю Вам крепкого здоровья и огромного счастья!
Можно мне на “Ты”? Я не писала, потому что у меня были проблемы с моим женихом, и я с ним рассталась! Я боюсь проблем и поэтому от них убегаю!
Целую! С уважением, Арзу!
P.S. Кстати, у меня есть чёрное нижнее бельё!:)”
Мурад на радостях написал Арзу в этот день несколько откровенных писем подряд, но она ни на одно из них не ответила.
Он стал писать ей каждый день о том, что чувствует к ней и что думает об этом, но писем от Арзу так и не пришло.
Четырнадцатого февраля Мурад в своём письме ей написал:
– “Забытые забывших не забывают!:)
Поздравляю тебя с праздником, малыш! Желаю тебе:
1. Как человек незнающий тебя – чтобы ты всегда была такой, какой я тебя представляю!
2. Как истинно верующий – чтобы ты была любима Богом!
3. Как думающий человек – чтобы ты достигла смысла жизни и имела стимул в жизни!
4. Как мужчина – чтобы ты познала все взаимные чувства одновременно и только с одним человеком!
5. Как азербайджанец – чтобы тебя не волновало чужое мнение!
6. Как друг – чтобы мы не разочаровались друг в друге!
7. Как Мурад – чтобы ты была по-настоящему счастлива, на миг могла бы забыть обо всём на свете и позавидовать самой себе!
С искренней любовью, Мурад!
P.S. Как твой идеал мужчины, целую тебя всю!:)”
Арзу опять не ответила. Мурад, чувствуя, что она больше никогда не напишет ему, восьмого марта решил написать ей последнее письмо, в котором поздравил её с праздником, и в конце добавил:
– “Прости, если обидел тебя когда-то своей искренностью и честностью!”
Отправив это письмо, он задумался и написал в своём дневнике для себя четыре строчки:
Хотел бы влюбиться хоть раз я в миг с первого взгляда, Познав её всю, ни о чём не жалеть никогда.
Общаясь, обоим в взаимности чувств раствориться,
Друг друга желать, уважать, полюбить навсегда.
В будущем, читая их, Мурад вспоминал Арзу и скучал по переписке с ней и по ней самой, хотя никогда не видел и не слышал её.
Она была единственной девушкой в его жизни, с которой он познакомился, доверился, влюбился по Интернету и каждый раз, проверяя свою почту, надеялся получить от неё письмо.
В один момент Мурад подумал, что может Арзу Велиевой вообще не существует, что это кто-то из его старых знакомых решил над ним так подшутить.
Но, он сразу отогнал эту мысль, потому что не хотел в это верить и плохо думать о той Арзу, которую себе представлял…
117
…В середине осени почтальон принёс Мураду конверт. Это был самый счастливый день в его жизни с того дня, как умерла Бахар.
В конверте лежали его документы для выезда на постоянное жительство в Соединённые Штаты Америки. Мурад, взяв конверт в руки, впервые в своей жизни заплакал от радости.
В течение месяца он собрал все необходимые бумаги и вылетел в Тбилиси за получением визы. Получив визу, он вернулся в Баку и стал готовиться к отъезду.
Заранее договорившись с компанией, которой он сдавал свою новую квартиру, Мурад сдал им свою старую и продлил оба контракта ещё на пять лет. Купив билет и положив все деньги на свой счёт, он позвонил Томе и сказал ей дату своего прилёта.
За день до вылета Мурад попрощался только со своими родителями, Бахар и Лаки, посетив их могилы. Среди живых в Баку из родных и близких у него уже никого не было.
Собираясь в аэропорт, он в чемодан положил свою одежду, альбомы с фотографиями, компьютер и диски с любимыми фильмами и записями любимых певцов.
Пройдя пограничный контроль, Мурад встретил своего знакомого таможенника, которого недавно назначили заместителем начальника таможни аэропорта. Они, улыбаясь, обняли друг друга, после чего тот забросал его вопросами:
– Мурад, где ты был столько времени? Куда ты пропал? Куда сейчас летишь?
– В Америку. Там живут моя родная сестра со своей семьёй и мой единственный сын, – радуясь, ответил Мурад.
– Отлично! А когда вернёшься?
– Не знаю.
– Ты надолго уезжаешь? – встревожился таможенник.
– Навсегда.
– Ты тоже? Зачем? Ты же здесь хорошо жил! – удивился тот.
– Да. Но дело в том, что у меня здесь никого нет, вся моя родня там, и я не хочу больше здесь один оставаться. Но это не главное. Главное – то, что я уже не могу здесь жить, – с сожалением сказал Мурад.
– Почему? Посмотри, как вокруг всё меняется! Чего тебе не хватает? Что тебе здесь не нравится? – стал допытываться таможенник.
– Всё мне здесь нравится. Просто, я сам себе не нравлюсь среди всего этого. Вокруг все люди всё время чем-то не довольны. У всех измученные и злые лица. Все постоянно думают только о деньгах. Многие стараются друг друга в чём-то как-то обмануть. Порядочность и честность исчезли куда-то. Люди стали жить по-страусиному. Говорят одно, а делают совсем другое, при этом считая себя умнее всех. А я не хочу никого обманывать и не хочу, чтобы меня держали за дурака и обманывали. В последнее время я стал чувствовать себя чужим в этом городе, – ещё с большим сожалением объяснил Мурад.
– А разве там ты не будешь чужим? – спросил таможенник.
– Буду. Но лучше быть рядом со всей своей семьёй и чужим в чужой стране, чем жить одному и чувствовать себя чужим в своём родном городе.
Таможенник, немного помолчав, сказал:
– Да, ты прав, Мурад. К сожалению, ты прав. Жаль, очень жаль, что такие ребята как ты уезжают отсюда.
После чего, качая головой и глубоко вздохнув, он обнял Мурада, понимая, что больше не увидит его никогда...
118
…Сидя в самолёте и держа в руках билет только в одну сторону, Мурад вдруг обратил внимание на проставленную в нём дату.
Он только что осознал, что со дня смерти Бахар прошло ровно семнадцать лет.
Это было его счастливое число, и он решил, что на этом все его беды должны закончиться.
Погладив рукой бриллианты в своём кармане, Мурад, улыбнувшись, закрыл глаза и впервые за последние годы, ни о чём не думая, заснул.
Позже, во время полёта, думая о своём будущем и вспоминая своё прошлое, Мурад написал на салфетке два отдельных четверостишья:
Живи, познай, запомни и стремись,
Имей, храни, цени и насладись,
Смирись, терпи, не сдайся и дождись,
Мечтай, представь, почувствуй, улыбнись.
*******
Когда кого-то любишь – ты будешь торопиться,
Когда ты что-то любишь – захочешь повторить,
Когда кому-то нужен – всем станешь с ним делиться,
Без этого всего – не стоит в жизни жить.
В Сан-Франциско Мурада встречала вся его семья. Счастье, которое они все вместе, обнявшись и целуясь со слезами на глазах, испытали в этот момент, невозможно было описать словами.
Судьба, сурово испытав Мурада семнадцать лет, решила преподнести ему подарок. Она мало, что вернула ему из того, что отняла, но взамен дала больше, чем у него забрала.
Его болезнь, несмотря на все усилия врачей, продолжала прогрессировать, хотя после приезда в Америку он ни разу не пил и не курил.
Он нигде не работал, часто вспоминал свой любимый старый Баку и всё ещё скучал по взаимным чувствам.
Но всё это было не так важно по сравнению с тем, что Орхан летом с отличием окончил Университет и вскоре открыл свою собственную фирму.
Занимаясь строительным бизнесом, он мечтал на свои первые заработанные деньги построить две одинаковые мечети, одну в Сан-Франциско, а вторую на своей родной земле в Азербайджане.
Рахман с помощью своих друзей издал обе книги Мурада на русском и английском языках, которые стали распространяться и продаваться по всему свету.
Определённое количество, а точнее, большую часть книг на русском языке Мурад безвозмездно передал библиотекам города Баку. Но ни от одной из них в будущем он не получил никакого ответа.
Держа в руках первые экземпляры своих книг, он подумал о том, что, как часто тот, кто при жизни не был признан в своей стране, после смерти бывает признан во всём мире.
Пролистав все страницы, Мурад остановился на своём последнем стихотворении и, улыбаясь, прочитал его. Оно называлось “Пожелание всем”:
Я желаю тебе от глубокой души,
Чтоб имел ты всегда лишь две вещи по жизни:
Много денег лишь честных, а не просто гроши,
И всё то, что нельзя купить в жизни за деньги.
Ведь с деньгами ты можешь всегда отдыхать,
Но здоровье не сможешь купить ты за деньги.
Ты свободно всё можешь себе позволять,
Но свободу свою потеряешь за деньги.
Ты любимым занятием можешь время занять,
Но талант, гениальность не купишь за деньги.
Ты семье своей можешь во всём помогать,
Но любовь и взаимность не купишь за деньги.
Ты всем детям, что хочешь, всё можешь отдать,
Но хороших детей не получишь за деньги.
Ты добро людям многим, возможно, раздашь,
Но понимание их ты не купишь за деньги.
Ты заставить всех сможешь тебя уважать,
Но их преданность не продаётся за деньги.
Ты всех балуя женщин, можешь их обожать,
Но их верность иметь невозможно за деньги.
Ты сам можешь богатство всю жизнь собирать,
Но, ни имя, ни память не купишь за деньги.
Ты храм Божий для верующих можешь создать,
Но любовь Бога ты не заслужишь за деньги…
119
…Благодаря своим гонорарам Мурад стал жить в своём собственном двухэтажном доме с бассейном и с видом на Тихий океан.
Он приобрёл его в память о Бахар, потому что всё вокруг дома утопало в зелени, цветах и карликовых деревьях. В скором времени он купил двухметровый аквариум с экзотическими рыбами в память о своих рыбках и завёл двух доберманов в память о Лаки. Мурад построил для них маленький домик возле бассейна и назвал их Гай и Гёрла.
Он уже знал, что великий – не тот, кто всё имел или заимел, всё имеет и ничего не потерял, а тот – кто, всё потеряв, заново всё приобрёл.
Мурад всё своё свободное время проводил за компьютером. Он общался со своими читателями и отвечал на любые их вопросы. Из старых знакомых он переписывался только с Камой.
Однажды Мурад обратил внимание на письмо молодой девушки, которая жила в Баку. Она назвалась Улей и с первой минуты доверилась ему, а он в свою очередь поверил ей.
У них сразу же завязались дружеские отношения. Она, хотя и была младше него на двадцать лет, им было интересно часами переписываться друг с другом. Мурад был для Ули её мудростью, а она стала для него его вдохновением.
Уля всё время задавало ему вопросы, иногда даже интимные, а он отвечал на них с полной искренностью.
В один из первых дней знакомства она послала ему свои фотографии и спросила, что он думает о ней, смотря на них. Хотя некоторые из них оказались слишком откровенными, Мурад отнёсся к этому без всяких грязных мыслей и, улыбаясь, ответил:
Красивая, обаятельная, худая,
Серьёзная, умная, молодая,
Гордая, скромная, простая,
Сексуальная, развратная, крутая,
Ласковая, сладкая, смешная,
Интересная, чистая, прямая,
Загадочная, добрая, родная,
Моя подружка одинокая – такая.
Наутро, получив от неё письмо, он с радостью открыл его, но с грустью прочитал следующее:
– “Как я хочу уснуть и не проснуться, чтобы ничего не чувствовать, никого не видеть и не слышать! Я хочу исчезнуть так, как будто меня не было! Мне не интересно существовать в этом мире с этой жизнью!”
Мурад, задумавшись, вспомнил Арзу и то, как она перестала ему писать.
Он только сейчас понял, что обе девушки с самого начала отнеслись к нему не как к мужчине, а как к опытному и мудрому человеку, который мог бы им помочь разобраться в своих проблемах…
120
…Мурад в тот же день написал Уле утешительное письмо о том, что у неё ещё всё впереди и что в скором будущем всё будет хорошо. Но она в ответ ему ничего не написала.
Через несколько дней, в три часа ночи Мурад получил на свой мобильный телефон сообщение от Ули. В нём она писала, что ей сейчас очень плохо, и она хочет поговорить с ним.
Мурад из-за боли в ногах не смог даже встать с кровати, чтобы сесть за компьютер. Сообщение по мобильному телефону он решил не посылать и поэтому, набрав Улин номер, впервые позвонил ей.
Она, подняв трубку, поздоровалась и стала рассказывать ему о своих проблемах, связанных с любимым человеком.
Мурад, слушая Улю, периодически прерывал её и приводил примеры из своей жизни. Он хотел хоть как-то успокоить её. Он понимал, что ей сейчас хочется выговориться, но, беспокоясь за неё, не хотел, чтобы она так сильно переживала и нервничала.
Их разговор длился несколько часов до тех пор, пока Уля сама не изъявила желание прекратить его.
Попрощавшись с ней, Мурад, несмотря на ужасную боль по всему телу, постарался уснуть. Но его мысли не позволили ему это сделать.
Думая о том, что говорила Уля, вспомнив её последнее письмо, он сделал для себя вывод, что если кому-то интересно с тобой общаться – это ещё не значит, что он счастлив с тобой.
И он оказался прав.
С того дня Уля всё реже и реже стала писать ему. Со временем она перестала даже отвечать на его письма. В результате чего, их отношения постепенно полностью прекратились.
Размышляя над этим, у Мурада сложилось такое впечатление, что женщины, которые писали ему и желали с ним общаться, в действительности хотели для себя что-то от него узнать.
Одни, рассказывая о своей жизни, задавали ему вопросы, связанные с их проблемами. Другие, ничего о себе не рассказывая, интересовались его личной жизнью. Но всех их объединяло одно – получив ответы, они бесследно исчезали, и никто из них не интересовался его проблемами.
Мурад решил, после этого больше никого не впускать в своё пространство и сердце, и никому не раскрывать свою душу. Убедившись в том, что близкие отношения со временем меняют отношение, он стал стараться избегать новых знакомств.
Но, как мужчина, нуждаясь в интимных отношениях с женщиной для удовлетворения своих сексуальных потребностей, Мурад продолжал изредка посещать дорогие массажные салоны, каждый раз выбирая себе новую девушку со светлым цветом кожи, с чёрными волосами и пухлыми губами.
Чем больше знаешь женщин, тем меньше выбор. Но в данном положении его это устраивало, и он этим был по-своему счастлив.
Мурад из-за диких постоянных болей по всему телу в последнее время пришёл к такому мнению, что минимальное счастье – когда можешь: что хочешь – поесть, сколько хочешь – поспать, с кем хочешь – переспать.
Мудрый учится на чужих ошибках, умный – на своих, а глупый их повторяет…
121
…Через несколько месяцев, из Азербайджана в Сан-Франциско на собственном самолёте прилетел старый знакомый Рахмана.
Самир был одним из богатых бизнесменов, живущих в Москве. Он прилетел в Америку вместе со своей семьёй по делам на несколько дней.
Рахман, узнав об этом, в тот же день пригласил их в ресторан на семейный ужин.
Самир давно был знаком с Мурадом и слышал о его книгах от
своей жены. К концу вечера, сидя за столом, будучи выпившим, ковыряясь зубочисткой во рту, он с ухмылкой спросил у Мурада:
– Ты сейчас опять что-то пишешь? Когда выйдет новая книга?
– Нет, не пишу. Всё, о чём я думал, уже написал. Повторяться не хочу, придумывать не умею. А чтобы написать что-то новое, нужно иметь вдохновение, – спокойно ответил Мурад.
– Зачем тебе это нужно? Зачем ты всё это написал? – пристал Самир.
Мурад, бросив взгляд на его детей, ответил на вопрос вопросом:
– Ты хочешь видеть своих детей мудрыми и счастливыми?
– Да! – удивлённо ответил тот.
– Как ты думаешь, их такими сделают твои миллионы или твои знания, опыт, советы и наставления? – спросил Мурад.
– Конечно, второе!
– Но ты так же, как и мы все, не знаешь, что будет завтра и что может случиться с тобой через минуту, правильно?
– Да, – встревожился Самир и заёрзал на стуле.
– А вдруг ты не успеешь всё это им передать, тогда как?
Самир перестал вертеть во рту зубочистку и задумался.
– Вот и я, думая об этом, решил написать эти книги, чтобы хоть как-то в чём-то помочь нашим детям. Чтобы они, прочитав их, хотя бы меньше сделали ошибок в своей жизни, – закончил Мурад.
– Браво, Мурад! Молодец! – с восторгом воскликнула супруга бизнесмена и, посмотрев на своего мужа, который, прикрыв рот ладонью, стал продолжать ковыряться в зубах, с презрением отвернулась от него.
В этот момент у Мурада возникла одна идея, и он решил продолжить данный разговор:
– Самир, ты весь вечер говорил о дружбе, патриотизме и любви к Родине. У меня к тебе есть деловое предложение. Я хочу издать свои обе книги на нашем родном азербайджанском языке. Спасибо Рахману, он нашёл здесь профессионального переводчика, к тому же поэта и писателя, который уже перевёл их для меня. Давай я официально передам тебе эти диски и все авторские права на них, а ты издашь их в Азербайджане. Одну часть от моего имени раздашь во все учебные заведения и библиотеки. А вторую часть, захочешь, раздашь от своего имени, нет, выставишь на продажу. Это уже твоё дело. Всё, что за них выручишь, оставишь себе. А если не продашь их, наша с тобой выгода, несмотря на материальный расход, будет в том, что эти книги смогут прочитать наши соотечественники и нынешняя молодёжь, которая является будущим нашей страны. И, может быть, эти книги кому-то из них чем-то в чём-то помогут. Что скажешь?
– Ты дай мне всё это, я обязательно что-нибудь сделаю, – с умным видом, но без интереса, ответил Самир.
Смотря на него, всем присутствующим было ясно, что он ничего не сделает и не собирается делать.
Самир был крупным бизнесменом, и его интересовало только то, что приносило большие деньги. У него не было времени, а скорее, желания, думать о будущем своей страны, а тем более, о помощи своим соотечественникам.
Он во многих странах имел свои заводы, фабрики, торговые центры, дома и гостиницы, а в Баку – только одну дачу на берегу Каспийского моря. При этом, не скрывая и рассказывая об этом, умудрялся этим гордиться.
Мурад, задумавшись, задал себе вопрос, почему ни один из нынешних миллионеров среди азербайджанцев не построил в своей стране, в своём родном городе хотя бы одну бесплатную больницу для одиноких стариков или школу для детей-сирот. Но он так и не нашёл ответа.
Самир в тот вечер больше ничего у Мурада не спрашивал. После ужина Рахман с Мурадом отвезли гостей в их отель. Оставшись вдвоём, по дороге домой Рахман, ведя машину, спросил у Мурада:
– Ты сейчас счастлив, братишка?
– Да, – ответил Мурад.
– Ты бы хотел заново прожить свою жизнь?
– Нет, не дай Бог, – возразил Мурад.
– Почему? – с интересом спросил Рахман.
– Я не хотел бы пережить всё это заново, – с болью ответил Мурад.
– А если бы ты смог всё вернуть назад, ты бы по-другому прожил свою жизнь?
– Нет, так же, – вздохнул Мурад.
– Почему? – заинтересовался Рахман.
– Я всегда делал только то, что хотел, – улыбнулся Мурад.
Рахман, посмотрев на него, тоже улыбнулся и незаметно включил дисковод.
Тишину нарушил голос Бари Уайта.
Мурад, взглянув на Рахмана, в знак благодарности за его понимание, кивнул ему головой, после чего закрыл глаза и ушёл в свои воспоминания.
Всю оставшуюся дорогу никто из них больше не проронил ни слова…
122
…Мурад уже редко садился за компьютер. Он это делал только для того, чтобы проверить свою почту. На глупые и несерьёзные вопросы читателей, которые касались его лично, он уже не отвечал.
Он считал, что на глупый вопрос невозможно дать умный ответ, лучше промолчать. Но самое главное – он не хотел на это тратить своё время.
Мурад полностью отдался своей семье. А когда они все бывали заняты, он любил гулять со своими собаками на берегу Тихого океана и размышлять. Думая о прошлом, он вспоминал Бахар, думая о настоящем, он радовался успехам сына. О будущем он уже ничего не думал, не считая свою последнюю мечту – увидеть свадьбу сына и первого внука. Он тогда ещё не знал, что скоро Бог и это даст ему увидеть.
Орхан, когда ему исполнилось двадцать пять лет, женился на девушке, с которой вместе учился в Университете. Её звали Амина. Она была азербайджанкой, и тоже приехала из Баку. Они давно уже любили друг друга, и Амина стала не только хорошей женой, но и хорошей дочерью для Мурада.
Через год у них родилась красивая девочка, и Орхан в честь своей матери назвал её Бахар. В тот день он, обняв своего отца, сказал:
– Папа, спасибо тебе за всё! Я тебя очень люблю! Мы все тебя очень любим и уважаем! Я горжусь тобой!
Мурад был беспредельно счастлив и безмерно благодарен своей судьбе за то, что у него сейчас было всё, о чём он всю жизнь до этого мечтал и считал смыслом жизни.
Он по себе уже знал, что желания и мечты – это разные вещи. Желание – это то, что ты знаешь, что рано или поздно исполнится. Мечта – это то, на что ты надеешься, что когда-нибудь может исполниться.
Исполнение желания доставляет мимолётную радость, сбывшаяся мечта приносит вечное счастье.
К сожалению, многие люди, достигнув желаемого, теряют к нему интерес. Но Мурад ценил это. Он понимал, что если человек стал счастливым в конце своей жизни, то уже неважно, как долго он был несчастлив.
Лучше счастливым умереть, чем родиться счастливым, но ещё лучше – счастливым родиться и счастливым умереть.
Мурад умер рано утром, спустя три дня после рождения своего четвёртого внука, успев узнать, что малыша в честь него назвали Мурад.
Он ушёл из этой жизни истинно верующим, живя рядом со своей семьёй, оставив после себя счастливых детей, маленького Мурада и две книги, связанные с его именем, которые помогли и продолжали помогать многим людям.
В последнюю минуту перед смертью он, лёжа в своей спальне на большой кровати у широкого окна, посмотрел на океан и, медленно закрывая глаза, прошептал:
– Спасибо Тебе, Бог, за всё. Прости меня и всех за всё.
В последнюю секунду у него из закрытых глаз скатилось по одной слезе, а на губах появилась лёгкая улыбка.
Никто тогда так и не понял, что Мурад, умирая, прослезился, думая о тех, кого здесь оставлял, а улыбнулся, подумав о тех, к кому он навсегда собрался. И это в первую очередь была его Бахар.
Слеза – не всегда признак грусти, это признак искренности. Улыбка – не всегда признак счастья, это признак радости.
Молодость старается всё приобрести для старости, старость готова всё отдать ради молодости.
Хотя в жизни Мурада и было немало красивых, сексуальных, добрых и любящих его женщин, с кем ему было хорошо, кого он любил и в кого он влюблялся, Бахар была единственной – без кого ему было плохо, и единственной – рядом с кем он не делил и не хотел делить себя никогда…
..
 (46x48, 13Kb)
Inn_Gallery

Метки:  

Святой Грешник Бахтияр Мамедов94-109

Понедельник, 22 Марта 2010 г. 03:48 + в цитатник
Таня_Ализаде все записи автора



94
…Мурад, заезжая во двор, почувствовал, что дома что-то не так. Увидев перед блоком большую палатку, возле которой стояли Рахман, Таир, несколько мужчин в милицейской форме и много других знакомых ему лиц, он понял, что случилось непоправимое.
Выходя из машины, он ощутил резкую боль в животе и остановился. Таир, заметив его, первым подошёл к нему.
– Что случилось? – тихо спросил Мурад.
Таир, не сдержав себя, заплакал. Он не мог ничего сказать и только обнял Мурада.
– Что случилось? – ещё раз повторил Мурад, чувствуя, что сейчас упадёт от головокружения.
Подоспевший Рахман успел удержать его, и они вместе с Таиром завели Мурада в палатку и усадили на стул. Только после того, как Рахман дал ему попить воды и умыл его лицо, Мурад стал приходить в себя.
– Возьми себя в руки! – строго сказал Рахман. – Слышишь! Все на тебя смотрят, будь мужчиной!
Мурад посмотрел на него и тихо сказал:
– Я спокоен, Рахман. Что случилось?
– Папы больше нет, – прослезившись, сидя перед ним на корточках и смотря прямо ему в глаза, тихо ответил Рахман.
– Это я виноват во всём. Я знаю, это всё из-за меня, – с чувством вины стал плакать Мурад.
– Ты тут не причём, – возразил Рахман, а у самого в это время тоже потекли слёзы.
– Нет, Рахман, ты не знаешь. Он никому об этом не говорил. Но я знаю, он в последние годы всё время нервничал из-за меня, – сквозь слёзы стал объяснять Мурад.
– Ты не понял, Мурад. Папа умер не своей смертью, его убили, – выдавил из себя Рахман.
– Что? Как убили? Кто? За что? Когда? Рахман, что ты говоришь? Он же в своей жизни ни разу никому не сделал ничего плохого! – воскликнув, стал трястись Мурад.
– Вчера было три дня. Милиция считает, что убийство было совершено с целью ограбления. Человек, который сделал это, был вхож в ваш дом. Следов взлома нет, а это значит, что дверь ему открыли. Вся квартира перевёрнута, видно было, что там что-то искали. Убийца видимо следил за квартирой, а когда ты уехал, а мама вышла в магазин, он решил воспользоваться этим. Папа, узнав его, спокойно открыл дверь, а тот сразу нанёс ему два ножевых ранения, первое из которых оказалось смертельным. Папа умер в ту же минуту, ничего не почувствовав. Когда мама вернулась, дома уже никого не было, а папа лежал в коридоре весь в крови, – рассказал Рахман.
Мурад сейчас не знал на кого и подумать. То, что он продал свои машины, а потом целый год торговал, складируя импортные коробки у себя в гараже, знали многие. А то, что Таир собирался скоро уехать и поэтому вернул ему деньги, знали только несколько людей.
Но никто, кроме Томы, не знал, что он держит все свои деньги и драгоценности не у родителей дома, а в своём гараже в замурованном сейфе.
Мурад всегда всё держал в сейфе и обо всём делился только со своей сестрой, потому что помнил, чему учили его родители:
– “Если не хочешь что-то потерять – крепко держи это в своих руках! Близкие люди должны знать – что и где у тебя лежит, кому и сколько ты должен, кто и сколько должен тебе, чтобы после твоей смерти ни у кого из них ни с кем не возникло проблем!”
Придя немного в себя и успокоившись, Мурад спросил у Рахмана:
– А ты когда прилетел?
– Позавчера. Мама, как позвонила, я тут же вылетел.
– Ты один прилетел? А где Тома, дети?
– Они не приехали. Тома в ужасном состоянии, и я решил её не брать. А детям мы пока ничего не сказали, – пояснил Рахман.
– Всё правильно. Не надо, чтобы дети знали. А мама как? Наверно всё время плачет?
– Нет, ты знаешь, как ни странно, она держится. Правда, всё время молчит и ни с кем не разговаривает, – ответил Рахман.
– Ты надолго приехал? – поинтересовался Мурад.
– У меня обратный билет через четыре дня. Я специально так взял, чтобы до семи дней побыть рядом с вами. Наутро улечу. Тома тоже там одна, в день сто раз звонит сюда, беспокоится. Но на сорок дней она обязательно прилетит, – ответил Рахман, понимая, что Мураду сейчас будет тяжело одному, и чтобы подбодрить его добавил:
– Таир – молодец. Хороший друг. С первого дня здесь. Это он всё организовал. Все говорят, что таких друзей сейчас нет в Баку.
Мурад в тот момент подумал, что не ошибся в Таире. Ему было приятно слышать такие слова о нём. Он тогда ещё не знал, что Таир до своего отъезда с утра до вечера будет рядом с ним, не отходя от него ни на шаг. А на сорок дней отца из Америки опять прилетит только Рахман, потому что Сева к тому времени будет лежать в больнице из-за желтухи.
Мурад также не знал, что мама все сорок дней будет просить Бога забрать её к мужу. И Бог наутро после сорока дней отца удовлетворит её желание, не дав ей проснуться больше никогда.
Но самое главное было то, что он до конца своей жизни так и не догадается, что организатором убийства его отца был именно Таир, который спустя два года, живя в Израиле, сел в нетрезвом состоянии за руль своей новой машины, выехал на скоростную дорогу и разбился насмерть…
95
…Тома смогла прилететь только на сорок дней матери, которые попали на десятое апреля. А через три дня сразу же улетела обратно сама не своя. Она сильно беспокоилась, потому что Заур тоже заболел желтухой, и за больными детьми нужен был тщательный уход.
Мурад без настроения отвёз Тому в аэропорт, где они попрощались так же, как и встретились, целуясь со слезами на глазах и без единого слова. Он с недавних пор стал ненавидеть проводы и сам аэропорт, потому что именно здесь, провожая, последний раз видел своего единственного сына Орхана, первую женщину после Бахар Наиру и единственного друга Таира.
Вернувшись домой, Мурад, стоя в коридоре, впервые почувствовал себя таким маленьким, беззащитным, брошенным и никому ненужным существом, что ему самому стало страшно. Он подошёл к зеркалу и, посмотрев на себя, заметил на висках первые седые волосы.
Пройдя в свою в комнату, он упал на кровать лицом вниз и, обняв подушку, заплакал, а скорее, зарыдал на всю квартиру, от пустоты которой почувствовал себя песчинкой во всей вселенной.
Он плакал от отчаяния, из-за своего непонимания многого, что произошло в его жизни за последние пять лет. Ему в этот момент вдруг так сильно захотелось увидеть и услышать своих родителей и Бахар, что он решил самому отправиться к ним.
Мурад встал, прошёл в ванную, снял бельевую верёвку и, сделав петлю, привязал её к газовой трубе. Немного подумав, он вернулся в комнату, сел за письменный стол и стал писать письмо:
– “Всё, я ухожу! Не судите строго, я сам решил уйти! Прощайте все, кто здесь остался! И простите меня за всё! Я ухожу, потому что устал!
Нет, я устал не от вас, я устал от себя! Я устал всё время думать о настоящем, искать причину в прошлом и ждать чего-то от будущего! А больше всего я устал терпеть!
Нет, я устал терпеть не вас, я устал терпеть себя! Я так больше не могу и не хочу! Я больше уже ничего не хочу! А раз я ничего не хочу, то зачем мне жить? Мне лучше уйти!
Нет, я не бросаю вас, я просто ухожу! Не обижайтесь на меня, я ухожу не от вас, я ухожу от себя! И не плачьте, ведь я возвращаюсь туда, откуда пришёл!
Не переживайте за меня, ведь я здесь был однажды счастлив! Я увидел и познал многое из того, что хотел и должен был познать! Многие этого никогда не имели!
И не грустите без меня, ведь мы ещё встретимся! Нет, я не вернусь, но я знаю, что вы все придёте ко мне, и мы там будем все вместе и навсегда!
Всё, прощайте! Нет, не прощайте, до свидания! Желаю вам познать счастье и быть счастливыми до конца! А я вас пока там подожду! Мурад!”
Закончив письмо, он открыл верхний ящик стола в поисках конверта. Перебирая бумаги, он наткнулся на листок с рисунком, который подарил ему Орхан в аэропорту.
Мурад пристально посмотрел на улыбающиеся фотографии сына, лежащие перед ним на столе, которые привезла Тома, и задумался о нём и его будущем. Вспомнив свои обещания ему, он, тихо плача, стал медленно рвать на маленькие кусочки только что написанное письмо.
В тот вечер Мурад дал себе слово, всегда в первую очередь думать о своём ребёнке, а потом уже о себе и, тем более, о самоубийстве. Он пока не понял, что существование Орхана сохранило сегодня ему жизнь…
96
…Наутро Мурад, купив на базаре цветы, поехал на кладбище. Он со слезами на глазах пробыл несколько часов среди могил своих родителей и Бахар.
Он только сейчас понял, что многие среди умерших навсегда для нас останутся живы так же, как многие среди живых для нас давно уже умерли. Что забываешь – умирает, что помнишь – продолжает жить.
Памятник родителям спроектировал Мурад сам. Они были похоронены рядом с Бахар, после чего он вокруг трёх могил установил железную ограду с калиткой впереди. При входе первой была могила Бахар, а за ней сразу были могилы его отца и матери.
Мурад для родителей сделал одну общую надгробную плиту. У изголовья каждого из них стояли квадратные тумбы, на которых вертикально был установлен один общий камень. Всё это было сделано из чёрного мрамора, как у Бахар, но без фотографий.
Мурад специально выбрал такой проект, потому что знал, что им бы это понравилось. Они всегда были вместе и хотели остаться рядом навсегда. Фотографии Мурад не сделал, потому что родители всегда говорили ему, что им это не нравится и что так не принято у мусульман.
Они были одного года рождения, поэтому, по инициативе Мурада, на вертикальном камне золотыми буквами одной строкой были написаны сначала инициалы отца, а затем инициалы матери. А снизу была одна общая дата их года рождения и года смерти:
1927-1992
На горизонтальной плите прописными буквами из золота было выбито четверостишие:
Живите так – чтоб не просить прощения,
У тех, кто умирает возле вас!
Живите так – чтоб, сами умирая,
Вы не просили, чтоб простили вас!
Сооружение этого памятника было последним, что мог сделать Мурад для того, чтобы хоть как-то вернуть свой долг родителям и искупить свою вину перед ними и в первую очередь – перед отцом.
После кладбища он поехал в мечеть и, сидя на полу, провёл там несколько часов. Размышляя о своей жизни, он случайно услышал, как один старик объяснял молодому парню:
– “Молитва – это когда ты разговариваешь с Богом, чтение Священных Писаний – это Бог разговаривает с тобой!”
Мурад, выйдя из мечети и думая о словах старика, поехал в книжный магазин. Купив Коран, Библию и ещё несколько книг на религиозные темы, он поехал к себе домой. В тот день он впервые начал свой разговор с Богом и с тех пор каждый день разговаривал с Ним, желая найти истину и ответы на многие свои вопросы.
Мурад в первую очередь стал читать Коран. Он так решил, потому что был мусульманином и хотел сначала познать свою религию. Кроме того, Коран являлся последним Священным Писанием на Земле, посланным Богом всему человечеству.
Размышляя целыми днями над тем, что он читал, Мурад стал чувствовать какое-то облегчение и спокойствие на душе, хотя не все ответы были ещё найдены.
После религиозных книг он взялся изучать научные книги о жизни и смерти на Земле, и спустя несколько месяцев сделал для себя определённые выводы.
Мурад к тому времени уже сталкивался с тем, как некоторые религиозные люди, даже среди тех, кто побывали в Мекке, не соблюдали законы религии и занимались подлыми делами. Одни из них пили коньяк из заварных чайников, другие – водку из бутылок от минеральной воды. Третьи курили травку и зарабатывали сутенёрством, торговлей оружием и даже наркотиками.
Прочитав немало книг, он убедился в том, что правила, установленные религией, нарушают люди всех вероисповеданий. Среди высокопоставленных служителей христианской религии находятся люди, которые замешаны в коррупции, получении взяток, гомосексуализме и совращении малолетних. Но, при этом, все они живут в роскошных домах и разъезжают на дорогих автомобилях.
Последней каплей того, что вызвало в нём отвращение ко всей этой грязи и лицемерию среди религиозных людей, которые своими поступками унижали и предавали веру в Бога, послужил его разговор с моллой.
Это был тот самый молла, который принимал участие на похоронах его родителей и торговался с ним насчёт оплаты.
Мурад встретил его в мечети, когда тот с пеной у рта всем внушал, что люди должны быть терпимы, помогать друг другу и довольствоваться тем, что у них есть. Что добро надо делать для того, чтобы попасть в рай, а зло нельзя делать, боясь попасть в ад.
На что Мурад задал ему всего лишь один вопрос:
– Прошу прощения. Если бы не было рая и ада, то тогда не надо было бы делать добро, и можно было бы делать зло?
Видя, что молла молчит, Мурад сам ответил за него:
– Независимо от того, есть рай и ад или их нет, люди всегда должны любить друг друга, помогать и прощать друг другу!
В тот же день он в своём дневнике написал следующее:
Ты не думай о том – что тебя после ждёт,
Как ты жизнь проведёшь – так она и пройдёт.
Раздавай всем добро – проживёшь как в раю,
Будешь делать лишь зло – жизнь пройдёт как в аду…
97
…После того, как Мурад в последние месяцы всё своё время посвятил чтению книг и познанию того, что хотел, он вернулся к мирской суете.
Августовским вечером, слушая по телевизору новости об очередном захвате Арменией ещё одного района Азербайджана, ему в голову вдруг пришла мысль, поехать на войну. Но, вспомнив, как вернувшиеся оттуда очевидцы рассказывали ему, что это война является чьей-то политической игрой и что ради жажды власти сдаются и продаются земли, он не захотел в этом участвовать. Кроме того, он не смог представить себе, что должен будет убивать и причинять физическую боль, а самое главное – он в этот момент подумал об Орхане.
В тот период все говорили о демократии, но, несмотря на это, делали всё, что им вздумается. Все подались в большой и малый бизнес. По неизвестным причинам кто-то в один день становился миллионером, кто-то – нищим, а кого-то вообще убивали в своей машине или у себя в подъезде со своим телохранителем или со своей женой.
Убийц естественно не находили так же, как и не нашли убийцу отца Мурада, несмотря на все его усилия и обещанные вознаграждения. Новая власть после долгого застоя не была готова к такому. Она была бессильна и уже ничего не могла контролировать.
В сентябре месяце Мурад, проезжая мимо своей школы, обратил внимание на то, как школьники на перемене перебегают дорогу и бегут в магазин, чтобы что-нибудь купить.
Размышляя над тем, куда вложить свои деньги, Мурад вспомнил, как его сосед Фуад, у которого возле школы стоял каменный гараж на две машины, жаловался ему на то, что хочет заработать, но не знает, как.
Вечером, пригласив Фуада в ресторан, Мурад предложил ему переделать его гараж в коммерческий магазин, потому что их в городе пока было очень мало, на что Фуад без промедления и с радостью согласился.
Всю работу Мурад взял на себя, а за то, что гараж был Фуада, он пообещал ему ровно половину от всей прибыли. В принципе за аренду гаража, он решил отдать Фуаду пятьдесят процентов своего заработка, и это было щедрое предложение.
Он сразу же зарегистрировал фирму “Орхан” и нанял по объявлению бухгалтера с большим опытом. Затем, сделав шикарный ремонт, превратил гараж в магазин. Думая, какое дать ему название, чтобы оно было связано со школой, Мурад решил назвать его “Три пятёрки”.
С помощью Эльхана и своих знакомых спекулянтов он постепенно заполнил весь магазин различными продуктами и модными вещами. Из-за чего его покупателями стали не только школьники, но и учителя, родители, соседи и их знакомые.
Таким образом, у него появилась своя постоянная клиентура, которая состояла из богатых людей, их жён, детей и даже любовниц. Мурад, как только получал новый товар, сразу же звонил ко всем своим клиентам. Некоторые мужчины из числа клиентов утром приезжали со своими женами, а вечером привозили своих любовниц, или наоборот.
Многие из богатых покупателей предлагали Мураду оставить этот магазин и вместе с ними в их большом помещении открыть настоящий универмаг, на что он, считая, что это нечестно по отношению к Фуаду, всегда всем говорил:
– “Я многое не могу купить, но это не значит, что надо из-за этого себя продать!”
Фуад не разбирался в торговле и поэтому ничего не делал, но за деньгами приходил исправно всегда. Продавщицей в магазине работала соседка Мурада, а сам он весь день разъезжал в поисках нового товара. По вечерам, когда она уходила домой, он оставался в магазине один и торговал.
Мурад очень любил “Три пятёрки”, ведь это было его творение. Он из ничего сделал что-то. Весь магазин был обклеен большими плакатами и красивыми наклейками, которые прислала ему Тома. В течение всего дня в зале звучала музыка, которая нравилась всем посетителям.
В задней части гаража во время ремонта Мурад сделал себе уютный кабинет, маленькую кухню и построил туалет с душевой. Для кабинета он купил небольшой письменный стол, удобное кресло, уютный диван, маленький телевизор и провёл телефон. У Мурада никого не было, кто бы его ждал, поэтому он никуда не торопился и большую часть времени проводил здесь.
Каму он не видел с тех пор, как похоронил своих родителей. Из-за смены власти её мужа сняли с работы, и они переехали в Москву. Она звонила ему иногда, но это не удовлетворяло его желание иметь рядом женщину.
Мурад больше не думал о любви и влюблённости. Он не хотел никого терять, поэтому не хотел к кому-то привязываться. Но он, как мужчина, продолжал желать женщину, что послужило их появлению в его жизни в ещё большом количестве. После открытия магазина он каждый день знакомился с новыми людьми, и многие из них были женщины.
Мурад спал со всеми подряд, кто ему нравился, когда чувствовал, что это желание взаимно. Он это делал в магазине, в машине, на природе, у себя или у них дома. Иногда в течение дня был с двумя, а порой и с тремя разными женщинами.
Благодаря этому, Мурад многое знал о женщинах, потому что каждая из них о чём-то с ним делилась. Он уже хорошо разбирался в том, что та или иная женщина хочет, что она любит, что ей нравится и как ей нравится.
Они рассказывали ему, и он сам тоже убеждался в том, на что женщины только не идут ради достижения своей цели. Как они обманывают и изменяют своим мужьям и любовникам. За это время он на себе уже испытал, что такое прятаться в шкафу, под кроватью или прыгать с балкона.
Но Мураду было всё равно, зачем они спали с ним. Кому-то он нравился, кто-то влюблялся в него, а кто-то его любил. У кого-то из них были свои планы, а кто-то возлагал на него свои надежды, не понимая, что надежда каждого человека – это проблема самого человека.
Мурад даже не утруждал себя ухаживаниями для того, чтобы переспать с ними. Почти со всеми из них он был близок один или два раза, после чего терял к ним интерес. Он всегда помнил слова Наиры:
– “Если хочешь, чтобы с тобой остались – сделай их жизнь невыносимой без тебя! Если хочешь, чтобы от тебя ушли – сделай их жизнь невыносимой с тобой! ”
Мурад, ведя себя так, считал, что эти женщины не должны на него обижаться. Ведь он никому из них ничего не обещал и насильно ничего не делал, не считая пару случаев, когда он был сильно пьян, а женщины сами вечером пришли к нему в магазин и остались с ним до утра.
Он не понимал тогда, что тем самым у многих вызывал ярость и ненависть по отношению к себе…
98
…Ближе к Новому году Мурад уже не мог оставаться дома один. Он просыпался в шесть утра, брился, купался и приезжал в магазин, чтобы открыть его до начала занятий в школе. А когда после шумных школьников, бойкой торговли и приключений с женщинами он ночью возвращался к себе домой, от пустоты, темноты и холода все стены в квартире давили на него.
Поэтому однажды, придя на базар, чтобы купить рыбкам корм, Мурад обратил внимание на ряд, где продавали щенят и собак. Пройдясь два раза по ряду, он остановился перед мальчиком, который продавал двухмесячных карликовых пуделей чёрного цвета.
Выбрав самого маленького и тихого, Мурад купил его и привёз к себе домой. Всю дорогу, пока он вёл машину, щенок тихо лежал у него на коленях, и Мурад ощущал его тепло и чувствовал стук его сердца.
Мурад настолько был счастлив, что посчитал этот день везучим для них обоих, в связи с чем, и решил назвать своего щенка Лаки, что в переводе с английского означало – “Везучий”.
С того дня он приобрёл для себя стимул жизни. В лице Лаки у него появилась взаимная любовь, и они всё своё время проводили вместе.
Мурад забирал его на работу, и Лаки весь день сидел у него в кабинете на диване. Когда Мурад вставал, Лаки тут же спрыгивал с дивана и шёл за ним. А ночью когда Мурад ложился спать, Лаки залезал к нему под одеяло и засыпал рядом с ним.
Несмотря на то, что Мурад был очень аккуратным и чистоплотным, он очень редко ругал Лаки за то, что тот всё время пачкал дома, от чего паркет в некоторых местах даже приподнялся.
Мурад очень любил его и поэтому всё ему позволял и всегда прощал.
Когда он кричал, Лаки убегал под стол и смотрел на него оттуда. Когда Мурад успокаивался, Лаки вылезал из укрытия и норовил лизнуть его в лицо, от чего Мурад тут же таял.
Кроме того, Мурад перестал пить и курить, потому что Лаки, как и все собаки, чувствовал всё, и ему это не нравилось. В знак благодарности за то, что Мурад сейчас был не одинок, Тома прислала Лаки всё необходимое и очень красивое: ошейники, поводки, миски и резиновые игрушки.
Таким образом, у Мурада в данный момент была интересная работа и настоящий друг, от чего он весь день был занят, и у него не оставалось времени думать или мечтать о чём-то.
В один из таких дней, смотря на Лаки, он вспомнил, как однажды Таир сказал ему:
– “Если хочешь иметь друга – заведи собаку, если хочешь иметь собаку – женись!”
На что он тогда ответил:
– “Я желаю всем такую счастливую семью, чтобы у них не возникало желание, завести собаку! Я желаю им настолько интересную работу, чтобы у них не было времени, часто ходить на кладбище к своим близким!”
Но сейчас он даже не догадывался, что и это счастье у него долго не продлиться…
99
…Во время летних каникул Фуад объявил, что закрывает магазин, потому что ему нужен гараж. Мурад тогда попросил у него свои деньги за все расходы, но Фуад, не разбираясь в законах торговли, ответил ему:
– Ты знаешь, Мурад, я всё посчитал. Ты уже взял, что вложил, поэтому я тебе ничего не должен.
На что Мурад, не желая спорить из-за денег, сказал:
– Если ты так считаешь, пусть так и будет. Но придёт время, и ты поймёшь, что был неправ. Я целый год с утра до вечера работал и взял только то, что вложил. А ты, ничего не делая, заработал столько денег, да и ещё приобрёл готовый раскрученный магазин.
После этих слов Мурад ушёл, забрав с собой весь непроданный товар, чтобы вернуть его поставщикам. Вскоре он узнал, что Фуад не закрыл магазин, а отдал его своему двоюродному брату, который был вообще далёк от торговли, пообещав ему всего тридцать процентов.
Фуад думал, что работа, которая налажена Мурадом, будет идти сама, поэтому семьдесят процентов оставил себе. Он не понимал, что ни одна работа не приносит прибыль, если в неё не вкладывать душу. Он считал, что незаменимых людей нет, но не знал, что есть люди, кем никогда никого заменять нельзя.
Никто тогда не знал, что в ближайшем будущем “Три пятёрки”, один из крутых и модных магазинов в городе, превратится в обычный магазин, затем в склад, а потом и вовсе закроется, и Фуад снова придёт к Мураду.
Но это будет потом, а сейчас, после того, как Мурад оставил магазин, он через несколько дней узнал, что опять заразился венерической болезнью. Но, от кого именно, он не знал, ведь он не помнил даже имён некоторых женщин, с которыми переспал всего один раз.
После чего он поклялся, никогда больше не спать с двумя или несколькими женщинами в один и тот же период. Но очередная цепочка неприятностей Мурада закончилась не этим…
100
…В ноябре месяце, в один из тех дней, когда шёл снег, Мурад вечером вышел с Лаки погулять. Никто из них не заметил, как из-за поворота выехала на бешеной скорости машина. Мурад успел отпрыгнуть, а Лаки от удара отбросило на несколько метров в сторону. Он ударился об столб и, упав, остался лежать на тротуаре.
Мурад не помнил, как схватил его, остановил мимо проезжающую машину и приехал в зоопарк. Всю дорогу он плакал, а Лаки, тихо поскуливая, неподвижно лежал у Мурада на руках и, истекая кровью, смотрел прямо ему в глаза.
Когда Мурад вбежал с ним в комнату ветеринара, на их счастье тот был ещё там. Осмотрев Лаки, он покачал головой и сказал, что шансов нет никаких, и предложил, усыпить щенка.
У Мурада всё это время по щекам текли слёзы, а после этих слов он вовсе не смог сдержать себя. Лаки почувствовав, что Мурад плачет из-за него, потянулся к нему, желая его лизнуть. Но он не смог приподняться и стал жалобно скулить. Было непонятно, из-за чего он скулит, от боли, от желания жить или желания умереть.
Мурад, трезво понимая ситуацию и не желая, чтобы Лаки терпел эти адские мучения, сквозь слёзы, в знак согласия кивнул ветеринару головой. Во время укола Лаки только один раз пискнул, после чего закрыл глаза и уснул вечным сном.
Мурад дрожащими руками похоронил своего любимца здесь же, в зоопарке и пешком через весь город медленно пошёл домой.
Шёл снег, было очень холодно, но Мурад ничего не чувствовал. Всю дорогу он думал о том, что люди считают себя лучше животных, хотя животные никогда не предают.
Придя домой, он, плача и собирая разбросанные по всем комнатам игрушки Лаки, дал себе слово, что никогда больше не возьмёт собаку, по крайней мере, в Баку, где пока нет специально отведённых мест для выгуливания собак, клиник для животных и кладбищ для них.
Держа в руках игрушки, Мурад лёг с ними лицом на пол и, рыдая, стал звать:
– Лаки!!! Лакиии!!!...
101
…После того, как Мурад остался без Лаки, он два месяца приходил в себя. А семнадцатого января он впервые в жизни провёл свой день рождения в полном одиночестве. У него в Баку больше никого не осталось из родных, близких и друзей. Телефонных звонков было всего два и то междугородних. Первой позвонила Тома, а второй была Кама.
В тот вечер, взяв с бара бутылку водки, Мурад сел на кухне и в течение часа опустошил её, закусывая одним лимоном. Всю ночь он потом рвал, а утром обратил внимание на то, что правая рука слегка трясёт и побаливает.
Через день Мурад пошёл к врачу. Тот, взглянув на руку и не сделав ни одного анализа, поставил банальный диагноз – невроз. Прописал множество лекарств и категорически запретил пить и курить. Мурад после болезни Бахар не очень-то доверял врачам и поэтому не стал этого делать, не думая о последствиях.
Ближе к лету он, поставив в известность Тому, продал квартиру родителей и свою дачу, потому что уже третий год не мог переступить их порог. Деньги за квартиру он послал Томе, чтобы она купила собственный дом. А на дачные деньги, добавив немного из своих, Мурад купил пятикомнатную квартиру без ремонта в центре города, возле кинотеатра “Азербайджан”. Вскоре он сдал её иностранной юридической компании, подписав с ними контракт на пять лет. Это был новый вид бизнеса в Баку, и условия были выгодные. Компания брала на себя все расходы по капитальному ремонту квартиры.
В то время Президентом страны был уже Гейдар Алиев. Новая власть гарантировала стабильность и в доказательство, в мае месяце были прекращены боевые действия в зоне карабахского армяно-азербайджанского конфликта. А в сентябре предполагалось подписание в Баку “Контракта века”, что и явилось причиной наплыва в страну иностранных компаний и инвестиций.
В то время в городе, как грибы, стали появляться банки, многие из которых работали по принципу пирамиды. Мурад, будучи грамотным человеком, знал, что такие банки долго не продержатся, и всех вкладчиков ждёт крах. Но он, рискнув, воспользовался и этой ситуацией.
Мурад все свои оставшиеся деньги вложил в несколько самых крупных банков под большой процент с расчётом, что вскоре заберёт их оттуда. Он примерно рассчитал, что эти банки протянут около года, и поэтому собирался забрать свои деньги вместе с процентами спустя восемь или десять месяцев, в зависимости от обстановки.
Таким образом, Мурад снова имел два источника дохода и много свободного времени. У него был уже новый распорядок дня. Он каждый день по утрам два часа гулял на бульваре, а по вечерам на машине выезжал в город и, делая круги, слушал свою любимую музыку.
Находясь дома, он читал книги или смотрел новые видеофильмы. Когда ему попадались фильмы про любовь, Мурад искренне радовался чужому счастью, после чего много размышлял и что-то писал в своём дневнике…
102
…В начале сентября, возвращаясь утром с бульвара и проезжая по одной из центральных улиц города, Мурад увидел девушку, которая стояла на углу и кого-то ждала. В ту же секунду его будто кипятком ошпарило. Она была копией его Бахар. Рост, фигура, цвет волос, причёска, глаза и губы незнакомки заставили Мурада остановить машину.
Он сидел как вкопанный и жадными глазами смотрел на неё, чувствуя, что сердце его вот-вот вырвется из груди. Мурад впервые в жизни влюбился с первого взгляда, но выйти из машины и подойти к ней почему-то не решился.
Когда она села в такси, он поехал за ней. Узнав, где она работает, он на следующий день утром приехал на то же самое место, где вчера впервые увидел её.
Через несколько дней, воспользовавшись поводом, он познакомился с ребятами с её работы, а вскоре, благодаря им, и с ней. Её звали Наргиз, она была младше него на четыре года и ещё не была замужем.
Мурад впервые после Бахар почувствовал сейчас, что летает от счастья. Он продолжал любить свою Бахар и никогда не забывал её, потому что она была его первой, детской и чистой любовью. Но в Наргиз он влюбился в зрелом возрасте и полюбил её настоящей безумной любовью.
Мурад с удовольствием стал всё своё время посвящать Наргиз. Каждое утро он отвозил её на работу, а потом привозил домой. По вечерам, когда у неё появлялась возможность, Мурад ездил с ней на море, где они часами сидели в машине и слушали музыку. По ночам они всегда разговаривали по телефону, нередко до утра, а иногда засыпали, держа трубку в руках и не дав отбой.
Мурад часто покупал ей цветы, а на обед привозил сдобные булочки и горячий кофе в термосе. Наргиз выходила во время перерыва и садилась к нему в машину, где он начинал её кормить прямо с рук.
Он очень нежно и бережно относился к Наргиз, считая, что она в своей жизни ещё ничего не видела. Тома по его просьбе периодически посылала модные вещи для неё, которые Наргиз с удовольствием принимала.
Спустя месяц, когда они сидели в машине на берегу моря, Мурад впервые поцеловал её. Но она почему-то заплакала, а он тогда не понял из-за чего. Шесть месяцев Наргиз кроме его поцелуев ничего себе не позволяла, а Мурад ни на чём не настаивал.
Только в марте месяце, когда она впервые пришла к нему домой, произошло то, о чём Мурад мечтал. Поняв, что он не первый мужчина в жизни Наргиз, и она женщина с опытом, Мурад остался в недоумение, почему она так долго не допускала близких отношений между ними.
Но, несмотря на это, они с того дня стали заниматься любовью почти каждый день. Мурад никогда не спрашивал у Наргиз про её прошлое. Он был настолько сильно в неё влюблён и безумно любил её, что его в данный момент ничего больше не интересовало.
Он считал, что всё, что было в жизни Наргиз до него, его ни в коем случае не касается…
103
…К концу лета Мурад, желая навсегда остаться рядом с Наргиз и иметь от неё ребёнка, предложил ей пожениться, на что она сразу же согласилась, но без той радости, которую ожидал Мурад.
Он, хотя и чувствовал, что она странно себя ведёт, всё равно не хотел придавать этому значение. Наргиз была единственной женщиной после Бахар, рядом с которой Мурад был счастлив. Он, сам не замечая этого, относился к ней лучше, чем к Наире, Ираде и Каме. Мурад не только не изменял, но и не желал изменять ей. Он боготворил и обожал Наргиз до безумия. Его безумные чувства к ней сделали его глупым и слепым, но, к счастью – не глухим.
Однажды, рано утром ему позвонила Кама и сказала, что всё знает про Наргиз и что та обманывает его. Мурад тогда не поверил Каме, решив, что она так говорит из-за ревности. Он, весь день думая над её словами, вечером даже написал кое-что:
Ты хочешь быть мне всем – чтоб ты была одна,
Единственной той самой, о ком мечтаю я.
Но ты так далеко, живёшь, спишь не одна,
Себя ты делишь, но не хочешь, чтоб делился я.
Ты влюблена, я знаю, ты любишь лишь меня,
Но твой каприз тут не уместен – думаю так я.
Твои возможности в год раз лишь тянут на сюрприз,
Не порть, что есть, а наслаждайся – это мой девиз.
На следующий день Кама снова позвонила и стала настойчиво просить его, поговорить с Махиром, если он не верит ей. Махир был близким другом семьи Бахар и уважаемым человеком в высших кругах общества. Он был старше Мурада на пятнадцать лет. Мурад тоже уважал его и после разговора с Камой поехал к Махиру домой.
Махир, открыв ему дверь, обрадовался и пригласил его войти. Но Мурад, увидев, что дома кто-то есть, вежливо отказался и попросил его спуститься с ним вниз. Когда они сели в его машину, Мурад спросил:
– Ты знаешь девушку по имени Наргиз?
– Да, знаю. Я слышал, что ты хочешь жениться на ней. Это правда?
– Да, – подтвердил Мурад.
– Ты любишь её?
– Да. А что? – удивлённо спросил Мурад.
– Если любишь, тогда женись.
– Она меня тоже любит, – ничего не понимая, сказал Мурад.
– Она сама тебе это сказала? – поинтересовался Махир.
Тут Мурад вспомнил, что Наргиз никогда не говорила ему, что она его любит, ни разу не назвала его по имени и не поцеловала его сама. Он посмотрел на Махира и спросил:
– А почему ты спрашиваешь? Откуда ты её знаешь?
– Я её знаю давно. Наргиз неплохая девушка, просто, у неё жизнь с самого начала не сложилась. Она встречалась с одним нашим другом, он тоже хороший парень, как ты. Но он женат и никогда не собирался бросать свою семью, а Наргиз пора уже устраивать свою жизнь, – объяснил Махир.
– Меня не волнует, что было до меня, – с умным видом сказал Мурад.
– А сколько времени ты с ней?
– Уже год, – гордо ответил он.
– Это было не до тебя. Они всё это время встречались и даже вчера были вместе.
Мураду сейчас будто нож всадили в сердце. Он удивлённо посмотрел на Махира, но, заметив свою правую руку, которая стала сильно трястись, ничего не сказал. Ему хотелось нагрубить Махиру, но, зная о его незапятнанной репутации, он вынужден был поверить его словам.
– Но если ты на ней женишься, он прекратит с ней всякие отношения. Узнав о тебе, между ними уже вчера был неприятный разговор из-за того, что она одновременно встречалась с ним и с тобой, – добавил Махир.
Мурад, слушая его, думал о своём. Такого одолжения и унижения он не слышал и не видел никогда. Он вспомнил, как вчера Наргиз отказалась с ним встретиться, сказав, что у неё сильно болит живот. Он, беспокоясь, весь вечер и всю ночь ей звонил, но у неё так никто и не поднял трубку, хотя она жила дома с родителями. А когда утром он отвозил её на работу, она сказала, что у них вчера телефон не работал.
Мурад только сейчас догадался, что Наргиз просто отключила телефон, чтобы встретиться со своим любовником. Он также вспомнил, как она всё время пряталась, сидя у него в машине, никуда с ним не ходила и не гуляла пешком. Иногда говорила, что идёт в одно место, а потом оказывалось, что она была совсем в другом.
Например, она говорила, что идёт в парикмахерскую, а когда он приезжал за ней, оказывалось, что её там вовсе не было. Она объясняла это тем, что в последнюю минуту вдруг решила зайти к своей подруге. Она даже обижалась на него, считая, что он за ней следит.
Поняв, что всё это тоже был обман, Мурад после Махира поехал к Наргиз на работу. Он хотел задать ей всего лишь один вопрос. Пересказав весь разговор с Махиром и, высказав своё мнение, Мурад, смотря прямо ей в глаза, резко спросил:
– Это правда?
В глубине своей души он желал услышать от неё: – “Нет!” Но в ответ он увидел, как Наргиз опустила глаза и промолчала…
104
…Решив, что Наргиз его никогда не любила, а просто хотела выйти за него замуж, Мурад не хотел больше думать об этом. Он вообще решил больше никогда не жениться.
К тому времени некоторые банки уже закрылись, а хозяева их сбежали. Поэтому он снял все свои деньги со всех счетов и наутро, купив билет, улетел в Дубай.
Хотя Мурад пока не мог забыть Наргиз, он чувствовал, будто что-то тяжёлое спало с его плеч. Наргиз была единственной женщиной в его жизни, в кого он влюбился с первого взгляда и с кем хотел создать новую семью, но вместе с тем она оказалась первой женщиной, которая причинила ему ужасную боль и вечные страдания.
Чтобы как-то поднять настроение и приукрасить свою жизнь, Мурад, прилетев в Дубай, в первый же день купил себе новый джип чёрного цвета. Погуляв там неделю и купив множество других дорогих вещей, Мурад на джипе через весь Иран приехал к себе домой.
На следующий день после приезда, получив номера для машины, он, вернувшись во двор, тут же продал свою шестёрку соседу по этажу, который давно просил его об этом. Когда он с деньгами в руках вошёл в свою квартиру, зазвенел телефон. Мурад снял трубку и услышал отбойные гудки. А через полчаса, когда постучали в дверь, он в глазок увидел обеспокоенную Наргиз.
– Можно? – спросила она, когда он открыл ей дверь.
– Проходи, – изменившись в лице, ответил Мурад.
Наргиз прошла и, сев на диван, попросила у него сигарету. Мурад удивлённо посмотрел на неё и, вытащив из бара неоткрытую пачку сигарет, протянул ей вместе с зажигалкой. Он не знал до сих пор, что она к тому же ещё и курит.
Наргиз, закурив сигарету, посмотрела на Мурада и тихо сказала:
– Хорошо выглядишь.
– Спасибо, ты тоже, – ответил Мурад.
Просидев некоторое время и выкурив подряд несколько сигарет, Наргиз, не поднимая глаз, обратилась к нему:
– Я звонила и приезжала к тебе, но тебя не было дома.
– Что-то случилось? – спокойно спросил Мурад, хотя внутри у него всё переворачивалось.
– Я хотела с тобой поговорить.
– Я не хочу с тобой разговаривать, – отрезал Мурад, чувствуя, что хочет сейчас её обнять, поцеловать и заняться с ней любовью.
– Почему? – спросила Наргиз, вытаскивая из пачки очередную сигарету.
– Ты знаешь, как я тебя любил и хотел жениться на тебе. Я и сейчас тебя сильно люблю, и наверно буду любить всю жизнь, но жить с тобой я уже не смогу. Ты всё это время меня обманывала, и я тебе больше не верю. Если после этого на самом деле не будет работать телефон, я буду думать, что ты в этот момент с ним. Если ты на самом деле пойдёшь к подруге, я буду думать, что ты пошла к нему. А я так жить не хочу, да и ты сама так жить не захочешь, – ответил Мурад.
– Если бы мы поженились, то никого бы не было, – тихо сказала Наргиз, а у самой в этот момент глаза наполнились слезами.
Мурад, заметив слёзы и тут же вспомнив, как она заплакала, когда он впервые поцеловал её, окончательно решил для себя, что она всегда любила и всё ещё любит того человека. Пожалев её, он протянул ей платок и сказал:
– Наргиз, ты не любишь меня. Ты просто хочешь выйти замуж, а любишь ты его. Если бы ты любила меня, ты бы перестала с ним общаться после того, как я появился в твоей жизни или хотя бы после того, как мы стали с тобой спать. Я даже уже не знаю, те два аборта, что ты сделала, были от меня или от него.
После этих слов они просидели около часа, оба не промолвив ни единого слова. Наргиз за это время выкурила ещё несколько сигарет, после чего медленно встала и ушла, даже не попрощавшись…
105
…Мурад после ухода Наргиз даже не прослезился, хотя в будущем часто вспоминая и видя её во сне, ему хотелось плакать.
Утром он поехал в “Бакселл”, чтобы оплатить свои счета за телефонные разговоры. Это была первая компания в Азербайджане по продаже и обслуживанию мобильных телефонов.
Мурад со дня её открытия, являлся одним из первых клиентов и уже успел со всеми здесь познакомиться. Он приобрёл мобильный телефон только для того, чтобы мог в любое время позвонить Орхану и Наргиз.
Хотя в его распечатках в основном были два их номера, счета ему приходили баснословные. Но не потому, что он много разговаривал, а потому, что он часто звонил.
Когда он вошёл в отдел оплаты, то заметил, что одна из девушек читает какую-то книгу. Поинтересовавшись у неё, что это за книга, он узнал, что она ходит на компьютерные курсы. Мурад на всякий случай записал адрес, где проводят эти курсы, а через несколько дней на самом деле поехал туда. Он хотел чем-то себя отвлечь, чтобы не думать о Наргиз.
Поэтому, записавшись в следующую группу, он с первого октября стал посещать трёхмесячные курсы. Из-за того, что в группе только у него была машина, Мурад после занятий всё время кого-то подвозил и тем самым вскоре познакомился со многими из группы. И это были в основном представители женского пола. Мужская половина группы, видя его дорогую машину, дорогой телефон и всё остальное, не очень-то возлюбила его.
Мурад в свою очередь обратил внимание только на одну девушку, которая была внешностью чем-то похожа на Бахар и, как ему показалось, была неравнодушна к нему. Звали её Нигяр, а работала она медсестрой в больнице.
Нигяр была старше Мурада на полтора года, а год назад потеряла своего мужа и с тех пор жила одна со своими двумя детьми. Саиду было четырнадцать лет, а Суаде только исполнилось четыре года. В материальном плане Нигяр ни в чём не нуждалась, потому что ей помогали её богатые родители и родители покойного мужа.
Через три месяца, за пару дней до окончания курсов, Мурад, подвозя Нигяр домой, попросил у неё переписать конспекты. Он из-за боли в правой руке, не мог быстро писать и поэтому не успевал всё записывать. Нигяр, протянув ему свою тетрадку, оглянулась и впервые поцеловала его, после чего быстро вышла из машины и ушла. Мурад, слегка покраснев, ничего не понял. Он тогда ещё не знал, что Нигяр поспорила со своей подругой, что поближе познакомится с ним.
С того дня они начали перезваниваться, но разговаривали только на общие темы. Вскоре они привыкли друг к другу, и Нигяр забыла о своём споре.
На Новый год она пригласила Мурада к себе домой и познакомила его со своими детьми. Мурад, решив, что она полюбила его по-настоящему, поверил в это. В душе скучая по семейной жизни и умирая за маленьких детей, ему захотелось использовать этот шанс для того, чтобы приукрасить своё и Нигяр одиночество. В знак благодарности и искренности своих чувств он полюбил её вместе с детьми как свою родную семью. Он с удовольствием стал приходить к ним, и всё своё время проводил с ними вместе.
В такие минуты Мурад всегда вспоминал слова своей мамы:
– “Когда по-настоящему любишь человека, начинаешь любить всё, что любит он, а особенно – его детей!”
Он на самом деле всё делал для Нигяр и её детей, и относился к ним как к своей семье. Он ни в чём не отказывал Саиду, думая всё время об Орхане и представляя его перед собой, ведь мальчики были ровесниками. Но больше всех он обожал Суаду, потому что она была маленькой и очень сладкой. Кроме того, она была в таком же возрасте, в каком был Орхан, когда Мурад его видел последний раз.
В начале лета одна из подруг Нигяр сказала Мураду, что у Наргиз вчера была свадьба, и она вышла замуж за парня, который был младше неё на несколько лет. Мурад, вспомнив свои отношения с Наргиз, расстроился, потому что сам когда-то хотел жениться на ней. Кроме того, он всё время чувствовал, что никогда и никого не сможет полюбить так, как её и поэтому скучал, но не по ней, а по этим отношениям.
Вместе с тем, услышав эту новость, он обрадовался тому, что не стал её мужем. Он навсегда запомнил, что Наргиз любит другого мужчину. Поэтому подруге Нигяр он сказал, что от души желает Наргиз счастья, и это была чистая правда.
После этого, решив, что не стоит больше переживать за Наргиз и что она – это уже его прошлое, Мурад переключился на своё настоящее. Он всё лето провёл с Нигяр и её детьми на пляже. А, начиная с осени, в те дни, когда шли дожди, он иногда стал оставаться у них на ночь.
С декабря месяца Мурад уже каждый день оставался у них дома и тем самым стал жить с Нигяр в гражданском браке. Все они вначале были очень счастливы, но со временем его стали мучить две вещи.
Мурад, живя рядом с ними, вскоре стал замечать, что Саид покуривает травку. Кроме того, он всё чаще стал сталкиваться с тем, что они с Нигяр не понимают друг друга, что во многом они очень разные, у них разные ценности, понятия и даже вкусы. Но он решил пока не делать скоропостижных выводов, потому что уже устал от резких и частых перемен в своей жизни…
106
…Семнадцатого января, рано утром на мобильный телефон Мурада позвонил Орхан и поздравил его с днём рождения.
– Папа, привет! – радуясь, воскликнул он. – Поздравляю тебя с днём рождения! Желаю тебе крепкого здоровья, много денег и чтобы ты поскорее приехал сюда! Мы через месяц уже подаём на гражданство и, как получим, сразу же начнём оформлять документы на тебя! Ты там не скучай, скоро увидимся! Целую тебя, папа! Пока! Передаю трубку тёте Томе!
– Спасибо, бала, – обрадовался Мурад, представив перед собой последние фотографии Орхана, и слегка прослезился. Он всегда так реагировал на звонки своего сына. Каждый звонок Орхана был самым дорогим подарком для Мурада.
Тома после всех поздравлений сказала ему:
– Мурад, Орхан тебя уже обрадовал насчёт твоих документов? Как быстро время летит, даже не верится. Ничего, гагаш, мало уже осталось, потерпи немного. Мы с Рахманом решили, как получим гражданство, сразу же переедем жить в Калифорнию. Мы несколько раз уже были там с детьми, и им тоже понравилось, особенно – Сан-Франциско. Там много наших бакинцев, а погода просто прелесть, круглый год весна. Мы хотим купить себе собственный дом и чтобы дети все уже там поступили в колледж. Так что ты, Аллах гойса, как получишь документы, приедешь туда. Я уверена, тебе тоже там понравится.
– Хорошо, Тома, – ответил Мурад. – Когда переедете, я вышлю тебе деньги. Я хочу, чтобы наши дети учились в самых лучших колледжах, а ты для меня купила дом рядом с вами.
После Томы Мурада поздравил Рахман, потом Заур с Севой, а позже позвонила Кама.
Днём Нигяр выкинула очередной свой номер. Она подарила Мураду сорочку, но, когда увидела, что она ему мала, обратно забрала, сказав, что завтра поменяет. Но в будущем так и не поменяла. Мурад удивился ей тогда, но ничего не сказал, а в будущем, вспоминая этот случай, всегда улыбался.
Это было ничто по сравнению с тем, как вела себя Нигяр. Она, утверждая, что любит его, не позволяла ему часто заниматься с ней любовью, целовать её губы и все остальные части тела. Она объясняла это тем, что в любви это не самое главное и что ей щекотно, когда её целуют.
Его ласки она называла страстью, любовь же для неё заключалась в ласковых словах. Тем самым ей нравились пустые комплименты и те, кто ей их говорил. Хотя сама она никогда их не произносила, даже по отношению к своим детям.
Мурад же, имея большой опыт в таких делах, считал это глупостью и кокетством, из-за чего у них всегда возникали споры, переходящие в скандалы. После каждого такого скандала он хотел уйти от неё, но его всё время что-то останавливало.
Мурад всегда в первую очередь думал о её детях, чтобы им не было плохо. Он очень сильно привязался к Суаде, а она к нему. Кроме того, он, смотря на Саида и вспоминая Ираду, очень сильно переживал за его будущее.
Мурад несколько раз говорил Нигяр о своих опасениях насчёт Саида, видя, как его балуют оба деда. Но она никак не реагировала на его слова. А один раз даже нагрубила ему, сказав, что он завидует ей, потому что её дети рядом с ней, а его сын нет.
После этого Мурад перестал вмешиваться во что-либо в её жизни и требовать от неё что-то. Но он продолжал присматривать за Саидом и всё своё внимание уделять Суаде, от чего малышка была счастлива. Он тем самым навёрстывал то, что упустил с Орханом из-за его отъезда в Америку, за что и был благодарен Нигяр.
Мурад не хотел заводить новую женщину, потому что был уверен, что скоро уедет отсюда навсегда, и с нетерпением ждал этого момента. Он решил, что после получения документов на выезд, он продаст машину, а квартиру свою сдаст вместе с гаражом. Таким образом, он собирался жить в своём новом доме в Сан-Франциско, а свои две квартиры в Баку пока сдавать. Он считал, что нельзя продавать то, что приносит деньги.
А пока, скучая по взаимным чувствам, Мурад ездил на кладбище к Бахар, скучая по взаимопониманию, вспоминал Наиру, скучая по весёлым дням, вспоминал Ираду. Скучая по состоянию влюблённости, думал о Наргиз, скучая по взаимной страсти, думал о Каме. Желая женщину, спал с Нигяр. Но, несмотря на это, она не дала ему спокойно дождаться того дня, когда он получит документы…
107
…Восьмого марта Мурад сказал Нигяр, что с утра поедет на кладбище, потому что сегодня десять лет, как умерла Бахар, а после останется у себя дома, потому что хочет побыть один.
Мурад в прошлом году сделал то же самое, поэтому сейчас Нигяр ему не возразила.
После кладбища, вспомнив, что он забыл взять ключи от своей квартиры, Мурад вернулся за ними к Нигяр домой.
Она не сразу открыла ему дверь, а когда открыла, была бледна и слегка растеряна.
– Ты надолго? – с испуганным видом спросила она.
– А что? – не обратив внимания на её вид, спросил Мурад, проходя за ключами в столовую.
– У нас дома Русик, – тихо сказала она.
Так звали её соседа Руслана, который жил внизу со своими родителями. Мурад, зная, что они живут бедно, как-то раз, из жалости пригласил его домой, посмотреть видео.
Руслан, придя к ним, высказал пару комплиментов в адрес Нигяр и при этом назвал её Нигушей. Мураду это не понравилось, и он с тех пор перестал звать его в свой дом. Поэтому сейчас, удивившись, он спросил у Нигяр:
– Русик? А где он?
– В туалете, – ответила она и опустила глаза.
– И зачем он пришёл? – спокойно спросил Мурад, хотя правая рука в данный момент стала ныть от неимоверной боли.
– Ты тогда показал ему фильм, и он сегодня зашёл досмотреть его.
– Зачем ты его впустила? – злясь, спросил Мурад, чувствуя, что рука его стала трястись.
– Мне было неудобно ему отказать, – стала объяснять Нигяр.
В это время они оба услышали, как Руслан спустил в туалете воду и вышел оттуда. Мурад быстро прошёл в коридор и, с размаху влепив ему пощёчину, стал кричать:
– Что ты здесь делаешь? Ты какое имел право придти сюда, когда меня нет дома? Отвечай, я тебя спрашиваю!
– Мурад, я сейчас тебе всё объясню, – придерживая Мурада руками, попытался что-то объяснить Руслан.
– Я сам тебе сейчас всё объясню, а потом и ей тоже! – крикнул Мурад и, вбежав в столовую, вытащил из бара свой кнопочный нож.
Нигяр, увидев нож, закричала:
– Русик, беги!
Мурад удивлённо посмотрел на неё и выбежал в коридор. Руслан уже открыл парадную дверь, но Мурад подоспел к нему и, схватив его за рукав рубашки, затащил обратно.
Руслан, пригнувшись, с жалким видом стал умолять:
– Не надо, Мурад, подожди! Я ни в чём не виноват! И она ни в чём не виновата! Дай мне объяснить!
Мурад с яростью замахнулся, держа в руке нож, как вдруг в этот момент услышал доносящийся из спальни плач ребёнка. Это плакала Суада, которая проснулась на их шум.
В ту же секунду перед глазами Мурада встал его сын Орхан. Задумавшись, Мурад медленно опустил нож и, с презрением посмотрев на Русика, с отвращением сказал:
– Не надо мне ничего объяснять. Вставай и пошёл вон отсюда…
108
...Мурад не пролил его кровь и ничего не сделал Нигяр фактически из-за её детей, но в первую очередь – из-за своего сына.
Он, услышав плач Суады, задумался о том, как воспримут всё это дети, как они будут с этим жить, и что с ними будет после этого. Он решил, что такие как Русик и Нигяр не стоят того, чтобы из-за них сесть в тюрьму, а детей сделать сиротами.
Закрыв дрожащими руками парадную дверь и бросив нож на пол, Мурад прошёл в спальню и, взяв малышку на руки, стал успокаивать её. Суада, всхлипывая, обняла его обеими руками и прижалась к нему.
Пока Мурад сидел, обнявшись с ней, Нигяр подошла и села перед ним на колени.
– Мурад, прости меня, – тихо сказала она. – Ты прав, я виновата, я не должна была впускать его в дом.
– Только в этом? – смотря ей в глаза, спросил он.
– А в чём ещё? Я больше ничего не сделала! У меня с ним ничего не было! Клянусь!
– Я помешал? Извини, не знал, – с иронией сказал Мурад.
Пока Нигяр, сидя перед ним на коленях, божилась и клялась всем на свете, утверждая, что она не изменяла ему, у Мурада в душе появилась тень сомнения.
Она клялась здоровьем своих детей, а он не знал, верить ей или своим глазам. Он хотел ей поверить, но не мог. Всё, как она себя вела с ним до сих пор, и некоторые факты говорили против неё. Видя, что он ей не верит, Нигяр тихо стала плакать, но её слёзы его не тронули.
Мурад медленно встал и, положив заснувшую Суаду на кровать, вышел из спальни. Забрав ключи от своей квартиры, а на столе оставив ключи от квартиры Нигяр, он собрал свои личные вещи и ушёл.
Нигяр всё это время ходила за ним по квартире и плакала. Она целый месяц потом звонила к нему, но он, уйдя в запой, к телефонам не подходил. А когда подошёл, то услышал голос Суады.
– Алло, дядя Мурад, ты меня уже не любишь? – спросила малышка.
– Люблю, – растерявшись, ответил Мурад.
– А почему ты к нам не приезжаешь?
– У меня дела, гызым, – не зная, что ответить ребёнку, прослезился он.
– Мама каждый день плачет. Ты скоро приедешь?
– Скоро, – соскучившись по малышке, пообещал Мурад.
Позже позвонила сама Нигяр. Когда Мурад поднял трубку, она, немного помолчав, тихо спросила:
– Как дела?
– Нормально, – ответил он.
– Суада сказала, что ты скоро приедешь. Это правда? – поинтересовалась она.
– Не знаю, – думая о малышке, ответил он.
– А что ты ешь? – зная, что Мурад не любит готовить, спросила Нигяр. – Приезжай, я как раз обед приготовила.
- Спасибо, я не голодный. Всё, пока, – ответил Мурад и дал ей в ухо отбой.
Наутро Нигяр сама приехала к нему домой. Когда Мурад открыл ей дверь, она стала просить его поехать вместе с ней в мечеть. Там, положив руку на Коран, она поклялась, что никогда ни с кем не изменяла ему.
Мурад, смотря на неё, пожалел и поверил ей тогда, не зная, что в душе так и не сможет её простить никогда…
109
…Мурад, хотя и стал снова жить с Нигяр, их отношения в любом случае изменились. Он уже не смотрел на неё так, как раньше, и не проявлял ей должного внимания, хотя всё прекрасно замечал. Они после этого случая никого уже не приглашали к себе домой и сами никуда не ходили.
Мурад старался, как можно меньше контактировать и находиться рядом с Нигяр. Они мало разговаривали и не смеялись вместе вообще. Он, сам того не замечая, полностью перестал уважать Нигяр и стал безразлично к ней относиться. При каждом удобном случае, он всё время ей грубил и часто оскорблял её. Причиной этому было то, что Мурад не мог ничего забыть.
Он каждый раз, видя её соседей или проходя мимо двери Руслана, заново всё вспоминал и представлял это перед своими глазами. В такие минуты ему казалось, что Нигяр всё-таки обманула его, а соседи, зная всё это, сейчас смеются над ним. Мурад часто видел это даже в своих снах, после чего весь день, с утра до вечера, ходил злой. Но Нигяр никак не понимала и не догадывалась.
Вскоре Мурад стал изменять ей с другими женщинами, не стараясь даже скрыть это от неё. Он стал часто пить и курить по две пачки в день, что явилось причиной обострения его болезни и новых скандалов между ними.
Мурад с Нигяр сейчас поменялись своими ролями. На этот раз своё недовольство во всём предъявляла Нигяр, считая, что она ни в чём не виновата перед ним. За что Мурад на неё злился ещё больше.
Спустя год, Нигяр сама изъявила нежелание жить с ним под одной крышей, на что Мурад молча собрал вещи и ушёл. Через три месяца она позвонила к нему, но вместе они больше не жили.
Мурад начал новую жизнь. Он жил один у себя дома, бросил курить и почти не пил. Каждый день по утрам три часа ходил на бульваре. Но, несмотря на это, его болезнь прогрессировала. С женщинами он встречался, но только нуждаясь в сексе. А всё остальное время проводил за компьютером, который недавно купил, и что-то писал.
Осенью Мурад продал свой джип и купил новый, но уже белого цвета. Весной следующего года, по истечении срока, иностранная компания продлила с ним контракт ещё на пять лет.
Мурад, заранее получив деньги, немного оставил себе, а остальные до последнего цента перечислил Томе на счёт. К тому времени Тома со своей семьёй и Орхан уже год, как получили гражданство США и подали документы на Мурада. После чего, вскоре все переехали жить в Калифорнию, в город Сан-Франциско…



Zosik_K
Рубрики:  Проза
Жизнь великих людей. (биографии любимых писателей

Метки:  

Понравилось: 1 пользователю

Святой Грешник Бахтияр Мамедов81-94

Понедельник, 22 Марта 2010 г. 03:44 + в цитатник
Таня_Ализаде все записи автора
 (450x260, 67Kb)
..81
…Мурад, представив себе, сколько вокруг него таких женщин как Наира, Кама, Ирада, Света, Ира и Инара, задумался о том, что могло бы с ними случиться, попадись на их пути вместо него какой-нибудь подлец, подонок или негодяй?
Он слышал много раз от своих родителей, как издевались над такими как Наира, потому что они жили одни, и у них некому было их защитить.
У таких как Кама вымогали деньги, шантажируя, что всё расскажут их мужьям. Такими как Ирада пользовались, обманывая, что их любят, или сажая их на наркотики. Таких как Света и Ира, передавали, продавали или проигрывали друг другу. А девочек, подобных Инаре, использовали ради удовольствия, ломая им жизнь навсегда. Только чистые отношения всегда бескорыстны.
Мураду вдруг так их всех стало жалко, что он даже подумал, лучше прожить как Бахар и умереть в двадцать пять лет, чем всю жизнь прожить подобно им. Но сейчас надо было в первую очередь помочь Инаре не наделать глупостей, и Мурад спросил у неё:
– Инара, а что ты будешь делать, когда придёт время выходить замуж?
– Зашьюсь. Как и все, – не задумываясь, ответила она.
– А вдруг ты сейчас забеременеешь от меня? Что тогда ты будешь делать? Что ты скажешь своим родителям? Ты об этом подумала? – засыпал её вопросами Мурад, надеясь, что она опомнится.
– Да, я думала об этом. Если я забеременею от тебя, то обязательно рожу. Но сначала никому ничего не скажу. А когда у меня появится живот, и делать аборт будет уже поздно, я объясню всем, что однажды вечером, когда я возвращалась от педагога домой, возле гаражей на меня напали пьяные ребята и изнасиловали. Я побоялась об этом кому-то рассказать и поэтому всё от всех скрыла, – с умным видом объяснила Инара.
Мурад, услышав такое объяснение, подумал, что она или сумасшедшая, или слишком умная, потому что он бы никогда до такого не додумался. Он понял, что сейчас нет смысла читать Инаре мораль, потому что она серьёзно и решительно настроена на то, что задумала. Она в данный момент думала только о себе, не представляя, что может произойти с ним за совращение малолетних, если об этом узнают её родственники. Поэтому Мурад решил действовать иначе и сказал ей:
– Инара, для меня большая честь, что ты меня любишь и сейчас предлагаешь мне. Но после смерти своей жены, которую я очень любил и по сегодняшний день сильно люблю, я ещё не пришёл в себя. Поэтому я не хочу ни с кем иметь какие-либо отношения, не хочу кому-то ломать жизнь. Так что, извини меня. Ты очень хорошая девочка. Ты ещё встретишь своё счастье. Вот увидишь, поверь мне.
Инара посмотрела на него и наивно спросила:
– А ты не хочешь быть моим счастьем?
– Я не могу, – делая вид, что сожалеет, ответил Мурад.
Инара, немного постояв, спросила у него, который час, затем, сказав, что её ждут дома, и она опаздывает, попрощалась и медленно ушла.
Мурад, смотря ей вслед, наконец-то спокойно вздохнул, оставшись довольным тем, что не позволил девочке совершить самую большую в жизни глупость, а себе – воспользоваться её чувствами.
Он подумал, что всё-таки иногда можно и нужно обманывать, если это делается ради доброго дела. Он культурно отказал Инаре, считая, что никогда нельзя спать с девственницей, тем более, если не собираешься жениться на ней.
У каждой девочки первым мужчиной в жизни должен быть не тот, кого любит она, а тот, кто её тоже любит и на ней женится. У каждого ребёнка должен быть отец, и желательно – рядом.
Возвращаясь домой, Мурад всю дорогу размышлял о будущем Инары. Думая о ней, он, незаметно для себя, стал вспоминать свою молодость. Он в своей жизни был первым только у своей Бахар так же, как и Бахар была первой у него. И это был вдвойне счастливый день для них обоих. Ведь это произошло у них в ту самую первую ночь, в день их свадьбы…
82
…На следующий день утром к нему позвонила Наира и попросила его зайти к ней. В те дни политическая обстановка в городе накалялась с каждым днём перед событиями кровавого двадцатого января. Наира до последнего момента не хотела никуда уезжать, надеясь на то, что всё ещё утрясётся. Но, когда этот момент настал, она решила после дня рождения Мурада поговорить с ним.
Он, забеспокоившись, приехал сразу же после её звонка, потому что Наира впервые за два года позвонила и попросила его об этом.
Когда она открыла ему дверь, он, увидев её заплаканное лицо, понял, что произошло что-то серьёзное.
– Что случилось? – спросил он у неё.
– Ничего, проходи, – держа в руке носовой платок, ответила Наира.
Мурад прошёл в столовую и сел в кресло. Наира же села за стол и обратилась к нему:
– Мурад, ты знаешь, как я тебя люблю. Ты единственный мужчина в моей жизни с кем я была по-настоящему счастлива. И я это никогда не забуду. Но я уже не могу и боюсь здесь оставаться, не столько из-за себя, как из-за Алика. Мы с тобой встречаемся уже третий год, и я за это время никогда тебя ни о чём не просила. Сейчас я хочу попросить тебя об одном одолжении, и не ради себя одной, а ради нас всех. Давай вместе уедем отсюда. Ты нигде не работаешь, и тебя здесь ничего не держит. Родителей твоих тоже заберём с собой. Сначала поедем в Москву к моим родственникам. Они помогут нам зарегистрироваться задним числом. Затем мы, как смешанный брак и беженцы из Баку, оформим все документы и уедем в Америку. В прошлом году, когда я была в Москве, я узнала, что многие, кто хотят выехать на постоянное жительство, независимо от их национальности, делают липовые документы. Будто они армяне, живущие в Азербайджане, или состоят в браке с армянами, живущими здесь. Таким образом, они, как беженцы, въезжают в любую страну. Это делают даже армяне из Армении, которые ни разу не были в Азербайджане. Эльдар с Зарой тоже собираются уехать отсюда. Что ты тут будешь делать один? Ведь ещё неизвестно, что здесь будет завтра.
После этих слов Наира села перед ним на колени и, обняв его ноги, стала плакать и просить:
– Мурадик, родной, я тебя очень люблю. Давай-да уедем. Ну что тебе стоит? Ты только скажи: – “Да”, я сама всё сделаю. И тебе не надо будет ни о чём беспокоиться.
Мурад молча сидел и, смотря в сторону, о чём-то раздумывал. Он в данный момент думал не о будущем, а о своём прошлом и настоящем. Он вспоминал не приобретения, а свои потери. Сначала смерть Бахар, затем отъезд Орхана, смерть дяди Вагифа, закрытие фабрики, инфаркт отца, вынужденное возвращение из Москвы и смерть Ирады. А теперь ещё вынужденный отъезд Наиры – единственной женщины, к которой он в последнее время очень сильно привык.
Мурад чувствовал, что теряет её навсегда. Потому что он, любя Наиру, не мог ею рисковать и здесь с собой оставить. Любя Бахар и своего сына, он не хотел на ней жениться. Любя свой город Баку, он не мог в такую минуту его покинуть. Любя свою Родину, он не хотел, как беженец, уехать из Азербайджана, даже ради того, чтобы увидеть своего единственного сына…
83
…Мурад, видя, как Наира, сидя перед ним на коленях, плачет, жалея и не желая обидеть её, сказал:
– Наира, я тоже тебя люблю. Но папа после инфаркта вряд ли сможет куда-то полететь. А я не могу, да и не хочу сейчас их одних здесь оставлять. Кроме того, зачем мне с ними лететь в Москву и подделывать документы, если скоро Тома вызовет нас всех к себе на законном основании. Так что, ты с Аликом лети, а когда устроишься, обязательно позвони мне.
После чего он поднял с пола Наиру и, вытирая ей слёзы с лица, поцеловал её. Она, хорошо зная Мурада, поняла, что просить его дальше бесполезно, из-за чего ещё сильнее расплакалась. Мурад, утешая её, решил остаться у неё до утра.
Позже, когда Наира окончательно поняла, что её здесь больше ничего не держит, она со слезами на глазах тихо стала собирать свои вещи и укладывать их в чемоданы.
Утром девятнадцатого января, буквально за несколько часов до трагических событий, Мурад отвёз её с Аликом в аэропорт.
Свою единственную квартиру Наира заранее продала своим родственником со стороны отца и, получив деньги, переоформила её на их имя. Поэтому сейчас, спокойно закрыв дверь, она отдала ключи Мураду и попросила, чтобы он передал их им.
Пока они молча ехали в аэропорт, их то и дело останавливали на всех забаррикадированных постах и проверяли паспорта и билеты. У Наиры не возникло с этим проблем, потому что у неё фамилия и отчество были азербайджанские.
Возле последнего поста, на повороте в аэропорт, им приказали сойти с машины и, оставив её здесь, дальше идти пешком. Мурад, спокойно подчинившись, взял чемоданы, и они втроём пошли в аэропорт.
Никто из них тогда не знал, что многие из тех, кто сейчас стояли на этих постах, ночью будут раздавлены танками и расстреляны солдатами, вошедшими в город.
В аэропорту Мурад купил у спекулянтов два билета на первый рейс в Москву. Когда пришло время прощаться, он попросил Наиру держать себя в руках при людях и при своём ребёнке.
После чего они поцеловались, каждый из них чувствуя в душе, что расстаются навсегда.
В последнюю минуту, Наира с выступившими слезами на глазах, тихо попросила:
– Мурад, подари мне что-нибудь на память.
У Мурада после этих слов наполнились глаза, и он судорожно стал шарить по всем своим карманам. Вытащив ключи от машины, он отделил от них бронзовый брелок с буквой “М” и, протянув его Наире, сказал:
– Я его купил в тот день, когда купил бордовую девятку и на ней приехал за тобой. В тот вечер мы впервые поехали загород. В ту же ночь я впервые остался у тебя до утра. Пусть этот брелок всегда будет напоминать тебе не только обо мне, но и о том нашем дне.
Наира с нежностью взяла этот брелок и, вспоминая тот день, ничего уже не смогла сказать из-за слёз, которые стали душить её.
Когда самолёт поднялся в небо, Мурад снова почувствовал то, что чувствовал, когда провожал Орхана. Но тогда у него была работа, а сейчас у него и этого не было.
Он ещё не понимал, что чем дольше живёшь, тем больше теряешь, обречён многих хоронить и видеть свою старость. Пока ты жив, чтобы ни случилось, у тебя всегда есть ты…
84
…Мурад обратно пешком вернулся к своей машине. Проезжая все посты, его всё время останавливали, проверяли документы и заставляли открыть багажник. Приехав в город, он поставил машину в гараж и пошёл к родителям. Когда он подошёл к двери, было уже три часа дня. Из-за того, что он всю ночь не спал и всю дорогу с аэропорта до своего гаража проплакал, глаза у него были красного цвета.
Мама, открыв ему дверь, отвела его на кухню и тихо сказала, что отец с утра злой, беспокоясь за него, потому что он раньше всегда звонил к ним по утрам, когда оставался у себя дома. Отец, услышав, что пришёл Мурад, позвал его и стал кричать нечеловеческим голосом:
– Где ты был, слушай? Где ты был? Ты что, не мог позвонить? Ты разве не знаешь, что творится в городе? Ты не понимаешь, что мы беспокоимся за тебя? Ты что, хочешь убить нас с матерью? Думаешь, я не знаю, с кем ты связался и чем ты занимаешься? Посмотри на свои глаза! Ты думаешь, я не понимаю, от чего они у тебя красные? Думаешь, я не знаю, что ты куришь анашу?
Мурад впервые в жизни видел своего отца таким и слышал от него такое. Он только что понял, что отец знал всё или догадывался обо всём, но до сих пор почему-то молчал. Никогда нельзя никого недооценивать. Если человек молчит – это ещё не значит, что он ничего не знает или не понимает.
Мурад, осознав всё это, от стыда готов был провалиться сквозь землю перед своим больным отцом. Он молча выслушал его до конца, чтобы тот полностью высказался, успокоился и перестал нервничать. А когда отец замолчал, Мурад, немного подождав, вышел из комнаты.
Лёжа на диване, он думал о том, что отец сегодня впервые в жизни поднял на него голос, а нервничать ему категорически нельзя. И причиной этому явилось не то, что он утром не позвонил к своим родителям, а то, что отец всё знал про него. Мурад поставил себя на место своего отца, и ему стало невыносимо больно за него и стыдно за себя. В то же время ему было обидно за себя, потому что красные глаза у него сегодня были от слёз, а не из-за наркотиков. Он вспомнил, как однажды, ещё до поездки в Москву, у него из-за Ирадына кокаина, произошло сильное отравление, которое чуть не привело к отказу почек. Двое суток он тогда пролежал один у себя дома, не имея возможности встать и мочиться, пока Наира не вызвала ему скорую помощь. С тех пор он не нюхал кокаин и то же самое советовал Ираде. Но она его так и не послушалась.
Мурад сейчас дал себе слово, вообще никогда не притрагиваться к наркотикам. Он пришёл к такому решению не из-за своего здоровья, а из-за здоровья своего отца. Он не хотел, чтобы отец из-за него переживал и нервничал.
Он знал, что счастье – не когда говорят, чей ты сын, а когда говорят, кто ты сам, а ещё лучше – чей ты отец. Но наивысшее счастье – когда о тебе и твоём сыне говорят: – “Достойный сын достойного отца!” Неважно – кем ты был, важно – кем ты стал, но ещё важнее – кем ты станешь. С какими людьми хочешь общаться, сам будь таким.
После всего этого Мурад заснул, даже не подозревая, что ждёт его дальше. Вечером сначала отключили телевидение, потом все телефоны, а позже свет. Ночью на улицах появились танки, и началась стрельба. По всему небу были видны трассирующие пули. Все стёкла в квартире были выбиты, а Мурад с родителями, не понимая, что происходит, до утра пролежали на полу, потому что жили на первом этаже.
На следующий день, узнав о кровавой бойне мирных жителей в Баку, среди которых были и их знакомые, у отца случился второй инфаркт…
85
…Мурад в то утро выехал с дворовыми ребятами в город, чтобы узнать, что случилось. Он ужаснулся тому, что увидел своими глазами. Он не верил, что такое может быть.
На центральных улицах города лежали изуродованные трупы безоружных людей в гражданской форме. Вокруг них валялись отдельные части их тел и стояли сгоревшие автобусы, грузовики и машины скорой помощи.
Поняв, что произошло, Мурад вернулся домой и с того дня почти никуда не выходил. Во-первых, ему некуда было идти. А во-вторых, он хотел быть всё время рядом с отцом, чтобы доказать ему, что наркотики остались в прошлом.
Он тогда не знал, что пока человек верит – ему доказательства не нужны, если уже не верит – даже клятвы бесполезны.
Мурад выходил из дому только по необходимости, чтобы купить хлеб, продукты или лекарства. Рыбок своих он в первый же день принёс в баллоне сюда.
Всё остальное время он сидел рядом с отцом и смотрел вместе с ним телевизор. А когда тот отдыхал, он шёл в другую комнату и долго что-то писал. После чего читал не только свои записи, но и различные книги из личной библиотеки отца. К газетам он с тех пор больше никогда не притрагивался, потому что больше не верил им.
Мурад впервые выехал в город на своей машине только после того, как прошло сорок дней со дня гибели людей двадцатого января. Это было восьмое марта, и он хотел в честь женского праздника купить маме цветы, а также для Бахар в честь третьей годовщины со дня смерти.
Он считал, что с днём рождения поздравлять надо живых, на кладбище ходить – в день их смерти. Потому что день смерти человека в этой жизни – это день рождения его души в другой жизни.
Приехав на могилу, Мурад поцеловал портрет Бахар, затем, всё тщательно убрав и везде помыв, разложил у её ног веером семнадцать бордовых роз. Стоя и смотря ей в глаза, он за полчаса выкурил подряд несколько сигарет, после чего тихо ушёл.
Проезжая по центру города, Мурад решил остановить машину и немного пройтись пешком. Ему некуда было торопиться, и он хотел подумать, как жить дальше и что делать с деньгами, которые он заработал в Москве и после всех своих поездок.
Ездить одному за товаром у него пока не было ни настроения, ни желания из-за сложившейся обстановки в стране, но в первую очередь – из-за больного отца.
Это был как раз тот самый день, когда Мурад впервые побывал в церкви. Проходя мимо неё и увидев открытые двери, он вошёл туда. Подражая всем окружающим людям, он купил и зажёг несколько свечей. Молча, своими словами, Мурад впервые помолился.
Находясь внутри церкви, он почувствовал вокруг себя положительную ауру, а, выйдя оттуда, ощутил внутри себя заряд бодрости и положительной энергии. Пребывая в таком состоянии, Мурад дал себе слово, что после этого будет посещать не только церкви и мечети, но и любые другие Божьи дома.
Думая об этом и подходя к машине, он вдруг услышал, как кто-то его зовёт по имени. Обернувшись и увидев своего школьного товарища Таира, который был старше него на год, Мурад очень обрадовался. Когда Таир подошёл к нему, они, крепко пожали друг другу руку и обнялись.
– Как дела, Таир? – радуясь, первым спросил Мурад.
– Ничего, Мурад, так себе. Лучше скажи, как твои дела? Что ты здесь делаешь?
– Ничего. Просто, давно не был в городе, вот и решил прогуляться. Надеялся кого-нибудь из знакомых встретить. И как видишь, не ошибся. Я очень рад тебя видеть. А ты что тут делаешь?
Таир, немного помолчав, ответил:
– Тебе могу сказать. Я здесь с ребятами валютой торгую. Утром скупаю, а вечером продаю. Очень выгодное дело, знаешь. В стране дикая инфляция, рубль всё время падает, а доллар с каждым днём растёт, поэтому люди стараются держать свои сбережения в валюте. Кроме того, многие сейчас выезжают за границу, кто погулять, кто за товаром, а некоторые вообще навсегда, и им всем нужна валюта.
Мурад, слушая его, вспомнил, как буквально лет десять назад за такие валютные операции отправили в тюрьму его соседа сроком на одиннадцать лет, и к тому же с конфискацией имущества. Он подумал о том, сколько было сломано судеб из-за того, что людей до недавнего времени сажали в тюрьму, да ещё с конфискацией имущества за то, что сейчас многие открыто делают на улице.
– А почему у тебя нет настроения? – поинтересовался он у Таира.
– Для этого бизнеса нужны хорошие деньги. И чем больше, тем лучше. Потому что чем больше скупишь, тем больше продашь и больше заработаешь. А у меня их нет. Вот и кручусь весь день, кое-как свожу концы с концами, – пояснил Таир.
– Тебе нужны деньги?
– Да.
– А расходов по бизнесу много?
– Нет, всего лишь один. Каждый месяц первого числа плачу участковому. Ну, это нормально, сам понимаешь. И ещё бывают облавы, но это крайне редко и то, только для того, чтобы содрать с нас долю.
– Ты один работаешь или с кем-то? – спросил Мурад.
– Я работаю один. Я давно уже никому и ни во что не верю. Ты не думай, Мурад, таких людей, как ты, сейчас мало. Вот с тобой я бы с удовольствием поработал, – улыбнувшись, ответил Таир.
– А что для этого нужно?
– Только деньги.
– Я подумаю, – ответил Мурад. – А как тебя найти?
– Ты всегда сможешь найти меня здесь. Я каждый день с утра до вечера тут бываю, – ответил Таир, указывая на Малаканский садик.
Когда они попрощались, и Мурад сел в машину, у него в голове уже вертелась готовая идея. Но он пока решил ещё раз всё обдумать. Он был не согласен с Таиром насчёт веры. Он считал, что без веры невозможно жить. Верить надо всегда, доверять нельзя никому…
86
…Спустя неделю Мурад утром зашёл в гараж и, пересчитав все свои деньги, положил обратно в сейф только половину из них. Остальные он завернул в бумажный кулёк и, бросив в бардачок, поехал к Таиру. Подъехав к Малаканскому садику, он вышел из машины и, немного постояв, увидел идущего к нему Таира. Поздоровавшись с ним, он попросил его сесть к нему в машину. Сидя в машине, Мурад показал ему деньги и сказал:
– Таир, я тоже люблю работать один и не хочу влезать в твой бизнес. Я занимаюсь своими делами, и у меня нет времени весь день тут стоять. Здесь все мои сбережения, и я решил отдать их тебе. У тебя уже всё налажено и есть своя клиентура, пусти эти деньги в оборот. Деньги мои, работаешь ты, а что на них заработаешь, поделим пополам. Я думаю, что это справедливо. Что скажешь?
Таир, услышав такое предложение, лишний раз убедился в порядочности Мурада. Он, обрадовавшись, сразу же согласился и, забрав кулёк с деньгами, тут же пересчитал их все. Выходя из машины, он сказал:
– Мурад, сегодня пятнадцатое марта. Следующий месяц пятнадцатого числа я жду тебя здесь. Я покажу тебе отчёт, чтобы ты знал, сколько мы за месяц заработали, а заодно ты заберёшь свою долю.
– Договорились, – сказал Мурад, заводя машину.
Когда он отъехал, Таир подумал о том, что никогда не мешает иметь рядом порядочного и сытого человека. Тем более что, Мурад сам решил вложить свои деньги в его бизнес. Таир с детства рос без отца, а в данный момент был женат, имел трёх сыновей и жил со своей больной матерью. Поэтому лишние деньги ему были на руку.
Через месяц они, как и договорились, встретились на том же самом месте. Таир, сев в машину и показав на листочке свой отчёт, передал Мураду его долю. Мурад, будучи довольный данным результатом, вернул деньги Таиру и сказал:
– Мне деньги пока не нужны. Чем они будут просто так дома лежать, пусть лучше приносят нам прибыль. Припиши их к моей основной сумме, а я запишу у себя. Следующий месяц, когда встретимся, можешь деньги не приносить, но отчёт я заберу, чтобы знать, сколько моих денег у тебя в обороте.
Таким образом, наладив временный источник дохода, который покрывал его ежемесячные расходы, Мурад в конце апреля переехал со своими родителями на дачу. Никто из них нигде не работал, и поэтому им нечего было в городе делать.
Погода была прекрасная, и Мурад каждое утро один ездил на пляж. Днём, возвращаясь с моря, он обедал вместе с родителями, которые ждали его, после чего, лёжа в тени на веранде и читая какую-нибудь из своих любимых книг, засыпал.
Ему с детства родители привили любовь к книгам, и он уже знал, что книга – это настоящий друг. Она заменяет наблюдения, даёт добрый совет, заставляет размышлять и обменивает скуку на наслаждения. А чтение – это разговор с лучшими людьми.
По вечерам они с отцом играли в шахматы или с мамой – в нарды. А по выходным дням у них собирались все соседи, с которыми его родители познакомились в прошлом году летом, оставаясь здесь вдвоём. Они готовили шашлыки, а потом допоздна играли в лото или домино. Было настолько весело, что никто из них не заметил, как прошло лето, и наступила осень…
87
…Пока Мурад с родителями пять месяцев жил на даче, он несколько раз приезжал в город только лишь для того, чтобы проведать обе квартиры, позвонить Орхану и забрать отчёт у Таира. В один из таких приездов, подходя к своей двери, он услышал, как разрывается телефон. Открыв дверь, он в коридоре снял трубку, думая, что это звонит Тома.
– Мурад? – спросил женский голос.
– Да, – ответил он, не сразу узнав, кто это.
– Привет, это Кама.
– Кама? Привет, – услышав её имя, удивился, но в то же время сильно обрадовался Мурад.
Он снова забыл, что она замужем и что ровно год назад, не дозвонившись и разозлившись на неё, он вычеркнул её номер телефона из своей записной книжки. Он действительно соскучился по ней и не из-за того, что она, после смерти Ирады и отъезда Наиры, осталась единственной женщиной, с которой он был близок.
Мурад за этот год часто набирал её номер наугад, чтобы поговорить с ней, но каждый раз попадал в разные места. Он даже несколько раз подъезжал к её дому и долго сидел в машине с надеждой встретиться с ней, но ему ни разу не довелось её увидеть.
– Как дела, Кама? – как ни в чём не бывало, спросил он.
– Всё нормально. Мурад, извини, что я тебя беспокою. Я не думала, что услышу тебя. Я даже не знала, что ты в Баку. Просто, я уже два дня звоню к твоим родителям, но у них никто не поднимает трубку. А сегодня я решила, что они, может быть, живут у тебя, пока ты в Москве, вот и позвонила, – сухо ответила Кама.
– Нет, я давно уже в Баку, просто, мы сейчас все живём на даче. Я сегодня по делам приехал в город и случайно зашёл домой. А ты зачем искала моих родителей? Что-то случилось? – поинтересовался Мурад.
– Два дня тому назад умерла моя свекровь, а сегодня три дня. Поэтому я звонила, чтобы сказать им об этом, – объяснила Кама.
– От чего умерла? – без какой-либо эмоции спросил Мурад.
– У неё, оказывается, был рак печени. Она больше года пролежала в постели, мучаясь и мучая нас всех. За этот период ей даже две операции сделали, но ничего не помогло. Если бы ты увидел её в последнее время, ты бы её не узнал. Она так сильно похудела, что была похожа на скелет, – рассказала Кама.
– Хорошо, Кама. Я днём заеду, – пожалев тёщу, сказал Мурад.
– Родителям скажешь? – спросила Кама.
– Они на даче, а там нет телефона. Кроме того, папа перенёс два инфаркта, и я не хочу его беспокоить, так что, я им не скажу. Хорошо?
– Да, конечно. Я даже не знала, что папа болеет. Мне очень жаль, Мурад. Я очень люблю и уважаю твоих родителей. Ладно, пока.
– Нет, подожди. Не уходи, – попросил Мурад. – Мы с тобой почти год не разговаривали, а последний раз виделись полтора года назад. Я очень соскучился по тебе, давай завтра увидимся.
– Ты по мне скучал? Странно, а я думала, что ты меня уже забыл. Почему тогда столько времени не звонил? Знаешь, сколько я проплакала, как я страдала и ждала тебя, – обиженным голосом ответила Кама.
– Я звонил тебе, клянусь. Но у тебя всё время было занято или трубку не ты поднимала. А когда я вернулся в Баку, то потерял твой номер телефона. Я несколько раз даже подъезжал к твоему дому и часами сидел в машине, надеясь увидеть тебя. А потом были январские события, у папы случился инфаркт, и мы переехали на дачу, – стал оправдываться Мурад.
Он солгал, сказав, что потерял её номер телефона, чтобы не обидеть её.
Кама, выслушав его и перестав обижаться, сказала:
– Мурад, я в любом случае в ближайшие дни не смогу из дому выйти. Я тоже по тебе очень соскучилась. После семи дней я сама тебе позвоню. Кстати, а когда вы переедете в город?
– К концу месяца.
– Тогда сам позвонишь, запиши номер телефона, – тихо сказала Кама и продиктовала свой номер. – Всё, я уже не могу говорить, пока. Позвони мне, как только приедешь. Целую тебя. Я буду ждать.
Мурад повесил трубку и, записав номер телефона на листке бумаги, положил его в портмоне. Стоя перед зеркалом и смотря в него, он задумался о том, что какой человек, такой у него и мир. Почти каждый человек умирает именно так, как он живёт.
Бахар и её отец были хорошими, добрыми людьми и никогда никого не мучили. Поэтому они умерли, не мучаясь. Ирада хоть и была доброй, но, вместе с тем, была настырной эгоисткой и заядлой наркоманкой, которая многих мучила. А его тёща была высокомерной, завистливой и жестокой женщиной, которая всю жизнь пропадала у гадалок и колдунов. Поэтому они обе, как уродливо жили, также уродливо умерли. Первая была до неузнаваемости изуродована от падения с восьмого этажа, а вторая превратилась в уродливый скелет от длительной и мучительной болезни.
В тот же день Мурад поехал на три дня своей тёщи, купив на базаре одного барана, коробку сливочного масла и мешок сахара. В то время всё это было нелегко достать, и не всем было по карману. Но Мурад сделал это ради Бахар, и в первую очередь – ради своего имени.
Он тогда уже знал, что человек должен заработать такое имя, которое потом сможет заработать для него всё остальное.
Родителям своим он так и не сказал, что его тёща умерла. Он не хотел, чтобы они нервничали, но с Томой позже поделился этим. Мурад также рассказал ей о том, что поведала ему Кама, лёжа с ним в постели, когда они встретились у него дома после семи дней тёщи. Оказывается, сразу после её похорон, все дети переругались между собой, деля её золото, бриллианты и имущество.
Мурад, сделав для себя очередной вывод, в тот день записал его в свой дневник:
– “У кого много детей – должны при жизни распределить всё своё имущество так, чтобы после смерти дети не опозорили их, деля, споря, ругаясь и став врагами из-за наследства!”…
88
…К концу сентября Мурад с родителями переехал в город. За шесть месяцев, судя по отчётам Таира, он заработал неплохие деньги. Мурад не хотел их пока трогать, тем более что, они были в валюте. Но с деньгами, которые остались в сейфе, он решил что-то сделать.
В один из октябрьских вечеров он подошёл к отцу и спросил:
– Папа, я могу с тобой поговорить?
– Да, конечно. Что случилось? – ответил отец.
– Ничего не случилось. Не беспокойся. Просто, я решил поменять свою машину, ведь ей уже скоро три года. И я подумал, что раз ты не водишь свою, а ей уже восемь лет, может её тоже продать? Ну что она стоит и пылится на стоянке, падая в цене? Я их обе продам и куплю для нас пока одну новую. Как ты смотришь на это? – спросил Мурад и добавил:
– Тем более что, Тома скоро получит документы и вызовет к себе всех нас.
Отец будто ждал этого разговора, потому что, не раздумывая, сразу ответил:
– Конечно, Мурад. Я давно хотел тебе сказать, чтобы ты продал её. Но мама запретила мне говорить с тобой на эту тему, думая, что ты обидишься за то, что я хочу продать твой подарок.
Мурад не ожидал такого оборота. Он до этого стеснялся и очень сильно переживал, не зная, в какой форме повести разговор с отцом. Ему было неудобно предлагать отцу продать его подарок. Поэтому сейчас, успокоившись и поблагодарив его, он со спокойной душой вышел из комнаты.
Мурад за две недели продал обе машины и на все деньги купил у Таира немецкие марки. В начале ноября он по совету соседских ребят вылетел вместе с ними за машинами в Германию. Купив подержанный “Мерседес” светло-зелёного цвета, потому что денег на новую не хватило, он, погуляв несколько дней, обратно домой приехал уже на своей машине.
Всю дорогу было очень холодно, а печка не работала, и Мурад сильно простудился. У него поднялась температура, и он беспрерывно стал кашлять, ругая себя при этом за то, что впервые в жизни послушался других.
После приезда в Баку он решил продать машину, потому что ему никогда не нравилось водить подержанные машины. Кроме того, он рассчитывал при этом неплохо заработать. Пока Мурад оформлял документы, чинил и перекрашивал машину, чтобы придать ей товарный вид, прошёл месяц. Только в декабре, когда она была уже готова, он смог через спекулянтов её продать. После чего он дал себе слово, что этим бизнесом больше не будет заниматься.
Мурад, потратив почти два месяца тяжёлого труда, столкнулся с кучей проблем и неприятностей, а заработал не так уж много. Он раз пять ездил в ГАИ для оформления документов и в три раза больше ездил на такси в профилакторий, где приводили в порядок его машину.
Больше всего его возмутило то, что спекулянты, прокрутив обратно километраж на спидометре, клянясь всеми святыми, обманули покупателя, сказав ему, что машина почти новая, потому что проехала очень мало. Но на этом его проблемы, связанные с этой машиной, не закончились.
Буквально через неделю Мурада вызвали в МВД и предъявили ему, что машина, которую он привёз, находится в международном розыске, потому что она краденная, и они обязаны вернуть её действительному владельцу. Кроме этого, они пригрозились приписать ему соучастие в краже, если он в ближайшее время не вернёт её, а им самим не заплатит определённую сумму.
После долгих объяснений Мурад вынужден был вернуть все деньги тому, кто её купил и, забрав машину, оставить её во дворе МВД. При этом он потерял ещё больше денег, потому что спекулянты отказались возвращать ему то, что заработали. Таким образом, к Новому году Мурад растратил все деньги, на которые хотел купить себе новую машину. Настоящие воры пока не были пойманы, да и вряд ли после возвращения машины кто-то собирался их искать.
По дороге домой Мурад, идя пешком и думая об этом, вдруг вспомнил, как три года назад именно в этот день, тридцатого декабря, он купил себе бордовую девятку.
Вспомнив, на какие деньги он её купил, Мурад убедился в том, что ничего просто так не бывает, за всё приходится когда-то платить. Но ему в данный момент от этого легче не стало…
89
…Мурад никому не рассказал про то, что его вызывали в МВД и про то, что он остался без денег. Поэтому все считали, что он, продав машину, хорошо заработал. Чтобы не было лишних вопросов он, забрав из сейфа все оставшиеся деньги, купил к своему дню рождения новую шестёрку белого цвета.
В тот же день Мурад установил магнитофон, поставил импортные покрышки с магниевыми дисками, затемнённое лобовое стекло и маленький руль. Сигнал и переключатель скоростей он поставил от “Мерседеса”. Всё остальное уже было немодно и несолидно. Довольный тем, что он всё-таки поменял две старые машины на одну новую, забыв обо всех неприятностях, которые были связаны с иномаркой, Мурад позвонил Каме.
Он после сентября уже несколько раз встречался с ней у себя дома. Хотя ему с Камой не было так интересно, как с Наирой и так разнообразно, как с Ирадой, он привык к ней, как к женщине.
У них была невероятная совместимость в постели, из-за чего их одинаково тянуло друг к другу. Они, незаметно для себя, стали настоящими любовниками. Они имели то, в чём оба нуждались, и это было настолько сильно, что им было достаточно несколько минут.
Пару раз Кама приезжала на такси в домашнем виде и, попросив таксиста подождать, поднималась к Мураду. Он заранее оставлял дверь открытой, и они в коридоре на полу, целуясь и не раздеваясь полностью, занимались любовью. После чего она, быстро попрощавшись, убегала.
Хотя Кама была в него влюблена, Мурад так и не смог в неё влюбиться. Но она из-за своего влюблённого состояния, не замечала отсутствия взаимности, а может, просто не хотела этого замечать.
Мурад с уважением и с чувством долга очень бережно относился к Каме, особенно после того, как узнал, что она несколько раз беременела и делала аборт от него. В его жизни такое было впервые. Единственное, что не устраивало и мучило его, что она была замужней женщиной. Но Мурад оправдывал себя тем, что Кама с мужем не любили друг друга, и между ними ничего не было.
А в целом ему нравились отношения с Камой, потому что они ни к чему его не обязывали. Она никогда ничего не требовала и не предъявляла претензий, её тоже устраивали такие отношения. Кама, будучи замужем, имела семью, детей и достаток, а благодаря Мураду познала влюблённость, взаимную страсть и все остальные взаимные чувства, и была счастлива.
Поэтому сейчас, когда Мурад позвонил ей и предложил приехать к нему, она ответила:
– Сладкий, я не смогу сегодня приехать, по крайней мере, надолго. Мы вечером уходим в гости. Но я постараюсь вырваться хотя бы на пятнадцать минут. Я хочу поздравить тебя с днём рождения.
Мурад, будучи не уверенным, что она сможет приехать, лёжа на диване, вскоре уснул. Проснулся он на дверной звонок, а когда открыл дверь, Кама быстро вошла и закрыла её за собой. Сбросив с себя на пол длинную песцовую шубу, она раскинула руки и, улыбаясь, воскликнула:
– Сюрприз!
Мурад такого никогда ещё не видел. Кама приехала в одном нижнем белье.
– Иди ко мне, моя жизнь, – сказала она и с распростёртыми руками потянулась к нему.
Они, целуясь, занялись любовью, лёжа в коридоре на её шубе. После чего Кама встала и стала быстро одеваться. В один момент она остановилась и, принюхавшись к его запаху, спросила:
– Что это за одеколон?
– Тот же, что и всегда. Шанель “Эгоист”, – улыбнувшись, ответил Мурад.
– Знаю. Я давно заметила, что ты только им душишься, но не знала, как он называется. Можно посмотреть? – попросила Кама.
– Конечно, – сказал он и зашёл в ванную комнату.
Кама зашла за ним и, забрав у него флакон, надушила свой носовой платок. Затем раскрыла шубу и, улыбнувшись, стала душить своё нижнее бельё.
– Зачем? – удивлённо посмотрел на неё Мурад.
– Ты забыл, моё счастье? Ты же сам на всех торжествах говорил, когда пили за женщин: – “Чтобы от нас всегда пахло только теми, кого мы любим!” Вот и я хочу, чтобы от меня всегда пахло только тобой! – ответила Кама.
Вернув одеколон, она, улыбаясь, вытащила из кармана шубы маленькую коробочку и, протянув Мураду, поцеловала его в щёчку и сказала:
– Поздравляю тебя, сладкий. С днём рождения. Это как раз для твоей новой машины. Всё, пока, я побежала. Меня внизу такси ждёт.
Пока Кама спускалась по лестнице, Мурад, вспомнив их общие семейные торжества, с грустью подумал о Бахар. Ведь этот тост он всегда говорил, смотря только на неё.
Позже, открыв подарок, он увидел в коробочке красивый золотой брелок, на котором висело хрустальное сердце. Тут же лежала записка, в которой красивым женским почерком было написано: – “Я своё сердце дарю тебе!”…
90
…В тот вечер Мурад, пригласив Таира в кябабную, отметил с ним вдвоём свой день рождения. Наутро он стал думать о том, что у него в запасе нет больше наличных денег. На свои последние деньги он купил себе машину, а деньги, которые крутил Таир, он не хотел снимать с оборота.
Это была живая валюта, и Мурад считал, что их и бриллианты в сейфе трогать нельзя, пока он не уедет к своему сыну в Америку. Дачу он не собирался продавать, потому что она нравилась родителям. Кроме того, недвижимость в тот период постоянно росла. Поэтому ему надо было что-то придумать, чтобы иметь деньги на каждодневные расходы.
Мурад, думая обо всём этом, поехал в мечеть, которая находилась в центре города на улице имени Мустафа Субхи. Он последний год часто сюда приезжал. Ему нравилось часами сидеть в мечети, о чём-то размышлять и делать выводы, потому что здесь никто никому не мешал. Иногда, общаясь с религиозными служителями и посетителями мечети, он тоже немало для себя познавал. В такие дни он, возвращаясь домой, обязательно что-то записывал в свой дневник. В этот раз, например, он собирался записать:
– “Жизнь коротка – потерпи немного. Жизнь – игра, не проиграй себя. Цель жизни – это поиск истины.
Человек, в отличие от всего живого на Земле, умеет смеяться и плакать, потому что у него есть душа. Он живёт за счёт энергии, источником которой является Бог, а проводником – его душа. Им движет три вещи: страсть к обладанию, вера в справедливость и страх перед наказанием.
Не дай прошлому забрать твоё будущее, а будущему – забрать твоё настоящее. Терпение даёт возможность подумать и не совершать ошибки, поспешность – сделать их ещё больше.
Чем больше будешь молчать, тем больше услышишь. Чем лучше прикинешься простаком, тем лучше узнаешь людей.
Не думай о том, что тебя ждёт после смерти, ведь никто оттуда ещё не возвращался. А может быть, там вообще ничего нет.
Живи так, чтобы ни о чём не сожалел, не извинялся, не опускал глаза, не прятался, а главное – не проклинал себя.
Представь, что тот, кому ты сделаешь больно, плачет – и тогда ты не захочешь сделать это. Представь, что завтра ты вместе со всеми умрёшь – и тогда ты не захочешь обидеть или обидеться на кого-то.
Не позволяй себе, чтобы тебя лишний раз сглазили. Если всё время будешь надеяться только на колдунов, то потеряешь ещё больше.
Мудрый верит в Высший Разум, доверяет Богу и надеется на Торжество Справедливости. Глупый верит гадалкам, доверяет проходимцам и надеется на колдунов. Мудрого интересуют душа, глупого – положение. Всё, что ты имеешь, и тебя окружает, знай – что не твоё, а если думаешь, что твоё, знай – что не навсегда”…
91
…После мечети Мурад решил прогуляться по городу. Проходя по центральной улице, так называемой Торговой, он встретил своего одноклассника, горского еврея Эльхана. Они оба обрадовались этой встречи, и Мурад тут же пригласил его отобедать с ним в полуподвальном ресторанчике “Тбилиси”.
Разговорившись о делах, Мурад узнал, что Эльхан занимается оптовой продажей импортных сигарет и напитков. Их ему поставлял его дядя из Москвы, бывший бакинец, а ныне известный московский олигарх.
Мурад заинтересовался, когда Эльхан стал рассказывать о том, как он всё это продаёт. Первый вариант был за наличный расчёт по низкой цене, но для этого у Мурада не было денег. Во втором варианте расчёт был по реализации, но в этом случае цены были слишком завышены, и было невыгодно перепродавать этот товар. А в третьем варианте товар выдавался на консигнацию, то есть цена немного была завышена, зато расплачиваться разрешалось в течение месяца. Услышав о третьем варианте, Мурад, немного задумавшись, договорился с Эльханом, что завтра приедет к нему на склад, чтобы посмотреть весь товар.
Утром, приехав на склад, Мурад благодаря Эльхану взял образцы товара и, записав их цены во всех трёх вариантах, проехал по всем центральным магазинам. Узнав, какие из крупных магазинов берут этот товар за наличный расчёт, он предложил за ту же самую цену доставлять им тот же самый товар.
Все магазины согласились, потому что цена была та же, да ещё с доставкой. Им уже не надо была ездить и толпиться на складах. Мурад же выигрывал в том, что разница в цене между товаром за наличный расчёт и товаром на консигнацию была намного меньше, чем разница, на которую поднимался в течение месяца доллар.
Таким образом, он стал брать товар на консигнацию, развозить его по магазинам и продавать за наличный расчёт. Хотя на этом он и терял, в его распоряжении в течение месяца были живые деньги. Мурад в тот же день их передавал Таиру, а тот покупал на них доллары и пускал в оборот.
Через месяц Таир все эти доллары продавал и возвращал деньги Мураду, которые намного превышали размер первоначальной суммы. Мурад сразу ехал к Эльхану и расплачивался с ним за товар, который брал на консигнацию.
Разница, которая оставалась ему, полностью покрывала все его ежемесячные расходы. Кроме этого, Мурад договорился с мелкими магазинами и торговыми будками, которые не могли себе позволить оптовую закупку за наличный расчёт, доставлять им товар мизерными партиями, за что те были ему очень благодарны.
А для Мурада это были лишние деньги, с которыми он проделывал то же самое…
92
…Так прошёл весь девяносто первый год. Мурад имел два неплохих источника дохода, а встречался только с Камой. Вначале девяносто второго года Таир поставил Мурада в известность о том, что получил документы и в течение месяца со своей семьёй собирается переехать в Израиль.
Мурад, будучи не готов к такому повороту событий, сильно расстроился, но не подал виду. Он сейчас терял единственного человека, с кем близко дружил, с удовольствием имел бизнес и почти два года был рядом. Но он понимал, что Родина – там, где ты родился, жить надо там, где тебе хорошо.
Забрав у Таира свои деньги, Мурад поблагодарил его за всё и пожелал ему удачи. Пока он решал, что делать ему с такой огромной суммой долларов, его постигла ещё одна неприятная новость, хотя в то же время была приятной.
Тома, позвонив и поздравив его с тридцатилетним юбилеем, сообщила, что все они наконец-то получили вид на жительство. Но подать документы на родителей и брата она сможет только после получения гражданства. А это возможно только через пять лет.
Мурад, услышав об этом, не удивился. Он уже знал, что, желая или боясь чего-то, это или будет, или не будет никогда. Успокоив сестру и поговорив со всеми, но дольше всего с Орханом, ему захотелось напиться.
Спустившись во двор, он собрал всех соседских ребят и у себя в гараже отметил с ними свой день рождения. Он заказал в ресторане три кастрюли кябаба, а спиртные напитки с Эльхана склада лежали в гараже и были в его распоряжении.
Наутро после пьянки, Мурад решил взять немного денег и слетать на три дня в Москву. Он два года уже никуда не выезжал, а последний год вообще работал как проклятый, развозя с утра до вечера товар во все магазины. Поэтому сейчас ему хотелось немного отдохнуть и развеется, тем более, после двух последних известий. Кроме того, он не хотел в дни второй годовщины январских событий оставаться в Баку. У него и без этого не было настроения.
Прилетев в Москву, Мурад позвонил и собрал всех своих знакомых бакинцев. Ровно неделю, каждый день с утра до вечера, они вместе ели, пили и гуляли. А по ночам, взяв девочек, ездили в баню и до утра оставались там. Мурад за всё это время ни разу никуда не позвонил, потому что не хотел, чтобы кто-то знал в каком он сейчас состоянии.
Потратив все деньги, которые он привёз, Мурад вылетел обратно. Сидя с головной болью в самолёте, он думал о том, чем больше человек находится в одиночестве, тем больше у него знакомых, но не друзей.
Это способ общения, при котором одинокий человек желает оставаться независимым. Он привлекает к себе людей своей простотой, скромностью и гордостью. Всегда внутри один и заранее знает, что никто не поможет ему, поэтому никогда ничего ни у кого не просит. Он сильнее обычного человека, потому что всегда рассчитывает только на себя. Ему нужно время от времени менять место, он нигде не чувствует себя дома.
Его дом там, где есть он. У него нет близких друзей, но есть другие одинокие люди. Они могут какое-то время быть вместе, и это даже можно назвать дружбой и любовью, но через некоторое время они всё равно расходятся. Больше всего на свете они ценят свободу.
Свобода – когда никто на тебя не давит и ничто тебе не мешает делать то, что ты хочешь. Для этих людей свобода – как воздух. Отнимите её у них, и они вскоре умрут. Дайте им её, и они свернут горы.
Они часто влюбляются, любят всех, но у них нет никаких привязанностей. Они никому не подчиняются, по профессии в основном – художники, поэты, писатели или музыканты, но в душе все – философы. У них высокий положительный энергетический уровень, в них легко влюбляются. Но, счастливы ли они или нет, этого никто не знает…
93
…Размышляя на эту тему, Мурад вдруг обратил внимание на то, что на него пристально смотрит и улыбается девушка, сидящая рядом, справа от него.
Она была довольно полной, но лицо у неё было очень красивое. Когда их взгляды столкнулись, она, продолжая улыбаться, сказала ему, что ей кажется, что они знакомы, но она пока не может вспомнить, откуда именно.
Познакомившись таким образом, она до конца полёта, всё время смеясь, успела рассказать ему буквально всё о себе. Её звали Эмма. Она ещё в детстве, учась в первом классе, переехала с родителями из Еревана в Баку.
Эмма была на год младше Мурада и уже успела развестись. Жила одна в трёхкомнатной квартире в центре города и преподавала в консерватории. А трое её детей жили с её родителями недалеко от неё.
Когда они прилетели в Баку, время было уже позднее. Мурад, узнав, что её никто не встречает, из вежливости предложил подвезти её домой на своей машине, которая стояла здесь на стоянке. Эмма, улыбаясь, сразу же согласилась.
Всю дорогу Мурад молчал, потому что говорила только она, не переставая при этом смеяться. Подъехав к её дому, Мурад помог ей поднять чемоданы. Эмма, настойчиво приглашая, заставила его зайти к ней на чашечку кофе.
Пока он, сидя на кухне, пил кофе, Эмма ненадолго отлучилась. Переодевшись, она вернулась к нему в прозрачном халатике и, улыбаясь, села рядом с ним. Мурад, уставший от недельной гулянки и трёхчасового перелёта, посмотрел на неё и понял, что одной чашечкой кофе сегодняшняя ночь для него не закончится.
Ему вдруг захотелось попробовать чего-то новенького и посмотреть, каково заниматься сексом с полными женщинами и как они себя при этом ведут. Пристально посмотрев в её глаза, он молча положил руку ей на плечо и, притянув её к себе, сильно поцеловал.
Утром, встав по привычке очень рано, Мурад посмотрел на неё и, разочаровавшись не столько в ней, как в себе, видя рядом с собой большое бесформенное тело, издающее тихий храп, не желая будить её, тихо оделся и вышел.
Этой ночью Мурад второй раз заразился венерической болезнью. Он пока не знал, что никогда нельзя доверять вечно смеющейся женщине и вечно плачущему мужчине.
Думающий не может всё время смеяться, сильный не может при ком-то плакать…..
 (41x40, 2Kb) (41x40, 2Kb) (41x40, 2Kb)
Рубрики:  Проза
Жизнь великих людей. (биографии любимых писателей

Метки:  

Святой Грешник Бахтияр Мамедов70-80

Понедельник, 22 Марта 2010 г. 03:40 + в цитатник
Таня_Ализаде все записи автора
 (500x346, 375Kb)
..70
…Положив трубку на место, Мурад достал из бара пачку сигарет и зажигалку, которую ему подарила Кама, и закурил. Он сейчас думал о том, что ещё даже один день не прошёл, как он приехал в Баку, а уже столкнулся с тем, что по всей стране царит бардак. В аэропорту, на улицах его любимого города и даже у себя в блоке тоже бардак. Кроме того, отец после инфаркта лежит в постели, мама не работает, а Орхан каждый раз, спрашивая у него про свою маму, напоминает ему о Бахар и тем самым ранит его сердце.
Мурад понял, что ему сейчас нельзя оставлять своих родителей одних в таком положении. А это значит, что он должен оставить всё в Москве и вернуться в Баку, что-нибудь придумать и опять всё начать с нуля.
Обратив внимание на стоящую на журнальном столике улыбающуюся фотографию Бахар, Мурад взял её в руки, посмотрел на неё и поцеловал. Положив фотографию на место, он решил поехать к Бахар на кладбище.
Открыв гараж и сняв с машины простыни, он подсоединил аккумулятор и завёл её. Слушая Шаде, Мурад, прогрев мотор, поехал на базар и, купив семнадцать бордовых роз, приехал на кладбище.
Подойдя к могиле, он увидел, что и там царит полнейший бардак. Сразу было видно, что после второй годовщины Бахар к ней сюда за полгода никто ни разу не приходил. Это явилось ещё одной причиной, из-за чего Мурад решил больше никуда не уезжать из Баку.
Убрав всё вокруг и помыв все камни, он разложил цветы и, встав перед фотографией Бахар, вытащил из кармана сигареты с зажигалкой и закурил.
Мурад в данный момент думал только об одном, закончатся ли когда-нибудь его проблемы или нет. Он после смерти Бахар уже третий год был в душе одинок, потеряв семью и отправив сына в Америку.
Единственным счастьем для него всё это время была его работа, но с ней тоже каждый раз что-то случалось. Единственной же радостью в его жизни были три любящие его женщины, которые нравились ему внешне, но были совсем разные и тем самым дополняли друг друга. Радость – это миг счастья, счастье – это вечная радость. Но, в любом случае, к сожалению, а может, к счастью, он ни в одну из них не был влюблён и никого из них не любил по-настоящему.
В Наире ему не нравилось то, что она на всё смотрела слишком трезво, из-за чего казалась немного сухой. Кроме этого, она, сама того не замечая, моментами относилась к нему как к маленькому. В Каме его не устраивало то, что она была замужем, из-за чего он внутри себя чувствовал постоянный дискомфорт. А Ирада не нравилась ему тем, что была очень настырной и к тому же заядлой наркоманкой. Он всегда её ругал и просил бросить это занятие. Он даже водил её к врачам и угрожал, что если она не бросит, он уйдёт от неё. Но все его старания были бесполезны. Ирада в ответ каждый раз обещала ему бросить, но всё равно продолжала делать по-своему. Она обманывала его не только в этом, но и в том, что каждый раз что-то придумывала ради того, чтобы увидеться с ним.
Но самое главное было то, что он, находясь рядом с ними, очень часто сам себе не нравился. Возле Наиры он ощущал себя ребёнком, возле Камы считал себя непорядочным, а возле Ирады чувствовал себя бессильным, потому что у него никак не получалось её изменить.
Мурад тогда ещё не знал, что многие проблемы возникают из-за ошибок.
Ошибка, которую можно исправить – это не проблема. Настоящая проблема – это то, что нельзя исправить никогда. Человек больше всех любит тех, и ему больше всего нравится находиться там, возле кого, и где ему в первую очередь нравится он сам…
71
…После кладбища Мурад без настроения вернулся к родителям домой. Мама уже возилась на кухне, что-то готовя к завтраку, а папа, лёжа у себя в комнате, смотрел телевизор. Мурад обнял и поцеловал маму, затем, раскрыв свой чемодан, который всё ещё стоял в коридоре, дал ей её подарки и, взяв подарки отца, тихо прошёл к нему.
– Привет, папа. Как дела? Это тебе из Москвы, – поцеловав его и кладя рядом с ним свёрток, сказал Мурад и сел на стоящий перед кроватью стул.
– Спасибо, Мурад, с приездом. Как видишь, живой пока, – прослезившись и улыбнувшись одновременно, ответил отец.
– Папа, не говори так. Ты прекрасно выглядишь. Тьфу-тьфу, не сглазить, – подбодрил его, прослезившись, Мурад.
– Ладно, не будем об этом. Ты надолго? – поинтересовался отец.
– Да, папа, навсегда. Мне там не понравилось, – решив успокоить отца, солгал он.
– А что ты здесь будешь делать? Может, вернёшься на фабрику или обратно на кафедру. Ведь там и там тебя все любят, уважают и наверно не откажут, – стал советовать отец, желая чем-то помочь сыну.
– Нет, папа, для меня это уже пройденный этап. Нельзя возвращаться туда, где было или стало плохо. Но ты не переживай, у меня есть в запасе несколько вариантов. Так что, без работы я не останусь, ты же меня знаешь. Я только немного отдохну и пока присмотрюсь, – снова солгал Мурад, чтобы отец не переживал.
– Почему ты не едешь в Америку? – вдруг спросил отец.
– Пока не хочу. Я не могу оставить вас здесь одних, – вспомнив, что родители не знают про отказ, ответил Мурад.
– А вдруг у Томы не получится с документами, и она не сможет нас вызвать? Тогда как? Орхану нужен отец, он ведь и так растёт без матери.
– Всё у Томы получится, папа. Не переживай. Я с ней уже говорил сегодня утром на эту тему. Она сказала, что всё будет хорошо. Скоро мы все вместе к ним поедем, – сказал Мурад, чтобы отец сейчас не нервничал.
Встав с кресла, чтобы не продолжать этот разговор, он добавил:
– Ладно, папа, ты лежи, отдыхай, а я пойду, позвоню в пару мест. Тебе чего-нибудь нужно? Что-нибудь принести?
– Нет, спасибо, иди, – думая явно о другом, ответил отец.
Выйдя в коридор, Мурад в первую очередь позвонил Наире, но у неё никто трубку не поднял. Он стал подряд набирать её номер, но безрезультатно. Беспокоясь и постепенно злясь, он позвонил Каме, а у неё, как всегда, было занято. Окончательно разозлившись, он взял ручку и зачеркнул её номер телефона у себя в записной книжке так, чтобы его больше невозможно было разглядеть. Немного успокоившись, он решил позвонить Ираде. Та, услышав его голос, с первой же минуты стала опять задавать вопросы и предъявлять претензии:
– Мурад, когда ты приедешь? Мне плохо без тебя, слышишь? Я не могу без тебя жить! Я умру без тебя, я так больше не могу! Ты уже не любишь меня? Я знаю, у тебя кто-то появился! Кто она? Какая она из себя? Скажи мне, ответь! Если ты не вернёшься ко мне, я убью себя, слышишь! И в этом виноват будешь только ты!
Мурад, будучи голодным, уставшим после бессонной ночи, злым на весь мир от всего увиденного, вспомнив разговоры с Орханом и с отцом, отказ в посольстве и то, что не дозвонился Наире и Каме, сорвался на Ираде:
– Слушай, ты меня уже достала! Как ни позвоню, всё время скулишь! После тебя я неделю потом не могу в себя придти! Каждый раз даю себе слово, что больше не позвоню, но потом жалею тебя и снова звоню! Мне всё это уже надоело! Мне надоели твои истерики, ревность и эгоизм! Ты давишь на меня этим, понимаешь? Ты говоришь, что любишь меня, но так не любят! Я сейчас жалею, что позвонил тебе! Я никогда больше не позвоню и не приду! Что хочешь, делай! Хочешь, убей себя! Мне всё равно!
Бросив трубку и, сказав матери, что ему сейчас срочно надо встретиться с одним человеком, Мурад вышел на улицу. Он не хотел, чтобы родители видели его в таком состоянии, и поэтому решил побыть один. В данный момент он злился на Ираду и вместе с тем в душе жалел её за то, что она была такой глупой. Но больше всего он злился на себя из-за того, что не сдержался, и на свою судьбу, которая за последние двенадцать часов послала ему столько неприятностей и ни одной радости.
Сев в машину, Мурад так и не смог её завести. У него сейчас впервые в жизни тряслись руки и ноги. Он решил, что это видимо от того, что он сильно понервничал, не зная, что это были первые признаки его будущей неизвестной болезни. Сидя в таком состоянии за рулём, он поднял голову, посмотрел на небо и, ничего вслух не сказав, облокотился на сиденье и стал размышлять.
Он тогда ещё многое не понимал, что было связано с данной ситуацией, но уже начинал догадываться и кое-что осознавать.
Кто хочет, чтобы любили только его, любит только себя самого. Желая быть любимым, человек от себя отталкивает, желая самому любить, он всех притягивает.
Разлука убивает слабые чувства, а сильные разжигает.
От хорошего не уходят, к плохому не возвращаются. Любовь сильнее гордости, влюблённость сильнее любви, но страсть сильнее всего.
Минутная страсть может сломать многим целую жизнь. Не спи с теми, с кем не будешь счастлив ты, с теми – кто не будет счастлив с тобой, а тем более, с теми – кто без тебя уже счастлив.
Что любящий человек считает счастьем, нелюбящая женщина считает оскорблением, нелюбящий мужчина – назойливостью. Не оставайся там, где тебя не любят. Не обнадеживай тех, кого не любишь ты.
Все отрицательные черты человека – это количество зла в нём. Ненависть – это проявление зла, когда человек видит, что происходит, а ещё хуже, когда понимает, что виноват в этом сам. Ревность – это проявление зла, когда человек чувствует или считает, что его не любят или кого-то любят больше, чем его.
Если человек злой – значит глупый, но глупый – не всегда значит злой, а добрый – не всегда значит умный. Не будь с теми, от кого исходит отрицательная энергия…
72
…Мурад, размышляя над всем этим, просидел в машине больше часа, выкурив при этом подряд несколько сигарет. Только после того, как боль в желудке напомнила ему о голоде, он вышел из машины и зашёл домой.
Пройдя на кухню, он сел завтракать, хотя на часах было уже два часа дня. После этого, он, как в старые добрые времена, когда ещё Орхан был здесь, лёг в столовой на диван и впервые за полгода крепко заснул, не боясь, что может проспать.
Проснувшись в десять часов вечера, Мурад в первую минуту испугался, что не успел заехать за товаром, и тут же резко вскочил. Но, увидев домашнюю обстановку в родительском доме, успокоился, улыбнулся и, потянувшись, снова прилёг.
Вспоминая, что произошло сегодня утром, он вновь пожалел Ираду, разозлился на Каму и стал беспокоиться за Наиру.
Думая о Наире, он решил, ещё раз к ней позвонить. Когда она подняла трубку, Мурад, услышав её нежный и спокойный голос, успокоился и, ничего не сказав ей, дал отбой. Взяв из чемодана пакет с подарками, предназначенный для неё и, сказав матери, что сегодня хочет остаться у себя дома, потому что не сможет уже заснуть, а там будет смотреть новые видеофильмы, которые привёз с собой, он вышел из дому.
Когда Наира открыла ему дверь, Мурад вошёл и, положив пакет на пол, крепко обнял её. Они, соскучившись, ещё долго и молча так стояли, боясь даже сдвинуться с места. Но между ними была одна большая разница. Наира соскучилась по нему, а он соскучился по всем. По ней, по Каме и даже по Ираде, но больше всех – по Бахар.
После того, как они некоторое время простояли, обнявшись в коридоре, Наира молча взяла его за руку и повела в спальню. Такого красивого, нежного и долгого выражения своей любви с его стороны у Мурада не было уже слишком давно. Настолько давно, что он даже не помнил, было ли вообще у него такое.
Секрет был в том, что он сейчас, занимаясь с Наирой любовью, представил себе свою Бахар, Каму и Ираду. Ему было настолько хорошо, что он даже забыл обо всех своих проблемах на свете. Все его мысли были заняты четырьмя родными женщинами одновременно.
Мурад тогда ещё не понимал, что соскучился не по своим женщинам, а по этим отношениям. Скучаешь не по людям, а по отношениям. Отношения между людьми – это общение душ, общение между ними – это отношения тел.
Под утро, лёжа в постели, они впервые заговорили друг с другом, нарушив тишину. Первая спросила Наира, лаская и гладя его грудь:
– Мурад, ты когда прилетел?
– Позавчера ночью. Я звонил тебе вчера всё утро, но у тебя никто не брал. Ты выходила куда-то?
– Нет, я в субботу ночевала у своей подруги. Зара, ты её знаешь, я рассказывала тебе про неё. В тот день был день её рождения, и она ещё днём с мужем заехала за мной. Вечером он столько выпил, что я не разрешила ему меня провожать. Зара, боясь отпускать меня ночью одну, заставила меня у них остаться. Мне было всё равно, ведь дома никого нет, вот я и осталась. Эльдар – муж её, сразу пошёл спать, а мы с ней до утра проболтали, сидя на кухне вдвоём. А вчера вечером они привезли меня домой, – объяснила Наира.
– А чем её муж занимается? Он где-то работает? – поинтересовался Мурад, думая сейчас о том, что ему надо что-то делать насчёт работы.
Наира в двух словах рассказала ему, что у Эльдара своя туристическая фирма, и он устраивает групповые поездки во многие страны, но в основном только социалистические. Мурад, внимательно слушая её, заинтересовался этим, после чего спросил, будет ли ей удобно познакомить его с Эльдаром. Наира пообещала ему это устроить, после чего обняла его, и они оба, уставшие и измождённые, заснули крепким сном…
73
…С понедельника до пятницы шли проливные дожди. Мурад все эти дни просидел возле своего отца, разговаривая с ним на отвлечённые темы о жизни. В пятницу утром он позвонил Наире и, сказав, что давно не ел вкусный кябаб, договорился с ней поехать вечером на ужин загород. Затем, перезвонив, он предложил ей, если она сочтёт нужным, пригласить Зару и Эльдара поехать с ними.
Наира, обрадовавшись, сразу согласилась, думая, что Мурад наконец-таки решил не скрывать их отношения от людей. Но Мурад об этом даже и не думал, его сейчас интересовало совсем другое.
Вечером, забрав возле школы Наиру, затем, заехав за Эльдаром и его женой, Мурад повёз их в свой любимый ресторан на берегу моря. По дороге девочки, сидя сзади, о чём-то разговаривали между собой, и Мурад, не теряя времени даром, не навязчиво, стал расспрашивать Эльдара о его работе.
Когда они подъехали к ресторану, Мурад практически знал уже всё, что его интересовало про туристические поездки. Поэтому он, договорившись с Эльдаром, что в понедельник заедет к нему на работу, больше о делах в этот вечер ничего уже не говорил.
Они вчетвером прекрасно провели время, вкусно поели и много выпили. Мурад не пил, но, несмотря на это, весь вечер смешил их своими рассказами. Он знал много тостов, притч и анекдотов по такому случаю. Но самые любимые свои тосты он произносил всегда и везде:
– “Чтобы Бог всегда нас любил, и мы этого стоили! Чтобы наши желания сходили с ума от наших возможностей! Чтобы рядом с нами всегда были те, с кем нам хорошо, но в первую очередь – те, без кого нам плохо!”
Когда они встали из-за стола, Эльдар и Зара были влюблены в него, что было очень приятно Наире. Она в свою очередь тоже считала его интересным, начитанным и грамотным человеком. Кроме того, он умел и знал с кем, где и как себя вести.
Когда Мурад с Наирой привезли Эльдара с Зарой к ним домой, те, прощаясь, долго благодарили его за красивый вечер. Эльдар несколько раз повторил, чтобы Мурад в понедельник обязательно заехал к нему на работу. После чего они попрощались, и Мурад с Наирой уехали.
По дороге домой Наира, положив голову ему на колени, сразу уснула, а Мурад, тихо слушая Шаде, думал о том, что рассказал ему Эльдар. У него в уме был готов определённый план, и он уже знал, чем ему заняться в ближайшее время.
Он, как и обещал Эльдару, в понедельник с утра поехал к нему на работу. Встретившись с ним и переговорив обо всех деталях до мельчайших подробностей, Мурад тут же, оплатив, приобрёл две туристические путёвки в Польшу для себя и Наиры. После чего он заехал к своему знакомому ювелиру и кое-что ему заказал.
Он уже знал тогда, что счастье – когда зарабатываешь, занимаясь любимым делом.
Чтобы деньги приносили прибыль, они должны всё время быть в обороте.
Человек должен делать только то, за что потом сможет ответить. Рисковать можно, но только тем, что у тебя есть, но и то, не всем…
74
…Когда через неделю они всей группой стали проходить в аэропорту таможенный контроль, всех пропустили кроме Мурада.
Все обратили внимание на то, что каждый турист вёз с собой по два чемодана, битком набитых товаром на продажу. А у него с Наирой на двоих был всего лишь один чемодан со сменным бельём и одеждой. Лишнюю валюту они не везли, а золотые изделия в виде обручального кольца, перстня, браслета и цепочки с кулоном они оба по закону вписали в свои декларации.
Когда Мурада повели в отдельную комнату на досмотр, его там раздели до трусов и даже выдавили из тюбика всю зубную пасту. Не найдя ничего, опытные работники таможни разозлились не на шутку, потому что были уверены, что у него что-то есть. Но что именно и где он это спрятал, они не знали, из-за чего вынуждены были его пропустить, и при этом даже не извинились.
Мураду было неприятно видеть, как людей унижали на таможне. Сотрудники таможни знали, что все туристы везут с собой на продажу различного рода товар, лишнюю валюту и золото, которое не вписывают в декларацию. Там они всё это продают и на вырученные деньги привозят модные тряпки для себя и на продажу, чтобы хоть как-то окупить поездку и самим заработать немного. За это представители таможни с каждого туриста брали взятку, закрывая на всё глаза. Но с Мурадом у них ничего не вышло, ведь он не зря заранее всё выяснил у Эльдара.
Он уже знал, что выгоднее всего на продажу везти золото. Но если его не вписать в декларацию, то золото могут конфисковать, а если вписать и потом продать, то на обратном пути надо будет за это платить.
Поэтому он, выяснив, что в декларации не требуется писать вес и пробу, заказал у ювелира золотые изделия с очень большим весом и самой высшей пробы и вписал их сейчас в декларации.
По прибытии в Польшу вся группа бросилась продавать свой товар по всей гостинице, возле неё и по всему городу. Мураду было неприятно видеть, как люди сами себя унижали, торгуясь из-за каждой копейки.
Он, увидев всё это, зашёл в первый же ювелирный магазин и, продав все свои золотые изделия, там же купил такого типа изделия, но уже с маленьким весом и самой низкой пробы. На разницу, которая оказалась немаленькой, он тут же приобрёл дорогие аксессуары на машину с каждого наименования по одному экземпляру.
Мурад знал, что в Баку этот товар пользуется спросом и продать его можно будет в несколько раз быстрее и дороже, чем тряпки. Кроме того, он придерживался правила, что приобретать для продажи или подарка и хвалить надо только те вещи, которые купишь сам.
Таким образом, Мурад, в первый же день осуществив свой план, все остальные дни с утра до вечера гулял с Наирой, желая отдохнуть на полную катушку и поближе ознакомиться со страной. Днём они осматривали достопримечательности и ходили по музеям, а по вечерам сидели в ресторанах с различными шоу-программами.
Многие туристы из их группы, смотря на них, злились, завидуя Мураду. Они, как и таможенники, были уверены в том, что он что-то провёз, но не знали, что именно и не понимали, как он это сделал. Мурад же, чувствуя их взгляды за своей спиной, в ответ всегда им в лицо улыбался, не желая ни с кем портить отношения.
Он понимал, что благодаря врагам можно многому научиться. Если хочешь разозлить врага – не злись на его зло, ведь самое страшное для него – твоё безразличие.
Многие часто хотят иметь то, что имеют другие, но никогда не хотят быть теми и на месте тех, кто это имеет. Завистливые люди злятся, когда узнают, что кто-то лучше них или кому-то лучше, чем им, и радуются, когда другим плохо, а иногда даже сами играют в этом немаловажную роль.
Только мудрые никогда не злятся, потому что никому и ничему не завидуют.
Зависть – это проявление зла, когда человек, сравнивая себя с другими, признаёт их превосходство над собой. Сравнивать можно, но только для того, чтобы знать, к чему стремиться. Если, сравнивая, злишься – лучше не сравнивай. Счастье – когда завидуешь себе, несчастье – когда завидуешь другим.
По приезду в Баку Мурада снова остановили на таможне. Потому что у всей группы были те же два чемодана, хотя уже и с другими вещами, а у Мурада с Наирой на двоих их было пять.
На вопрос таможенников, на какие деньги всё это куплено, Мурад, улыбаясь, ответил, что переспал с хозяйкой магазина, а она в знак благодарности всё это ему подарила. Затем добавил, что если он эти вещи привёз на продажу, то почему они все в единственном экземпляре.
Таможенники тогда потребовали у него декларации, но там, к их сожалению, все наименования золотых изделий и их количество сошлись с их наличием. Злые, они вынуждены были отпустить Мурада.
Но он прежде чем уйти, каждому из них что-то подарил, лишний раз доказывая, что всё ему досталось бесплатно, и он это привёз не на продажу. Те, не видя такого никогда, чтобы кто-то просто так им что-то дарил, решили на будущее дружить с Мурадом.
Сев с Наирой в свою в машину, которую он оставил в аэропорту на стоянке, Мурад в первую очередь поехал на кубинку к своим знакомым спекулянтам и сдал три чемодана с товаром. Те тут же, на месте, рассчитались с ним за весь товар.
После чего он, довольный, с двумя другими чемоданами поехал оставить Наиру дома. В одном из чемоданов лежали подарки, купленные для себя, родителей, Наиры с Аликом и Эльдара с Зарой. Но Наира об этом ничего не знала.
Когда Мурад у неё дома открыл чемодан с подарками и стал их распределять, Наира у него спросила:
– Мурад, что это? Когда ты всё это успел купить?
Он, улыбаясь, поцеловал её в щёчку и ответил:
– Когда ты пару раз осталась спать в номере. Это папе с мамой, это Заре с Эльдаром, а это тебе и Алику.
Наира, не дотронувшись до своих подарков, искренне сказала:
– Мурад, ты что? Я не могу это принять, ты и так много на меня потратил, взяв с собой в поездку. Я за это тебе очень благодарна. Спасибо тебе большое. Я от души отдохнула и погуляла, а самое главное – была рядом с тобой. Мне больше ничего не надо. Ты сейчас нигде не работаешь, так что, я это не возьму.
Мурад, лишний раз убедившись, что Наира порядочный человек и по-настоящему любит его, улыбаясь, протянул ей подарки и сказал:
– Эти подарки именно за то, что ты поехала со мной. Кроме того, если бы не ты, я бы не познакомился с Эльдаром и не поехал бы в эту поездку. А насчёт моих затрат даже и не думай. Мне только что при тебе заплатили в два раза больше, чем я потратил. Так что, подарки эти мне вообще обошлись бесплатно. Бери и мало говори.
Наира, не найдя слов, чтобы возразить, и лишний раз убедившись, что Мурад умный и очень добрый, поцеловала его и, поблагодарив, взяла у него подарки.
Таким образом, Мурад занялся новым бизнесом и, как всегда, с присущим ему умом и талантом, при этом не теряя своего достоинства и делая всем добро…
75
…Вечером, помыв и поставив машину в гараж, а деньги сложив там же в сейф, Мурад на такси поехал к своим родителям.
Придя к ним, он поцеловал их обоих и отдал им подарки. Убедившись, что у них всё в порядке, узнав, что у Томы всё по-старому, он только после этого поел, затем искупался и лёг спать.
Утром, проснувшись и открыв шкаф, Мурад обратил внимание на два свёртка. Взяв их в руки и вспомнив, что это подарки, предназначенные для Камы и Ирады, которые он привёз ещё с Москвы, Мурад в этот момент представил их обоих перед своими глазами.
Почувствовав, что он соскучился по каждой из них, ему захотелось позвонить им обоим. Не разобрав в записной книжке номер телефона Камы, Мурад позвонил Ираде.
Трубку поднял дядя Лёва. Мурад, удивившись, что он дома, и не сразу сообразив, что сказать, дал ему в ухо отбой. После завтрака, искупавшись, он, повторив свою попытку, услышал спокойный голос Ирады.
– Да, – безразлично протянула она.
– Как дела? – спросил Мурад, удивляясь её спокойствию.
– Нормально. Ты ещё в Москве? – с грустью спросила Ирада.
– Нет, в Баку.
– Давно приехал?
– Нет, вчера, – ответил он, чтобы избежать лишних вопросов с её стороны.
– Я тебя увижу? – умирающим голосом спросила Ирада.
– Хочешь?
– А ты?
– Я первым спросил.
– Да, хочу, – немного оживившись, ответила она.
– Мозги делать не будешь? – спросил Мурад, вспомнив её сцены ревности.
– Нет, не буду, – без какой-либо эмоции ответила Ирада.
– А что так? – не веря, переспросил он.
– Я изменилась и поняла, что была не права.
– Наконец-то. А почему дядя Лёва дома? – поинтересовался Мурад.
– Я разве тебе не говорила?
– Насчёт чего?
– Летом фабрику закрыли. С тех пор он сидит дома. Каждый день уговаривает нас с сестрой переехать в Москву, но я не хочу там жить. Что я буду там делать? – ответила она.
– Ты мне не говорила об этом, – удивился Мурад.
Не переживая за неё и за дядю Лёву, зная, что у него столько денег, что даже его внукам хватит, он добавил:
– Не переживай, всё будет нормально. Самое главное – что все живы и здоровы. Хочешь сейчас приехать ко мне?
– Да. Приехать? – в ответ спросила Ирада.
– А папе что скажешь? – переживая за то, что ей сейчас придётся обмануть своего отца, спросил Мурад.
– Что-нибудь придумаю. Ну что приехать? – раздражаясь, и уже с повышенным тоном спросила она.
– Приезжай. Я сейчас у родителей, у себя дома буду через полчаса, – ответил Мурад и при этом, обратив внимание на её тон, засомневался, что она изменилась.
– Хорошо. Пока, – сказала Ирада и положила трубку.
Мурад, удивившись её голосу, словам и манере разговора, пока не понял, в чём причина такого поведения Ирады. Думая над этим, он стал собираться.
Положив оба свёртка в пакет и взяв баллон с рыбками, который принёс к родителям на время поездки, он вышел, сел в такси и поехал к себе домой…
76
…Заканчивался октябрь месяц. На улице было очень холодно. Когда Мурад зашёл к себе в блок, он столкнулся с Ирадой.
Та, съёжившись, стояла под лестницей, ожидая его. Он, обратив внимания на то, что она как-то не так выглядит, но, не предав этому значения, стал быстро подниматься по лестнице, чтобы никто его с ней не увидел.
Думая о том, что она наверно расстроена из-за того, что ей пришлось его ждать, он посмотрел на часы и сказал ей:
– Я во время приехал. Это ты рано пришла.
– Знаю. Ничего страшного. Просто, я не думала, что так быстро поймаю такси, – дрожа, поднимаясь за ним, сказала Ирада.
Идя за ним, она, обратив внимания на баллон, спросила:
– Это и есть твои рыбки?
– Да, – тихо ответил Мурад, проходя мимо двери Наиры. – Ты когда-то хотела на них посмотреть, вот и посмотрела, – пошутил он, чтобы её подбодрить, замечая по её голосу, как она дрожит и, думая, что это из-за погоды.
Зайдя в квартиру, Мурад прошёл на кухню и оставил баллон с рыбками там. Когда он с пакетом вошёл в столовую, то ужаснулся тому, что увидел. В ту же минуту он понял, почему Ирада дрожала и так с ним разговаривала. Перед ним стоял совершенно другой человек. Это была не та Ирада, которую он знал.
Она, хотя и была в дорогих вещах, но вид у неё был как у бомжа. Она была вся помятая, и погода тут была явно не причём. Ей ещё не исполнилось и двадцати, а она уже выглядела на все тридцать.
Ирада сильно исхудала и осунулась. Цвет лица у неё был бледный, глаза куда-то впали, а под ними появились мешки. Догадываясь, что могло произойти с ней за семь месяцев, Мурад, полностью разочаровавшись в ней, передал ей пакет и с иронией сказал:
– Это подарки тебе из Москвы за то, что ты хорошо себя вела.
– В смысле? – не понимая, снимая плащ и садясь на диван, спокойно спросила Ирада и стала вынимать подарки из пакета.
– Не понимаешь, тупица бездарная? Ты что, каждый день нюхала эту дрянь? Я же просил тебя не делать этого! Посмотри, на кого ты стала похожа! Вот почему ты себя так вела, когда я звонил, да? Отвечай, тварь! – стал кричать Мурад.
Он сейчас злился на то, что она, будучи молодой, красивой и богатой девушкой, которая с самого детства ни в чём не нуждалась, сама себя опустила на самое дно. Видя, что она в ответ улыбается и даже не смотрит на него, Мурад схватил с дивана её сумку и начал вытряхивать из неё всё содержимое на стол в поисках коробочки с кокаином.
Не найдя её и в ярости швырнув пустую сумку на пол, он вдруг обратил внимание на шприц, наполненный какой-то жидкостью. Взяв его в руки, он подошёл к Ираде и, подняв её за шиворот, спросил, точнее, заорал:
– Что это? Ты что, уже колешься? Совсем с ума сошла?
Ирада, выворачиваясь, стала кричать:
– Отпусти меня! Ну! Отпусти меня!
– Покажи руки, тварь! Руки покажи! – нечеловеческим голосом орал Мурад.
Бросив шприц на пол, он за одну секунду стянул с неё водолазку. Он всё понял, но не ожидал увидеть такого. Обе руки Ирады были в кровоподтёках от уколов, при виде которых его стало тошнить.
Мурад, долго не раздумывая, схватил с дивана плащ, поднял с пола сумку, смёл со стола все вещи и всучил всё это вместе с водолазкой и подарками ей в руки. Держа её за шею, он потащил Ираду через всю комнату в коридор и, открыв дверь, вытолкнул на лестницу.
Ирада всё это время, пока он её выталкивал, стиснула зубы и с полными слёз глазами упорно сопротивлялась ему. После того, как она оказалась на лестничной площадке, она стала беспрерывно звонить в дверной звонок до тех пор, пока он не перегорел и только после этого, простояв некоторое время, ушла.
Мурад, пока Ирада звонила в дверь, сел в коридоре на пол и стал трястись. Куря сигареты одну за другой, он проклинал тот день, когда назвал ей свой адрес.
Когда послышались уходящие шаги Ирады, он встал и подошёл к окну. Смотря ей вслед, Мурад стал думать о том, что правильно ли он поступил в данной ситуации, считая, что это его единственный выход дать ей последний шанс, чтобы она отошла от наркотиков.
Он сейчас, разозлившись, разочаровался в Ираде, но всё равно продолжал жалеть её и надеялся на лучшее.
Мурад всё-таки верил в то, что всё ещё восстановится, но он тогда ещё не знал, что разочарование убивает многое, если не всё. Потерять и восстановить можно всё, но только не отношения…
77
…Мурад целую неделю не мог придти в себя, постоянно думая об Ираде. Он всё это время просидел у родителей дома и целыми днями что-то писал в своём дневнике. Это была общая тетрадь красного цвета, которую он завёл в тот день, когда исполнилось семь дней со дня смерти Бахар.
В начале ноября, немного успокоившись, но, не переставая думать об Ираде, он, взяв с собой Наиру, уехал в Чехословакию. Мурад не мог долго сидеть без дела. Кроме того, в последнее время на него очень сильно стала давить создавшаяся обстановка в городе. Поэтому он решил, пока есть возможность, один-два раза в месяц выезжать в какую-нибудь другую страну. Мурад, таким образом, отвлекаясь от всего, одновременно отдыхал, зарабатывал деньги и гулял.
Ему ещё с детства хотелось посмотреть на весь мир. Его всегда интересовало, как в других странах живут люди, какая у них культура, кухня и какие обычаи. Он считал, что жизнь – это не те дни, что прошли, а те, что запомнились. Вместе с тем, ему было неинтересно привозить на продажу всё время один и тот же товар.
Мурад, проделав то же самое, что и во время поездки в Польшу, привёз из Чехословакии уже другой товар. Это были разнообразные люстры и фигуры из знаменитого чешского хрусталя и фарфора.
Прилетев в Баку, он в течение нескольких дней развёз весь товар по знакомым спекулянтам, а через неделю забрал у них свои деньги. Посчитав их, Мурад обрадовался тому, что на этот раз заработал в три раза больше, чем потратил.
Но, несмотря на это, в конце ноября Мурад с Наирой поехали в Болгарию, а к середине декабря – в Югославию. Познание нового мира для него всё-таки стояло на первом месте, чем реальная возможность заработать много денег.
Мурад в последних двух поездках купил в именных магазинах на зимней распродаже модную дорогую одежду, как для мужчин, так и для женщин. При этом, не забывая о том, что на продажу с каждой вещи надо привозить по одной штуке.
По приезду в Баку Мурад не поехал на кубинку. Неожиданно для себя, он все вещи продал сам, предложив их своим друзьям, знакомым и соседям, что отцу его очень не понравилось. Но Мурад не обратил внимания на замечание отца, потому что выручка с продажи модных вещей в разгар сезона была колоссальной.
Во время этих двух поездок единственным его расходом было то, что на обратном пути он заплатил таможне так же, как и после поездки в Чехословакию.
Мурад после поездки в Польшу уже понял, что лучше, заплатив, иметь уважение, чем, сохранив деньги, терпеть унижения…
78
…Новый год Мурад встретил так же, как и два последних года, один со своими родителями. Ровно в полночь он вытащил из шкафа заранее приготовленные подарки, купленные во время последней поездки, и, поцеловав отца с матерью, поздравил их с праздником.
Они были растроганы и в то же время счастливы таким вниманием сына. Посидев все вместе за праздничным столом, родители вскоре пошли спать.
Мурад же, пройдя на кухню, открыл форточку, выключил свет и закурил. Смотря на чужие окна, в которых горел свет, он стал вспоминать, как раньше встречал Новый год, когда была жива Бахар.
Каждый год, после того, как родился Орхан, они втроём утром тридцать первого декабря, стоя возле нарядной ёлки у себя дома, поздравляли друг друга и обменивались подарками. А в десять часов вечера заезжали сначала к родителям Бахар и поздравляли их. Затем приезжали к его родителям, чтобы поздравить их и позвонить Томе. Встретив с родителями Новый год по-местному времени, они оставляли у них заснувшего Орхана, а сами шли со своими друзьями в ресторан. Там они ели, пили, смеялись и танцевали до утра, после чего пешком возвращались к себе домой и, занявшись нежной любовью, весь день потом отсыпались.
Вспомнив всё это, Мурад вздохнул и закрыл форточку. Открыв кран и потушив сигарету под струёй воды, он пошёл спать.
Наутро, проснувшись, Мурад стал звонить своим родным и близким, чтобы поздравить с Новым годом. В первую очередь он позвонил в Америку, затем Эльдару и, поздравив его, попросил к телефону Наиру, потому что она вчера осталась у них. Поздравив её и положив трубку, Мурад, думая о том, кому бы ещё он хотел позвонить, вдруг вспомнил Ираду.
В этот момент будто что-то защемило его сердце, и в нём вновь проявилась жалость к ней. Решив позвонить и поздравить её, а заодно посмотреть в каком она состоянии, он набрал её номер, но трубку так никто и не поднял.
Слегка забеспокоившись, Мурад решил позвонить бывшему директору Акиф мяллиму. После двух гудков трубку поднял сам директор.
– Слушаю, – по привычке, будто у себя в кабинете, ответил тот.
– Здравствуйте, Акиф мяллим. Это Мурад. Я позвонил поздравить вас с Новым годом. Желаю вам и всей вашей семье здоровья, счастья и всего самого наилучшего, – радостным голосом сказал он.
– Здравствуй, Мурад. Спасибо за внимание. Спасибо, что не забываешь. Ты единственный с фабрики, кто мне всегда звонит. Ты тоже от моего имени поздравь своих родителей, – в свою очередь обрадовался директор.
– Вам спасибо, Акиф мяллим. Я всегда помню то, что вы для меня сделали. Я обязательно передам ваши поздравления, – поблагодарил его Мурад и спросил:
– Акиф мяллим, вы не знаете, дядя Лёва здесь или уехал? Я звоню ему, чтобы поздравить, а у него никто трубку не берёт.
– А ты разве не знаешь? – удивлённым голосом спросил директор.
– Что не знаю? – переспросил Мурад, чувствуя, что улыбка полностью сошла с его лица.
– У Лёвы неделю назад погибла младшая дочь, и он сейчас остаётся у своей старшей дочери, – с сожалением пояснил тот.
– Кто, Ирада? Как погибла? – вскрикнул Мурад, схватившись одной рукой за голову.
– Они всей семьёй собирались переехать в Москву. Лёва уже и дом свой продал и оставался с Ирадой у своей другой дочери. А та живёт в центре города на восьмом этаже. Вечером Ирада вышла на балкон, в тот день был очень сильный ветер, а через полчаса к ним постучались соседи и сказали, что она лежит на улице вся в крови, разбитая насмерть. Никто до сих пор не знает, был ли это несчастный случай или она сама выбросилась. Вскрытие показало, что она была наркоманкой.
Мурад, выслушав директора, ничего не ответил, пока через некоторое время не услышал в трубке:
– Алло, Мурад, ты слышишь меня? Алло!
– Да, Акиф мяллим, слышу. Просто, я не знаю, что сказать. Мне очень жаль. Извините, я вам потом перезвоню. До свидания, – расстроившись, попрощался Мурад и дрожащей рукой опустил трубку…
79
...Стоя перед зеркалом и смотря в него, Мурад сейчас не видел себя. В данный момент перед его глазами проплывали многочисленные образы Ирады. Одна была весёлой, та, которая встречала его у себя дома, вторая – грустной, та, которая провожала его в аэропорту. А третья была настырной наркоманкой, которая в последний раз пришла к нему домой.
Мурад не мог представить себе, что её больше нет, и что он больше не увидит её никогда. Думая о том, как она умерла, он вспомнил слова, которые слышал от своего отца:
– “Самоубийство – это грех, потому что каждый человек родился не случайно и имеет своё предназначение! Самоубийство – это конец не только твоим страданиям, но и тебе самому! Человек умирает в двух случаях: когда останавливается или его забывают!”
Мурад, думая о смерти Ирады, стал сейчас винить себя в слабости характера, считая, что ему изначально не надо было впускать её в свой дом, чтобы потом прогонять. Виня себя из-за Ирады, он вдруг вспомнил Каму и стал думать о том, что может, не надо было с ней вступать в близкие отношения.
Размышляя над этим, он стал вспоминать, кто же из них двоих был инициатором этих отношений. До близости с ними сам он не только не думал о них, а даже не замечал их никогда. Разговаривая с ними, он никого не обманывал и ничего не обещал. Находясь рядом с ними, он ничего насильно не делал.
Ирада сама подошла к нему и настояла придти. А когда пришла, сама полезла к нему, а потом всё время умоляла его, чтобы он к ней приходил. Кама сама подозвала его к себе и взяла его номер телефона. А потом, позвонив, сама пришла к нему и была не против, чтобы между ними что-то было.
Мурад, если и был виноват, то только в том, что не отказал им ни в чём. Но, если бы он им отказал, разве Ирада или Кама стали бы счастливее? Навряд ли. Они обе изначально, без него, уже были несчастливы. А он, наоборот, только приукрасил им жизнь и то потому, что они сами этого хотели.
Они, не желая всё забыть, смириться со своей жизнью или постараться что-то изменить, сами вошли в его жизнь и тем самым впустили его в свою. Он был бы виноват только в том случае, если бы сам явился инициатором близких отношений, обманул их в чём-то или обещал им что-то, а, переспав, без причин бросил бы их.
Мурад, смотря в зеркало, тогда не очень-то понимал, что человек чаще жалеет не о том, что умолчал, а о том – что сказал. Только сильный человек может признать свою вину и простить чужую. Часто желания познакомиться, общаться и дружить сводятся к одному желанию – переспать.
Главное – не то, что ты не сможешь смотреть в чьи-то глаза, а то – что не сможешь смотреть в зеркало. Советовать легко, соблюдать трудно. Но одно он знал точно, он в своей жизни только один раз первым признался в любви, обещая при этом всё, даже свою жизнь, и это была его Бахар…
80
…Так для Мурада начался тысяча девятьсот девяностый год. До дня своего рождения он только один раз, восьмого числа вышел из дома и то, чтобы поехать на кладбище к Бахар.
К дяде Лёве он так и не пошёл, потому что не хотел верить, что Ирада умерла. Кроме того, после смерти Бахар он не мог ходить на похороны и видеть чужое горе, потому что после этого вспоминал своё и проживал его заново.
Мурад, сидя дома, всё это время о чём-то думал и что-то писал в своём дневнике. Семнадцатого января он проснулся рано утром от телефонного звонка.
Подняв трубку, он услышал, как Орхан, Заур и Сева хором стали петь ему поздравления на английском языке. Мурад в эту минуту, забыв обо всём, почувствовал себя самым счастливым человеком на свете, потому что это был самый дорогой подарок для него. Для Мурада самый дешёвый подарок сына был дороже всех самых дорогих подарков.
После того, как дети спели ему песенку, каждый из них по отдельности поздравил Мурада с днём его рождения. Затем по очереди его поздравили Тома и Рахман, пожелав ему скорейшего приезда к ним, много денег и всё то, что на них купить нельзя.
После звонка из Америки Мурад проведал своего отца, после чего зашёл на кухню и, поцеловав маму, улыбаясь, поздравил её с днём рождения сына.
Позже к нему позвонила Наира, потом Эльдар с Зарой, а после них Люда. Потом стали звонить его друзья со школы, института и фабрики, многие из которых уже уехали из Баку. Среди них были не только азербайджанцы, но и евреи, русские, грузины и армяне, которые, прежде всего, были бакинцами.
Все они сегодня звонили по одной и той же причине, чтобы поздравить Мурада с днём его рождения, потому что он сам всегда звонил им в день их рождения.
Было ещё два звонка, но, когда он поднял трубку, ему сразу в ухо дали отбой. Мурад в этот момент подумал об Ираде, но на самом деле это была Кама и не только она.
В очередной раз услышав телефонный звонок, Мурад подошёл к телефону и снял трубку.
– Да, – сказал он.
– Поздравляю с днём рождения, – ответил робкий голос, чем-то похожий на Ирадын, и сразу замолчал.
– Спасибо, а кто это?
– Вы меня не знаете. Я желаю вам счастья, – пожелал голос.
– Спасибо большое. Извините, а как вас зовут? – заинтересовался Мурад.
– Моё имя вам ничего не даст. Я просто хотела поздравить вас с днём рождения.
– Спасибо. Мне очень приятно. Но откуда вы меня знаете? – спросил Мурад, решив, что может быть так сможет узнать что-то от неё.
– Я давно знаю вас. Я вас люблю, – серьёзно ответил незнакомый голос.
– Мы можем с вами встретиться? – решив, что это чей-то розыгрыш, спросил Мурад.
– Да. Если хотите, – немного подумав, ответил голос.
– Да, хочу. Где? Когда? – ещё больше заинтересовался Мурад, желая довести шутку до конца.
– Через двадцать минут. Перед хлебным магазином возле вашего дома.
– Хорошо. А как я узнаю вас?
– Я сама к вам подойду, – ответил голос и дал отбой.
Мурад был там через пятнадцать минут. Стоя и смотря по сторонам, он надеялся увидеть среди прохожих знакомое лицо или вообще никого не увидеть.
Когда через пять минут к нему подошла девочка лет пятнадцати, он удивлённо посмотрел на неё и сознался себе, что никогда бы не угадал, что это она звонила к нему.
Она на самом деле была незаметной, хотя на лицо была симпатичной. Она действительно была ребёнком и выглядела как ребёнок. На лице не было ни грамма косметики, скорее, она ею ещё не пользовалась. Одета была так же, как ребёнок. На ней было длинное розовое пальто, на голове сиреневая шапка, вокруг шеи длинный сиреневый шарф, а на руках сиреневые варежки.
Мурад, поняв, что у него сейчас глупое выражение лица, решил первым поздороваться.
– Привет, – улыбнувшись, сказал он.
– Здравствуйте, – краснея, поздоровалась девочка.
– Ты можешь не говорить своё настоящее имя, но скажи любое, чтобы я мог к тебе обращаться, – сказал Мурад.
– Меня зовут Инара, – вновь покраснев, ответила она.
– Очень приятно, Инара. И откуда ты меня знаешь? – взяв инициативу в свои руки, спросил Мурад.
– Мы с вами соседи. Я живу в том же дворе, где живут ваши родители, – призналась она.
– Да? А я ни разу там тебя не видел, – удивился Мурад.
– Вы меня видели, просто, никогда не обращали на меня внимания, – обиженно ответила девочка.
Мурад, увидев, что она обижается, и, вспомнив Ираду и то, чем потом всё закончилось, решил поменять тему.
– Чтобы ты хотела, Инара, чтобы я для тебя сделал? – снова улыбнувшись, спросил он.
– Я хочу, чтобы ты у меня был первым, – посмотрев ему прямо в глаза, ответила она.
После этих слов Мураду словно камень упал на голову. Он считал себя не глупым человеком, но после Бахар, каждый раз сталкиваясь с женщинами, убеждался в том, что по сравнению с ними он ещё наивный ребёнок.
Каждая из них удивляла его по-своему. От каждой из них он чему-то учился, увеличивая свой жизненный опыт. После общения с ними, он считал, что многое уже знает. Но, начиная общаться с новой женщиной, он осознавал, что многое ещё не только не знает, но даже и не понимает.
Благодаря Бахар он узнал, что такое настоящее счастье, а в скором времени познал горечь потери близкого человека. Если бы не смерть Бахар, у него бы не появились другие женщины.
Если бы не Наира, он бы не догадался, что разведённая женщина всё время мечтает быть желанной и может переспать со своим соседом.
Если бы не Кама, он бы не додумался, что замужняя женщина может влюбиться в женатого мужчину, к тому же своего родственника, и начать встречаться с ним.
Если бы не Ирада, он бы не смог представить, что восемнадцатилетняя незамужняя девушка, два года, как уже женщина и наркоманка, может лучше знать, как понравиться мужчине, чем взрослые замужние женщины.
Если бы не Света с Ирой, он бы не знал, что молодые девушки могут иметь больше опыта в постели, чем взрослые женатые мужчины.
А сейчас, познакомившись с Инарой, Мурад узнал, что пятнадцатилетняя девочка может позвонить взрослому мужчине и, признавшись в любви, выразить желание отдаться ему......
 (295x180, 80Kb)
Inn_Gallery
Рубрики:  Проза
Жизнь великих людей. (биографии любимых писателей

Метки:  

Святой Грешник Бахтияр Мамедов.59-69

Понедельник, 22 Марта 2010 г. 03:37 + в цитатник
Таня_Ализаде все записи автора




 (400x62, 45Kb)



.......

59-69




59
…Мурад с вечера предупредил Наиру о том, что рано утром должен будет подняться к себе домой. Ему надо будет позвонить в Америку, а потом ему должны будут принести важные документы. С нетерпением дождавшись восьми утра, он тихо встал, оделся и, поцеловав её спящей, вышел из спальни.
– Мурад, только быстро-да приходи, – сонным голосом бросила Наира ему вслед, не открывая глаз и продолжая спать.
– Хорошо, как только принесут документы, я сразу же спущусь, и мы вместе позавтракаем. А пока ты спи, – слегка покраснев, ответил он и закрыл за собой дверь.
Накормив своих рыбок, Мурад прошёл в ванную комнату, чтобы искупаться. Он во время успел это сделать, потому что Ирада не дала себя долго ждать. Ровно в девять утра она несколько раз тихо пробарабанила ногтями по его двери, понимая, что в звонок лучше не звонить.
Мурад, открыв ей дверь, сразу не узнал её. Он привык всегда видеть Ираду только в домашнем виде и в тапочках. А сейчас перед ним стояла со вкусом одетая, улыбающаяся девушка с красивым макияжем и в тёмных очках. От неё пахло какими-то непонятными, одурманивающими и притягивающими духами.
Мурад, пригласив Ираду войти и закрывая за ней дверь, обратил внимание на то, как она была одета. На ней была узкая джинсовая юбка синего цвета, белая обтягивающая сорочка с короткими рукавами и белые сабо на высокой шпильке.
В одной руке была большая кожаная сумка тоже белого цвета, а в другой руке – пакет.
Ирада, пройдя сразу в столовую, обернулась и, протянув Мураду пакет, сказала:
– Это к чаю.
– Спасибо, Ирада. Не стоило так беспокоиться, – поблагодарил он её, всё ещё не веря своим глазам, что перед ним стоит вчерашняя девочка во вьетнамках.
– А это тебе от рыбок. Ты же пришла к ним, чтобы на них посмотреть, – пошутил Мурад, протянув ей французские духи.
– Ой, спасибо большое! – искренне радуясь, воскликнула Ирада и тут же, раскрыв упаковку, надушилась ими.
После чего она подошла к нему и в знак благодарности чмокнула его в щёчку.
Мурад в этот момент, вспомнив Наиру, которой должно было скоро исполниться тридцать два года, и Каму, которой было уже двадцать семь лет, подумал, как разница в возрасте даёт о себе знать в поведении и в отношении людей к одному и тому же в жизни.
Ираде недавно исполнилось всего лишь восемнадцать лет. Она перешла на второй курс Азербайджанского Народно-Хозяйственного Института. У неё рано умерла мать, старшая сестра давно вышла замуж и переехала к мужу, и она осталась жить одна со своим отцом в таком большом доме.
Смотря на Ираду, можно было подумать, что у неё нет и не может быть никаких проблем. Она была очень шумной, весёлой и жизнерадостной девушкой. От неё веяло жизнью, задором и желанием жить.
Все эти качества взбалмошной и в то же время чистой, прямой, юной и красивой девушки не могли сейчас не привлечь Мурада, потому что точно такой же была и его Бахар. Но он твёрдо держал себя в руках, будучи уверенным, что Ирада девственница, не зная и даже не догадываясь, что это совсем не так…
60
…Ирада не села, как все, на диван. Она села сразу за стол и, вытащив небольшую золотую коробочку, спросила у Мурада, открывая её:
– Будешь?
Мурад во второй раз за сегодняшнее утро не поверил своим глазам, смотря на неё.
– А что это? – спросил он, видя белый порошок, но, делая вид, что не понимает, что это такое.
– Королевский кайф, как говорят папины друзья, – пояснила Ирада, вытаскивая из сумочки круглое зеркальце, пилочку для ногтей и лезвие, а из портмоне сторублёвую банкноту.
– А без этого нельзя рыбок посмотреть? – шутя, спросил Мурад, понимая, что Ираде всё равно, знает он, что это такое или нет.
– Хочешь попробовать? – спросила она, уничтожив в миг одну полоску кокаина и протянув ему трубочку из сторублёвки.
Мурад, видя откровенность Ирады, не захотел больше играть с ней в непонимающего глупца и тем самым выглядеть идиотом возле неё.
Он знал, что, скрывая свои недостатки, лучше не станешь. С самого начала отношений с людьми надо быть самим собой, чтобы потом никто из них не мог предъявить никаких претензий и использовать это как повод для разлада.
Поэтому Мурад, взяв у неё трубочку, последовал её примеру. После того, как они по очереди уничтожили все полоски кокаина на зеркале, оба некоторое время сидели молча, каждый думая о своём.
Ирада, как всегда, вспомнила о том, как два года назад, учась ещё в школе, парень из старшего класса, которого она любила и с которым стала встречаться, несколько раз переспав с ней, бросил её. А позже, один из так называемых папиных друзей, постоянно видя её в плохом настроении, ничего умнее не придумав, предложил ей попробовать кокаин.
С тех пор она часто хотела покончить со своей жизнью, но сделать это её всегда останавливала жалость к своему отцу. А этой зимой, впервые увидев Мурада, она будто ожила как цветок. Она с первого же взгляда влюбилась в него. Узнав, что он живёт один и, посчитав, что он такой же несчастный и одинокий как она, Ирада с тех пор жила одной надеждой. Она хотела, чтобы он тоже влюбился в неё, не думая о том, а что же будет после.
Мурад в свою очередь сейчас думал о том, что Ирада просто избалованная девчонка из богатой семьи, которая выросла без матери. Он считал, что у таких как она, не может быть ни чувств, ни ценностей, а только желание всё в жизни попробовать, не отказывая себе ни в чём. Создав для себя о ней такое мнение, он решил посмотреть, что же она будет делать дальше, чтобы понять, зачем она всё-таки к нему пришла.
Он тогда ещё не знал, что первое впечатление часто бывает обманчиво и может привести к ошибке, а скорее, даже к непоправимой трагедии в будущем.
Из них двоих первым тишину нарушил Мурад.
– Что-нибудь хочешь? – тихо спросил он.
– У тебя есть халат? Мне жарко, я хотела бы сполоснуться, – ответила отключённая Ирада.
Мурад, перестав уже удивляться ей, принёс из спальни свой халат и проводил Ираду в ванную. Пока она была там, он успел позвонить Орхану, после чего, полностью расслабившись, прилёг на диване и вскоре вздремнул, потому что всю ночь не спал.
Проснулся Мурад от тяжести, которая придавила его и не давала дышать. Открыв глаза, он увидел перед собой Ираду. Она сидела верхом на его животе голая в раскрытом халате и, не обращая на него внимания, пыталась расстегнуть ему ремень. Не успев сразу сообразить, что же всё-таки происходит, он вдруг почувствовал, что она уже стягивает с него джинсы. Всё остальное произошло так быстро, что Мурад так ничего и не понял.
То, что с ним сегодня сделала Ирада, он никогда в своей жизни не видел ни от одной из трёх предыдущих женщин. Она своими сексуальными желаниями и способностями превзошла не только их, но и самого Мурада, хотя и была младше него на девять лет.
Он тогда впервые ощутил себя изнасилованным красивой, молодой и очень сексуальной девушкой, вернее, женщиной, и это ему нельзя сказать, что не понравилось…
61
…Когда Ирада оделась и полностью привела себя в порядок, она, повернувшись лицом к Мураду, стесняясь, спросила его:
– Тебе понравилось?
Он сначала не понял её вопроса, потому что до последней минуты считал, что она делала то, что хотела, и её не интересовало его мнение. До него только сейчас дошло, что она это сделала в первую очередь для него.
А он, позволив ей это сделать, тем самым дал ей надежду на дальнейшие отношения между ними. Окончательно поняв, что она пришла к нему для того, чтобы ему понравиться, он, чтобы не обидеть её, тихо ответил:
– Да, очень понравилось.
Ирада не смогла спрятать свою радость и, подойдя к Мураду, обняла его. Стоя в таком положении и целуя его в ушко, она призналась ему:
– Я рада, что тебе понравилось. Я так хотела тебе понравиться. Ты давно уже мне нравишься, с той самой минуты, как я тебя увидела у папы на работе. Я рада, что у меня это получилось. Ты даже не можешь представить себе, как я рада.
Затем, посмотрев ему в глаза, тихо спросила:
– Папа на днях собирается уехать в Москву почти на целый месяц, а у меня пока каникулы, и я весь день буду дома одна. Ты придёшь ко мне?
– Не знаю, – переваривая в себе то, что она сказала до этого, ответил Мурад.
– Обещай, что придёшь, – умоляющим голосом сказала она.
– Посмотрим, – думая совсем о другом, ответил он.
– Ты не хочешь ко мне придти? – обижаясь, спросила Ирада.
– Зачем не хочу? Хочу, – видя, что она обижается, ответил Мурад.
– Тогда пообещай мне, что придёшь, – капризничая, не отставала она.
– Обещаю, – не зная, что сказать, ответил он.
– Поклянись!
Мурад, поняв, что она просто так не отстанет, громко ответил:
– Клянусь!
После того, как Ирада ушла, Мурад посмотрел на часы и спустился к Наире. Когда Наира с закрытыми глазами открыла ему дверь, он успокоился, увидев, что она ещё не вставала с постели.
– Ты ещё спишь, соня? Давай вставай и иди умываться, уже почти двенадцать часов. А я пока приготовлю завтрак. Так есть хочется, – улыбнувшись, сказал он.
– У тебя что, хорошее настроение? – не открывая глаз, заметила Наира.
– Да, – растерявшись, ответил Мурад и, на ходу придумав, добавил:
– Я разговаривал с Орханом. Он сказал, что у него всё хорошо.
– Отлично. Я так рада за него. У тебя замечательный сын, – искренне ответила Наира и пошла спать дальше.
Мурад, покраснев, прошёл на кухню. Готовя завтрак, он несколько раз подряд внимательно прокрутил перед собой сегодняшнее утро, сравнивая Ираду, Наиру и Каму и задавая себе вопросы, на которые пока не мог найти ответы…
62
…Накрывая на кухне стол, Мурад стал разговаривать с самим собой:
– “Зачем я это делаю? Зачем они это делают? Что это им даёт? А что это даёт мне? Одна замужняя, другая разведённая, а третья вообще ещё не была замужем. Видимо всех нас объединяет то, что мы в данный момент одиноки и желаем взаимной любви. А зачем именно со мной?
Наверно потому, что я им нравлюсь так же, как и они мне. Ведь они все трое внешне чем-то похожи на Бахар. У них у всех белое тело, чёрные волосы, пухлые губы и маленькие груди. Кроме того, они наверно считают, что я, будучи одиноким, лучше их пойму. Но они ещё и влюблены в меня, а я ни в кого из них нет.
Да, они все трое внешне нравятся мне. Каждую из них я понимаю, уважаю и люблю по-своему, но тянет меня к ним по-разному. В каждой из них есть что-то из того, что было у Бахар.
Наира очень простая, но в то же время мудрая и гордая женщина. Рядом с ней мне спокойно. Я люблю с ней общаться, часами разговаривая на любые темы, потому что она трезво мыслит и во всём разбирается.
Кама – настоящая леди. В ней есть что-то загадочное, но в то же время притягивающее. При одном её виде у меня внутри всё переворачивается и сразу возникает к ней такая страсть, что мне хочется всё для неё сделать. А когда она плачет, становится такой сладкой, что мне в этот момент хочется подарить ей весь мир.
Ирада – особый случай. Несмотря на то, что ещё ребёнок, многое уже попробовала и немало знает. Мне в ней нравится её детская чистота. К тому же, она распущенная и до развратности сексуальная, и с удовольствием сама всё делает.
Я понимаю, что все люди хотят быть счастливыми, иметь семью, детей и взаимные чувства. Они в основном влюбляются во внешность, спят из желания, уважают за порядочность, дружат из-за понимания, жалеют и помогают из-за любви.
Но настоящая любовь – это когда человек готов на всё ради счастья любимого человека. Счастливые люди живут вместе из-за взаимности, несчастные – из-за какой-либо зависимости.
Холостые люди в первую очередь хотят иметь семью и детей, семейные – понимание и друга, разведённые – опору и любовника.
Многие молодые девушки, желая иметь семью и детей, заблуждаясь, думают, что чувства придут к ним со временем.
Замужние женщины, которые уже имеют детей, но не имеют в семье взаимных чувств, часто начинают искать себе друга на стороне, который со временем превращается в любовника. Потому что, как правило, дружба замужних женщин на стороне сначала переходит в привязанность, затем превращается в любовь, а потом заканчивается постелью, так называемым романом. Поэтому некоторые замужние женщины, не имея в семье взаимных чувств и не желая такое дальше терпеть или изменять, часто разводятся.
Разведённые женщины, оставшись одни, со временем вновь начинают желать иметь семью. Но, по сравнению с молодыми девушками, шансов выйти замуж у них значительно меньше. Тем более, если у них уже есть дети. Поэтому они чаще становятся любовницами, чтобы иметь хотя бы опору, а иногда даже надеясь, что со временем их любовники на них женятся. Иметь рядом друга разведённые отказываются, потому что, как правило, вокруг них всегда много друзей и много людей, которые набиваются им в друзья. Но друзья не могут заменить мужчину, который нужен женщине, у которой нет семьи.
Значит, для разведённой Наиры я в первую очередь – любовник, для замужней Камы – друг, а для Ирады – тот, за кого она хотела бы выйти замуж.
Но почему я за такой короткий срок изменил Наире и Каме, а, живя шесть лет с Бахар, я ни разу ей не только не изменил, но даже не думал и не хотел ей изменять? Наверно всё-таки потому, что у нас с ней была не только семья, но и все взаимные чувства. Поэтому мне так же, как и ей, никто никогда не нужен был. А сейчас, имея трёх красивых женщин одновременно, которые любят меня, и которых я люблю по-своему, ни одна из них, и даже все вместе взятые, полностью не удовлетворяют меня.
С Наирой мне нравится, общаясь, вслух обо всём размышлять. К Каме я питаю неимоверную страсть. А в Ираде мне понравилось то, что она смогла сделать так, что я, забыв обо всём, полностью расслабился.
Так, стоп, я понял. У меня ни к одной из них нет чувства влюблённости. Я ни в кого из них не влюблён. Говорят, что влюбляешься во что-то, любишь ни за что. Не зная человека, можно влюбиться в его внешность. Не видя его, можно влюбиться в его голос. Не зная, не видя и не слыша его, можно влюбиться в его душу. Не познав человека, можно влюбиться, а познав его – так и не полюбить.
Поэтому причиной вдохновения является влюблённость, а не любовь. Влюблённость может привести к любви, любовь к влюблённости – никогда. Любя одного человека, можно полюбить другого. Будучи влюблённым, невозможно влюбиться в кого-то ещё. Значит, влюблённость сильнее, чем любовь, потому что любовь без влюблённости – ничто.
Значит, мне нужно искать не любовь, а влюблённость. Но где мне её искать и как её найти? Говорят, что окружающие нас люди делятся всего лишь на три категории: с кем нам плохо, с кем нам хорошо, и без кого нам плохо. Тянешься к тем, с кем хорошо, остаёшься с теми, без кого плохо.
С кем мне плохо, я с ними не общаюсь. С кем мне хорошо, я их всех люблю. А какой должна быть женщина, без которой мне плохо? Какое чувство должно быть у меня к ней, которого сейчас нет? У меня нет только влюблённости. Вот блин, опять влюблённость!”
На этом Мурад, ответив на все свои вопросы и давно уже приготовив завтрак, закончил размышлять и позвал Наиру к столу.
Он пока не понимал, что Наира, Кама и Ирада были счастливы с ним только потому, что каждая из них думала, что её чувства к нему взаимны. В любом случае, им повезло больше, чем ему. Потому что, кто безответно по-настоящему любит, счастливее того, кого так любят.
Прежде чем кого-то впустить в своё сердце, надо сначала полностью освободить его от других, потому что в сердце нет места для двоих одновременно. Если знаешь, что тебе нужно – ищи среди тех, кому нужно то же самое. Если хочешь взаимных и долгих отношений – найди того, кто такой же и в таком же положении как ты.
Но одно Мурад знал точно. Женщина всегда должна выглядеть так, чтобы её хотели, быть такой – чтобы с ней хотели остаться. Мужчину влечёт к женщине, пока он её не знает, женщину к мужчине – после того, как она его узнает. Мужчина влюбляется глазами, женщина – ушами. Мужчина любит умом, женщина – сердцем.
Чтобы найти своё, надо многое перепробовать. Пока не попробуешь, не поймёшь, твоё это или нет. Все люди мечтают о взаимной любви, но никто не хочет любить тех, кто любит их. Все хотят, чтобы их любили те, кого любят они…
63
…Вскоре Наира улетела по делам в Москву. У Мурада за это время в жизни ничего нового не произошло, не считая того, что после встречи с Ирадой у себя дома, он уже раз десять побывал у неё. Ему было с ней хорошо лишь потому, что некоторые интересы у них на данный момент пока совпадали. Они оба любили вкусно покушать, немного выпить, а потом закурить по одной сигарете или понюхать кокаин.
Ирада каждый раз, в день его прихода, с утра убирала весь дом, и даже двор. Готовила несколько разнообразных горячих блюд и на стол клала все напитки из бара, начиная с французского коньяка и кончая чешским пивом.
К его приходу она купалась, надевала красивое нижнее бельё, выходное платье, обувь на шпильке и с нетерпением ждала его. Скрывая от Мурада, она перед этим нюхала свой кокаин.
Когда он приезжал, Ирада, обняв его во дворе, долго стояла и целовала его в лицо и шею. Только после многочисленных просьб Мурада она оставляла его в покое, и они, держась за руки, вдвоём заходили в дом.
Мурад никогда не приходил к ней с пустыми руками, каждый раз принося с собой что-нибудь вкусненькое специально для неё. Ему нравилось смотреть, как она этому радуется, потому что в такие минуты она напоминала ему его Бахар.
Ирада больше всего обожала сладкое, ведь в душе она всё ещё была ребёнком. После ужина она включала видеомагнитофон с зарубежными эротическими фильмами без перевода и накрывала к чаю журнальный столик, раскладывая разнообразные, как она выражалась, вкусняшки и нарезая фрукты.
Затем, переодевшись, надев прозрачный гипюровый пеньюар, она выключала свет, садилась рядом с ним и начинала приставать к нему. Пока она здесь же, на диване или на полу не добивалась своего, раздев и расцеловав всего Мурада, она не отпускала его никуда.
Каждый раз, провожая его, Ирада просила, чтобы он пообещал ей придти завтра, и Мурад обещал. А, выйдя за ворота, он давал себе слово, что больше никогда к ней не вернётся, но через день его снова тянуло к ней.
Мурад, сидя на работе, закуривая сигарету и вспоминая Ираду, начинал скучать по её глупым выходкам, задору, оптимизму и желанию сделать всё, лишь бы ему угодить. Но самое притягивающее в ней было то, что она своей детской чистотой и искренностью напоминала ему его Бахар.
Мурад понимал, что отношения с Ирадой – это не влюблённость, и даже не страсть с его стороны. Потому что она ничего не давала ему делать, а он уже и не хотел ничего делать, находясь рядом с ней. Скорее всего, это было искушение для него и бедой для них обоих. Потому что Ирада считала это взаимной влюблённостью, взаимной страстью и настоящей любовью.
Но он тогда не знал, что искушение, как и похоть, тоже считается грехом, поэтому за него тоже надо будет платить, особенно тем, кто сам искушает других...
64
…Наступила осень. Это было самое любимое время года Мурада.
Заканчивался сентябрь месяц. У многих после лета портилось настроение, а у него, наоборот, поднималось. Он очень любил дождь, жёлтые листья и вообще всё, что было связано с осенью.
Мурад, звоня к Орхану, не оставлял сына без внимания, ведь малыш уже ходил в первый класс одной из престижных школ Вашингтона. Мурад, как хороший отец, интересовался всем, что происходит с сыном, а Орхан с удовольствием рассказывал ему об этом, делясь своими впечатлениями.
На работе у него всё было нормально. Товар не залёживался, деньги шли, и Мурад решил их вложить во что-нибудь. Лучшим вкладом во все времена всегда считалась недвижимость, а для тех, кто собирался переехать в другую страну – бриллианты.
Многие в то время, уезжая, продавали свои квартиры и загородные дачи по заниженной цене. И Мурад, не забывая о своей детской мечте, решил купить у своих знакомых, которые переезжали в Германию, их дачу в Мардакянах. Это был небольшой участок на берегу моря с домиком со всеми удобствами и фруктовым садом. На оставшиеся деньги он купил несколько бриллиантов, каждый в один карат, и спрятал их в сейф у себя в гараже.
Оформив все документы о купли-продажи дачи и забрав ключи, Мурад решил первый раз поехать на дачу без родителей, чтобы всё там проверить и убрать, прежде чем их самих туда повезти. Но ему не хотелось ехать одному. Наира пока не вернулась из Москвы, Ирада была в институте, поэтому он решил позвонить Каме.
Телефон у неё был очень долго занят, а когда Мурад, потеряв терпение, решил сделать последний звонок, в трубке раздался голос Камы.
– Алло, – с неохотой сказала она.
– Привет, Кама, это я, – поздоровался Мурад.
– Ой, привет, – обрадовалась Кама.
– Ты одна? Можешь говорить?
– Могу.
– Как дела? Что делаешь?
– Ничего, сижу. С утра с подружками по телефону разговаривала.
– Да, я знаю. Полчаса звоню, а у тебя всё время занято, – улыбнулся в трубку Мурад.
– Ой, извини, – злясь на себя, сказала Кама.
– Да нет, всё нормально, – успокоил он её.
– Я, честно говоря, уже не верила, что ты позвонишь, хотя, очень хотела и ждала, – призналась Кама.
– А я после нашей встречи несколько раз звонил тебе, но у тебя постоянно было занято. Потом началось лето, самый разгар сезона на фабрике, и я с утра до вечера был на работе. Вот только сейчас немного освободился и сразу же тебе позвонил, – на ходу придумал Мурад, желая сказать ей что-нибудь приятное, после чего спросил:
– Ты не занята сейчас?
– Нет, не занята. Вечером только пойду к свекрови в больницу. Надо обед ей отнести.
– А что с ней? – поинтересовался Мурад.
– Не знаю. Её сегодня утром скорая помощь забрала. Врачи говорят, что у неё что-то с печенью, – без интереса ответила Кама.
– А что, она выпивала? – пошутил он.
– Нет. С ума сошёл? – засмеялась она.
– Нет, просто, говорят, что ничего просто так не бывает, – шутя, продолжил Мурад.
– Пусть меньше ходит по колдунам и гадалкам, – высказалась Кама.
– Ладно, Бог с ней. Бог всем судья. Ты можешь сейчас выйти? – спросил Мурад, решив закрыть тему, связанную с тёщей, видя, что Кама уже злится.
– Надолго? – на вопрос вопросом ответила Кама.
– Мне надо заехать на дачу, туда и обратно. Я хотел взять тебя с собой. Хочешь?
– А чья это дача? Там никого не будет? – заволновалась она.
– Нет, никого. Это наша дача. Я её купил для нас, – желая сделать ей приятное, ответил Мурад.
– Ты сумасшедший! Обожаю тебя! Конечно, хочу! – не скрывая радости, воскликнула Кама.
– Куда мне подъехать? – спросил Мурад.
– Мм, давай сделаем так. Я сейчас вызову водителя и скажу, что еду к подружке. А ты подъезжай туда, у неё проходной двор, встанешь прямо за домом. Я только предупрежу её, чтобы она меня подстраховала и сразу же выйду к тебе. А потом ты меня туда же привезёшь. Идёт? – спросила Кама и назвала адрес подруги, при этом удивляясь тому, как ей такое за секунду могло придти в голову.
– Идёт. Пока, – ответил Мурад и повесил трубку, не меньше удивляясь тому, что сейчас ему предложила та самая застенчивая Кама, какой он её считал до сих пор…
65
…Кама появилась только через час, после того, как Мурад туда подъехал, и впопыхах села к нему в машину.
– Извини, Мурад. Я думала, что ты уже уехал. Я бы давно пришла, но когда выходила, муж пришёл домой обедать. Увидев меня одетой, он сказал, что сам меня отвезёт. Я вынуждена была его ждать, а потом с ним сюда приехать, – оправдалась она и в конце добавила:
– Надеюсь, что он никогда не узнает, что сейчас привёз меня к тебе.
После чего, нагнувшись вперёд и положив на переднее сиденье маленький свёрток, сказала:
– А это мой подарок тебе. Поздравляю с новосельем. Посмотри, тебе нравится?
Мурад, выслушав её, молча взял свёрток и, раскрыв, увидел маленькую коробочку, в которой лежала красивая золотая зажигалка. Удивившись такому дорогому подарку, он смутился и ответил:
– Спасибо, Кама. Очень красивая вещь. Мне нравится.
Затем, поцеловав её, вынул из своего внутреннего кармана небольшой пакетик и, протянув ей, сказал:
– А это тебе. На память от меня.
Кама, открыв пакетик, вынула оттуда золотую цепочку с медальоном, на котором был изображён знак Зодиака – Козерог. Это был знак Мурада, ведь он родился в январе месяце. Кама, растрогавшись и одновременно обрадовавшись, сразу надела цепочку на себя и, поглаживая рукой медальон, пообещала ему:
– Я никогда его не сниму. Он всегда будет рядом со мной.
Мурад, улыбнувшись, завёл машину и, прибавив звук магнитофона, тронулся с места. Всю дорогу они разговаривали, шутили и смеялись, слушая Шадэ и Бари Уайта. Мурад повернул внутреннее зеркало так, чтобы мог, не оборачиваясь, видеть Каму.
Она, улыбаясь, через зеркало посылала ему воздушные поцелуи. Мурад каждый раз, останавливаясь на красный свет светофора, оборачивался к ней и, улыбаясь, подмигивал.
Мимолётно рассматривая её, он убеждался в том, что она на самом деле была очень красивой, элегантной, эффектной и в тоже время очень сладкой женщиной, чем и притягивала его к себе больше всех.
На Каме были чёрные шпильки, чёрные брюки, белая сорочка и чёрный лайковый пиджак. Лицо и руки, как всегда, были очень ухожены, а маникюр и губная помада красного цвета подчёркивали белизну её тела. В один момент Мурад, улыбаясь, повернулся к ней и нежно потрогал её за грудь. Увидев, что Кама молчит и ей это нравится, он, слегка ущипнув её за кончик груди, спросил:
– Какого цвета на тебе сейчас нижнее бельё?
Мурад не поверил своим глазам, когда в ту же секунду Кама опустила на своих брюках замок и, заглянув туда, спокойно ответила:
– Чёрного. А что?
– Нет, ничего.
Мурад решил больше ни о чём у Камы не спрашивать, чувствуя, что ему уже не терпится раздеть её и, если ещё одно слово, то он остановит машину и пересядет к ней назад.
Приехав на дачу, он с непривычки с трудом открыл ворота. Держась за руки, они прошлись по саду, любуясь фруктовыми деревьями, а затем вошли в дом. Обойдя все комнаты и зайдя в спальню, Мурад, усадив Каму на кровать и сев рядом с ней, стал страстно целовать её, при этом снимая с неё и с себя одежду и разбрасывая её вокруг.
Смотря на тело Камы, он вдруг в один момент почувствовал, что у него внутри возникло желание сделать ей то, что всегда с ним делала Ирада. Поняв, что такое желание у него появилось впервые и только с Камой, он, не раздумывая, попробовал это ей сделать. Каме, как женщине, настолько всё это понравилось, что она на протяжении всего, что делал Мурад, закрыв глаза, неоднократно повторяла:
– Сладкий мой, сладкий. Какой кайф. Ещё, ещё.
Видя её улетающее состояние, Мурад сейчас был счастлив вдвойне, за неё и за себя. После чего, вспомнив Ираду, он только что понял, почему она всегда с ним так поступала.
Когда Кама, вся мокрая от всего этого, пришла в себя, она посмотрела на Мурада и, тихо приложив губы к его уху, спросила:
– Солнышко, что это было?
– Ничего. Просто очень соскучился по тебе, – в очередной раз, желая сделать ей приятное, ответил он.
– Правда? – радуясь от счастья, воскликнула Кама.
Затем, обняв Мурада, стала целовать его всего, желая показать, что она тоже по нему очень сильно соскучилась.
– А ты научишь меня всему? – целуя, спросила она его.
– Научить не смогу, показать могу. Этому не учат, такое само приходит. Кого любишь – не брезгуешь.
Мурад при этом уже лежал с отсутствующим взглядом и смотрел в угол потолка на паутину, думая о том, что надо будет всё-таки сделать генеральную уборку, прежде чем привезти родителей сюда.
У него постепенно стало портиться настроение, из-за чего ему захотелось отвезти Каму обратно, а самому поехать домой. Но причина была не в паутине в углу потолка и не в Каме, а в нём самом.
Мурад, смотря на всё происходящее со стороны, осуждал себя, хотя Кама очень сильно нравилась ему. Думая о своих отношениях с ней, он в этот момент вспомнил длинные беседы с Наирой на тему об измене.
Без женщины нет жизни на Земле.
Измена – когда даже в мыслях делишь себя между тем, что имеешь и тем, что хочешь иметь.
Человек, который любит и не хочет разбивать семью, может изменить, но не предать.
Женщина изменяет в первую очередь душой, мужчина – телом. Женщина, изменяя, в основном делится собой, мужчина – своими возможностями.
Женщина всегда хочет быть одна у своего любовника, но никогда не хочет, чтобы у её мужа была постоянная любовница.
Никто никогда никого ни с кем не хочет делить, хотя часто делит самого себя.
Измену прощает только тот, кто очень сильно любит или не любит вообще.
Семейные люди не должны изменять, холостые не должны спать с семейными.
Переваривая всё это сейчас, Мурад согласился с тем, что порядочный по сути человек, если спит с семейными людьми, часто при этом начинает чувствовать себя вором…
66
…Несмотря на негативную оценку таких отношений, Мурад с того дня, за последние шесть месяцев, несколько раз ездил с Камой к себе на дачу.
Ближе к концу марта он узнал, что поставки сырья из других республик на фабрику прекратились. Причиной тому явилась так называемая перестройка, которая закончилась развалом самой большой коммунистической страны в мире.
Во всех республиках в последнее время шли митинги и стали вспыхивать межнациональные конфликты. Каждая из них постепенно закрывала свои границы и утверждала свой государственный флаг, герб, гимн, язык и даже валюту.
Между самими республиками прекратились все деловые связи, из-за чего фабрика, на которой работал Мурад, почти полностью приостановила свою деятельность.
Мурад, поняв, что это конец, не стал ничего дожидаться. Поэтому сразу после второй годовщины Бахар, он написал заявление и уволился с работы. Прежде чем уйти, он зашёл к директору фабрики и главному инженеру и поблагодарил их за всё, что они ему сделали. Он всегда знал, что благодарность – это наивысшее качество порядочности.
Рассчитавшись со своими компаньонами и попрощавшись со всеми работниками фабрики, Мурад ушёл, чувствуя, что это была его первая и последняя государственная работа. Он не хотел больше работать на государство, в котором все вынуждены воровать. Где те, кто воруют и берут взятки больше всех, осуждают, судят и сажают тех, кто ворует и берёт взятки меньше всех.
По дороге домой, сидя за рулём своей машины, Мурад стал размышлять о своём будущем, не зная пока, чем ему заняться после сегодняшнего дня. Думая об этом, он вспомнил некоторые напутствия, о которых говорил ему отец, когда он в первый день пошёл на фабрику:
– “Живи честно и не делай зла – не будешь бояться! Верь, но не доверяй – тебе не сделают зла! Не надейся – не будешь разочарован! Не проси – не будешь расстроен! Не задавай вопросов – тебе не солгут! Не бери и не давай то, что может принести тебе и другим неприятности! Не напрягайся – не надо будет расслабляться! Не работай как ишак и не отдыхай как свинья!”
Мурад решил вылететь в Москву. Многие его друзья, которые переехали туда, зная Мурада хорошо, всё время звали его к себе, чтобы вместе работать. Он давно уже усвоил принцип, что человек никогда не должен останавливаться. Кто останавливается, идёт назад, потому что все идут вперёд. Чтобы чего-то достичь, надо с чего-то начать.
Таким образом, Мурад опять был вынужден всё начать с нуля, хотя, благодаря работе на фабрике, не был в проигрыше. На сегодня у него, кроме квартиры и машины, была уже собственная дача, а в сейфе лежало на чёрный день несколько бриллиантов и немало денег.
На второй день после увольнения Мурад заправил полный бак бензином, помыл во дворе машину и, поставив её в гараж, снял аккумулятор и накрыл простынями. После чего поднялся к Наире и рассказал ей обо всём. Она, хотя и расстроилась, но поняла его. Попрощавшись с ней, он пошёл к своим родителям и, рассказав им о своих планах, собрал кое-какие личные вещи и на такси поехал в аэропорт. Родители очень сильно стали переживать за него, но друг другу решили это не показывать.
Мурад, прежде чем выйти из дому, позвонил Каме, но у неё, как всегда, было занято, после чего он позвонил Ираде. Объяснив ей всё и увидев, что она впала в истерику, он быстро попрощался и положил трубку.
В аэропорту, в тот момент, когда Мурад расплачивался за билет, к нему, запыхаясь, со слезами на глазах, в домашнем виде подбежала Ирада. Сразу после его звонка она выбежала на улицу и, сев на первую же попавшую машину, приехала сюда, чтобы увидеть и уговорить его остаться. Ирада, не представляя свою жизнь без него, не хотела, чтобы он уезжал. Она плача у всех на виду, стала его умолять:
– Мурад, не уезжай-да! Не уезжай-да, пожалуйста! Я прошу тебя, останься-да! Не бросай-да меня! Ты же знаешь, я умру без тебя! Я не смогу без тебя жить! Никто тебя не любит как я! Слышишь, никто! Тебе нужны деньги? Скажи, деньги? Сколько тебе нужно? Десять тысяч, сто тысяч? Сколько надо, скажи, я тебе дам! Только не уезжай-да, Мурад! Гурбан олум, не уезжай-да! Умоляю тебя, пожалуйста, останься-да!
Мурад, видя состояние Ирады и понимая, что она в данный момент находится под воздействием наркотиков, посчитал все её слова очередным капризом. Не желая обидеть, он, успокаивая её, сказал:
– Ирада, успокойся. Не плачь. Я же не умирать еду, а по делам. Скоро вернусь.
И в конце, улыбаясь, добавил:
– Смотри, веди себя хорошо.
В эту же минуту объявили посадку на самолёт и Мурад, уходя, нагнулся к ней и, поцеловав, с серьёзным видом тихо сказал, а скорее, попросил:
– Постарайся меньше нюхать эту дрянь. А ещё лучше, бросай это дело, пока не поздно. Посмотри на себя, на кого ты похожа.
Ирада, на самом деле нанюхавшись, потому что уже даже один день не могла без этого жить, ещё долго стояла и плакала, смотря ему в след…
67
…Приехав в Москву, Мурад, благодаря своим знакомым со школы, института и фабрики, которые уже жили там, познакомился с некоторыми представителями власти города и стал решать свои вопросы. На все предложения своих знакомых работать вместе с ними он отвечал, что хочет работать один.
Узнав за короткий срок не мало для себя интересного, он стал строить далеко идущие планы. У него появилась мечта – открыть большой торговый центр в центре Москвы и без всяких компаньонов. Мурад, работая с компаньонами у себя на фабрике, уже знал, что это такое.
Компаньон – это человек, с которым всегда надо считаться, везде и всё время быть вместе с ним и при этом стараться не отличаться от него, а иногда даже играть, чтобы его не обидеть. Мураду это не нравилось и поэтому он после того, как ушёл с фабрики, дал себе слово, работать только на себя. Он решил, что лучше зарабатывать меньше, но зато быть самим собой.
Поэтому Мурад для начала взял в аренду одну торговую палатку возле станции метро, рядом с которой снял себе комнату, и стал торговать разнообразным ходовым товаром, который сам рано утром покупал в оптовых складах и на метро привозил сюда.
Мурад привёз с собой почти все свои деньги, оставив только немного своим родителям. Он хотел, как можно больше иметь их в обороте, поэтому старался экономить на всём. Именно из-за этого он жил рядом со своей работой, сам на метро привозил весь товар и, открыв палатку, раскладывал всё и писал ценники, а потом сам же торговал.
Мурад, увлекшись новой работой, забыл о кокаине, не пил и не курил вообще, хотя у него был тяжелый адский труд. Он работал без выходных, каждый день вставал в пять утра, а в шесть, когда открывались оптовые склады, он первым забирал товар и в семь уже раскладывал его у себя в палатке, чтобы к восьми начать торговать. Питался он здесь же на ходу, никуда не выходя, бутербродами и чаем из термоса, что приносил с собой. Он тогда уже знал, что любой бизнес надо начинать самому, чтобы изучить весь процесс, чтобы в будущем никто из работников не смог обмануть.
Через месяц, изучив полностью свою работу, Мурад взял продавщицей внучку хозяйки своей квартиры. Люда училась в техникуме по специальности, которая уже не требовалась в стране. Кроме того, она была порядочной и честной девушкой, что вполне устраивало Мурада.
Таким образом, у него появилось много свободного времени. Он с утра привозил товар, раскладывал его сам, а потом приходила Люда и торговала весь день, а он уходил спать или по своим делам. Вечером Мурад возвращался, собирал выручку и закрывал палатку. Иногда днём он просто гулял по городу или заходил к своим друзьям, но при этом всё время в уме что-то вычислял.
К началу лета у него уже были три торговые палатки, а новыми продавщицами стали две подруги, которых привела Люда, зная их по техникуму. Света и Ира были весёлыми вертихвостками, и Мурад с каждой из них пару раз переспал. Они, имея большой опыт в этом деле, всё время намекали ему про это, потому что он с первого дня понравился им. Они один раз даже сделали это с ним вдвоём одновременно.
Мурад, впервые попробовав секс втроём и став участником группового секса, решил больше никогда не заниматься этим. Ему не понравилось то, что он в тот момент почувствовал себя животным. Кроме того, он в душе всё-таки ещё оставался стеснительным человеком. Люда обо всём этом не знала и даже не догадывалась.
Мурад, ещё работая на фабрике, знал, что нельзя спать со своими подчинёнными, но это был не тот случай. Вокруг него кроме Светы и Иры никого не было, а с кем-то знакомиться и тратить на это время, у него не было желания.
Он тогда впервые в жизни заразился венерической болезнью, причём, не зная от кого из них. Обратившись к врачу и вылечившись, он больше не поддерживал с ними интимных отношений.
Так прошло лето, и наступила осень. За шесть месяцев пребывания в Москве Мурад очень часто вспоминал Бахар и сильно переживал, что так долго не был у неё на кладбище. В Америку он звонил каждую неделю, потому что это было его единственной радостью, а в Баку – несколько раз в неделю, так как кроме родителей у него там были три близкие ему женщины.
Чаще всего он звонил Наире, потому что больше всего беспокоился за неё. С Камой говорил редко, так как у неё всегда дома кто-то был, и она не подходила к телефону. А когда она бывала одна, то у неё постоянно было занято. К Ираде он сам старался часто не звонить. Потому что она, услышав его голос, сразу же начинала истерично высказывать свои обиды на то, что он редко звонит, при этом ревниво доказывать, что у него кто-то есть, и плача умолять его, вернуться обратно.
В конце сентября, когда торговля немного уменьшилась, Мурад расплатился с поставщиками за проданный товар и вернул им остаток товара. Заплатив за месяц вперёд за комнату и аренду торговых палаток, он, дав девочкам преждевременный отпуск, в субботу вечером вылетел в Баку.
За полгода работы в Москве Мурад заработал неплохие по тем временам деньги. К тому же, он научился разбираться в товаре и уже знал, что дешёвую вещь можно дорого продать, дорогую вещь дешёво – никогда…
68
…Мурад прилетел в Баку поздно ночью. Первое, с чем он столкнулся, были грязь, антисанитария, запах пота и злые лица людей, которые, толкаясь и ругаясь, куда-то торопились, а также наглость и хамство представителей всех служб и работников аэропорта. Всё это явно бросалось в глаза прилетающим, но не было видно тем, кто давно уже не выезжал из Баку.
Мурад, хотя и с удовольствием летел домой, где-то сейчас пожалел об этом. Но больше всего у него испортилось настроение из-за того, что ему было стыдно за свой народ и обидно за свой родной город Баку, ведь аэропорт всегда считался лицом нации.
Сев в такси и поздоровавшись с водителем, Мурад назвал адрес родителей и всю дорогу расспрашивал его о последних событиях и положении в городе, обращая внимания на то, что, начиная с аэропорта вплоть до центра города, нигде не было освещения. Всё, что он узнал от таксиста, полностью расходилось с тем, что писали в газетах и показывали по телевидению в Москве. Мурад из всего этого сделал вывод, что в Баку царил бардак, но ещё худший бардак царил в Москве, раз там все средства информации так сильно искажали факты всего происходящего по всей стране.
Когда мама открыла ему дверь, Мурад по выражению её лица сразу догадался, что плохие новости на сегодня для него пока не закончились.
– Что случилась, мама? С Орханом что-то? А где папа? – со страхом спросил он у неё, раздеваясь в коридоре.
– Ничего не случилось. Зачем что-то должно случиться с Орханом? Просто, папа немного приболел, – слегка прослезившись, ответила она.
Мурад, обняв и поцеловав её, спросил:
– Можно к нему пройти?
– Да, конечно, он будет очень рад тебя видеть, если не спит. Только много с ним не разговаривай. Ему сейчас ни в коем случае нервничать нельзя, – ответила она, пряча свои глаза.
– А что всё-таки случилось, мама? Что-то серьёзное? Что врачи говорят? – стал нервничать Мурад.
– Мы всё это время скрывали от тебя и от Томы, чтобы вы не переживали, находясь вдали от нас. Папа недавно перенёс обширный инфаркт, видимо нервничал очень сильно после твоего отъезда. Но сейчас, слава Богу, кризис миновал, и состояние его улучшилось. Чувствует себя хорошо, просто, слабый пока немного. А так, в общем, всё нормально, – призналась она ему, вытирая слёзы.
– Всё будет хорошо, мама. Вот увидишь, всё будет хорошо. Не плачь, – стал успокаивать её Мурад.
Позже он прошёл к отцу в комнату. Увидев, что отец уже спит, Мурад тихо поцеловал его в лоб и сел напротив в кресло. Смотря на отца, он стал вспоминать все события, которые запомнились ему, связанные с отцом.
Мурад вспомнил, как отец переживал, когда Тома, а затем он поступали в институт, когда Тома вышла замуж за Рахмана и потом уехала в Америку. Как он сильно переживал, когда заболела и умерла Бахар, потом уехал Орхан, когда через год умер дядя Вагиф. Как отец возмущался из-за руководства страны, когда появились первые жертвы в результате межнациональных конфликтов, связанных с перестройкой.
Наряду с этим Мурад вспомнил, как отец радовался, когда Тома и он поступили в институт, когда он женился на Бахар, когда родились внуки, особенно Орхан, когда он купил себе и ему машину, когда защитил диссертацию и приобрёл дачу.
Вспоминая всё это, Мурад не заметил, как всю ночь просидел возле отца. Когда стало светать и наступило утро, он тихо встал и вышел из комнаты. Заглянув к маме и увидев, что она тоже спит, Мурад взял ключи от своей квартиры и, тихо закрыв за собой дверь, вышел на улицу.
Он тогда пока не понимал, что человек часто не спит из-за тех, кто в данный момент сам спит сладким сном…
69
...Выйдя от родителей, Мурад пешком пошёл к себе домой. Зайдя в блок, он ужаснулся от его состояния. На всех лестничных пролётах валялись пустые пачки и окурки от сигарет, на потолках висели паутины, а на некоторых этажах даже не было света из-за отсутствия лампочек. Войдя в квартиру, он в первую очередь прошёл в кладовую, взял лампочки, лестницу, швабру и, намочив тряпку, вышел в блок. Заменив лампочки и помыв все лестничные площадки и лестницы вплоть до первого этажа, он вернулся в свою квартиру и прошёл на кухню.
Хотя Наира кормила рыбок каждый день, их будто не кормили целую вечность. Они, увидев Мурада, все поднялись на поверхность воды и стали махать плавниками и чавкать, при этом широко раскрывая свои рты. Накормив рыбок и поменяв им воду в аквариуме, Мурад зашёл купаться. В квартире он не стал убираться, потому что везде было всё очень чисто. Видно было, что Наира только недавно у него убиралась.
После купания, расположившись на диване и рассматривая фотографии Бахар, он стал звонить в Америку. Поговорив с Томой и рассказав немного о своих делах в Москве, Мурад попросил её позвать к телефону Орхана.
– Привет, папочка, как дела? – запыхаясь, взяв трубку, спросил Орхан.
– Хорошо, родной. А почему ты так дышишь? Ты что, бежал? – ответно спросил Мурад.
– Нет, папа, мы с Зауром со своими друзьями на улице в баскетбол играем! – торопясь, объяснил Орхан.
– Смотри, будь осторожен!
– Хорошо, папочка, я побежал! Меня ребята ждут!
– Стой, подожди! Как твои занятия? Тебе не трудно? Тебе там нравится? – поинтересовался Мурад.
– Нет, папа, не трудно, мне всё нравится! – думая об игре, ответил ребёнок.
– Ладно, иди. Я тебя целую! – видя, что сыну сейчас не до него, Мурад отпустил его.
– Спасибо, папочка! Я тоже тебя целую! А где мама? Ты же обещал, что вы приедете? – вдруг резко спросил Орхан.
Это было последнее, что испортило Мураду настроение на весь день.
– Она купается, – не зная, что ответить, солгал он.
– Хорошо, папа. Когда она выйдет, поцелуй её. Пока! – сказал Орхан и, передав трубку Томе, побежал на улицу.
– Всё нормально? – спросила она.
– Да. Просто, не знаю, сколько ещё придётся его обманывать, – ответил он.
– Мурад, не переживай. Мы его всё время чем-то занимаем. Он, кроме своих занятий в школе, ходит с Зауром на плавание и баскетбол. В основном он вспоминает Бахар только, когда ты звонишь, – стала успокаивать его Тома.
– Хорошо, сестрёнка. Спасибо тебе за всё. Передай привет Рахману. Целую вас всех. Пока, – расстроившись, решил попрощаться он.
– Спасибо, гагаш. И мы тебя целуем. Береги себя. Всё будет хорошо, ты только не переживай. Мало осталось. Пока, – прощаясь, в ответ подбодрила его Тома.
Она всё ещё где-то чувствовала за собой вину перед братом за то, что забрала у него сына. Но Мурад сейчас об этом даже и не думал…...
 (400x62, 46Kb)



Kleooa
Рубрики:  Проза
Жизнь великих людей. (биографии любимых писателей

Метки:  

Святой Грешник Бахтияр Мамедов48-58

Понедельник, 22 Марта 2010 г. 03:31 + в цитатник
Таня_Ализаде все записи автора
 (440x440, 187Kb)
 (200x6, 1Kb)
48
…Мурад проснулся по привычке очень рано. Наира продолжала крепко спать, видимо после вчерашнего шампанского.
Она лежала в полушубке, платье её было приподнято выше бёдер, а нижнее бельё валялось недалеко в стороне. Мурад тихо встал и, заправившись, взял с дивана красное пальто и накрыл Наиру. Затем вышел в коридор и, тихо закрыв за собой дверь, очутился на лестничной площадке.
Подумав пару минут, он решил не подниматься к себе, потому что ему не хотелось сейчас оставаться в этом доме. У него появилось желание пройтись по воздуху и поэтому, не воспользовавшись машиной, он медленно пошёл к своим родителям.
Всю дорогу, пока Мурад шёл, он размышлял над тем, как прошёл вчерашний день. Он сделал немало приятного себе и доброго другим. Купил себе новую машину и обставил её. Замуровал яму на кладбище и тем самым спас Бахар от шакалов. Устроил праздник для Наиры и тем самым увидел её счастливой. Заплатил сполна рабочим и молле на кладбище, гаишникам возле школы и официанту в ресторане. А сегодня с утра у него на душе всё равно была пустота.
В эту минуту Мурада вдруг так сильно потянуло к Бахар, что он остановился, повернулся и ускорил свой шаг обратно по направлению к своему дому. Открыв гараж и не прогрев мотор, он выехал со двора. Город будто вымер, ведь сегодня было тридцать первое декабря, последний день уходящего года. Мурад заехал на базар и, быстро купив цветы, поехал к Бахар на кладбище.
На улицах с утра почти не было машин, что позволило ему лететь с бешеной скоростью, настолько бешеной, что машину заносило на всех поворотах. В двух местах его даже развернуло на сто восемьдесят градусов, но ему сейчас хотелось лететь, чтобы как можно скорее оказаться около Бахар.
Ему казалось, что он опаздывает к ней, что она обиделась на него и сейчас уйдёт, бросив и оставив его одного. Он боялся не застать её, и от одной этой мысли ему не хватало воздуха настолько, что он даже опустил оба передних стекла в машине.
Когда Мурад подъехал к кладбищу, он, быстро закрыв машину, побежал к могиле Бахар. Приближаясь к ней, он увидел свою Бахар, которая никуда не уходила и не собиралась уходить.
Она, как всегда, стояла и встречала его своей чистой улыбкой, как ни в чём не бывало. Он подошёл к её портрету и, обняв камень, поцеловал Бахар в щёчку.
– Доброе утро, мамась. С Новым годом. Ну, как дела? – поздоровавшись, спросил Мурад, будто хотел услышать от неё ответ, чтобы убедиться в том, что она здесь, никуда не ушла и не обижена на него.
Взяв тряпку, он стал медленно протирать её портрет. Если бы со стороны сейчас кто-нибудь наблюдал за ним, то подумал бы, что он не камень вытирает, а купает женщину.
Мурад, присев на корточки, стал аккуратно раскладывать семнадцать бордовых роз и, как всегда, веером. С каждой розой он вспоминал отдельные моменты вчерашнего дня, но вместо Наиры в мыслях и перед глазами была его Бахар.
Мурад, не успев разложить все цветы, вдруг услышал за собой шум гравия и резко обернулся. К нему шла молодая женщина, держа на руках ребёнка.
Это был мальчик, которому было чуть меньше лет, чем Орхану. Мурад встал, а женщина, подойдя к нему, протянула руку и стала просить милостыню:
– Помоги мне, брат! У меня муж умер в прошлом году, и я осталась с ребёнком одна! У меня никого нет, прошу тебя, помоги нам! Ведь сегодня праздник, Новый год, помоги!
При этом она заплакала. Мурад, ни минуты не раздумывая, полез в карман и, достав все деньги, что у него остались, протянул ей и сказал:
– Это всё, что у меня есть, сестра! Возьми и купи что-нибудь малышу на праздник!
– Спасибо тебе, брат! Дай Бог тебе здоровья и сто лет жизни! Да хранит тебя Бог и всех твоих близких! – вытирая слёзы рукой, поблагодарила она его.
Мурад долго ещё стоял и смотрел ей вслед, думая о том, что с завтрашнего дня, с первого числа Нового года, он тоже должен будет всем говорить, что его жена умерла в прошлом году. Его вдруг стало тошнить и выворачивать от всего этого.
Он только сейчас осознал, что сегодня первый Новый год, который он будет встречать без Бахар и без Орхана, что прошлый Новый год был последним в его жизни, который он встречал со всей своей семьей, и такого у него больше никогда не будет…
49
…Мурад, прежде чем поехать домой к родителям, решил купить им что-нибудь на Новый год. Когда он приехал на кубинку, то вдруг вспомнил, что у него в кармане нет ни копейки денег. Он остановил машину, заглушил мотор и стал размышлять:
– “Всё, что я до сих пор зарабатывал, я зарабатывал с кайфом и с таким же кайфом всё это тратил. И что я имею на сегодняшний день?
Ни копейки в кармане, семьи нет, жена умерла, сын в Америке, сестра с семьей тоже, одни родители и то уже в возрасте. Для кого и для чего мне жить дальше?
У меня есть квартира, машина, работа, женщина, с которой мне хорошо, и всё. Жить всю жизнь здесь я не собираюсь, жениться, тем более, не хочу. Одна всего мечта – соединиться с сыном. Не оставлять же его без родителей, при живом отце. Ну и что, что он живёт у моей сестры, ведь у неё своя семья, и она мне не обязана. Она и так для меня много сделала. Значит, мне остаётся только одно – уехать самому.
Но до годовщины Бахар я не могу, да и не хочу уезжать. Я не могу оставить родителей одних, ведь у них кроме меня никого здесь нет. Эх, скорей бы Тома вызвала их. Я тут же продам машину и уеду с ними. Квартиру свою оставлю, ведь здесь моя Родина и здесь похоронена Бахар. Когда буду приезжать сюда, будет место, где оставаться. А родители, захотят продать свою квартиру – продадут, не захотят – оставят Томе. Это их дело.
А пока я нахожусь здесь, займусь лучше полезным делом и начну копить деньги. Слава Богу, все живы и здоровы, ни к кому не надо ходить в тюрьму или в больницу, а самое главное – я никому не должен.
Всё, решено, после Нового года всё начинаю с нуля и с чистого листа. Налажу работу на фабрике и начну откладывать деньги на отъезд к Орхану в Америку. И никаких больше карт, ведь никто ещё от них пользы не видел. А то, что я выиграл, думаю, было случайностью”.
После этих размышлений, конкретных выводов и решений Мураду стало намного легче. Но он тогда ещё не понимал, чем богаче человек в материальном мире, тем больше он подвергается испытаниям духовного мира.
Он пока не знал, что думать надо всегда только о хорошем, но быть готовым надо ко всему. Думай о вечном – перестанешь думать о временном. Не забывай о смерти – перестанешь многое желать. Перестав многое желать, многие проблемы исчезнут сами. Никогда не переживай о том, что неизбежно, уже произошло, умерло, потеряно, никогда не изменится, вскоре забудешь или ещё не произошло…
50
…Вечером, встретив у родителей Новый год, Мурад первый звонок сделал в Америку и поздравил их всех с праздником. Когда Тома трубку передала Орхану, Мурад, стараясь не выдать своё волнение, недолго говорил с ним.
После этого он позвонил Наире и поздравил её с Новым годом. Он и с ней не хотел долго говорить, да и не мог себе это позволить при родителях.
Наира, будучи умной женщиной, с первой минуты по его тону всё поняла. Она быстро поблагодарила его за поздравления, за вчерашний день, за праздник, устроенный им, и за подарки, но больше всего за вчерашнюю ночь.
На прощание она поцеловала его в трубку и сказала, что будет с нетерпением ждать его все эти дни, пока у Алика каникулы, а если у него не получится, то она будет ждать его каждые выходные, когда Алик будет оставаться у своего отца.
Мурад, выслушав её до конца, в ответ сказал всего лишь одно слово:
– Хорошо!
Наира такой сухой ответ отнесла к тому, что он не мог сейчас говорить, и поэтому не обиделась на него.
Новый год и следующие два дня праздников Мурад провёл дома со своими родителями, сидя весь день у телевизора.
После праздников он вышел на работу и сразу же занялся претворением в жизнь своей идеи. Из-за его добросовестного отношения к своей работе, все дела шли как по маслу. Каждое утро он приезжал на фабрику и весь день занимался делами, иногда даже оставаясь без обеда.
Единственным его отдыхом было то, что он по субботам оставался у Наиры, они до утра разговаривали и только под утро, занявшись любовью, обнявшись, засыпали. Проводя выходные дни вместе, иногда выезжая за город или на море, чтобы поесть что-нибудь вкусненькое, они оба были счастливы, но каждый по-своему.
Они нравились друг другу, понимали и уважали друг друга. У них была взаимная дружба и взаимная любовь. Но по-настоящему из них двоих любила и была влюблена только Наира.
Мурад не замечал, что тихо-тихо привыкает к ней. Со временем он стал оставаться у неё с субботы вечера до утра понедельника, говоря родителям, что остаётся у себя дома.
Все остальные дни он здесь не появлялся, чтобы никто из соседей ничего не заподозрил. Он не хотел, чтобы кто-то знал о его связи с Наирой, тем более, до годовщины Бахар.
Он даже перестал в течение недели приходить кормить своих рыбок. За него это делала Наира, с тех пор, как он попросил её об этом, оставив у неё запасные ключи.
Наира, согласившись, с удовольствием занималась этим. Она была рада тому, что, таким образом, хоть чем-то может помочь Мураду.
Но самое главное для неё было то, что она каждый день, скучая по Мураду, заходя в его квартиру из-за рыбок, ощущала не только его запах, но и его самого. При этом она ни разу не посмотрела в глаза Бахар на фотографиях, выставленных по всей квартире.
Так прошло два месяца. На работе Мурадом было всё налажено, как и было обещано. Фабрика платила взятки только за качественное сырьё, затем из него выпускала качественную продукцию, которая пользовалась большим спросом среди населения. Тем самым увеличился товарооборот.
Работники магазинов, которые раньше не знали, где находиться фабрика, сейчас каждую неделю с утра стояли у проходной для того, чтобы получить ходовой товар.
Кроме того, Мурад наладил связи с республиками, которые выпускали другого рода ходовой товар, и путём бартера обменивал их на продукцию своей фабрики. Привозя товар с других республик, он реализовал его населению через те же магазины, дав заработать всем, и при этом сам зарабатывал ещё больше.
С начала года Мурад со своими компаньонами несколько раз собирались у главного бухгалтера дома. Таким образом, устраивая себе отдых, они там решали некоторые свои вопросы по работе.
Мурад тогда ещё не знал, что дочь дяди Лёвы была неравнодушна к нему.
Ирада была влюблена в него с той самой минуты, когда впервые увидела его на фабрике. А после знакомства у себя дома, он стал ей нравиться ещё больше тем, что среди богатых друзей отца он был моложе всех, а по должности выше всех, да к тому же ещё и свободен.
Она давно уже узнала от своего отца, что Мурад был вдовцом, а единственный сын его живёт в Америке. Каждый раз она готовилась к его приходу и выискивала случай остаться с ним наедине.
Но пока у неё такая возможность не появлялась, потому что Мурад всё время был в центре внимания, благодаря тому, что был душой компании, умел говорить красивые тосты и рассказывать смешные анекдоты.
Спустя два месяца Мурад стал зарабатывать свои первые деньги за счёт процентов от прибыли, которые все до копейки складывал в сейф, замурованный в стене внутри своего гаража.
Он, как и запланировал, собирал их на поездку в Америку. Сам жил на зарплату и официальные премии, которые хватали ему на все его расходы.
У него с детства глаз был сытым, даже когда в кармане не было ни копейки денег. Поэтому ему сейчас не трудно было жить скромно, имея большие деньги.
Он тогда уже знал, что бедного украшает гордость, богатого – простота. Мало уметь умно зарабатывать деньги, надо ёще уметь умно их тратить. Богат тот – кому хватает, беден тот – кому всё мало…
51
…К концу февраля в Баку стали прибывать первые беженцы-азербайджанцы из Армении. А вскоре в разных городах Азербайджана начались митинги в связи с проблемой, связанной с Нагорно-Карабахской автономной областью – одним из самых красивых мест Азербайджана.
Армения, пользуясь началом хаоса по всей стране в связи с перестройкой, решила претворить в жизнь свою давнюю мечту о присвоении НКАО, к которой давно и усердно готовилась. То там, то тут стали вспыхивать разного рода провокации и массовые беспорядки.
Мурад, смотря на все происходящие события, думал о том, как глупы люди, тратя своё драгоценное время в этой временной для всех без исключения жизни на зависть, вражду и войны ради желания присвоить себе чужое.
Он не мог понять этих людей, ведь никто до сих пор ничего с собой на тот свет не забрал и никогда не сможет забрать.
Он считал, что Земля – это Родина всех людей и их общий дом. Все люди на Земле – это одна большая семья и нация под названием земляне.
Нет плохой нации так же, как и нет плохого пола, просто, есть плохие люди. Вот только у одной нации плохих людей больше, чем хороших, а у другой, наоборот, хороших больше, чем плохих.
Все люди на Земле должны любить, заботиться и помогать друг другу, независимо от их национальности, вероисповедания, социального положения и богатства. Ведь они же ведут себя так во время землетрясений, наводнений и всеобщих катастроф, забывая на тот момент, какой они национальности, вероисповедания, социального положения и у кого сколько денег, думая только о том, как бы им всем выжить.
Так почему же они в мирное время ненавидят и убивают друг друга? Неужели, чтобы все люди на Земле жили дружно, необходимо, чтобы Бог всё время посылал им всемирное горе, несчастья и личные трагедии.
Мурад тогда ещё не знал, что всё, что сейчас происходит в его стране, в будущем приведёт к массовой гибели ни в чём неповинных мирных людей разных национальностей.
И это случится именно в городе Баку, где в ночь с девятнадцатого на двадцатое января одна тысяча девятьсот девяностого года будут введены войска по приказу Кремля из Москвы.
Войдя ночью в город, они расстреляют всех, кто попадётся им на пути, не жалея при этом ни маленьких детей, ни беременных женщин, ни стариков.
Никто тогда не знал, что вскоре после этого в Баку появятся беженцы не только из Армении и Карабаха, но и из оккупированных армянами за последнее время территорий Азербайджана. Хотя многие армяне уедут из страны, некоторые, из-за смешанных браков останутся жить в Баку, и притом навсегда, и никто их даже пальцем не тронет.
Мурад не предполагал, что через пять лет в Азербайджане к власти вернётся легендарная личность – бывший первый секретарь ЦК Компартии Азербайджана Гейдар Алиев.
Этого человека он всегда считал своим идеалом наравне с Бакинским миллионером, нефтепромышленником и меценатом Хаджи Зейналабдин Тагиевым, но в любом случае, конечно же, после своего родного отца.
Мурад, как и многие, считал Гейдара Алиева настоящим гением, всесторонне развитым и начитанным, с феноменальной памятью человеком, профессиональным политиком, хорошим мужем и любящим отцом.
Мурад часто вспоминал фразу, про которую многие говорили, что она является его любимым изречением:
– “Не мешайте людям ошибаться!”
Но всё это будет потом, а пока, после первой волны прибывших беженцев и прокатившихся митингов в Баку, среди первых уезжающих были все родственники Наиры.
Она же решила остаться здесь по одной, единственной причине – из-за своей верной и преданной любви к Мураду.
Преданный человек верен душой, верный предан телом. Преданный никогда не уйдёт, верный никогда не изменит…
52
…Наступил март месяц. Годовщина Бахар прошла спокойно, как будто никто и не умирал.
Мужчины, сидя в палатке, разговаривали между собой о политике и обстановке в стране, обсуждали богатых людей и чужих женщин. Некоторые из них, даже в такой день, умудрялись хвастаться друг перед другом своими новыми приобретениями.
А их женщины, сидя наверху в квартире, обсуждали всех, кто сегодня приходил сюда. Когда некого было обсуждать, они начинали делиться последними сплетнями о любовниках и любовницах тех, кого знали и кого не знали.
Мураду было неприятно и противно всё это видеть и слышать, тем более, сегодня и у себя дома. Поэтому ему не нравилось, когда люди ради приличия приглашали и ходили друг к другу на свадьбы и похороны.
Он считал, что в такие дни рядом с человеком должны быть только самые близкие и родные ему люди, которые на самом деле искренне будут делить с ним его радость и горе.
Но сейчас больше всего ему было обидно за Бахар, потому что все вели себя так, как будто её никогда и не было. Чтобы никому не нагрубить, он периодически заходил в свой гараж. Все, смотря на его состояние, думали, что он там плачет, не догадываясь об истинной причине его уединения.
Пришло много людей и большинство из них из-за Мурада, как замдиректора одной из самых крупных фабрик в республике. Мурад заметил, что отцу Бахар было очень приятно за него, а все остальные её родственники смотрели на него с явной завистью.
Из Америки в этот раз прилетел один только Рахман, потому что Тома не хотела привозить в такой день Орхана, а оставить троих детей одних она не могла.
Ближе к вечеру Мурада незаметно подозвала жена одного из братьев Бахар и сказала, что у неё есть дело к нему и что она хотела бы на днях к нему позвонить. Он, ничего не подозревая, дал ей все номера своих телефонов, решив, что она хочет кого-то устроить к нему на работу.
Поздно вечером все стали расходиться. Мурад, вежливо прощаясь, всех благодарил за их беспокойство. Когда очередь дошла до родственников Бахар, он попрощался со всеми кроме её матери. Ещё утром, заметив её злое и недовольное лицо, Мурад решил, что вечером постарается не подойти к женщинам со стороны Бахар, чтобы лишний раз не видеться с тёщей.
Он всегда знал, что она ненавидела его за то, что Бахар вышла за него замуж. Она считала, что он вскружил ей голову, чтобы жениться на прокурорской дочке. Но после того как увидела, что ему ничего от них не нужно, она ещё больше невзлюбила его. А после смерти дочери вообще возненавидела, глупо думая, что Бахар умерла из-за того, что у него тяжёлая нога.
Подойдя к отцу Бахар, Мурад тихо сказал ему:
– Дядя Вагиф, спасибо вам за всё. Я вас очень уважаю и очень люблю. Можно я к вам иногда буду звонить? А если вам что-нибудь понадобиться, вы можете обращаться ко мне в любое время.
Отец Бахар, специально повысив голос, чтобы все услышали, ответил:
– Мурад, сынок, это тебе спасибо за всё! Что значит звонить? Ты можешь приходить, когда захочешь! Я всегда буду рад тебя видеть! Весь этот год я ходил на кладбище к Бахар и всегда там видел свежие цветы, которые ей приносил только ты!
Затем отвёл его в сторону и тихо добавил:
– Ты ещё молод, Мурад. Дай Бог тебе счастья, ты достоин его. Бахар всё равно уже не вернуть, так что подумай о себе. А Орхана я люблю больше всех среди своих внуков, ведь он самый маленький среди них. Вот только жаль, что он далеко, и я не могу его видеть. Но я всё понимаю, ты правильно поступаешь. Так что, когда поедешь к нему, не забудь зайти ко мне, у меня кое-что есть для него.
После чего они оба, прослезившись, обнялись и попрощались, не подозревая, что больше не увидятся друг с другом никогда.
Мурад тогда не понимал, что сердце отца не всегда может выдержать такого горя, как смерть самой любимой и самой младшей в семье дочери. Дети должны хоронить своих родителей, а не родители – своих детей.
Никто в тот день не знал, что ровно через неделю после годовщины Бахар её отец, не выдержав потерю дочери, придя к ней на кладбище, сев у могилы и обняв её портрет, в ту же минуту скончается от разрыва сердца на глазах у своего водителя…
53
…Когда Мурад узнал о смерти дяди Вагифа, он чуть с ума не сошёл. За год он потерял уже второго близкого себе человека, от чего в нём снова стала зарождаться ненависть к своей жизни, к несправедливой жизни, которая всё время сопровождала его, не оставляя в покое.
Через два месяца после годовщины Бахар, спустя две недели с того дня, как справили сорок дней её отцу, Мурад взял отпуск. Это был первый отпуск в его жизни. Он решил сменить обстановку, чтобы отдохнуть и на время забыть всё, что с ним произошло за последний год.
Заранее позвонив Томе, он получил от неё приглашение в Америку. Мурад хотел поехать к ним отдохнуть и заодно увидеть их всех. Он пока не собирался оставаться там навсегда, потому что у него здесь была работа, где он хорошо зарабатывал, и родители, которых он не мог оставить одних.
Для получения визы Мурад вылетел в Москву, но, к своему великому удивлению, получил в посольстве отказ. Он стал объяснять, что не собирается оставаться в Америке навсегда, потому что у него здесь пожилые родители и хорошая работа.
Консул, который в последнее время часто слышал такое, вернул ему паспорт и сказал, что с учётом нестабильной обстановки в стране и сложившихся обстоятельств, связанных со смертью жены и проживанием сына на данный момент в США, у него нет никаких гарантий, что Мурад вернётся.
Мурад, не желая ради будущего портить свои отношения с посольством, не стал сейчас спорить с консулом. Он молча взял паспорт и ушёл. Выйдя оттуда, он осознал, что в ближайшее время ему не видать Орхана.
Он не мог представить себе, как и когда сможет встретиться со своим сыном. Он был полностью разбит и разочарован, считая, что в очередной раз потерпел поражение от жизни и от своей судьбы. Ему не суждено было осуществить единственную свою мечту, ради которой он жил последнее время.
Вернувшись в тот же день в Баку, он сел в свою машину, которую оставил в аэропорту, и поехал домой. По дороге, размышляя над тем, что же ему делать дальше, он понял, что ему сейчас остаётся просто жить, работать, собирать деньги, ждать и надеяться.
Вспомнив, как он радовался, когда откладывал деньги на поездку, которые сейчас не могли ему ничем помочь, он решил заехать на кубинку.
Дома, нанюхавшись кокаина, Мурад стал постепенно отключаться, когда услышал, как кто-то тихо постучал к нему в дверь. Подойдя к двери, он посмотрел в глазок и, увидев Наиру, открыл ей.
Она, быстро пройдя в столовую, чтобы никто в блоке их не увидел, обратила внимание на журнальный столик, на котором лежали зеркальце с какой-то белой пыльцой и скрученная в трубочку сторублёвка. Резко обернувшись и увидев текущие глаза Мурада, она только сейчас догадалась, чем он всё это время занимался, когда был сам не свой.
– Зачем ты это делаешь, Мурад? – с грустью спросила она. – Ты же убиваешь себя этим. Тебе не жалко себя? Ты же умный парень, тебя все любят и уважают, подумай о своих родителях, о Томе, о своём сыне Орхане. Что будет с ними, если что-то случится с тобой?
Мурад, ничего не соображая, сел перед журнальным столиком. Услышав имя Орхана и вспомнив снова происшедшее в посольстве, он впервые в своей жизни нагрубил:
– Отстань! Не твоё дело!
– Мурад, зачем ты так со мной разговариваешь? – спросила она и, сев на диван, заплакала.
– Я тебя звал? Нет! Не нравится, можешь идти! Я никого не держу! – продолжал он грубить, срывая всё своё зло на Наире. – Как мне всё это надоело! Кто бы знал, как мне это всё надоело!
После этих слов Наира встала и плача выбежала из квартиры, хлопнув за собой дверью. Мурад, продолжая сидеть на полу, даже не шелохнулся. Он сидел и смотрел отсутствующим взглядом в одну и ту же точку.
Он тогда ещё не знал, что недовольство – это самый большой грех. Если ты чем-то недоволен – это значит, что ты недоволен Богом, потому что всё делает Он. Если недоволен своим настоящим – в будущем будет ещё хуже, чтобы ты, вспомнив, как хорошо было в прошлом, стал ценить своё настоящее.
Чем больше недоволен, тем больше Бог у тебя отнимает…
54
…Позже зазвонил телефон, но Мурад даже не встал, думая, что это наверно Наира. Телефон звонил подряд и очень долго, настолько долго, что Мурад, решив, что это могут быть его родители, всё-таки встал и, выйдя в коридор, снял трубку:
– Да, – ответил он.
– Здравствуй, Мурад, – на конце трубки послышался застенчивый приятный женский голос.
– Привет, – не узнав пока кто это, поздоровался Мурад.
– Это я, Кама. Ты сейчас не занят? Можно к тебе на минутку зайти?
Мурад, вспомнив, что это невестка Бахар, у которой к нему было какое-то дело, вежливо ответил:
– Да, пожалуйста. Заходи.
Кама была женой брата Бахар, который был самым младшим среди братьев, но в любом случае намного старше самой Бахар. Он работал в городской прокуратуре, а Кама нигде не работала, потому что он не разрешал ей работать, несмотря на то, что она с отличием окончила Азербайджанский Медицинский институт.
Муж Камы, как и его мать в своё время, невзлюбил Мурада, но только по своим соображениям. Он всю жизнь был бездельником, за что отец всегда ругал его и ставил ему в пример Мурада. Женился он по наставлению своей матери, потому что Кама была очень красивой и единственной дочерью одной из известных в городе семей. Отец её был прокурором района.
Они поженились не по любви и поэтому жили плохо, вечно ругаясь из-за каждой мелочи.
Кама была намного младше своего мужа, но старше Мурада на год. Ей всегда нравилось, как Мурад относится к Бахар, а со временем ей стал нравиться и он сам, но об этом никто не знал. На годовщине Бахар Кама, понимая, что это её последний шанс, набралась смелости и подозвала Мурада к себе, чтобы взять у него номер телефона. Но потом умер отец Бахар, и поэтому она смогла позвонить к нему только сегодня.
Когда через некоторое время Кама постучалась в дверь, Мурад уже успел всё убрать с журнального столика. Открыв ей дверь, он пригласил её пройти в столовую. Раньше он никогда не обращал на неё внимания, потому что была жива Бахар, и он кроме своей жены никого вокруг себя из женщин не замечал. Кроме того, они ведь тогда были ещё и родственниками.
А сейчас, пока Кама не торопясь шла впереди, Мурад, разглядывая её сзади, обратил внимание на то, что она была такого же роста как Бахар, и у неё были такие же красивые белые ножки и розовые пятки.
Кама была красивая и стройная, хотя родила уже двоих детей. Она, как всегда, была очень стильно одета. На ней было узкое по колено бежевое летнее платье, сумка тёмно-бежевого цвета и такого же цвета сабо. На ушах и на одном из пальцев каждой руки сверкали бриллианты в несколько карат.
– Как у тебя чисто, Мурад, – сказала Кама, входя в комнату.
– Да? Спасибо. Проходи, садись, где тебе удобно, – предложил ей Мурад.
Почувствовав себя комфортно наедине с ним, она села на диван и, достав из сумочки пачку длинных импортных сигарет и оригинальную зажигалку, скромно спросила:
– Можно я закурю?
– Да, конечно, кури. А можно мне тоже одну? – в ответ спросил Мурад, нагибаясь и кладя перед ней пепельницу со стола.
Ему сейчас впервые захотелось закурить сигарету. Он сильно переживал из-за сегодняшнего отказа в посольстве и в глубине души стал сожалеть о том, что отправил с сестрой Орхана. Кроме того, его не оставляло в покое чувство вины перед Наирой.
Кама, закурив сама, протянула Мураду пачку сигарет с зажигалкой. Он, сев напротив неё на пол, сделал первую затяжку и спросил:
– Кама, что у тебя за дело ко мне?
Кама, медленно продолжая курить, неуверенно, а скорее, стесняясь, начала свой рассказ:
– Мурад, я хотела поделиться с тобой, потому что мне больше не с кем. У меня нет ни брата, ни сестры, ни друзей, ни подруг. Дома меня никто не понимает, да и не слушает. И я решила, что только ты сможешь меня выслушать и понять. Я всегда восхищалась, смотря на то, как вы живёте с Бахар, как ты всё время к ней относишься. У меня самой в семье с самого начала такого не было. Мы с первого дня живём плохо, хотя у меня есть всё, что можно пожелать. Он почти каждый день пьёт с друзьями и поздно приходит домой, ко всему ревнует и всё время придирается. Чтобы я не делала, всё его раздражает. При малейшей же возможности он ругается со мной по пустякам.
Одно время, когда у меня только родился первый ребёнок, я даже хотела развестись, но мои родители не разрешили мне этого сделать. Да и он со своей матерью не дали бы мне спокойно жить. Ты наверно знаешь, ни для кого не секрет, что она каждый день пропадает у разных гадалок и колдунов. А он, как напьётся, хватает свой пистолет и начинает мне угрожать, что, если я когда-нибудь уйду от него, детей он мне не отдаст, а меня убьёт.
С тех пор, как мой папа умер, я, решив, что это моя судьба, всё время молчу и ни на что уже не реагирую. Жизнь для меня будто остановилась, а сама я будто умерла. Каждый день живу как в аду, хотя ничего не делаю и ни чем дома не занимаюсь.
Многие завидуют мне, что у меня большой дом, две служанки, машина с водителем, и сама я вся в золоте и бриллиантах хожу. Но никто из них не понимает, что счастье не только в этом. Ведь я к тому же ещё и женщина. И я хочу всё время чувствовать себя ею. Мне хочется внимания и ласки по отношению к себе, чтобы обо мне всегда заботились. Но этого всего у меня нет и никогда не было. Мы с ним никогда даже толком вместе не спали. Порой я удивляюсь, как я смогла забеременеть от него два раза.
Я поздно поняла, что сама виновата. Не надо было мне слушаться своих родителей и выходить замуж не по любви, тем более, за человека, которого я не знаю. Единственная радость в этом браке – мои дети. И я никогда не поступлю с ними так, как поступили со мной мои родители. Я до сих пор не знаю, что такое любить и быть любимой, и вообще, как это бывает. Я ни разу не чувствовала себя рядом с ним счастливой и никогда не летала от счастья.
Всё это время, пока Кама рассказывала, у неё то и дело периодически появлялись на глазах слёзы. Но сейчас, после последних её слов она, не выдержав, расплакалась и дрожащей рукой полезла в сумку за носовым платком.
Мурад, смотря на неё, в эту минуту подумал о том, что действительно, настоящее счастье – когда жизнь, которую ты проживаешь, совпадает с той, о которой ты мечтал. В противном случае ты живёшь в своих мечтах или воспоминаниях, считая свою жизнь просто сном. Если ты, о чём-то думая, мечтаешь или что-то вспоминаешь – значит, ты не счастлив сейчас.
Счастье – не когда ты всё имеешь, а когда ты получаешь удовольствие от того, что имеешь. Когда ты счастлив, время летит со скоростью света и подталкивает тебя, когда нет – оно останавливается и тебя тормозит…
55
...Мураду вдруг так стало жалко Каму, что он, не зная как её успокоить, встал, взял из бара новые французские духи и, положив их ей на колени, сказал:
– Это тебе.
– Зачем это, Мурад? – всхлипывая и протирая платком глаза, удивлённо спросила Кама.
– Просто так. Ведь ты сегодня у меня первый раз с тех пор, как я живу один. Вот за это тебе и подарок, что навестила меня, – улыбаясь, мгновенно придумал Мурад.
– Да, ты прав, Мурад, первый раз. А я пришла к тебе с пустыми руками. Извини меня, совсем уже голову потеряла. Спасибо тебе. Мне очень приятно, – сказала Кама, взяв в руки духи.
Мурад, стоя рядом с ней, вдруг почувствовал невероятный запах её тела. Будучи всё ещё под воздействием наркотиков, он представил перед собой злое лицо матери Бахар и наглое лицо мужа Камы. Ему вдруг так захотелось отомстить им за Каму, за Бахар и за себя, что он, ничего не сказав, взял у неё недокуренную сигарету и вместе со своей сигаретой погасил их в пепельнице. После чего, сев перед ней на колени, молча взглянул ей в глаза и поцеловал её в губы.
Всё это время Кама пристально смотрела на него, а после поцелуя закрыла глаза и, сидя на диване, медленно облокотилась назад. Она сидела молча с закрытыми глазами, ничего не делая и не проронив ни слова, будто чего-то ждала от Мурада ещё.
Кама, хотя и выглядела сексуальной, не была такой страстной как Мурад, видимо потому, что у неё не было пока в этом никакого опыта. Ведь она никогда ещё не любила и не была любима ни кем. Но в ней было много женственности и чего-то сладкого, что мгновенно возбудило Мурада и вызвало в нём страсть после первого же поцелуя.
По жизни считается, что женщины делятся на леди и дворняжек. Кама, хотя и решилась сегодня одна придти к чужому мужчине, она в душе своей, во взгляде и поведении всё-таки была и оставалась леди. Мурад, не видя никакого сопротивления, не желая ни о чём больше думать, взял Каму за руки и уложил её на диване. Затем с её помощью снял с неё платье, после чего тихо разделся сам.
Кама лежала как выточенная статуэтка, молча, не открывая глаз и почти не дыша, понимая, что её сейчас рассматривают. У неё было потрясающее белое тело, которое красиво смотрелось в шикарном кружевном нижнем белье.
Смотря на Каму, во всём прослеживалась утончённость и ухоженность, как подобает настоящей женщине, которая хочет чувствовать себя желанной.
Мурад, впервые обратив внимание на её как на женщину, видя её красивой, одинокой и нуждающейся в любви, в порыве страсти, проявив все свои способности, сделал всё, чтобы Кама сейчас почувствовала себя самой счастливой женщиной на свете. И это ему удалось, и притом на все сто.
Увидев её счастливое лицо, он решил, что, таким образом, отомстил матери Бахар и её любимому сыночку. Он тогда ещё не понимал, что, совершив месть, ничего уже нельзя изменить.
Месть – это ответное зло. Ответив на зло злом, придётся потом отвечать за своё зло. Искушаясь, совершив зло, будешь наказан вдвойне: за искушение и совершённое зло. Отомстишь – станешь вровень с врагом, простишь – возвысишься над всеми. Простить – это не значит, остаться и молчать, простить – значит, забыть и не желать отомстить.
Когда через пару часов Мурад проснулся, первое, о чём он подумал, что если бы Бахар была жива, он бы сейчас был чем-нибудь укрыт. Посмотрев вокруг себя, он заметил пепельницу с двумя погасшими сигаретами, на одной из которых была ярко-красная помада.
Вспомнив Каму, Мурад с сожалением вздохнул, что она ушла, а с другой стороны был ей благодарен за то, что она ушла, не разбудив его.
Затем, вспоминая, как ушла Наира, он понял, что сильно обидел её. Ему захотелось спуститься к ней, но сегодня был вторник, и Алик был дома, поэтому Мурад решил извиниться перед ней в ближайшие выходные, потому что не хотел это делать по телефону.
Вспомнив разговор с консулом, он решил не говорить родителям, что получил отказ, чтобы они лишний раз не переживали за него. Но Тому Мурад решил поставить в известность при первом же удобном случае.
Выйдя в коридор, чтобы пройти в ванную, он, включив в коридоре свет, вдруг обратил внимание на надпись, сделанную на зеркале губной помадой такого же цвета, что на одной из сигарет в пепельнице. На всё зеркало большими буквами размашисто было написано: – “Спасибо за всё! Люблю тебя! Кама!” А внизу, у самого края зеркала был записан номер телефона.
Мурад впервые видел такое проявление любви, от чего ему стало приятно, но вместе с тем неприятно, потому что ему сейчас предстояло всё это вытирать. Но, прежде чем сделать это, он всё-таки переписал номер телефона в свою записную книжку.
Позже, купаясь в ванной, Мурад, вспоминая рассказ Камы, задумался над словами её мужа:
– “Если бы ты была чужой, тебе бы цены не было!”
Мурад, пытаясь понять, что это значит, вспомнил, как Наира однажды сказала ему:
– “Покажи мне одну красивую женщину, за которую умирают миллионы мужчин, и я покажу тебе одного мужчину, которому она давно уже надоела!”…
56
…Утром, когда Мурад позвонил в Америку, Тома очень сильно расстроилась, услышав от него вчерашний разговор в посольстве. Она поняла, что теперь всё зависит только от неё одной. Ей надо было обязательно получить все документы, чтобы официально подать на воссоединение семей, и вызвать своего младшего брата вместе с родителями. Но в той стране, где она сейчас жила, всегда действовал закон, и ничего нельзя было решить деньгами. Поэтому ей пока оставалось только ждать.
Тома, вспомнив, как недавно своими руками забрала и привезла Орхана в Америку, стала нервничать, ожидая, что сейчас Мурад начнёт упрекать её. Думая обо всём этом, она растерялась и стала молчать в трубку, не зная, что ему сказать.
Надеясь найти успокоение в разговоре с Томой, Мураду сейчас самому пришлось её успокаивать. Почувствовав, как его сестра переживает, он сказал ей, что рано или поздно они всё равно будут вместе, и всё у них будет хорошо, просто, для этого нужно время. А пока она будет этим заниматься, он будет работать и собирать деньги.
После разговора с Томой, поговорив с Орханом, Мурад вытащил из бара блок американских сигарет и золотую зажигалку, которые ему когда-то подарили на его день рождения, и закурил. Кашляя и медленно выпуская дым, он, как всегда, стал размышлять о своей жизни.
Мурад, периодически подводя для себя итоги, вспоминал, что он на сегодняшний день имеет, что приобрёл и что потерял. Ему шёл двадцать седьмой год, он был жив, здоров и до сегодняшнего дня ни от кого и ни от чего не зависел.
У него была любимая работа, много денег, хорошая квартира, престижная машина и любящая женщина. Родители живы, а сестра со своей семьей и его сын жили в Америке. Всё это он относил к положительному результату из того, что имел на сегодняшний день.
А отрицательным он считал то, что у него умерла жена, и он остался без семьи. Навсегда уехал сын, и ещё неизвестно когда они увидятся.
Он обидел женщину, которая безумно любила его, и в тот же день изменил ей. Переспал с замужней женщиной, в первый же день встретившись с ней у себя дома, которая к тому же была близкой родственницей Бахар.
Снова начал увлекаться наркотиками, иногда пил, а сейчас ещё и стал курить сигареты.
Размышляя над всем этим, Мурад понял, что единственной радостью для него на сегодня остаётся только его работа, а единственной мечтой – соединиться со своим сыном.
Думая об этих двух вещах, он решил прервать свой отпуск и утром же выйти на работу…
57
…На следующий день, придя на фабрику, Мурад целиком отдался своей работе. Сидя у себя в кабинете, он умудрялся всегда про всё знать и всё контролировать. Увлёкшись своей работой, он постепенно стал приходить в себя после всех последних событий, происшедших в его жизни.
В неделю раз, звоня в Америку и разговаривая с сыном, Мурад объяснял ему, что он и мама много работают, чтобы собрать деньги, после чего они обязательно приедут к нему, купят большой дом, самую красивую машину и останутся жить все вместе навсегда. Орхан, хотя и скучал по своим родителям, после этих слов становился самым счастливым ребёнком на свете, потому что верил своему отцу.
К Бахар на кладбище Мурад уже не ездил так часто, как раньше. Лишь один раз в месяц, восьмого числа, он всегда был рядом с ней, чтобы всё там убрать и возложить ей цветы.
Хотя вокруг него было много из того, что происходит в жизни, он никогда ни во что не любил вмешиваться. Он считал, что нельзя вмешиваться в то, что тебя не касается, от тебя не зависит, и ты не в силах изменить.
После того злополучного вторника, когда Мурад получил в посольстве отказ, он, пропустив первые выходные, в следующую пятницу поехал к Наире, рассчитывая, что она к этому времени уже остынет, успокоится, придёт в себя и соскучится по нему.
Купив на базаре роскошный букет из розовых роз, сев в машину, он аккуратно сложил их в заранее приготовленную большую спортивную сумку, чтобы никто из соседей не увидел его с цветами в руках. Затем, приехав и поднявшись домой, он положил цветы в вазу. А ночью, завернув их снова в букет, спустился к Наире и тихо постучал в её дверь.
Когда она молча открыла ему, он, не решаясь зайти, протянул ей цветы и скромно сказал:
– Извини, я не хотел.
– Всё нормально, проходи, – слегка прослезившись и опустив глаза, тихо ответила Наира, забирая у него цветы.
Мурад тогда ещё не знал, как мало надо любящей женщине, чтобы она простила своего любимого мужчину. Но в одном он был прав. Наира к этому времени уже успела соскучиться по нему и, увидев его, сразу обо всём забыла и всё простила ему. Мурад, убедившись в этом, успокоился и, спокойно пройдя в столовую, расположился на диване.
Когда Наира на кухне наполнила вазу водой и, положив в неё цветы, зашла с ней в комнату, Мурад посмотрел ей в глаза и сказал всего одну лишь фразу:
– В тот день я был в посольстве, и мне отказали.
Наира только сейчас всё поняла, представив его тогдашнее состояние. Ведь она знала про его единственную мечту – увидеть своего сына, а теперь это отложилось на неизвестный для всех срок. Она, медленно положив вазу с цветами на стол, подошла к Мураду, села рядом с ним и, обняв его, виноватым голосом тихо сказала:
– Прости, я не знала. Мне очень жаль.
Мурад поднял ей голову и, заглянув вглубь прослезившихся глаз, в знак благодарности за её понимание нежно поцеловал их. Затем, продолжая целовать её всю и постепенно раздевая, Мурад здесь же, на диване, сделал то, что несколько дней назад сделал с Камой. После чего они, утомлённые и удовлетворённые, не промолвив ни слова, обнявшись на диване, сразу же уснули.
Мурад остался у Наиры, как обычно, до утра понедельника. Они весь день лёжа кушали, смотрели телевизор или играли в нарды. А по ночам, тихо слушая музыку, разговаривали на разные темы. И только под утро, занявшись любовью, обнявшись, вместе засыпали…
58
…Всё лето у Мурада на работе не было ни минуты свободного времени. Фабрика не успевала выпускать то количество продукции, которую требовали магазины, потому что приезжие гости города и спекулянты за один день раскупали весь товар. Он с компаньонами вынужден был, чуть ли не каждую неделю, встречаться у главного бухгалтера дома.
В один из таких дней, в конце августа, когда он сидел один возле бассейна после всех деловых разговоров и долгого застолья, к нему подошла Ирада.
Мурад тогда впервые слишком много выпил, потому что у него, как и у всех, было хорошее настроение. Но было очень жарко, и у него закружилась голова, после чего он и вышел во двор, чтобы подышать свежим воздухом. Сев на краю бассейна, он стал наблюдать за рыбками, которые медленно плавали по кругу, то, появляясь на поверхности, то, исчезая под водой. Зрелище было неописуемое, потому что вода была прозрачной, а рыбки были ярко-красного, чёрного и белого цветов.
– Мурад, тебе нравятся мои рыбки? – улыбаясь, подходя к нему, спросила Ирада.
Приблизившись к бассейну, она, держась за его край, нагнулась к воде, приняв при этом случайно, а, может быть, специально, вызывающую позу.
– Да, нравятся. У меня тоже есть рыбки, правда, маленькие и в аквариуме. Я люблю в свободное время за ними наблюдать, – ответил Мурад, продолжая смотреть на рыбок.
– Да? А мне можно на них посмотреть? – снова спросила она, поглаживая рукой воду.
– Конечно, – ответил он, думая, что она просто так это спрашивает.
– Когда? – не смотря в его сторону, продолжила Ирада.
– Когда захочешь, – ответил Мурад, думая, что она наверно шутит.
– Давай завтра! Ведь завтра воскресенье! – на полном серьёзе вдруг предложила она и, повернув к нему голову, посмотрела ему в глаза.
Мурад только сейчас обратил внимание на её вид и позу, в которой она продолжала стоять перед ним.
На ней было розовое ситцевое коротенькое платье. Из-за глубокого выреза и данной позы почти полностью виднелись её маленькие упругие груди. На ногах были вьетнамки, за счёт которых Мурад увидел её красивые маленькие пальчики. Всё это в миг напомнило ему его Бахар, после чего он, немного задумавшись, спросил у Ирады:
– Сама сможешь приехать?
– Конечно, запросто. Только объясни, куда и в какое время, – тихо сказала она, скрывая свою радость.
– Утром в девять, – тихо ответил Мурад и назвал свой точный адрес.
Он специально сказал ей такое время, надеясь, что так рано никто из его соседей её не увидит, тем более, в воскресный день. Ираде же было всё равно, когда придти. Для неё самое главное было с ним увидеться.
Поэтому она, услышав адрес, обрадовалась, оглянулась по сторонам и, убедившись в том, что никого во дворе нет, и никто её не видит, чмокнула его в щёку и быстро побежала в дом.
Мурад тогда не понял, чему может радоваться девочка, которая сама навязалась придти к одинокому мужчине домой. Но он поймал себя на мысли, что ему сейчас вдруг тоже захотелось, чтобы Ирада завтра к нему пришла…..
 (193x237, 46Kb) (193x237, 55Kb)
Inn_Gallery

Метки:  

Святой Грешник Бахтияр Мамедов32-47

Понедельник, 22 Марта 2010 г. 03:28 + в цитатник
Таня_Ализаде все записи автора
 (507x698, 158Kb)
 (403x97, 11Kb)

33
…Наутро, проснувшись на диване, Мурад позвонил в Америку, но трубку никто не поднял. Решив, что Рахман видимо забрал их всех гулять, ведь там сейчас было ещё только воскресенье, он с сожалением повесил трубку. Настроение было испорчено уже с утра, тем более, после вчерашнего. Накормив своих рыбок, он зашёл купаться.
Через час, спускаясь вниз, Мурад больше всего не хотел столкнуться с Наирой. Он считал, что виноват перед ней тоже, поэтому не хотел видеть её, чтобы не испортить себе и так уже с утра испорченное настроение. У двери Наиры стоял её сын Алик, держа палец на звонке, и Мурад вынужден был задержаться.
– Как дела, Алик? – смутившись, спросил он у ребёнка.
– Хорошо, дядя Мурад, – ответил, улыбаясь ему, Алик.
В этот момент резко открылась дверь, и Мурад, не успев опустить глаза, встретился с глазами Наиры. Он никогда ещё не видел их такими счастливыми. Они искрились как тысячи бенгальских огней, и в них он прочёл то, что она хотела ему сказать вслух:
– “Я счастлива, Мурад! Благодаря тебе я счастлива! Спасибо тебе, Мурад! Спасибо тебе за всё!”
Мурад, увидев это в её глазах, почувствовал вдруг какое-то облегчение, но в то же время, ещё большую вину перед ней. Облегчение было из-за того, что он увидел её сегодня счастливой после вчерашнего, а чувство вины – из-за того, что он только что понял, что своим вчерашним желанием и проявлением любви по отношению к Бахар, он влюбил в себя Наиру. Но он не мог это ей сейчас сказать. Скорее, он согласился бы умереть, чем обидеть ни в чём неповинного человека, одинокую, красивую и порядочную женщину, которая впервые в жизни почувствовала и познала, что такое любить и быть любимой.
Мурад уважал Наиру. Он вспомнил случайно подслушанный им разговор его сестры и Наиры накануне её развода. Тома уговаривала её:
– “Наира, не разводись. Подумай, у тебя ведь маленький ребёнок, тем более, мальчик. Ему всегда нужен будет рядом отец, а Артур не плохой парень, ведь он тебя никогда не обижал. Ну что ты будешь делать одна? В наше время шансов у женщины устроить свою жизнь, имея ребёнка, не так уж много”.
На что Наира со слезами на глазах ответила:
– “Я всё понимаю, Тома. Но мы не любим друг друга, и мне тяжело с этим жить. Ты не смотри на себя, вы с Рахманом поженились по любви. А нас с Артуром поженили наши родители. Я тогда ничего не понимала и думала, что со временем всё наладится и всё будет хорошо. Но я всё время чувствовала, что-то у нас не так, а через год после рождения Алика узнала, что у Артура есть любовница, и они любят друг друга. Они, оказывается, ещё со школы любили друг друга, но их родители были против этой любви. Пока он был в армии, её выдали замуж за другого, а когда Артур вернулся, наши родители решили нас поженить. Через год она развелась, и они снова стали встречаться. Я не хочу им мешать и быть третьей, лишней, понимаешь. Ради Бога, пусть будут счастливы. Я хочу исправить ошибку, которую когда-то совершили наши родители. Я не могу смотреть на то, как он мучается. Ты же знаешь, невозможно скрыть то, что есть, и показать то, чего нет. Я сама от этого не меньше, чем он, мучаюсь. Многие предлагают мне завести себе любовника и тоже изменять, но это не по мне. Я не хочу изменять, не хочу врать, не хочу обманывать. И вообще, я не хочу никого ни с кем делить, а, в первую очередь, я не хочу делить себя. Я только сейчас поняла, что люди должны жениться и быть вместе только по любви, причём по взаимной любви или хотя бы по взаимному уважению. Конечно, они ещё и должны суметь всё это сохранить до конца. Ты лучше меня знаешь, Тома, что любовь – это счастье, а взаимная любовь – это уже роскошь.
Взаимная любовь – когда двое нуждаются друг в друге. Такую любовь ни в коем случае предавать нельзя, потому что такое бывает не всегда и не у всех. Для полного счастья взаимная любовь должна включать в себя все пять взаимных чувств: влюблённость, страсть, понимание, уважение и дружба. Но обязательным условием для счастья в семье является то, что жена в первую очередь должна быть влюблена, понимать и стать другом для своего мужа, а муж – питать страсть, уважать и любить свою жену. Иначе говоря, женщина должна быть женственной, а мужчина – мужественным. Они оба должны быть порядочными людьми. Только в этом случае женщина будет делать всё, чтобы уберечь и сохранить свою семью, при этом многое прощая и на многое закрывая глаза, а мужчина – всё время заботиться о ней и защищать её.
Семья – это надёжный тыл и место отдыха мужчины, место защиты женщины и место воспитания их детей. У настоящего мужчины на первом месте всегда стоит его семья, какая бы она не была. Если хочешь, чтобы твоя семья принадлежала тебе – ты сам в первую очередь должен принадлежать своей семье. А если двое поженились не по любви – надо обоим смириться и терпеть, или развестись. Хотя многие считают, что лучше сохранить семью и изменять. Но грех мужчины всегда остаётся на улице, а грех женщины всегда приходит домой.
Так что, терпеть, а тем более, изменять, я не хочу и не буду, да и не с кем. Я дала себе слово, что после развода лягу в постель только с тем мужчиной, в которого сама влюблюсь и полюблю его на всю жизнь, лишь бы он уважал меня, а если будет любить, ещё лучше. Поэтому в моём случае мне остаётся только развестись. А Алик когда вырастет, я ему всё объясню. Я скажу, что не хотела всю жизнь прожить без любви, терпя измены мужа. И сама не хотела изменять, чтобы ему в будущем не было стыдно за свою падшую мать и за своего отца-рогоносца. А самое главное – я ему скажу, что не хотела мешать счастью его отца, видя, как он страдает и мучается!”
Тома тогда, выслушав её, согласилась с ней:
– “Да, Наира, ты права, взаимная любовь – это роскошь. Поэтому многие в семье и терпят многое, но по разным причинам. Кто-то из-за любви, кто-то из-за привычки, кто-то из-за детей, кто-то из желания сохранить семью или из страха перед неизвестностью. Со временем некоторые из них начинают изменять по той простой причине, что хотят попробовать то, что никогда не имели у себя в семье. Все люди могут совершить любой поступок, просто, одни позволяют себе это сделать, а другие – нет. Поэтому те, кто не хотят терпеть и не могут изменять – разводятся. Раз ты уже обо всём подумала и всё для себя решила, то пускай так и будет. Я желаю тебе счастья, подруга, ты достойна, быть счастливой!”
Стоя сейчас на лестничной площадке и смотря на Наиру, Мурад не знал сожалеть ему о своём вчерашнем поступке или нет. Он пока не знал, что причина того, что делает человек – его желание, что делает мужчина – его женщина, что делает женщина – её любовь.
Человек всегда делает то, что хочет, а из-за чего он это хочет и что из этого выйдет – это уже другой вопрос. Он жалеет не о том, что сделал, а о том – что из этого вышло. Лучше сделать и один раз пожалеть, чем не сделать, а потом всю жизнь жалеть. Человек долго помнит – что хотел сделать, но не сделал, и быстро забывает – что сделал недавно.
Мурад тогда так и не понял, что ещё больше бы обидел Наиру, если бы не сделал вчера то, что сделал, потому что она сама этого хотела не меньше, чем он…
34
…С того дня прошла почти неделя. Мурад впервые приехал на кладбище к Бахар с чувством вины. Убрав здесь всё и разложив на могиле цветы, он сразу же ушёл, даже не поднимая глаз. По дороге на работу он, вспоминая глаза Наиры, успокаивал себя:
– “Слава Богу, что, хотя бы один из нас счастлив!”
Приехав на фабрику, Мурад решил с сегодняшнего дня начать претворять в жизнь свои идеи, которые давно уже были готовы у него и должны были принести большую прибыль фабрике и всему коллективу, а значит, и ему. Он хотел заняться этим именно сейчас, потому что надеялся, что, увлекшись работой, у него будет меньше времени думать о том, что его мучает, о Бахар, Орхане, а теперь и о Наире.
Мурад в первую очередь пошёл к главному инженеру, потому что тот был самым деловым человеком на фабрике, и многое здесь решалось через него. Когда он зашёл в приёмную, то столкнулся с директором фабрики. Тот очень любил Мурада как своего сына, и всегда с уважением относился к нему. Потому что Мурад и его сын были ровесниками, а, кроме того, Мурад, как и он сам, рано потерял свою жену. Директор понимал, что это такое, и как тяжело с этим жить. Он так же знал, что Мурад отправил своего сына к своей сестре в Америку и остался совсем один. Поэтому, увидев его у себя в приёмной, он положил руку ему на плечо и спросил:
– Здравствуй, Мурад. Ты что-то хотел, сынок?
– Доброе утро, Акиф мяллим. Да. Нет. Ничего, – растерялся Мурад.
Ему было неудобно посвящать уважаемого им человека в свои планы, связанные с деньгами. Поэтому он тут же поправил себя:
– Я к главному инженеру по делу.
– Хорошо, сынок. Да, кстати, прошло уже четыре месяца. Ты ещё не научился всему тому, что хотел? Смотри, я не могу позволить специалисту с высшим образованием долго ходить в рабочих, – сказал директор.
Он не мог смотреть без боли в сердце на то, как Мурад, который был лучше многих, с утра до вечера работал в рабочей спецовке, иногда даже оставаясь без обеда. А бездарные работники, которые устроились на фабрику по звонку, весь день ходили по территории фабрики в костюмах и при галстуках, держа руки в карманах и ничего не делая.
– А что, есть вакансии, Акиф мяллим? – в шутку ответно спросил Мурад.
Директор сразу же ухватился за его слова:
– Да. Мой заместитель, Георгий Сергеевич, с сегодняшнего дня вышел в отпуск, а после Нового года собирается переехать со своей семьей в Москву. Так что, иди и пиши заявление. И с завтрашнего дня, чтобы был в костюме и галстуке.
Мурад был ошеломлён таким поворотом событий и уже не мог ничего возразить. А директор наоборот, был очень доволен, но не показал это и после этих своих слов сразу же вышел из приёмной. Мурад не мог сдвинуться с места. Он пришёл в себя только после того, как секретарша, сидящая в приёмной, сказал ему:
– Мурад, поздравляю тебя! Ну, чего ты ждёшь? Давай, иди быстро в отдел кадров, пока директор не передумал!
Она тогда не знала, что директор не передумает никогда, а в будущем и не пожалеет о своём решении. Потому что Мурад окажется единственным человеком, который после ухода с фабрики не забудет его, будет на все праздники звонить ему и проведывать в знак уважения и благодарности за всё.
А сейчас Мурад, послушавшись её, пошёл в отдел кадров. Он решил, что к главному инженеру зайдёт уже завтра в качестве замдиректора. Идя по коридору, он впервые ощутил, что действительно всё, что делается – делается к лучшему.
Он тогда ещё не знал, что Бог всё время всех испытывает всем: деньгами, властью, богатством, бедностью, любовью, дружбой, предательством, одиночеством, искушением, а самое главное – здоровьем.
Никто не знает, что будет завтра или даже через минуту. В этой жизни всё может измениться за секунду, и притом навсегда. Всё может не только измениться, но и повториться. Как за секунду можно подняться, также за секунду можно и упасть. Бог, чем выше поднимает человека на вершину, дав ему всё, тем больнее может ударить его об дно, отняв у него всё…
35
…У Мурада давно уже был выработан свой определённый распорядок дня. Он каждый день, в любое удобное для него время, заходил к себе домой, чтобы всё там проведать и накормить рыбок. В неделю два-три раза по утрам обязательно звонил в Америку, чтобы узнать, как там Орхан. Затем, купив на базаре цветы, заезжал на кладбище к Бахар.
Мурад хотел быть в курсе всего, что делает его сын, как он себя ведёт, что ест и сколько спит. Он хотел, чтобы Орхан хоть как-то чувствовал и знал, что у него есть отец, который несёт перед ним ответственность. Он сильно переживал, что сын, редко общаясь с ним, со временем может остыть к нему.
Мурад тогда ещё не знал, что Орхан характером был очень похож на него. Орхан смотрел на Мурада не как на своего отца, а как на Бога. Он всегда, всем и везде рассказывал, что у него самый лучший папа на свете. На вопрос: – “Кто твой папа?”, он всегда отвечал: – “Мой папа – моё сердце!”
Таким образом, проведав всех членов своей семьи, Мурад, успокоившись, приезжал к себе на работу. Он тогда уже знал, что семья – это когда минимум трое. У настоящего мужчины на первом месте всегда должна стоять его семья, а потом только его работа и всё остальное.
Поэтому он, несмотря на то, что его жена умерла, а сын его жил далеко от него, никогда не оставлял их без присмотра и внимания. В отличие от многих мужчин, которые жили под одной крышей со своей женой и детьми, но никогда не интересовались ими и ничего про них не знали, Мурад, живя один, всё время думал о своей семье, хотя её у него фактически сейчас не было.
Вот и сегодня он сначала проведал всех членов своей семьи и только потом поехал к себе на работу.
Когда Мурад приехал на фабрику, некоторые работники его сначала не узнали, потому что до этого он всегда приезжал на работу в джинсах и разнообразных куртках, а сегодня был особенно одет.
На нём был тёмно-синий вельветовый костюм, белоснежная рубашка и синий вязаный галстук. Из верхней одежды была только дублёнка, потому что он никогда не любил надевать шапки, шарфы и перчатки так же, как не любил носить тёплое нижнее бельё. Его туфли, носки и ремень были чёрного цвета, что во все времена считалось классикой, которой он никогда не изменял.
Всё, что было на нём, было модным и очень дорогим. Все эти вещи он покупал на кубинке у своих знакомых спекулянтов.
Мурад, зайдя в приёмную, улыбнувшись, поздоровался с секретаршей и, протянув ей большую импортную коробку шоколадных конфет, сказал:
– Это вам в честь первого дня моего выхода на работу в качестве замдиректора.
– Ой, Мурад, спасибо! Какая прелесть! – с восторгом воскликнула она, рассматривая коробку.
– Главный инженер у себя? – спросил Мурад.
– Да, проходи.
Мурад постучался и, открыв дверь, вошёл.
– Можно, Рамиз мяллим?
– Да, конечно, Мурад. Проходи, садись, – вставая с места, пригласил его главный инженер.
Они поздоровались крепким рукопожатием и сели друг против друга. Первым разговор начал Рамиз мяллим:
– Поздравляю тебя, Мурад, с новым назначением. Я очень обрадовался, когда узнал, что ты стал замдиректора. Ты достойный парень и ты достоин этого. Ну что, будем вместе работать. У тебя есть ко мне что-нибудь?
– Собственно, я поэтому к вам и зашёл, Рамиз мяллим. У меня есть кое-какие идеи, и я хотел бы с вами ими поделиться.
– Ну, тогда давай, выкладывай, что там у тебя, – сказал главный инженер и, подвинув свой стул поближе к Мураду, приготовился внимательно выслушать его…
36
…Мурад выпрямился и стал выкладывать всё по порядку:
– Рамиз мяллим, я тут долго думал о том, как же нам увеличить нашу прибыль. Что сделать, чтобы заработать больше денег для фабрики и для своего кармана. Пока я работал рабочим, я полностью изучил весь процесс и вот к чему пришёл. У нас большая и мощная фабрика с великолепным оборудованием и деньгами на счету. Мы имеем большие возможности и свои личные деньги.
А что мы делаем со всем этим? Ничего. Покупаем некачественное дешёвое сырьё у других республик и выпускаем некачественную продукцию, которая потом месяцами залёживается на полках магазинов. Нас интересует только выполнение установленного нам сверху плана, то есть только количество, а не качество. Нам лишь бы сделать и сдать. А то, что продукция нашей фабрики не пользуется спросом у покупателей, нас уже не интересует.
В результате гонки за выполнением плана мы работаем и тратим деньги на ветер. А на карман зарабатываем копейки по сравнению с тем, что могли бы заработать. Потому что зарабатываем только на том, что списываем определённое количество сырья и продукции, оформляя их как испорченное. В результате чего образуется лишний товар, то есть левая неучтённая продукция, так называемый левак. Потом, по мере продажи товара в магазинах, мы этот левак кладём на место проданного товара, а деньги забираем себе, отстёгивая с этой суммы определённый процент работникам магазинов. Вследствие чего мы живём всё время в страхе и при каждой проверке платим взятки, потому что не можем предъявить им несуществующее списанное сырьё и продукцию, и в тоже время не можем спрятать левак. Кроме этого, мы ещё зарабатываем на экономии, уменьшая размеры товара, за что тоже немало платим тем же проверяющим.
Так не лучше ли на деньги, которые мы откладываем для дачи взяток во время проверок, дать взятки в других республиках и приобрести высококачественное сырьё. Чтобы потом из этого сырья выпускать качественную и ходовую продукцию, которая будет иметь спрос. За счёт этого увеличится оборот фабрики, который мы не будем нигде указывать. Работу распределим так, чтобы не выполнять план быстро, потому что тогда мы обратим внимание всех окружающих, и нам из-за этого увеличат план. План будем закрывать в самый последний день месяца, а в течение месяца будем работать только на свой карман.
Суть моей идеи заключается в том, что мы, выпуская качественный ходовой товар, имеющий спрос, увеличим свой товарооборот. За счёт чего мы сможем спокойно не только выполнять план, но и давать небольшие взятки наверх, сами при этом зарабатывая большие деньги.
Да, ещё, самое главное – после того, как мы начнём так работать, нам не надо будет зарабатывать на мелочах, списывая что-то или экономя на чём-то. На складах больше не будет залёживаться товар и покупатели, будучи довольными, больше не будут на нас жаловаться.
Закончив свой расклад, Мурад, удовлетворённый тем, что главный инженер внимательно выслушал его до конца и при этом ни разу его не перебил, спокойно отодвинулся назад, ожидая его реакцию.
Главный инженер – человек, который много знал и немало видел на своём веку, в данную минуту сидел и молча смотрел на него, слегка оторопев. Он не мог сразу ответить сидевшему перед ним молодому парню, чувствуя себя глупым возле него. Он был в шоке от Мурада, но пока ещё не понимал от чего именно: от его идеи, ума, речи или деловой хватки в его двадцать пять лет.
Мурад тоже молчал, видя, что его идея произвела впечатление на главного инженера – человека с большим профессиональным и жизненным опытом.
Он знал, что после такой убедительной речи, любое его слово будет лишним и может всё испортить. Нельзя говорить – если нечего сказать. Надо уметь молчать – если не спрашивают. Чем меньше человек говорит, тем больше обращают на него внимания. Успех достигается правильным планированием, а препятствие преодолевается настойчивостью.
Пока Мурад вспоминал все эти мудрые изречения, которые слышал от своего отца, молчание первым нарушил главный инженер.
– Ещё какие-нибудь идеи будут? – спросил он, при этом явно думая о чём-то другом.
Мурад спокойно, с видом победителя ответил:
– Да, Рамиз мяллим. Если мы будем выпускать качественную и ходовую продукцию, то сможем, не тратя своих денег, обменивать её на качественное сырьё, зарабатывая при этом ещё больше. А ещё, мы сможем обменивать свой товар на товар других республик, который имеет у нас спрос, по себестоимости, а потом сами здесь его продавать в несколько раз дороже, при этом зарабатывая вообще сумасшедшие деньги.
После последней идеи Мурада главный инженер был полностью разгромлен. Нет, не разгромлен, он был поражён. Он – человек в два раза старше и в десять раз богаче Мурада преклонялся перед ним. Он был восхищён тем, что Мурад, недавно потерявший свою любимую жену и вынужденный расстаться со своим единственным ребёнком, оставшись сейчас один, без семьи, не сдался, а наоборот, несмотря ни на что, упорно шёл вперёд…

37
…Все, кому наверху ежемесячно платили взятки, занимали высокие посты в городе. Они за определённые проценты, закрывая на всё глаза, считали себя негласными хозяевами фабрики. Сами они никогда ни во что не вмешивались, потому что каждый из них имел своего человека на фабрике, через которого получал информацию и свою долю.
Их люди, работая на фабрике, должны были знать обо всём, что здесь происходит. Без них на фабрике ничего не решалось. Когда возникал какой-нибудь вопрос, все они собирались вместе и обсуждали его, пока не приходили к единому мнению. Так и в этот раз, узнав от главного инженера об идеях Мурада, они решили вместе собраться в ближайшие выходные и всё обсудить.
Они в таких случаях всегда собирались у главного бухгалтера фабрики – дяди Лёвы. Он был армянином и имел большой частный дом со своим двором в районе метро “Гянджлик”. Там во дворе они сами готовили кябаб, обедали, после чего говорили о своих делах и решали все вопросы. Таким образом, никто не мог даже заподозрить, что здесь решаются очень важные дела, потому что всё это выглядело со стороны как воскресная гулянка.
На этот раз было решено пригласить туда и Мурада, потому что они собирались обсудить его идеи. Кроме того, он недавно стал замдиректора, и они все желали познакомиться с ним поближе.
Когда Мурад подъехал к дому главного бухгалтера и постучался в железные ворота, калитку открыла девушка, которой было максимум восемнадцать лет.
– Здравствуйте! Меня зовут Мурад. Дядя Лёва дома? – улыбнувшись, спросил он, обращая внимание на то, что у неё такие же волосы и такая же причёска, как и у его Бахар.
Мурад тогда ещё не замечал, что после смерти Бахар, он всех девушек и молодых женщин, хотя бы на мгновение оказавшихся рядом с ним, независимо от себя, всё время сравнивал с Бахар, желая найти в них хоть что-то похожее на неё.
– Да, да, проходите, – в ответ улыбнулась девушка и, не скрывая своей радости, пригласила его войти.
Она, в отличие от Мурада, сразу же узнала его, потому что запомнила его, обратив на него внимание в тот день, когда однажды пришла по делу к своему отцу на работу.
Мурад, войдя во двор, остановился и, оглядевшись, удивился, не ожидая увидеть такого в самом центре города. Перед ним стоял огромный утопающий в цветах двор, в конце которого был выстроен двухэтажный каменный дом с множеством окон. В середине двора был расположен прямоугольный бассейн, заполненный прозрачной водой почти до краёв, в котором плавали разнообразные рыбы. Вдоль забора и по всему двору росли фруктовые деревья, между которыми были выложены узкие дорожки из гравия. Слева от дома в углу стоял мангал, возле которого стояли мужчины и, готовя шашлыки, громко о чём-то разговаривали.
Мурад сразу узнал их всех, потому что все они были его коллеги с фабрики. Он в этот момент, смотря на них, обратил внимание на то, что все они были разных национальностей. Среди них были азербайджанцы, евреи, русские, грузины и армяне.
Он тогда ещё не знал, что деловых людей, умеющих и любящих зарабатывать деньги, ничего кроме денег не интересует, тем более, национальность. Большие деньги, как стихийные бедствия и всеобщее горе, сближают даже врагов…
38
…Все, кто стояли возле мангала, заметив Мурада, обрадовались ему и стали звать его к себе. Мурад, подойдя к ним и протянув руку каждому из них по очереди, поздоровался со всеми. Он был младше их всех и знал, что первым всегда должен здороваться тот, кто младше, а тем более, если пришёл последним. Но руку протянуть первым может только тот, кто старше и то, если посчитает нужным. Но сейчас он сам протянул руку всем, потому что почувствовал, что здесь его все воспринимают как равного.
Мурад впервые находился с ними в нерабочей обстановке и поэтому сейчас внимательно наблюдал за ними всеми, не показывая им это. Первое, что он заметил, было то, что все они были одеты не так, как одевались на работу. На них на всех были такие же дорогие вещи, в которых он сам каждый день приходил на фабрику. Даже часы у них на руках были другие, тоже дорогие. Уж в этом-то он прекрасно разбирался, благодаря своему вкусу и иностранным студентам в институте, которые научили его различать хорошие и дорогие вещи от подделок.
Всё это говорило о том, что все они по тем временам были очень богатыми людьми, но боялись своего богатства и поэтому не выставляли его напоказ. А там, где они все вместе собирались, они позволяли себе всё, и даже немного расслабиться.
Вот и сегодня, во время недолгого обеда, они, полностью расслабившись, всё время шутили, рассказывали анекдоты и громко смеялись. И лишь потом, когда сели пить чай, все вдруг успокоились и в миг стали серьёзными.
Рамиз мяллим первым начал разговор об идеи Мурада, после чего передал слово ему.
Мурад вначале немного смутился, потому что он вчера ещё, будучи рабочим, сегодня по должности уже был выше их всех. Кроме того, он был намного младше них, а они были намного богаче его. И сейчас он должен был всех их убедить в том, что его идея беспроигрышная, а они должны были его выслушать, имея при этом право возразить ему или вообще отказать.
Когда Мурад, взяв себя в руки, всё по порядку подробно объяснил, никто из них не возразил ему, а наоборот, все единогласно согласились с его предложением. Они были неглупые люди и понимали, что нет ни одной причины, чтобы возразить Мураду, тем более что, от этой идеи они ничего не теряли, а только выигрывали. Поэтому они сразу приняли решение возложить всю работу, связанную с данной идеей, на Мурада, и назначили ему ежемесячную неофициальную премию, которая намного превышала его зарплату, и определённый процент в будущем от общей прибыли. Этим они хотели его заинтересовать и одновременно проверить. Он должен был всё наладить, а потом сам же всё это контролировать. Мурад знал, что ничего в этой жизни просто так не даётся, тем более, большие деньги, и поэтому, не раздумывая, согласился.
После того, как все вопросы по работе были решены, они вновь расслабились и продолжили свой отдых. Кто-то пошёл снова разжигать мангал, готовясь к ужину, а кто-то сел за журнальный столик и вытащил знакомые Мураду пакетики с белым порошком. Остальные, оставшиеся за столом, начали играть в покер, пригласив Мурада присоединиться к ним.
Мурад любил повозиться с мангалом, но не в этой одежде. Он не любил, когда от вещей пахло едой или дымом, поэтому к мангалу он не пошёл. Он не составил компанию и тем, кто решили побаловаться наркотиками, потому что не хотел, чтобы про него кто-то что-то знал. Поэтому, чтобы не отделяться от других, ему пришлось остаться с картёжниками.
Когда стали раздавать карты, Рамиз мяллим, отозвав его, отвёл в сторону и тихо сказал:
– Мурад, у тебя с сегодняшнего дня началась совсем другая жизнь. На днях у тебя появилась власть, благодаря которой ты можешь решать судьбы людей, а сейчас у тебя будут ещё и деньги, много денег, благодаря чему ты сможешь уже позволить себе многое, если не всё. Пока у тебя будут деньги и власть, старайся делать всем всегда только добро. В общем, оставайся всегда таким, какой ты есть, и не позволяй никогда никому изменить тебя в худшую сторону.
– Хорошо, Рамиз мяллим. Спасибо вам большое за совет. Я обещаю, что никогда не изменюсь, тем более, в худшую сторону, – выслушав всё внимательно, ответил ему Мурад и пошёл к игрокам, которые несколько раз уже звали и ждали его.
Мурад в течение недели стал заместителем директора и вошёл в круг людей, которые решали все вопросы на фабрике. Они приняли его как своего, увеличили ему зарплату и пообещали проценты в будущем. За всё это ему надо было платить, и платой было то, что он не должен был выделяться среди них. Поэтому сейчас он, впервые в жизни, сел играть в карты на деньги.
Когда, просидев за игрой пару часов, все потом пошли ужинать, у Мурада все карманы были набиты деньгами. Их было так много, что наутро, потратив всего лишь половину из них, он обменял свою шестёрку на машинном базаре на только что вышедшую новую девятку бордового цвета.
Он тогда ещё не понимал, что игра в покер, являясь азартной игрой, приравнивается к такому греху, как похоть. За что когда-то ему надо будет платить.
Он не знал, что новичок вначале всегда выигрывает, но, как правило, со временем всё проигрывает. А ещё хуже, войдя в азарт, он начинает проигрывать всё, что у него есть: сначала часы и машину, потом дачу и дом, а иногда даже свою жену или дочь…
39
…В ту ночь, когда Мурад с хорошим настроением вернулся от дяди Лёвы к себе домой, ему приснился ужасный сон. Утром проснувшись, он сразу же поехал на кладбище к Бахар. Подойдя к могиле, он вдруг обратил внимание на то, что вокруг неё везде был разбросан песок. Не поняв, откуда он здесь взялся, Мурад прошёл за стоячий камень и, заметив там свежевырытую яму, нагнулся и заглянул в неё.
Внутри ямы сбоку он увидел что-то похожее на туннель, направленный прямо в ту сторону, где лежало тело Бахар. В конце туннеля было очень темно и ничего не было видно. Смотря на всё это изумлёнными глазами, Мурад стал подробно вспоминать свой сон.
Ему приснилось, будто он с Бахар сидят в гостях у своих друзей. Затем она встала и прошла в ванную комнату. Он, прождав её около двадцати минут, решил сам пойти за ней. Дверь в ванную была приоткрыта и он, толкнув её, увидел жуткую картину. Бахар повесилась и была уже мертва. Он, ничего не поняв, побежал за помощью к своим друзьям, а когда с ними вернулся, то верёвка была уже обрезана, а тело Бахар куда-то исчезло. После чего он проснулся.
Мурад, вспомнив сейчас весь сон, пошёл искать рабочих кладбища и моллу. Когда все они вместе подошли к яме, он, указав на неё, спросил у них, что это значит. Рабочие, не удивившись, объяснили ему, что так иногда поступают шакалы, чтобы добраться до тела.
Мурад, представив себе эту сцену, чуть с ума не сошёл. Он сразу же дал рабочим денег, явно больше, чем нужно и попросил их заполнить яму песком и побитыми стеклами, а сверху всё это ещё залить цементом. Когда рабочие взялись за работу, он отвёл в сторону моллу и, рассказав ему свой сон, поинтересовался его мнением.
Тот, выслушав его, так ему объяснил:
– Сынок, дело в том, что люди, независимо живые или мёртвые, когда хотят что-то нам сказать или о чём-то попросить, приходят к нам в наших снах. Твоя жена в твоём сне хотела тебе сказать, что после того, как она умерла, тело её могло исчезнуть в могиле сегодня навсегда. Потому что вчера ночью пришли шакалы и стали рыть к ней туннель, но не успели до неё добраться. Они обязательно бы сегодня вернулись, но ты их опередил. Видимо ты хороший человек, раз она решила присниться именно тебе. Она знала, что ты не оставишь без внимания свой сон и сразу же утром приедешь сюда. Так что, ей очень повезло, сынок. Поверь, если бы ты сегодня не приехал сюда, то ночью пришли бы шакалы и добрались бы до неё. Поэтому люди всегда должны внимательно и серьёзно относиться к своим снам. А ты молодец, сынок, дай Бог тебе здоровья.
Мурад молча выслушал моллу, после чего, поблагодарив его, положил ему в карман деньги. Затем, подойдя к рабочим, он ещё раз предупредил их:
– Всё сделайте как надо, не жалейте ни стекла, ни цемента! Если надо, ещё денег дам, только сделайте так, чтобы ни одна тварь больше не могла добраться до её тела!…
40
…Только после этого, полностью успокоившись и не зная чем дальше заняться, Мурад решил поехать на машинный базар. Купив себе бордовую девятку, он на ней приехал к дяде Юре, который продавал модные аксессуары для машин и тут же на месте, у себя в гараже сам их устанавливал на машины. Денег от вчерашнего выигрыша, после покупки машины, в кармане у Мурада оставалось ещё немало, и он решил обставить свою машину.
Он в первую очередь установил дорогой магнитофон и затемнённый стеклянный люк. Затем поставил покрышки с шипами, магниевые диски, затемнённое лобовое стекло и круговые чёрные плёнки. Установил под капотом милицейскую сирену и музыкальный сигнал, а внутри салона – маленький руль, широкое зеркало, удобный переключатель скоростей и ложки-подголовники.
Расплатившись за всё это с дядей Юрой, Мурад приехал к себе домой и, переодевшись в спортивный костюм, спустился вниз помыть перед гаражом свою новую машину. Все свои машины он всегда любил мыть сам, потому что считал, что никто никогда не сможет помыть его машину, как он сам. При этом он получал удовольствие от того, что, слушая музыку и думая о чём-то, одновременно занимался физическим трудом и экономил свои деньги.
После двух часов мойки Мурад поднялся домой, искупался, переоделся во всё новое и с хорошим настроением выехал в город. Он тогда ещё не знал, что одинокий человек радости жизни находит в материальном приобретении и в общении с животными. Тот, кого предали, со временем начинает любить своё одиночество, кто любит своё одиночество – начинает любить независимость, кто любит независимость – часто влюбляется и любит всех, но уже редко может по-настоящему любить кого-то одного. Но у одиночества есть одно преимущество – никто не сможет сделать тебе больно.
Поэтому Мурад сейчас радовался своей новой обставленной и чистой машине как маленький ребёнок, который радуется своей новой игрушке. Стоя на светофоре, он вдруг обратил внимание на то, что со стоящего рядом трамвая, прислонившись вплотную лицом к стеклу, на него и его машину смотрит маленький мальчик лет тринадцати. Мурад, заметив его, в этот момент вспомнил то, как он сам когда-то, сидя с Бахар в трамвае, смотрел на чужие машины и спрашивал у себя:
– “Интересно, а у меня когда-нибудь будет своя машина? Ну, хоть какая-нибудь?”
Когда загорелся зелёный свет светофора, и все тронулись с места, Мурад на прощание улыбнулся и моргнул мальчику, желая сказать ему:
– “ Всё будет хорошо, малыш! У тебя ещё всё впереди! Когда-нибудь и у тебя будет своя красивая машина!”…
41
…Мураду сейчас некуда было торопиться, поэтому он водил медленно, получая удовольствие от запаха новой машины, клея и кожи внутри салона, а также от звука шиповых покрышек снаружи. Тихо пела Шадэ, а звук от шести дорогих колонок был настолько чистый, что ему моментами даже казалось, что она поёт рядом с ним и только для него. Но, несмотря на всё это, он вместе с тем чувствовал, что ему сейчас чего-то всё-таки не хватает.
Мурад тогда ещё не знал, что настоящее и полное счастье – это когда у человека есть смысл и стимул в жизни.
Смысл – это то, что нас переживёт. Это вера в Бога, доброе имя и счастливые дети. А стимул – это то, что нам нужно при жизни. Это здоровье тела, свобода выбора, любимая работа, материальная независимость, взаимная любовь и хорошая семья.
Но Мурад по молодости ещё не думал о смысле жизни, хотя к тому времени уже знал и понимал, что надо всегда делать только добро. Он пока всё своё внимание уделял только тому, что относится к стимулу жизни. Размышляя в данный момент над тем, чего же ему не хватает, он, катаясь по городу, стал разговаривать с самим собой:
– “Родители живы, здоровы. У сестры своя семья и всё нормально. Орхан в Америке. У меня самого вроде бы всё есть. Здоровье есть – у меня ничего не болит. Свобода есть – я ни от кого и ни от чего не завишу. Любимая работа и деньги тоже есть – я могу себе всё позволить. Вот семьи у меня нет, но это уже не по моей вине, на это есть уважительная причина. И вообще, семья у меня есть, просто, члены моей семьи сейчас находятся далеко, а не рядом. Так что у меня есть всё. Но тогда чего мне всё-таки не хватает?”
На ум пришёл один ответ:
– “Взаимная любовь!”
Мурад только сейчас осознал, что у него на самом деле нет взаимной любви. Ведь он хотя и продолжал безумно любить свою Бахар, но она уже не могла ответить ему взаимностью, по той простой причине, что она умерла. Ему вдруг так сильно захотелось той самой взаимной любви, которая у него была с ней, что он даже не заметил, как остановил машину.
Сидя у обочины дороги, он стал вспоминать свою жизнь с Бахар, желая заново ощутить себя счастливым, любящим и любимым мужчиной.
Ему сейчас так захотелось осчастливить кого-нибудь, благодаря чему, по-настоящему почувствовать счастливым себя. Думая об этом, перед его глазами вдруг предстала Наира.
Вспомнив, как она была счастлива с ним в тот день, и какие у неё были счастливые глаза на следующее утро, ему сейчас захотелось заново осчастливить её, чтобы ещё раз увидеть её такой.
Окончательно решив, что он действительно в данный момент этого желает, Мурад вышел из машины и, подойдя к первой же телефонной будки, позвонил Наире…
42
…После семи гудков, когда Мурад решил уже повесить трубку, вдруг на конце провода послышалась Наира.
– Алло, – грустным голосом сказала она.
– Наира, привет, – поздоровался Мурад и, обратив внимания на её грустный голос, подумал, что наверно не во время позвонил.
– Ой, Мурадик, привет! – вдруг, обрадовавшись, ожила Наира.
Мурад поняв, что его звонок попал в точку, спросил:
– А что с твоим голосом? Ты что спала?
– Нет, просто, я с утра сидела без настроения, но сейчас всё нормально, всё уже хорошо, – улыбнулась она в трубку.
– Что-то случилось? – поинтересовался он, чувствуя, что у неё наполняются глаза.
– Нет, Мурад, просто, я несколько дней уже дома одна. У Алика зимние каникулы, и он остаётся у своего отца, а я пока никак не могу свыкнуться с этим, ведь у меня кроме него никого больше нет. Вот и стало на душе что-то тоскливо. Правда, у меня есть родственники и пара друзей, но это всё равно не то. А ты сейчас позвонил, и у меня тут же поднялось настроение. Так что, не думай ни о чём, всё уже нормально, – объяснила она.
Мурад сразу всё понял. Ему вдруг так жалко стало её, что он твёрдо решил для себя, что обязательно сегодня устроит для неё праздник и постарается сделать всё для того, чтобы осчастливить её.
– Наира, я очень по тебе скучал! Я не звонил, потому что на этой недели меня назначили заместителем директора фабрики и все дела взвалили на меня! А сейчас конец месяца, конец квартала и конец года, всё так смешалось, что ты даже себе не представляешь! С утра до вечера на работе, даже вчера столько работал, что домой пришёл в час ночи, – впервые в жизни солгал Мурад.
Если бы его в эту минуту кто-нибудь увидел, то не смог бы отличить цвет его лица от цвета его машины. Мурад от стыда был бордового цвета и не знал, куда спрятать свою голову.
– Да? Поздравляю тебя, Мурад, с новым назначением! Я так рада за тебя! А ты честно по мне скучал? Я по тебе тоже очень скучала, но не решалась тебе позвонить. Я думала, что тебе наверно что-то не понравилось в тот вечер, раз ты не захотел у меня остаться и ни разу потом не позвонил, – поверив Мураду, раскрылась ему она.
Мураду сейчас стало не только жалко, но и больно за неё и стыдно за себя после таких её слов. Ему в этот момент захотелось подарить ей весь мир за её наивность, чистоту и верность. И он, не раздумывая, предложил, а скорее, приказал ей:
– Не говори глупости, Наира! Давай вставай и одевайся! Я подъеду за тобой через двадцать минут! У меня для тебя есть сюрприз! Или нет, давай лучше через полчаса встретимся возле школы, чтобы никто во дворе нас не увидел и не стал болтать лишнего!
После чего, шутя, добавил:
– Только не торопись! Я хочу, чтобы ты сегодня была самой красивой и самой счастливой женщиной в мире!
Наире после этих слов захотелось подпрыгнуть до потолка и закричать от счастья, но она, сдержав себя, сказала:
– Хорошо, Мурадик! Я тогда пошла одеваться!
Мурад в тот момент не думал о том, правильно он поступает или нет. Им двигало желание поделиться с кем-нибудь своей радостью от приобретения новой машины. А также ему очень хотелось осчастливить Наиру, чтобы, увидев её счастливой, ощутить счастливым себя.
Он тогда уже знал, что только сильные и добрые люди могут и любят делиться своей радостью, а горе переносить в одиночестве. Если хочешь быть счастливым – сделай счастливыми других…
43
…Мурад заехал на базар и купил роскошный букет из пятнадцати розовых роз. Положив цветы в багажник, он подъехал к школе и остановил машину лицом к своему дому, чтобы видеть Наиру, когда она будет идти к нему.
Она опоздала всего лишь на пять минут. Когда Наира подходила к школе, Мурад поморгал ей фарами. Она поняла, что это он и, подойдя к машине, открыв заднюю дверь, села в неё.
Пока Наира к нему шла, пара машин, проезжая мимо неё, остановились и посигналили ей, но она даже голову не повернула в их сторону. Она шла быстро и гордо, чувствуя, что она уже не одна, она нужна кому-то и её сейчас ждут. А самое главное – она в этот момент чувствовала, что сама желает этого и от одного только этого желания она уже счастлива. Это невозможно было скрыть, потому что всё в ней сейчас выдавало её счастливое состояние: порхающая походка, выражение лица и огоньки в глазах. Глаза человека – это состояние его души, мимика лица – его настроение, а судьба – результат его характера.
Мурад, заметив всё это, обратил внимание на то, как она была одета. На Наире было ярко-красное пальто, в правой руке она держала красную сумочку, а в левой – чёрную с красными полосками косынку. На ногах были чёрные чулки и чёрные туфли на высокой шпильке, что являлось классикой и самым больным местом Мурада. Пальто было не застёгнуто, и он разглядел на ней чёрное, узкое и очень короткое платье. От одного этого вида можно было сойти с ума, но её собственная красота, фигура и походка были основными штрихами, из-за которых Наира выглядела в данный момент очень сексуальной и тем самым, обращая на себя внимание окружающих, искушала их всех.
Мураду, как мужчине, это понравилось, потому что в данный момент самая красивая женщина на улице, на которую все, в том числе и женщины, смотрели с восторгом, шла, а скорее, торопилась именно к нему.
Когда Наира села в машину, Мурад, улыбаясь, повернулся к ней и увидел, что волосы на её голове ещё были мокрые. От неё, кроме духов, пахло свежестью и прохладой. Сразу было видно, что она за это время успела даже искупаться.
Видя её такой, Мурад сделал вывод, что она очень старалась выполнить его желание, и у неё это получилось, потому что она на самом деле сейчас была очень красивой. Почувствовав, что она сама тоже хотела ему понравиться, он окончательно убедился в том, что она в него влюблена.
– Поздравляю, Мурад! Красивая машина! Она мне нравится! На самом деле – сюрприз! – разглядывая машину, от чистого сердца сказала Наира.
– Спасибо, Наирчик! Но я не машину имел в виду, когда говорил тебе о сюрпризе! Твой сюрприз ещё впереди! – продолжая улыбаться, моргнул ей Мурад.
После чего, протянув ей правую руку, чтобы поздороваться, он тихо просунул левую ей между колен. Держа её правую руку, он левой стал медленно поглаживать её ножки. Затем, осторожно притянув Наиру к себе, поцеловал её в висок. Заглянув ей в глаза, он, скользя своими губами по её щеке, медленно спустился к её губам. Закрыв глаза и слегка открыв рот, он поцеловал её в губы. Это был длинный и нежный поцелуй любящего мужчины с желанной женщиной.
Наира тоже закрыла глаза и в эту минуту почувствовала, что постепенно теряет сознание от такого поцелуя, запаха дорогого одеколона и новой машины, уюта, подчёркнутого тёмными стёклами и теплом печки, а также от тихого пения Шадэ...
44
…Мурад, целуя её, открыл глаза первым, потому что всё это время прислушивался к каждому звуку, доносящемуся снаружи. Он вдруг услышал, как позади них остановилась какая-та машина, и, выпрямившись, посмотрел в боковое зеркало.
Эта была машина ГАИ, из которой вышли двое и медленно стали приближаться к машине Мурада.
– Что случилось, Мурадик? – спросила Наира, поправляя на себе одежду.
– Ничего. Не бойся. Я сейчас, – моргнув ей, ответил Мурад и вышел из машины.
– С праздником, ребята! – улыбаясь, поздоровался он с ними и незаметно протянул тому, кто был старше по званию, четвертак, который заранее приготовил.
– Спасибо, начальник, – пряча деньги в карман, поблагодарил его тот.
После чего, подойдя к машине Мурада, спросил его:
– Почему без номеров?
– Сегодня только купил. Не успел ещё оформить, – ответил Мурад, кладя руки в карманы брюк и кивая на машину.
– О-о! Поздравляем-поздравляем! С тебя тогда причитается! – улыбаясь, с лицом попрошайки, нагловато сказал другой, подходя к нему.
Мурад уже знал тогда, что с теми, кто у власти и в погонах лучше не связываться. Ему об этом много говорили родственники Бахар, которые сами работали в органах. Они рассказывали ему, что у многих среди работников милиции на первом месте сначала стоят деньги, а потом уже честь. Очень часто они ради денег сами провоцируют людей, чтобы потом придраться к ним. А, заплатив им на месте, можно стать для них уважаемым человеком.
Поэтому Мурад дал им ещё один четвертак, тем более что, езда без номеров являлась нарушением. После того, как они отъехали, он вытащил из багажника цветы и, открыв Наирину дверь, положил их ей на колени. Она удивлённо и в то же время, не скрывая, что ей это приятно, наивно спросила у него:
– Ой, откуда, Мурад?
– Гаишники дали, – желая её развеселить, пошутил Мурад и, поцеловав её в щёчку, захлопнул дверь.
Когда он сел за руль, Наира обняла его сзади обеими руками и в знак благодарности, поцеловав его в шею, тихо сказала:
– Спасибо, родной.
Она и не догадывалась тогда, что это было только начало сюрприза, сценарий которого Мурад, пока не зная сам, придумывал на ходу. Уже стемнело, и он попросил её пересесть к нему вперёд. Когда Наира, не выходя из машины, пересела на переднее сиденье, он, нагнувшись, нежно поцеловал её через платье прямо в живот. После чего улыбнулся, завёл машину и медленно тронулся с места.
У Наиры с каждой минутой всё больше и больше кружилась голова от того, что делал Мурад. У неё всё это было впервые и поэтому ей всё было интересно, неизвестно, загадочно, а самое главное – очень сильно нравилось. Мурад же всё это уже видел, знал, умел, мог и сейчас хотел. Потому что по всему этому очень сильно соскучился.
Шум шиповых покрышек и полный звук магнитофона нарушили тишину улиц, будто объявляя всем, что в машине сейчас находятся два самых счастливых человека на свете, которым в данный момент ничего больше не нужно.
Они оба были счастливы, но каждый по-своему. Наира была счастлива, потому что впервые по-настоящему была влюблена и навсегда полюбила Мурада, думая при этом, что всё это взаимно. Мурад же был счастлив только тем, что, чувствуя себя любимым, в знак благодарности хотел сделать её счастливой.
Он тогда уже знал, что кроме понимания, уважения, дружбы и жалости к Наире у него ничего больше нет. Как мужчина, он не был в неё влюблён и не любил её по-настоящему. Хотя она, как женщина, ему очень нравилась, он её любил, в первую очередь, как человека.
Для него влюблённость и страсть так же, как любовь и настоящая любовь, всегда были разными вещами.
Влюблённость – это когда, впервые увидев или услышав человека, постоянно думаешь о нём. Не зная его, тянешься и хочешь его, думая и надеясь, что это и есть твоя половина.
Страсть – это когда, увидев человека, кроме того, что желаешь его всего, больше ни о чём не думаешь.
Любовь – это когда, зная человека, переживаешь, жалеешь и помогаешь ему.
Настоящая любовь – когда независимо от того, какой это человек, не можешь жить без него, желая всё время быть рядом с ним. При этом живёшь его жизнью, всё делаешь для него, желаешь всё самое лучшее, и стараешься сделать что-нибудь приятное ему. Никогда не обижаешь и не обижаешься, всё прощаешь ему, боясь его потерять. Ничего не требуешь, не просишь и не ждёшь от него, хотя про себя мечтаешь о взаимности.
Но Мурад тогда ещё не понимал, что все чувства без взаимности со временем проходят навсегда, оставив после себя приятные воспоминания или горечь разочарования. Только настоящая любовь без взаимности бессмертна.
В состоянии безответности люди страдают, ощущая пустоту, в состоянии взаимности оба летают, ощущая себя одной цельной частью всей вселенной.
Мурад был уверен, что по-настоящему он всё ещё любит свою Бахар.
Поэтому он многое отдал бы, если не всё, ради того, чтобы в данный момент рядом с ним вместо Наиры была его Бахар.
Но, увы, он уже понимал, что это невозможно никогда…
45
…Мурад тихо вёл машину, держа руль одной левой рукой, в тот момент, как правая его рука лежала у Наиры на коленях, которую та крепко держала двумя ладонями.
Они молча слушали Шадэ и только время от времени, смотря друг другу в глаза, наклонялись и обменивались короткими поцелуями. После поцелуев Мурад смотрел на дорогу, а Наира продолжала смотреть на него.
Она не могла оторвать от него свой взгляд, да и не хотела, потому что, разглядывая его всего, не могла насмотреться на него. Ей безумно хотелось обнять его, чтобы почувствовать его самого или хотя бы его запах.
Когда они через полчаса подъехали к загородному ресторанчику на берегу моря, Наире показалось, что прошло всего пять минут, а Мураду – что они ехали целую вечность.
Мурад, выходя из машины, улыбаясь, поцеловал её в щёчку и сказал:
– Не скучай. Я сейчас вернусь.
– Хорошо, Мурад, – ответила она, нехотя отпуская его руку. – Только быстро-да приходи, – добавила она, как маленький ребёнок.
Мурад, улыбаясь, кивнул ей головой и быстрым шагом пошёл в сторону ресторана. Через десять минут он вернулся, открыл её дверь, поцеловал Наиру в щёчку и, протянув ей руку, сказал:
– Идём.
Наира, взяв Мурада за руку, вышла из машины. Пока они шли, он одной рукой держал её за талию, а она, обеими руками обняв его, наклонила голову к его плечу.
Было тридцатое декабря, и поэтому посетителей в ресторане было не так уж много. Два официанта одновременно накрывали им столик в отдельном кабинете, где все окна были с видом на море. Здесь же была дверь, открыв которую, Мурад с Наирой оказались прямо на берегу моря. Пока накрывали стол, Мурад обнял её сзади, и они, молча стали всматриваться вдаль, где мерцали огоньки нефтяных вышек. Наира периодически оборачивалась к нему и целовала его в шею то с одной, то с другой стороны.
Через некоторое время к ним вышел официант и, сказав, что всё уже готово, пригласил их войти в кабинет. Когда они вошли, Наира всё ещё продолжала удивляться романтичности Мурада.
На столе было всё, но при этом ничего лишнего. В тарелках лежали все виды холодной закуски, сбоку стояли все виды напитков и вазы с фруктами, а по краям стола горели свечи в серебряных подсвечниках.
Мурад, усадив Наиру, прошёл и сел напротив неё. Пока официант не вышел из кабинета, он подозвал его и, протянув ему десятку, сказал:
– Это тебе. Никому не говори, положи себе в карман.
Мурад всегда, когда приходил в ресторан, любил заранее давать официантам чаевые, независимо от того, он кого-то пригласил или сам был приглашённым, была ли это деловая встреча с глазу на глаз или целая свадьба.
Он считал, что надо всегда уметь быть благодарным. Кроме того, он знал, что обслуживающий персонал, как и многие люди, уважают в первую очередь тех, кто им даёт хорошие чаевые. Вот и в этот раз, дав официанту денег, он сразу же увидел его счастливое лицо.
Когда тот ушёл, Мурад вспомнил, что с утра был на одном завтраке, и стал пробовать всё подряд, но сначала поднося это ко рту Наиры. Он в первую очередь кормил её, а потом только ел сам. Всё это время они, улыбаясь с набитыми ртами, смотрели друг на друга, но не разговаривали.
Наира пила только шампанское, хотя на столе стояли водка, коньяк, вино и пиво. Мурад не пил, потому что, не считая того дня у Наиры дома, он не пил вообще. Кроме того, он считал, что пьяным за руль садиться нельзя.
Каждые двадцать минут официант приносил на шомполах горячий кябаб. Сначала из мяса, потом из курицы, а в конце из рыбы и картошки.
Спустя полтора часа, когда почти всё было съедено, но без хлеба, потому что каждый из них старался хлеб не есть, Мурад, вызвав официанта, попросил его всё убрать и накрыть сладкий стол с самоварным чаем. Он с раннего детства был сладкоежкой и не мог один день прожить без шоколада. У него всегда дома и на работе на столе лежали шоколадные коробки, а в бардачке машины – шоколадные плитки.
Официант с удовольствием всё сделал. Всё-таки заранее отданная десятка сыграла свою роль. Пока он убирал со стола, Мурад с Наирой решили пройтись по берегу моря и подышать свежим воздухом. Всё это время, пока они гуляли, Мурад держал Наиру под руку и, периодически останавливаясь, целовал её в губы.
Через полчаса, покончив с чаепитием, Мурад, расплатившись с официантом, помог Наире встать и надеть пальто, после чего они вышли на улицу…
46
…Подойдя к машине, Мурад открыл Наире дверь и помог ей сесть. Затем нагнулся к ней и поцеловал её волосы. Закрыв дверь, он медленно обошёл машину спереди, не отводя при этом глаз от Наиры. Ему было интересно, догадается ли она сделать то, о чём он думает или нет. Не успев дойти до своей двери, он увидел, что она это сделала.
Наира нагнулась к его двери и, подняв кнопку, открыла её для него. Этот тест Мурад знал давно: если мужчина в первую очередь усаживает свою даму, открыв ей дверь, и только потом садится сам, а женщина в свою очередь поднимает кнопку на его двери и открывает ему дверь, то они оба внимательны друг к другу.
Он знал ещё один тест: достаточно один раз поцеловать женщину в губы, чтобы, в зависимости от того, как она отреагирует, почувствовать, любит она тебя или нет. Но этот тест Мурад уже провёл с Наирой в тот день, когда впервые был близок с ней.
Весь персонал ресторана вышел на улицу и с завистью наблюдал за ними. Мужчины завидовали Мураду, потому что у него была новая и полностью обставленная машина, и рядом – очень красивая женщина. Женщины завидовали Наире, видя Мурада отношение к ней.
Наира сейчас тоже завидовала себе в отличие от Мурада, который никому и ничему давно уже не завидовал.
По дороге в город Наира, опустив голову ему на колени, заснула детским и сладким сном, из-за чего Мурад вынужден был медленно вести машину и убавить звук магнитофона.
Она проснулась только, когда Мурад остановил машину и, приподняв ей голову, собрался выходить.
– Уже приехали? – сонным голосом, открывая глаза и озираясь по сторонам, спросила она.
– Нет, спи пока, я сейчас приду. Ты что-нибудь хочешь? – целуя её в подбородок, спросил Мурад.
– Сладкое, – попросила она, целуя его руку.
– Хорошо, я сейчас, – сказал он и, захлопнув дверь, быстро шагая, пошёл к небольшому дому.
Мурад вышел оттуда минут через двадцать. В одной руке у него была большая спортивная сумка, а в другой – небольшой пакет. За ним в воротах показался пожилой мужчина с горящей сигаретой во рту и накинутой дублёнкой на плечах. Мурад положил всё на заднее сидение и, помахав провожающему рукой, сел за руль, предварительно подняв Наирину голову. Выражение лица мужчины невозможно было передать.
– Где мы, Мурад? Что это такое? – всё ещё сонным голосом спросила Наира, указывая взглядом на вещи, лежащие на заднем сидении.
Мурад поцеловал её в носик и, улыбаясь, ответил:
– Это? Сладкое. Ты же сама просила. Вот я и купил.
– Всё это сладкое? Опять ты шутишь, Мурад, – сказала она и, закрыв глаза, положила голову ему на колени.
После чего тихо добавила:
– Давай-да поедем домой.
– Всё, уже едем, – ответил он и, повернув ключ в замке, завёл машину…

47
…Когда они заехали к себе во двор, Мурад сразу же поставил машину в гараж. Затем, взяв вещи с заднего сидения и передав цветы Наире, поднялся вместе с ней к ней домой.
Наира открыла дверь и, пройдя по коридору, включила свет в прихожей. Мурад положил сумку и пакет на пол и сказал ей:
– Наира, я сейчас поднимусь, накормлю рыбок и спущусь.
– Хорошо, Мурад. А я пока переоденусь.
– Нет, умоляю, только не переодевайся, – попросил он её.
– Зачем? – удивилась она.
– Это сюрприз, который я тебе и обещал, – улыбаясь, пояснил он и, поцеловав её в шею, быстро вышел.
Наира, прикрыв дверь, облокотилась к стене, закрыла глаза и осталась ждать его, стоя в коридоре. Она в данный момент ни о чём не думала. Ей сейчас впервые были приятны те два чувства, которые она всю жизнь так ненавидела. Это были чувство ожидания и чувство неизвестности. Наира не знала, не могла догадаться, да и не хотела догадываться, что за сюрприз Мурад приготовил ей.
Пока Мурад находился у себя дома, он успел не только покормить рыбок. Когда он вернулся и позвонил в дверь, Наира слегка повысила голос:
– Открыто!
Мурад вошёл и, закрыв за собой дверь, подошёл к ней. Обняв её, он стал целовать ей лоб, брови, глаза, щёки, носик, губы, подбородок и ушки. Потом поднял её на руки, занёс в столовую и усадил на диван.
Всё это время Наира молчала, не проронив ни слова. Мурад вышел в коридор и вернулся с сумкой и пакетом в руках. Протянув ей сначала пакет он, улыбаясь, сказал:
– Это твои сладости. Посмотри, нравится?
Наира высыпала всё содержимое пакета на стол и, увидев несметное количество разнообразных шоколадных конфет и коробок, воскликнула:
– Мурад, родной, зачем столько? Кто будет всё это есть?
– Сколько сможешь, съешь, а что останется, дашь Алику, – ответил Мурад и стал открывать сумку.
– А там что? Тоже конфеты? – пошутила Наира.
Мурад засмеялся и, вытащив из сумки красивый белый полушубок, протянул ей.
– Нет, это не конфеты. Это твой сюрприз. Примерь, это мой подарок тебе на Новый год.
– Это же очень дорого, Мурад. Я не могу это принять, – засмущавшись, возразила Наира.
– Ну, во-первых, мои друзья уступили мне по своей цене. А, во-вторых, я сегодня купил машину, и с меня в любом случае причитается, – объяснил Мурад.
Он помог ей снять пальто и надеть полушубок. Наира выглядела как модель с обложки модного журнала за счёт того, что чёрное платье, чёрные чулки и чёрные туфли сочетались с белым полушубком невероятно красиво.
Мурад, обратив на это внимание, подошёл к ней вплотную и, нежно обняв, стал целовать её всю. Они постепенно спустились на пол и, продолжая целоваться, не раздеваясь, занялись любовью. Всё это происходило очень красиво и длилось очень долго. После чего они оба заснули на полу, не надевая нижнего белья и не снимая верхнюю одежду…
 (150x145, 23Kb)
Inn_Gallery
Рубрики:  Проза
Жизнь великих людей. (биографии любимых писателей

Метки:  

Святой Грешник Бахтияр Мамедов16-32

Понедельник, 22 Марта 2010 г. 03:09 + в цитатник
Таня_Ализаде все записи автора 16
…В октябре исполнилось семь месяцев со дня смерти Бахар. В один из выходных дней, после прогулки с сыном, Мурад, пообедав, лёг в столовой на диван перед телевизором.
Взяв пульт в руки, он включил телевизор и сделал вид, что смотрит какую-то передачу. Но на самом деле взгляд его был направлен на фотографии в рамках всех размеров, которые висели по всей стене над телевизором.
Это были фотографии его с Бахар, сделанные в разные времена их совместной жизни. Она на всех фотографиях одинаково смеялась и была очень красивой.
Лёжа на диване, Мурад куда бы ни поворачивал свою голову, смеющийся взгляд Бахар со всех фотографий устремлялся за ним, смотря ему прямо в глаза. Больше всего ему нравился большой портрет Бахар во весь рост, нарисованный его другом, с которого была выбита фотография на её надгробном камне. Портрет висел в широкой позолоченной рамке с инкрустациями, в центре стены с фотографиями.
Мурад очень сильно грустил, скучая по Бахар. А сейчас, когда пришла осень, первая осень без Бахар, ему стало ещё хуже. Ему и так было плохо и скверно на душе, а сейчас к такому его состоянию добавились ещё и пасмурная погода, ветер, холод, дождь и сырость. Всё это давило на него, из-за чего Мурад в последнее время стал тосковать по Бахар ещё больше, нуждаясь в ней как в родном человеке и понимающем друге. Желая её всё это время, лишь только её одну, как женщину, он тихо сходил с ума. Сердце полностью замирало у него в груди, когда он осознавал, что этого больше не будет никогда.
Единственным утешением для него было то, что он в такие минуты, смотря на эти фотографии и вспоминая те счастливые дни, заново мысленно их проживал, порой даже не замечая слёз, выступивших на глазах.
Так он поступил и в этот раз, но вскоре тишину нарушил Орхан, смеясь, вбегая в комнату со своими машинками в руках. Увидев грустное выражение на лице своего отца и заметив слёзы в его глазах, он остановился и, став серьёзным, подошёл к нему и тихо спросил:
– Папа, ты плачешь?
– Нет. А ты уже поел? – спросил Мурад, делая строгий вид и одновременно пряча и протирая свои глаза.
– Да, папочка, конечно, – тихо ответил Орхан.
– Тогда лезь сюда, – нежно сказал Мурад и протянул ему свои руки.
Орхан положил машинки на пол и, вплотную подойдя к дивану, протянул свои маленькие ручонки своему отцу. Мурад, взяв обеими руками сына за талию, поднял его и, поцеловав в щёчку, усадил верхом на свой живот. Орхан, посмотрев на него, обнял его и тоже поцеловал в обе щеки. После чего он выпрямился и, сидя на животе, грустно спросил:
– Папочка, ты не будешь плакать?
– Нет, мой родной. Зачем я должен плакать? Просто по маме очень соскучился, – ответил Мурад и снова почувствовал, как замирает его сердце и ком подходит к горлу.
– А когда мама приедет?
– Ещё не скоро, у неё там пока много работы.
– А давай, мы к ней поедем! – воскликнул Орхан, засияв от своей идеи.
– Папа не может, Орхан. Папа же тоже работает, – делая виноватый вид, возразил Мурад.
– Хорошо, папочка, потом поедем, – согласился Орхан и, опустив голову к отцу на грудь, прижался к нему и тихо сказал:
– Я тоже сильно скучаю по маме, просто, никогда тебе не говорю, чтобы ты не нервничал.
В эту секунду Мурад чуть не провалился сквозь землю. Он был поражён мудростью своего сына, малыша, которому было всего лишь пять лет. Он крепко обнял Орхана обеими руками, поняв, что перед ним уже не просто ребёнок, а личность с большим добрым сердцем и трезвым умом.
Посмотрев на портрет Бахар, Мурад вдруг осознал, что отсутствие матери и материнской ласки делают ребёнка самостоятельным и не таким как все. В ту же минуту он почувствовал, как его сердце стало сжиматься и обливаться кровью. Ещё немного и оно бы разорвалось на тысячу мелких кусочков.
В это время потолок над его головой стал медленно опускаться, стены вокруг него стали всё быстрее кружиться, в глазах потемнело, а слёзы сами потекли по щекам ручьём…
17
…Орхан, обнявшись с отцом, заснул первым, а Мурад, успокоившись, заснул только через час. Они всегда, после долгих прогулок на свежем воздухе, днём на обед возвращались домой, после чего, обнявшись на диване, около двух часов спали.
Но в этот раз Мурада разбудил междугородний телефонный звонок.
Эта была его сестра Тома из Америки. Она была старше на семь лет. Десять лет назад, после окончания института, когда ей исполнилось двадцать два года, её выдали замуж за Рахмана.
Он был их дальним родственником и единственным ребёнком в семье. Его воспитывали обе бабушки, потому что он рано потерял своих родителей. Они погибли в автокатастрофе, когда ему только исполнилось тринадцать лет.
Рахман был старше Томы на шесть лет. Они оба окончили Азербайджанский Государственный Университет, факультет Востоковедения. У них была любовь с первого взгляда. Все, кто видел их вместе, считали, что они очень красивая, видная и счастливая пара. Рахман с Томой уважали друг друга и во всём очень сильно подходили друг другу. Они были интеллигентными и порядочными людьми.
Сразу после свадьбы Рахман с Томой уехали в Москву. К тому времени он уже седьмой год работал в Министерстве Иностранных Дел.
Вскоре у них родился сын Заур, а ещё через год родилась дочь Сева. Эти имена им дал Рахман в память о своих родителях.
Он был грамотным, деловым, но, в первую очередь, хорошим человеком. Ему никогда не нравился строй в стране, в которой он жил. Его возмущало двуличие и лицемерие коммунистов, из-за чего он всегда хотел уехать, как можно дальше. Спустя пять лет он, воспользовавшись случаем, осуществил свою мечту. Рахман вместе со своей семьёй поехал работать в Америку.
Зауру сейчас было уже девять, а Севе – восемь лет. Он учился в третьем классе, а его сестра – во втором.
Последний раз Мурад их всех видел на похоронах Бахар. А так, они каждый год приезжали в Баку, чтобы отдохнуть и всех повидать. Вот откуда у Мурада и Орхана были модные, дорогие и красивые вещи.
В данный момент Тома звонила в очередной раз к Мураду по одному и тому же делу. После сорока дней со дня похорон Бахар, она решила забрать его с Орханом к себе, но Мурад тогда не захотел. Тома же, вернувшись обратно в Америку, продолжала периодически звонить к нему и уговаривать его приехать к ним. Она считала, что это нужно сделать в первую очередь ради Орхана.
Мурад всё это понимал, но пока не хотел уезжать, потому что у него на этот счёт были свои планы. Он сам давно мечтал уехать отсюда куда-нибудь, а тем более, в Америку. Рахман с Томой много рассказывали ему про эту страну, высылая ему фотографии и видеокассеты. И он уже знал, что многое там ему близко по духу.
Бахар тоже была согласна с Мурадом. Кроме того, она его сильно любила и поэтому была готова уехать с ним хоть на край света. Ей в свою очередь особенно нравилось то, что там никогда не было проблем с водой, светом и газом. А если что-то и собирались отключать даже на полчаса, то заранее, чуть ли не за неделю, предупреждали всех жильцов, принося при этом свои извинения за причинённые неудобства.
Ещё она была без ума от того, что всё вокруг утопало в зелени, цветах и деревьях. Это было её слабое место, потому что она очень любила растительность. Именно поэтому она и поступила на Биологический факультет Азербайджанского Государственного Университета, хотя у неё в семье все хотели, чтобы она стала врачом.
Кроме этого, Мураду и Бахар было приятно видеть, что везде было очень чисто и все люди повсюду улыбались друг другу. В магазинах на прилавках было всё, что душе угодно, а насчёт изобилия продуктов не могло быть и речи.
Мурад удивлялся, когда Рахман с Томой рассказывали ему, что там никто никем не интересуется, никому ни до кого нет дела, потому что все заняты своей работой, семьёй и своими детьми.
Никого не волнует чужое мнение, всем всё равно, кто ты. К тебе все относятся в первую очередь как к личности, из-за чего ты сам чувствуешь себя личностью.
Мурад с Бахар слыша про всё это, мечтали жить в такой стране. Мурад хотел купить собственный дом и иметь свой бизнес. Его мечта была открыть там ресторан с азербайджанской кухней и назвать его “Баку”.
Вот почему он старался, как можно больше заработать денег. Он не хотел от кого-то зависеть, даже от родной сестры и её мужа, хотя все они обожали друг друга.
А сейчас до годовщины Бахар Мурад ничего не хотел слышать об этом, но Тома настаивала.
Она, следя там за новостями, будучи умной женщиной, не очень-то доверяла резким переменам, происходящим здесь.
Многое тогда незаметно менялось в Азербайджане, как и во всей стране, из-за новой политики, так называемой перестройки, и пока не в лучшую сторону.
Поэтому, у кого была возможность уехать, ничего не дожидаясь, тихо уезжали, кто в Израиль, кто в Европу, а кто в Америку…
18
…Тома сейчас звонила для того, чтобы ещё раз поговорить с Мурадом. Она очень переживала за брата, зная, как он любит свою страну и очень любит свой город Баку.
Мурад, выйдя в коридор, обнял мать и взял трубку из её руки. Поздоровавшись с сестрой, он в очередной раз стал выслушивать её объяснения. Тома опять, настаивая на своём, стала приводить свои доводы:
– Мурад, родной, ты же знаешь, что кроме тебя и Орхана у меня там никого нет, не считая папы с мамой. Мы здесь каждый день слушаем новости, у вас там непонятно, что происходит. И папе с мамой уже под шестьдесят, они наверно тоже нервничают из-за тебя и Орхана, просто, виду не подают. И за ребёнком им наверно тяжело смотреть в таком возрасте. А Орхан ещё маленький и ничего не соображает, он здесь быстро ко всему привыкнет, выучит язык, а через год пойдёт в школу. Заур с Севой будут помогать ему делать уроки, ты же знаешь, как они его любят. А там у вас кто это будет делать? Я тоже в свою очередь постараюсь сделать так, чтобы Орхан не почувствовал отсутствие матери. Мы с Рахманом подали документы и скоро должны получить вид на жительство, а потом и вам поможем с этим. А ты пока здесь где-нибудь поработаешь, Рахман тебе поможет с работой, ты же знаешь его, у него везде связи и он очень любит тебя. Ты ещё молодой, не будешь же ты всю жизнь жить один, а здесь тебе легче будет устроить свою жизнь, чем там, где тебе всё напоминает о Бахар.
После этих слов Тома заплакала, а потом, успокоившись, продолжила:
– Бахар была золотой девочкой, слов нет. Но её больше нет с нами. А жизнь продолжается, и я думаю, что она сама не захотела бы, чтобы ты остался один.
Мурад, чтобы не разбудить Орхана, тихо перебил её:
– Тома, спасибо тебе за всё. У меня тоже кроме вас никого нет. Я очень люблю тебя, Рахмана, Заура и Севу, но я пока не могу приехать. Я приеду потом, обязательно приеду. Ты же знаешь, что это была наша с Бахар мечта. Мне у вас очень нравится, но дело в том, что до годовщины Бахар я никуда не собираюсь ехать. Кроме того, я не хочу быть у вас на шее и поэтому, пока есть возможность и некоторые идеи, я хочу здесь заработать немного денег. А потом мы приедем, обязательно приедем. А насчёт женитьбы я вообще не думаю и, пожалуйста, на эту тему со мной больше не разговаривай.
– Хорошо, гагаш, не буду. А что, насчёт Орхана? Может, пока он ещё маленький, перевезём его сюда? Зачем время терять? Ему здесь будет хорошо с детьми и легче будет всё забыть, ведь там ему наверно тоже всё напоминает о Бахар, – предложила Тома.
Мурад, вспомнив сегодняшний разговор с Орханом, немного подумал и спросил:
– А как ты собираешься это сделать?
– Я уже думала над этим и интересовалась тут у всех наших знакомых. Надо оформить твой отказ от ребёнка и сразу же его усыновление моей семьёй. За большие деньги в данное время там, у вас, это быстро сделают. Тем более что, всё выглядит правдоподобно. Мать ребёнка умерла, отец, решив жениться, отказался от него, а родная тётя его усыновила.
– Теперь у меня официально и сына не будет, – то ли сказал, то ли спросил с грустью Мурад.
– Гагаш, зачем ты так говоришь? Это ведь всего лишь формальности. Просто, нам так легче будет перевезти Орхана сюда. Кроме того, он, таким образом, скоро вместе с нами получит вид на жительство, а в будущем и гражданство. И тебе будет спокойнее, что он с нами. Ты уже не будешь дёргаться, когда решишь приехать сам, – объяснила ему Тома своей деловой хваткой.
После этих слов сестры Мурад полностью сдался. Но он сдался только ради Орхана и его будущего, после чего сказал:
– Ладно, Тома, я согласен, пусть Орхан едет. Но знай, сестрёнка, он у меня на сегодняшний день единственный смысл моей жизни. И если с ним что-нибудь случится, я этого не вынесу. Я сойду с ума. Нет, лучше я умру…
19
…Через неделю Тома одна прилетела за Орханом. Рахман не мог оставить свою работу, а дети не могли пропустить свои занятия в школе. Больше недели ушло на оформление всех бумаг. После чего Мурад подозвал сына к себе и, взяв его на руки, спросил:
– Орхан, ты хочешь поехать к маме?
– Да, хочу! А ты, папа, тоже поедешь? – в ответ спросил Орхан.
– Нет, я пока не могу. Я же тебе уже говорил, что я работаю. Ты поедешь с тётей Томой, а я заработаю много-много денег и потом приеду к вам. Мы сразу же с тобой пойдём в магазин и купим там настоящую фирменную машину. Любую, какую ты сам захочешь. Хорошо?
Мурад специально сказал о машине, потому что знал, что это самое слабое место Орхана.
– Честно, папочка?
– Папа разве когда-нибудь тебя обманывал? – ответил Мурад, делая вид, что обиделся.
– Нет, папочка, никогда! Ты только не нервничай, я еду! – согласился Орхан.
Только сейчас Тома впервые за всё это время наконец-то смогла спокойно вздохнуть.
Месяц ещё не прошёл, как уже все документы были готовы. Правда, денег ушло больше, чем Тома рассчитывала, но она об этом никому не сказала. У неё были свои сбережения, и она была готова всё отдать ради маленького Орхана, но, в первую очередь – ради своего единственного брата.
У Томы с Мурадом не было близких родственников, потому что у их родителей не было родных братьев и сестёр. Поэтому на проводы Орхана пришли только родственники со стороны Бахар: её родители, родные братья и сёстры со своими семьями.
Мурад с уважением относился к ним ко всем, но с большим почтением – к отцу Бахар, потому что тот был очень хорошим и справедливым человеком. И Бахар была похожа на него. В то же время он держался на расстоянии от них. Во-первых, из-за большой разницы в возрасте, а во-вторых, у них были разные интересы и ценности в жизни. Но главной причиной было то, что Мурад чувствовал, что они недолюбливают его и не искренни с ним, особенно мать Бахар.
Она с самого начала была против брака Бахар с Мурадом, потому что хотела выдать свою дочь замуж за своего родственника, прокурорского сыночка. Но Бахар безумно любила Мурада и настояла на своём выборе, в чём отец её тогда очень сильно поддержал. Поэтому Мурад часто общался только с ним, а с остальными только тогда, когда встречался на каких-то мероприятиях и то, держа при этом дистанцию.
Он тогда уже знал, что никогда не сможет с ними дружить так, как он дружит с Рахманом, и в трудную минуту ему нельзя будет надеяться на них. Он хорошо понимал, что они считаются его родственниками до тех пор, пока Бахар является его женой. И он был прав.
Вот и в этот раз родственники Бахар, особенно её мать, были недовольны решением Мурада. Они не хотели, чтобы Орхан уезжал с Томой в Америку, и предложили Мураду забрать его к себе. Но он был дальновидным парнем и знал, что, отдав им Орхана, он его потеряет как сына навсегда. А самое страшное – то, что они, балуя его, полностью испортят. Потому что он видел, как они, балуя, портили своих детей.
Поэтому Мурад, поблагодарив их, вежливо отказал, объяснив, что они с Бахар в любом случае собирались когда-нибудь уехать отсюда. А сейчас, отъезд, возможно, как-то поможет малышу забыть о потери матери.
Родственники Бахар не могли на это ничего возразить. Когда они ушли, Мурад понял, что их с ним больше ничего не связывает, и после годовщины Бахар они наверно больше никогда не встретятся.
Утром, как обычно, Мурад заехал на базар за цветами, а оттуда к Бахар на кладбище. А днём с родителями поехал в аэропорт провожать Тому с Орханом. Кроме них туда приехал один только отец Бахар. Когда Мурад увидел его одного, то лишний раз убедился, что вчера был прав в том, что подумал о родственниках Бахар.
Вскоре объявили посадку на самолёт, и Мурад заранее всех предупредил, чтобы при Орхане никто не плакал. Все они, улыбаясь, сперва обнялись с Томой, а потом по очереди, подняв на руки Орхана, расцеловали его и пожелали ему очень много добра.
Когда очередь дошла до Мурада, он, обняв сына, вдруг замер как вкопанный, и будто проглотил язык. Орхан, не обратив на это внимание, вытащил с кармана маленький листок бумаги и протянул его отцу.
– Папа, я нарисовал тебе машину, которую мы купим, – сказал он.
– Хорошо, родной, я сохраню это, – взяв себя в руки, ответил Мурад и поцеловал его продолжительным поцелуем.
Когда Орхан, держа Тому за руку и пройдя на посадку, скрылся из виду, мама Мурада заплакала первой. Сам Мурад, опустив руку с рисунком сына, стоял полностью разбитый и опустошённый, с комом в горле, тупо смотря в одну точку вслед за Орханом. Такое с ним в жизни происходило уже второй раз.
Он в данный момент чувствовал, что что-то отрывается от его сердца у него в груди, как тогда, когда он увидел мёртвой свою Бахар. Но, как и в тот раз, он ничего не мог с этим поделать. Он вдруг осознал, что кроме родителей у него в Баку больше никого не осталось. Он только сейчас понял, что у него больше нет семьи…
20
…Через день, в субботу утром, Тома позвонила уже, будучи в Америке.
– Мама, привет! Всё нормально, долетели хорошо. Рахман с детьми встречал нас в аэропорту. По дороге домой он специально остановился у торгового центра, чтобы купить Орхану всё, что он пожелает. Но, ты представляешь, он выбрал только одну машину, правда, она была очень дорогая, но Рахман с удовольствием её купил ему. Сейчас мы уже дома, только что все вместе поужинали. Рахман смотрит телевизор, а дети играются в своей комнате. Орхан, по-моему, вообще не собирается спать, потому что он весь полёт в самолёте проспал. Да, ещё, мама, Орхан пока ничего не спрашивал про Бахар.
– Очень хорошо, Тома, пусть играется. Орхану наверно пока будет тяжело поменять день и ночь из-за разницы во времени. А насчёт того, что он выбрал всего одну игрушку, ты же знаешь, что у него всегда был сытый глаз. Ну, всё, береги там всех и себя тоже. Рахману передай большой привет от нас и поблагодари его от нашего имени за всё, что он сделал для Орхана. Целую вас всех. Звони. Передаю трубку Мураду, он только что вошёл.
– Привет, Тома, – взяв трубку у матери, поздоровался Мурад. – Ну, как вы там?
– Всё нормально, Мурад, не беспокойся. Ты даже не представляешь себе, как мне сейчас хорошо. Я так довольна тем, что смогла Орхана привезти сюда. Теперь я спокойна за него, а ты пока занимайся своими делами.
– Хорошо, Тома. Спасибо тебе за всё. Если Орхан будет мучить вас, дай знать.
– Не говори глупости, Мурад. Ты же сам знаешь, что Орхан не такой ребёнок как все. Он никогда никого не мучает, – возразила Тома.
Попрощавшись с сестрой, Мурад положил трубку и, обняв маму, сказал:
– Мама, если ты хочешь, то можешь снова пойти на работу.
– Нет, Мурад, я не хочу туда возвращаться. В последнее время многое в институте изменилось, а мне эти новшества не очень-то нравятся. Я лучше останусь дома и буду ухаживать за тобой и отцом, ведь ему сейчас будет скучно без Орхана, – ответила она ему.
– Ладно, мама, как считаешь нужным. Я сейчас хочу зайти к себе домой, у меня там кое-какие дела остались. Орхан уже уехал, так что, может быть, останусь сегодня там, ведь завтра всё равно воскресенье. Если останусь, то обязательно позвоню и предупрежу вас.
– Хорошо, Мурад, иди. Но спать приходи сюда. Ну, что ты там останешься один? И нам с папой будет веселей, ведь мы за это время привыкли видеть тебя с Орханом каждый день, – стараясь хоть как-то поддержать своего ребёнка, сказала мама, понимая, что ему сейчас хуже всех…
21
…С тех пор, как Мурад переехал к своим родителям, он каждый день проведывал свою квартиру. У него на кухне стоял небольшой квадратный аквариум с рыбками, и он ни на один день не оставлял их голодными. Вода в аквариуме всегда была прозрачной, потому что он менял её каждую неделю. Может быть, именно поэтому рыбки всегда были рады ему.
Когда Мурад заходил на кухню и включал свет, они все поднимались к поверхности воды, зная, что сейчас он будет их кормить. Они с таким шумом толпились у краёв аквариума, раскрывая рты и расплёскивая своими плавниками воду, что со стороны это выглядело так, будто они чавкают, радуясь от счастья.
Мурад с детства держал рыбок, потому что очень любил всякую живность. И эта любовь была всегда искренней и взаимной. К нему на подоконник всё время слетались птицы, к дверям подходили кошки, а дворняжки никогда на него не лаяли, а, наоборот, увязавшись за ним, шли рядом, потому что Мурад всегда их всех чем-то подкармливал.
Однажды в детстве мама у него на глазах убила комара, который искусал его всего, а он стал плакать, приговаривая при этом:
– “Мама, что ты сделала? Зачем ты его убила? Как ты могла? Жалко же! У него ведь наверно тоже есть маленькие дети, и они сейчас ждут его!”
Мурад всегда всё принимал близко к сердцу, всех жалел и не мог без жалости смотреть на беззащитных животных, на беспомощных инвалидов, детей и стариков.
После кормления рыбок, он пылесосил всю квартиру, а затем везде протирал пыль. Хотя там никто сейчас и не жил, Мурад убирал свою квартиру почти каждый день. Он был очень аккуратным ещё с детства и всегда любил чистоту и порядок.
Однажды к ним пришли посторонние люди из ЖЭКа. Войдя в квартиру и увидев идеальную чистоту и порядок, они удивились:
– “У вас маленький ребёнок, а так чисто везде, и всё убрано! Вы что, здесь не живёте?”
Вот и сегодня Мурад, позавтракав со своими родителями, искупался и, переодевшись, пошёл пешком к себе домой. Его квартира находилась недалеко от них, поэтому он никогда не брал свою машину.
Придя домой, он прошёлся по всей квартире, заглянул в столовую, спальню, детскую Орхана и даже в ванную, а затем только зашёл на кухню, чтобы покормить своих рыбок. После этого, по старой привычке, помыл окна, пропылесосил всю квартиру и протёр всюду пыль.
Затем Мурад вышел в блок и заменил пару перегоревших лампочек у себя на этаже и перед блоком. После чего помыл свою лестничную площадку и, хотя сам жил на третьем этаже, также помыл все лестницы вплоть до первого этажа. При этом он, как всегда, подумал, почему его соседи никогда не меняют лампочки хотя бы над своей дверью, а лестничные площадки моют только, когда ждут гостей. И сразу вспомнил, как соседи, которые видели его за этим делом, всегда говорили ему:
– “Мурад, тебе что, нечего делать? Кроме тебя что, никого нет в блоке?”
На что он им отвечал:
– “Есть, но никто это не делает! А разве плохо, когда вокруг всё чисто? Разве неприятно, когда вокруг везде светло? Так что, я это делаю не для них, а для себя!”
После уборки Мурад искупался и, присев на диван, стал разглядывать фотографии Бахар. Они были тут повсюду: на стенках, внутри мебели, в коридоре у телефона, на кухне и даже в ванной. Но больше всего их было в спальне, где они ещё и отражались во всех зеркалах, установленных на потолке над кроватью и перед ней на дверях бельевого шкафа.
Мурад долго смотрел на них и вдруг осознал, что всё это тихо-тихо перестаёт быть его настоящим и медленно уходит куда-то вдаль, становясь его прошлым. В ту же минуту он почувствовал, что острая боль в сердце постепенно превращается во что-то другое.
Он тогда ещё не знал, что острая боль, превращаясь в тупую, становится хронической…
22
…В этот момент позвонили в дверь. Мурад сначала посмотрел в глазок, а затем открыл дверь.
Перед ним стояла его соседка Наира, которая жила этажом ниже прямо под ним. Она была старше него на пять лет и близкой подругой его сестры Томы. Наира была смешанных кровей. Её отец был азербайджанцем, а мама – армянкой, поэтому она была очень красивой, скорее, кукольно красивой женщиной. Год назад она развелась с мужем и с тех пор жила одна со своим семилетним сыном Аликом.
– Привет, Наира! – поприветствовал её Мурад. – Проходи!
– Нет, спасибо, Мурадик, я не могу. Я только на минутку. Просто услышала шум пылесоса и поняла, что ты дома. Я поднялась, чтобы узнать как ты, как Орхан, как папа с мамой и как Тома. Если ты закончил свои дела, хочешь, идём к нам, дома никого нет, я одна. Алик, если ты помнишь, по выходным дням всегда остаётся у своего отца. Ты наверно устал, как раз чай попьём, там и поговорим, – в ответ предложила Наира.
Она любила Мурада как брата, а нравился он ей всегда тем, что был очень самостоятельным и хозяйственным парнем. Но больше всего ей нравилось в нём то, как он сильно любил свою семью и обожал свою жену. Весь дом говорил об этом, восхищаясь его отношением к Бахар. Мурад всё делал для неё, во всём ей помогал и многое делал за неё. Всё это нравилось Наире как женщине, потому что она никогда не видела такого обращения от своего бывшего мужа.
Мураду же Наира нравилось тем, что она была порядочной и скромной девушкой, прекрасной хозяйкой и интересным человеком. С ней можно было часами разговаривать на любые темы. Кроме того, она внешне была похожа на Бахар своей выточенной фигурой, белым цветом кожи и чёрными волосами. Но Мурад никогда не обращал внимания на неё, как на женщину, потому что он очень сильно любил свою Бахар и, кроме того, они ведь были соседями.
А сейчас, Мурад, услышав её предложение, согласился, сказав ей:
– Хорошо, Наира. С удовольствием выпью с тобой чай. Ты спускайся, я сейчас приду.
Он спустился к ней буквально через пятнадцать минут, но уже какой-то не такой. Взгляд был рассеянным, а язык вовсе заплетался.
– Что с тобой, Мурад? Тебе что, плохо? – испугавшись, спросила Наира.
– Нет, всё нормально.
Собрав себя, он непонятно улыбнулся и прошёл на кухню.
– А где Алик? – без интереса спросил он, сев на табуретку у окна.
Наира, наливая чай, вдруг остановилась и удивлённо посмотрела на него. Она поняла, что с ним сейчас что-то не так, ведь она уже сказала ему, что Алик остался у своего отца. Но она пока не знала и даже не догадывалась, что именно. Наира, как и все, была уверена, что Мурад не курит и не пьёт.
Никто из его близких тогда ещё не знал, что после похорон Бахар соседские ребята предложили ему покурить травку, утверждая, что это поможет ему немного расслабиться и на время всё позабыть. И он впервые тогда попробовал это. А когда пришёл на фабрику и стал зарабатывать деньги, то стал нюхать кокаин. Потому что многие на фабрике, кто хорошо зарабатывал, баловались этим, считая, что это королевский кайф.
Но Мурад не хотел, чтобы кто-то знал, что он тоже стал этим увлекаться, поэтому он это делал один, у себя на квартире. Он нюхал кокаин только когда думал о Бахар, вспоминая и скучая по ней. А сегодня он, кажется, переборщил. После того, как вчера улетел Орхан, его родная кровь и единственная память о Бахар, Мурад нанюхался больше обычного, чтобы забыть про всё это и не думать ни о чём.
Он тогда ещё не понимал, что наркомания относится к похоти и поэтому тоже является смертным грехом, за что когда-то ему придётся отвечать. Человек, увлекаясь наркотиками, затем, постепенно увеличивая дозу, со временем уже не может остановиться и превращается в заядлого наркомана. Превратиться в наркомана очень легко, превратиться из наркомана в нормального человека почти невозможно. Гений может стать наркоманом, но наркоман гением – никогда…
23
…Утром, проснувшись, Мурад не сразу вспомнил, как вчера, выпив чай у Наиры, он поднялся к себе домой и, позвонив к своим родителям, заснул прямо здесь, на диване. Он посмотрел на часы и встал. Пройдя на кухню, покормил рыбок, которые уже ждали его у поверхности воды, а затем прошёл в ванную. Искупавшись, выйдя на улицу, Мурад вдруг поймал себя на мысли, что он сегодня с утра ещё ни разу не вспомнил о Бахар и об Орхане, хотя по всей квартире были разложены их фотографии.
Он пока не знал, что из-за наркотиков жизнь постепенно превращается в постоянный сон, от чего человек уже ничего не соображает и не ощущает.
Придя к родителям, Мурад первое что сделал, спросил у матери:
– Мама, Тома не звонила?
– Нет, Мурад, ещё не звонила, – вздохнув, ответила она.
Тогда он поднял трубку и позвонил к сестре сам. После долгих гудков трубку на другом конце подняла Сева.
– Алло! – сказала она.
– Привет, Сева. Как дела? – поздоровавшись, спросил Мурад.
– Ой, привет, дядя Мурад! – обрадовалась Сева. – Спасибо, у нас всё хорошо! Мама сейчас купает Орхана с Зауром! Позвать?
– Нет, Сева, не надо, пусть купает. Я только хотел спросить, как Орхан? Он не скучает, не мучает вас?
– Нет, дядя Мурад, что вы, всё нормально! Единственно, он сегодня утром спросил, где его мама и мы объяснили ему, что она уехала срочно в командировку и скоро приедет.
– А Орхан что сказал? – поинтересовался Мурад.
– Ничего не сказал. Он пошёл играться с Зауром. Вы не беспокойтесь, дядя Мурад, мы не дадим ему здесь скучать. Папа сегодня нас всех забрал на весь день гулять в город. Мы были в парке, катались на разных качелях, а потом обедали и ужинали в ресторане. Всё было так здорово и весело! Завтра мы снова пойдём туда! – с детским восторгом ответила Сева.
– Очень хорошо, Сева, молодцы. Папе передай огромный привет, а маме скажи, пусть почаще звонит. Мальчиков поцелуй. Орхану скажи, что папа звонил. Целую тебя. Пока, – успокоившись, попрощался Мурад.
– Хорошо, дядя Мурад, я обязательно всё всем передам. Я тоже вас целую. До свидания.
Мурад весь разговор пересказал родителям, после чего они вместе сели завтракать. После завтрака он решил поехать к Бахар на кладбище.
На улице было очень холодно, скорее, морозно, ведь был декабрь месяц. Мурад быстро сел в машину и завёл её. Это была его третья по счёту машина, “Жигули” серого цвета шестой модели.
Пока согревался мотор, он включил магнитофон с записями своей любимой певицы Шадэ. Слушая тихую музыку, Мурад стал вспоминать, как он радовался, когда купил свою первую машину, “Запорожец” ярко-жёлтого цвета.
Он тогда ещё не понимал, что даже самая дешёвая машина остаётся навсегда в памяти самой дорогой только потому, что она была самой первой и купленной на свои кровные деньги. Самые приятные воспоминания всегда бывают связаны с тем, что было в первый раз…
24
…Мурад с детства всегда мечтал иметь свою машину. У его друзей со двора и с класса у всех в семье была машина. Он видел, как они с семьей выезжали на выходные за город, летом ездили на пляж, а во время каникул уезжали отдыхать на свои дачи или на Северный Кавказ, чаще в Кисловодск или Пятигорск.
Родители Мурада не имели таких возможностей. У них не было ни машины, ни дачи. Они работали обычными сотрудниками в институте и жили всю жизнь на одну зарплату.
Мураду где-то было обидно за них, ведь они оба были воспитанными, интеллигентными и порядочными людьми. Но всё это сейчас не имело никакого значения, не было в цене, и денег не приносило, поэтому у них ничего и не было.
Больше всего Мураду было обидно, когда он видел, как к его родителям относятся окружающие, видя, что они живут скромно.
Он тогда ещё не понимал, что у кого много денег – много родственников, у кого большие возможности – много друзей, у кого власть – того уважают. К бедным никто не ходит, у кого нечего взять – телефон не звонит, кто нигде не работает – того не уважают.
Но он знал, что лучше быть добрым бедным, чем жадным богатым. Кто всё время раздаёт – лучше богатых, кто всё от всех скрывает – хуже бедных.
Со временем, убеждаясь, что в этой жизни редко кто ценит порядочность, и что за неё не платят, он дал себе слово, что когда вырастет, у него будет много денег. И тогда он купит себе и отцу по машине, а потом большую дачу на всех. А если у сестры муж будет бедный, то он и им купит машину.
Власть и должность Мурада не интересовали. Он мечтал только о том, чтобы в будущем у него с сестрой их дети никогда ни в чём не нуждались. Точно так же в свою очередь думала Тома о своём брате. Она хотела всего добиться сама, чтобы потом, если надо будет, помочь младшему брату.
Эта была первая причина, которая заставляла Мурада думать о больших деньгах. Вторая, как известно, появилась позже, когда он решил навсегда уехать со своей семьей в Америку.
В то время, чтобы чего-то добиться, нужно было в первую очередь получить высшее образование. А чтобы добиться ещё большего, нужно было чисто владеть русским языком, потому что многое, а скорее, почти всё было связано и решалось через Москву.
Вот поэтому Мурад так же, как и Тома, с первого класса учился на круглые пятёрки и окончил школу на золотую медаль.
Он тогда пока не знал, что мысли притягивают действия, потому что самая сильная энергетика у мысли. О чём человек думает и что он желает, то и происходит. Большинство детей повторяют жизнь своих родителей, но только счастливые живут так, как мечтали жить их родители, а несчастные проживают то, что их родители презирали...
25
…В отличие от сестры, Мурад свои первые деньги стал зарабатывать, уже учась на первом курсе института. С первого дня занятий он стал присматриваться ко всему. Через месяц ему в голову пришла одна грандиозная идея, благодаря которой он мог заработать немаленькие деньги, притом не вкладывая ни копейки. К ней он привлёк всех иностранных студентов: сначала со своей группы, потом с потока, а со временем и со всего факультета.
Они, возвращаясь после каникул, привозили для него модные вещи, а во время занятий несколько раз получали посылки с более ходовым товаром. Мурад собирал это всё у них и сдавал спекулянтам на кубинке. Те тут же расплачивались с ним за всё наличными, после чего он, забрав свою долю, в тот же день полностью расплачивался с иностранными студентами.
Всем было приятно иметь с ним дело. Иностранцы, сидя в общежитии, зарабатывали свои деньги, а спекулянты, сидя дома, получали самый ходовой товар. А самое главное – всем нравилось, что Мурад был честным, обязательным и пунктуальным партнёром.
Зарабатывая таким способом свои первые деньги и аккуратно собирая их, Мурад на втором курсе наконец-то осуществил свою заветную мечту, купив себе машину. На все остальные деньги, которые Мурад заработал после этого, он помог своим родителям, как следует подготовиться и через год сыграть свадьбу его с Бахар. Таким образом, осуществилась ещё одна его мечта.
Всё, что зарабатывалось после свадьбы, Мурад старался делить на три части. Он всегда считал, что у мужчины должно быть три кармана: первый для семьи, второй на чёрный день, а третий для себя.
Первую часть денег он тратил на свой дом. Вторую часть денег он собирал в сейф, который был замурован в стене внутри его гаража, и никогда не притрагивался к ним, считая, что их там нет. Третью часть он тратил на себя и на подарки родным и близким.
Через год с лишним после свадьбы, экономя и собрав нужную сумму из третьей части денег, Мурад купил своему отцу “Газ-24” белого цвета. Чтобы не обидеть отца, он преподнёс ему ключи от машины в день его рождения, как подарок. Кроме этого, он в честь пятилетнего юбилея со дня свадьбы Рахмана с Томой послал им деньги в Москву из расчёта, чтобы они могли там купить себе машину. Таким образом, он претворил в жизнь свою следующую мечту.
Деньги, предназначенные для семьи, Мурад в основном тратил на свою Бахар. Всё, что появлялось в городе новое, через несколько дней уже было у них дома. Бахар одевалась по последней моде, а многие думали, что всё это ей делают её богатые родственники.
Никто не мог догадаться, да и не поверил бы, что всё это делал Мурад, будучи студентом. А ему было всё равно, кто что думает. Его скорее даже успокаивало то, что никто ничего не знает о его делах. Самым главным для него было то, что он сам о себе думает.
Мураду всё время хотелось сделать что-то приятное для Бахар. Ему нравилось её баловать, делая ей каждый раз дорогие подарки. Он, желая, чтобы она была самой счастливой и самой красивой рядом с ним, не хотел, чтобы она в чём-то нуждалась и жила хуже, чем до их свадьбы.
Он не то, чтобы обожал её, он дышал и жил только ею. Иными словами, он безумно её любил. Ему нравилось в Бахар всё, что она делает, как разговаривает, как смеётся, как капризничает и даже как она иногда ворчит.
Ему нравилось на неё смотреть, когда она ходит, сидит, лежит, но больше всего, когда она спит. Он за весь день тысячу раз целовал её, когда оказывался рядом с ней, где попало и куда попало, то в шею, то в щёчку, то в ушко, и при этом всегда, улыбаясь, приговаривал:
– “Ты самая красивая у меня! Ты самая сладкая! Ты не знаешь э, мамась, как я тебя люблю! Мамась, я умру э без тебя!”
Несмотря на это, Мураду всегда и везде не хватало её. Он чувствовал, что умирает за неё, что в любую минуту готов умереть для неё и наверно сойдет с ума без неё.
Он по себе уже знал, что настоящая любовь – когда скучаешь по любимому человеку даже когда он рядом…
26
…Мурад, учась на все пятёрки в институте, умудрился, кроме этого бизнеса, раскрутить ещё пару других. Он считал, что для того, чтобы постоянно был стабильный доход, лучше иметь несколько мелких бизнесов, чем один крупный. Во-первых, чтобы не лезть другим в глаза, а во-вторых, если один из бизнесов временно, по какой-либо причине, не будет приносить доход, чтобы другие в это время могли покрывать все его расходы. Кроме этого, к тому времени у него уже родился сын Орхан. И Мураду хотелось заработать ещё больше денег.
Из этих соображений он попросил у сестры, чтобы она выслала ему в долг чеки, которые им выдавали там вместо зарплаты. На эти чеки люди, работающие за рубежом, по приезде в свою страну могли отовариваться в специализированных магазинах, где продавалось всё, что угодно. Тома, понимая всё это, сразу же выслала ему нужную сумму.
Идея Мурада заключалась в том, что просмотр видеофильмов в те времена был самым модным, но запретным и потому самым прибыльным развлечением. Видеомагнитофоны имелись не у многих, а только у тех, кто работал далеко за пределами страны или был у власти, но видеокассет с фильмами не было почти ни у кого.
Мурад тогда договорился с иностранными студентами, что они будут поставлять ему новые фильмы. Затем, купив в единственном в городе чековом магазине “Чинар” два видеомагнитофона, один на имя сестры, а второй на имя Рахмана, он стал сдавать их на прокат всем желающим среди своих знакомых и близких.
В свободное от проката время он записывал с одного видеомагнитофона на другой новые фильмы и зарубежные концерты для продажи тем, у кого был видеомагнитофон, но не было видеокассет. Таким образом, этот его бизнес стал быстро процветать, находясь пока вне конкуренции.
Мурад никогда не любил иметь долги, поэтому вначале, заработав и собрав всю ту сумму, которую дала ему Тома, он по её просьбе оставил эти деньги родителям на хранение. В результате два видеомагнитофона, бизнес по их прокату и продаже видеокассет полностью остались ему уже бесплатно.
Параллельно с этим Мурад стал продавать настенные фотоплакаты в рамках под стеклом. Это были фотографии красивых европейских и азиатских девушек в красивом нижнем белье и купальниках.
Такая идея пришла к нему в голову, когда он увидел, как один его знакомый спекулянт выбрасывал настенные календари в мусорный ящик только потому, что те уже были прошлогодними.
Календари состояли из двенадцати листов, на каждом из которых была изображена девушка. Мурад тогда, недолго думая, договорился со всеми своими знакомыми спекулянтами и иностранными студентами о том, что он будет скупать у них все просроченные календари. Те были довольны таким предложением, потому что этот товар всё равно пропадал даром.
Мурад, покупая данные календари, вырезал из них все двенадцать фотографий и отдавал их своему другу фотографу. Тот в свою очередь вставлял их в рамки со стеклом и сзади прикреплял маленькое металлическое колечко, чтобы удобно было вешать. Таким образом, из одного просроченного календаря, выходило двенадцать фотографий красивых девушек, и притом в рамках.
После чего Мурад сдавал их во все комиссионные магазины в городе, где они моментально продавались. В скором времени он вынужден был уже скупать не только просроченные календари, но и новые. Потому что спрос на такой необычный по тем временам товар рос с каждым днём. Люди покупали их по несколько штук для себя и своих близких, считая, что это очень оригинальный подарок. Они вывешивали их у себя дома в коридорах и на кухне, на дачах, а некоторые даже на работе.
В результате этого Мурад стал зарабатывать очень большие деньги, чуть ли не один к десяти. После чего он, учась уже на последнем курсе института, продал свой “Запорожец” и купил себе “Москвич” светло-бежевого цвета. А спустя ещё год, будучи уже аспирантом, он, продав её, купил себе новую шестёрку серого цвета, которая и была у него сейчас.
Все три бизнеса Мурад создал только благодаря своему уму. Он, придумывая идеи, зарабатывал сам и давал возможность заработать другим. К тому времени он уже понял, что посредничество – это самое чистое и прибыльное дело.
Но самое главное было то, что он не возвысил деньги над природой человеческих отношений, а скорее, возненавидел их, видя, как ради них люди опускаются, унижаются, изворачиваются, обманывают и презирают друг друга. Деньги не смогли изменить, вернее, испортить его.
Мураду больше всего доставляло удовольствие не только зарабатывать деньги, но и тратить их. Он уже знал, что за деньги можно сделать и купить многое, кроме счастья, конечно. Они нужны только для того, чтобы никогда ни в чём не нуждаться и всё время делать что-то приятное для себя и для других. Деньги теряют свой смысл – если их не на что тратить.
Деньги и власть не меняют людей, потому что они не могут испортить хороших и сделать плохих лучше. Деньги и власть дают людям возможность проявить себя. Некоторые люди, никогда не имея денег, а потом заимев их или, наоборот, всю жизнь имея деньги, но потом потеряв их, проявляют своё истинное лицо.
О деньгах с пренебрежением говорят только те, у кого их слишком много или нет вообще. Деньги часто, как люди: когда они нужны – их нет рядом; появляются – когда уже поздно; когда их не ценишь – они исчезают; когда к ним бережно относишься – есть всегда...
27
…После смерти Бахар, ближе к окончанию аспирантуры, у Мурада появились проблемы, связанные со всеми тремя его бизнесами, точнее, все они полностью перестали существовать.
Первый бизнес, связанный с продажей модных заграничных вещей, прекратил своё существование, потому что все иностранные студенты, у кого он их брал, навсегда уехали к себе на Родину.
Второй его бизнес прекратил существовать, потому что новые фильмы уже некому было привозить. Из-за чего прокат видеомагнитофонов и продажа новых фильмов были невозможны.
А продажа фотоплакатов полностью перестала приносить ему прибыль по той простой причине, что спекулянты, увидев, что он зарабатывает на этом сумасшедшие деньги, сами стали заниматься этим бизнесом.
Мурад тогда не обиделся на них. Во-первых, он не хотел с ними связываться и тем самым опуститься до их уровня. А во-вторых, поставив себя на их место, он понимал, зачем они должны сидеть и смотреть на то, как он зарабатывает деньги, и притом большие деньги на том, что они могут заработать сами.
Он уже знал, что требовать порядочности у людей жадных на деньги глупо, а надеяться на их благодарность, а тем более, на долю за идею, вообще не имеет смысла. Никогда не стоит портить отношения с людьми – они могут в будущем ещё понадобиться. Людей лучше оставить в должниках, чем в их лице нажить себе врагов.
Таким образом, к тому времени, когда Мурад пошёл на работу, он уже нигде ничего не зарабатывал. Поэтому, работая на фабрике, он всё время думал о том, что же здесь можно сделать для того, чтобы все могли зарабатывать больше денег. Присматриваясь ко всему и изучая все возможности фабрики, вскоре у него появились кое-какие идеи, которые он решил в ближайшее время претворить в жизнь…
28
...Пока Мурад вспоминал всё это, машина уже давно согрелась, и он поехал на базар за цветами. Купив, как всегда, семнадцать бордовых роз, он поехал к Бахар на кладбище.
Несмотря на пронизывающий холодный ветер, Мурад провёл там около трёх часов, всё это время простояв молча и обнявшись с камнем, с самым тёплым для него камнем на Земле, потому что на нём была изображена Бахар, которая, как всегда, неподвижно стояла и улыбалась ему.
Мурад позволял себе иногда такую слабость, когда приезжал на кладбище один, и там никого не было, потому что он не хотел, чтобы кто-то в таком состоянии видел его, а ещё хуже, жалел его.
В такие минуты Мурад с камнем будто сливались в один цельный неподвижный монумент, который олицетворял символ любви, самой чистой любви на свете, о которой писали и слагали песни во все времена.
Всё то время, которое Мурад так стоял, слёзы сами по себе текли у него по обеим щекам, обжигая их до красноты и до боли в сердце.
– “Мамась, почему ты ушла? Ну почему ты ушла? Почему ты оставила меня одного? Ну почему? Ты же знала, что я не могу жить без тебя?” – тихо рыдая, шёпотом спрашивал он у неё.
Обняв камень, Мурад не чувствовал землю у себя под ногами. В этот момент весь земной шар превращался для него в маленький круглый шарик, на котором трудно было устоять одному. А камень с изображением Бахар становился бесконечной вселенной, затмевая собой всё вокруг.
Мурад от этого чувствовал ещё больше своё бессилие перед данной ситуацией, которое было послано ему его судьбой. После чего он поднимал свои глаза к небу и со слезами на глазах спрашивал:
– “Бог, за что? Ну, за что? За что Ты так поступил с нами? Ладно, Ты не пожалел меня, Ты не пожалел её, Ты не пожалел никого, ну хотя бы пожалел моего сына! Я ненавижу Тебя за это, Бог! Слышишь? Я ненавижу Тебя! И я не боюсь Тебя! Понял? Я не боюсь Тебя!”
После таких слов Мурад сразу же уходил. Он уходил прочь, а скорее, убегал без оглядки. Он убегал, даже не попрощавшись со своей Бахар, ненавидя её, ненавидя Бога, а больше всех, ненавидя себя в этот момент. Бахар он ненавидел за то, что она умерла и оставила его одного, Бога – за то, что Тот допустил такому случиться, а себя – за то, что вслух говорил такие слова, хотя в душе он так не думал. Но в такой момент он ничего не мог с собой поделать.
Он тогда ещё не знал, что ненависть такой же грех, как гнев и уныние. Это результат идеализации – когда человек думает, что без чего-то его жизнь не имеет смысла. А за грехи рано или поздно надо отвечать и платить.
Всё плохое, что происходит с тобой – это не наказание за прошлое, а испытание ради будущего. Если Бог испытывает тебя – радуйся, потому что Он тем самым освобождает от испытания твоих близких. Если выдерживаешь испытание – Бог посылает тебе намного больше, чем отнял у тебя, если нет – Он продолжает испытывать тебя, отнимая постепенно всё до тех пор, пока ты не поймёшь, что всё в руках Бога. Поэтому всегда надо всё воспринимать как должное и благодарить Бога за то, что есть.
Но, как бы Мурад в такие минуты себя не вёл, в одном он был уверен точно, что злится и ненавидит не от злости своей, а от своей большой любви и в то же время от безысходности…
29
…Мурад долго ещё ездил по городу после кладбища. Делая круги по одному и тому же маршруту: метро “Баксовет” – площадь “Азнефть” – гостиница “Апшерон” и обратно. Слушая при этом всё время только Шадэ, он вёл машину по инерции, не обращая внимания на дорогу, на окружающие машины и на пешеходов.
Мурад раньше, когда ещё была жива Бахар, любил с ней вот так часами кататься на машине по всему городу, слушая при этом свою любимую Шадэ. В эти минуты он, не замечая время, чувствовал себя самым счастливым человеком на свете.
Но сегодня, дождавшись, когда стемнеет, а в декабре темнело рано – до шести часов вечера, Мурад поехал на кубинку к своим знакомым спекулянтам. Купив у них очередную дозу качественного кокаина за хорошую цену, он приехал к себе домой.
Войдя в блок, он тихо поднялся к себе и, накормив на кухне рыбок, прошёл в столовую, захватив с собой маленькое круглое зеркальце, которое принадлежало когда-то Бахар.
Первое, что он сделал, включил настенные светильники и магнитофон, после чего комната залилась мягким жёлтым светом и грубоватым, но в то же время сексуальным голосом Бари Уайта, что придало комнате полумрак и интим.
Мурад не мог жить без музыки, потому что в душе он всегда был романтиком. У него всегда были самые последние записи благодаря иностранным студентам. Но больше всего он, конечно, любил слушать только Шадэ и Бари Уайта.
Слушая сейчас музыку, Мурад сел перед журнальным столиком в позе лотоса и, положив на него зеркало, вытащил из кармана пакетик с дорогостоящим белым порошком. Пользуясь пилочкой для ногтей, он аккуратно высыпал из него немного порошка на зеркало. После чего, поделив его лезвием на несколько равных полосок, вытащил новую сторублёвую банкноту, свернул её в узкую трубочку и стал подряд втягивать эти полоски себе в нос, чередуя при этом ноздри.
Когда через некоторое время на зеркале осталась от порошка одна только пыльца, Мурад взял указательный палец себе в рот и, смочив его слюной, стёр всю пыльцу с зеркала, после чего этим же пальцем обтёр свои дёсна со всех сторон.
Кайф от всего этого пришёл не сразу, но когда он пришёл, то голос Бари Уайта подвёл Мурада к желанию оказаться сейчас рядом со своей Бахар.
Он, сидя на полу и опустив глаза вниз, вдруг подумал о том, что там под ним в данный момент находится красивая и одинокая женщина, которая многим похожа на его Бахар. Просидев полчаса в таком положении, вспоминая Бахар и думая о Наире, Мурад медленно встал и прошёл в коридор.
Подойдя к телефону, он поднял трубку и задумался. Простояв так минут десять, держа трубку в руке, он стал медленно набирать Наирин номер…
30
…После первого же гудка раздался нежный голос Наиры:
– Алло!
– Привет, Наира, – спокойным голосом поздоровался Мурад.
– Ой, привет, Мурадик, как дела? – обрадовавшись, спросила она.
– Всё нормально, спасибо. Ты одна?
– Да, а что? – на вопрос вопросом ответила Наира.
– Можно я сейчас зайду? – застенчиво спросил Мурад.
– Конечно, заходи, – немного смутившись, ответила она.
Мурад, положив трубку, вытащил из бара закрытую бутылку французского коньяка, которую когда-то ему подарили иностранные студенты, и коробку импортных шоколадных конфет, которую он купил на кубинке. После чего, оглядевшись вокруг, выключил магнитофон и спустился вниз.
– Что это? – удивлённо спросила Наира, открыв дверь и увидев у него в руках бутылку.
– Я никогда не пил, ты знаешь. Но сегодня впервые захотелось попробовать. Не составишь компанию? – стесняясь, показывая бутылку, спросил Мурад.
– Проходи, – в ответ тихо сказала Наира.
Она вначале растерялась, потому что не знала, как себя вести в данной ситуации. С одной стороны она долго была одна, и Мурад нравился ей, а с другой стороны, между ними стояло очень многое и немало людей, и, в первую очередь, Бахар. Но где-то глубоко внутри она ощущала какой-то трепет и влечение к нему, будучи с ним наедине.
Наира вдруг неожиданно для себя стала чувствовать, что приход Мурада искушает её. То же самое в это время происходило и с ним.
Мурад в этот раз прошёл не на кухню, а в столовую и сел на диван. Откупорив бутылку и открыв коробку с конфетами, он попросил у Наиры две рюмки. Она всё это время молча стояла и смотрела на него, а после этих слов взяла с буфета рюмки, вазу с фруктами и подошла к нему.
– Включи какую-нибудь музыку, – попросил он её.
Она, продолжая молчать, всё так и сделала, не понимая пока, что с ней происходит. Наира пока не знала, зачем она всё это делает и чем это всё закончится. Но в одном она была уверена точно, что она хочет это делать. Поэтому, включив магнитофон, она вернулась и села рядом с Мурадом.
Он, протянув ей рюмку с коньяком, чокнулся с ней и, не дожидаясь её, залпом всё выпил. Наира же, отпив всего один глоток, взяла шоколадку и, надкусив, протянула оставшийся кусочек двумя пальцами к его рту. Мурад, смотря на неё, губами забрал шоколадку. Это повторилось несколько раз, но при этом никто из них не произнёс ни слова.
Они оба всё делали молча, пристально смотря друг другу в глаза, будто чего-то ждали. Они в этот момент ждали, что же будет дальше. Каждый из них в душе своей хотел, чтобы первый шаг сделал другой.
Мурад с утра был на одном завтраке, а кокаин был качественным, поэтому коньяк, который он выпил впервые, стал быстро уносить его куда-то вдаль. Слушая тихую музыку, он вскоре стал чувствовать полное расслабление от голода, кокаина и коньяка. Но самым главным для него было то, что он сейчас видел перед собой красивую женщину, которая так же, как и он, была одинока.
От всего этого у Мурада стала кружиться голова. У него было такое состояние, будто он летает. Но он старался не показать это ей, не подозревая, что уже после второй рюмки Наира тоже была в таком состоянии.
Они оба сидели, не делая лишних движений, и смотрели друг другу в глаза, не зная и даже не догадываясь, что оба сейчас думают об одном и том же…
31
…Мурад, будучи мужчиной и в более отключённом состоянии, чем Наира, первым решился на первый шаг. Нагнувшись к ней и тихо, едва прикоснувшись губами, он поцеловал её в щёку.
Наира закрыла глаза и в течение секунды, покраснев, опустила голову. Тогда он, взяв своей рукой её за подбородок и подняв ей голову, снова поцеловал её, но уже в губы. Они у неё, как и у Бахар, были не только пухлые, но и тёплые, мокрые и сладкие.
После чего он медленно отодвинулся назад, а она открыла глаза и, посмотрев на него, опустила их вниз. Мурад, недолго думая, обнял её обеими руками и нежно прижал к своей груди.
Наира, сидя в таком положении, посмотрела ему в глаза и потянулась к его губам своими губами. Они медленно стали целоваться в губы самыми нежными, влажными и продолжительными поцелуями, при этом соприкасаясь своими языками друг у друга во рту.
Мурад, целуясь, постепенно стал расстегивать ей халат. После каждой открытой пуговицы Наира дышала всё чаще и глубже.
Когда они скатились на пол, она уже оставалась в одном только нижнем белье из чёрного шёлка с кружевами по краям. Тело у неё было белое и упругое, а груди маленькие и крепкие, такие же, как у Бахар. Наира пахла неизвестными для Мурада, но очень приятными и возбуждающими духами.
Несмотря на то, что они оба этим давно не занимались, Мурад целовал её очень медленно и нежно и притом всю, начиная с волос на голове и кончая пальчиками на ногах, сверху вниз и снизу вверх.
Всё это выглядело со стороны очень красиво и сопровождалось лёгким дыханием и шёпотом Наиры:
– Мурад, родной. Родной мой.
Она не видела и не ощущала такого в своей жизни никогда. Потому что не знала, как желают друг друга люди, которые любят и умеют любить по-настоящему.
Наира тогда ещё даже не догадывалась, что Мурад, делая всё это, представлял в этот момент перед собой Бахар.
Она не знала, что взаимная любовь – это дар от Бога, безответная – это испытание, посланное Им. Одиночество двух тел очень часто приводит к сексу, одиночество двух душ редко приводит к любви. Умение и желание заниматься сексом – это ещё не значит, любить человека, с кем занимаешься сексом. Делая что можешь, можно представить себе – что делаешь что хочешь.
Мурад в свою очередь тогда ещё не знал, что игра в любовь, подобно искушению, тоже является грехом. Она даёт человеку только то, что он в данный момент в своей жизни не имеет, но счастье не приносит никогда. Играя в любовь и дружбу, счастливым не станешь, раскрыв себя, несчастными сделаешь других. Секс без любви заполняет пустоту лишь только пустотой, делая её ещё более пустой…
32
…Наира сейчас думала о любви, а Мурад – об измене. После всего того, что произошло, он, опустошённый, поднялся к себе домой, хотя Наира просила его остаться до утра.
Перед уходом, стоя в коридоре, она обняла его обеими руками за талию и крепко прижалась к его груди, не желая его отпускать. А он в этот момент, опустив свои руки, молча стоял и смотрел куда-то в сторону.
Ему сейчас хотелось побыть одному, но, чтобы не обидеть её, он объяснил своё поведение тем, что ему надо обязательно выспаться перед работой, а около неё он не сможет спокойно лежать, а тем более, заснуть. Наира, услышав такое объяснение, поверила ему и от счастья позволила уйти.
Когда Мурад поднялся к себе домой, то, стоя в прихожей, он в первую очередь позвонил к своим родителям, чтобы предупредить их, что сегодня он останется ночевать у себя дома. Затем, положив трубку, опустился вниз и, сев на корточки, прислонился спиной к стенке, закрыл руками лицо и заплакал.
Он никогда никому не поверил бы, если бы когда-то кто-нибудь ему сказал, что он может так поступить, да к тому же до годовщины Бахар. Он чувствовал себя предателем, и поэтому его мучила совесть. Он впервые изменил Бахар, которая была в его жизни первой и единственной до сегодняшнего дня женщиной. Ему было стыдно перед ней, но в первую очередь – перед самим собой. Он по жизни был чист в душе и всегда был верен и предан Бахар и своей любви к ней. Поэтому сейчас ему было очень тяжело и больно. Он страдал, считая, что сегодня он испачкал не только своё тело, но и своё имя, и свою душу, и притом навсегда, от чего ему уже никогда не отмыться. Он всё ещё был наивен как малое дитя. Он всё ещё был большим ребёнком.
Мурад тогда ещё не знал, что жизнь в любом случае продолжается и поэтому всё должно прогрессировать. Всё, что не прогрессирует рано или поздно умирает, даже отношения. Счастье не живёт среди мёртвых, оно живёт среди живых.
Он пока не понимал, что своим поступком он не изменил своей любви к Бахар, потому что это не была измена душой. И вообще, это вовсе была не измена, потому что Бахар давно уже была мертва. Это было всего лишь удовлетворение потребности тела, а точнее, молодого организма.
Мужчина всегда хочет, потому что подсознательно понимает, что не всегда сможет. Поэтому он часто использует любую возможность, и при этом ему всё равно с кем. А женщина всегда может позволить себе всё, и поэтому делает это с кем хочет и когда хочет.
Секс так же, как и вода, еда и сон является стимулом здоровья, без чего невозможна жизнь. И всё это человек должен делать, когда хочет и сколько хочет, чтобы чувствовать себя удовлетворённым всегда. Нельзя что-то делать меньше, чем хочется, или больше, чем требуется. Всё полезное в большом количестве – вредно, всё вредное в маленьких дозах – полезно. Самое главное – это умеренность во всём и режим. Самое страшное – чувство голода и чувство пресыщения.
Мурад не осознал, что переспал с Наирой не потому, что желал близости с ней, а потому, что скучал по Бахар…
Рубрики:  Проза

Метки:  

Святой Грешник Бахтияр Мамедов

Понедельник, 22 Марта 2010 г. 02:44 + в цитатник
Таня_Ализаде все записи автора 1
…“Что-то я сделал не так! Что же я не так сделал?” – подряд спрашивал он про себя.
Он лежал в непонятном положении. Тело его было на боку, колени были согнуты к животу, ладони были зажаты между колен, голова откинута назад, глаза были на половину открыты и смотрели в пустоту.
Если прислушаться к нему, то можно было бы услышать тихий и приглушённый стон. Он ни на секунду не мог успокоиться, чтобы расслабиться. Каждые несколько минут он то и дело менял одну непонятную позу на другую.
Смотря на него со стороны, можно было подумать, что он сумасшедший. Но, взглянув в его глаза, можно было ясно увидеть, какую адскую боль он сейчас терпит.
Он так лежал уже несколько дней в отдельной одиночной палате госпиталя одной из тюрем, расположенной недалеко от города.
В тюрьме он находился уже давно, а заболел ещё раньше. Ту боль, которую он терпел, не каждый смог бы вытерпеть.
У него была неизвестная неизлечимая болезнь, которая длилась уже несколько лет. Она прогрессировала, потому что он не соблюдал то, что говорили ему врачи.
Ему категорически нельзя было нервничать, принимать алкоголь и курить. Но он не слушался никого и делал то, что он хотел, когда хотел и сколько хотел. И при этом всё время приговаривал:
– “Никто не стоит, чтобы день твой прошёл зря! Родные и друзья не заслуживают, а враги не стоят того, чтобы ты жил плохо, не делая того, что тебе хочется! Надо жить так, чтобы близкие не переживали, враги не радовались, а чужие не завидовали! Никто не стоит того, чтобы ты, разочаровавшись в чём-то или в ком-то, разочаровался во всём и во всех остальных и тем самым стал хуже, чем есть! Лучше десять лет прожить, как тебе хочется, чем сто лет жить, как тебе не хочется! Каждый должен быть счастлив в своём понятии, но не в ущерб другим! Поэтому я делаю то, что я хочу, тем более что, у меня в этом городе никого больше нет, ни родных, ни близких, ни друзей и даже врагов!”
На самом деле он не так уж часто пил и не так уж много курил. Просто, когда он это делал, болезнь временно отступала от него, и тогда он мог немного от неё отдохнуть. Но, когда болезнь возвращалась, он уже при жизни попадал в ад, терпя нечеловеческие боли и страдания.
То, что он иногда пил, а затем закуривал одну сигарету, не только отвлекало его от болезни и приносило удовольствие, но и являлось стимулом к жизни, к тому, чтобы жить дальше. Один он никогда это не делал, не считая те редкие случаи, когда он что-то вспоминал и начинал сильно скучать. Ведь, кроме этого, у него в последнее время в жизни не было больше никакой радости, потому что у него не было ничего из того, что является стимулом жизни.
У него не было семьи, взаимной любви, близкого друга, любимой работы, свободы и здоровья. А стимул ему нужен был для того, чтобы осуществить свой смысл жизни до конца и желательно при жизни увидеть его.
Смысл жизни для него определялся двумя критериями: верой в Бога и добрым следом на Земле. Он считал, что только это его переживёт. Он был уверен в том, что вера у всех одна, все верят в одного Бога, но вот только вероисповедания у всех разные.
Вера в Бога для него заключалась в том, что он верил в Торжество Справедливости. Поэтому он считал, что надо всегда делать только добро и прощать всем любое зло.
А добрым следом на Земле он считал добрые дела, связанные с его именем и с его детьми. В Бога он верил давно и поэтому всегда делал только добро, но вот следа своего он пока в своей жизни не видел.
Боль и страдания, которые он переносил после устроенных им для себя праздников, заставляли его ещё больше любить Бога, жизнь, людей и ненавидеть себя.
Он любил их за то, что они дали ему возможность иметь и попробовать в этой жизни всё. А себя ненавидел за то, что, потеряв всё это, постоянно искал вину в себе и никак не мог её найти...
2
…“Он ненормальный!” – говорили многие люди, видя, как он страдает от того, что делает то, что хочет.
Вот и в этот раз после дня своего рождения, когда он выпил не так уж много и выкурил всего лишь одну сигарету, некоторые из охранников и заключенных посчитали его ненормальным и сумасшедшим. Но, при всём этом, они считали его очень сильным человеком, не понимая, откуда он черпает столько энергии, чтобы желать жить дальше и столько сил, чтобы терпеть такую боль.
Они часто слышали, как врачи, выходя из его палаты, разговаривали между собой о нём:
– “Как он терпит такую боль? Как он умудряется при такой болезни жить полной жизнью, ни в чём не отказывая себе? Он никогда не говорит о своей боли и о своих страданиях. При виде людей всегда улыбается и, зная, что глаза выдают его, старается их всё время прятать. Да, он всё-таки не такой, как все. Он уникальный человек, потому что, живя с такой болью, продолжает оставаться терпеливым ко всему, любить всех и желать делать всем только добро. Не мудрено, что у него болезнь такая же уникальная, как и он сам”.
И они были правы. Он действительно, не теряя терпения и надежды, превозмогая физическую боль и трезво оценивая настоящее положение, всем окружающим подавал пример невероятной силы над своей судьбой.
Люди, которые знали его, в свою очередь говорили о нём:
– “Сейчас таких людей нет. Посмотри, как он терпит боль, не подавая виду, что ему больно. Он никогда не жалуется на свою судьбу, несмотря на то, что потерял на сегодня всё, что имел, а имел он на самом деле всё. У него в этой жизни кроме самой жизни уже больше ничего не осталось. Любой из нас на его месте давно бы уже стал злым или умер, а ещё хуже, покончил бы с собой. А он умудряется всегда оставаться разумным и добрым, ни во что и никогда не вмешивается, если его не попросят. Он принимает всё как есть и как должное, всех понимает и всем всегда всё прощает. Никогда ни на что и ни на кого не надеется, никого не обижает и сам не обижается, а главное – никогда для себя ничего не просит. На днях у него был день рождения и, хотя он никому не сказал, все пришли поздравить его. А он не растерялся и всем устроил такой праздник, что вся тюрьма до сих пор об этом говорит”.
Окончательное мнение о нём у окружающих часто расходилось. Одни считали его святым за его доброту и доброжелательное отношение ко всему и в доказательство приводили его искренние сопереживания за всех, готовность придти на помощь, дать нужный совет, разрешить любую проблему. При этом он выглядел намного младше своего возраста. Вокруг него всегда чувствовалась положительная аура, от которой исходила положительная энергия, заряжающая окружающих. Некоторые специально заходили к нему ради этого.
Они замечали, что зимой от него веет теплом, а летом – прохладой, и при этом всегда пахнет чем-то приятным, похожим на смесь свежей воды, душистого мыла и дорогого одеколона. Он мог за весь день ничего не поесть, но, независимо от обстоятельств, обязательно каждое утро брился и купался.
Другие категорически считали его грешником, потому что он всю жизнь не признавал традиции, установленные обществом, и не соблюдал обряды, установленные религиями. И в доказательство приводили многочисленные потери им всех и всего, считая это наказанием Божьим.
Он действительно потерял в жизни всё и сейчас мучился из-за своей болезни. Сначала потерял свою семью, затем любимую работу, близких, друзей, здоровье, а в данный момент и свободу. Никто не приходил к нему в тюрьму, даже те, кому он по жизни сделал много хорошего.
Когда шёл суд над ним, в зале суда, среди присутствующих не было ни одного знакомого лица. Он тогда не обиделся ни на кого, потому что к тому времени уже знал, что никто никому ничего не должен. Каждый человек делает то, что он хочет. Человек в этой жизни должен одному только Богу, обязан только родителям, ответственен только перед семьей.
А сегодня он лежал на тюремной койке один, молча стиснув зубы от дикой боли, не забывая, что со стороны кто-то может на него смотреть. Он считал, что гордый человек никогда не должен позволять себе перед кем-либо унижаться и жаловаться, а другим – жалеть его.
Во всём, что происходило с ним, он винил только себя, потому что знал, что в том, что происходит с человеком, виноват он сам.
Вот и сейчас, находясь один на один с самим с собой, он всё время повторял про себя:
– “Что-то я всё-таки сделал не так! Ну что же я всё-таки не так сделал?”…
3
…Ближе к утру, с трудом подняв голову к окну и увидев в нём свет восходящего солнца, он слегка улыбнулся, а затем, медленно вздохнув, про себя сказал:
– “Уже светает. Ещё одно утро, а я снова так и не заснул. Ох, эта чёртова боль, эта чёртова болезнь. Кто бы знал, как я её ненавижу, как я устал от неё. Я устал болеть, устал так жить. Но я бессилен и ничего не могу с этим поделать. Видимо я когда-то чем-то сильно обидел Бога. Ведь неизлечимые болезни так же, как и стихийные бедствия, являются гневом Божьим.
Интересно, неужели Он никогда меня не простит? В любом случае, Он лучше знает, кому, когда, что и как сделать. А может быть, я тут даже не причём? Может быть, я вовсе и не обижал Его?
В принципе, Бог никогда никого не наказывает, Он только всех испытывает, чтобы потом послать каждому то, что они заслуживают. А если Он так решил, то пусть так и будет. Он всегда делает то, что считает нужным. А я в любом случае на Него не обижаюсь и люблю Его. Я очень сильно Его люблю.
Мои претензии не к Нему, а к себе и моей болезни. Я никогда не дам ей взять верх надо мной. Я не позволю ей согнуть меня. Только слабого человека можно согнуть, а сильного можно только сломать. Но я и сломать себя никогда не позволю.
Не я принадлежу болезни, а болезнь принадлежит мне. Так что, моя боль – это моя боль, а моя болезнь – это моя болезнь. Не буду же я из-за неё меняться, а тем более, опускаться.
Плевать я на неё хотел. Сейчас вот помолюсь, а потом постараюсь заснуть. А то я уже несколько часов не молился и несколько дней не спал”.
Он считал, что молитва – это общение с Богом, который всё время находится рядом. Бога не интересует где, как и сколько раз человек молится. Для Него самое главное – чтобы человек всё это делал искренне.
Именно по этим соображениям молитва была необходима ему всегда и везде, как воздух. Он не мог долго оставаться без неё, потому что без неё ему чего-то не хватало. Она дополняла его самого и его жизнь, его смысл и его стимул. Свою молитву он считал своим долгом перед Богом и своей обязанностью перед людьми.
Поэтому сейчас, собрав все свои силы, он приподнялся в постели и сел на колени лицом к окну. Ему настолько было больно это сделать, что он даже слегка вспотел. Протянув руки к небу, он опустил голову и, закрыв глаза, начал молча молиться:
– “Бог мой Всемогущий, Милосердный, Милостивый! Ты Один и нет Тебе равных! Ты только Вечность и Разум! Всё в Твоих руках! Всё делаешь Ты!
Спасибо Тебе за всё! Прости меня за всё! Спасибо Тебе за всех! Прости всех за всё! Я прощаю всех! Пусть все простят меня!
Помоги всем во всём! Помоги мне во всём! Пусть у всех всё будет хорошо! Пусть у меня всё будет хорошо! Пусть у всех всё будет ещё лучше, чем есть! Пусть у меня всё будет ещё лучше, чем есть!
Пусть все будут живы, здоровы и счастливы! Пусть у всех будет смысл жизни и стимул в жизни!
Пусть у всех будет любимая работа и столько денег, чтобы никто ни от кого не зависел, никому не был должен и всем всегда помогал! Пусть у всех будут все чувства: влюблённость, страсть, понимание, уважение, дружба и любовь взаимны и только с одним человеком! Пусть у всех будет хорошая семья и счастливые дети! Пусть у меня всё это будет!
Сохрани всех от зла, тьмы, сатаны, колдунов, дующих на узлы и завистников! Не дай никому когда-либо ошибиться!
Заранее благодарю Тебя за всё и за всех! Заранее прошу прощения у Тебя за всё и за всех! Аминь!”
После молитвы он прошептал:
– Хотелось бы, чтобы было лучше, но могло бы быть и хуже. Всё в этой жизни относительно, всегда взаимно и всё равно временно.
После этих слов он снова открыл глаза и с трудом улегся в постель. Смотря в потолок, он стал вспоминать, когда и из-за чего он стал так молиться и почему, молясь, он произносил именно эти слова...
4
…Много лет тому назад, когда ему ещё не было тридцати лет, он, гуляя по улицам города, проходил мимо церкви и увидел, что двери её открыты.
Ему стало интересно, что там внутри, и он вошёл туда. Внутри церкви, столкнувшись с неописуемой красотой, он почувствовал какую-то ауру вокруг себя, от которой поступала положительная энергия. Все стены и потолок были покрыты золотом и разноцветными камнями.
Было очень чисто и тихо, только несколько престарелых людей с тонкими длинными свечами в руках ходили от одной иконы к другой. Подходя к иконам, они зажигали одну из свечей, ставили её перед иконой и что-то тихо говорили, а скорее, шептали. От горящих свечей пахло чем-то непонятным, но очень приятным. Это зрелище он запомнил на всю жизнь.
После того дня он стал часто ходить в церкви, мечети и синагоги, потому что его всё время что-то тянуло туда. Возможно, это было связано с царившими там чистотой, тишиной и добрыми лицами людей. Всё это редко можно было встретить тогда на улицах и в общественных местах его родного и любимого города Баку.
Именно из-за этого в те годы в нём зародились недовольство и неудовлетворённость действиями руководства республики, ненависть к новым некоренным жителям его города, а из-за них и ко всей своей стране. Потому что первые позволяли, кому попало жить в городе, а вторые позволяли себе, как попало вести себя в нём. А он очень сильно любил свой родной город, за который готов был в любую секунду отдать свою жизнь, ни минуты не раздумывая.
Переживая за Баку, облик которого очень резко изменился, он ненавидел всех тех, кто вредили его городу. Он хотел гордиться своей страной, своим народом и своим городом как раньше, но не мог. Атмосфера безынициативности, беспомощности, несправедливости и бескультурья, нависшая над городом, лишала его такой возможности.
Он ненавидел предательство и продажность бездарных руководителей республики, и невоспитанность приезжих в город его соотечественников. Все они, пресмыкаясь и унижаясь перед иностранцами, готовы были продать всё, что можно и нельзя было продавать, отдавая предпочтение всему чужому, быстро забыв и предав свой национальный колорит. И всё это ради денег. А иностранцы, пользуясь этим, ещё и смеялись над ними, над его соотечественниками, а значит, и над ним.
Кроме того, многие из его соотечественников сами подавали повод и тем самым позволяли приезжим, чтобы те делали им замечания, то есть его народу, а значит, и ему самому.
Ему было стыдно за свой народ. Но больше всего ему было обидно, что они не понимали, что нельзя поступать так, чтобы другим из-за них было стыдно. Он ненавидел их не за то, что они позволяли другим делать им замечания, а за то, что замечания эти были уместны и справедливы.
Кто приезжал сюда и сталкивался с повседневной жизнью города, считал, что у этой республики на данный момент нет и не может быть будущего. Потому что не только культура, но и образование, медицина и наука были на самом низком уровне.
Приезжие обращали внимание на то, что здесь многие педагоги и врачи смотрели соответственно на своих учеников и больных, как на клиентов. Они разделяли их на выгодных и невыгодных, и при этом относились к ним по-разному, хотя должны были ко всем относиться одинаково.
Во всём мире платят за то, чтобы учиться, чтобы чему-то научиться. Здесь же многие платили за учебу, чтобы не учиться, а просто получить диплом, чтобы считаться человеком с высшим образованием. Но самое страшное было то, что такие студенты становились потом врачами и юристами, от которых зависели судьбы многих людей.
Поэтому к врачам люди обращались, когда болезнь была уже на последней стадии, и то старались попасть только к знакомым врачам, потому что чужим не доверяли и не верили.
И связано это было с тем, что некоторые недобросовестные врачи старались прописать как можно больше лекарств, посылая больных в определённые аптеки, с которых имели проценты за реализацию.
Но такое поведение представителей этих профессий имели свои объективные причины. Они получали мизерные зарплаты, если вообще это можно было бы назвать зарплатой. А ведь именно от людей этих профессий зависело будущее любой страны.
Самым ужасным был непрофессионализм врачей. Они часто ставили неправильные диагнозы или приписывали несуществующие болезни, не думая о последствиях, и тем самым не лечили, а калечили больных, а ещё хуже, иногда даже убивали их.
А представители науки и интеллигенции старались уехать и притом навсегда не только из-за низкой оплаты труда, но и из-за унизительного отношения к ним.
Да, конечно, люди никогда не должны терять своё достоинство и порядочность, но об этих вещах трудно думать, когда не знаешь, как прокормить свою семью и как решить уйму остальных немаловажных жизненных проблем.
В результате получался замкнутый круг, и, как не крути, вина во всём этом лежала на тех, кто находился наверху у власти, которая должна думать о тех, кто ещё не может работать, о тех, кто уже не может работать и о тех, кто, работая, зарабатывает гроши.
Он тогда ещё не знал, что спустя всего три года всё начнёт меняться в лучшую сторону, потому что поменяется власть в республике.
Он не предполагал, что ещё через десять лет, когда весь мир вступит в двадцать первый век, в независимом к тому времени Азербайджане Президентом страны и у власти станут его ровесники. Многие из них, будучи бакинцами и представителями интеллигенции, сразу же начнут кардинально всё менять.
Многое на самом деле изменится в лучшую сторону, но не всё. И это понятно, ведь никогда всё сразу не строится, а тем более, когда некоторые со стороны всё время стараются мешать и вставлять палки в колеса. Но всё это будет потом, а пока, ему было очень больно, стыдно и обидно за свой народ и за свою страну, потому что они не были безразличны ему...
5
…Многие его соотечественники, начиная с высокопоставленных лиц и до самых низов, говорили одно, а на деле поступали по-другому, и тем самым жили как страусы. Всех их интересовало только то, что касалось их самих, и больше ничего. Им было всё равно, что происходит вокруг, в городе и с их страной.
Говоря о честности и гордости, верности и преданности, любви к своему городу и своему народу, осуждая всех вокруг, они то и дело, кто как может, портили красоту и весь вид его родного города Баку, который считался одним из самых красивых городов в мире.
Они, не ценя чужой труд, срывали цветы в парках и скверах, ломали и вырубали везде деревья. Они застраивали город, где и как им хочется. Если у кого-то из них была хоть какая-та возможность, они старались, как можно больше захватить себе хоть что-нибудь, не брезгуя при этом никакими средствами и не задумываясь от кого, где, когда и при каких обстоятельствах.
Многие из них, считая себя культурными, воспитанными и образованными людьми, никогда никому не уступали дорогу на выходе из общественного транспорта, магазинов и других разнообразных учреждений, создавая всё время при этом в дверях столпотворение.
Они не знали и даже удивлялись, когда им делали замечание, объясняя, что сначала надо пропускать тех, кто выходит и только потом заходить самому. Они не понимали и тупо смотрели на тех, кто говорил им, что всегда надо уступать дорогу и место старшим, старикам и женщинам.
Некоторые из них постоянно ковырялись у себя во рту, показывая при этом свои золотые зубы, или в носу. Они сморкались, плевались, грызли семечки и бросали мусор прямо посередине улицы. Но последнее было не только их виной, потому что на улицах почти нигде не было мусорных урн.
Ещё хуже было выбрасывание кульков с мусором со своих балконов или демонстративная выставка их у парадного входа и на лестничной площадке.
Они часто, жалуясь на то, что на улицах нет освещения, сами у себя во дворе, в блоке и даже на лестничной площадке никогда не меняли лампочки.
Многие водили машины, не соблюдая правила дорожного движения и не имея культуру вождения. Сидя в автомобилях, они на ходу выбрасывали из окон сигаретные окурки, пустые пачки сигарет, жвачки, огрызки пищи, пустые бутылки, салфетки и прочий мусор прямо на проезжую часть. Мало того, они сажали маленьких детей одних вперёд или умудрялись с гордостью держать их у себя на коленях во время езды и при этом никогда не пользовались ремнями безопасности. Они не уступали дорогу не только друг другу и пешеходам, но и машинам скорой помощи.
Кроме того, никогда не пользуясь сигналами поворота, они в любых ситуациях использовали только звуковые сигналы, независимо от времени дня или ночи. Они слишком громко слушали музыку в своих машинах, не думая о том, что в окружающих домах в данный момент могут спать больные люди, старики или маленькие дети.
Почти на всех центральных улицах города представители дорожной полиции заставляли водителей оставлять свои машины не у тротуаров, а на тротуарах, тем самым вынуждая всех пешеходов обходить эти машины и выходить на проезжую часть. Причина такой меры заключалась в том, чтобы не было пробок на улицах, потому что улицы очень узкие, а машин в городе слишком много из-за приехавших с разных концов страны соотечественников. Но они не были виноваты в этом, ведь по всему Азербайджану, кроме Баку, в то время не было ни света, ни газа, а главное – не было работы.
Пешеходы в свою очередь, пренебрегая подземными переходами, переходили, а скорее, перебегали дорогу, где попало, а иногда даже с грудными детьми на руках, при этом подвергая их и свою жизнь смертельной опасности.
Будучи злыми и наглыми, эти люди всегда громко разговаривали в общественных местах и при этом очень часто выражались нецензурными словами, несмотря на то, что рядом с ними находились женщины, старики и дети. Самое страшное было в том, что они всё это делали при своих семьях и на глазах у своих детей. Хотя они никогда не вели себя так возле своих родителей и своего начальства.
Те, кто по своему материальному уровню находились внизу, всё время ненавидели, презирали, завидовали и проклинали тех, кто находились наверху, но при всём этом льстили и боялись их.
А те, кто были наверху, вообще не считали за людей тех, кто были внизу, всегда, обманывая и призывая их к терпению, служению данной власти верой и правдой, обещая всем за это светлое будущее. Они всё время старались всем доказать, что всё, что они имеют: должность, власть, положение, деньги, богатство и роскошь для них не главное. Хотя сами обеими руками держались за всё это и болезненно воспринимали какую-либо потерю, не собираясь делиться чем-то и с кем-то. Они публично осуждали, называли ворами и наказывали тех, кто воровал у них десять рублей, а сами воровали у народа миллионами и, не стесняясь, выставляли напоказ свои многоэтажные виллы и роскошные автомобили.
Но самое главное, что вызывало возмущение – все, кто переехали или сбежали в Баку, пользуясь всеми благами города, созданными руками бакинцев, при всём этом умудрялись не любить и не уважать ни бакинцев, ни сам город Баку. Хотя сами с удовольствием жили здесь и, говоря о любви к своим родным местам, никуда не собирались возвращаться. Они всё время косо смотрели на коренных русскоязычных бакинцев и осуждали их за то, что те всегда между собой разговаривают в основном только на русском языке.
Возмущало и то, что те азербайджанцы, которые приехали из деревень, сёл и районов в Баку и остались здесь жить навсегда, вместо того, чтобы стать культурными городскими людьми, наоборот, старались столицу своей страны превратить в большую деревню.
Они осуждали бакинцев за то, что те смотрят интеллектуальные передачи по российским и западным каналам, слушают российскую и западную эстраду, считая их за это чуть ли не предателями Родины и своими врагами. А сами всё время во всём старались подрожать туркам, смотря только турецкие сериалы и слушая на каждом углу только турецкую музыку и притом на всю улицу.
Никто не обращал внимания на то, что когда рано утром на бульваре появлялись люди в спортивных костюмах, которые приходили сюда, чтобы походить, побегать или выгулять собак, в основном слышна была русская речь. А когда днём по всему бульвару собирались молодые парочки и часами обнимались и целовались на виду у всех, слышна была исключительно азербайджанская речь с каким-то непонятным акцентом…
6
…Возмущаясь поведением приезжих в Баку соотечественников, он вспоминал рассказы друзей и знакомых, побывавших за границей, о том, как там живут люди. Как они любят свою страну, свой город, свою улицу, свой двор и даже свой блок, проявляя эту любовь и патриотизм в своих поступках и поведении. На всех балконах, подоконниках и даже в парадных люди выставляли горшки с живыми цветами. И никто никогда их не трогал, а тем более, не крал. А власти в свою очередь запрещали жителям, кроме цветов, хоть что-то выставлять на улицу и строго следили за этим. Никому, без исключения, не разрешалось портить вид дома, а в целом и вид города.
Зная об этом, ему не нравилось, что в его любимом городе Баку люди выставляли на балконах всё, что им вздумается, различный хлам, стройматериалы, старые вещи и даже холодильники. Они строили на балконах шкафы, а ещё хуже, увеличивая балконы, застраивали и превращали их в ещё одну комнату. А вместо фундамента тянули снизу железные трубы и тем самым превращали свои дома, свои дворы и в целом весь город в одно сплошное уродство.
Поэтому он сравнивал многих своих соотечественников со страусами. Потому что, сидя в своих шикарных квартирах, обставленных коврами, красивой мебелью и дорогой техникой, они не видели уродство своих домов снаружи и думали, что никто этого тоже не видит. А в парадных не было ни только цветов, но и веников, потому что даже их всё время по ночам кто-то крал.
Слушая своих собеседников, он получал удовольствие от того, как люди в других странах ведут себя на улице, следят за порядком и чистотой везде, делают замечания и пристыжают приезжих за то, что те не соблюдают всё это, поднимают с пола чужие окурки и демонстративно бросают их в урну. Он понимал их, ведь самый лучший метод воспитания – это личный пример.
Его где-то удивляло то, как они все аккуратно водят машины, всегда уступая дорогу пешеходам и даже друг другу, когда не работают светофоры, и при этом никогда никому не сигналят. Как полиция заботится о людях, а не пристаёт к ним.
Но больше всего ему импонировало то, что все люди всегда друг другу улыбаются. Ведь фальшивая улыбка лучше, чем открытое презрение.
Всё это восхищало его, вызывая чистую зависть по отношению к людям, живущим в этих странах и обиду за жизнь своего народа и за свою страну. Поэтому он часто хотел плюнуть на всё и начать жить как все, только своей жизнью, но у него это не получалось.
Каждый раз, видя что-то неправильное, он старался исправить это. И ему было всё равно, имеет ли это отношение к нему или нет, видит ли это кто-нибудь или нет, потому что он это делал в первую очередь для себя и из-за уважения к себе, а не для других и не для показухи.
Чем больше он сталкивался с несправедливостью и понимал, что ни в его силах что-то изменить, тем больше ему хотелось вообще уехать из родной страны. Но такой возможности у него пока не было, и это стало его постоянной мечтой. Поэтому его и тянуло к уединению, которое он приобретал, только находясь в Божьих домах, поближе к Богу. С годами, посещая их и изучая все виды религий, беседуя с разными людьми на разные темы, он выработал для себя одно чёткое правило:
– “Самое главное – это Бог! Он находится не только в Божьих домах, Он – везде! Бог всё знает, всё видит и всё слышит! Он знает даже то, о чём мы молчим и думаем! За нами всегда следят трое: сверху – Бог, внутри – совесть, а снаружи – люди!
Надо всегда за всё благодарить и просить прощения у Бога, и не только за себя, но и за всех остальных! От порчи и сглаза просить помощи только у Него, а не у гадалок и колдунов! Человек не может быть умнее и сильнее Бога!
Бог по желанию испытывает людей, как хочет и когда хочет! Чем больше человек верит в Бога, тем больше Бог испытывает его! Если человек во время и после испытания продолжает оставаться истинно верующим, то он становится любимым Богом, и тогда Бог начинает помогать ему во всём, принося ему радости и делая счастливыми близких его людей!
Многие люди ошибочно считают, что Бог, что-то дав, что-то забирает! На самом деле Он, что-то забрав, что-то даёт!
Чтобы жить, человеку нужна вера и надежда, чтобы жить счастливо – смысл и стимул, чтобы выжить – воздух, вода, еда, сон и секс!
Всем надо всё время молиться Богу! Молитва даёт человеку возможность не чувствовать себя одиноким и не потерять веру в себя!
Не обязательно быть религиозным, главное – быть верующим! Надо не верить – что Бог есть, надо знать – что Он есть!
Сколько людей живёт на Земле, столько же существует мнений и судеб, как отпечатков пальцев, и только один Бог никогда не меняется!
Не обязательно молиться на определённом языке, определёнными словами, в определённое время, соблюдая определённые правила, ведь слово “Аминь” на всех языках мира звучит одинаково!”
Вспомнив всё это, он, лёжа на тюремной больничной койке в полном одиночестве, закрыл глаза и снова стал повторять свою собственную молитву, думая о своей стране, о своём народе, о родном городе Баку и о людях, живущих в нём...
7
…После его молитвы боль всегда на некоторое время куда-то исчезала. Вот и в этот раз после молитвы она немного отошла, после чего он решил воспользоваться этим и немного поспать. Ведь после своего дня рождения, как он попал в госпиталь, он ни разу ещё не сомкнул глаз, хотя делал вид, что спит, когда к нему кто-то заходил. Он всегда в первую очередь думал о других и никогда не хотел, чтобы они переживали из-за него. Это у него было выработано ещё с детства.
Его родители были коренными бакинцами и очень интеллигентными людьми. По специальности они оба были химиками и работали вместе в научно-исследовательском институте. Несмотря на то, что они были заняты своей работой и домашними заботами, они никогда не забывали заниматься воспитанием своего сына и постоянно твердили ему:
– “Несмотря ни на что, всегда оставайся гордым, но не высокомерным! Старайся не зависеть ни от кого и ни от чего! Никогда никому не завидуй! Ни у кого ничего не проси и не бери, даже если они сами это тебе предлагают! Но если сами что-то дарят, то можешь взять, чтобы их не обидеть!
Помни – помогающим людям все всегда рады, просящих стараются избегать!
Желание добра тем, кто сделал тебе добро – благодарность, тем, кто сделал тебе больно – святость, тем, кто тебе ничего не сделал – мудрость, тем, кто сделал и продолжает делать тебе больно – божественность!
Желание зла тем, кто сделал тебе больно – месть, тем, кто тебе ничего не сделал – зависть, тем, кто сделал тебе добро – подлость!
Не наживай себе врагов – вокруг и без того немало подлых и завистливых людей! Никогда ни с кем не хитри, никому не лги и никого не обманывай!
Ложь – это когда ты на вопрос отвечаешь обманом! Обман – это когда ты говоришь неправду или ведёшь себя нечестно! Но знай, что солгать можно только в трёх случаях: чтобы сохранить чью-то жизнь, честь или семью! И обмануть можно только в трёх случаях: чтобы родные не переживали, враги не радовались, чужие не завидовали!
Поэтому лучше всего, на вопросы, касающиеся тебя, отвечай: – “Всё нормально!”, а на вопросы, касающиеся других, отвечай: – “Не знаю!” Сладкая ложь лучше горькой правды, но только в том случае, если она не раскроется никогда! Не ложь считается грехом, а лжесвидетельство! Это когда ты наговариваешь на кого-то!
Если хочешь поделиться правдой, поделись только с самым близким тебе человеком!
Будь таким, каким хочешь, видеть своего ребёнка! Не осуждай других за то, что делаешь сам! Не позволяй себе то, что не позволяешь другим!
Никого и ничего не идеализируй! Ищущий идеал навсегда останется ни с чем! Людям часто не нравится то, что они пока не понимают! Если другой не такой как ты – это ещё не значит, что он плохой, просто, вы разные!
Не дружи с теми, кого ты не уважаешь! Не будь с теми, кто не хочет быть с тобой! Избегай тех, от кого у тебя могут быть неприятности! Не раскрывай никому свои, а тем более, чужие секреты и тайны – кто-то когда-то может воспользоваться этим против тебя!
Дружба – это любовь без секса: когда люди нравятся, понимают, уважают и помогают друг другу!
Друг – это тот, с кем тебя что-то связывает: социальное положение, одинаковые понятия или общие интересы!
Если когда-нибудь пути друзей пересекутся – дружба может исчезнуть навсегда! Если дружба исчезла – значит, кто-то из них был не настоящий друг!
Настоящий друг – это второй ты! Он в первую очередь думает о тебе и только потом – о себе! Он не упустит момента сделать тебе добро, простит твоё любое зло и никогда не вспомнит и не напомнит тебе об этом! Ему можно доверить всё, даже свою красивую женщину, которой самой доверять нельзя!
Кто появляется в твои хорошие дни – это друг, кто в твои трудные дни остаётся рядом – настоящий друг! Друг – это тот, с кем тебе хорошо, настоящий друг – тот, без кого тебе плохо!
Друг твоего друга и враг твоего врага – это ещё не значит, что они твои друзья! Враг твоего друга и друг твоего врага – это ещё не значит, что ты для них враг!
Если не хочешь потерять кого-то навсегда – никогда не обижай его, если обидел – извинись, если обиделся – прости! Если кто-то обидел тебя – в зависимости от степени ошибки, промолчи или скажи, смирись или уйди, но не обижайся и не мсти!
Человек уходит не из-за отсутствия чувств, а из-за отсутствия взаимности или предательства! Перестань обижаться – перестанут тебя обижать! Избавься от обид – вылечишься от болезней!
На всё смотри как на испытания Бога! Чем больше вытерпишь, тем больше получишь из того, что потерял или хочешь получить! И это может произойти в любую секунду и неожиданно для тебя! Всегда благодари Бога за то, что люди не причиняют тебе ещё большего зла из того, что они могли бы тебе причинить!
Никто и никогда не сможет быть ближе тебе, больше любить и всегда защищать тебя, пожертвовать всем для тебя, чем твои родители! Во время споров между мужем и женой даже родные дети чаще становятся на сторону своих матерей, как во время споров со своими родственниками родные братья становятся на сторону своих жён, а родные сёстра – на сторону своих мужей!
Не создавай себе новых проблем – вокруг тебя так много естественных! Проблема не в проблеме, а в отношении к ней! Многие проблемы существуют из-за того, что время бежит, мы стареем, душа не меняется, а мечты и желания так и не исполняются!
Главное – не то, что другие думают о тебе, а то – что ты думаешь о себе! Важно – не то, чтобы другие уважали тебя, а то – чтобы ты уважал себя! Уважай, но не льсти! Уважай всех, но в первую очередь – себя!
Всегда себя ставь на место других и делай всем только то, что хочешь, чтобы сделали тебе! Помни – тот, кто достоин уважения, всех уважает, кто достоин презрения, всех презирает!”
Вот из-за такого своего воспитания он и закрывал всегда свои глаза, делая вид, что спит, когда к нему заходили люди, потому что не хотел, чтобы кто-то жалел его. Но в этот раз он на самом деле очень хотел спать и поэтому, закрыв глаза, через минуту уснул как младенец...
8
…Пока он спал, во сне ему приснилось его детство. Будто он сидел на кухне и смотрел, как его мама накрывала на стол ужин. На белоснежной скатерти стояли два серебряных подсвечника с ароматизированными свечами, и рядом лежала коробка со спичками. Вкусный хлеб, нарезанный одинаковыми ломтиками, лежал в соломенной хлебнице и был накрыт белой салфеткой.
Кроме этого на столе были разложены зелень, домашние соления, свежие овощи и фрукты, несколько видов холодной закуски, бутылочка красного вина и большие красивые тарелки для второго блюда, на которых лежали такой же расцветки глубокие тарелки для первого и цветные салфетки возле них.
На его вопрос, почему так накрывается каждый раз только на ужин, а не в обед, мама объяснила ему:
– “Днём мы бываем одни, а на ужин приходит с работы наш папа. Он каждый день рано встаёт и идёт на работу зарабатывать деньги для нас, чтобы мы ни в чём не нуждались. А вечером он приходит с работы уставший и голодный к нам, к себе домой, чтобы отдохнуть, и такой накрытый стол ему будет приятен. Запомни – в этой жизни всё взаимно!
Он старается для нас, а мы должны стараться для него. Вот когда ты вырастишь и женишься, то тоже должен будешь стараться делать всё для своей семьи, а твоя жена должна будет вот так встречать тебя каждый вечер с работы. Что ты сделаешь своей семье: как сын – своим родителям, как муж – своей жене, как отец – своим детям, то и получишь в будущем!”
После этих слов он проснулся. Ему показалось, что он проспал целую вечность, но, открыв глаза и посмотрев на настенные часы, он понял, что спал всего лишь двадцать минут.
Пошевелив пальцами на руках и ногах, он почувствовал снова адскую боль по всему телу. Она снова вернулась к нему, сверля все его суставы. Он захотел уже выругаться, как вдруг вошла пожилая санитарка.
– Доброе утро, сынок! Как дела? Как спалось? – спросила она.
Ему вдруг захотелось нагрубить ей, потому что её слова звучали так, будто она смеётся над ним, но он тут же остановился и за секунду, вспомнив наставления своих родителей, с улыбкой на лице, но без блеска в глазах ответил:
– Доброе утро! Хорошо, спасибо! Всё нормально! Только что проснулся! А как ваши дела?
И добавил:
– Давайте, я вам расскажу анекдот!
После чего он, как ни в чём не бывало, рассказал ей один из своих любимых анекдотов:
– “Сын возвращается вечером домой и говорит отцу:
– Папа, я хочу жениться!
– На ком? – спрашивает отец.
– На нашей соседке Наташе!
– Ты что, с ума сошёл? Она же со всем двором переспала!
– Нет, папа, она мне сказала, что я у неё второй!
На что отец улыбнулся и ответил:
– Послушай, сынок! Я переспал со многими женщинами, и ни одна из них мне ни разу не сказала, что я у неё третий!”
Санитарка со смеху чуть в обморок не упала, и он тоже стал улыбаться вместе с ней, но не из-за рассказанного им анекдота, а из-за того, что он с утра уже смог кого-то развеселить и тем самым сделать кому-то и себе хоть что-то приятное.
Сам же он в данный момент продолжал терпеть дикую боль во всём теле, которая постепенно увеличивалась с той самой минуты, как он проснулся. Но его принципы не позволяли ему показывать это. Он всегда, помня наставления своих родителей, старался придерживаться их. Поэтому сейчас, пытаясь забыть о своей адской боли, он решил подумать о том, что его всегда отвлекало от его болезни. В такие минуты он думал только об одном – о своём единственном сыне…
9
…“Интересно, что он сейчас там делает? Чем он там, в данный момент занимается? О чём он сейчас думает? О чём он сейчас переживает? Что его волнует? Что его беспокоит? Интересно, с кем он дружит? Кого он любит? Интересно, а какие у него в жизни планы на будущее? Какие у него ценности? Какие у него принципы?
Ах, как хотелось бы сейчас посмотреть на него со стороны! А как хотелось бы, хоть на минутку оказаться рядом с ним, обнять его, поцеловать, понюхать его запах и почувствовать стук его сердца! Выслушать его и, похлопав по плечу, поддержать его во всём!” – размышлял он, прикусив губы и корчась от боли.
Думая сейчас о своём ребёнке, он не заметил, как слёзы незаметно подкрались к нему и наполнили его глаза. В эту же минуту он почувствовал, как какой-то ком застрял у него в горле и стал душить его.
Глаза полностью наполнились, и всё вокруг стало постепенно расплываться. В один момент он даже стал задыхаться. Ему захотелось завыть подобно одинокому волку. Ещё немного и он бы так и сделал, но вместо этого он расплакался как беспомощный младенец, который никому ничем не может помочь.
– “Всё, хватит! Успокойся! Всё нормально! Всё хорошо! Могло быть и хуже! Не сдавайся! Нельзя так расслабляться! Не гневи Бога! Всё хорошо! Всё, перестань!” – стал успокаивать он себя.
Дав себе данную установку, он засунул голову под подушку, боясь, что кто-то может услышать его плач.
Боль в теле не прошла, но отошла на второй план, потому что на первом месте сейчас оказалась тоска по сыну. Вскоре он перестал плакать, но не перестал думать:
– “Действительно, правильно говорят, что всё в жизни относительно! Когда нет детей – плохо, когда они есть – тоже плохо! Всё время думаешь о них! Всё время переживаешь за них! Но, всё равно, лучше их иметь, чем не иметь!
Главное – чтобы они были счастливы! Если они будут несчастливы, то лучше их не иметь! А это во многом зависит от родителей, то есть – от нас, и от того, какими мы их воспитаем! Что мы дадим им по жизни, пока мы молоды, то и сами получим от них в нашей старости!
Слава Богу, что у меня хороший сын! Не пьёт, не курит и наркотиками не балуется! Занимается спортом, много читает и всем интересуется! Правда, мне не нравится, что он занимается боевыми видами спорта! Но с этим уже ничего не поделаешь, мальчик есть мальчик! Главное – ему это нравится!
Но самое главное – то, что он ни во что плохое не вмешивается! Говорят, что он даже делает намаз!
Столько времени он один, далеко от меня, без родителей, без отцовского плеча и без материнской ласки! Но, несмотря на это, никто на него до сих пор не жаловался! Наверно ни один раз болел и были проблемы, но он всегда скрывал это от меня, не желая, видимо, чтобы я переживал за него!
Да, характером он весь в меня, а лицом копия мать, такой же красивый, что и успокаивает! Ведь говорят, что если мальчик похож на свою мать – он будет счастливым по жизни!”…
10
…Его сын родился в одна тысяча девятьсот восемьдесят втором году в апреле месяце и был младше него самого на двадцать лет, потому что он женился очень рано, окончив только второй курс института, когда ему исполнилось всего лишь девятнадцать.
Он женился на своей однокласснице, которую звали Бахар, в честь весны, когда она родилась. Мало того, что они были одноклассники, они ещё, все десять лет просидели за одной партой, оба были круглые отличники и окончили школу на золотые медали.
Их брак был по любви. Это любовь для них обоих была первой, школьной, а главное – взаимной любовью. И через девять месяцев у них родился сын.
Ребёнок был очень сладким, потому что был очень красивым и спокойным. На руках и ногах у него были розовые пухлые нежные складки. Всем так и хотелось его потискать и пощипать. Когда он улыбался, а улыбался он почти всегда, у него из беззубого рта текли слюнки. А когда он молчал, то задумчиво смотрел куда-то вдаль и был в такие минуты похож на маленького старичка.
Внешне он был вылитая мать, такой же белый и такие же большие чёрные глаза, чёрные волосы и длинные ресницы. Все, кто его видел, пророчили ему, что он будет очень счастливым человеком, потому что внешне он был похож на свою мать.
А характером он уже с детства был похож на своего отца, часто очень весёлый и смешной, а иногда очень задумчивый и серьёзный.
Это был плод их любви, настоящей, чистой и детской любви. Они назвали его Орхан, потому что оба, ещё до свадьбы, мечтали о мальчике с таким именем.
Все родственники любили, обожали малыша и всё время носились с ним, потому что в обеих семьях он был самым маленьким среди всех детей, внуков и правнуков.
Всё шло слишком хорошо, и все были слишком счастливы. Но, как гласит старая мудрость:
– “И в счастье и в несчастье знай – так всегда не будет!”
Ровно через шесть лет после их свадьбы, когда малышу исполнилось всего лишь пять, внезапно заболела Бахар. Они к тому времени оба уже оканчивали аспирантуру.
Вначале никто не знал и не догадывался, что за болезнь у неё. Потому что все считали, что Бахар просто переутомилась за последние годы после долгих бессонных ночей из-за маленького ребёнка и учёбы в аспирантуре, ведь она сама была ещё такой юной.
Но Бахар с каждым днём чувствовала себя всё хуже и хуже, а вскоре вовсе стала таять на глазах. Только тогда, после всех анализов, врачи установили, что у неё злокачественная опухоль в груди. У неё был рак.
Каких только врачей и знахарей её близкие к ней не привозили. Каждый родственник считал своим долгом помочь ей. Как только кто-то из них где-то слышал, что кто-то кому-то помог в такой ситуации, моментально разыскивали того человека и привозили к ней.
После каждого такого посещения, Бахар становилось немного лучше, но потом, через некоторое время, ещё хуже. Вскоре после этого она полностью слегла и уже не вставала вообще.
Родители Бахар, её три брата и две сестры сильно переживали и нервничали, смотря на неё и видя её такой. Они всячески желали ей помочь, но не знали как. Бахар была самой младшей в семье и поэтому была самым любимым ребёнком для всех.
Её семья была очень богатой, все мужчины работали на высоких постах, в прокуратуре и в органах милиции, а все женщины были врачами, кроме самой Бахар. Но в данной ситуации они со своими связями и деньгами ничем не могли ей помочь, что злило их ещё больше. Они не понимали тогда, что всё, что происходило с Бахар, было её судьбой.
Судьба – это то, что никому никогда изменить нельзя.
Её болезнь не являлась её наказанием, потому что любая болезнь – это всего лишь испытание для больного и для окружающих его людей. Но если даже это и было наказанием, то в любом случае не для неё, потому что тяжёлая болезнь – это наказание в первую очередь для родных и близких больного, а не для него самого…
11
…В данной ситуации тяжелее всех было ему. Ведь он безумно любил её больше всех на свете так же, как и она его. У него самого в семье была только одна старшая сестра, которая была замужем и давно уже жила со своим мужем и двумя детьми в другой стране. Поэтому, оставшись один в семье, он всё своё время проводил всегда только с Бахар.
Они были очень дружными, всё рассказывали друг другу и всем делились, понимали и уважали друг друга. С годами они очень привыкли друг к другу и уже не могли оставаться друг без друга ни на минуту. Весь день проводили вместе или часами разговаривали по телефону. Их редко можно было увидеть по отдельности. Им никогда не было скучно рядом, даже когда они молчали.
Они каждый раз вместе строили планы на будущее, мечтали родить двух мальчиков и двух девочек, потому что считали, что у каждого ребёнка должен быть брат и сестра. Иногда даже шутили, что, было бы здорово, если бы у них родились две двойни: два мальчика и две девочки.
Они хотели видеть своих детей счастливыми, дружными, умными и красивыми. Мечтали увидеть их свадьбы и рождения внуков, а потом вместе состариться и умереть в один день. Они собирались много гулять и разъезжать, чтобы повидать весь мир.
Но сейчас всё это для него потеряло смысл. Потому что смыслом всей его жизни для него была только она – его Бахар, его первая и единственная любовь.
Он не мог поверить, что может остаться без неё. Он даже представить себе не мог, как будет жить дальше один. Сейчас он думал о ней и только о ней, а потом только о себе, забыв даже о своём ребёнке.
Он не мог понять, почему Бог так поступает с ними, в чём их вина. В голову лезли страшные мысли, которые он слышал раньше от старых людей, но не придавал им значения:
– “Никогда никого и ничего не люби больше Бога! Бог испытывает тебя, чтобы узнать, не отвернёшься ли ты от Него после этого! Он, испытывая тебя, часто делает больно не тебе, а твоим близким у тебя на глазах!
Бог рано или поздно отнимет у тебя то, что ты любишь больше Него, чтобы доказать тебе, что никогда нельзя что-то идеализировать, к чему-то привязываться, а тем более, любить больше Бога! Бог тебя испытывает, а наказываешь себя ты сам!”
Он тогда ещё не знал, что, считая кого-то смыслом жизни, человек нарушает одну из заповедей, которая гласит:
– “Не возводи себе кумира!”
Он, не понимая всё это, в тот момент согласен был всё отдать за свою Бахар, даже свою жизнь. Он ради неё согласился бы даже поменяться с ней местами, но, увы, он был бессилен. Он, как и все люди на Земле, был бессилен перед Богом…
12
…Бахар умерла тихо, во сне, утром восьмого марта, в день Международного женского праздника, своего рождения и двадцатипятилетнего юбилея.
Она умерла так же спокойно, как и жила, никого не мучая, через несколько дней после того, как слегла.
Он был первым, кто увидел её мёртвой. Рано утром он поехал на базар, где ещё вчера заказал для неё её любимые цветы, большой букет из семнадцати бордовых роз.
Он на все праздники заранее заказывал для неё именно такой букет, чтобы наутро первым поздравить её, когда она проснётся. Так он поступил и в этот раз, но когда зашёл к ней, то почувствовал что-то неладное.
Хотя в комнате было тепло, ему почему-то вдруг стало очень холодно и неуютно. Мокрая дрожь прошла по всему его телу.
Его сразу стало знобить и что-то стало крутить в животе до жуткой боли. Всё это произошло мгновенно.
Он, ещё ничего не осознав, медленно, на цыпочках подошёл к её кровати и тихо нагнулся, чтобы поцеловать её, как вдруг почувствовал, что она не дышит.
Он опять ничего не понял и стал тихо звать её:
– Бахар, мамась, ты спишь?
Он с первого дня, ещё в школе, когда признался ей в любви, стал звать её мамась. Это ласкательное слово придумал он сам, объединив в нём два слова “мама” и “мася”.
Бахар оно очень нравилось, и она со временем точно так же стала звать его. Этим словом они называли только друг друга и притом всегда и везде. Они не применяли его даже к Орхану.
Но сегодня, ожидая ответ, он увидел застывшее лицо любимой. Такой он Бахар не видел никогда. Хотя на лице у неё и было что-то вроде улыбки, он только сейчас догадался, что она умерла, и её больше нет.
Он понял, что Бахар ушла, ушла от него, ушла навсегда и больше никогда не будет рядом с ним.
– Мамась, я принёс тебе цветы, вставай, – прошептал он дрожащим голосом, всё ещё не веря своим глазам. – Смотри, твои любимые. Ну, пожалуйста, не шути так. Не пугай меня, я боюсь. Мне страшно, мамась, не делай так. Вставай, открой глаза, посмотри, какие они красивые.
Больше он уже ничего не мог говорить. Слёзы ручьём потекли по его щекам, обжигая их, и стали душить его. Цветы соскользнули из его рук и рассыпались на её груди. В тот же миг ноги его подкосились, и он упал возле её кровати перед ней на колени, не отрывая глаз от неё.
Бахар лежала неподвижно, всё такая же красивая, как всегда. Чёрные длинные ресницы и розовые пухлые губы украшали её белоснежное лицо с розовым оттенком на щеках, чёрные локоны её волос украшали белоснежную подушку, а семнадцать бордовых роз лежали веером на её груди, украшая белоснежное одеяло.
Он тупо смотрел на неё, как вдруг, осознав, что видит её такой в последний раз, обеими руками схватился за голову и, сидя на коленях, изо всех сил нечеловеческим голосом закричал, а скорее, взвыл:
– Нееееет!!!
После чего упал лицом вниз и потерял сознание…
13
…Ровно сорок дней подряд, а затем, в течение года, в неделю два-три, а иногда даже четыре раза, он по утрам приезжал к ней на кладбище и всегда с букетом из семнадцати бордовых роз.
Это было его любимое и счастливое число, потому что с ним его очень многое связывало. Он, как и его любимый дед со стороны отца, родился семнадцатого января. Вместе с Бахар учился в семнадцатой школе. В институте был студентом и старостой семнадцатой группы. А семнадцатого июля у него с Бахар состоялась свадьба.
Хотя принято было всегда нести на кладбище только чётное количество цветов, у него на этот счёт было своё мнение. Придя на могилу, он в первую очередь тихо здоровался со своей Бахар:
– Привет, мамась. Как дела?
Затем целовал её фотографию во весь рост, выбитую на вертикально стоячем чёрном прямоугольном камне. Это была его самая любимая фотография. А Бахар, как всегда, стояла и молча в ответ улыбалась ему.
После чего он мокрой тряпкой, приготовленной им заранее, вытирал этот камень и горизонтальную надгробную плиту, которая тоже была чёрной. На ней прописными буквами из золота было выбито всего лишь четыре строчки:
Ушло лишь тело,
А любовь осталась жить со мной.
Любовь – когда я не один,
Когда есть ты со мной...
После того, как он всё убирал, он раскрывал букет и начинал раскладывать каждую розу на могиле так, как они лежали веером у неё на груди в тот самый злополучный день, день её рождения и день её смерти одновременно.
Идея, как оформить её могилу, какую выбрать фотографию и что написать на камне принадлежала ему одному. Вместо инициалов, даты рождения и даты смерти под фотографией были только две строчки, написанные тоже прописными буквами из золота:
Бахар
8 Марта
Когда все спрашивали у него, что это означает и почему только одно число без года рождения и года смерти, он с возмущением отвечал:
– “Она родилась восьмого марта и умерла восьмого марта, поэтому здесь только одно число! Но для меня она не умерла и навсегда останется живой, такой, как выглядит на этой фотографии, поэтому нет даты смерти! Кроме того, я не хочу, чтобы кто-то, зная год её рождения и год смерти, вычислял, в каком возрасте она умерла, и сколько бы ей было сейчас лет! Так что, пока я жив, она тоже будет жить, и пока я не умру, даты её смерти здесь не будет!”
После того, как он раскладывал все цветы, он ещё долго продолжал стоять и смотреть на её фотографию, иногда больше часа, не сдвинувшись с места, независимо от погоды, даже во время дождя.
Если в этот момент кто-то был рядом с ним, то все они уже знали, что он сейчас разговаривает с ней, со своей Бахар и поэтому никогда не мешали ему.
Затем он снова целовал её фотографию, проводил ладонью по её лицу и, нагнувшись поближе, шептал ей на ушко:
– Пока, мамась. До завтра. Не скучай.
Когда он уходил и пока шёл к машине, он то и дело останавливался и, оборачиваясь, смотрел на неё. А Бахар всё также молча стояла и улыбалась ему в след…
14
…С того дня, как Бахар не стало, Мурад со своим сыном Орханом переехал жить к своим родителям, которые жили одни в трёхкомнатной квартире. Мама его сразу же ушла с работы, чтобы смотреть за ребёнком. Первые сорок дней Мурад с утра до вечера пропадал в палатке у себя во дворе, там, где он жил с Бахар со дня их свадьбы. У него была трёхкомнатная квартира в пятиэтажном доме в центре города, которая осталась ему от его любимого деда. Тогда это было большой редкостью, молодожёнам иметь свою отдельную квартиру.
Мурад очень любил свой двор. Ему была известна каждая точка и каждый камешек во дворе. Он знал там всех, и все знали его. Он среди соседей, хотя и не был самым богатым человеком, был единственным, кто на свои деньги построил детскую спортивную площадку, восстановил скамейки, асфальт и водяной кран, а также провёл свет к мусорным ящикам и возле гаражей. Кроме этого, там родился его сын Орхан, как когда-то родился он сам, и там же умерла его Бахар.
После того, как Мурад остался без Бахар, он, несмотря на своё горе, окончил аспирантуру и, защитив диссертацию, получил звание кандидата технических наук. В аспирантуру он поступил по окончании Технологического факультета Азербайджанского Политехнического Института с красным дипломом. Ему предложили остаться на кафедре, но он, вежливо отказавшись, сразу же устроился работать на трикотажную фабрику, потому что ему нужны были деньги.
Придя первый день на фабрику, Мурад, благодаря своему уму и характеру, внешности и языку, а самое главное – своей доброте и приветливой улыбки, имея привычку первому заводить разговор, познакомился со всеми, кто там работал, начиная с охранника вплоть до главного инженера.
Вскоре все его уже знали, как человека серьёзного и целеустремлённого, но при этом доброго и справедливого. Он старался у всех что-то узнать и чему-то от них научиться. И сам в свою очередь делился всем, чем мог, ведь он всесторонне был развит, потому что очень много читал. Поэтому он немало знал и о многом был осведомлён.
С первого дня всем было интересно общаться с ним. Мурад всегда знал своё место, а также с кем и как себя ему вести. Он уважал всех, кто был старше него на фабрике. Сам перед начальством не унижался и подчинённых своих не унижал.
Когда Мурад узнал, что рабочие получают намного больше, чем он, потому что у них бывают левые заработки, то тут же написал заявление о том, что добровольно хочет работать рабочим, желая начать с самых низов. В то время никто не имел право брать молодых специалистов с высшим образованием на работу рабочим, но ему сделали исключение, в связи с его семейным положением.
Многие тогда не поняли Мурада, ведь он, таким образом, терял время. Вместо того чтобы заняться своей карьерой, да ещё с его способностями, он сам своими руками опустил себя на уровень рабочих. Но Мурад не обращал внимания на это, потому что его никогда не интересовало и не волновало чужое мнение. Он всегда прислушивался к ним, но только для сбора информации, а потом всё равно всё делал по-своему.
Мурад точно знал, что, работая рабочим и начиная свою карьеру с азов, он скорее выиграет, чем проиграет. Потому что, во-первых, он будет лучше знать свою специальность и все тонкости производства, а, во-вторых, будучи рабочим, он раньше поступит в ряды Коммунистической партии, что считалось в то время самым престижным, а его очередь за машиной намного продвинется вперёд. Но самым главным он считал то, что у него будет практика, высокая зарплата и левые заработки. В данном его положении это было очень мудрое решение.
Единственный минус этой идеи был в том, что Мурад, окончив институт, а затем аспирантуру, пошёл работать рабочим. Ведь многие, кто учились намного хуже и были глупее, чем он, ходили на работу в костюмах с галстуком и сидели в чистых кабинетах. Но это его тоже не интересовало.
Мурад в свою очередь никогда не имел привычку следить за другими людьми и сравнивать себя с ними, а тем более, завидовать им. Он считал, что каждому своё. У него были свои планы на будущее, а для этого ему нужны были деньги.
Он тогда уже знал, что зарабатывать деньги своим трудом не стыдно, зарабатывать стыдно воровством и обманом. Но он ещё не знал, что воровство веры в людей намного страшнее воровства материальных ценностей…
15
…Когда на фабрике узнали, что Мурад вдовец и у него четырёхлетний сын, то многие изменили своё отношение к нему и стали уважать его ещё больше. Некоторые женщины, узнав про это, стали строить для себя планы на будущее, имея виды на него.
Мурад нравился многим женщинам на фабрике, а теперь у них ещё и появился шанс заполучить его. Все они считали, что он в свои годы, да ещё с маленьким ребёнком быстрее попадётся на крючок, желая обзавестись если не женой, то хотя бы просто женщиной. На свою беду он подходил по всем параметрам многим из них.
Мурад тогда ещё не пил и не курил, ходил на плавание, был молод, высокого роста, красив и умён. Он имел высшее образование, свою отдельную квартиру и собственную машину. У него были большие перспективы, он был самостоятельным, хозяйственным, работал, имел уважение среди всего коллектива и уже прилично зарабатывал для своего возраста.
Мурад был очень хорошим и добрым человеком. Он был внимателен ко всем, никого не обижал, да и сам никогда ни на кого не обижался и ни во что не вмешивался. Всем, кто по каким-либо причинам попадал в затруднительные ситуации и нуждался в деньгах, Мурад по своей личной инициативе помогал им безвозмездно, а тем более, если люди сами к нему обращались за помощью, то никому никогда ни в чём не отказывал. Он всегда помнил о том, что говорили ему его родители:
– “У всех людей всё разное, но конец у всех один! Единственная неизбежность – это смерть! Стимул в жизни ничто перед неизбежностью, а неизбежность ничто перед смыслом жизни! Поэтому мудрый человек всегда готов пожертвовать своим стимулом ради смысла жизни, а глупый, наоборот, в любой момент может пожертвовать смыслом жизни ради своего стимула!
Плохой человек никогда, никому ни в чём не помогает, хотя может помочь! Хороший человек помогает всем, когда его об этом просят! Но лучший и самый добрый из всех – это тот, кто всегда всем помогает, не дожидаясь, чтобы его об этом попросили! А великий – это не тот, кто никому не принёс вреда, а тот – кто хотя бы одному человеку принёс пользу!”
Больше всего девушки и женщины сходили с ума, когда встречали Мурада случайно в городе, прогуливающим со своим сыном Орханом. Не только они, но и все прохожие обращали внимание на молодого папу с сыном, потому что они были оба красивые и всегда одеты по последней моде и с иголочки. Смотря на них, чувствовалось, что это идёт любящий отец со своим сыном, что означало, что он хороший семьянин.
В левой руке Мурад всегда держал кулёчек с фруктами, бутылочку подслащённого чая и детский носовой платок для Орхана. Орхан же держал его за указательный палец правой руки. Они всегда шли медленно, иногда останавливались, потому что Орхан то и дело, указывая на что-то, о чём-то спрашивал, и Мурад, останавливаясь, терпеливо объяснял ему всё, отвечая на его вопросы. Затем ласково целовал своего сына, и они шли дальше гулять.
Мурад на самом деле был хорошим отцом, как когда-то был хорошим мужем. Вот поэтому он и подходил многим женщинам и не только с фабрики, но со всего своего окружения среди родственников, соседей и знакомых.
Молодые незамужние девушки мечтали в будущем выйти за него замуж, несмотря на то, что у него был ребёнок. Замужние женщины были не прочь иметь его рядом в качестве друга. Ну, а разведённые женщины согласны были иметь его в качестве любовника, но до поры до времени. А пока все они присматривались к нему и ждали годовщину его жены.
Никто из них тогда даже не мог представить, как Мурад безумно любил и продолжает любить свою Бахар. Никто не знал, что она для него не умерла. Она всё время была рядом с ним, не оставляя его ни на минуту. И он, ощущая это весь день, думал только о ней. А по ночам она приходила к нему во сне, и они долго разговаривали обо всём, после чего до утра занимались любовью, самой красивой, нежной и божественной, как это было у них раньше, когда Бахар была жива.
После смерти Бахар Мурад продолжал жить счастливо, но только в своих воспоминаниях и снах. Если человек однажды был счастлив, то он уже может быть счастлив всю жизнь, живя своими воспоминаниями.
Он пока не знал, что если человек когда-то был счастлив, то уже неважно, когда и как долго. Самое главное – что он в этой жизни был счастлив. Поэтому Мурад всю свою реальную жизнь, где всё ему стало уже неинтересно без Бахар, решил превратить в сон и притом навсегда. Он делал всё, чтобы день его проходил быстро, как сон, а сон, где он был с Бахар, длился, как можно долго…
16
…В октябре исполнилось семь месяцев со дня смерти Бахар. В один из выходных дней, после прогулки с сыном, Мурад, пообедав, лёг в столовой на диван перед телевизором.
Взяв пульт в руки, он включил телевизор и сделал вид, что смотрит какую-то передачу. Но на самом деле взгляд его был направлен на фотографии в рамках всех размеров, которые висели по всей стене над телевизором.
Это были фотографии его с Бахар, сделанные в разные времена их совместной жизни. Она на всех фотографиях одинаково смеялась и была очень красивой.
Лёжа на диване, Мурад куда бы ни поворачивал свою голову, смеющийся взгляд Бахар со всех фотографий устремлялся за ним, смотря ему прямо в глаза. Больше всего ему нравился большой портрет Бахар во весь рост, нарисованный его другом, с которого была выбита фотография на её надгробном камне. Портрет висел в широкой позолоченной рамке с инкрустациями, в центре стены с фотографиями.
Мурад очень сильно грустил, скучая по Бахар. А сейчас, когда пришла осень, первая осень без Бахар, ему стало ещё хуже. Ему и так было плохо и скверно на душе, а сейчас к такому его состоянию добавились ещё и пасмурная погода, ветер, холод, дождь и сырость. Всё это давило на него, из-за чего Мурад в последнее время стал тосковать по Бахар ещё больше, нуждаясь в ней как в родном человеке и понимающем друге. Желая её всё это время, лишь только её одну, как женщину, он тихо сходил с ума. Сердце полностью замирало у него в груди, когда он осознавал, что этого больше не будет никогда.
Единственным утешением для него было то, что он в такие минуты, смотря на эти фотографии и вспоминая те счастливые дни, заново мысленно их проживал, порой даже не замечая слёз, выступивших на глазах.
Так он поступил и в этот раз, но вскоре тишину нарушил Орхан, смеясь, вбегая в комнату со своими машинками в руках. Увидев грустное выражение на лице своего отца и заметив слёзы в его глазах, он остановился и, став серьёзным, подошёл к нему и тихо спросил:
– Папа, ты плачешь?
– Нет. А ты уже поел? – спросил Мурад, делая строгий вид и одновременно пряча и протирая свои глаза.
– Да, папочка, конечно, – тихо ответил Орхан.
– Тогда лезь сюда, – нежно сказал Мурад и протянул ему свои руки.
Орхан положил машинки на пол и, вплотную подойдя к дивану, протянул свои маленькие ручонки своему отцу. Мурад, взяв обеими руками сына за талию, поднял его и, поцеловав в щёчку, усадил верхом на свой живот. Орхан, посмотрев на него, обнял его и тоже поцеловал в обе щеки. После чего он выпрямился и, сидя на животе, грустно спросил:
– Папочка, ты не будешь плакать?
– Нет, мой родной. Зачем я должен плакать? Просто по маме очень соскучился, – ответил Мурад и снова почувствовал, как замирает его сердце и ком подходит к горлу.
– А когда мама приедет?
– Ещё не скоро, у неё там пока много работы.
– А давай, мы к ней поедем! – воскликнул Орхан, засияв от своей идеи.
– Папа не может, Орхан. Папа же тоже работает, – делая виноватый вид, возразил Мурад.
– Хорошо, папочка, потом поедем, – согласился Орхан и, опустив голову к отцу на грудь, прижался к нему и тихо сказал:
– Я тоже сильно скучаю по маме, просто, никогда тебе не говорю, чтобы ты не нервничал.
В эту секунду Мурад чуть не провалился сквозь землю. Он был поражён мудростью своего сына, малыша, которому было всего лишь пять лет. Он крепко обнял Орхана обеими руками, поняв, что перед ним уже не просто ребёнок, а личность с большим добрым сердцем и трезвым умом.
Посмотрев на портрет Бахар, Мурад вдруг осознал, что отсутствие матери и материнской ласки делают ребёнка самостоятельным и не таким как все. В ту же минуту он почувс
Рубрики:  Проза
Жизнь великих людей. (биографии любимых писателей

Метки:  

Всё обо Всём Бахтияр Мамедов (Мысли из романа "Святой Грешник

Воскресенье, 21 Марта 2010 г. 22:59 + в цитатник
Таня_Ализаде все записи автора bmsoul (684x443, 49 Kb)
Бог – это Высший Космический Разум + Вечность.

Бог – это та Сила, которая всё время следит за тобой и никогда не остаётся у тебя в долгу за то, что ты говоришь, делаешь, а главное – думаешь.

За тобой всегда следят трое: сверху – Бог, внутри – совесть, снаружи – люди.

Бог всё знает, всё видит и всё слышит. Он знает даже то, о чём ты молчишь и думаешь.

Бог испытывает тебя, чтобы узнать, не отвернёшься ли ты от Него после этого.

Если Бог испытывает тебя – радуйся, потому что Он тем самым освобождает от испытания твоих близких.

Если выдерживаешь испытание – Бог посылает тебе намного больше, чем отнял у тебя, если нет – Он продолжает испытывать тебя, отнимая постепенно всё до тех пор, пока ты не поймёшь, что всё в руках Бога.

Всё плохое, что происходит с тобой – это не наказание за прошлое, а испытание ради будущего.

Бог тебя испытывает, а наказываешь себя ты сам.

Вера одна – в Торжество Справедливости, вероисповедания разные.

Старайся быть верующим, а не религиозным.

Соблюдать обряды религии – это ещё не значит, быть или стать хорошим человеком.

Молитва – это общение с Богом.

Главное – не то, где, как и сколько раз молишься, главное – чтобы это было искренне.

Бог находится не только в Божьих домах, Он – везде.

Многие не верят в Бога, но в трудную минуту всегда обращаются к Нему.

Многие не боятся Бога, но всегда стараются оправдать свои поступки перед Ним.

Многие считают, что Бог, что-то дав, что-то забирает. На самом деле Он, что-то забрав, что-то даёт.

Ты должен одному только Богу, обязан только родителям, ответственен только перед семьёй.

Всегда за всё благодари и проси прощения у Бога, и не только за себя, но и за всех остальных.

Бог, чем выше поднимает человека на вершину, дав ему всё, тем больнее может ударить его об дно, отняв у него всё.

Чем богаче человек в материальном мире, тем больше он подвергается испытаниям духовного мира.

От порчи и сглаза проси помощи только у Бога, а не у гадалок и колдунов – человек не может быть умнее и сильнее Бога.

Жизнь предлагает, душа желает, люди советуют, зло искушает, совесть подсказывает, ум выбирает, тело осуществляет, а Бог всё возвращает.

В жизни не забывайся, в мыслях не ошибайся, в мечтах не сдавайся, в любви не теряйся, в счастье не зазнавайся, в горе не опускайся, в уме себе признайся: – так всегда не будет.

Чтобы жить, человеку нужна вера и надежда, чтобы жить счастливо – смысл и стимул, чтобы выжить – воздух, вода, еда, сон и секс.

Никто не стоит – чтобы день твой прошёл зря, тебе было плохо, и чтобы ты, разочаровавшись в чём-то или в ком-то, разочаровался во всём и во всех остальных и тем самым сам стал хуже, чем есть.

Если чем-то недоволен – это значит, что ты недоволен Богом, потому что всё делает Он.

Если недоволен своим настоящим – в будущем будет ещё хуже, чтобы ты, вспомнив, как хорошо было в прошлом, стал ценить своё настоящее.

Чем больше недоволен, тем больше Бог у тебя отнимает.

Если что-то не так – подумай, что не так сделал.

В этой жизни всё взаимно, относительно, а главное – временно.

Цель жизни – это поиск истины.

Жизнь – это экзамен, выбор – только добро или зло. Добро – это и есть Бог, а зло – это наши глаза, ум и язык.

Жизнь коротка – потерпи немного.

Жизнь – игра, не проиграй себя.

Жизнь – не те дни, что прошли, а те – что запомнились.

Всё, что ты имеешь, и тебя окружает, знай – что не твоё, но если думаешь, что твоё, знай – что не навсегда.

Нельзя что-то делать меньше, чем хочется, или больше, чем требуется.

Всё полезное в большом количестве – вредно, всё вредное в маленьких дозах – полезно.

Самое главное – умеренность во всём и режим.

Самое страшное – чувство голода и чувство пресыщения.

Хотелось бы, чтобы было лучше, но могло бы быть и хуже.

Всё может измениться за секунду, и притом навсегда.

Всё может не только измениться, но и повториться.

Всё хорошее проходит, всё плохое заканчивается.

Время – единственное, что нельзя остановить, вернуть, повторить или изменить.

Разочарование убивает многое, если не всё.

Потерять и восстановить можно всё, но только не отношения.

Ищущий идеал останется ни с чем.

Ничего просто так не происходит и бесследно не проходит.

Каждый человек родился не случайно и имеет своё предназначение.

Какой человек, такой у него мир.

Человек, в отличие от всего живого на Земле, умеет смеяться и плакать, потому что у него есть душа.

Человек живёт за счёт энергии, источником которой является Бог, а проводником – его душа.

Человеком движет три вещи: страсть к обладанию, вера в справедливость и страх перед наказанием.

Самая сильная энергетика у мысли – она притягивает действия.

Не будь с теми, от кого исходит отрицательная энергия.

Что думаешь, то и произойдёт, что делаешь, то и получишь.

Думай о хорошем, будь готов ко всему.

Думай о вечном – перестанешь думать о временном.

Не забывай о смерти – перестанешь многое желать, и тогда многие проблемы исчезнут сами.

Что выбрать, решаешь ты, а что за это получишь, решает Бог. Это и есть судьба.

Судьба – это то, что никому никогда изменить нельзя.

Невозможно скрыть то, что есть, и показать то, чего нет.

Люди не скрывают и не стыдятся своих пороков, зачем мы должны стыдиться и скрывать свои достоинства.

Слеза – не всегда признак грусти, это признак искренности.

Улыбка – не всегда признак счастья, это признак радости.

Глаза человека – это состояние его души, мимика лица – его настроение, судьба – результат его характера.

Будь таким, каким хочешь видеть своего ребёнка.

Скрывая свои недостатки, лучше не станешь.

С самого начала отношений с людьми надо быть самим собой, чтобы потом никто из них не мог предъявить никаких претензий и использовать это как повод для разлада.

Неважно – кем ты был, важно – кем ты стал, но ещё важнее – кем ты станешь.

Заработай себе такое имя, которое потом сможет заработать для тебя всё остальное.

С какими людьми хочешь общаться, сам будь таким.

Лучше фальшивая улыбка, чем открытое презрение.

Благодарность – это наивысшее качество порядочности.

Живи так – чтобы близкие не переживали, враги не радовались, а чужие не завидовали.

Живи так – чтобы люди, столкнувшись с тобой, улыбнулись, а, общаясь с тобой, стали чуточку счастливей.

Живи так – чтобы, уходя, глаз не оставил на Земле.

Живи так – чтобы ни о чём не сожалел, не извинялся, не прятался, не опускал глаза, а главное – не проклинал себя.

Не переживай о том, что неизбежно, уже произошло, умерло, потеряно, никогда не изменится, вскоре забудешь или ещё не произошло.

Не наживай себе врагов и не создавай себе проблем – их и без того вокруг хватает.

Благодаря врагам можно многому научиться.

Если хочешь разозлить врага – не злись на его зло.

Самое страшное – безразличие.

Не дружи с теми, кого ты не уважаешь.

Не будь с теми, кто не хочет быть с тобой.

Не оставайся там, где тебя не любят.

Не обнадеживай тех, кого не любишь ты.

Не связывайся с теми, кто у власти и в погонах.

Не вмешивайся в то, что тебя не касается, от тебя не зависит, и ты не в силах изменить.

Не раскрывай никому свои, а тем более, чужие секреты и тайны – кто-то когда-то может воспользоваться этим против тебя.

Надежда каждого человека – это проблема самого человека.

Избегай тех, от кого у тебя могут быть неприятности.

Проблема не в проблеме, а в отношении к ней.

Многие проблемы возникают из-за ошибок.

Ошибка, которую можно исправить – это не проблема.

Настоящая проблема – это то, что нельзя исправить никогда.

Терпение даёт возможность подумать и не совершать ошибки, поспешность – сделать их ещё больше.

Человек терпит неуважение до тех пор, пока сам не перестаёт уважать себя за то, что он терпит такое.

Чем больше будешь молчать, тем больше услышишь.

Чем лучше прикинешься простаком, тем лучше узнаешь людей.

Не дай прошлому забрать твоё будущее, а будущему – забрать твоё настоящее.

Не осуждай других за то, что делаешь сам.

Не позволяй себе то, что не позволяешь другим.

Людям часто не нравится то, что они пока не понимают.

Никогда никого недооценивай.

Если другой не такой как ты – это ещё не значит, что он плохой, просто, вы разные.

Незаменимых людей нет, но есть люди, кем никогда никого заменять нельзя.

Если человек молчит – это ещё не значит, что он ничего не знает или не понимает.

Все отрицательные черты человека – это количество зла в нём.

Если человек злой – значит глупый, но глупый – не всегда значит злой, а добрый – не всегда значит умный.

Ненависть – это проявление зла, когда человек видит, что происходит, а ещё хуже – когда он понимает, что виноват в этом сам.

Ревность – это проявление зла, когда человек чувствует или считает, что его не любят или кого-то любят больше, чем его.

Зависть – это проявление зла, когда человек, сравнивая себя с другими, признаёт их превосходство над собой.

Сравнивать можно, но только для того, чтобы знать, к чему стремиться.

Если, сравнивая, злишься – лучше не сравнивай.

Многие часто хотят иметь то, что имеют другие, но никогда не хотят быть теми и на месте тех, кто это имеет.

Завистливые злятся, когда узнают, что кто-то лучше них или кому-то лучше, чем им и радуются, когда другим плохо, а иногда даже сами играют в этом немаловажную роль.

Месть – это ответное зло.

Совершив месть, ничего уже не изменишь.

Ответив на зло злом, придётся потом отвечать за своё зло.

Искушаясь, совершив зло, будешь наказан вдвойне: за искушение и за совершённое зло.

Отомстишь – станешь вровень с врагом, простишь – возвысишься над всеми.

Простить – это не значит, остаться и молчать, простить – значит, забыть и не желать отомстить.

Терпишь до тех пор, пока хочешь остаться.

Представь, что завтра ты вместе со всеми умрёшь – и тогда ты не захочешь обидеть или обидеться на кого-то.

Представь, что тот, кому ты сделаешь больно, плачет – и тогда ты не захочешь сделать это.

Скучаешь не по людям, а по отношениям.

Отношения между людьми – это общение душ, общение между ними – это отношения тел.

Только чистые отношения всегда бескорыстны.

Близкие отношения со временем меняют отношение.

Что не прогрессирует – умирает, даже отношения.

Иногда то, что для нас важно, другие считают мелочью.

Земля – это Родина всех людей и их общий дом.

Все люди на Земле – это одна большая семья и нация под названием земляне.

Родина – там, где ты родился, жить надо там, где тебе хорошо.

Нет плохой нации и плохого пола, есть плохие люди.

Человек часто не спит из-за тех, кто в данный момент сам спит сладким сном.

Люди во время землетрясений, наводнений и всеобщих катастроф помогают друг другу, забывая о национальности, вероисповедании и социальном положении, а в мирное время ненавидят друг друга.

Люди, окружающие нас, делятся на три категории: с кем нам хорошо, с кем нам плохо и без кого нам плохо.

Тянешься к тем, с кем хорошо, остаёшься с теми, без кого плохо.

Главное – не то, что другие думают, а то – что ты думаешь о себе.

Не обращай внимания на чужое мнение – сколько людей, столько мнений и судеб.

Всегда себя ставь на место других и делай всем только то, что хочешь, чтобы сделали тебе.

Человек больше всех любит тех и ему больше всего нравится там, возле кого и где ему в первую очередь нравится он сам.

Кто достоин уважения – всех уважает, кто достоин презрения – всех презирает.

Дружба – это любовь без секса: когда люди нравятся, понимают, уважают и помогают друг другу.

Друг – это тот, с кем тебя что-то связывает: социальное положение, одинаковые понятия или общие интересы.

Если когда-нибудь пути друзей пересекутся – дружба может исчезнуть навсегда, если дружба исчезла – значит, кто-то из них был не настоящий друг.

Настоящий друг – это второй ты. Он в первую очередь думает о тебе и только потом – о себе. Он не упустит момента сделать тебе добро, простит твоё любое зло и никогда не вспомнит и не напомнит тебе об этом. Ему можно доверить всё, даже свою красивую женщину, которой самой доверять нельзя.

Кто появляется в твои хорошие дни – это друг, кто в твои трудные дни остаётся рядом – настоящий друг. Друг – это тот, с кем тебе хорошо, настоящий друг – тот, без кого тебе плохо.

Друг твоего друга и враг твоего врага – это ещё не значит, что они твои друзья. Враг твоего друга и друг твоего врага – это ещё не значит, что ты для них враг.

Если не хочешь потерять кого-то навсегда – не обижай его, если обидел – извинись, если обиделся – прости.

Когда с тобой происходит что-то плохое, неискренние сразу перестают звонить, знакомые – со временем, а близкие не звонят вообще, потому что они всегда находятся рядом.

Если кто-то обидел тебя – в зависимости от степени ошибки, промолчи или скажи, смирись или уйди, но не обижайся и не мсти.

Человек уходит не из-за отсутствия чувств, а из-за отсутствия взаимности или предательства.

Перестань обижаться – перестанут тебя обижать.

Избавься от обид – вылечишься от болезней.

Желание добра тем, кто сделал тебе добро – благодарность, тем, кто сделал тебе больно – святость, тем, кто тебе ничего не сделал – мудрость, тем, кто сделал и продолжает делать тебе больно – божественность.

Желание зла тем, кто сделал тебе больно – месть, тем, кто тебе ничего не сделал – зависть, тем, кто сделал тебе добро – подлость.

Солгать можно, но только для того, чтобы сохранить чью-то жизнь, честь или семью.

Обмануть можно, но только для того, чтобы близкие не переживали, враги не радовались, чужие не завидовали.

Сладкая ложь лучше горькой правды, но только в том случае, если она не раскроется никогда.

Пока человек верит – ему доказательства не нужны, если уже не верит – даже клятвы бесполезны.

Болезни, старость и смерть – проблемы материального мира.

Любая болезнь – это испытание для больного и для окружающих его людей.

Тяжёлая болезнь – это наказание в первую очередь для родных и близких больного.

Не человек принадлежит болезни – болезнь принадлежит ему.

Старость – это когда ты хочешь, но уже не можешь.

В детстве всех тянет во двор, в молодости – на улицу, в возрасте – домой, в старости – к земле.

Молодость старается всё приобрести для старости, старость готова всё отдать ради молодости.

Часто тот, кто при жизни не был признан в своей стране, после смерти бывает признан во всём мире.

Смерть тоже бывает счастливой или уродливой.

Счастливая смерть – когда умираешь во сне, не болея, успев в жизни сделать всё, что хотел.

Счастливую смерть ещё заслужить надо.

Лучше счастливым умереть, чем родиться счастливым, но ещё лучше – счастливым родиться и счастливым умереть.

Многие среди умерших навсегда для нас останутся живы так же, как многие среди живых для нас давно уже умерли.

Человека помнят таким, каким его видели в последний раз.

Сон – это временная смерть, смерть – это вечный сон.

Умереть не страшно, страшно умирать.

Самоубийство – конец не только твоим страданиям, но и тебе самому.

Человек умирает – когда останавливается или его забывают.

Что забываешь – умирает, что помнишь – продолжает жить.

Чем дольше живёшь, тем больше теряешь, обречён многих хоронить и видеть свою старость.

Дети должны хоронить своих родителей, а не родители – своих детей.

С днём рождения поздравлять надо живых, на кладбище ходить – в день их смерти.

День смерти человека в этой жизни – это день рождения его души в другой жизни.

Независимо от того, есть рай и ад или их нет, люди всегда должны любить друг друга, помогать и прощать друг другу.

Не позволяй себе, чтобы тебя лишний раз сглазили.

Если всё время будешь надеяться только на колдунов – потеряешь ещё больше.

Если хочешь быть счастливым – сделай счастливыми других.

Счастье – это когда у тебя есть смысл и стимул в жизни.

Смысл – это то, что нас переживёт: вера в Бога, доброе имя и счастливые дети.

Стимул – это то, что нам нужно при жизни: здоровье тела, свобода выбора, любимая работа, материальная независимость, взаимная любовь и хорошая семья.

Радость – это миг счастья, счастье – это вечная радость.

Миг счастья – это когда ни о чём не думаешь, ничего не вспоминаешь, ни о чём не мечтаешь и завидуешь только себе.

Счастье – когда жизнь, которую ты проживаешь, совпадает с той, о которой ты мечтал.

Если ты, о чём-то думая, мечтаешь или что-то вспоминаешь – значит, ты не счастлив сейчас.

Счастье – не когда ты всё имеешь, а когда ты получаешь удовольствие от того, что имеешь.

Когда ты счастлив, время летит со скоростью света и подталкивает тебя, когда нет – оно останавливается и тебя тормозит.

Если когда-то был счастлив, то уже неважно как долго.

Если однажды был счастлив, то уже можешь быть счастлив всю жизнь, живя своими воспоминаниями.

Если стал счастливым в конце своей жизни, то уже неважно как долго ты был несчастлив.

Если жизнь не совпадает с мечтой – живи в мечтах.

Желание – это то, что ты знаешь, что рано или поздно исполнится.

Мечта – это то, на что ты надеешься, что когда-нибудь может исполниться.

Исполнение желания доставляет мимолётную радость, сбывшаяся мечта приносит вечное счастье.

Многие люди, достигнув желаемого, теряют к нему интерес.

Думая, желая или мечтая о чём-то, знай – это или будет, или не будет.

Если хочешь быть выше – никогда не опускайся.

Заслуга детей часто является заслугой их родителей.

Люди, балуя своих детей, делают несчастными их и себя на всю жизнь.

Счастье – не когда говорят, чей ты сын, а когда говорят, кто ты сам, а ещё лучше – чей ты отец, но наивысшее счастье – когда о тебе и твоём сыне говорят: – “Достойный сын достойного отца!”

Счастье детей делает счастливыми даже самых несчастных родителей, несчастье детей делает несчастными даже самых счастливых из них.

Минимальное счастье – когда можешь: что хочешь – поесть, сколько хочешь – поспать, с кем хочешь – переспать.

Счастье – когда у тебя и у твоих близких есть возможность помочь друг другу, наивысшее счастье – когда никто из вас в этом не нуждается.

Несчастье – когда кто-то из вас в чём-то нуждается, горе – когда ни у кого нет возможности ему помочь.

Счастье – когда зарабатываешь, занимаясь любимым делом.

Счастье – когда завидуешь себе, несчастье – когда завидуешь другим.

Счастье не живёт среди мёртвых, оно живёт среди живых.

Правильно мыслить может каждый, но не каждый может правильно поступить.

Каждый умеет красиво думать, но выразить это красиво, дано не каждому.

Хороший писатель – это тот, кто может превратить чувства в слова и тем самым заставить читателя переживать, смеяться, радоваться, плакать, а главное – задуматься.

Книга – это настоящий друг, она заменяет наблюдения, даёт добрый совет, заставляет размышлять и обменивает скуку на наслаждения.

Чтение книг – это разговор с лучшими людьми.

Книга ценнее, чем музыка и картины, потому что глухие могут читать, слепые – слышать.

Книга в отличие от музыки и картин, кроме эстетического удовольствия, учит мудрости.

Кого предали – начинает любить своё одиночество, кто любит своё одиночество – начинает любить независимость, кто любит независимость – часто влюбляется и любит всех, но уже редко может по-настоящему любить кого-то одного.

Одиночество – когда рядом нет тех, кто нужен тебе. Одинок – когда рядом нет тех, кому нужен ты. Один – когда рядом никого нет.

Одинокий человек радости находит в материальном приобретении и в общении с животными.

Одиночество привлекает к себе людей своей простотой, скромностью и гордостью.

У одиночества есть одно преимущество – никто не сможет сделать тебе больно.

Одиночество двух тел часто приводит к сексу, одиночество двух душ редко приводит к любви.

Пока ты жив, чтобы не случилось, у тебя есть ты.

Свобода – когда никто на тебя не давит и ничто тебе не мешает делать то, что ты хочешь.

Гениальность не передаётся.

Гении в основном пребывают в одиночестве, но никогда не бывают одиноки.

Гениям никогда не скучно – они постоянно разговаривают со своей душой.

Гений может стать наркоманом, но наркоман гением – никогда.

Мудрый ни к чему не привязывается.

Мудрый верит в Высший Разум, доверяет Богу и надеется на Торжество Справедливости, глупый верит гадалкам, доверяет проходимцам и надеется на колдунов.

Мудрый никогда не злится, потому что никогда никому и ничему не завидуют.

Мудрого интересуют душа, глупого – положение.

Мудрый готов пожертвовать стимулом ради смысла, глупый – смыслом ради стимула.

Мудрый всем доволен и стремится к лучшему, умный стремится к лучшему и ни чем не доволен, глупый ни чем не доволен и ни к чему не стремится, дурак – ни к чему не стремится и всем доволен.

Глупый предпочитает быть первой любовью, мудрый – последней.

Мудрый учится на чужих ошибках, умный – на своих, а глупый их повторяет.

Гордый никогда не позволит себе унижаться и жаловаться.

Помогающим все всегда рады, просящих стараются избегать.

Самолюбие относится к гордости, себялюбие – к гордыне.

Слабого можно согнуть, сильного – только сломать.

Сильный многое стерпит, подлый на всё пойдёт.

Сильный никогда не должен поднимать руку на слабого, слабый – доводить до этого.

Слабость сильного – любовь, сила слабого – бесхарактерность.

Только сильный может признать свою вину и простить чужую.

Только сильные и добрые могут и любят делиться своей радостью, а горе переносить в одиночестве.

Что очень хочешь сделать – сделай.

Лучше сделать и один раз пожалеть, чем не сделать, а потом всю жизнь жалеть.

Многое из того, что хочешь сделать, завтра сделать не захочешь.

То, что сделано один раз, может быть случайностью, два раза – совпадением, но три раза – это уже закономерность.

Человек долго помнит – что хотел сделать, но не сделал, и быстро забывает – что сделал недавно.

Человек жалеет не о том, что сделал, а о том – что из этого вышло.

Человек чаще жалеет не о том, что умолчал, а о том – что сказал.

Делая что можешь, можно представить себе – что делаешь что хочешь.

Человек может предположить, но не предвидеть.

Человек всегда может превратиться в грешника, грешник в редких случаях – в святого, но святой в грешника – никогда.

Главное – не то, что ты не сможешь смотреть в чьи-то глаза, а то – что не сможешь смотреть в зеркало.

Часто желания познакомиться, общаться и дружить сводятся к одному желанию – переспать.

Советовать легко, соблюдать трудно.

Причина поступка одна – желание, а всё остальное – поводы для оправдания.

Иногда то, что для нас важно, другие считают мелочью.

Часто то, что нам нравится, и мы любим на расстоянии, мы не желаем иметь рядом с собой.

Отсутствие родителей или одного из них делает ребёнка самостоятельным.

Самый лучший метод воспитания – это личный пример.

Счастливые дети живут так, как мечтали жить их родители, несчастные проживают то, что их родители презирали.

Острая боль, превращаясь в тупую, становится хронической.

Прежде чем кого-то впустить в своё сердце, освободи его от других.

Если знаешь, что тебе нужно – ищи среди тех, кому нужно то же самое.

Если хочешь взаимных и долгих отношений – найди того, кто такой же и в таком же положении как ты.

Чтобы найти своё, надо многое перепробовать.

Пока не попробуешь, не поймёшь, твоё это или нет.

Чем больше знаешь женщин, тем меньше выбор.

Разлука убивает слабые чувства, а сильные разжигает.

Все мечтают о взаимной любви, но никто не хочет любить тех, кто любит их – все хотят, чтобы их любили те, кого любят они.

Перед встречей с любимым, даже самые неприятные чувства, такие как ожидание и неизвестность доставляют удовольствие.

Настоящая любовь включает в себя влюблённость, страсть, понимание, уважение и дружбу.

Настоящая любовь – это когда человек готов на всё ради счастья любимого человека.

Любовь к Богу – уважение, любовь к людям – понимание, любовь к близким – дружба, любовь к женщине – желание быть рядом, любовь к детям – поддержка, любовь к себе – гордость.

Влюбляешься во что-то, любишь ни за что.

Влюбляешься во внешность, спишь из желания, уважаешь за порядочность, дружишь из-за понимания, жалеешь и помогаешь из-за любви.

Не зная человека, можно влюбиться в его внешность, не видя его – влюбиться в его голос, не зная, не видя и не слыша его – влюбиться в его душу.

Не познав человека, можно влюбиться, а познав его – так и не полюбить.

Кто хочет, чтобы любили только его – любит только себя самого.

Желая быть любимым, человек от себя отталкивает, желая самому любить, он всех притягивает.

Что любящий человек считает счастьем, нелюбящая женщина считает оскорблением, нелюбящий мужчина – назойливостью.

От хорошего не уходят, к плохому не возвращаются.

Не возвращайся туда, где было или стало плохо.

Причиной вдохновения является влюблённость, а не любовь.

Влюблённость может привести к любви, любовь к влюблённости – никогда.

Любя одного, можно полюбить другого, будучи влюбленным, невозможно влюбиться в кого-то ещё.

Любовь сильнее гордости, влюблённость сильнее любви, страсть сильнее всего.

Лучше быть честной проституткой, чем подлым человеком.

Есть женщины продажные и непродажные. Просто, непродажные очень дорого стоят.

Минутная страсть может сломать многим целую жизнь.

Не спи с теми, с кем не будешь счастлив ты, с теми – кто не будет счастлив с тобой, а тем более, с теми – кто без тебя уже счастлив.

Если кому-то интересно с тобой общаться – это ещё не значит, что он счастлив с тобой.

Счастливые люди живут вместе из-за взаимности, несчастные – из-за какой-либо зависимости.

Влюблённость – это когда, впервые увидев или услышав человека, постоянно думаешь о нём. Не зная его, тянешься и хочешь его, думая и надеясь, что это и есть твоя половина.

Страсть – это когда, увидев человека, кроме того, что желаешь его всего, больше ни о чём не думаешь.

Любовь – это когда, зная человека, переживаешь, жалеешь и помогаешь ему.

Настоящая любовь – когда независимо от того, какой это человек, не можешь жить без него, желая всё время быть рядом с ним. При этом живёшь его жизнью, всё делаешь для него, желаешь всё самое лучшее, и стараешься сделать что-нибудь приятное ему. Никогда не обижаешь и не обижаешься, всё прощаешь ему, боясь его потерять. Ничего не требуешь, не просишь и не ждёшь от него, хотя про себя мечтаешь о взаимности.

Когда по-настоящему любишь человека, начинаешь любить всё, что любит он, а особенно – его детей.

Кто любит – должен доверять, кого любят – не должен этим пользоваться.

Беда всех тех, кого мы любим в том, что они думают, что этого стоят, а ещё хуже, когда они думают, что стоят ещё большего.

Все чувства без взаимности со временем проходят навсегда, оставив после себя приятные воспоминания или горечь разочарования. Только настоящая любовь без взаимности бессмертна.

В состоянии безответности люди страдают, ощущая пустоту, в состоянии взаимности оба летают, ощущая себя одной цельной частью всей вселенной.

Женщине лучше остаться с безответной любовью, чем одной, мужчине – одному, чем с безответной любовью.

Настоящая любовь – когда скучаешь по любимому человеку даже когда он рядом.

Когда по-настоящему любишь – начинаешь любить всё, что любит любимый.

Кого любишь – не брезгуешь.

Благодаря тем, кого мы любим, познаём любовь, тем, кто любит нас – познаём себе цену.

Холостые люди в первую очередь хотят иметь семью и детей, семейные – понимание и друга, разведённые – опору и любовника.

Жениться надо по любви, причём по взаимной любви или хотя бы по взаимному уважению.

Если хочешь жениться – выбирай среди тех, кто понравится тебе; выбери тех, кто полюбит тебя; останься с тем, кого полюбишь ты.

Пышная свадьба у всех в жизни должна быть желательно один раз.

Слова “муж” и “жена” все должны произносить желательно в единственном числе.

Сколько раз бы ты не женился, твою первую жену всегда все будут называть твоей женой, а тебя самого – её мужем.

Многие женятся ради своих родителей, живут ради своих детей, но дети редко за это бывают благодарны, а родители – вообще никогда.

Многим мужчинам нужна жена для решения их проблем, связанных с домом и воспитанием его детей, многим женщинам нужен муж для решения их проблем, связанных вне дома и с содержанием её детей.

Женщина всегда должна выглядеть так – чтобы её хотели, быть такой – чтобы с ней хотели остаться.

Мужчину влечёт к женщине, пока он её не знает, женщину к мужчине – после того, как она его узнает.

Многие одинокие женщины намного сильнее многих женатых мужчин.

Часто, одинокой женщине хватает одного, даже женатого, мужчины, а женатому мужчине не хватает даже нескольких любовниц.

Жена в первую очередь должна быть влюблена, понимать и стать другом для своего мужа, а муж – питать страсть, уважать и любить свою жену,

Семья – это надёжный тыл и место отдыха мужчины, место защиты женщины и место воспитания их детей.

У настоящего мужчины на первом месте всегда стоит семья, какая бы она не была.

Если хочешь, чтобы твоя семья принадлежала тебе – ты сам должен в первую очередь принадлежать своей семье.

Если двое поженились не по любви – надо обоим смириться и терпеть или развестись, хотя многие считают, что лучше сохранить семью и изменять.

Кто не хочет терпеть и не может изменять – разводится.

Многие в семье терпят многое по разным причинам: кто-то из-за любви, кто-то из-за привычки, кто-то из-за детей, кто-то из желания сохранить семью или из страха перед неизвестностью.

Измена – когда даже в мыслях делишь себя между тем, что имеешь и тем, что хочешь иметь.

Человек, который любит и не хочет разбивать семью, может изменить, но не предать.

Измену прощает только тот, кто очень сильно любит или не любит вообще.

Никто никогда никого ни с кем не хочет делить, хотя часто делит самого себя.

Женщина изменяет в первую очередь душой, мужчина – телом.

Женщина, изменяя, в основном делится собой, мужчина – своими возможностями.

Женщина всегда хочет быть одна у своего любовника, но никогда не хочет, чтобы у её мужа была постоянная любовница.

Семейные не должны изменять, холостые не должны спать с семейными.

Порядочный по сути человек, если спит с семейным – часто при этом чувствует себя вором.

Причина измены – желание попробовать то, чего нет в семье.

Преданный верен душой, верный предан телом.

Преданный не уйдёт, верный не изменит.

Всегда найдётся человек, которому надоел тот, о ком многие мечтают так же, как всегда найдётся человек, который мечтает о том, кто многим надоел.

Все могут совершить любой поступок, просто, одни позволяют себе это сделать, другие – нет.

Причина того, что делает человек – его желание, что делает мужчина – его женщина, что делает женщина – её любовь.

Любовь – это счастье, взаимная любовь – уже роскошь.

Взаимная любовь – это дар от Бога, безответная – это испытание, посланное Им.

Взаимная любовь – когда двое нуждаются друг в друге.

Умение и желание заниматься сексом – это ещё не значит любить человека, с кем занимаешься сексом.

Если хочешь, чтобы с тобой остались – сделай их жизнь невыносимой без тебя.

Если хочешь, чтобы от тебя ушли – сделай их жизнь невыносимой с тобой.

Играя в любовь и дружбу, счастливым не станешь, раскрыв себя, несчастными сделаешь других.

Секс без любви заполняет пустоту пустотой, делая её ещё более пустой.

Иногда красивый секс рождает большую любовь, хотя красивый секс рождается от большой любви.

Кто хочет остаться анонимом – либо шутит, либо чего-то боится, либо ради чего-то обманывает.

Кто говорит, что никому не верит – ему самому верить нельзя.

Кто говорит, что не верит в любовь и дружбу – сам не умеет любить и дружить.

Кто говорит, что к тебе хорошо относится – это ещё не значит, что он в душе к тебе относится хорошо.

Кто говорит, что всегда любит говорить правду в лицо – часто, сам не любит, когда ему в лицо говорят правду.

Молчи – если не спрашивают.

Не говори – если нечего сказать.

На глупый вопрос невозможно дать умный ответ, лучше промолчать.

Чем меньше говоришь, тем больше обращают на тебя внимание.

Не делай зла – не будешь бояться.

Не доверяй вечно смеющейся женщине и вечно плачущему мужчине.

Думающий не может всё время смеяться, сильный не может при ком-то плакать.

Верь, но не доверяй – тебе не сделают зла.

Не надейся – не будешь разочарован.

Не проси – не будешь расстроен.

Не задавай вопросов – тебе не солгут.

Не бери и не давай то, что может принести тебе и другим неприятности.

Не напрягайся – не надо будет расслабляться.

Никогда не работай как ишак и не отдыхай как свинья.

Кто останавливается, идёт назад, потому что все идут вперёд.

Чтобы чего-то достичь – надо с чего-то начать, чтобы что-то получить – надо сначала дать.

Успех достигается правильным планированием, препятствие преодолевается настойчивостью.

Чтобы деньги приносили прибыль – они должны всё время быть в обороте.

Мало уметь умно зарабатывать, надо ещё уметь умно тратить.

Делай только то, за что потом сможешь ответить.

Рисковать можно, но только тем, что у тебя есть, но и то, не всем.

Если не можешь что-то купить – это не значит, что надо из-за этого себя продать.

Дешёвую вещь можно дорого продать, дорогую вещь дешёво – никогда.

Продавай, дари и хвали только то, что купишь сам.

Не продавай то, что приносит деньги.

Деньги теряют свой смысл – если их не на что тратить.

Деньги и власть не меняют людей, они дают возможность проявить себя.

У кого много денег – много родственников, у кого большие возможности – много друзей, у кого власть – того уважают.

К бедным никто не ходит, у кого нечего взять – телефон не звонит, кто нигде не работает – того не уважают.

Лучше быть добрым бедным, чем жадным богатым.

Многие бедные люди часто оказываются порядочнее многих богатых людей.

Чем богаче становишься в материальном мире, тем больше подвергаешься испытаниям духовного мира.

Кто всё время раздаёт – лучше богатых, кто всё от всех скрывает – хуже бедных.

Проблема бедных – как достать деньги, проблема богатых – как их потратить.

Бедного украшает гордость, богатого – простота.

Богат тот – кому хватает, беден тот – кому всё мало.

Лучше жить бедным среди богатых, чем богатым среди бедных.

Большие деньги, как стихийные бедствия и всеобщее горе, сближают даже врагов.

О деньгах с пренебрежением говорят только те, у кого их слишком много или нет вообще.

Если не хочешь что-то потерять – крепко держи это в своих руках.

Компаньон – это человек, с которым всегда надо считаться, везде и всё время быть вместе с ним и при этом стараться не отличаться от него, а иногда даже играть, чтобы его не обидеть.

У кого много детей – должны при жизни распределить всё своё имущество так, чтобы после смерти дети не опозорили их, деля, споря, ругаясь и став врагами из-за наследства.

Близкие люди должны знать – что и где у тебя лежит, кому и сколько ты должен, кто и сколько должен тебе, чтобы после твоей смерти ни у кого из них ни с кем не возникло проблем.

Деньги часто, как люди: когда нужны – их нет рядом; появляются – когда уже поздно; когда их не ценишь – исчезают; когда к ним бережно относишься – есть всегда.

Лучше людей оставить в должниках, чем в их лице нажить себе врагов.

Лучше заплатить и иметь уважение, чем сохранить деньги и терпеть унижения.

Красивых вещей много – не обязательно всё иметь, достаточно всем наслаждаться.

Все хотят всё и сразу, но никогда не ценят то, что даётся легко, быстро и дёшево, и всегда забывают то, что далось им с трудом, через долгое время и очень дорого.

Всё можно купить, счастье – только заслужить.

Великий – не тот, кто всё имел или заимел, всё имеет и ничего не потерял, а тот – кто, всё потеряв, заново всё приобрёл.

Воровство веры в людей намного страшнее воровства материальных ценностей.

Желая или боясь чего-то, знай – это или будет, или не будет.

Свобода – когда никто на тебя не давит и ничто тебе не мешает делать то, что ты хочешь.

Когда с тобой происходит что-то плохое – неискренние люди сразу перестают звонить, знакомые перестают звонить со временем, а близкие не звонят вообще, потому что они всегда рядом.

Лучше иметь несколько мелких бизнесов, чем один крупный.
Рубрики: современный баку Женщины и мужчины Дом, семья,родители и дети Ислам ВОСТОК ДЕЛО ТОНКОЕ мысли Бахтияр Мамедов
Теги: всё обо всём бахтияр мамедов Комментарии(0)Комментировать [+ в друзья]
Как и зачем вести дневник?

Воскресенье, 21 Марта 2010 г. 21:15 (ссылка)редактировать +в цитатник или сообщество +поставить ссылку
(375x500, 154Kb)
Как и зачем вести дневник?
Автор — Bakame!

Как у вас дела обстоят с ведением дневников? Что, не получается найти пользу от такого замечательного дела? У меня так тоже раньше было. Действительно, что такого таинственного и полезного в ведении дневника?

Вот расскажу сегодня дневниковую тему. Убирая всякий лытдыбр, сразу скажу, что я имею позитивный опыт ведения дневников. Начинал я с того, что вёл их для улучшения работы и объёмов собственной памяти. Работало. Помогало. Далее вёл дневник, как свод общих достижений и целей. Достиг цель? Напиши в дневник. Есть достижения? Даже самые малые? Ага! Давай сюда же. И всё шло замечательно, и дневник писался очень интересно. Потом на некоторое время я прекратил писать дневники, — к тому моменту последний превратился в записи о проектах и идеях(совсем ужасно).

Что можно сделать с дневником? Самое главное, в него можно писать всё что угодно. В прямом смысле — всё, что хочется вылить на бумагу, льём не раздумывая. Очень помогает, для тех кто не будет читать потом, что написал. Блокнот есть? А чем занимаетесь в долгой дороге или в ожидании чего-то или кого-то? А вот возьмите лист бумаги или этот самый блокнот, и попробуйте вспомнить самые захватывающие интересные моменты за последний год. Получается? У меня тоже. Но будет интересней пересматривать все интересные моменты и случаи в дневнике. Если ваш дневник — маленькая записная книжка, то можно перечитывать записи в ожидании, пытаться анализировать самого себя, думать, вникать, или даже находить что-то новое, захватывающее в своих собственных размышлениях ушедшего времени. Наша память устроенна так, что отсеивает всё то, что по мнению мозга — бесполезно. А что полезно именно вам?


Можно дневник рассматривать как способ слежения за прогрессом в развитии самого себя, своего дела, проекта. Как это делается? Ну, во-первых, все глобальные или неглобальные движения внутри проекта удобно фиксировать в дневнике: «запись+дата». Не нужно фиксировать своё внимание на объёме записи, раньше я часто приходил в непонимание: редко встречались записи больше трех-четырёх строк. Всё зависит от того, какой стиль вы возьмёте для ведения дневника, где вы будете его вести, и функция, которую выполняет дневник. Строк было действительно четыре, но таких записей было по 12-15 в сутки.

Суть личного дневника — фиксация всех мыслей, событий, которых самому хочется фиксировать. Я не говорю о туче тех переживаний и идей, с которыми можно познакомиться в будущем. Дневнк — отличный собеседник, умеющий держать тайну. Вы хотите себе сделать необычный подарок, способный радовать, пребывать с вами на едине? Дневник, это отличное дополнение для вашего внутреннего мира. Откиньте все сомнения. Вперёд.

Не нужны никакие умные правила для ведения дневника. Можно в нём рисовать, можно писать траты за день, ведя бухгалтерию(главное, не запутаться), можно записывать только моменты успеха и достижений — значительно повышает веру в себя и общий настрой в голове. Не бойтесь хлама в записях. Дневник — отражение вашего мира.

У меня есть несколько знакомых, кто записывает в дневники свои стихи, тексты песен и речетатива, рисунки-схемы, и даже изучает язык, с помощью дневника. Есть и такие, чьи дневники вполне могут стать книгами-мемуарниками. Возможностей — миллион, всё дело в желании.

Если попытаться заглянуть в мой нынешний дневник, то на некоторых страницах можно увидеть слова из разных языков, графики, календари, большие кляксы и карикатуры на людей — всё это плод огромной работы над собой и мыслительных процессов над проектами. Творите.

Много пишите. Пишите больше. Много путешествуете? Заведите дневник о своих путешествиях, сделайте в нём ссылки на фотографии, карты. Вашим близким будет очень приятно почитать о том или ином месте в вашей жизни. Или, кто знает, может ваши дети попробуют пройти по следам собственных родителей, и увидеть те красоты, которые когда-то увидели вы?

Самосозерцание, самопознание, приход к общей гармонии, достижение, ранее не достижимых, целей и желаний — можно перечислять до бесконечности. Польза дневника неописуемая.
Рубрики:  Проза

Заголовок

Четверг, 01 Октября 2009 г. 15:36 + в цитатник
 (417x321, 63Kb)

она хотела быть сама собой: доверчивой, как девочка из сказки! Забыть, что мир – жестокий и глухой, стекло разбить – и выбросить все маски...


Нежность

Понедельник, 28 Сентября 2009 г. 22:17 + в цитатник
 (300x300, 14Kb)

Нежность

Рано утром Солнечный Лучик постучался в её оконное стекло. Хотя нет, не постучался - отбросив целую пригоршню разноцветных бликов, он ловко проскользнул внутрь комнаты и ярким жёлтым пятном пополз по стене, осторожно подбираясь к изголовью стоящей неподалёку кровати. Вот он вскарабкался на подушку и тихонько коснулся её волос, собранных задорными бельчиными хвостиками. Осторожно поблуждав в волосах, шёпотом дотронулся до щеки и, дождавшись когда её губы дрогнут в тихой ответной улыбке, осторожно коснулся пушистых ресниц. Те затрепетали. Лучик испуганно шмыгнул к уху, но, увидев, что ОНА ещё не проснулась, продолжил своё путешествие: нежно скользнул по гладкой щеке, осторожно, чуть дыша - чтоб нечаянно не защекотать - перебрался через носик-курносик и, не в силах двинуться дальше, замер на тёплых сомкнутых губах…

И в это время заиграл будильник.

ОНА вздохнула, и распахнула глаза. На её губах сама собой родилась самая очаровательная и прекрасная утренняя улыбка… «Ах… Надо же такому присниться!» - улыбалась ОНА, с сожалением думая о том, что встав, ведь можно нечаянно стряхнуть с себя остатки такого солнечного сна…

Вечером, по дороге с работы, когда ОНА по привычке, на какое-то мгновенье, устало закрыла глаза – ей вновь так явственно почудилось, будто по её лицу скользит нежный солнечный луч. Не раскрывая глаз ОНА улыбнулась… Хоть на улице в этот день было довольно пасмурно, и нахохленные люди, кутавшиеся в свои воротники, были похожи на сырые ветви корявых деревьев, для НЕЁ сейчас волшебным образом пело лето, пушистые облака, похожие на детские игрушки, беззаботно кувыркались в бирюзовом небе, а в воздухе невидимо вальсировали маленькие добрые смешинки. И в этом миге тихого счастья, в этом квадратике света, который ещё не пожрали сумерки, ЕЙ вдруг становится очевидно ясно, что ОНА бывала здесь - пусть даже и неописуемым и ускользающим от воображения образом - сквозь солнечный сон…

ОН ехал в битком набитом вагоне метро, невидящим взглядом уставясь перед собой и чему-то тихо улыбаясь. ЕГО мысли блуждали далеко…

«Пусть коснётся тебя моя нежность!» - повторял он всю дорогу…
Рубрики:  Проза

Метки:  

Я закрылась под чадрой.

Воскресенье, 27 Сентября 2009 г. 22:06 + в цитатник

Я закрылась под чадрой.

Я закрылась под чадрой
И на ключ входные двери.
Я раздавлена игрой
Жизни – в ней мои потери.

Я не в силах сделать шаг –
Я боюсь удара плети.
Не сожму никак кулак,
Чтоб разрушить плена сети.

Как же выйти мне на Свет,
Где найти перо жар-птицы,
Звон услышать кастаньет,
И святой испить водицы?

Помоги, Всевышний, мне
Обрести былую мудрость,
Дай мне силушки извне,
Победить свою понурость Наталья Корниенко (Довженко) .

 (500x308, 44Kb)
Рубрики:  Поэзия

Метки:  

больно

Воскресенье, 27 Сентября 2009 г. 14:48 + в цитатник



Слезы катились по щекам. Каждая обжигала, ранила сильнее, чем насквозь проходящая стрела. На душе было пусто. Она больше не могла радоваться, не могла страдать. Слишком это стало привычно, слишком обыденно. Хотелось чего-то нового, чего-то сверхъестественного. Праздники, которые должны были стать спасением, стали наказанием. Утром звонки, поздравления, пожелания, а потом…пропасть. Хотелось спрятаться, убежать и ждать, чтобы ОН, ОН спас от этой обыденности… Но ОН не звонил, не знал, что мне, на три года младше его, просто хотелось побыть слабой. Как же надоело быть сильной…решать проблемы, свои и чужие, всегда добиваться желаемого, преодолевая все… Совсем случайно, в Киеве…совсем просто, он сказал: "Тихо, малыш…я с тобой!" Потом целовал, нежно, сильно, так страстно. Когда мимо проходящие бабушки возмущенно произносили: "Совсем стыд потеряли!" - мне было наплевать. Мы друг другу были нужны, просто необходимы, как воздух. Ты был частицей меня, такой близкой, такой понятной… Твои движения зачаровывали, голос завораживал. До сих пор живу твоими фразами: "Понимаешь, я не могу без тебя…пока что, потом, может и привыкну!" Фразу поглощал поцелуй, лишь иногда какие-то обрывки фразы были понятны. А потом, то ли случайно, то ли так было надо… просто мы перестали общаться. Я уехала в Крым, ты остался в Киеве. Первые дни были ужасны, каждый день на губах чувствовались его поцелуи, его ласки, его СМСки не давали покоя до полуночи. Как же было с ним спокойно, он был сильным, нежным, ласковым, таким заботливым. И ложь те слова знакомых: "Он мачо, он мечта многих, но не реальность. Может иллюзия?" Разве? Мы так были похожи, всегда в центре, всегда на высоте, всегда играли и бросали…не верили в любовь… А вот теперь, когда мы далеко друг от друга, когда ты живешь своей жизнью, может не вспоминаешь меня, хотя нет. Тебе не легче, иногда до меня доходят твои письма, только не знаю что ответить… Сначала радость, потом пропасть, потом остается вопрос, который я решить не могу… Лишь только помню, как ты был со мной, как был во мне, как любил меня, как в момент боли сказал: "Теперь ты навсегда моя… навсегда!" И целовал, целовал,…ласкал, дарил любовь. Для меня ты был первым мужчиной, ты им останешься навсегда… Первый раз, мой просчет, моя уверенность и мой разум уступили…я тебе доверилась, а мы были знакомы…3 недели. Ну и что? Какая теперь разница, я не жалею…я рада, что ты…ты был первым, кто показал мне взрослый мир, мир чувств и экстаза. Но…я больше не с тобой, может, мы встретимся еще в Киеве, если я поеду туда поступать… Только больше я не пойду в ВУЗ, в который планировала, там ты, там мое прошлое, там другая я. Такой я не была до этого, не была слабой, женственной. Моя гордость один раз отступила, я тебе позвонила. Мы говорили, обо всем, но главное осталось не сказанным, ты пожелал здоровья, счастья… А я, на расстоянии 1000 км, тебя ненавидела, ненавидела и до безумия любила, насколько на то способна… Но, я лишь кинула спокойным холодным голосом… "Спасибо, звони, буду рада слышать…" и положила трубку. А сердце разрывалось от боли, оно кричало, оно не забыло твои глаза, твои губы, твои нежные руки и безумные поступки. Снова, снова захотелось вернуть момент, когда был Киев… Четыре утра, мы идем по пустому Крещатику, и никто не знает, где мы, ты лишь слегка касаешься моих губ… …и, снова чувствую тебя, снова ощущаю твое дыхание. Но нет! ХВАТИТ, хватит жить тобой, жить иллюзией, ты как появился в моей жизни, так и пропал, лишь оставив след в душе. Спасибо, за то, что теперь я не топчу чувства людей, больше не играю с ними, я теперь сама ранена, ранена в самое сердце, и навсегда. Знаю, рано или поздно тебя забуду, но слава навсегда останутся: "Теперь ты навсегда моя… Навсегда!" Мы убежали от того, что испытали впервые… Расстояние не позволит это вернуть, потом гордость, потом жизнь. Ведь мы просто боимся той боли, которая может быть потом. А разве эта, эта легче? Ах, да, наверно, ведь это идеальная боль - порожденная любовью. Anna Snegnowa (Нюсенька)




Елена Чурина
Рубрики:  Проза
Любовная лирика

Метки:  

Без заголовка

Воскресенье, 27 Сентября 2009 г. 14:26 + в цитатник

Мне сейчас не обидно. Не грустно. Не страшно. Я не знаю каково мно. Знаешь припоминаю одну из твоих последних слов. Когда я тебе сказала,что Общаясь план черчу. И ты ответил,что когданибудь я сама окажусь у кого нибудь на плану. Я не моглабы даже додуматься,что коварным планом на макете могу оказаться у тебя...... Он был похож на хищника. Янтарный блеск его глаз наводил ярость холодной боли. Он мог имел выжидать и дать сокрушительный выпад мести. Он имел терпение. Терпение это его кредо. При помощи тепения он умел мстить. ... 3 года. Это не маленький срок. Наверное ты в тот день ужасно радовался,когда я сказала,что натик,как я без тебя. Отказалась от замужества и уже стала рабой твоей души....Ты просто человек достигающий больших высот. Яуверена,что ты всегда добьешся всех своих желаний. Так, как самыйколоссальный триумф это то,что я в последнюю нашу встречу почувствовалав твоем взгляде жалость ко мне. А ты увидел во мне страх потерять тебя.Вот она еще одна победа. Вот онаярость бушующей природы. Гордо реет буревестник, словно молниеейподобной. Молния же Потом убивает маленькую птицу буревестника. Горький смешок просто.

 (386x300, 75Kb)

Метки:  

Показалось...

Воскресенье, 27 Сентября 2009 г. 14:23 + в цитатник
 (604x405, 34Kb)
Показалось...

1
- Днем мы целыми днями валялись на пляже, купались.. представляешь, я даже ныряла с аквалангом, это так классно! Я очень долго боялась, и меня очень долго успокаивали, но зато, когда я увидела дно... правда, я все время всплывала вверх, но все равно классно!

- А глубоко ныряла-то?

- Ну, метра на три...

- А вечером?

- Ну, там были очень прикольные дискотеки. Такая новая веселая музыка, бар очень приятный. Правда, местных много.. ходят, как волки, глазами просто съесть хотят.

- Да тебя и тут все проходящие мальчики съесть готовы! Такая черная, негритоска в голубеньком сарафанчике, в стильных очках, смеешься на весь сквер. Они просто тебя насилуют глазами. Такое ощущение, что каждый проходящий успевает положить тебя в свою постель.

- На самом деле, это вовсе не смешно, это очень мешает. То есть некоторые от этого тащатся, но меня это раздражает. А вообще я и не так могу.

Она сняла резинку с хвостика и распустила обалденно красивые волосы. Легкий ветерок, тут же подхватил их, заиграл их вьющимися концами, отчего она стала в сто раз красивее девушки, из рекламы “Wella”. Выскользнув из босоножек, она забралась, с ногами, на скамейку и улеглась на моем плече. Я почувстовал, как что-то внутри у меня заныло – всетаки она две недели провела на юге, и я начал отвыкать от ее стройного тела. Если честно, то мне захотелось. Захотелось, чтобы исчезли все эти люди с соседних скамеек, все эти томные гуляки, машины пролетающие где-то за спиной, кремлевская стена и все что с ней связано, а Александровский сад превратился в маленький необитаемый остров с цветочной клумбой посередине, на которой, можно было бы бросить одеяло. Причем не просто захотелось (да простят меня чтецы праведности), а очень сильно захотелось. Теперь оставалось выяснить только одно. Я сделал глоток по больше и спросил:

- Ну, а теперь я надеюсь, ты ответишь мне на один вопрос.

- Какой? – она сделала вид, что не поняла.

- На тот самый, - я послал ей легкий знак глазами.

- Мм... может не стоит? – она мило моргнула глазками.

- Когда ты уезжала, я не просил хранить мне верность, потому что жизнь такова, что в ней множество соблазнов, и никто не имеет права ограничивать свободу другого. Ни я твою. Ни ты, мою. Я взял с тебя слово, только, что ты ответишь мне абсолютно честно на один вопрос: ты мне изменяла?

- Ну... Я не хочу отвечать, - и она демонстративно отвернулась. Ох уж эти женщины, как они умеют обижаться. Это просто ужасно. Просто не понятно, что бы мы делали, если бы не были упертыми мужиками. В итоге через два часа, еще после двух бутылок пива, я уже знал все. Как его звали, как познакомились, пока она только не признавалась, что у них что-то было. Я решил, что хватит играть в кошки мышки, и повторил вопрос:

- Ну, а теперь ты все еще будешь утверждать, что у вас ничего не было? Ты что, считаешь меня за дурочка?

- Ну, он хотел, но...

- А тебя мама в детстве не учила, что врать не хорошо?

- Ну ладно, один раз после дискотеки мы пошли на пляж и целовались.

Она ждала моей реакции, но я промолчал.

- Мы только целовались, и ничего больше!

- Ничего? Тебя мама не?...

- В тот раз ничего.

- Опс, - я подумал, а может зря я все это начал?

Она посмотрела на меня, и вдруг выпалила:

- Ты в сто раз лучше в пастели. – Вот так комплимент! – Мы с ним занимались сексом, да, но это было так, увлечением на отдыхе, я даже его телефон не взяла. Ты должен меня простить, просто мне там было так грустно, а он был такой внимательный, сильный, классный, а тебя рядом не было.. Во всем виновата твоя работа! Но я его совсем не люблю! Я тебя люблю!.. Правда..

Дальше я уже не слушал. Я даже не ожидал, что меня это так заденет. Казалось, что что-то внутри меня порвалось и теперь тихо проваливается все дальше и дальше. Я лежал откинувшись на спинку скамейку, запрокинув голову, и глядя в белые облака, на летнем небе. Кругом галдела толпа, но я ее не слышал. Она, по-моему, уже собиралась всплакнуть, но ее я уже тоже не слышал. Я лежал и думал, может наговорить ей, что я тут без неё делал? Подавится! Злость быстро отступила и осталась лишь какая-то тишина. «Свобода» – подумал я!

Что же дальше делать. Я взглянул на часы. Попросить ее остаться, а самому встать и уйти? Не получиться. Попросить ее уйти. Прямо? Не уйдет. Только вернет все в свое русло, и я потеряю тебя, свобода.

- У меня пиво кончилось, - сказал я, неожиданно для себя, сухим голосом. И потряс пустой бутылкой. Кажется, этой фразой я нарушил, нависшую над скамейкой тишину. (Все бабушки, притихли, прислушиваясь к нашей беседе, а молодые пары давно сделали ноги. Лишь голодные грузины стреляли глазами через клумбу.)

- У меня тоже.

Я помолчал. Вдруг, она проявила, непривычное для себя усердие. «Хочешь, я схожу?» О боги, она уже начинала играть кошечку! Я кивнул, это мне и нужно было. Откинув голову, я закрыл глаза. Она быстро оделась и пошла в сторону палаток. Метров тридцать.

2
Метров тридцать. Не помню, что я думала. Мне было действительно плохо. Я ожидала, что разговор выйдет нелегкий, но не настолько. Хотя, кажется, у меня появился шанс его успокоить. Еще пару бутылок пива, для успокоения совести, потом еще пару его любимых трюков в постели и он будет рад, что я с ним. Что поделать? Приходится расплачиваться за свои ошибки.

В первом киоске пиво не было. Я нашла глазами тетку с хот-догами и пошла скорее к ней. Я обернулась - он сидел на месте, в той же позе. Да уж, ну я его и подставила! Зря решила рассказать ему всю правду.

У тетки была небольшая очередь, человек пять. Вот ведь не везет! От тетки его скамейку видно не было. Я начала нервничать. А что если он просто возьмет и уйдет? Ведь, по правде говоря, я его безумно люблю. Просто ему этого не объяснишь. Еле достояв очередь, я бросилась назад, по дороге послав на .. парочку грузинов, хотелось всех убить.

Вот это номер! Скамейка была пуста. Я с хот-догом в одной руке и с двумя бутылками пива в другой, стояла перед абсолютно пустым местом, где еще только что сидел Он. Куда он ушел? Ну, я и дура! Да мало ли, что могло придти ему в голову, он ведь псих! Так он не мог далеко уйти. Сейчас стоит где-нибудь и наблюдает. Я оглянулась. Нигде.

3
Я легко перепрыгнул через ограду и оглянулся – машин не было. Смотреть назад не хотелось. Так, сейчас мне конечно очень фигово, но в принципе, все сложилось очень даже не плохо, мне не пришлось ей ничего рассказывать, не пришлось врать, вести двойную игру. Я взглянул на часы. N наверно сейчас дома. Меня ударила легкая дрожь при мысли о самом себе, но назад пути нет. Я даже не понял, откуда слышится этот визг тормозов, но мне показалось..

4
Мне показалось, что машина ударила меня, а не его. Я выронила пиво и заорала, как ненормальная...

Ровиками
Рубрики:  Проза

Метки:  

Монолог души

Воскресенье, 27 Сентября 2009 г. 14:04 + в цитатник
 (600x581, 344Kb)
Иногда пишешь человеку сообщение,
не руками пишешь, а душой...
Нажимаешь "отправить" и сердце мелкой дробью где-то в горле...
А потом, душа будто замирает и камнем в живот...
Такое чувство, что кусочек души человеку протягиваешь,
а он тебя мордой в грязь...
Прав у вас недостаточно, чтобы всякое дерьмо ему совать... И ему это давно уже не нужно...

И у вас недостаточно прав!!! Вернее, у вас их просто-напросто - НЕТ...

Метки:  

письма самой себе

Воскресенье, 27 Сентября 2009 г. 00:50 + в цитатник
В колонках играет - Раскаяние
 (500x500, 21Kb) Он и Она Он. Проснулся, как всегда, ровно в восемь. Пошел в туалет, затем на кухню — долил воды в чайник, ровно столько, чтобы тот закипел минут через пять-семь, поставил на плиту и направился в ванную — чистить зубы и мыть голову. В ту самую минуту, когда он выходил из ванной, чайник закипел. Она. Вскочила, как ужаленная, и схватила часы. Полдевятого! Опять проспала! Кинулась в ванную, наскоро умылась, выдернула какие-то вещи из шкафа, стала торопливо натягивать. Долго не могла найти вторую туфлю. Когда нашла, передумала вообще надевать эти туфли, зашвырнула в угол, прыгнула в легкие босоножки, схватила сумочку и выбежала на улицу. Он. Размеренным шагом зашагал к метро. Бросил взгляд последовательно: на соседские гаражи, крышу дома напротив, синее небо, дорожку, ведущую в парк. Эта комбинация образов всегда повышала ему настроение. Подойдя к пешеходному переходу, посмотрел налево, потом направо, пропустил пару машин и направился дальше. Она. Автобус ушел перед носом, пришлось ловить машину. Вспомнила, что забыла причесаться — черт с ним, не до красоты! Вытянула руку. Пока ждала, вспомнила, что оставила дома документы, ради которых, собственно, уже тридцать минут назад должна была быть в офисе. Возвращаться было некогда, и она решила ехать как есть, надеясь, что в нужный момент вспомнит их содержание — ведь честно пыталась все запомнить, сидела до полтретьего ночи. Он. Зашел в метро, купил проездной и пошел вниз по эскалатору, чтобы размять сонные мышцы. Он не спешил — время было рассчитано до минуты. Поезда еще не было, и он пошел вперед, к седьмой от начала колонне, чтобы, выйдя из поезда, оказаться на кратчайшем расстоянии до лестницы пересадки. Она. Влетела на платформу как сумасшедшая, чуть не сшибла какую-то бабульку с тюками и под возгласы: «Совсем одурела, смотреть надо, куда прешь!» в последний момент сумела протиснуться в закрывающиеся двери поезда. Отдышалась. Посмотрела на свое отражение, попыталась пригладить взъерошенные волосы, но махнула рукой и постаралась сосредоточиться на предстоящей презентации. Сосредоточиться не получилось. Какой-то тип с неприлично спокойным выражением лица глядел в ее сторону. Мимолетного женского взгляда было достаточно, чтобы понять, что такие, как он, никогда никуда не опаздывают. Зануда... Небось, даже зонт не забыл — с утра накрапывало... Точно, вон он, зонт в левой руке. Этот зонт почему-то начал ее раздражать. Он. Отвлекся от мыслей, когда какая-то растрепанная девушка стремительно влетела в вагон, чудом протиснувшись в закрывающиеся двери. Он недоуменно посмотрел на нее, подумав, какое удовольствие в том, чтобы лететь куда-то сломя голову — неужели нельзя будильник на полчаса раньше поставить? Эти взбалмошные создания — вечно спотыкаются о препятствия, которые сами себе и создают. «Без царя в голове» — точно сказано. И он стал наблюдать за ней из скуки, как следят за маневрами пинбольного шарика. Впрочем, занимался этим недолго: на следующей станции она выскочила из вагона и стремглав понеслась к эскалатору. Он не спеша пошел следом, вежливо пропустив вперед какую-то бабульку с тюками. Она. Вылетела вверх по ступенькам эскалатора и устремилась к выходу. На бегу она вспомнила, наконец, как ни странно, свою речь и была неописуемо рада этому — как гора с плеч свалилась. Растолкав идущих навстречу людей и врезавшись с разбегу в стеклянные двери с надписью «выхода нет», она выскочила было на улицу, но тут же отпрянула назад и всплеснула руками в отчаянии: «Ну почему всегда все не так!» Шел дождь. Дождь лил сплошной серой стеной, лил так, что даже машины останавливались у обочин, не решаясь продолжать движение. Он. Увидел толпу на выходе из метро и смекнул, в чем дело: видимо, дождь. Он надел перекинутый на левую руку плащ, протиснулся к выходу, раскрыл зонт и... увидел ее глаза. Он на мгновение замер, глядя на нее, вжавшуюся под козырек, чтобы не намокнуть, и спросил вполголоса: «Вас проводить?» Они. Шли по улице, и дождь гулко барабанил по раскрытому зонту. Зонт был большой, черный и надежный. И он подумал, что вот так, под зонтом, он и ходил всю свою жизнь, а она — всегда вымокала до нитки и стучала зубами от холода, как сейчас. Он снял плащ и накинул ей на плечи, пресекая попытки сопротивления успокаивающим взглядом. Ей стало как будто теплее, и он снова задумался о ней. Что заставляет ее все время отказываться от элементарного житейского комфорта? К чему так мучить себя, рисковать здоровьем? Ради чего? Она завернулась в плащ и хотела сказать «спасибо», но от холода зуб на зуб не попадал. Поэтому она лишь посмотрела на него с благодарностью и слегка пожала локоть, за который держалась. Он безошибочно распознавал глубокие лужи и аккуратно обходил их, следя за тем, чтобы она не поскользнулась на мокром асфальте. Рядом с ним было как-то необычайно спокойно. Она так редко чувствовала себя спокойно, что сейчас тихо наслаждалась этим ощущением. Нет работы. Нет сумасшедшей гонки. Нет вообще никаких забот. А есть только он, его зонт и маленькое пространство под зонтом — крошечная вселенная, где остановилось время. А ночью они занимались любовью. Неистово, словно дрались дикие звери, дрались не на жизнь, а на смерть. Они не помнили себя, и мир не помнил их. Они лишь выли, кусали, рвали и терзали друг друга, то вылетая на поверхность, то погружаясь снова на невероятную глубину — пока не выбились из сил и не упали оба с головокружительной высоты на дно ущелья, и волна, швыряющая их о скалы, не отхлынула, оставив почти бездыханные тела на мокром, безумно горячем песке. Утром он должен был лететь в другой город по делам. Приехав в аэропорт, он обнаружил, что посадка на рейс уже закончилась. Он опоздал. Выбежав из аэропорта, он налетел на тележку с чемоданами и долго извинялся перед каким-то пожилым мужчиной, а, поймав такси, вдруг обнаружил, что карманы пусты — бумажник остался дома. Тогда он все понял, сел на траву, обхватил голову руками и... рассмеялся. Он смеялся так громко и заразительно, что проходящие мимо люди начинали невольно улыбаться.
Рубрики:  Проза

Метки:  


Процитировано 1 раз

Не хотелось просыпаться

Суббота, 26 Сентября 2009 г. 23:42 + в цитатник
 (490x500, 307Kb)


Так не хотелось ей просыпаться ото сна, так чудесен он был. Она лежала с закрытыми глазами, стараясь запомнить каждую черточку на его лице, прочувствовать каждую клеточку его крепкого тела, сохранить в своем сознании его дурманящий запах, еще раз, последний, заглянуть в голубую синеву его глаз.

- Господи, - думала она, - кто придумал будильники. Кто придумал то, что я должна куда-то идти, спешить, жить вот так, беспричинно...

Будильник замолчал. А она все еще не открывала глаза. Это был самый чудесный сон в ее жизни. И она бы променяла все на то, чтобы только остаться там. А как все началось очень обыкновенно. Он просто подошел и сказал: "Ты будешь моей". Естественная саркастическая улыбка появилась на ее лице. Еще ни один мужчина в мире не удостоился этого. И он это знал. Он просто сел напротив и бросил незначительный взгляд в ее сторону. Она как знала что-то, отвела глаза. Закат. И все-таки что-то тянуло к нему - повернулась. Солнце играло на его черных ресницах, и когда он поднял их... Она запомнит этот взгляд на всю жизнь. Ничего не видела она бесконечней и нежнее этого взгляда. Сила, уверенность, и любовь - эта минута решила все.

Да, они хотели друг друга так, как никто никого раньше не желал. Страсть овладела их телами и разумами. Два сильных разумных существа, всю жизнь противостоящие другим, а поддались чувству. Теперь она лежала и думала, что если бы такое случилось на самом деле, то никогда бы не позволила себе такого.

Их тела накалились до предела. Поцелуи, слетавшие с губ, обжигали, но на теле не оставалось ожогов. Влажное тело, неровное дыхание... С ее влажных губ слетали неземные поцелуи - Он тонул в любви. В объятиях друг друга они обрели себя, нашли друг друга - Ее душа залечила Его раны, а Он заполнил ту пустоту, которая царила в Ней.

Казалось, что им были прощены все их грехи и ошибки, так по-детски счастливы они были. "Я люблю тебя", - сказал он, гладя ее белоснежные длинные волосы. Так страшно верить- Она закрыла глаза и мысленно произнесла то же самое, но не сказала вслух. Нежно потянулась и обняла его в знак согласия.

Ну почему, почему все чудесное так заканчивается! - думала она с закрытыми глазами. Она давно опоздала на работу. Кому она теперь нужна! И все-таки надо открывать глаза, кормить любимую кошку...
Она подняла тяжелые ресницы и...

Спасибо, спасибо, Господи, что ты услышал меня и подарил мне его! Он лежал рядом. Она поцеловала его в еще горячие губы и пошла готовить кофе.

Рубрики:  Проза

Метки:  

Поиск сообщений в хочу_увидеть_чудо
Страницы: [1] Календарь