...Часто случается, что увидев какой-то яркий образ или фрагмент, мы незаметно запечатлеваем его, как мгновенный зрительный снимок, и после подолгу вынашиваем в анналах памяти непроявленным фотонегативом. Но наша недремлющая сортировочная машинка в голове добирается до него однажды – и вот сознание уже получает детальную цветную картинку, неожиданно открывающую самую невероятную суть, нечто чрезвычайно важное, впечатляющее; то, что мозг не смог определить в первую секунду, но зафиксировал автоматически.
И не важно уже, какое было внутреннее состояние и чем я занималась, когда ответ созрел, проявился определенно точным объяснением.
Все дело не только в самом лице, безусловно вызывающем восхищение, но главная его особенность – именно выражение!
Мирослава Липка не выглядела, как обреченная жертва в лапах монстра.
Почему?
Все просто.
Она ею не была.
Девушка не считала себя несправедливо гибнущей, а скорее всего – наоборот.
Любой циник, мыслящий как всегда предвзято и на скорую руку, возразил бы, что всему виной, естественно, наркотик, внушивший ей полную безотчетность происходящего. И лишь тот, кто сам пережил столько боли, что всею душою жаждал умереть; человек, находившийся за чертой, будучи сломлен настолько, что, в конце концов, смирился с этим обстоятельством и продолжал свое бесполезное, механическое существование, мог увидеть и понять истинную причину той странной, ужасающей для обычного человека радости, что напоминала умиленное состояние ребенка, сладко засыпающего в обнимку с долгожданной игрушкой.
Для Мирославы Липки не имело значения, кто и зачем ее убивает. Потому что долгожданным подарком для нее была смерть!
...
Я понимаю, о чем думает сейчас обычный человек, которому, к счастью, никогда не приходилось переживать ничего подобного.
Понимаю и того, кто достойно перенес свою беду, нашел силы подняться и идти дальше.
Как понимаю и тех, кто продолжает носить свою боль в себе, боясь при этом оставаться наедине сам с собою.
Я понимала и Миру, которая достигла желаемого...

О смерти всегда думать страшно, в особенности, о подобной. Не приведи Господь допустить даже слабую мысль о вселенском грехе, преступлении против природы, тебя родившей.
Но, как видим, случается и такое, что боль затмевает все крики совести и разума, и тогда уже страшнее нет ничего, чем понимание, что все так и будет продолжаться.
Потому что никогда роза не расцветет в темном затхлом подвале; никогда человек не обретет жажду жизни без смысла существования...
...
Тут же напрашивалось еще одно умозаключение: ее новая любовь не исцелила многострадальную душу девушки, не погасила пламени разочарований?
Пусть я и не имела права так рассуждать. Чужая душа – самый глубокий колодец, нам никогда не узнать, что там на дне – гниль или алмазы. Можно лишь догадываться, исходя их разных принципов. А догадки – чаще всего ошибочны.
Ведь та же любовь могла сыграть здесь главную, решающую роль. Страх не дать любимому человеку заслуженного счастья, непримиримое чувство вины от того, что можешь только обременить его, оскорбить, очернить и его душу также…
Мне стало безгранично жаль эту девочку, заплатившую столь высокий оброк за несбывшиеся надежды, и, кажется, я собственнолично ощутила ее боль...