Начало романа

Предыдущая часть

1964,
май-июнь

Сейчас уже во многом забылись мелкие подробности нашей первой встречи, со времени которой прошло больше года. Остался в памяти лишь общий дух нашего знакомства, наших бесед. Это был особый дух на какой-то возвышенной ноте, очень близкий и понятный нам обоим и очень подходящий в той обстановке, в которой мы оба жили. 

Ну, о нём самом. Это был мужчина тридцати лет (1934 года рождения), учился он на 4-м курсе  дирижёрско-хорового отделения. До училища он перепробовал много профессий. Учился в лётном училище, потом служил в армии, потом работал на шахте, трудился помощником машиниста на паровозе. Был женат. Есть пятилетний сынишка, за которого он платит алименты. Сейчас живёт с другой женщиной.
В довершении всего следует сказать, что он обладал отличными музыкальными способностями и гармоническим слухом, что позволяло ему в приличной звуковой гармонической обработке исполнять любой песенный и танцевальный материал на фортепьяно.
Внешность его не была особо примечательной. Голова, круто расширяющаяся кверху, проступающая на голове лысина и глаза: цепкие, внимательные, с чуть хищническим выражением, когда он выслушивал кого-то. 
В училище я его видел часто и интуитивно он привлекал моё  внимание. Однажды он сидел в классе за ф-но, играл простого "чижика-пыжика", но в различной и великолепной гармонической обработке. Возле него стояло несколько наших студентов.

Начало романа

Предыдущая часть

1964,
май-июнь

Отступление в сегодняшний день

Пора подводить итоги поискам моего бывшего друга Пети Распопова. Из дальнейшей переписки с Лидой стало ясно, что на сайте в Одноклассниках - не наш Петро.
Лида: 
"Он  окончил Новосибирскую консерваторию и там же аспирантуру - хоровое дирижирование. В этом году 27 июня или 4 июля ему будет 70 лет У меня прервалась с ним связь в 2014 г. Что случилось я не знаю."
Я:
"Значит, это точно не его профиль? Я не знал, что так давно связь прервалась, я думал, что это недавно произошло. Но интересно то, что тот, на сайте, не отрицает ничего! Заглядывает ко мне, избегает общения, но не закрывает от меня профиль. .А ты сама не пробовала на его страницу заглянуть? И сообщение написать? Интересно, как отреагирует."
Лида:
"Я пробовала к  нему зайти через его дочь Наташу, звонил мой сын ей, она ответила: "Кто вы такие и что вам от него нужно". И закрыла доступ.  До этого я видела его с семьёй на свадьбе у дочери Маши, они снимались в 15 году. А насчёт его дня рождения я не путаю - он всегда говорил что родился в Петров день поэтому его так и назвали, хотя мы д.р отмечали 27 июня".
Я:
"Может, мне попробовать зайти на сайт Наташи, интересно посмотреть. А где снимок Пети видела на свадьбе дочери - на сайте у Наташи? Хотел бы посмотреть. Как бы мне увидеть снимок свадьбы - тогда точно можно сказать, чья страничка в Одноклассниках".

Ну что тут скажешь? Лида своей подруге ещё написала, что на сайте, снимок с которого я ей прислал, не наш Петя.
И о чём вообще говорить, если дочь Наташа так "отбрила" бывшую папину подругу...  Да не хочет он уж больше вспоминать прошлое из далёкой благополучной Австралии, из своей благополучной семейной жизни. А в 14-м году вроде взгрустнулось ему, нашёл Лиду, поговорил, вспомнил прошлое - ну и хватит...
__________________________

 Начало романа

Предыдущая часть

1964,
март-май

Прошло несколько дней после этого случая и я стал замечать, что Петя избегает меня, не зовёт, как прежде, за компанию, в столовую или просто пройтись по улице. Спросив его об этом, я не мог сразу понять, в чём дело. Причина не приходила мне в голову. А он говорил намёками и хотел, чтобы я сам понял. Но я не понимал. В чём я неправ? Вроде, в общении с Петей всегда всё говорил правильно... Но наконец я начал догадываться. И Петя подтвердил мою догадку.
- Я тогда, в ОДОСА, ничего тебе не сказал, потому что ты друг мне был. Только посмотрел. Я не мог такого простить... Будто я хотел обмануть тебя. У меня был друг Женька. Мы с ним вот так дружно жили: я не считая давал ему, когда у меня деньги были. Мы шли в столовую и покупали тарелку борща на двоих. Но однажды я пришёл к нему, точно знал, что деньги у него есть, он перевод получил. Попросил у него взаймы. "А у меня нет" - он мне говорит. Но я после этого не мог даже видеть его. Вот так доверяешь людям, а потом вдруг такое получается. 
Я стал объяснять Пете, что я ничего худого не имел в виду, просто я думал,  может и я ошибся (чёрт его знает!) в том, что было у меня пять билетов, а не четыре.  
Временами мы опять встречались с Петей, подолгу разговаривали о девчонках и о жизни вообще, но тех отношений, что были раньше, уже между нами не было.

(Об этой размолвке с Петей я совершенно не помню. Память не удержала или не хотела удерживать в себе этот мелкий эпизод. Поэтому я с большим удивлением обнаружил в своём дневнике рассказ об этом совершенно забытом мной случае. А Петя, как мне теперь кажется, не забыл... - Б. К., апрель 2016).

 Начало романа

Предыдущая часть

1964,
март-май

Впоследствии между нами установилась особая связь, не очень, может быть, понятная другим.
Внешне он был среднего роста (170 см). Волосы, приближающиеся к чёрному цвету, высоко зачёсанные наверх, открывали большой лоб.
Ему было 18 лет,  хотя  по его словам, ему часто давали больше. И даже кто-то однажды спросил его "Ты давно в армии отслужил?"
Шёл эстрадный концерт. Несколько общих замечаний об артистах сблизили нас. Говорил он серьёзно и таким несколько пренебрежительным тоном, будто знал достоверно много скрытных интересных вещей, неизвестных тебе.
Мы познакомились. Он сказал, что зовут его Юра, я назвал своё имя. 
После концерта мы вышли  вместе из зала. Юра сказал мне, что он - член профкома и руководит культ-массовым сектором. Поговорили мы и о предстоящих выступлениях Хабаровского симфонического, о том, как редко такого рода оркестры приезжают на гастроли в Читу.
- Нужно будет закупать в филармонии билеты на все шесть концертов. Из училища почти все пойдут, - сказал он.

Собственно говоря, Юра и втянул меня во всю эту мутную возню с билетами. Хотя мне и самому вдруг захотелось попробовать себя в роли распространителя билетов на симфоническую  классику.
Несколько раз мы с Юрой приходили в филармонию - маленькое здание на территории горсада.  Я наблюдал, как он уверенно ведёт себя в этом учреждении, как отдаёт, кому надо, заявки на билеты, как спрашивает про рекламу, интересуется сроками приезда оркестра  и так далее. Я сказал ему об этом с ноткой восхищения.
- Ничего, - ответил Юра, - походишь сюда - будешь так же спокойно работать.
И действительно, вскоре я уже один ходил к заместителю директора филармонии и администратору, запомнил их лица, узнал цену билетов и...  выдвинул идею, чтобы студентам установить  скидку в цене. И зам. директора согласился.

Начало романа

Предыдущая часть

1964,
март-май

Отступление в сегодняшний день
(Неудавшийся Приветище из Читы)

Когда я дошёл до описания моей встречи в музыкальном училище с  Петей Распоповым - моим лучшим другом и защитником, мне нестерпимо захотелось узнать о нём и его сегодняшней  судьбе. Поиски в сети привели к аккаунту без сведений о возрасте человека, который дал бы возможность с уверенностью сказать, что это точно мой друг. Но вся его мощная фигура на каком-то фантастическом мотоцикле, широкоскулое лицо и взгляд не оставляли сомнений, что это именно он, Петя, - только возмужавший и "повзрослевший", а если  и постаревший, то  самую малость.

Написал ему сообщение в "личку". Жду.
Нет, не бросился в объятия. Промолчал. Но в гости ко мне заглянул. Я сделал паузу в десять дней. Потом решил проверить и... Оказалось, предполагаемый Петя Распопов изменил настройку и разрешил присылать сообщения только друзьям. 

Тем временем Петю начинает разыскивать и просит меня помочь ей  бывшая его подруга Лида. Опять начинает разворачиваться история, похожая на такие же поиски другого моего друга детства и юности  - Юры Кашникова. И опять "шерше ля фам".

Лида, с которой в училище я не был знаком, пишет мне:
"Борис. привет! Это к тебе с приветом далёкое прошлое... Это здорово что наша память моложе. чем мы сами...! Спасибо природе. Столько лет прошло. а чуть заденешь "сердца струны" и вот оно - прошлое. Может быть тебе это не интересно, то прошу извинить.... Меня зовут Лидия <...>,  бывшая студентка Читинского муз. училища, подруга Петра Распопова! А вспомнить всё это меня заставил его звонок,   который ввёл меня " в стопор". Мы с ним перезванивались, у него ко мне была просьба... и вдруг он "пропал" и что с ним, я не знаю, а ведь мы в таком   возрасте... И вот я не знаю - может это бред? И всё это мне приснилось? Да и нашёл он меня через нашу администрацию. Борис, он мне сообщил. что с семьёй живёт в Сиднее. В общем не знаю .что и думать."
Отвечаю Лиде:
"Привет, Лида! Ничего себе! Так мой друг Петя Распопов в Сиднее! И до тебя дозвонился! А я его искал в Одноклассниках. Одного похожего нашёл в Москве Петра Распопова, написал ему, но он не откликается. Не хочет написать, что это не он или признаться, что он! А мы с ним очень тесно общались в училище в 63-65 годах, жили в одной комнате общежития. А у тебя его номер телефона не сохранился? Вы могли бы общаться и по скайпу, неужели у него нет интернета? Спасибо, что написала мне... Да, сейчас уже многое забылось... Сообщи, если удастся найти Петра, передай ему от меня привет и просьбу связаться со мной".
Лида: "Борис, привет! С Петром я внезапно потеряла связь. В чём причина - не знаю, может быть что-нибудь случилось? Он мне сам дал  номер сотика. .Было много воспоминаний и вдруг резко оборвалось. Его телефон № 71061288245...  Может тебе повезёт больше?"
Я: "Привет, Лида! Я подумаю, как позвонить (загрузить мобильник деньгами надо, там, наверное несколько долларов минута стоит). Попробую, потом напишу. В интернете посмотрел: код Австралии - не 71, а 61. Телефонный код Сиднея - 2 (но это, наверное, если ему на домашний звонить, а у него, похоже, мобильный). Звонок входящий и исходящий -149 р. минута, смс - 19 рублей.
https://ucallweconn.net/?s=dialling_order&price=31&lang=ru
Лида: "Спасибо! Попробую!  Интересно всё же, что случилось. Прервалась связь... Он ведь звонил почти каждый день... видимо  обанкротился, если так дорого ( шучу).
Я: Позвонить через скайп на его мобильный намного дешевле. Сейчас смотрю тарифы. Там есть тарифный план безлимитные звонки, первый месяц бесплатно. У тебя, Лида, есть скайп?
Лида: "Да, есть.но я его ещё не подключала после ремонта".
Я:"Подключай скорей, позвони и вообще предложи ему аккаунт создать в Одноклассниках, мне страсть, как хочется с ним связаться. Сейчас свой дневник читаю. Как он меня в свою комнату поселял в общежитие, когда я с частной квартиры ушёл. Дозвонишься если, приветище от меня! Всё же телефон проверь, пожалуйста, правильный написала? Начинаться должен на 61. А вот ссылка: месяц бесплатных звонков во все страны мира безлимитно:
https://www.skype.com/ru/offers/unlimited-world-calling/  "   

Я ещё несколько сообщений отправил Лиде, рассказал про аккаунт Пети, из которого я узнал, что день рождения у него 5 августа. Если Лида знает и подтвердит день рождения своего друга, значит это точно он. 
Тем временем я послал Лиде главную фотографию профиля Петра Распопова.

Лида что-то долго не отвечает, а я тем временем поставил в фотоальбомы  Пети несколько классов и пару восхищённых комментов, после чего Петя изменил настройки своего профиля и разрешил комментить только друзьям. Пригласил его в друзья.  

Молчит мой друг. Не хочет возвращаться в прошлое, как и Юра Кашников. Не хочет объяснять, почему не звонит бывшей подруге и вообще, в Москве ли он сейчас или в Австралии. Но профиль свой  не делает закрытым, меня не блокирует. Если б это был не мой друг, давно бы ответил мне, что он - однофамилец моего друга. Не правда ли?

Из фотоальбома Петра Распопова.

1. "Это твой загородный дом или дача?" - спросил один из друзей. Петя не ответил.


2.


3. "Браво!" - моя подпись в комментарии.


4. "Счастья вам!" - написал я в комментарии.

Большинство фотографий загородного дома или участка были выложены в ноябре-декабре 2014 года. Породистая овчарка с мячом - весной 15-го года.

А неделю тому назад в фотоальбоме Петра появилось изображение...  колеса или покрышки (я не очень в этом разбираюсь).

Сегодня Петя  снова у меня в гостях. Изучает мою страницу в Одноклассниках. Мигает синяя точка на мониторе... 
(Борис  Комиссаров. -  22 апреля 2016 года)
----------------------------------------------------------------------------------------

Возвращение к Дневнику  (март- май 1964)

Жизнь в училище.
Билеты на симфонический.
Ю.Нижний, В. Добрынов.
Письмо от Любы.

Наступала весна. Всё чаще собирались студенты у входа в училище на пригретую солнышком улицу.
В Чите ждали  приезда Хабаровского симфонического оркестра. Подобных оркестров здесь не было уже несколько лет.
Перед приездом симфонического профком училища развернул бурную деятельность. С приходом тепла и я почувствовал  какую-то освобождающую меня энергию. Надоело меланхолично бродить по училищу из класса в класс, надоело быть в стороне от всех дел. 
К весне я повеселел, хотя никаких особых причин к этому не было. Выходя из училища с ребятами, кидался шуткой и вообще ощущал близость и больший контакт с ними.
- А Боря изменяется, - замечали они.
- Входит в студенческую жизнь, - говорили другие.
- Весна действует, - отвечал я.
Я чаще стал ходить на концерты приезжающих пианистов, чаще гулял вечером по городу.
На одном из концертов я сидел рядом с нашим студентом Юрием Нижним, на которого раньше как-то не обращал внимания.

(Продолжение следует)

Начало романа

Предыдущая часть

1964,
февраль - май

И он был прав. 
Он вообще был многим недоволен. И тем, что мяса нет в магазинах, а у людей скот отобрали. И что мать его - уборщица всего 30 рублей получает и работает круглый день. И ещё разные несправедливости из жизни находил. Я отвечал ему, поддерживая дух книжечек из политического отдела книжного магазина, что это всё временно, это бывает, всё улучшится.
- Что ты, всё: "бывает, бывает"! Это везде есть! - много раз повторял Мишка Кибирев.
И он был прав.Ведь в процессе развития общества возникает огромная масса противоречий и трудностей. И они есть везде. Такой диалектический вывод я сделал позднее.  И в разговоре с окружающими, которые думали так же, как Кибирев, не мог с ними не согласиться.

Начало романа

Предыдущая часть

1964,
февраль - май

Они заигрались и обо мне как будто забыли.
Мне захотелось спать. Время было в первом часу.
- Нужно быть скромным нахалом, понимаешь? - вспомнил я совет Пети.
"Что ж мне тогда стесняться!" - сказал я себе и положив голову на подушку, закрыл глаза.
- Наш мальчик уже спит, - услышал я голос сидящей за столом ко мне спиной девушки.
- Заморился, бедненький, - сказала другая.
Возгласы парней возвестили о какой-то новой удачной комбинации, и игра продолжалась ещё оживлённей. Но и она надоела. После очередного выигрыша с одной стороны и проигрыша с другой, уже лень было кому бы то ни было тасовать карты и они опять сели попарно на кроватях. Я поднял голову и медленно сел на кровать.
- Не оставляй свою Таню, - шепнул мне Петя. 
Я встал, подошёл к кровати, где лежала или спала Таня и сел у изголовья.
Весёлый чёрный парень поднялся и со смехом у всех стал спрашивать:
- Эта пара закреплена? Эта пара закреплена?
- Туши свет, - отвечали ему парни.
Последним он прошёл мимо меня, сидящего на Таниной кровати.
- Закреплена, - сказал я бодро, отвечая на его взгляд.
Нечто похожее на улыбку увидел я на его лице. Он потушил свет и вернулся к своей даме.
Что-то вроде пружины стало раскручиваться во мне с наступлением темноты.
Из углов доносился тихий говор, почти шёпот.
Мужской голос со смешинкой:
- Эй, вы, не скрипите кроватью!
- Нахал! - отвечал ему женский из другого угла.
У меня самого в груди шевелилась тревожная смута и комок, разных чувств, сплетённый из опасений, любопытства, возбуждения, побуждений и многого другого, трудно передающихся  словами.
Таня лежала спиной ко мне, лицом к стенке. Я перенёс руку через неё и положил возле плеча.
- Таня, - сказал я тихо. 
Она не отвечала. Я наклонился ближе, чувствуя её дыхание, и по неуловимому движению воздуха понял, что она не спит.
- Таня, - мой голос стал ещё более несмелым.
- Я хочу спать, - раздражённо сказала она.
- Она Колю любит из 12-й комнаты, а он сегодня не пришёл, - сочувственно объяснил моё положение женский голос из угла.
Я замолчал. В темноте слышались осторожные движения, тихий говор, изредка хлопки и слова: "Не трогай!"
Я почувствовал себя в тупике. "Так как, - рассуждал я, - ЭТО  или слишком просто или, наоборот, сложно? Кажется, ведь ясно, для чего они собрались здесь?"

Начало романа 

Предыдущая часть

1964,
февраль-апрель

Нужно было прожить несколько месяцев здесь, чтобы понять, сколько здесь показного, хвастливого, не  соответствующего действительности. Старшие, пожившие уже здесь ребята это понимали и различали правду от того, что сказано ради смеха и просто так, от дурости.
Но легко ли было мне всё сразу понять?
По их болтовне всё выходило очень просто. Как будто стоило только сказать "Пойдём", - и любая пойдёт с тобой в постель. 
Я не мог отделить наигранность и бахвальство в этих рассказах (что молчаливо и как само собой разумеющуюся вещь сознавали другие), от действительно имевших место  событий. 
Я поражался: "неужели всё так просто и доступно, как по рассказам этих повес?" Тайные мысли будоражили мозг, а молодая кровь поддакивала волнующим мыслям.
Наступила ночь. Ребята ушли. В коридоре потушили свет и стало совершенно темно.
А я всё ходил по узкому длинному коридору, медленно переступая с ноги на ногу, чутким ухом прислушиваясь к дыханию комнат, где спали девчонки, и дерзкие, прыгающие в голове мысли не давали покоя.
Удивляюсь, как я не совершил в ту ночь какой-нибудь глупости. Вероятно,  какое-то подсознательное чувство самосохранения: "не лезь туда, где ещё не всё знаешь", удержало меня.
Я вошёл в свою комнату. Заскрипела дверь. Спящий в углу Кибирев сматерился:
- Всё ещё шаришься, бл-ун!
Я тихо разделся и лёг спать.

В общежитии всё уже затихло; тишину вдруг нарушил какой-то запоздавший студент, протопав по коридору. Стук шагов явственно слышался по всему этажу сквозь тонкие стены и двери со щелями. Потом опять всё стихло
И лишь под утро, часов в шесть, вахтёрша стала стучать в те комнаты, которые просили её пораньше разбудить Сквозь полудрёму и ощущение неумолимого сна чувствуешь, как кругом просыпаются, громко разговаривают, стучат каблуками. Часа полтора находишься в забытьи и не поймёшь: спишь ты или нет. Лишь одно испытываешь желание: чтоб поскорей всё это кончилось. В 7 часов это кончается. Кто не встал в 6, сейчас уже бесполезно вставать - классы в училище все будут заняты.
Спят до 8, до пол-девятого.  

Начало романа

Предыдущая часть

1964,
февраль - май

С одной из них, Юлей Белозёрцевой (казалось, сама фамилия шла к её голубым глазам) мне несколько раз было по пути. Но наши разговоры за пределы училищных тем не выходили. Мне нравилось, как она махала мне рукой, заворачивая на свою улицу. Но в дальнейшем у меня не было ни времени, ни повода углублять наши отношения, и в конце концов при встречах в училище они стали ограничиваться обычными "Здравствуй".
С другой стороны, две девчонки-подружки Ильина и Москаленко мне явно не нравились. Они не понимали и будто подозревали что-то нехорошее в моей общественной работе.
- Зачем ты этим занимаешься? - спрашивали они с ехидной ухмылочкой.
- А что же, всю жизнь без пользы прожить, как вы? - разозлился я и ушёл, хлопнув дверью. (Весь этот разговор происходил в пустой комнате комитета комсомола).
Эти двух девчонок с их тупыми мелочными интересами я на дух переносить не мог.
К Шигаревой у меня было другое чувство. 
После всех своих "подкусываний" она, бывало, подходила ко мне с такой непритворной искренней улыбкой, спрашивала меня о моих занятиях, о вещах, которые я играю. и т.п., что я, забыв о прежних раздорах, также искренне и дружелюбно отвечал ей.
И этими подходами она подкупала меня много раз.
На переменах Ира часто садилась за рояль и начинала лихо выделывать твистовые мелодии.  Однажды мне это так надоело (я был к тому же в совсем неподходящем для веселья настроении), что я подошёл и резко закрыл крышку рояля (Ира  едва успела убрать руки). После этого я получил целый каскад возмущений.
Но уже к концу года и я изменился, и девчонки меня, вроде, за своего считать стали, и Ира Шигарева почти не "подкусывала". Короче говоря, приблизительное душевное равновесие  было достигнуто.

Утихли страсти и всё стало спокойнее...

Начало романа

Предыдущая часть

1964,
март - май

Но продолжу о Серёже Егорове. Я вообще мало с ним разговаривал после всех этих раздоров. Однажды всё же не удержался и сказал ему: 
- Чем печатать голые лозунги, напечатал бы какой-нибудь сонет Шекспира.
(Я как раз читал их в это время). Серёжа,- вероятно, вследствие своей несамостоятельности, неожиданно уцепился за эту мысль. Взял из библиотеки сборник сонетов Шекспира и начал их перепечатывать на машинке, сразу же вывешивая на стену, где была прибита деревянная планка для объявлений.

Сейчас, спустя полтора года (в сентябре 1965-го - Б.К., апрель 2016) я вновь перечитываю сонеты Шекспира и не перестаю поражаться тем высоким смыслом, который открывается в них через 400 лет после рождения великого писателя. Не могу удержаться, чтобы не привести их здесь. 
Это именно те сонеты, что висели у нас в училище.

Начало дневника

Предыдущая часть

1964,
март-апрель

А Серёжа Егоров донимал меня всерьёз.
Ему не понравилось, что я здесь ночую.
"Как это, комитет комсомола, а здесь ночуют!" 
Я много спорил с ним и однажды так разозлился, что запустил в него книжонкой. Он невозмутимо поднял её и сказал: Такими книгами - и разбрасываешься! Ведь ты - строитель коммунизма". И т.д. и т.п.
Вообще в отношении учёбы то, что я ночевал  в училище, мне  ничего не дало. Утром я был таким сонным, что не мог заниматься. И спал часто на крышке рояля. Не занимаясь в течение дня, успокаивал себя: утром позанимаюсь. И оставался ночевать в училище. (В общежитии всё равно не встанешь рано, а здесь хоть баба Лиза разбудит). А наша баба Лиза действительно в пять часов утра начинала ходить по классам и бешенно стучать по комнатам, где спали ребята: кто на диване, кто на рояле. (Диванов было  в училище только два, но и на них ухитрялись спать по двое, один на самом диване, другой - на вытащенной из дивана спинке).
"Сумашедшая старуха,- вопили ребята спросонья", и засыпали.  А через двадцать минут старуха опять начинала ходить и кричать, чтоб вставали. И снова стучала по дверям, закрытым изнутри на стул.
В 6 часов ежедневно приходил Серёжа с баяном и стучал в комнату комитета комсомола, где я спал. Я вставал, чтобы потом досыпать на крышке рояля или на столе. А старуха кричала пуще прежнего:
- Выгоняешь, выгоняешь их вечером, никак не идут!
Она боялась, что Серёжа пожалуется директору (директор не разрешал спать в училище). Так что мне пришлось порядочно поругаться и с Серёжей, и с бабой Лизой, чтобы спать в этой комнате. Да и секретарь комитета комсомола ворчала, что я там сплю.
Сам Серёжа занимался в этой комнате весь день. Я взял, да повернул дощечку на двери с надписью "комитет комсомола" обратной стороной и карандашом написал: "Кабинет Серёжи Егорова". И даже сочинил стишок:

Есть у нас Серёжа Егоров
Вы попробуйте к нему придти.  
Он комитет комсомола
В свой кабинет превратил

 Весь день там занимается
И ключ с собою носит,
А кто туда заявится,
Того уйти он просит.

Начало романа

Предыдущая часть

1964,
февраль - апрель

Пониже Серёжиной надписи чьей-то хулиганской рукой было выведено: "Не выставка, а чушь какая-то." Эти пренебрежительные слова меня возмутили, и я сделал свой комментарий: мол, кто это позволяет себе  давать такие оценки художественному творчеству?
Стало ли стыдно этому малокультурному человеку или из каких-то иных побуждений, но на другой день кто-то подтёр оскорбительную строку. Поэтому Серёжа мои слова принял  на свой счёт и заявил протест. Через день  я увидел, что он настрочил: "Я, Егоров Сергей Сергеевич, член комитета комсомола, и кто так мог обо мне отозваться?"
Я продолжил наш письменный диалог в тетрадке отзывов и объяснил возникшее недоразумение. Назвал своё имя и ещё что-то написал о том, что искусство должно отражать духовный мир человека... Заглянув в книгу отзывов ещё через день, увидел Серёжино извинение за допущенную  ошибку. 

(Боже, как фантастически изменился мир на протяжении жизни одного поколения! А люди не меняются  и нередко так же резко и безграмотно спорят и выясняют отношения во всемирной паутине, комментируя посты в соцсетях или в электронных СМИ. -  Б.К., апрель 2016).

После этой выставки я заинтересовался Серёжей Егоровым, поговорил с ним. Он меня сразу стал убеждать, что работа в комитете комсомола очень интересная. Но как-то скучно, нежИво, бесчувственно звучали его слова. Однако сагитировал меня участвовать в "Комсомольском прожекторе" и достав записную книжку, внёс в неё мою фамилию. 
Серёжа часто сидел в библиотеке и выписывал цитаты из Горького и Ленина. 
Но вскоре я убедился, что он очень беспомощен. Своей инициативы у него почти нет и он не может что-нибудь полезное и нужное сделать, заменяя дело цитированием классиков. Когда мы собрались втроём: я, он и ещё один парень из комитета комсомола, чтобы обсудить работу  по выпуску "Комсомольского прожектора", Серёжа ничего сам не мог предложить, а только рылся в книжечках. Но всё же какую-то видимость активной деятельности Серёжа создавал. Он исправно собирал членские взносы, вёл учёт комсомольцев. Вечером, когда расходились по домам преподаватели, Серёжа шёл в учительскую, где в его распоряжение была предоставлена печатная машинка. Он печатал на листочках различные воззвания из речей государственных деятелей. И потом эти лозунги вывешивал под стекло на доску для стенгазеты. Ребята проходили мимо, останавливались возле новенькой бумажки. Читали и посмеивались, совершенно справедливо считая лозунги ненужными, оторванными от жизни.
Впрочем, однажды появилось довольно интересное писание, которое задерживало ребят у доски дольше обычного:
"Хороший почин.
С 5 марта студент Воловик дал обещание бросить курить. Товарищи студенты! Мы призываем вас поддержать ценное начинание Володи Воловика."
Сам  Воловик ходил смущённый.
- Хотел закурить, - говорил он, - да неудобно, повесили вот это, - показал он на доску.
Недели через две он говорил:
- А вообще хорошо, когда не куришь.
Над его словами задумались двое четверокурсников - Шаршатов и Чечуров. И тоже решили бросить курить.
Серёжа Егоров подслушал их разговор и на доске не замедлила появиться новая бумажка о том, что Шаршатов и Чечуров поддержали почин Воловика. 

Начало романа здесь

Предыдущая часть

1964,
февраль - апрель

Итак, я разговариваю с тобой только как с сознательным человеком.
О твоих не совсем успешных делах я узнал несколько раньше, чем получил твоё письмо. Это не может меня не беспокоить. А твои "знания" по химии и муз литературе меня просто бесят. Как же так!!? Химия - предмет, успешно усвояемый самыми примитивными посредственностями, - и вдруг двойки! Борис, это никуда не годится. Ты демонстрируешь своё нежелание заниматься. А муз.лит-ра?! Что мешает успешно заниматься по этому предмету? К сожалению, я не знаю подробно о твоих делах в остальном. Но, говорят, тоже не блещешь. Борис, сейчас ты должен откинуть все посторонние дела и мысли в сторону и вплотную приступить к занятиям по всем предметам. Вспомни  наши частые разговоры в прошлом. Ведь сколько было сказано о трудностях, с которыми придётся столкнуться на этой стезе, о том, вообще, коварном пути в искусстве. И твоё вдохновенное желание быть в искусстве я принял не меньше, чем за клятву в преодолении всех трудностей, стоящих на пути этого быть. Ты уже юноша, взрослый человек, и ты должен ясно осознать, что легко в искусстве ничего не может быть. Даже этого слова - легко. Борис, засучи повыше рукава, и с жадностью, с желанием обеими руками хватай с самого низа все знания. Только так можно достигнуть желаемого. Я никак не могу понять - в чём дело? Что является тормозом в учении? Презирай ты этот тормоз, уничтожь его.
Очень хочется слышать о тебе только хорошо. И ты сможешь добиться этого. Ты должен взяться за дело крепко и победить его.
Да, о твоём мнении о преподавателях. Не могу не согласиться с твоей характеристикой Савсерису и Свирскому. Но здесь нужно успокаивать себя тем, что это люди старой школы, старого воспитания. Они и учились-то в гимназиях. Как педагоги, они отживают свой век. На смену им приходят новые молодые специалисты, вооружённые не меньшими знаниями, чем они, но с лучшей методикой и большим, конечно, тактом. А в отношении их пренебрежительно-барского отношения - так плюнь на это! Они не только к ученикам, но и к коллегам не лучше относятся.
А Александра Михайловна действительно прекрасный человек. О каком директоре ты говоришь? О Леониде Георгиевиче, да? (Я слышал, что директор сейчас другой).
Невольно мысли возвращаются к твоей учёбе. Как ты умудрился нахватать двоек (я уже не говорю о тройках)? Ведь даже если это двойки нелюбимых твоих преподавателей - всё равно они не могут не играть своей отрицательной роли. Всегда помни, что оценка - как бы она ни была банальна, -  полученная в 1-ом, 3-ем, 8-ом классах, в училище, не может не влиять на тебя в  твои 20, 30, 40 лет. Потому что человек - это, кроме всего, и сумма знаний, заключённых в нём. Очень хочется, Борис, чтоб ты понял всё и не огорчал меня своими неудачами.
Теперь о твоей переписке с Любой. Эту дружбу - юношескую, чистую - нужно только приветствовать. Прочитав эти письма, мне невольно вспомнились мои 16-17 лет. Правда, они были несколько другими (я тогда уже работал), но эти отношения были свойственны и мне. Вообще, эти отношения настолько сложны, что говорить о них в письме - не хватит многих тетрадей. Во всяком случае, тебе эту дружбу надо обязательно поддерживать. Мне кажется только, что Люба идеализирует тебя, приписывает тебе лишние хорошие качества.
Письмо получилось слишком большим, а всё равно, и десятой части того, что я хотел сказать, - я не сказал.
Пиши,Борис, подробно о своей учёбе, своих делах. Слушал ли ты Хабаровский симфонический оркестр? Мне прислали вырезку из газеты и  я читал "Дневник" Шишлова. Как дела у Володи Чечурова? Привет передавай всем выпускникам, Александре Михайловне, Леониду Георгиевичу, Шапкину.
Ну ладно, о многом поговорим в следующих письмах. Пиши. Жду.
С приветом - 
                        Валерий Михайлович.
12.04.64 г.
P.S. За все исправления извини, письмо писал ночью, сосредоточиться было трудно. В.М."

Начало романа здесь

Предыдущая часть

1964,
январь-апрель

С утра родители уходили на работу и я отдавался ничегонеделанию. Кстати, смог вернуться к своему Дневнику, который на несколько месяцев был заброшен мною после поступления в училище. 
Во время каникул я воспользовался своим свободным временем, чтобы получить паспорт. А чего ждать? Мне уже шестнадцать и я должен иметь документ, удостоверяющий этот факт. Хотя бы для того, чтобы с достоинством показать его билетной контролёрше, идя на фильм, где дети до 16 лет не допускаются. Глупо считать меня ребёнком! Вообще я хожу на эти фильмы беспрепятственно уже месяцев 7-8 и редко когда меня спросят о моих годах. А если спросят, я уверенно отвечаю: "шестнадцать и даже больше!" И вглядываясь мне в глаза (мой взгляд в этот момент серьёзен и совсем не детский - впрочем, это я сам так думаю!) контролёрша пропускает меня.
Паспорт я получил довольно быстро и как-то совсем обыденно, будто это самое привычное  дело. Действительно, для работников милиции - да. Но не для меня.
Я ходил за паспортом несколько дней, относил фотокарточки, свидетельство о рождении. И вот у меня на руках главный документ. Вглядываюсь в каждую строчку, словно хочу запомнить.
МОЙ паспорт, с МОИМ индивидуальным номером, которого больше нет ни у кого: Х-ГЗ № 548186, выданный мне 16 января 1964 г. и действительный по 16 января 1969 г.

"Читайте, завидуйте,
я гражданин
Советского Союза" -
 

кричал я, когда пришёл домой. Здесь же, в Сретенском паспортном столе, мне оформили прописку. Правда, когда приехал после каникул в Читу, пришлось заиметь временную читинскую прописку по ул. Ярославского, 16, то есть в общежитии музучилища.
И будучи прописан в общежитии, 10 февраля я ушёл с частной квартиры и переселился в общежитие ФАКТИЧЕСКИ.
С переходом в общежитие начался новый период моей жизни. Ведь  не пожив в общаге, не ощутишь полностью вкус студенческой жизни. 

Начало романа здесь

Предыдущая часть

1963-1964,
декабрь-январь

Так родилось это недописанное и так и не отправленное письмо:

"Дорогая "Смена"!

В вашем первом номере "Романтика" я прочитал письмо в редакцию от Григория А. и мне захотелось ответить ему. Я не намного старше Григория: завтра мне шестнадцать. Но, примерно за год до этого дня я пережил первое чувство любви. Я любил со всей страстью сердца, но только друг знал о моей любви. Увлёкся стихами и сам начал писать стихи.
Стихи, которые я сочинил около полусотни, никогда не видела любимая. Только другу я читал их.
Зимним и снежным лунным вечером, когда спал городок, я бродил перед её окнами, смотрел часами на красный свет из её окна и любил... Поздней ночью возвращался домой.
Мы часто встречались, гуляли вместе и разговаривали. Но вдруг на школьных вечерах она стала отвергать мои приглашения к танцу. С этих пор её отношение ко мне стало непостоянным и изменчивым. Я писал горькие стихи об отвергнутой любви. Потом тон стихов изменился. Стал писать в стиле Гейне с иронией и смехом сквозь слёзы.
С приходом весны ушла  любовь и остались лишь полузабытые трепетные воспоминание и привычка находить утешение в стихах в трудные минуты жизни.
Я вполне согласен с тобой, Григорий.  Да, любовь возможна в 14-16 лет."

Начало романа здесь

Предыдущая часть

1963-1964,
декабрь - июнь

Например, деньги - один из насущных вопросов студента.
Пока я жил на квартире и не очень близко общался со студентами, меня этот вопрос   не слишком тревожил. Хотя поначалу я тратил их, с житейской точки зрения, не совсем разумно. Но  всё же умел экономить,  когда их оставалось мало.
Захотелось однажды наесться вдоволь шоколада. И рубля три сразу спустил на него. Зато наелся так, что потом смотреть на плитку шоколада не мог.
(Насколько помню, в то время 100-граммовый шоколад "Алёнка" стоил 80 копеек. Но ассортимент был не слишком богатый. На три рубля я тогда закупил все имевшиеся в магазине сорта весом по 100, 50 и 25 граммов. - Б.К. март 2016).
Этот пример говорит о моей невыдержанности и житейской легкомысленности, что естественно в  первые месяцы студенческой жизни.
Главное же - ощущение неуверенности в себе. И вначале мне подсознательно хотелось преодолеть неуверенность в себе. А потом уже (апрель-май 1964-го)  я осознанно использовал  всю свою волю, чтобы подавить в себе чувства робости и неуверенности.
И так, переходя от неуверенности к самоуверенности, от нервных переживаний к спокойствию и трезвому расчёту, я развивался в бурлящей читинской среде. 
Иногда какое-нибудь насмешливое слово и моё неумение спокойно и трезво ответить, тоже с насмешкой, а то и просто - пренебрежительно и уверенно отмахнуться, но так, чтобы это выглядело естественно, портило мне настроение на весь день. Кстати говоря, эта Шигарева часто была виновницей подобных душевных процессов. И порой я метался с утра до вечера в училище, чтобы придумать свой ответ, разящий наповал... (В душе метался, конечно, внешне всё выглядело гораздо спокойнее и... смешнее).  Так и не придумав, вернее, придумав множество ответов, но так и не сказав ничего (из-за той же  неуверенности, из-за мысли, что это будет смешно звучать), уходил я домой  в паршивейшем настроении.
Я постоянно наблюдал за другими и за их поведением в студенческом или каком-нибудь другом обществе. И во мне постепенно рождалось ироническое чувство: "Ха! Мне до этого, что до лампочки". Рождалась способность спокойно, а когда нужно, насмешливо (но без хамства) отвечать на чужие заскоки - как шутливые, так и серьёзные. А где нужно, попросту не придать значения, не обратить внимания на какие-нибудь мелочи. 

Так что в конце учебного года (май-июнь 1964) я на четвёрку с минусом освоился со своей средой и каких-либо недоразумений у меня уже не возникало. Жизнь в общежитии дала мне многое для моего практического опыта общения. 
Происходившие во мне изменения состояли в том, что вначале меня считали странным и с "заскоками", а потом стали думать: "себе на уме". Общественное мнение обо мне я узнавал от Пети Распопова.
Что ж, пусть так думают - это  мне на руку. Короче говоря, я этого и хочу.

Начало романа здесь

Предыдущая часть

1963-1964,
декабрь-июнь

Но внимательность эта пришла не сразу и не скоро.
У нас было много разговоров. Всего сейчас не вспомнишь. 
Я рассказывал ему о себе и о том, какие стихи писал зимой 63 года. Прочёл некоторые из них. Он настолько естественно, непринуждённо и доверительно высказал своё мнение, что я сразу же с ним согласился, хотя стихи эти были  мне дороги, напоминая  о нежных чувствах...  А Петя прямо сказал,  что стихи детские, наивные и совсем несовременные. 

Чтобы встать на чью-нибудь позицию, надо  сперва послушать  возражения против неё. Попробуй изложить эту позицию как бы "понарошку" и внимательно послушай доводы окружающих людей "против". И если твои суждения не будут опровергнуты "железными" фактами, тебе уже ничто не помешает  считать свою позицию  правильной.

Начало романа здесь

Предыдущая часть

1963-1964
декабрь-февраль

Единственный человек, через которого могли осуществиться мои неясные грёзы о любовных связях с девчонками, уехал. Может быть, это и к лучшему...  С его отъездом я освободился от неясной тревоги, которая овладевала мной, когда думал о  его обещаниях и вспоминал его  рассказы.
Я почувствовал и облегчение, и печаль.
В день  отъезда Гены я встретил его в нашем переулке. Он сказал, что уезжает и пожимая мне руку, произнёс:
- Спасибо тебе за всё!
У него это вышло очень просто и естественно. 
Он пошёл, а я остался стоять. Только беззвучно прошептал: "За что?"
Потом я размышлял о нём, о его отношении ко мне. Наверное, я был первым, кто встретился ему после лагеря, кто  безоговорочно тянулся к нему,  проводил с ним дни, верил ему.
Его родители звали меня заходить к ним. После отъезда Гены я несколько раз побывал у них. Они угощали меня, я всегда попадал к ним после столовой и отказывался от еды. Говорили о погоде, об охоте. Отчим Гены - завзятый охотник и в огороде у них бегает огромный волкодав.
Через три месяца  я встретил Гену в Чите. Он шёл с каким-то парнем. Я с обоими поздоровался за руку. Гена сказал, что приезжал на неделю, сегодня уезжает, торопится за билетами, приглашал заходить к родителям. Он уже знал, что с февраля я живу   в общежитии музучилища на Острове. Мы коротко простились.
- Ну, пока.
- Пока!

Начало романа здесь

Предыдущая часть

1963-1964,
ноябрь-январь

- Может и дешевле, - ответил я после некоторого молчания. - только меня воротит от того духа недоверия, атмосферы бессмысленной подозрительности. Я был ребёнком, находился в детсаду, учился в 1-2 классе, но всё равно чувствовал это. И этот удушливый дух идёт именно от эпохи Сталина.  А тебе кажется, что при Сталине было хорошо только потому, что у тебя жизнь шла нормально. А во "времена Хрущёва" случилось  в лагерь попасть. Вот так и кажется  тебе та  жизнь лучше.

Я вспомнил Михайлыча, который часто говорил о прошлом, делая упор на том, что водка была дешевле. 
И ещё промелькнул в сознании разговор с преподавателем истории в музучилище Александрой Михайловной, которая говорила  ребятам, когда они оформляли стенгазету в ленинской комнате, о тех, кто равнодушен к общественным проблемам: "Таким людям ничего не надо. Как мелки их интересы: наесться до отвала и поспать. И тогда власть хороша. А когда что-то чуть-чуть не по нём, заступили на сантиметр на его личное, и он уже готов хаять всё и вся на свете".

Но вот мы уже сменили тему. Гена стал рассказывать, как они с Борисом Шумило (я в их дом ходил заниматься на пианино) таскались по девчонкам в былые года. Сказал, что сейчас у него плохо с деньгами, а когда он работал, то всегда, на "худой конец", пятёрка в кармане лежала. Они покупали пол-литра - и к девкам. Подгуляв, заваливались с ними на кровать, стягивали одежду... Гена в подробностях рассказывал о своём интимном общении, о котором раньше я не слышал от взрослых парней, а лишь догадывался.
- Погоди, - говорил Гена, - придёт весна, мы ещё походим с тобой.
Что-то таинственное и волнующее овладело мной от этих его слов. Только в видениях и отдалённых мечтах видел  и чувствовал тепло и нежность женского тела; и вдруг будет реальная возможность - не в мечтах, а в действительности - приоткрыть завесу над великой тайной жизни!!!
Я молчал, чувствуя учащённое биение сердца и электризующие токи, рождаемые в организме...
Я опять заночевал у Гены (свадьба у Светланы  продолжалась второй день), но прежде, чем лечь, забежал к себе в квартиру и достал множество листков с переписанными мной стихами Гейне. Благо, они лежали недалеко. Мне не пришлось проходить мимо стола с едящим и пьющим народом. Я показался им сбоку, где лежал мой чемодан, но они не обратили на меня внимания. Вообще всё это сборище походило на обычную пирушку. Светлана  была не в костюме невесты, а в обычном принаряженном платье.
Стихи Гейне Гене понравились. И больше те, где отображались любовные ласки. А лирические и романтические чувства,  тонкая ирония Гену не задевали.

Начало романа здесь

Предыдущая часть

1963-1964,
ноябрь--январь

Вообще у неё совершенно отсутствовали признаки какого-либо консерватизма - это стремление к соблюдению формальных правил. Если нарушения  оправдывались любознательностью, другими положительными устремлениями, она не пресекала их.
Однажды по каким-то причинам не было класса для занятий, и мы собрались в библиотеке, в читальной комнате. На столах лежали подшивки газет. 
Студент рассказывает урок. Я в это время почитываю газету.
Копыльский толкает меня в бок и громко говорит: "Кончай читать, урок идёт!" (Сделал это нарочно, мне во вред, другому ничего бы не сказал).  Александра Михайловна посмотрела на нас и сказала:
- Это ничего, что читает. Пусть. Это лучше, чем вертеться и ничего не слушать.- (это она к Копыльскому). - Газеты - это тоже история. История наших дней¹.
_________________________________

1.Сноска на странице дневника: "Вот! А в школе бы по-другому совсем было  (Б.К., 1964 г., декабрь).
_______________________________________________

Свой предмет - историю она делает очень живым и интересным. Часто она просто беседует с классом, и эти беседы переходят часто на другие, "не по программе" темы: "о жизни вообще и конкретно".  Александра Михайловна охотно поддерживает эти темы: о человеческом счастье, о любви к труду, о хороших людях. К этим разговорам у нас всегда был большой интерес: ведь каждый, каким бы он ни был, задумывался о жизни, хотя, может, редко говорил об этом. А в той задушевной обстановке, в которой ведёт урок Александра Михайловна, рождалось чувство, объединяющее всех нас. И каждый мог высказать своё мнение. Каждый мог поговорить с Александрой Михайловной "за жизнь", даже после урока или в коридоре, где её часто можно было увидеть беседующей с одним или несколькими студентами. И общее мнение о ней было: чудесная женщина.
Она постоянно заботилась о том, чтобы сделать занятие интереснее. На одном из уроков Александра Михайловна сказала:
- У нас есть проектор, но он на 127 вольт, а нужно подключить на 220. Нужен трансформатор. Кто хочет сходить? 
Я вызвался. Александра Михайловна дала пять рублей из своих денег и я пошёл в магазин электротоваров. Было там два вида трансформаторов - за 3-20 и за 8 рублей. Спросил, подойдёт ли трансформатор за 3-20 к проектору, но мне не смогли ответить. Я  взял его на свой страх и риск, выписал счёт. Но оказалось, что он для радиопроигрывателя "Волга". Мы не сразу разобрались с ним. Торчат множество проводов - сразу и не поймёшь, что к чему. Нашли парня (это был Саша Кинжалов), который разбирался в этом деле. Он сказал: "не подходит". Мы сходили с Александрой Михайловной в магазин и обменяли этот трансформатор на другой, за 8 рублей. Идём назад, я несу трансформатор.
- Ну вот, - говорит Александра Михайловна, - большое мы с тобой дело сделали. А то фильмы у нас есть исторические, есть что показать, рассказать, а из-за трансформатора всё дело стоит.
... И так везде и во всём Александра Михайловна проявляла свою инициативу.
Зашёл на уроке разговор о музыке. О том, чьё исполнительство больше нравится. Александра Михайловна сказала, что ей нравится игра Мили Федотовой - бурная, темпераментная. Тут же зашёл разговор, какая музыка приятней - спокойная или взволнованная.
- Конечно,- сказала Александра Михайловна, - слушать спокойную красивую музыку приятно, но мне больше по душе страстная, горячая музыка. такая музыка куда-то зовёт, поднимает в человеке новые силы.
Разговоры о коммунизме, о политике и общественной жизни Александра Михайловна умела вести душевно, по-человечески и может быть поэтому многие охотно делились с ней своими мыслями.
Однажды мы сидели в комнате комитета комсомола. Ребята делали "Комсомольский прожектор". Здесь же Александра Михайловна. Один второкурсник говорит:
- Вот делаем, делаем, а к чему? Что, мы исправим  что ли двоечников или пьяниц?
- Всё же они прочтут,  какое-то действие на них будет, - сказала Александра Михайловна ,- ведь даже в самом маленьком деле можно бороться за человека.
И живо начала рассказывать:
- У нас во дворе ребятишки 8-11 лет. В свободное время что они делают? Шалят. Бывает, что дерутся. Организовать их - это великое дело. Вот пошли в поход с ними на Ингоду. Видели бы вы, как они интересуются всем, какие они любознательные. А один из них выругался нехорошим словом, так все на него ополчились, - с улыбкой рассказывает Александра Михайловна. - Так этот мальчишка плакал потом, прощения просил. Ведь в каждой мелочи, в обыденном, казалось бы, деле можно воспитывать, влиять в хорошую сторону.

... Жизнь - такая сложная штука. Никакие физические явления не могут быть сложнее людей. Человек - самый совершенный продукт природы. Стоит прожить человеком, чтобы понять, что представляет собой этот великий человеческий коллектив.

Начало романа здесь

Предыдущая часть

1963,
ноябрь-декабрь

На меня это произвело впечатление. Да,  в училище было всё по-другому по сравнению со школой. Царил свободный дух и отношение к тебе было уже  как ко взрослому человеку. Так и должно быть - ведь учатся взрослые люди, получающие профессию, специальность. 
Я весело провёл вечер: выпивал, смеялся, танцевал. Но чем-то особенным этот вечер мне не запомнился.

7-го я был у брата. В семейном кругу, как говорят.  Пришёл к нему на квартиру, что напротив кафе "Романтика" (кварталов шесть идти от училища вниз по Калинина). Витя и Клава были вдвоём. За несколько дней до праздника Витя спросил, где я буду его отмечать. Не услышав определённого ответа, пригласил к себе. Я пришёл и поставил на стол бутылку портвейна.
- Зачем принёс? У нас и так есть. Ну раз принёс, пусть будет, - сказал брат.
Выпивали, закусывали, разговаривали. Потом все сходили в кино в "Забайкалец".

И опять пошли будничные занятия в училище.  Иногда учёба "разбавлялась" общественными мероприятиями. Один из комсоргов училища вручил мне приглашение на районную комсомольскую студенческую конференцию. Проходила она в клубе управления Забайкальской железной дороги - рядом с училищем. Из нашего училища пришли человек восемь и все сели в одном ряду. Всего же собралось человек 150-200. Из наших кто-то притащил баян. В зале начали петь песни Пахмутовой и другие молодёжные песни, а баянист быстро подхватывал мелодию и подыгрывал.

Секретарь комсомольской организации музучилища Миля Федотова с улыбкой подбадривала молчащих:
- Пойте же, товарищи! - и чуть ли не дирижировала комсомольцами.
Но вот на сцену вышел человек из райкома. Начали проверять, сколько человек пришли  на конференцию. Только из нашего училища пришли все приглашённые. "Они учатся рядом", - оправдывались и кивали на нас студенты других техникумов и вузов. После всех подсчётов оказалось, что присутствует меньше половины  делегатов. Решено было конференцию отложить.
Провели её всё-таки дня через два. Выбрали студенческий совет, разработали и приняли план действий.

Через несколько дней мне пришлось снова присутствовать в этом же зале в качестве делегата на районном слёте дружинников. Я не дружинник, но мне опять выдали приглашение, и я не думал отказываться. 
Слёт прошёл довольно интересно. Я не пожалел, что сходил. Много нового узнал из докладов о работе дружинников и автодружинников. Было чем и чем гордиться и над чем посмеяться. Активным дружинникам вручили награды. Многих наградили часами и другими ценными подарками. Из наших получил большущую книгу о великом художнике  с красочными картинками член комитета ВЛКСМ училища, зав. учётным сектором Сергей Егоров.  

Начало романа здесь

Предыдущая часть

1963,
ноябрь-декабрь

Первоначально нас сблизили воспоминания о детстве - о том счастливом времени, когда все мы со своими сверстниками  объединены общим  чувством жизнерадостности и веселья.
Рассказывали друг другу о местностях, где каждый вырос. Я о Сретенске, он - о Черновских. О ребячьих играх и проделках, о своих реках, о любимой нами природе. И перебивая друг друга,  я - о красоте окрестностей Шилки, он - об окрестностях своей речки. Вспоминались мелкие, но дорогие для нас детали: горячие камни на берегу, пустые заросшие овраги, лесные гущи тайги.
Юрке по душе были герои гражданской и Отечественной войны, и он хотел быть на них похожим. В нём ещё жило и давала о себе знать мальчишеская увлечённость войной и героями. Об этом он прочёл десяток книг, издаваемых Детгизом. Вообще же читал очень мало и впервые, например, слышал об Альберте Эйнштейне. Ему это имя было незнакомо, как и многие другие имена учёных и мыслителей. Возможно, на нём отразилось то, что рос без отца, который бросил их. Мать работала шофёром, была малообразованной и в детстве лупила его, чем придётся. Но жизнелюбивая сила двигала его вперёд и он вырос, возмужал, закончил 9 классов школы и одновременно музыкальную, поступил на дирижёрско-хоровое отделение музучилища.
Копыльский не признавал никаких научных идей и доказательств (например, идею коммунизма). Ему всё должно быть прямо и грубо подтверждать собственный опыт. Но опыт у человека тем больше, чем глубже он проникает в самую суть какого-либо, даже кажущегося незначительным, явления. А для понимания нужна тяга к сопоставлению и анализированию. До него не доходили, хотя он и внимательно слушал, как будто, мои восторженные слова о светлом будущем, в которое нужно войти подготовленным и с чистой совестью. Мою речь он иногда пытался прервать грубой шуткой, но это меня ещё более распаляло. Мы ссорились, но быстро мирились и опять ходили друг с другом, будто ничего и не было. 
Я был интересен Юрке и он хотел посмотреть, как я буду реагировать на его грубые шутки. Сидя на занятиях сзади,  бросал в меня бумажные шарики, кусочки отвалившейся извёстки. И на перемене продолжал свои "шутки". Разозлил меня так, что я сунул ему кулаком в лицо, но попал в шею. Он мне ответил - и тоже попал в шею. У меня дыхание спёрло.
- Дурак, - сказал я, - так и убить можно.
Он засмеялся от удовольствия.
Я понял, как всё это глупо и не похоже на меня. Потом были опять наши беседы, его вопросы и мои ответы, в которых я пытался привить ему добро. Но дружба уже дала трещину и через полгода  я с ним уже почти не разговаривал, а только иногда здоровался, улыбаясь. Он на меня поглядывал с интересом и здоровался чаще.

Начало романа здесь

Предыдущая часть

1963,
октябрь-декабрь

Меня коробило от этих высказываний... 
Когда мне удавалось в отсутствие старика послушать симфоническую классику, в голове возникали живые картины-воспоминания, которые я потом записывал в свою записную книжечку. Я видел себя героем какой-то кинокартины и писал о себе в третьем лице:
"... При звуках этой музыки он вспомнил гарнизон; небольшой, казавшийся иногда пустынным, но такой знакомый и родной,  словно воспоминания детства...  Вспомнил майский вечер и явственно ощутил тонкий, едва уловимый запах цветущей черёмухи. Увидел себя, стоящего у распахнутого окна второго этажа, сквозь которое видно синее небо с загорающимися звёздами..."

"Он увидел себя на снежной утоптанной дороге. Полная, ярко освещённая луна, на небе удивительной чистоты. Призрачный лунный свет отливает тусклым блеском на снегу. Справа, поодаль от него, клуб. Слева - дом той, которую он любил. Неподвижно застыв возле дома, он смотрит в окна с надеждой и грустной усмешкой. Сам себе он кажется влюблённым поэтом. В сердце расплывается чувство нежной тоски с оттенком горького  смеха и светлой печали, какая всегда слышится в стихах Гейне".

"Он повалился на постель и застонал от переполнявших его чувств. О-о-о! Я умираю от этой музыки. Какая сила! Какое могучее движение! 
...По радио передавали финал  2-го концерта Рахманинова".

И вдруг в эти чудные звуки врывается грубый окрик Марии Григорьевны:
- Борча!- (она меня так зовёт), - выключай, хватит слушать всякую там музыку, - кричит она из другой комнаты.
Я делаю совсем тихо и припадаю ухом к приёмнику.
Вот так и слушал, даже несмотря на ругань хозяйки или вваливающегося в комнату пьяного Михайлыча.  Добро, что пьяный - он ничего не соображал. 
- Я послушаю приёмник? - спрашивал я его.
Он только махал рукой. Валяй, мол, слушай, а сам заваливался в свою комнатушку и падал на кровать. Я сидел в тесном изгибе между изголовьем его кровати и комодом со стареньким приёмником "Урал". Я слушал сам, и мне очень хотелось, чтобы и Михайлыч понял сильную и искреннейшую музыку 6-й симфонии Чайковского. И надеялся, что до него дойдёт Красота с большой буквы.

Но конечно, здесь и трезвому человеку с ограниченными интересами не понять, не то, что пьяному. И напрасно я восклицал, сидя возле кровати, где лежал хмельной Михайлыч: "Какая музыка! Человек страдает, но борьбе отдаёт все силы!"

Начало романа здесь

Предыдущая часть

1963,
октябрь - декабрь

Несколько раз заходил к Сергею. Его мать дала мне адрес Валерия в Сретенске, но письмо ему я ещё не написал.
Сергей по-прежнему учится в техникуме и много занимается радиотехникой. Мы поговорили о музыке и я с удивлением и радостью заметил, что у него нет такого предубеждения против классики, какое было раньше.
- Знаешь, - сказал он, - в некоторых местах классическая музыка мне понравилась. Но это редко бывает.
- Вот видишь, - обрадовано воскликнул я, - ты слушай почаще и тебе всё больше  нравиться будет. - Знаешь, я ведь тоже не сразу "раскусил" серьёзную музыку. Правда, "Сентиментальный вальс" Чайковского я полюбил ещё в 7 лет. Но это не удивительно. Вальс очень красивый, мелодичный, доступный, легко запоминаемый. А вот Аппасионату услышал лет в 11 по радио. Диктор сказал, что это было  любимым произведением Ленина. Я приготовился услышать что-то необыкновенное, но был разочарован. После последнего аккорда появилась... досада на самого себя. Ведь ЛЕНИН ЭТО ЛЮБИЛ, а я остался почти безразличен. Но во мне тогда осталась, я бы сказал, ВЗВОЛНОВАННАЯ НЕВЫСКАЗАННОСТЬ. И потом я ещё и ещё раз слушал по радио Аппасионату (её передавали довольно часто). И с каждым новым прослушиванием она врезывалась мне в душу всё сильнее и заставляла трепетать от восторга, от боли, от всего, что было в этой музыке. Через год-полтора я полюбил Аппасионату на всю жизнь.
Мы поговорили о том, о сём. От Сергея я уходил с превосходным настроением. Это радость, когда видишь, что твои слова не пропали зря. Ты недаром спорил, убеждал и пытался заполнить музыкой жизнь Сергея. 

Начало романа здесь

Предыдущая часть

1963,
октябрь - декабрь

Группы распределились таким образом: на всех общеобразовательных предметах (кроме английского), была создана совместная группа (дирижёрско-хоровое и фортепьянное отделения). В ней было 5 парней и 30 девушек. Но на сольфеджио, теории музыки, музлитературе и на английском пианисты занимались отдельно от хоровиков. И из мужчин в группе оставался один я! И  шестнадцать - женщин!! Каково?!
В большой группе я быстро познакомился с парнями. Среди них только Юра Копыльский одного со мной возраста (месяца на четыре старше). Краснов Алик старше меня года на три, а Плаксейчук - лет на восемь.  Ещё двое до нового года были исключены из училища за неуспеваемость.
С девчонками-пианистками мне было трудней. В основном, они все моего возраста, поступили в училище после 8-9 класса. Среди такой массы  я  сразу как-то обособился. Их имена узнавал из переклички на каждом предмете. Но выделить кого-то из общей массы сразу не мог. Хотя среди них... Но об этом потом...
Первые дни. На уроках тихо. Ведь мы - студенты, а не школьники. Почти все преподаватели к нам - на "вы". Но вдруг нам вспоминается школа и внезапно заговариваем все разом. Но не надолго. Через минуту опять восстанавливается порядок. Ведь мы - сознательные люди и пришли сюда учиться по собственной воле. 
Через неделю-две взаимоотношения между студентами училища становятся простые, непринуждённые.
В конце октября всем выдали билеты учащегося и "зачётки", в том числе и мне. Это дало мне почувствовать себя студентом. А девчонки, узнав, что специальность я прохожу в музшколе, сказали, что мне же лучше: с них по специальности будут драть три шкуры, а мне ещё целый  год готовиться, а когда заканчивать буду училище, из предметов останется одна специальность.

Начало романа здесь

Предыдущая часть

1963,
октябрь-декабрь

На меня эти стихи произвели какое-то скверное впечатление ("неоднозначное" - сказал бы я сегодня. - Б.К., февраль 2016). Он критикует. Хорошо. Но критика критике - рознь. Например, в одном из стихов критике подверглись однотипные некрасивые скульптуры, поставленные во многих горсадах и парках. Говорилось, что один древний скульптор из легенды вылепил прекрасную девушку и полюбил её так, что не спал день и ночь. Боги вняли его страданиям и оживили девушку. Она стала его женой. "Вот бы, - говорит автор, - оживить эти статуи, чтобы они стали жёнами скульпторов". 
И это верно! В горсаду в Чите стоит статуя физкультурницы... Нет, я бы на такой не женился! 
Но не везде же так. Вот в парке ОДОСА стоит превосходная статуя дискобола.
А у Евтушенко в стихах охаивается СОВЕТСКОЕ. Он иронизирует над моральными принципами строителя коммунизма.
И всё же артисту хлопали. Не все. Некоторая часть молодёжи, разделявшая взгляды, высказанные в стихах. Конечно, часть хлопков относилась не к стихам, а к мастерству чтеца.
(Критическое замечание самому себе в тексте дневника от 77-го года: "Схематично, не самостоятельно - Б.К)"
Сидевшие рядом со мной старики были в гневе.  Они возмущались, говорили, что это чуть ли не антисоветские стихи: "Он думает, что в Чите ему это пройдёт!" В антракте, навострив уши, я услышал много порицаний стихам и от молодых людей. Но не все соглашались с ними, было много споров.
Вторая часть вечера была совсем другая. Колоратурное сопрано пела романсы русских композиторов. Сидевшей со мной паре (им по 60-55 лет) романсы очень понравились. Но некоторая часть молодёжи (та самая, которая горячо аплодировала стихам), покинула свои места. И это было не в их пользу - они не стремятся почувствовать и понять музыку. Бедные люди!
(Пометка в тексте: "Безапелляционность 16-летнего. - 77 г.)"

Начало романа здесь

Предыдущая часть

1963,
осень

Вообще она портит мне всё настроение.
Ещё с утра, когда я сплю, Светлана выходит из своей комнаты (она там спит вместе с матерью), идёт в комнату, где я сплю, и отшвыривает из-под моих ног табуретку. Она, видите ли,  мешает ей проходить.
И потом начинается! Через открытую на кухню дверь я слышу, как она звонит подружкам. Орёт не своим голосом! Я пытаюсь уснуть. Но  бесполезно! Ворочаюсь в постели и безмолвно возмущаюсь.
О чём они говорят? Светлана рассказывает о танцах и о том, как она издевалась над парнями: "этот сказал то-то, а я ему ответила так-то. Он пригласил танцевать, а я с ним не пошла, а пошла с другим. Я ДРУГОМУ улыбалась, а ТОТ стоял и страдал. Пригласил меня ещё раз, а я опять не пошла. А потом пришёл Мишка, я с ним потанцевала. А те двое из-за меня чуть не подрались. Ха-ха-ха, хи-хи хи".
Нашли из-за кого драться! Жалко парней. А Светлану хочется просто придушить, когда она хвастается перед подругами, прервав мой сладкий сон.  
И меня она не стесняется, разговаривает совершенно свободно. Ну хоть бы дверь прикрыла и не орала! Считает юнцом, которому  ещё нет и шестнадцати.  
Узнал я, кем Светлана работает в ОБКОМЕ. Звучит громко!
Она работает там буфетчицей! Я ничего, конечно, плохого не хочу сказать. Где бы ни работала, лишь бы человек был хороший. Но ведь сама скрывала это, считала зазорным признать и разыгрывала из себя важную начальницу.
(А впрочем, - я тогда этого не понимал, - работать в буфете обкома КПСС было престижно и означало всегда быть вблизи самых высоких областных руководителей и одновременно рядом с дефицитными продуктами, которые в обычном магазине не купишь.  Много было желающих заиметь "блат" с обкомовской буфетчицей. - Б.К., февраль 2016 г.).
В седьмом классе Светлана бросила учёбу в школе (после смерти отца). Снова поступила в седьмой класс, но теперь уже вечерней школы. Но половину занятий пропускает. Предпочитает вместо уроков сходить в кино или на танцы.
Сейчас, когда я пишу эти строки (спустя полгода), я уже намного проще и снисходительней смотрю на эти вещи. Но тогда всё воспринималось по-новому. На всё смотрел удивленно, широко раскрытыми глазами и задавал себе сто тысяч "почему". Ложился спать и обдумывал каждый прошедший день, обрабатывал в голове всё новое, что  видел и слышал. Весь прошедший день заново вставал перед глазами. Все впечатления детально обдумывал и засыпал через 2-3 часа, так и не додумав всё до конца.
В голове звучала музыка...  На сегодня хватит... спать... надо...
Шёл сложный и трудный  процесс познания нового.

Начало романа здесь

Предыдущая часть

1963, осень
(продолжение)

Тёплая осень была замечательным временем. Я шёл по читинским улицам и во мне снова  начинали звучать стихи.

Хорошо, идя по улице,
Встретить девушку знакомую,
Или вовсе не знакомую,
Но хорошую, счастливую.

Пряный ветерок напомнил мне о весне.

Хорошо, когда сирень цветёт
И природа смотрит ласково,
Хорошо, когда весна идёт,
Расцветая всеми красками.

А ещё о любви. О прекрасном весёлом времени. Что-то вроде серенады.

Я с гитарой звонкой
Под твоим окном.
Милая сторонка
И любимой дом.

Выйди мне навстречу,
Обними, любя,
Я тогда отвечу,
Как люблю тебя...

И другие стихи, выражающие моё тогдашнее настроение. Лирические.

Разочарования,
Светлая любовь,
У моста свидания
Будут вновь и вновь.

Сердце будет биться,
Будет кровь гореть,
И чего боится
Сердце, ну ответь!

Отчего быстрее
Заструилась кровь,
Отчего сильнее
Вспыхнула любовь?

Думали над этим
Не один поэт.
Разве кто ответил?
-  Нет.

Из моей записной книжки:
"Кто прочтёт стихи, что я любил,
Кто прочтёт дневник, что я писал.
Музыку познает ту, которую любил я,
Тот поймёт меня".

Начало романа здесь

 Предыдущая часть

1963,
осень

Должен сказать о некоторой...  подробности.
Сейчас, когда я пишу эти строки, идёт 1964-й год. Весна.
Нескладно у меня с Дневником получилось. Сразу всё записывать не имел возможности. Догнать так и не смог, зря только слово давал. Разрыв между происходившим в реальности и записанным в дневник только увеличивался...
Самые разнообразные события, происходившие в моей жизни, не сразу ложились на бумагу, а лишь после того, как всё было обдумано и перетёрто мозгом. 
Многие подробности, бесчисленные споры с людьми, расходящимися со мной во взглядах, уже забылись.  Но главное я помню и постараюсь ничего важного из происходившего со мной не упустить. 

Начало романа здесь

Предыдущая часть

1963,
5 июля

Я пошёл к Смелягиным и рассказал о своём положении. Они подробно меня расспросили, особенный упор делая на вопросе: "Ты  действительно так любишь музыку, что хочешь остаться в Чите и продолжать дальше учиться? Ведь этот год тебе будет очень трудно".  И получив утвердительный ответ, решили уговорить моего отца.
Через час я привёл к ним своего отца.
Отец вначале раскричался:
- Так вот кто смущает моего сына!
И начал сыпать аргументами, что мне нельзя остаться в Чите, что я потеряю целый год и т.д. 
Они ушли в другую комнату, закрыли дверь. Я ходил по коридору и нервничал, слушая из закрытой двери громкий голос отца.
Почти всё, что он говорил, было мне слышно. Но голосов Смелягиных почти не было слышно. Они говорили тихо и в чём-то убеждали отца. Я боялся, что они не вытерпят его грубого тона и не будут с ним разговаривать....   Вдруг до меня донёсся голос отца:
- Да ведь вы не знаете; он совсем не хочет быть музыкантом, а хочет быть астрономом.
Меня это вывело из себя. Я открыл дверь и сказал:
- Какое ты имеешь право говорить от моего имени? Я сам за себя могу сказать.
Я перевёл взгляд на Смелягиных. Они стояли поодаль от отца, чуть-чуть растерянные, но с выражением готовности продолжать спор. Они мягко поглядели на меня и Валя попросила:
- Боря, не надо, - мы сами поговорим. 
Я прикрыл дверь с досадой в сердце. Но мало-помалу голос отца становился всё тише и спокойней. Наконец, они позвали меня в комнату и ещё раз спросили, почему я хочу остаться в Чите. Может, просто потому, что Чита - областной город и я буду бегать здесь по кино, ходить в театры? Или мне хочется самостоятельной жизни?
- Нет, - отвечал я. -  Я хочу остаться в Чите, чтобы учиться музыке.
- Ты выбери, - настаивали они. - Или музыка, или астрономия.
- Я вот тоже, - сказал Юра, - занимаюсь астрономией и фотографией, но основное для меня - музыка. У меня и телескоп есть.
- Телескоп? - оживился я, -  И большой?
- 80-кратный, - ответил Юра и снова спросил:
- Ну так что же для тебя главное, музыка или астрономия?
- Я музыку люблю и хочу учиться музыке, - был мой ответ.
Наступила пауза.Отец сказал:
- Вчера директор согласился взять его кандидатом, а сегодня почему-то не соглашается. Пойдёмте все и уговорим его.

Начало романа здесь

Предыдущая часть

1963,
30 июня - 5 июля

- Комиссаров Борис - три с минусом. Рекомендуется в детскую музыкальную школу г. Читы...
Пол похолодел у меня под ногами.
Кончив объявлять, голос произнёс:
- Комиссаров останется.
Все разошлись: кто с радостной улыбкой, а кто с растерянным и огорчённым выражением на лице. Я подошёл к столу медленно, как сквозь сон. Голоса расходившихся были отчётливо слышны мне и это сразу снимало впечатление сна.
- Мы предлагаем вам поучиться год в музыкальной школе, а потом сдать нам экзамены.
- Это не так уж плохо, - сказала Пеннер, - ты наладишь аппарат, подгонишь технику. Беглость пальцев у тебя есть, но одного этого недостаточно. 
Затем спросили:
- Сколько у тебя было педагогов?
- Одиннадцать.
Они только развели руками: с человека, которого учили не один-два, а 11 педагогов и каждый по-своему, снимается всякая ответственность за своё исполнение.
- Разве я плохо сыграл? - спросил я.
- Ты сыграл не плохо, - ответили мне, - но не так, как хотелось бы. У тебя нет профессиональных навыков, техничности исполнения и если мы тебя примем сейчас, ты не справишься. Программы сейчас очень сложны и требовательность большая...
- Самарина говорила, что я поступлю без всякого... - сказал я несколько вздрагивающим голосом.
- Значит Самарина ошибалась, - улыбнулись они. И по этим ироническим улыбкам я понял, что Самарина не пользуется здесь уважением и её голос ничего не значит.
Они ещё долго и ласково со мной разговаривали, спрашивали, как посмотрит на это отец:
- Как бы нам с отцом переговорить, - задумался директор. - Вот что, возьми талон на переговоры и завтра придёшь ко мне.
Я кивнул головой и ничего не соображая, вышел, тихо прикрыв за собой дверь.
Спокойно, но ничего не замечая вокруг, прошёл по коридору.
Ну ничего, не поступил - уеду домой. Не все же поступают. Буду учиться в 9-м классе, получу среднее образование. Такие мысли витали  в моей голове, ещё гудевшей каким-то бессмысленным, с оттенком безразличия, гулом от неожиданных проблем.
(Сноска в дневнике под текстом. "А если б я уехал, я бы не встретил тебя, Люда, и  это было б, наверно, лучше. - Х 1967")
Вышел на жаркую улицу. Куда идти? Безразлично. Пошёл, было, в кино, но увидел огромную очередь и упало всякое желание толкаться за билетами. Пошёл в столовую, где очередь была не меньшей, и там, стоя с подносом в руке за каким-то гражданином, читающим газету, медленно двигаясь в очереди, я размышлял о своей печальной судьбе...
Из столовой я пошёл домой и решил позвонить Валере и рассказать всё. Соседка, у которой был телефон, оставила меня одного в квартире, сама ушла куда-то; и я полчаса звонил то в справочную, то в Молоковку, но так и не дозвонился. После этого пошёл на почту и взял талон на переговоры с отцом.
Что ж ещё делать? Вспомнил, что обещал зайти к Смелягиным, как только сдам экзамен. Перед дверью долго стоял и раздумывал: заходить или нет. Что скажу я, войдя к ним? Наконец, решился и постучал. Они открыли.
- Ну как? - они вопросительно смотрят на меня.
Несколько секунд я молчу. Стою посреди комнаты.
- Ты садись, - они усаживают меня в кресло и вновь вопросительно глядят.
Едва прикоснувшись к сиденью, я обреченно и безнадёжно выдохнул:
- Провалил.
Молча достаю экзаменационный лист, подаю им.
Они утешили меня, как могли и сказали, что всё идёт к лучшему: проучусь годик в школе и поступлю в училище, что этот год даст мне очень много.
Особенно облегчили они моё состояние, последним доводом:
- Они могли бы тебе просто поставить двойку и сказать: езжай-ка, мальчик, домой, ты для нас не подходишь. Но они предложили тебе остаться, позаниматься год, подработать технику и потом учиться в музучилище. Значит, видят, что ты можешь, что у тебя есть способности.
- Ведь никому другому они не предложили остаться? - спросил Юра.
- Никому, - ответил я, воспрянув духом.
Вышел я от них уже не в таком расстроенном расположении духа, которое у меня было до посещения Смелягиных.
- Всё, что происходит, всё к лучшему, - думал я, и в голове уже витала какая-то смутная, неустановившаяся, но обнадёживающая мелодия.

Начало романа здесь

Предыдущая часть

1963 
(26 - 30 июня)

Я недолго  играл. При последних звуках "Вариаций" встал и отошёл к окну. За них я был спокоен.
Толстый мальчик, возле которого я встал у окна, сказал, повернувшись ко мне:
- Здорово у тебя получилось. Какой прозрачный звук. Это Моцарт?
- Нет, Гайдн. У них вообще похоже построение.
- Такой же прозрачный звук, как и у Моцарта. - сказал он.
За фортепьяно в это время села девочка лет пятнадцати в длинном зелёном платье. Она заиграла "Прелюд" Рахманинова. Из инструмента извлекались мощные звуки.

Предыдущая часть

1963,
14-25 июня (продолжение)

Знакомство с магом

Прослушал меня и Юра - муж Смелягиной.  Парень молодой, белокурый, невысокого роста, в очках и в берете, с умным спокойным взглядом. Он учится на 3-м курсе музучилища. Юра нашёл меня в одной из комнат,где я занимался.
- Ну как, занимаешься? - спросил он. - Ну-ка пройдём во второй класс, тебе нужно поиграть на чешских инструментах, которые там стоят. По всей вероятности, там и будет экзамен по специальности.
Мы прошли в другое крыло училища, где было чешское фортепьяно из красного дерева, очень мягкого звучания.
Юра внимательно прослушал меня, очень толково и красиво объясняя все приёмы исполнения.
- Ты позанимайся пока. - сказал он,-  Я через полчаса приду, прослушаю остальные вещи.

Юра ушёл, а я решил немного передохнуть и вышел из класса. А выйдя, открыл дверь в класс напротив. Это была лаборатория. Помещение делилось на две части. В одной из них - она была на замке и отделялась от другой стеклянной перегородкой - стоял десяток магнитофонов и лежали тысячи метров магнитной плёнки. В другой на столе стоял средних размеров магнитофон, вокруг него - несколько коробок с плёнками, где, как потом выяснилось, были музыкальные записи по музлитературе для заочников. Возле стола сидел Юра, из магнитофона лилась музыка.
Закрыв за собой дверь и посмотрев на Юру. я спросил:
- Я послушаю?
- Садись, - ответил он.
Юра манипулировал возле магнитофона, перекручивал плёнку, она у него рвалась, он тут же заклеивал её специальным клеем  из маленькой бутылочки. Наконец плёнка перестала рваться, музыка зазвучала ровно, красиво. Юра похаживал возле стола, напевая под магнитофон темы из опер, объясняя мне их значение. Я сидел возле магнитофона, обхватив ладонями подбородок, слушая прекрасную музыку: тему Джильды из оперы "Риголетто". Когда эта тема кончилась, Юра повернул выключатель и мы прослушали её ещё раз.
[


Он сел за стол рядом со мной. Так мы долго сидели, слушая музыку. Потом он ушёл, закрыв крышку магнитофона и потушив свет, а я отправился дальше заниматься. Но долго не вытерпел и опять пришёл в лабораторию. Там было пусто и темно. Я включил свет, открыл "маг" и стал с ним осваиваться. С "магами" я встречался довольно-таки редко и теперь решил основательно с ним познакомиться.
"Знакомился" я часа три.  Я вставлял плёнку, крутил её в разные стороны, на разных скоростях, пробовал вставлять её по-другому - у меня это получалось неплохо!
Плёнка постоянно рвалась, я её заклеивал раз пятьдесят. Музыка неоднократно прерывалась. Наконец я установил всё правильно и с наслаждением стал слушать искрящуюся весельем музыку.

Предыдущая часть

1963,
13 июня

(продолжение)

На снимке слева Рублёв Валерий Михайлович, рядом с ним директор музыкального училища Леонид Георгиевич Ермошин. 
Чита, 1963 г.

Проводив отца, мы пошли домой.  Разговаривали с Валерой  по-деловому. Он советовал мне больше заниматься:
- Заниматься теперь нужно ежедневно по 3-4 часа. Не обязательно без перерыва. Позанимайся часик - отдохни, погуляй.
- А если комнату займут?
- Ты оставь на инструменте ноты - и никто не зайдёт.
- Никто?
- Никто.
- А если ноты весь день пролежат?
- Всё равно не войдут. Будут возмущаться, что угодно; но не войдут... Позаниматься с тобой надо по сольфеджио и теории.
Вот в таком деловом духе шёл наш разговор. Но потом я рассказал Валере о встрече возле ресторана с пьяным.
- А прикурить он у тебя не просил? - со смехом спросил Валера.
- Нет, - засмеялся я, вспоминая случай с пьяным в Сретенске.
Шёл мне навстречу пьяный. Подозвал к себе. Заплетающимся языком сказал:
- Ты хороший мальчик... Я знаю твоего папку. Работаю в госпитале...
Кое-как оперевшись, чтоб не упасть, на забор, пьяный достал папироску. Хотел закурить, но спички выпадали из его дрожащих рук. Я помог ему. Ветер гасил в моих руках зажженные спички. Наконец ему удалось прикурить. В это время мимо меня проходил Валера. Он смотрел удивленным взглядом и прошёл мимо, несколько раз оглянувшись назад.
Представляю, что он думал, глядя на две склонившиеся друг к другу фигуры, одной из которых был  я -  его ученик, а другой - пьяный мужик.
Потом Валера часто подтрунивал надо мной, вспоминая тот случай.

Предыдущая часть

13 июня

(продолжение)

Потом мы говорим о чём угодно. Валера рассказывает о музучилище:
- Каждый раз, как захожу в училище, я поражаюсь: как оно выросло. за последние годы, как окрепло! Когда я учился в нём, у нас ничего этого не было. Даже стульев не хватало. Хор у нас был внизу. Так мы после сольфеджио брали каждый по стулу  и спускались все вниз. Досок не было, писали на стенах.  А сейчас в каждом классе люстра, пианино или рояль, доска с нотным станом. Все комнаты совершенно переделали.
Затем заговорил отец:
- Ты смотри, останешься здесь один - ничем посторонним не занимайся. Вот потом, когда всё сдашь, - отец мечтательно улыбнулся, - тогда можешь делать, что хочешь. А сейчас книг посторонних не читай: ты их прочёл больше, чем я за всю жизнь.
- Да,- подтвердил Валера. - Борис очень много читает. Мне иногда даже трудно с ним разговаривать.
Так мы продолжали долго говорить, пока не ушёл отец. Валера тоже куда-то вышел. Я один сидел дома, когда в комнату зашёл парень лет 25-ти с копной светлых волос на голове. Он держался, как дома. Спросил, где Валерка.
- Его нет дома, - ответил я.
- А где он? - вскидывая брови, быстро спросил он.
- Валера сказал, что к Смелягиной пошёл.
- Вот сволочь! - выругался парень, - ни к какой Смелягиной он не пошёл. Наверное, у П*** (так в тексте - Б.К., январь 2016) сидит. А этот П*** - хронический насос.

Предыдущая часть

1963

Буду поступать в музучилище

15 мая.
В письме ничего не оказалось, кроме отпечатанного на машинке  вчетверо сложенного листа. На этом листе - подробные условия  приёма в Читинское музыкальное училище. Для полной ясности приведу несколько отрывков:

В музыкальное училище принимаются граждане СССР обоего пола в возрасте от 14 до 30 лет, имеющие образование в объёме неполной средней (семилетней и восьмилетней) или средней школы, успешно выдержавшие вступительные экзамены.
Принятые в музыкальное училище и получившие отличные и хорошие оценки, обеспечиваются стипендией в соответствии с существующим положением. 
Приём заявлений на дневное отделение с 1-го по 30 июня.
Приёмные экзамены с 25 июня по 5 июля. Зачисление в состав учащихся с 6 по 10 июля.
С 20 по 30 июня училище проводит консультации (с 20 по 25 июня для поступающих на базе неполной средней  школы, с 25 по 30 июня для  поступающих на базе средней школы). Начало учебного года (установочная сессия) на 1 курсе с 7 сентября.
Поступающие в музыкальное училище на базе неполной средней школы подвергаются экзаменам по следующим предметам:
1. Специальность.
2.Музыкально-теоретическим дисциплинам.
3. Русскому языку (письменно - диктант)
4. Русскому языку и литературному чтению (устно).
Требования по специальности.
Фортепьянное отделение.
Поступающий должен иметь музыкальную подготовку, соответствующую объёму музыкальной школы-семилетки и на экзамене по специальности исполнить
а) одно полифоническое произведение,
б) два технических этюда,
в) одно произведение крупной формы,
г) два произведения мелкой формы, одно из них - лирического характера.
(В соответствии с этим я буду исполнять на экзамене трёхголосную фугу Баха до-мажор, этюд Черни № 13 из II тетради, этюд Шитте № 21, арию с вариациями Гайдна, "Лунный вальс" Дунаевского, ноктюрн "Разлука" Глинки").
Поступающие на фортепьянное отделение должны сдать полный курс музыкальной грамоты и сольфеджио в объёме программ детской музыкальной школы-семилетки.
Срок обучения в училище на дневном отделении  - 4 года.

Предыдущая часть

1963

27-31 марта

Она опять ушла на кухню, а я снял пальто, повесил на вешалку и остановился в раздумье посреди прихожей. Было раннее утро. В комнатах все спали. Я пошёл на кухню и сел возле маленького столика:
- Я здесь посижу? - спросил я.
- Посиди. 
Она хозяйничала на кухне, мыла посуду, через минуту куда-то вышла и я остался один. Так я сидел довольно долго и вспоминал Домну, где я так быстро провёл  одиннадцать часов, из которых шесть ушло на сон.
Неожиданно мои размышления прервал какой-то гул. Это загудел электро-чайник, на зов которого пришла Галина Александровна. Она выключила чайник со словами:
- Попей, Боря, чаю, - и налила мне в стакан горячего чаю.

Несмотря на ранний час, в комнате, куда я вошёл,уже не было Валеры. Он ушёл на "чтения".  Сергей и Лёва были ещё дома. Мы поздоровались друг с другом и всё пошло, как обычно. Лёва ушёл в институт, а Сергей - в свой техникум. Я остался один. Некоторое время читал, а потом пошёл в политехникум. В вестибюле встретил Женю со Славой. Они уже одевались и мы вместе пошли в столовую. Толкались час или больше в очереди. Деньги у Жени кончились и я одолжил ему рубль.
Были мы в весёлом настроении и я старался не унывать и смеялся вместе с ними, хотя и говорил, что мне еще "будет" за мою "самовольную отлучку".

Домой я пришёл после столовой. Было уже два часа. Сергей пришёл из техникума и возился возле радиостанции, курил у открытого окна. А я почитывал книжки.
Галина Александровна, войдя в комнату, позвала нас обедать. Я снова попал в неловкое положение.
- Я не хочу, я был в столовой недавно.
Сергей на меня посмотрел удивленно и обиженно сказал:
- Зачем ты ходишь по столовым? У нас же не хуже.
- Да мы с другом обедали, - смущенно оправдывался я.

Предыдущая часть

1963
 26 марта

Поездка к друзьям

От автора. В дневнике отсутствует эта дата. Однако в седьмую тетрадь был вложен картонный билетик от Читы до станции Домна стоимостью 27 копеек. На нём пробита компостером дата: 26 III  63. 

Наконец, начали.
В самый последний день Валера решил, что мне лучше сыграть "Разлуку" Глинки вместо "Подснежника" Чайковского. А так как я её не знал на память, разрешили сыграть по нотам.
Выступающих было немного, человек восемь и все девчонки 3-5 классов, то есть на 3-5 лет младше меня. Это объяснялось тем, что из районов большинство ребят были баянистами, которые будут выступать на следующий день.
Я выступал самым последним и был самым старшим.
Я был смущён своим вполне взрослым видом - в первый раз имел такой официальный строгий вид: черный галстук на белой рубашке. Оглядываясь по сторонам, вдруг увидел Женю. Он незаметно сел на тот же ряд и нас отделял только проход.
- Ты уже здесь? - удивился я - Как же я не заметил?
Женя только смеялся.
Перед концертом я решил спросить у Валерия разрешения поехать в Домну. Но учитель, вспомнив, по-видимому, все наказы моей матери, сказал:
- В Домну? Это же далеко.
- Совсем близко, - возразил я. - Тридцать километров от Читы.
- Нет, Борис, если бы в Черновские копи, еще можно, а Домна далеко. Но слушай, концерт уже начался.

Предыдущая часть

1963
Последние дни марта

Сказка о маленькой фее

- Ну как, Борис, ты себя чувствуешь?
- Хорошо, - бодро ответил я. - Утром немного мутило, а теперь ничего.
- Ну смотри, - сегодня мы должны идти к Крушельницкой.
Он ушёл, а я прошёл в комнату и пока было время, взял один из томов Горького. Посмотрел заголовки содержания и сразу же увидел подчёркнутое Валерой название: "О маленькой фее и молодом чабане. Валахшская сказка".
Я читал её и с каждым мгновением всё больше погружался в смысл этой сказки. Ничего не осталось, кроме чудесной музыки, которая лилась из каждого слова. Всё остальное куда-то уплывало - такую жизненную силу давала эта сказка.
"У людей очень много грустных сказок; промолчим на вопрос, почему это так, и послушаем одну из них, новую сказку на старую тему, сказку, которую рассказывают на Дунае, голубой реке..."
Так начинается повествование о прекрасной фее и её возлюбленном, молодом человеке, пасущим овец в широкой, вольной степи.
Чудесное очарование и светлую романтичность таит в себе эта сказка. Сказка необыкновенной силы и человеческой красоты. Сказка о песнях, о лесе, о степи, и о людях. О горячих поцелуях и свободной прекрасной любви. Эх! Да разве расскажешь об этом! 
Это - как весеннее дуновение ветерка, как песнь соловья, как запах цветка.
Я прочёл, не отрываясь, единым духом всю сказку, и прочитав, понял, что познал нечто, что носит название ПРЕКРАСНОГО.