Замуж она вышла много позже, но об этом никто не знал. Официально Елизавета оставалась девицей – как и ее знаменитая английская тезка-королева. Зато поднялась на такие высоты, о которых никто для нее и не мечтал. Она и сама даже подумать о таком не смела…

Пятый ребенок Петра Первого и Екатерины Василевской (бывшей Марты Скавронской), Елизавета родилась в декабре 1709 года в подмосковном селе Коломенском. Как раз в этот день Петр I торжественно въехал в Москву после победы в битве под Полтавой. Ему доложили о рождении дочери.

-Отложим празднество о победе и поспешим поздравить с восшествием в мир мою дочь, - сказал он.

Петр нашел новорожденного младенца здоровым и на радостях устроил пир в честь дочери, а не военной победы. Это было настолько непохоже на прежнее спокойное удовольствие, с которым царь воспринял известие о рождении старшей дочери – Екатерины и следующей за ней Анны, что его окружение пришло в недоумение, а потом наперебой стали прочить новорожденной блистательное будущее.

Девочке дали редкое на Руси имя - Елизавета (тогда оно писалось «Елисавет»). Петр, уже потерявший двух сыновей от Екатерины и дочь, названную в честь матери, по-видимому, решил таким оригинальным образом оберечь новорожденную от всего дурного. После Елизаветы у Петра и Екатерины уже в законном браке родилось еще шестеро детей, но ни один из них не дожил до четырехлетнего возраста. «Лизанька» так и осталась младшей и любимой.

Может быть, это произошло еще и потому, что внешностью Елизавета была не в мать и не в отца, а в деда, царя Алексея Михайловича. Про него современники вспоминали, что «сама наружность царя сразу говорила в его пользу и влекла к нему. В его живых голубых глазах светилась редкая доброта; взгляд этих глаз ободрял и обнадеживал. Лицо государя, полное и румяное, было благодушно-приветливо и в то же время серьезно и важно, а фигура его сохраняла величавую и чинную осанку».

Все остальные в этой семье были брюнетами с темными глазами. Белокурая с рыжим оттенком, голубоглазая и белолицая Лизанька выделялась еще и ровным, веселым характером: она почти никогда не плакала и улыбалась каждому, кто подходил к ней.

Ее родители тайно обвенчались лишь в феврале 1712 года, после чего и Анна, и Елизавета стали считаться законными детьми. Но – лишь формально: родовитое российское дворянство считало обеих цесаревен «привенчанными» к подолу матери-простолюдинки. Но возражать открыто Петру, характер которого с годами отнюдь не улучшился, никто не осмеливался: себе дороже.

Детство и юность Елизавета провела в подмосковных селах Преображенском и Измайловском, благодаря чему Москва и ее окрестности остались ей близкими на всю жизнь. Уже в восьмилетнем возрасте она привлекала внимание своей красотой и изяществом. Французский посланник Леви замечал тогда же, что Елизавета «могла бы назваться совершенной красавицей, если бы у нее волосы не были рыжеваты».

Странно, что посланник не заметил куда более серьезного изъяна во внешности цесаревны: в профиль она походила на обыкновенную чухонскую девку, каких немало было в тогдашней Лифляндии. Зато это со временем заметила сама Елизавета и старалась никогда и никому не демонстрировать свой профиль.

Воспитание Елизавета получила довольно своеобразное: она прекрасно говорила по-французски и восхитительно танцевала, но грамоту, историю и географию так никогда и не постигла. Уже будучи императрицей, страшно удивилась тому, что Англия – это остров. Никогда ничего не читала, писать не любила, зато обожала верховую езду, охоту и очень много времени уделяла уходу за собой. Повторюсь: для Франции это была бы идеальная королева, на остальные роли она годилась куда меньше.

После кончины матери, императрицы Екатерины I, и восшествия на престол племянника Елизаветы – юного Петра II возник план брачного союза дочери и внука Петра Великого. Жениху, правда, шел только тринадцатый год, но он довольно рано созрел физически, подобно своему великому деду. Увы, созрел лишь для плотских утех и развлечений, государственные дела его волновали мало. В этом они с Елизаветой были похожи, но… Елизавете не нужен был супруг-ребенок, даже с императорской короной в придачу. К тому же православная церковь резко воспротивилась этому «брачному прожекту», а Елизавета была чрезвычайно набожна.

Впрочем, основным препятствием на пути к этому союза стала даже не церковь, а всесильный тогда Александр Меньшиков. Он предпочитал видеть императрицей собственную дочь, а не дочь бывшей любовницы. Петра обручили с Марией Меньшиковой, а Елизавета… серьезно увлеклась сержантом гвардии Александром Бутурлиным и забыла обо всем на свете.

Зато Петр II не забыл свою любимую тетушку и в 1729 году отослал бравого сержанта на Украину. Елизавета поплакала и… нашла утешение в объятиях Семена Нарышкина, обергофмейстера двора. В Москве заговорили о возможном браке: Нарышкин был достаточно знатного рода. Но опять вмешался царственный племянник (обрученный к тому времени уже с Екатериной Долгоруковой) и обергофмейстеру пришлось срочно эмигрировать во Францию.

До самой смерти император ревновал свою тетку к другим мужчинам и изрядно попортил ей личную жизнь. Когда прусский посол предложил устроить брак Елизаветы с брандербургским курфюрстом Карлом, Петр отказал, даже не посоветовавшись с царевной. Он все еще мечтал освободиться от навязанной ему невесты и сделать императрицей свою любимую тетку.

Тем не менее, дружба Елизаветы и Петра II была очень тесной: цесаревна отличалась добродушием и незлопамятностью. Тетка с племянником много времени проводили в совместных прогулках верхом и на охоте. Тут уж вмешались Долгоруковы, которые боялись, что легкомысленная цесаревна разрушит их собственные планы породниться с царем. Любимец Петра, Иван Долгоруков, познакомил Елизавету с красавцем-гренадером Шубиным и Лизонька в очередной раз потеряла голову. Шубина тогда от ссылки спасло то, что Петр II скоропостижно скончался в 1730 году, так и не женившись ни на ком.

По завещанию Екатерины I, престол должна была наследовать Елизавета, но Верховный тайный совет проигнорировал волю покойной императрицы, ссылаясь на то, что как раз в это время Елизавета ждала ребенка от Шубина. На российский престол (и на свою голову) «верховники» пригласили Анну Иоанновну, одну из племянниц Петра Великого. Десять лет этого правления стали для Елизаветы настоящим кошмаром.

Она почти безвыездно жила в Александровской слободе и была очень далека от политической жизни. Безропотно присягнула своей двоюродной сестре, которую почтительно звала «тетинькой». Утешалась Алёшенькой Шубиным и вполне простонародными забавами с немногими близкими подругами. Но властная и подозрительная Анна Иоанновна сослала Шубина на Камчатку и стала делать вид, что подыскивает Елизавете подходящую партию.

Полное равнодушие к политике и неспособность к интригам, при существовании к тому же за границей внука Петра II, принца Голштинского, спасли Елизавету от пострижения в монастырь. А всех женихов Анна Иоанновна под тем или иным предлогом отвергала. Все попытки придворных выдать Елизавету замуж и удалить от двора не увенчались успехом. Так и осталась она официально девицею. При этом регулярно беременела от случайных любовников, но о судьбе ее детей ничего не известно.

Двор переехал в Петербург. Пришлось и Елизавете покинуть милую ее сердцу Москву и следовать за «тетинькой». Правда, и в Петербурге она поселилась подальше от нее – в деревеньке Смольной, лишь изредка появляясь на придворных балах и куртагах. Она обожала эти развлечения, но панически боялась гнева императрицы, который мог разразиться в любую минуту: как на грех, Елизавета становилась все красивее и обольстительнее. К тому же фаворит Анны Эрнст Иоганн Бирон благоволил к Елизавете, мечтая женить на ней своего старшего сына. Этого брака «дщерь Петрова» боялась еще больше, чем гнева императрицы: дети Бирона были им прижиты от императрицы Анны, а не от законной жены.

Зато гвардия Елизавету просто обожала, видя в ней несправедливо обойденную дочь великого императора. Елизавета, как и ее отец, не гнушалась быть крестной у детей простых солдат, частенько устраивала скромные пирушки для офицеров, а в личной жизни нашла долгое и прочное счастье в лице простого украинского певчего – Алексея Разумовского.

Мало кому известен интересный факт: вероятней всего, именно Елизавета Петровна стала у нас родоначальницей жанра романса! Она отлично музицировала и слагала вирши, – крайне несовершенные, но искренние и, естественно, о любви. Причем обычно веселая «Елисавет» слагала песни печальные. Однажды она вышла на крыльцо своего маленького дворца и запела песню о разбитой любви, о злой судьбе-разлучнице.

Стоявший на часах солдат рассказал своему другу о том, что государыня-цесаревна петь изволили.
«А о чем пела-то?» – Солдат изложил. – «Дура баба, дурье бабье и поет!» – ответил друг.

Наверно, это была первая рецензия на один из первых русских романсов…И заодно на женскую поэзию. Но, оказавшись в объятиях веселого и доброго красавца Разумовского, Елизавета романсы слагать перестала и увлеклась украинской кухней, которая бесповоротно испортила ее фигуру: красавица «поехала вширь». Это, впрочем, мало заботило и ее, и ее любовника. Оба любили хороший стол, удобную постель и были совершенно равнодушны к политике.

Императрица Анна Иоанновна, желая закрепить престол за потомками своего папеньки – царя Иоанна V – в очередной раз подготовила почву для дворцового переворота в России. За неимением потомства мужского пола (дети от Бирона, естественно, не считались), она сделала свою единственную племянницу Анну, дочь герцогини Мекленбургской, своего рода «переходным звеном»: выдала ее замуж за принца Антона Брауншвейгского и повелела именным указом, что ребенок, родившийся от этого союза, станет императором (или императрицей) России. И велела всем немедленно присягнуть еще не зачатому младенцу.

Присягнули – ночью, окруженные вооруженной гвардией, не понимающие толком, кому или чему присягают. Но когда спустя положенное время Анна Леопольдовна родила сына, крещенного Иоанном в честь деда, положение несколько прояснилось. Императором предстояло стать именно этому младенцу, его мать получала звание «правительницы», а регентом императрица почти перед самой своей кончиной назначила своего фаворита Бирона, честно предупредив его:
- Вот то, чего ты хотел. Но лучше бы ты отъехал герцогом на Митаву и жил там тишайше. Ибо предвижу великие беды от твоего регентства.

Как в воду глядела. Но проглядела появление при дворе нового французского посланника маркиза де Шетарди, который мгновенно пленился красотой Елизаветы. Между ними вспыхнул тайный роман: безумный, авантюрный, опасный. Опасный потому, что маркиз прибыл в Россию с целью возвести на трон «дщерь Петрову», всегда тяготевшую к Франции. Слишком прочные связи России с Австрией, установившиеся при Анне Иоанновне, уже стояли французскому двору поперек горла и путали все политические карты.

Маркиз быстро убедился в том, что его любовница неподражаема в постели и… совершенно не годится на роль, приготовленную для нее Версалем. Но если умело руководить этой русской Венерой… Заговор в пользу Елизаветы набирал обороты, хотя сама она пребывала в святом неведении и радовалась тому, что Алёшенька Разумовский, как всегда добрый и покладистый, ни капельки не мешал ее новому увлечению. Чувства ревности и зависти «щирому хохлу» было неведомо, да и свою подругу он не просто любил – боготворил. Царевна ведь…

Кончина Анны Иоанновны в октябре 1740 года ничего не изменила к лучшему в судьбе «дщери Петровой». Разве что исчез страх перед гневом «тетеньки», зато приходилось избегать домогательств ее фаворита Бирона, забравшего полную власть при новой правительнице России, Анне Леопольдовне. Зато встрепенулись заговорщики: настал их час. Анну Леопольдовну волновало только одно: любовь к саксонскому посланнику Морису Линару, об остальном она даже и не думала.

И напрасно. После смерти Анны Иоанновны началось сильнейшее брожение умов. Засилье немцев, которое покорно сносили в течение десяти лет, сделалось вдруг невыносимым. Бирона ненавидели все поголовно, Антона Брауншвейгского презирали, Анну Леопольдовну не уважали. В этих обстоятельствах само собой приходило на ум имя Елизаветы. Спрашивали, с какой стати принимать немецкого императора и его родню, когда жива и здравствует родная дочь Петра Великого. То, что она родилась до брака и считалась незаконной, уже никого не смущало.

Возвести на трон Елизавету вознамерились, как это ни парадоксально, две самые в то время враждебные России державы – Франция и Швеция (последняя вообще находилась в состоянии войны с Россией). Дипломаты обоих государств не жалели для этого ни сил, ни денег, а посредником был лейб-медик Елизаветы Жан Лесток. Но положение сильно затрудняло то, что богобоязненная «Елисавет» все же не делала решительного шага к престолу.

Тем временем враги Бирона устроили против него заговор, арестовали регента всего через сорок дней после смерти его августейшей покровительницы и отправили со всем семейством в Сибирь. Анна Леопольдовна была провозглашена регентшей, хотя оставалась чисто декоративной фигурой: все решали по-прежнему канцлер Остерман, давно продавшийся Австрии, и фельдмаршал Миних, обладавший непомерным тщеславием и властолюбием.

Заговор, который все никак не получался, сложился и осуществился внезапно. Слухи о том, что Елизавета что-то затевает, носились в воздухе и достигали ушей правительницы, но та лишь отмахивалась: ее в то время занимало исключительно затеянное ею бракосочетание любовника Мориса Линара с фавориткой Юлианной Менгден: этот фиктивный брак должен был защитить репутацию правительницы.

Но 23 ноября на очередном куртаге Анна Леопольдовна отозвала Елизавету в отдаленную комнату и сказала:
- Что это, матушка, слышала я, будто ваше высочество имеете корреспонденцию с армией неприятельской и будто ваш доктор ездит к французскому посланнику и с ним факции в той же силе делает. Мне советуют немедленно арестовать Лестока; я всем этим слухам не верю, но надеюсь, что если Лесток окажется виноватым, то вы не рассердитесь, когда его задержат.

Елизавета похолодела, но нашла в себе силы спокойно ответить:
- Я с неприятелем отечества моего никаких алианцев и корреспонденций не имею, а когда мой доктор ездит до посланника французского, то я его спрошу, и как он мне донесет, то я вам объявлю.

После этого она непритворно зарыдала (от страха), и Анна Леопольдовна, женщина добродушная и мягкая, заключила ее в объятия и заплакала сама – за компанию. Тем дело и кончилось.

Елизавете удалось отвести от себя подозрения, но она почувствовала реальную угрозу. Но еще больше беседа двух женщин взволновала Лестока, который более чем трезво оценивал ситуацию. На следующее утро он снова завел с Елизаветой разговор о перевороте и для наглядности показал ей два рисунка: Елизавета в монастыре и Елизавета вступающая на престол. Цесаревна, наконец, решилась.

В ночь на 25 ноября 1741 года Лесток разослал своих людей к дому Остермана и Миниха, а сам съездил к Зимнему дворцу. Все было спокойно. Елизавета больше часа провела на коленях в молитвах перед образами. Помимо всего прочего, она поклялась не подписывать никому смертных приговоров, буде Господь поможет ей взойти на трон. Потом взяла крест, вышла к гренадерам, ожидавшим ее решения и привела их к присяге, сказав:
- Когда Бог явит милость свою нам и всей России, то не забуду верности вашей, а теперь ступайте, соберите роту во всей готовности и тихости, а я сама тотчас за вами приеду.

Был уже второй час ночи, когда 32-летняя цесаревна Елизавета Петровна в санях вместе с Лестоком, Воронцовым и братьями Шуваловыми понеслась по пустынным улицам города, направляясь к казармам преображенцев. Алексей Разумовский и Салтыков следовали за ней в других санях.

Приехав в казармы, стали собирать гренадер. Здесь были только солдаты, офицеры жили в городе, лишь один из них дежурил в казармах. В несколько минут сбежалось более 300 человек. Большинство из них не знало еще, в чем дело. Елизавета вышла из саней и спросила:
- Узнаете ли вы меня? Знаете ли вы, чья я дочь? Меня хотят заточить в монастырь. Готовы ли вы меня защитить?
- Готовы, матушка, - закричали гвардейцы, - всех их перебьем!
- Не говорите про убийства, - возразила Елизавета, - а то я уйду. Клянусь в том, что сама, если понадобится, умру за вас. Целуйте и мне крест на этом.
Дважды преображенцев просить не пришлось.

После присяги Елизавета опять села в сани, а солдаты двинулись за ней. Лесток разослал отряды арестовать Миниха, Головкина, Левенвольде и Остермана. У Зимнего дворца гренадеры посоветовали Елизавете во избежание шума выйти из саней и идти пешком. Но цесаревна увязала в глубоком снегу и ее спутники попеняли ей:
- Матушка, так нельзя. Надобно спешить, дозволь тебя на руках отнести.

И Елизавета вступила в Зимний Дворец на плечах гренадеров в буквальном смысле этого слова. Она отправилась прямо в караульню, где солдаты спросонку ничего не понимали. Но цесаревна быстро внесла ясность в происходящее:
- Не бойтесь, друзья мои. Хотите ли мне служить, как отцу моему и вашему служили? Самим вам известно, каких я натерпелась нужд и теперь терплю и народ весь терпит от немцев. Освободимся от наших мучителей.
- Матушка, - услышала она в ответ, - давно мы этого дожидались, и что велишь, все сделаем.

Елизавета беспрепятственно прошла во дворец: часовые, завидев «душеньку-цесаревну», тут же складывали оружие, а она одаривала их своей пленительной улыбкой. Так и добралась до спальни правительницы, которая, как обычно, спала в одной постели со своей любимицей – Юлианной. Обожаемый Морис очень вовремя уехал в Саксонию за свадебными подарками, увозя с собой и деньги, и неограненные драгоценные камни.
- Сестрица, довольно почивать, вставать пора, - сказала Елизавета ничего не понимавшей правительнице. – А муж твой где ныне ночует?

Увидев за Елизаветой гвардейцев, Анна Леопольдовна все поняла. Супругов Брауншвейгских и не пожелавшую расстаться со своей госпожой Юлианну отправили в крепость. А шестимесячного императора Иоанна Антоновича Елизавета в порыве умиления принялась тетешкать, приговаривая:
- Бедное дитя! Ты вовсе невинно: твои родители виноваты.

Впрочем, ребенок ей быстро прискучил и она передала его кому-то из близких. К семи часам утра 25 ноября 1741 года переворот завершился. Во дворце стали собираться ничего не понимавшие и растерянные петербургские вельможи. Многим из них было чего опасаться – «Елисаветку» мало кто принимал всерьёз, а она теперь – страшно сказать! – императрица.

Но Елизавета с самого начала желала продемонстрировать пример своей гуманности и великодушия. Суд определил Остерману, Миниху, Левенвольду и Головкину смертную казнь, однако, уже возведенные на эшафот, они были помилованы и сосланы в Сибирь. Парадоксально, но факт: милосердие императрицы вызвало взрыв народного негодования! Собравшаяся посмотреть на казнь «злодеев» толпа чуть не линчевала их. Солдаты с превеликим трудом спасли помилованных.

Вообще этот переворот породил в обществе настоящий взрыв национального чувства. Дома многих иностранцев в Петербурге подверглись разгрому, а в армии едва не произошло поголовного истребления иноземных офицеров. Пришлось вмешаться Елизавете, которая 28 ноября издала манифест, где доказывала незаконность прав на престол Ивана VI и выставляла целый ряд обвинений против немецких временщиков и их русских друзей, но защищала невинных.

Несчастный младенец-император был вместе со своими родителями сослан в Холмогоры, но содержался отдельно от семьи и никогда больше не видел ни мать, ни отца. Позже его перевели в Шлиссельбургскую крепость: Елизавета до самой смерти опасалась заговора и переворота в пользу Иоанна. Историки впоследствии назовут несчастного «русской Железной маской».

А потом посыпались награды. Роту Преображенского полка, фактически совершившую переворот, наименовали «Лейб-компанией». Елизавета объявила себя капитаном этой роты. Все рядовые были пожалованы в дворяне и наделены имениями; капралы, сержанты и офицеры повышены в чинах. Все они, кроме того, были пожалованы землями. Правда, через некоторое время Елизавета разогнала эту теплую компанию по новообретенным поместьям: уж очень они возгордились своей ролью.

Жан Лесток получил титул графа. Братья Шуваловы и Михаил Воронцов, которые до переворота были просто гвардейскими офицерами, стали заметными политическими фигурами, равно как Разумовский, тоже ставший графом, и Михаил Бестужев-Рюмин. К слову сказать, за исключением Разумовского, в царствование Елизаветы не появилось ни одного государственного деятеля, вышедшего из низших слоев общества.

Уже в ноябре 1741 года Сенату, упраздненному предыдущими правлениями, были возвращены все его полномочия. Вице-канцлером вместо Остермана стал Алексей Бестужев-Рюмин. 23 февраля 1742 года императрица выехала в Москву, где и состоялись коронационные торжества – в апреле, сразу после празднования Пасхи. До конца года проходили балы, маскарады, приемы, празднества, на которых порой собиралось до тысячи человек.
© Светлана Бестужева-Лада, 2011