На площади народ собрался.
Там парень сердцем похвалялся:
- Смотрите, как оно ровно!
Красиво, не повреждено!
Такого сердца не найдёте,
хотя весь город обойдёте...
Старик с седою бородой
сказал: - Нет, юноша, постой!
Нет сердца краше моего!
Оно прекрасней твоего!
Все сердце старца посмотрели.
Его увидев, обомлели:
заплаты, дыры, раны, клочья!
Не сердце, а одни лохмотья!
Оно ужасно! - восклицали.
Где красота? - не понимали.
Красиво чем, скажи, оно:
неровно и повреждено?!
Старик сказал: -Мои друзья!
Делился с вами сердцем я.
Его кусочек отрывал,
тем, кто нуждался, отдавал.
Мне кто-то отдавал своё,
а кто-то рухлядь и рваньё.
Иные вовсе забывали
и дыры в сердце оставляли.
Но счастлив я дарить его!
Взамен не нужно ничего!
Всё слушал юноша. В глазах
застыла яркая слеза.
Кусочек сердца оторвал
и старцу тихо в руку дал.
Любовь коснулась сердца парня.
И его сердце рваным стало.
Обнявшись, старец с пареньком
пошли любовь дарить вдвоём...

Епископ Кинешемский Василий (Преображенский) (1876-1945)
Есть старая легенда, наглядно показывающая нам, как бесплодны иногда бывают наши молитвы. Давным-давно жил один святой старец, который много молился и часто скорбел о грехах человеческих. И странным ему казалось, почему это так бывает, что люди в церковь ходят, Богу молятся, а живут все так же плохо, греха не убывает. "Господи, - думал он, - неужели не внемлешь Ты нашим молитвам? Вот люди постоянно молятся, чтобы жить им в мире и покаянии, и никак не могут. Неужели суетна их молитва?" Однажды с этими мыслями он погрузился в сон. И чудилось ему, будто светозарный Ангел, обняв крылом, поднял его высоко-высоко над землей… По мере того как поднимались они выше и выше, все слабее и слабее становились звуки, доносившиеся с поверхности земли. Не слышно было более человеческих голосов, затихли песни, крики, весь шум суетливой мирской жизни. Лишь порой долетали откуда-то гармоничные нежные звуки, как звуки далекой лютни.
- Что это? - спросил старец.
- Это святые молитвы, - ответил Ангел,- только они слышатся здесь!
- Но отчего так слабо звучат они? Отчего так мало этих звуков? Ведь сейчас весь народ молится в храме?
Ангел взглянул на него, и скорбно было лицо его.
- Ты хочешь знать? Смотри...
Далеко внизу виднелся большой храм. Чудесной силой раскрылись его своды, и старец мог видеть все, что делалось внутри.
Храм весь был полон народом. На клиросе виден был большой хор.
Священник в полном облачении стоял в алтаре. Шла служба! Какая служба - сказать было невозможно, ибо ни одного звука не было слышно. Видно было, как стоявший на левом клиросе дьячок что-то читал быстро-быстро, шлепая и перебирая губами, но слова туда, вверх, не долетали. На амвон медленно вышел громадного роста диакон, плавным жестом поправил свои пышные волосы, потом поднял орарь, широко раскрыл рот, и… ни звука!
На клиросе регент раздавал ноты: хор готовился петь. "Уж хор-то, наверно, услышу…" - подумал старец. Регент стукнул камертоном по колену, поднес его к уху, вытянул руки и дал знак начинать, но по-прежнему царила полная тишина.
Смотреть было удивительно странно: регент махал руками, притопывал ногой, басы краснели от натуги, тенора вытягивались на носках, высоко поднимая голову, рты у всех были открыты, но пения не было. "Что же это такое?" - подумал старец. Он перевел глаза на молящихся. Их было очень много, разных возрастов и положений: мужчины и женщины, старики и дети, купцы и простые крестьяне. Все они крестились, кланялись, многие что-то шептали, но ничего не было слышно.
Вся церковь была немая.
- Отчего это? - спросил старец.
- Спустимся, и ты увидишь и поймешь… - сказал Ангел.
Они медленно, никем не видимые спустились в самый храм. Нарядно одетая женщина стояла впереди всей толпы и, по-видимому, усердно молилась. Ангел приблизился к ней и тихо коснулся рукой… И вдруг старец увидал ее сердце и понял ее мысли.
"Ах, эта противная почтмейстерша! - думала она. - Опять в новой шляпе! Муж - пьяница, дети - оборванцы, а она форсит!.. Ишь выпялилась!.."
Рядом стоял купец в хорошей суконной поддевке и задумчиво смотрел на иконостас. Ангел коснулся его груди, и перед старцем сейчас же открылись его затаенные мысли: "…Экая досада! Продешевил… Товару такого теперь нипочем не купишь! Не иначе как тыщу потерял, а может, и полторы…"
Далее виднелся молодой крестьянский парень. Он почти не молился, а все время смотрел налево, где стояли женщины, краснел и переминался с ноги на ногу. Ангел прикоснулся к нему, и старец прочитал в его сердце: "Эх, и хороша Дуняша!.. Всем взяла: и лицом, и повадкой, и работой… Вот бы жену такую! Пойдет или нет?"
И многих касался Ангел, и у всех были подобные же мысли, пустые, праздные, житейские. Перед Богом стояли, но о Боге не думали. Только делали вид, что молились.
- Теперь ты понимаешь? - спросил Ангел. - Такие молитвы к нам не доходят. Оттого и кажется, что все они точно немые…
В эту минуту вдруг робкий детский голосок отчетливо проговорил:
- Господи! Ты благ и милостив. Спаси, помилуй, исцели бедную маму!
В уголке на коленях, прижавшись к стене, стоял маленький мальчик. В его глазах блестели слезы. Он молился за свою больную маму.
Ангел прикоснулся к его груди, и старец увидел детское сердце.
Там были скорбь и любовь.
- Вот молитвы, которые, которые слышны у нас! - сказал Ангел.
Таким образом, наши лицемерные, чисто внешние молитвы до Бога не доходят и плода не приносят.

В полумраке горит свеча,
Я стою пред святым углом.
А молитва так горяча,
И я снова кладу поклон.
Как мытарь бью себя я в грудь:
"Боже, милостив, буди ми!"
О грехах Ты моих забудь,
Сына блудного Ты прости.

Я склонюсь к земле головой,
Сокрушаясь в грехах моих,
Не достоин стоять пред Тобой,
Не достоин щедрот Твоих.

Я растратил Твои дары,
Что в дорогу Ты мне давал…
Я любил развлеченья, пиры,
Веселел от людских похвал.
Много раз падал я, а Ты
Поднимаешь меня с колен,
В честь меня созываешь пир,
Разрушая бесовский плен.

И свободе я этой рад,
Грех не властвует надо мной…
Вдруг… опять тот греховный смрад,
Я опять потерял покой.
В полумраке горит свеча,
Я стою пред святым углом,
И молитва опять горяча,
И я снова кладу поклон…