Русь Державная. Священник Николай Булгаков

Задумаемся:

«Почему я так редко, так случайно захожу в церковь?..

Каким мыслям я при этом следую?

А что если постараться сказать себе об этом правду?

Может быть, жизнь сможет измениться к лучшему?»





«Всё зависит от нашей искренности…»
Терентий Семенович Мальцев

Знаешь ли ты, дорогой друг, что каждый раз, когда ты в воскресенье, в праздничный день не идешь в церковь, ты принимаешь очень важное – может быть, самое главное в жизни решение? Оно относится не только к твоей сегодняшней жизни, но и к вечной жизни твоей души. А она всем нам предстоит. И может начаться очень скоро – может быть, даже сегодня.

Ты – крещеный человек. Слава Богу. Но если человек – крещеный, это не значит, что место в раю ему обезпечено. Такой взгляд – не православный, еретический. Ведь важно еще, как человек живет.

Почему же ты не ходишь? Какие мысли тебя отводят от храма?

А ведь отводят именно мысли.

Кажется, что это твои мысли, ведь они в твоей голове. Но это не так.

Мы говорим: «Мне пришла мысль». Да, мысли приходят. Откуда-то приходят. Есть мысли от Бога и есть мысли от дьявола. И те, и другие приходят в нашу голову, а мы говорим: «Я подумал».

Как узнать, какая мысль от Бога, какая от дьявола?

Смотри, к каким действиям эта мысль тебя ведет. Куда направляет. К церкви – или от церкви? К молитве, к посту, к покаянию, к исповеди, к причащению, к венчанию (если вы в браке), к терпению, к прощению, к добрым делам – или от всего этого, под любым предлогом. Даже самым благовидным.

Смотри, какие чувства, какие состояния души в тебе мысли рождают. Если мир, любовь, смирение, тишину, покой, – скорее всего, это мысли от Бога. Если злобу, гордость, страх, уныние, отчаяние, – от дьявола.

Любые мысли против веры Православной, против Бога, против Церкви Христовой, против молитвы и поста – от дьявола.

Есть несколько очень распространенных приемов-мыслей, с помощью которых невидимый враг старается не допустить человека к Богу.
Читать далее
http://www.rusk.ru/st.php?idar=114763

Протоиерей Андрей Ткачев
«Общее» и «частное», «идеальное» и «реальное» являются противоречиями только в области абстрактной мысли. Реальная жизнь способна стирать противоречия и переплавлять сложное многообразие в не менее сложное единство. «Кто я в Церкви? Никто — или некто?» Попробуем поговорить об этом.

Армия сильна не только новейшей техникой и мудрыми стратегами. Самое крепкое и самое необходимое армейское звено — это рядовой, простой солдат, от чьей храбрости и воинского умения зависит боеспособность армии. Он может казаться безликим, этот один из многих, чью могилу после кровопролитных боёв так и называют — могила неизвестного солдата. Но он не безлик. Он — личность, и её не скроют ни простенькие погоны, ни стандартная форменная одежда.

Разговор об армии нам нужен как затравка. От этой темы легче всего перейти к разговору о Церкви. Начиная с апостола Павла, который призывал христиан к духовной битве и виды духовного оружия сравнивал с оружием римских солдат, и Климента Римского, который Церковь уподоблял стройным и дисциплинированным воинским порядкам, и до наших дней — о Церкви удобно говорить как о войске. Она, конечно, не только войско. Она и Невеста Жениха, и Лоза от святого Корня, и Тело Христово, и паства словесных овец. Но всё же она и войско. И как армия сильна рядовыми, так Церковь сильна прихожанами. Их много, и всех их невозможно знать в лицо. Мы обязаны знать только первых среди народа Божия, обязаны знать имена и лица предстоятелей. Но Бог, Который исчисляет количество звёзд; всех их называет именами их (Пс. 146, 4), без сомнения, знает в лицо и по имени всех бесчисленных прихожан Своей Церкви.

Без народа священник никто. Это генерал без армии, генерал, чьи лампасы, ордена и звёзды на погонах выглядят как насмешка, когда некому исполнять его приказы. Священник — не монах, не отшельник, и если он никого за собой не ведёт, никого ничему не учит, не предстательствует в молитвах собранных вместе христиан, то он бессилен и бесполезен. Даже литургию один, без богомольцев, он служить не может. Это тот один, который в поле не воин.

Но прихожане без священника тоже никто. Это люди, похожие на тех, которых жалел Христос, люди, рассеянные, как овцы без пастыря. Некому крестить и миропомазывать новорождённых, некому напутствовать умирающих, некому благословлять вступающих в брак, некому ходатайствовать перед Богом и приносить Бескровную Жертву. Им непременно нужно встретиться, священнику и прихожанам, чтобы стать самими собой, и в этом обретении себя найти и смысл жизни, и Христову силу.

Человек неспособен оценить свой вклад в общее дело. Зеркало, в которое он смотрится, почти всегда оказывается кривым. То он видит себя великаном, способным на гигантские шаги и могучие действия, то кажется сам себе блохой и все свои действия склонен считать блошиными. И то, и другое неправильно. И не мы будем ставить себе оценки на последнем экзамене. Несомненной истиной является то, что без маленького не существует большого, и хотя «одна снежинка — ещё не снег», каждая снежинка в отдельности является необходимым мазком художника на холсте с зимним пейзажем.

Какие наши молитвы? Ничего огненного, ничего чудотворного. Но если эти капли собрать в пригоршню, то от жажды уже не умрёшь. Приходя в храм «для себя», ради своих нужд и со своими мыслями, ты рискуешь ничего не получить и ни с кем ничем не поделиться. Но приходя в храм как на общее дело, молясь о больных, путешествующих, о скорбящих, страждущих, о властях и воинстве, ты можешь смело рассчитывать на то, что другие вспомнят о тебе в своих молитвах, и ты будешь помилован чужой любовью. Священник, ежедневно выслушивая людские жалобы и просьбы, может и должен выносить их к прихожанам. «Сегодня, — может сказать батюшка, — я прошу вас помолиться о Петре, муже одной из наших прихожанок, который тяжело болен и ожидает операции». О непутёвых детях, хотящих убежать из дома, об удачном устройстве на работу, о начавшихся родах и о сотнях подобных нужд люди могут узнавать от священника с тем, чтобы на богослужении молиться с ним о нуждающихся в помощи. «Мышца Господня не ослабела, и рука Его не сократилась, чтобы спасать», — так говорили пророки. Умоленный единогласными просьбами многих людей, Господь и в наши дни может творить то, что творил во дни древние. В одном из великих прокимнов мы говорим псаломские слова: «Ты еси Бог, творяй чудеса»,- а затем говорим: «Сказал еси в людех силу Твою». Единый Чудотворец и сегодня может в нас, людях, сказать, то есть проявить силу Свою, если только многие капли сольются в ручьи и многие ручьи стекутся в реки молитвенных просьб.

Я не хочу умалить личную, тайную, частную молитву человека. Этот разговор устами к устам, сладость которого известна многим, нельзя унижать. Но думается мне, что образ жизни наших прихожан кое в чём напоминает устав отшельников. Шесть дней в неделю эти люди жили вдали друг от друга со своими вопросами, болезнями, воплями и воздыханиями. Кто что ел, кто сколько спал, кто как молился — было тайной их и Бога. В воскресный день они собирались в церковь, чтобы помолиться вместе, причаститься, затем разделить трапезу и, утешенными общением, уйти на место своего уединения. Так и мы шесть дней копошимся, суетимся, мучимся, грешим, раздражаемся. Затем приползаем на исповедь, каемся, причащаемся и опять разбредаемся до следующего воскресенья или праздника. Режим нашего хождения в церковь формально похож на отшельнический. А ведь нам, живущим в миру, этого очень мало. Нам нельзя жить для себя, собой и в себе, только раз в неделю собираясь вместе. Нужно учиться жить для других, с другими и ради других, и даже в совместных молитвах вникать в чужие нужды и ходатайствовать перед Богом о них.

В поле внимания людей, причащающихся от одной Чаши, должны попадать и житейские нужды друг друга. Как наши молитвы поодиночке большей частью являются слабым шёпотом, а собранные вместе превращаются в чудную и полнозвучную Херувимскую, так и наши копейки, брошенные в кружку, сами по себе малы и скудны, но собранные вместе, могут быть достаточны для многих добрых дел. Священник в отдельности или прихожанин в отдельности от других может помочь ближнему очень ограниченно. Силы и возможности умножаются на сто, когда люди собираются вместе ради общего доброго дела. Любой приход в силах помочь лекарствами, или деньгами на учёбу детям, или на покрытие коммунальных долгов кому то из прихожан в случае острой необходимости.

По сути, священнику нужно превратить приход в семью, в органическое единство людей, которые молятся друг о друге и участвуют в нуждах друг друга. «Кому помочь?», «О ком помолиться?» — должны быть постоянными вопросами, звучащими в храме среди прихожан. И жизнь, поверьте, не даст прожить ни одной недели без конкретного ответа на этот вопрос.

Каждый из нас приходит в храм сам, в разное время, после разных жизненных событий. Кто от прочитанной книги, кто от душевной боли, кто по совету друга, кто за руку с мамой. Поначалу церковная жизнь является для нас «личным делом», маленькой тайной, чем-то очень интимным, чем не с каждым поделишься. Но это церковная жизнь в её тайном внутриутробном состоянии. Она зачаточна. Она уже есть, но ещё не дышит своими лёгкими. Лишь тогда, когда приход станет семьёй, священник — отцом, а воскресная литургия — главным событием недели, можно будет говорить о нашей церковности как о родившемся ребёнке.

Нам предстоит расширить своё сердце и вобрать в него нужды многих людей. Нам предстоит стать братом и сестрой для десятков братьев и сестёр, стоящих рядом, и тысяч братьев и сестёр, которых мы не видим, но которые составляют благодаря Церкви одну семью. Нам предстоит заслужить и получить высокое имя — прихожанин. Оно не такое простое и маловажное. Оно такое же славное, как звание гвардии рядового у крепкого мужичка, прошедшего всю войну и звенящего на ходу дюжиной медалей.
http://otrok-ua.ru/sections/art/show/nikto_ili_nekto.html

Сегодня часто приходится слышать рассуждения о том, возможно ли «комфортное христианство». Мнения высказываются самые различные — от твердого «нет» до уверенного «да». Но, кажется, уместнее, нежели полемизировать по этому поводу, напомнить: быть учеником Христа и при этом не идти за Ним, неся крест вольных подвигов и невольных скорбей, невозможно. Об этом говорит Сам Спаситель (см.: Мф. 16, 24-25), и кто дерзнет спорить с Ним? «Входите тесными вратами, потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими; потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их» (Мф. 7, 13-14). И с этим не поспоришь, если бы даже и захотелось.
О благах подлинных и кажущихся
А хочется подчас! Потому что мы все немощные люди и желаем покоя, удобства, того самого комфорта, который с христианством, по большому счету, все же несовместим. И нет в этом ничего странного, потому что стремление к благобытию свойственно человеку, заложено в него Творцом. Просто понимание благобытия может быть ошибочным. Подлинное благо — быть со Христом; кажущееся, но знакомое и ощутимое — пользоваться теми радостями и удовольствиями, которые способна доставить временная жизнь.

Есть ли в этом кажущемся благе что-то греховное, вредное для нашего спасения само по себе? Понятно, что мы должны отказаться от земных благ и преимуществ, когда приобретение их и обладание ими связаны с нарушением евангельских заповедей. А если нет? Что в них тогда плохого? В сущности, ничего… Не считая того, что они-то чаще всего и вынуждают человека забывать о временности всего дольнего, заставляют за дольнее цепляться, и сердце, полюбившее мамону, оказывается всегда готово подсказать человеку — чем оправдать то или иное уклонение от жизни по Евангелию, ведь если не уклониться, то придется отказываться от чего-то, что тебе принадлежит и чем ты пользуешься, а это то же, что резать по живому. И не важно, о чем идет речь — о великом богатстве, яхтах, виллах и личных самолетах или же о чем-то сравнительно малом, но столь дорогом,— как от него отказаться, как им поступиться?

Однако рискну сказать: любовь к мамоне и желание тленных благ и преимуществ в жизни современного христианина все же далеко не главная беда, это лишь одно из следствий беды куда более «глобальной».

«Размытое» время
Мы живем во время размытых понятий. «Размыто» всё: история родной страны, ее победы и поражения, представления о данности дня сегодняшнего (до такой степени, что нет порой возможности разобраться — что же мы на самом деле переживаем: кризис или период экономического расцвета), понимание добра и зла, видение белого и черного. Чем это обусловлено? Законами общественного развития, наличием определенных тенденций в мировой политике? Быть может. Но мы призваны видеть во всем в первую очередь причины духовные, а уже затем смотреть на способы реализации того, что за этими причинами следует. И нельзя не усмотреть в размытости — замысла «дирижера всемирной симфонии зла» (так назвал диавола в одной из своих проповедей архимандрит Иоанн [Крестьянкин]). Он всегда старается действовать исподтишка — так, словно его и нет, а для того создает соответствующие механизмы. Когда ни о чем точно не скажешь, плохо оно или хорошо, бедствие оно или благодеяние для человечества,— как разобраться в жизни, как найти правильный путь, как не заблудиться? А политкорректность, толерантность, соблюдение прав человека прямо-таки запрещают оценивать точно — всегда необходимо оставлять возможность для оговорки: «может быть, это, конечно, и так, а может быть, и совершенно иначе». И люди быстро к этому привыкают: так легче жить, не надо строго судить не только кого-то или что-то, но самое главное — можно не судить строго и себя самого.

И вот она — беда: и христианство, как следствие, оказывается таким же размытым, предельно неконкретным, неопределенным.

Господь предупреждает Своих учеников, что они будут гонимы от мира подобно тому, как был гоним от мира Он Сам. Гонения далеко не всегда могут носить характер глобальный, и угроза, которую они несут,— не обязательно угроза жизни, здоровью, имуществу или свободе. Это лишь «пиковые» проявления. Но от гонений «бытовых», повседневных подлинному христианину никуда не уйти, в какое время и в какой стране он бы ни жил. Мир лежит во зле,— сказал апостол чуть меньше двух тысячелетий тому назад (1 Ин. 5, 19) и он же объяснил: Ибо все, что в мире, похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от Отца, но от мира сего (1 Ин. 2, 16). За минувшие века к лучшему мир не изменился. И людей, которые имели бы мудрость и мужество не жить по его стихиям, больше не стало. Вот почему конфликт между «чадами века сего» и чадами «Царства Небесного» должен оказаться неизбежным, вот почему чада Царства обрекают себя на гонения, раз уж определено им быть, словно овцам посреди волков (см.: Мф. 10, 16). То, что делают христиане, как они поступают, какой выбор совершают, руководствуясь Евангелием, не может не вызывать недоумения, непонимания и как следствие — раздражения у тех, кто руководствуется законом князя века сего. Более того — жизнь христианина сама по себе есть обличение жизни безбожников. Опять же — должна, точнее, такой быть.

Вера, которой не живут, не бывает живой
И вместе с тем… Вместе с тем, многие ли из нас «похвастаются», что они гонимы именно как христиане? Вряд ли. Чаще «гонят» за личные недостатки, те самые, которые христианин обязан как раз изживать. «Гонят», иными словами, не за то, что мы не такие как все, а за то, что такие же. И в этом трагедия наша: мы, исповедующие Христа, практически ничем не отличаемся от тех, кто Его не знает и знать не хочет. Да, ходим в храм, каемся, причащаемся, читаем Евангелие и святых отцов (иногда), но не становимся качественно иными.

Кому-то страшно выступать из общего ряда и громко, вслух всех заявлять о том, что это черное — на самом деле черное, хотя все вокруг и кричат о том, что оно белое. Страшно плыть против течения. Но чаще причина в другом — в незнании сущности христианства, в уже упомянутом «размытом», «неконкретном» понимании Евангелия. Только «незнание» по большей части — сознательное, волевое. Потому что оно — удобней, не требует постоянного насилия над собой, насилия, без которого не становится человек наследником Царствия Небесного (см.: Мф. 11, 12).

Потому и вера оказывается такой слабой, удобно колеблемой, не ярким пламенем, в свете которого преображается жизнь, а едва тлеющим, временами почти угасающим угольком. Ведь без соответствующих ей дел она мертва (см.: Иак. 2, 17): не находя полноценного выражения в жизни, она не может быть живой. И звучит таким страшным обличением для «последних христиан» вопрос Спасителя: Но Сын Человеческий, придя, найдет ли веру на земле? (Лк. 18, 8).

Два «типа» христианства
Христианство — то, которое дал нам Христос как возможность быть Его учениками и последователями — неотмирно, сверхъестественно по своей природе, оно есть самое удивительное чудо на земле. И в то же время оно подвиг — каждый день умирать для мира и его страстей, посреди мира живя, быть выше его, уметь пренебрегать своими интересами в нем, поступать порой прямо наперекор им. В сущности, лишь пойдя на этот подвиг, и можно открыть для себя чудо христианства. Не оттолкнувшись и не поплыв, никогда опытно не узнаешь, не почувствуешь, что вода может держать и нести тебя на себе. И не решившись ради Христа жить по Его слову, быть для этого, когда необходимо, безумным для мира (см.: 1 Кор. 4, 10), не испытаешь Его всесильной помощи, не узнаешь Его, а значит — и подлинной веры никогда не обретешь.

В чем соль христианства, без которой оно немыслимо? Есть разные ответы на этот вопрос, которые сводятся к одному: соль — сила христианства, его сердцевина, то, что делает его «настоящим». В Евангелии Господь впервые говорит про соль в Своей Нагорной проповеди, сразу после Заповедей Блаженства, в которых сконцентрирована суть евангельского учения о духовном совершенстве. Но чего требуют эти заповеди, без чего их исполнение невозможно? Самоотречение — без него ни единой заповеди не сотворишь. И не будет ошибкой сказать, что в самоотречении ради Христа и заключается соль христианства.

Говоря о следовании за Ним и о кресте, Господь не сказал, что недостоин Его тот, кто не идет за Ним. Он сказал иначе: кто не берет креста своего и следует за Мною, тот не достоин Меня (Мф. 10, 38). И так Спаситель указал на два «типа» христианства. Первый, подлинный — следование за Ним с тем крестом, который сложится из противоборства между земным и небесным в нас, из того, что влечет горе, и того, что клонит долу, крестом гонений, скорбей, скудости в земных благах, когда то потребуется ради верности Ему. А второй — идти за Христом, но не возлагать на плечи креста, то есть носить имя христианина, но дел, требующих самоотвержения, избегать. И это «второе христианство» Христа недостойно, оно подделка, суррогат, несчастный самообман.

Видеть и понимать
Не буду утверждать, что прежде каждый, кто принял христианство, был готов на самоотречение. С одной стороны — великий сонм мучеников, с другой — множество христиан теплохладных во времена, следующие непосредственно за периодом гонений. Рискну сказать другое: сегодня соли самоотвержения в нас совсем мало, оттого так часто и не различишь «на вид» верующего от атеиста, и в себе самом будешь искать христианина и не найдешь.

Причин тому множество. Их совокупность обычно именуют апостасией, отступлением, которое многими факторами обуславливается и из многих проявлений своих складывается. Но вот совсем недальний исторический экскурс: еще лишь в конце прошлого столетия люди в нашем Отечестве были куда более способными к жертвенности, к отказу от материальных преимуществ. Возможно, меньше было тех «ценностей», которыми приходилось жертвовать. Но скорее существенно иное: комфорт, имущество, социальное положение хотя и ценились людьми, но культ земных благ еще не оформился до конца так, как он оформляется сейчас, на наших глазах. Сегодня это религия, причем самая массовая по количеству ее адептов, среди которых, к сожалению, очень много представителей самых различных традиций, и в том числе — христиан…

…Все это — данность. И мы не можем переломить того страшного, но закономерного хода истории, который однажды приведет к тому, о чем так много говорят и к чему так мало готовятся,— к Апокалипсису. Мир продолжает меняться, становится жестче, холодней и при том развращенней. Люди переживают огромное давление этих изменений, не выдерживают его, под его прессом кто-то ломается, а большинство — деформируется. Это то, что есть, и что хуже всего — в основе происходящего личный выбор большинства, выбор не столько глобальный, сколько частный, но постоянный и повседневный.

Мы обязательно должны все это видеть, понимать. И настолько, насколько это возможно — хранить себя по завету апостольскому от мира и его идолов (см.: 1 Ин. 5, 21). Во всяком случае, мы единственные, кто действительно на это способен, ибо всякий, рожденный от Бога, побеждает мир; и сия есть победа, победившая мир, вера наша (1 Ин. 5, 4). Вера, которая становится живой и сильной и превращает жизнь в чудо — только если она сдобрена солью самоотвержения.

Игумен Нектарий (Морозов)
Журнал "Православие и современность" №11 (27) 2009 год
http://www.eparhia-saratov.ru/index.php?option=com...=view&id=7401&Itemid=3

старец Паисий Святогорец
Читать по ссылке-

http://www.taday.ru/text/222981.html

Протоиерей Александр Шаргунов


Новая, самая популярная философия и идеология: не существует никакого греха! Хватит преследовать людей. Пришло время освободить их от чувства вины — идет ли речь о взаимоотношениях полов, о деньгах, о неверности, о лжи, об эгоизме, о сластолюбии, об амбициях, о свободном образе жизни и тысяче других вещей. Давно пора вырваться из стальных пут, связывающих человеческое сознание и не дающих обрести в краткой нашей земной жизни счастье. Необходимо раз и навсегда покончить с мрачными муками совести, от которых среди бела дня гаснет солнце. Современный человек, говорят нам, не хочет больше быть виноватым, и это законно. Он никому ничего не должен — в том смысле, как говорил об этом Фрейд. Он отвергает инстинкт «виноватой совести», он изгоняет из себя этого внутреннего полицейского, который держит его в тюрьме.

Эта новая философия имеет глубокие корни. Вся история современной демократии может быть воспринята как постепенная победа личной невиновности над винами прошлого. Чувство «невиновности», независимости и полной открытости — это и есть наше счастье, для которого мы созданы. Попытки отстоять его были во все времена, особенно активно начались они в XVII—XVIII веках. Но с началом третьего тысячелетия они обретают всеохватывающий характер. «Невидимая рука» свободного рынка преобразует эгоизм в добродетель «homo economicus». Падение коммунизма привело к узакониванию материального неравенства и сделало малозначащими социальные протесты. Торжествующий индивидуализм превращается в нравственную норму, принцип «каждый для себя». Идеи долга, верности, хранения слова, и т.д. — становятся условными в «быстро изменяющемся мире».

Эта «невиновность» современного человека обнаруживается и в новом прочтении истории. Прошлое оказывается под постоянным судом настоящего. Ретроспективные наставления тем, кто жил вчера, помогают утвердиться в мысли, что мы менее виновны, чем наши предки. Мы ощущаем себя видящими более ясно чем они, более способными ужасаться несправедливостям и жестокости тех времен. Постоянное обвинение их укрепляет нас в сознании собственной невиновности.

Великое дело освобождения от вины человека, предпринятое наукой, начиная с XVIII века, принесло свои плоды. Психоанализ, социология, психиатрия, генетика, антропология сделали относительными понятия добра и зла, показав, что мы — игрушки слепых сил, биологических и социальных, и это в значительной степени объясняет наше поведение. Иные западные социологи, незадолго до нынешнего кризиса, могли уверенно говорить о наступлении гедонизма, о появлении легкой прагматической этики, вытесняющей вчерашние понятия запретов и долга. Человек, обретающий свою «невиновность» может наслаждаться жизнью, свободной от всякого морализаторства. «Дщерь просвещения, - пишет один из современных христианских философов (Алэн Безансон),—демократия дышит оптимизмом и пелагианством. Она отвергает понятие первородного греха. Она верит в прогресс, в возможность достижения земного счастья, в постепенное смягчение нравов».
Читать далее
http://moral.ru/norm.html

преподобный Силуан Афонский
Читать по ссылке-

http://www.taday.ru/text/219303.html

архим. Рафаил (Карелин)
Спастись — значит найти Бога и самого себя. Каждый человек — неповторимое явление, в этом выражены премудрость и красота Создателя. Некоторые считают спасением отказ от себя как личности и индивидуальности, растворение в какой-то общей, абстрактной идее. Это, как нам кажется, заблуждение.

Человек должен освободиться не от себя, а от чуждого в себе, сохранив свою личность и индивидуальность как дар Божий. Если бы целью творения было обобщение и унификация, то Господь мог сотворить нас в виде одинаковых геометрических фигур. Каждый человек имеет неповторимую телесную структуру. Это знак того, что каждый имеет и единственную во всем мироздании душу. И в этом как бы приоткрывается нам красота Божия, отображенная не в однообразии, а в многообразии Своего творения.

Человек должен найти себя среди чуждого, вторгшегося в него, обступившего со всех сторон. А чуждое — это грех, страсти и мир. Но на духовном пути часто встречается именно такая ошибка: чтобы освободиться от чуждого и наносного, человек ломает не только грех, но и себя, уничтожает данную ему от Бога неповторимость своей личности, то есть лицо своей души. Это похоже на то, как если бы реставратор, вместо того чтобы очистить картину от копоти и грязи, загрунтовал ее и написал на том же холсте другую картину, да при этом еще и неумело.

Нам кажется, что есть две опасности на духовном пути, когда человек калечит себя, свою жизнь, как певец, который поет чужим голосом, — это принуждение, то есть насилие, и подражание. Человек может подражать примерам из книг, встречающимся ему людям, абстрактному и идеальному образу, созданному им в мечтах, забывая при том, что этот пример — жизнь другого человека, отражение другой личности и другой индивидуальности, а абстрактный образ всегда соединен с разгоряченной мечтательностью и не имеет к нам как конкретной реалии никакого отношения. Это подражание другому тесно связано с воображением и потому становится для души прокрустовым ложем, если она ориентируется не на дух, а на внешнее. Мы всегда остаемся собой, другой личностью мы не станем никогда, но свое «я» мы можем испортить и покалечить, то есть потерять свой путь. Нам нужно найти свое, поэтому человек, учитывая опыт и пример других, должен не отождествлять себя с ними, а исходить из самого себя, только отличать, что наше, а что чужое, что присуще нашей душе, а что наносное. Он должен решить задачу — в пересекающихся линиях найти свой, а не чужой путь. В служении Богу, в духовной жизни важно не терять своей личности, но не того, что считает личностью мир, — сгустка гордыни и тщеславия, — а своей внутренней неповторимости, такой же, как и узор на пальцах или тембр человеческого голоса. Если это не будет найдено в духовной жизни, человек будет фальшивить, подделываться под кого-то — под персонажей прочитанных книг, под окружающих людей или свою собственную мечту. Но в то же время здесь очень важно ни в коем случае не отождествлять себя со своими страстями, привязанностями, со своей гордыней, со своим неестественным состоянием, так же, как не отождествляет себя со своей болезнью больной.

Человек находит себя, только борясь с грехом: он как бы выкапывает и извлекает себя из земли своих страстей. Как отличить голос греха и страстей от голоса души? На голос греха сердце отзывается тревожным чувством, оно или, затаившись, молчит, или, образно выражаясь, стонет. Грех сжимает человеческое сердце, делает его маленьким, узким и серым. Некая тень падает на человека — тень грядущего возмездия. Голос страсти сопровождается чувством наслаждения, при этом ум как бы смежает свои глаза, погружается во тьму, а внимание сливается с чувством наслаждения, пьет его как чашу с опьяняющим сладким напитком. По своему действию наслаждение — это усыпление, погружение в подсознание, в процесс, не имеющий цели, то есть когда целью становится сам процесс или мутная радость нервов и крови, похожая на странное удовольствие, которое испытывает человек, расчесывая на своем теле лишаи или рану. Признак страсти — погашение ума (будь это гнев или похоть), чуждая душе, излишняя привязанность к кому-нибудь или чему-нибудь, мысль, что мы не можем жить без этого («другого»). Более того, подсознательно предмет страсти приобретает для нас значение самого Божества.

Следование своему пути приносит человеку чувство мира, а при действии благодати, когда снимаются все противоречия, — великий покой и внутреннюю свободу, как будто у него расширяется сердце (духу становится в сердце не тесно). И еще — чувство радости. Чужой путь редко дает радость. Духовная радость может присутствовать и при глубоком покаянии человека. Здесь не эмоциональная земная радость, а мир сердца, озаренный теплым светом. Когда благодать в душе говорит: «Это мое», — там нет сомнений; а когда вместо духа страсть говорит: «Это мое», — то сомнения и смущения возникают в сердце, колеблют и тревожат его. Но страсть своей агрессивной энергией подавляет тревогу, отгоняет сознание от сердца, как пса от чужого двора, и заставляет рассудок лгать самому себе.

Итак, первое, как нам кажется, зло — это внешнее подражание примерам, в котором всегда присутствует артистическая игра. Даже если эта игра будет сопряжена с трудами, доходящими до степени подвига, то такой подвиг окажется для души внешним. Второе — это насилие: насилие мира (по словам аскетов, обычаи мира — это пылающие страсти), насилие со стороны наших близких, которые желают, чтобы мы были подобны им. Родители, давшие жизнь детям, нередко на уровне подсознания хотят жить в своих детях, поэтому насилуют личность своего ребенка, который является не слепком со своих родителей, а иным существом. Против этого насилия нужно мужество и смирение; впрочем, мужество и смирение, правильно понятые, это одно и то же. Смирение без мужества превращается в трусость, капитуляцию перед внешней силой, мужество без смирения превращается в дерзость, желание ответить ударом на удар.

Еще один вид насилия происходит от неопытных духовных руководителей. В духовном руководстве надо обладать способностью чувствовать чужую душу. Духовными руководителями не «назначаются», количество прочитанной литературы не делает человека духовным наставником. Здесь нужны способности, интуиция, благодать Духа Святаго, чтобы видеть душу каждого человека, чувствовать ее, помочь человеку найти самого себя и свой путь. Духовник, который действует по шаблону и схеме, как психолог, будет калечить своих детей. Душа человека глубже всех систем и теорий. Духовный отец должен обладать тем зрением, которое видит лицо души, как бы входит в другую личность, видит ее изнутри, принимает на себя. В двух одинаковых ситуациях для двух различных людей он может указать противоположные решения, на один и тот же вопрос дать разные ответы. Неопытный руководитель будет вспоминать, что он читал у того или другого святого отца, как бы беря с полки вслепую лекарство и давая его человеку, не зная, чем тот болен. Духовным руководителем невозможно сделаться по заказу, как невозможно сделаться поэтом, начитавшись стихов, — это дар Божий, это та древняя харизма, которая пусть в ослабленном и сокрытом виде, но все еще действует в современной нам церковной жизни.

Приведем еще пример: иной неопытный духовный руководитель может быть похож на врача, который, окружив себя справочниками, выписывает рецепт, даже не видя больного и его болезнь. Бывает и так: «духовный руководитель» считает, что, получив священный сан, он получил вместе с ним и гарантию безусловной правильности всех исходящих от него советов и решений; поэтому свои советы и указания пастве он расценивает как церковное таинство. Он обычно вообще не читает никаких духовных книг, полагая, что рукоположением уже освятились его мысли. В беседе такой человек чем-то напоминает пьяного, который убежден, что если он толкнет столб, то тот свалится. Столб не свалится, но он может сильно покалечить человека, встретившегося на его пути. Есть «духовные руководители», которые подыгрывают страстям и желаниям духовных детей из тщеславия или чтобы вызвать у них привязанность к себе. Человек любит того, кто оправдывает его страсти. Бывают «старцы», которые набирают духовных детей только для того, чтобы послать их на свой огород.

Если духовный руководитель не будет интуитивно чувствовать души своих духовных детей, то он чаще всего будет впадать в две крайности — или станет проявлять излишнюю осторожность, предоставляя болезни спокойно развиваться, а язвам гнить, или — что свойственно неопытным, но решительным врачам — не использовав всех средств, сразу станет применять шоковую терапию и ампутацию.

Господь дал каждому человеку какой-то талант. Это очень удачное слово: талант — это мера золота. Бог, как родитель, дал каждому из людей в наследство особые способности и определенное призвание. Необходимо только найти их, не ошибиться, не променять присущее своей душе на чужое, что будет для человека внешним и безжизненным. Человек не должен заменять себя другим. Евангелие — это Личность Самого Христа Спасителя: оно божественно и в то же время глубоко человечно. Поэтому каждый человек найдет в нем самого себя. Евангельские заповеди дают широту и свободу внутренней жизни. Христос предостерегал Своих учеников, чтобы они не заменяли заповеди внешним регламентом, формулами жизни, когда личность и индивидуальность не ориентируются на идеал Евангелия, а подавляются формальными законами. В этом принципиальное различие между христианством, возрождающим личность в Боге, и талмудизмом, заключающим человека на всю жизнь в железный корсет правил, законов, разрешений и запрещений, чтобы выработать обобщенный тип иудея. Евангелие в своем универсализме обращено к личности, а талмуд обращен к этносу как к самостоятельному субъекту и высшей ценности. В исламском фатализме личность обусловлена, предопределена; здесь царит закон необходимости. В индуизме и буддизме личности как реалии вообще не существует, она только мимолетная форма общего бескачественного бытия.

Понятия личности и свободы неразрывно связаны между собой. Христос открыл нам безграничные внутренние просторы свободы, как бы новые сменяющие друг друга горизонты при восхождении ввысь. Это возможность жить в соответствии с образом и подобием Божиим, дарованным человеку. Это возможность при помощи благодати Божией избавиться от рабства греха, возвратиться к себе, а от себя к Богу, сделаться снова из духовной интеллектуальной амебы богоподобной личностью.

Из книги «Тайна спасения»
http://www.portal-slovo.ru/theology/41344.php

старец Паисий Святогорец
Читать по ссылке-

http://www.taday.ru/text/206478.html

старец Паисий Святогорец
Читать по ссылке-
http://www.taday.ru/text/205795.html

Протоиерей Андрей Ткачев
Ложь страшна тем, что умеет накапливаться. Накапливаясь, она становится большой, и со временем её в мире наберётся столько, что станет возможным появление сына лжи и человека греха — антихриста. Когда он родится, получится, что мы все — люди — его родим, благодаря накоплению наших общих беззаконий в «Банк оф диавол».

Дева Мария не могла родиться сразу после грехопадения. Нужны были человечеству долгие столетия упражнения в праведности. Затем, после этой длительной «духовной селекции», из избранного семени выросло дерево. Его сухие ветки отрезáлись, а его корень окапывался и удобрялся, пока не появился долгожданный цветок — Отроковица Мариам. Это — высший плод человечества и преддверие богочеловечества.

Подобный механизм будет действовать (только в обратную сторону) и в отношении обманщика, лжехриста. Его появлению должно предшествовать многовековое упражнение в нечестии. Он будет худшим плодом человечества и воплощённым демоноподобием, на которое люди способны.

Христа нужно было познавать «по духу святыни». Его же пытались познать по шкале заранее известных внешних признаков: чей сын, где родится, что должен сделать — и так далее.

Антихрист тоже узнáется не по чертам лица. У него не будет ни клыков, ни когтей на пальцах, серный запах не будет следовать за ним, три шестёрки вряд ли будут красоваться в виде печати на его лбу. Но это будет сосуд диавола, а его назовут вначале миротворцем, а затем, не к месту цитируя Евангелие, и сыном Божиим (См. Мф. 5, 9).

Он должен будет совместить в себе несколько господствующих черт. Обязательно — властолюбие. Непомерное, страшное, такое, которое даже не раздумывает, поклониться или нет диаволу, если предложат «все царствия мира во мгновение ока». Он поклонится тотчас, с замиранием сердца и с чувством, что именно для этого часа он родился.

Таких всегда хватало, но то ещё не был их час. О Нероне говорили, что это — «человек без добродетелей». Этот с радостью бы согласился, но... Последний обманщик будет орешком покрепче Нерона. Он не будет так открыто, так цинично развратен. Он, конечно, будет страшно развратен, но при этом с помощью лицемерия будет любим и теми, кто любит пост и хвалит целомудрие.

Это не будет глупец, путающий имена и даты и с ошибками цитирующий классиков. У него будет поразительная память и редкий вкус. Он будет похож на Наполеона, возившего с собой в походы библиотеку и читавшего на привалах Гомера. Ни бессовестности, ни похотей, ни гордости самих по себе не хватит. Нужно будет подобие благородства, тонкая имитация царских кровей. (Плебеи так любят изящные манеры!) Нужно будет долгое элитное воспитание в закрытом заведении, а затем — пародия на «явление народу» и «выход на служение».

Нерона презирали и боялись. Наполеона любили. Даже враги его уважали. Но у «последнего обманщика», в идеале, не должно быть врагов. Признаваться ему в любви должны будут все. Те, кто откажется, будут выглядеть «врагами рода человеческого». Это будут немногочисленные группы христиан, которых, как и на заре христианской эры, опять обвинят во всех грехах, а главное — в непослушании всемирному государству. Первые века оживут без экранизаций. Дай Бог, чтоб ожили и по части верности Христу, а не только по части гонений на Христа и Церковь.

Небольшая часть евреев тоже откажется назвать этого персонажа мессией. Они поймут одним только им известным способом, что это — воплощённая ложь. Эти евреи будут «остатком», о котором говорили пророки. Они вспомнят о Сладчайшем Иисусе, Которого отвергли их отцы, и зарыдают о Нём, «как о первенце», и тогда по-настоящему обратятся к Богу отцов. «Остаток» христиан и «остаток» евреев составят последний взнос в общемировую копилку избранных Божиих.

Процессы в мире должны будут стать глобальными. Единая валюта, единые законы, одна идеология «всемирного царства». Технический прогресс, как раб, будет обслуживать интересы обезбоженного человечества и его стремления. Антихристу будут, как воздух, нужны информационные технологии. Любая война невозможна без солдат. Но современные войны невозможны без технологии «промывки мозгов», без связи, без инженерных разработок. Царство лжеца будет сверхтехнологичным царством.

В режиме онлайн на всех континентах антихрист будет воцаряться, короноваться, принимать поздравления, творить ложные чудеса. Если сегодня весь мир пристально следит за одним событием, будь то Олимпиада, или выборы в США, или полёт в космос, то это всего лишь телерепетиции будущих «всемирно важных» событий.

Что у нас есть, чтобы бороться? Есть литургия, и больше, кажется, нет ничего. Во всяком случае, всё, что есть, связано с литургией. Таинство Тела и Крови, проповедь, взаимопомощь, устремление в будущий век и желание с ним, а не с призрачным земным счастьем, связать свою надежду. Это единственный действенный фронт борьбы. Очевидно, придётся ждать подделок и обманов и на этом фронте. Расколы и ереси будут множиться. Те, кому безразлично, у кого причащаться, уже уловлены. Это — дрова для костра антихриста. Церковь будет всё более литургична, чем жарче будет дышать диавол в затылок верующим.

Наш мелкий разврат, наша нечистая любовь к политическим деятелям, наше желание иметь всё, но работать, не проливая пота, — всё это и многое другое вписывается в грядущую систему как нельзя лучше.

Не надо говорить о кодах. Это разговоры о симптомах, а не о корнях болезни. Не надо бояться техники. При служении Христу она облегчает жизнь и является благословением. Только без Христа она становится проклятием и дорожкой к воцарению греховного миропорядка. Возможно, лукавому хочется, чтобы мы разменялись на мелочи и спорили о деталях, то есть «процеживали комаров» и «проглатывали верблюдов». Тогда получится, что всякий человек христианского исповедания, шумящий вокруг вещей второстепенных, будет духовным сыном древних богоубийц. Они ведь тоже были искусны в спорах о мелочах и, вместе с тем, не замечали того, что кричат «распни!», имея в виду Единого Безгрешного.

Весь XX век был генеральной репетицией последнего акта всечеловеческой драмы. XX век нужно изучать пристально.

Любое техническое изобретение, любая социальная инициатива вписываются в общий план. (Поймём: сей план — всеобщий.) И абстрактное добро без принесения его в жертву Богу, и сентиментальные слёзки над чужой бедой никого не спасут.

Кто не чувствует, что живёт во времена сбывающихся пророчеств, в том нет Христа.

Кто видит вокруг признаки Великой Жатвы, но мечется и суетится, тот опасен и для себя, и для других.

Всё понимать, но никуда не дёргаться, отдаться Богу и полюбить молитву — самое важное. Диавол захочет «сеять нас, как пшеницу», и лучше всех поддадутся «лукавому сеянию» суетливые братья и сёстры.

Блуд погашает духовные силы в человеке. Если бы не блуд, человек был бы способен сделать в сотни раз больше хороших поступков. А так — блуд пожирает энергию и оставляет стыд и угрызения совести, плюс нежелание жить. Блуд нужен диаволу. Без глубокого погружения в блуд антихристу не прийти.

Обилие земных занятий опасно человеку. Если перед Потопом люди «ели, пили, женились, выходили замуж», то во дни Содома к традиционному набору из еды, питья и родовой деятельности добавились такие понятия, как «покупали, продавали, садили, строили» (см. Лк. 17, 26-30). Посреди вещественной деятельности так легко позабыть о существовании Небесного Царства. Что такое вся наша сверхсложная цивилизация, как не мутная вода, в которой лукавому удобно ловить бесценные души?

Лукавый — изрядный поборник цивилизации. Ведь без глобальной цивилизации антихристу не прийти и человечеству не вскиснуть в одно большое лукавое тесто.

Есть в каждом из нас нечто сухое, то, что составляет пищу для вечного огня. И есть нечто влажное, то, что не даёт гореть. Градус жизни повышается. Князю мира сего угодно, чтобы мы подсохли и затем вспыхнули, как спички, как много спичек. Нам следует хорошенько промокнуть, стать недоступными для гееннского жара. Тем более что и Жизнь Вечная для нас начиналась в воде (Крещения), и Христос для нас есть Большая Рыба (Ихфис), как говорил Тертуллиан и  Отцы.

На земле Царства Божьего не будет. Никогда. Сама земля и все дела на ней сгорят. А будет дальнейшее сползание во тьму и утончение борьбы между Царством Христа и грядущим царством антихриста до ювелирного уровня.

Но бояться не стоит. Пока в церкви возглашают: «Благословенно Царство Отца и Сына и Святаго Духа», — а вы при этом стоите среди молящихся, то лично вам нельзя страшиться и ужасаться. Лично вы как раз дéржитесь за крепкую руку Божию и должны ощущать себя комфортно, как дитя на руках у мамы.
http://otrok-ua.ru/sections/art/show/poslednii_lzhec.html