Здравствуй сынок, это я, твой отец

Jyj

- Папа, здравствуй, это я – бодро входя в больничную палату, произнёс мужчина в белом халате.
- Лёша… сынок, здравствуй.
Алексей подошел к отцу, наклонившись, поцеловал отца в висок, присел у изголовья на табуретку.
- Ну ты как? – спросил Алексей.
- Да вроде ничего, да чё там, сам знаешь.
- Ну ладно, ладно может всё образуется. Я вот тебе гостинцев принёс, да и сказать, что завтра к тебе не приду, хочу в Запорожье съездить, к Любаше.
- К Любаше? Я думал вы расстались… Езжай, я тебя подожду…. Езжай, вроде время ещё есть. Может сладите. А?
- Не знаю. Теперь уже не знаю.

***
Дизель монотонно урчал. Вагон покачивался. Колёса пересчитывая между Харьковом и Запорожьем стыки рельсов, передавали вибрацию лбу Алексея, который упёрся им в вагонное окно и смотрел в безконечную даль. Уже до боли знакомая всеми своими посадками, степями, оврагами, хуторами, всем тем, что можно было рассматривать, но уже не рассматривалось, она отражала его взгляд назад, даль смотрела в мозг. Алексей смотрел в себя. Мысли сосредоточились где-то в плоскости окна, он пытался разглядеть их, он чувствовал, они где-то впереди, перед ним, он их пытается читать внутренним зрением, они быстро проносятся, одна за другой, какие-то возвращаются, он ещё раз их просматривает, и дальше, дальше, и дальше. Времени мало, надо их все привести в стройный ряд, в противном случае Люба не поймёт, нет, она не поймёт, но он должен, должен хотя бы попытаться ей об этом сказать, сказать то, что сам-то осознавать стал недавно. Сейчас надо рассказать Любаше. Любаша…. Может можно всё вернуть?

Они познакомились десять лет назад, на семинаре проводимой в Днепропетровске одной из дистрибьюторских компаний, которая продавала «бады» (биологически активные добавки). Жители Украины нищали на глазах, и надо было хоть как-то жить, торговля предлагала жить по своим правилам. У Любы малолетний сын, муж оказался слабаком, оставил её и своего ребёнка на произвол судьбы, уехал в Италию на заработки и как в воду канул, хотя своим родителям весточки слал. На Алексея так же накатила волна, которая вроде внушила ему, что сетевая система торговли позволит стать ему директором своей сети, и построив её жить припеваючи, как заведено у директоров, однако всё оказалось не так, совсем не так, он оказывается просто не мог врать, поэтому директором он не стал, но зато они познакомились. Десять лет пролетело быстро, он к ней, она к нему, он к ней, она о семье, он плавно уходил от её намёков о совместном проживании, временный разрыв, перерыв, опять он к ней, она к нему, а потом стоп, она сказала всё, больше не могу, хватит. Последний раз он видел Любу год назад. Тосковал. Тайком приезжал и сидя не подалёку, наблюдал за ней. Он не мог взять на себя обеспечение семьи, ему не на что было её кормить. Работы не было, а нищие должны жить раздельно, иначе они при совместном проживании могут глотки перегрызть друг другу. Хоть как-то прокормиться, он выпускник Харьковского авиационного института устроился дворником, ему было проще, он был один, он и его отец. Отец на пенсии, но неизлечимо болен раком, скоро его отец умрёт. Всю жизнь курил. Рак лёгкого. Отца скоро не станет. Он робот, биоробот. Когда он это осознал, он взглянул на себя по другому. Он посмотрел на себя и внутренний голос сказал: «и вот сюда, скоро, в это тело придёт мой отец и скажет, здравствуй сынок, это я твой отец». Конечно не прямо так, но он понял, будет выглядеть приход в него его отца по сути именно так. Он почувствует, что он изменится, что-то должно в нём кардинально измениться со смертью отца. Надо об этом сказать Любе. Надо ей рассказать всё, всё. Может она найдёт себя в своём «роботе» и увидит его, Алексея, теми, её глазами, а не глазами её матери, бабушки, прабабушки, которые сидят в ней и каждая из них пытается перестроить его, Алексея под себя, а она как пилот ведёт этот «корабль» по просторам житейского быта заботясь только о том, чтобы «корабль – робот» не поломался и не дай бог не потревожил «пассажиров».Любовь как-то быстро прошла и он почувствовал, что Любаша куда-то исчезла, на него чаще стали смотреть не её глаза, а чужие, он их не знал, это были глаза её родни по женской линии, так казалось Алексею. Любаша знала как тяжко без работы и никогда не судила его за нищету или за то, что он не мог взять на себя ответственность, но тот кто в ней всё чаще и чаще появлялся всегда его осуждал за это. Об этом он и хотел рассказать своей Любаше. Но если я ей так скажу, то максимум, что я получу от этой встречи, Люба вызовет психушку и на прощание покрутит пальцем у виска. Скажет, что я совсем свихнулся и не станет меня дальше слушать. Как же ей объяснить словами то, что он сам себе не мог толком объяснить. Он просто это знал, однако эти знания плохо переводились в стройную последовательность слов. Теперь он точно знал, что в этой жизни, в своей жизни, он никто. Он может стать кем-то только в своём сыне или если его отец разрешит ему пожить ещё хоть сколько-нибудь, только тогда он сможет стать «пассажиром», а отец займёт на время его место «пилота». Парень этот, с которым он познакомился на сплаве по реке Шуе в Карелии, когда тот, выйдя из лесу попросил посидеть у костра и он, разговорившись с ним сказал: «Только твой отец вправе родить тебя заново, заслужишь, родишься уже для себя, нет, то как у Гоголя «Я тебя породил, я тебя и убью». Отец твой, если этого захочет, отживёт в тебе свои годы, которые он тебе передал когда твоя мать тебя родила и уйдёт, и ты за ним вскоре отправишься». Они почти всю ночь проговорили, наутро расстались, Алексей ушёл с товарищами дальше, вниз по реке, а Ви ушёл в лес. Разговор свёлся к отцу после того как Алексей рассказал о странных чувствах, которые заметил в себе, когда был в День Победы на Пискаревском кладбище, в нём кто-то плакал и слёзы душили его. Он взрослый мужчина стоял и плакал, и ничего не мог поделать с собой. Ви сказал, что плачет в тебе твой дед или прадед. Алексей больше уже не бывал в Ленинграде, да и в России он был только пару раз (в один из которых он повстречал того парня из леса), его однокурсник по старой памяти пригласил на сплав в Карелию. После этого случая на кладбище, щемящее чувство тоски, чего-то потерянного, очень важного, что вызывало слёзы, приходило тогда когда он вдруг где-то случайно услышит песню «Соловьи, соловьи не тревожьте солдат» или «Прощание славянки». Сердца прадеда воина и деда воина плакали в своём внуке - правнуке, о них рассказал ему отец, они оба ушли на фронт, оба полегли на «Невском пяточке». Такое же чувство к нему пришло, когда он с Любашей стоял на высоком берегу острова Хортица, острова, где была Запорожская сечь. Перед его глазами раскинулся широкий и могучий Днепр и глядя на эту мощь он почувствовал в себе как всё тело задрожало и по нервам побежали «мурашки». Значит и здесь был кто-то из моего рода сказал себе тогда Алексей, вспомнив слова того парня: «Слушай себя, в тебе живут все те кто породили тебя, ты им сейчас служишь, они надеются на тебя, верят, что ты верой правдой своему роду воздашь за жизнь данную тебе твоим отцом. Держи своё тело здоровым им силён род. Через тебя они все вместе в тебе ещё раз живут». 

Поезд медленно начал притормаживать. Алексей увидел знакомое здание вокзала.
- Ладно, пусть будет так как будет, ничего внятного, ну хоть что-то – пробурчал мысленно Алексей.

***
Алексей стоял в тамбуре и курил. В окне убегала панорама города Запорожья.
- Не смог…. Теперь к отцу.

***
Алексей спросил перед смертью разрешения у отца продать их двухкомнатную квартиру и уехал один в Сибирь, начинать жизнь заново, так чтобы ему не было стыдно перед своим отцом.