Ты жадный труп отвергнутого мира,
К живой земле прикованный судьбой.
Мы, связанные бунтом и борьбой,
С вином приемлем соль и с пеплом миро.

Но в день Суда единая порфира
Оденет нас — владычицу с рабой.
И пленных солнц рассыпется прибой
У бледных ног Иошуа Бен-Пандира.

Но тесно нам венчальное кольцо:
К нам обратив тоски своей лицо,
Ты смотришь прочь неведомым нам ликом,

И пред тобой, — пред Тайной глубины,
Склоняюсь я в молчании великом,
Жемчужина небесной тишины!

Максимилиан ВОЛОШИН, Lunaria

Ни один из сонетов Lunaria не давался мне столь тяжко. Все разгадки зловещих образов мастера лежат на поверхности: и мёртвая планета, жадный вампир и дольних и горних душ, и к Земле привязана законом мирозданья и бунтуешь приливами морей и магмы, магическими колыханиями эфира и прихотью затмений. Но Волошин никогда не бывает прост и однозначен и вот уже вплетается в узор привычных ликов маска жестокого судьи. Не хозяйке Земле, а тебе, рабе её, предстоять на таинстве Небесного Арбитра и быть его наперстницей: Земле никогда не узнать Его решений, которые через минуты прольются лунным дождём на волшебную сому новых реинкарнаций. Ты знаешь это, Мастер, и склонившись перед величием арийской тайны, ведаешь нам её в волшебных эманациях своих сонетов Lunaria.

ШАКАЛЫ

Среди черноморских предгорий,
На первой холмистой гряде,
Высокий стоит санаторий,
Купая ступени в воде.

Давно уже черным сапфиром
Склонился над ним небосклон,
Давно уж над дремлющим миром
Молчит ожерелье колонн.

Давно, утомившись от зноя,
Умолкли концерты цикад,
И люди в тиши и покое
Давно в санатории спят.

Лишь там, наверху, по оврагам,
Средь зарослей горной реки,
Полночным окутаны мраком,
Не гаснут всю ночь огоньки.

На всем полукружье залива,
То там появляясь, то тут,
И хищно они и трусливо
Мерцают, мигают, снуют.

Сперва боязливо и тонко,
Потом все слышней и слышней
С холмов верещанье ребенка
Доносится к миру людей.

И вот уже плачем и визгом
Наполнен небесный зенит.
Луна перламутровым диском
Испуганно в чащу глядит.

И видит: теснясь друг за другом
И мордочки к небу задрав,
Шакалы сидят полукругом
За темными листьями трав.

О чем они воют и плачут?
Кого проклиная, вопят?
Под ними у моря маячит
Колонн ослепительный ряд.

Там мир золотого сиянья,
Там жизнь, непонятная им...
Не эти ли светлые зданья
Клянут они воплем своим?

Но меркнет луна Черноморья,
И солнце встает в синеву,
И враз умолкают предгорья,
Туманом укутав траву.

И звери по краю потока
Трусливо бегут в тростники,
Где в каменных норах глубоко
Беснуются их двойники.

Николай ЗАБОЛОЦКИЙ

У "серебряных" на все случаи жизни есть примеры. Вот, казалось, Заболоцкий: что он мог тут провидеть, в дне сегодняшнем? Но он знал жизнь, прошёл через лагеря, хватанул от чеченов и от евреев: вот вам и сюжет. А как провидчески звучат эти вот строки:

И звери по краю потока
Трусливо бегут в тростники,
Где в каменных норах глубоко
Беснуются их двойники.

И кто там у нас сейчас в двойниках? Правильно, такие же шакалы в дорогих каменных норах на деньги русских пенсионеров. Да пусть простят меня "серебряные" сегодня и чистейший из них, Николай Заболоцкий. Но день сегодня знаменательный: только что мы праздновали Победу. И 23 февраля 1944-го года, накануне этого великого дня, этих шакалов за ночь по приказу Главного Воина вышвырнули в скотовозах в Северный Казахстан. С Праздниками, братья, тех, кого встречали в эти дни в 45-м, и наследников, особенно из прошедших чеченский ад!

Пока я был на острове, многое понял и многому меня научили. Гвидон – стрельбе из лука и древнему искусству боя на мечах «семь направлений». Я видел в этом лишь забаву, но Рось поведала, что предстоит применять умение. И я взялся за дело всерьёз. Наина подарила серебряные скифские монеты, которые носила в виде ожерелья. Гнуть дубовый сук, оперивать камышинку или тростинку под стрелу, выцеливать на выдохе – этой премудрости обучил Гвидон. Я чеканил в кузне под его присмотром астры – метательные звёздочки. Ковал серебряные наконечники на стрелы для всего тёмного. Ставил кистевой бросок по месту, осевой, или плоский по подвижной цели: астры, ножа, иглы. Метали на звук, токи воздуха и изменение полевых структур. На ощущение… учинялись и схватки без оружия. Для своего возраста я был уже отменным бойцом. Поединки-уроки – самое точное название боевой практики меж мною и князем…
Марево летнего дня, шуршит песок под ногами. Шитые алым арийским крестом «свастика» полотняные рубахи уже темны от пота…
– В глаза, смотри в глаза, не отпускай взгляд, – Гвидон начинает двоиться, хотя смотрю ему в зрачки. Ловлю боковым зрением все движения и все же получаю «жало» в плечо.
– Винт с шагом влево, – выдыхает князь и от плеча хлещет «цеп».
– Ку-удда-а-а?!! Укло-о-н, «клю-у-ув» в хрип, – князь, не отпуская взгляда, давит на переносье. Кружится голова, слезятся глаза, – взгляд держи! – и снова «жало». Учён я, князенька, миг назад: вместо блока пробиваю навстречу в правый бок князя «ар» прогибом. И тут же через заднее сальто ухожу с линии атаки. Вроде достал, но это потом.
– «Лука», – и свистит в развороте от плеча по дуге кулак на жёстком локте, – круче! – локоть возвращается, его надо принять на и так ноющее от первого «жала» плечо, сразу винт влево, ещё один, и на исходную точку. Движение закончено. Плечо совсем онемело – это «жало» и последний блок. Из носу сочится кровь – ну и взгляд у князеньки. Что ещё? Всё, а князь-то правый бочок потирает: коварна боевая руна «ар». Достанет – денька два помнить будешь.
– То же и дох, – Гвидон рядом, глаза – мне в переносье: давит. Я давлю взглядом навстречу. Уступишь в поединке духа – мигом дожмёт физически. В кончики пальцев сочу «ежа», с выдохом секу в колено, ага! И тут же получаю в ответ «штопор».
– Вазу коли, – это князь включает подсознание. Рука «вспоминает», как колола вазу в актовом зале и с маху «крестит» со свистом разрубаемого перстами воздуха голубой смерчик. С выплеском доха.
– Выдох, где выдох?! – снова слева «штопор» и энергетический тычок в грудь. Дыхание сбито, я на хрипе (какой выдох!) снова «крещу». Рябь перед глазами уходит пульсацией в виски, перед глазами – довольное лицо Гвидона.
– «Жало» словил, дыхание не всегда,…но уже лучше. Сядь, – князь потирает бок, – расслабься, мантру споём, полечимся.
Дважды я заветными тропами уходил в мир, осваиваясь с новыми ощущениями, и оба раза напрягало меня чувство несвободы. Кто-то незримый придирчиво наблюдал за мной, зло отмечал успехи в метании астр и стрельбе из лука по корягам: у меня живое дерево и дичь целью не становились никогда. Я улавливал недобрые токи от старой ивы дальнего омута, а однажды под видом «дай гривенник» выдержал наскок трёх цыганят, явно выполнявших чужую волю. Будто некто оценивал мои возможности. Я тогда достал монету и, как бы в нечаянном волнении, уронил её в песок, наклонился, поднял…вместе с горстью песка, метко брошенного в глаза ближнему попрошайке. Сбив его с ног ударом «в поддых», ещё минуту-другую возился с двумя остальными, действуя в основном «по-уличному», кулаками и ногами. И остался доволен, что не раскрыл секреты схватки на уровне духа стихий, хотя нахватал синяков и царапин от юрких противников, один из которых пытался достать меня длинным шипом акации-глядичи, зажатым между пальцами ноги, а другой даже схватился за палку, выбивать которую пришлось приёмом «ногайка». После этого прогулки пришлось прекратить: князь похвалил, но решил разобраться сам. Я спорить не стал, но решил тоже во всём разобраться для себя. И разобрался: вечные Жиды мира никуда не делись. Из их Космоса Чёрные маги устроили им здесь выходы в мир. Как выходы с Буяна и иных мест Космоса ариев создали белые волхвы. И ребе был тут, на пересечении Космических интересов с ариями, где хазар использовали веками. На Дону…
см.ранние коментарии!

Дивиа за буяном кони паствити.
«Слово Даниила Заточника»

В то лето на Буяне собрался цвет того, что хлипкая на фантазии академическая братия из нерусей обозвала не русским же словом – фольклор. Попались бы этому фольклору в лесу или на болоте, а то и в другом каком заповеданном месте, враз бы вспомнили русские слова: леший, ведьма, русалка, бес. Девчата же, наконец, разгулялись. Запреты, пеленавшие в быту их парящие души, слетели прошлогодней русалочьей чешуёй. Они учились варить с Наиной зелья, в том числе приворотное, которое, нахалки, пытались испробовать на мне. Носились по заимкам легкоступом, пугая почтенных лешаков и берендеев. Обитатели Буяна обожали мою свиту, многое ей спускали, многому и учили.
А я в это время попробовал отводить глаза, но элементарно не хватало знаний. Искривить оптическую ось – вот где суть, но без знания… Кое-что всё же получалось: свой вес я на миг уже мог менять в разы. Случались и курьёзы. Получив новое знание, я пожелал одарить человечество тем, что тысячи лет служило ариям в пещерах. Гневный Отче клюкой вразумил: есть народ, а человечество – от лукавого: смотри, кому добро арийское суёшь. И назначил послушание: всё, что от царя Гороха некими «умниками» картавыми писано о перпетууме, перечесть со смыслом – отчего сие Богу не угодно.
Я урок начал споро: ясней ясного, кто вечностью манил – Ангел Тьмы! Вышло иначе: все эти камни философские и перпетуумы сродни ссудному проценту - сплошная халява, да и нация та же и в этом деле грешном увязла. Но от мира шекелем не откупишься, ему иной возврат нужен. Такой вот смысл вышел, и от Отче я настроился клюки эдак на три, теперь ужо за нацию зловредную. А Отче чётки свои подарил, да ещё хохотал гулко и заразительно – вот тебе и наука и урок. И велел искать Учителя.
Пока я сидел в послушании за манускриптами, девочки подались в амазонки. Мётлы, к коим более подходило понятие веники, они сменили на невесть откуда взявшихся здесь аргамаков. Верно, не обошлось без князя, но придумано было зело удачно. Застывшему в мшелых традициях обществу старшего и младшего братства кудесников и чародеев явно не хватало шарма. Хозяйки острова и жёны в разных иных жизнях Велеса-Дона-Гвидона-Асилы-Осириса: Ясуня – мать Роси, Азовушка, Вила Сида (Исида) она же Василиса Премудрая, Ася Звездинка, дочь Садко, вернувшая Велесу лик, когда он сжёг шкуру Сиды и стал Чудо-Юдом, и иные скромно являли свои достоинства, а девы не теряли времени даром. Вместе с князем носились они по острову, стреляли из лука, метали астры и набрасывали на сучья, или какого-нибудь зеваку аркан. Вскоре и я присоединился к ним, сразу отметив с удовольствием, как повзрослели и по-особому похорошели милые подруженьки.
Маленький отряд являл теперь силу. Обученные князем девы почти не уступали мне. Поединки, где на первый план выступало искусство владения телом и духом, не требовали особой физической силы. В чём и убедились «мажоры», устроившие после недели обучения в лицее раут на одной из дач. Вкусившие за лето «прелести» петтинга, они иначе теперь воспринимали красоту девочек и решили взять реванш за летнюю неудачу, как они теперь считали, у «крестьянок». Но девочки мигом расставили отношения по своим местам, сообразно полученному летом знанию. Я тем временем пытался расширить и углубить свои ментальные возможности. Но всё это было потом.

Вместе с подругами и Гвидоном, который был их наставником и в миру, я при удобном случае объезжал дозором плавни вокруг заповедной лунной тропы. Посланцы ребе, однако, исчезли. Как ни пытал Гвидон местную нежить, никто о них не слыхал, равно как и о таинственном ребе. На этот счёт у князя были свои соображения и план действия, которыми он, однако, с нами не поделился. А зря. У нас тоже был план, и исполнить его они решили в полнолуние – через день.
А в полнолуние мы уже крались за местным водяным Тишей к коряжистой, исковерканной временем и природой древней иве, той самой, откуда улавливал я недобрые токи. Всё сошлось именно здесь: драка с цыганами, нападение у заветной вешки, что была в двух шагах отсюда. Наконец, Тиша видел здесь в прошлое полнолуние всадников на низкорослых мохнатых лошадях. Не придал этому значения: мало ли разных гостей прибывает на остров. И только расспросы князя заставили вспомнить. А, главное, указать точно место их появления. Только здесь их можно было достать. Гвидон был в отлучке и Тишу встретил я. Теперь наша троица и Тиша осматривали подозрительное место и готовили засаду.
Встреча произошла в «дежурство» Натки и едва не закончилась плачевно. План был прост. Ната и Мила по очереди купались в заводи протоки, а я с Тишей и свободной от «процедур» подружкой укрывались в ветвях ивы – влезть на неё было сущий пустяк. Уже девчонки по разу искупались, уже полная луна зависла над протокой и протянула прямо к вёшке дорожку света, когда Ната напоследок полезла в воду – пора было на Буян. И в это время звякнула уздечка: трое выехали на край протоки как будто из ствола ивы. Ната конечно же их засекла и, как было оговорено, направилась к берегу.
Под острым углом к движению чужаков, шумно плещась и посторонних как бы не замечая. Почти выйдя из воды, она, вроде как случайно, оглянулась и, взвизгнув, бросилась к ближним камышам, в сторону от засады. Пока «случайно» раскрытые вои зрили эволюции Наты и соображали, что предпринять – вернуться или рвануть в камыши – над задним из них свистнул аркан. Придушенный всадник, не издав звука, завалился на спину и был немедленно оглушен, а Мила довершила дело, стянув арканом щиколотки и кисти пленника. Тихон меж тем, ухватив левой рукой узду в натяг, пальцами правой умело сжал ноздри, заставив лошадь пасть на задние ноги, и вдруг, кольнув шипом, пустил ошалевшее животное в галоп. Чуть не сбив передних всадников, она пронеслась мимо, отвлекая внимание от меня, нёсущего на плече полуживого и с кляпом во рту пленника прочь от ивы. Мила с прибежавшей по дуге Натой прикрывали отход, имея в каждой руке по астре и на двоих лук и дюжину стрел. Подошёл Тихон, и тут стало ясно – мы сами попали в ловушку…
Хитёр был ребе, да и урок извлёк из неудачного нападения на меня. Уж он-то сразу понял причину прошлой неудачи и крепко пожалел, что не уходили его слуги меня на восьмом годочке. Вырос в вере твёрдой и знание получил – теперь поздно. Ребе в вере был некрепок, как все неофиты, но Талмуд затвердил почище раввинов и пророчества Валаама и иных помнил. Почти два тысячелетия царит в мiре Спаситель и все годы ходит у Него в любимых детях народ русов. Господу своему молятся они кое-как, зовут Его Отцом и по-семейному втягивают в мирские заботы. Но веру берегут крепко – не в пример иудеям и иным христианам, ударившимся в ересь и реформы. Натащил сей народ целый сонм языческих богов, коим покланялся тоже по случаю. Бог Моисея давно бы испепелил и идолов и поклонников, а Он доволен тем, что Его Триединство и Благодать у них превыше всего. Царь язычников, сказано в Писании…
И теперь ребе как паук, соткавший искусную паутину, по паучьи потирал руки-лапки. Три дурака-наёмника были приманкой: наказание за прошлый промах. А вот десять искусных воинов, сидевших в камышах с утра, затягивали теперь паутину засады. Но и они знали не всё. Каждый имел стрелы с собственной меткой, но ребе запретил пускать их в Оленя: брать только живым. А если кто ослушается и при таком численном преимуществе ранит, а то и убьёт его, так этот человек, ай-я-яй! Он же трус, и его таки надо убивать, а выдаст его метка на стреле. Вот как держит ребе слово, данное князю, так?! Так, да не так.
Потому что в дупле старой ивы уже минуту, как затаился стрелок, у которого задание прямо обратное и по стреле с меткой каждого воина он имеет. А задание такое: стрелять мне в сердце стрелой того воина, что подальше будет, а потом его убить чужой стрелой. Вот, князь, скажет тогда ребе, утирая зелёную соплю рукавом и промокая искусную слезу, пущенную к случаю. Вот как неразумный твой любимец напал на многих воинов, а они защищались и знали: стрелять нельзя.
А этот паршивый трус стрелял и как попал, о, горе! как попал. Собаку надо было вязать и на княжий суд! Но Господь покарал его сам, стрелой вон того славного воина, который хотел спасти твоего любимца и не успел. Кто скажет против его, ребе, слова?! Убийца мертв, воин, убивший его, герой. Кто, скажите, будет спорить за героя?! Хитер был ребе…
Успел князь. Вихрем налетел с воинами на засадных. Узрев краем глаза движение в дупле, метнул туда астру, и ещё одну – для верности. И вывалился из дупла хазар с астрами в горле и переносье. Эх, спросить бы, что делал там и по чьему приказу, да уж поздно. Однако, разбирая колчаны его и пленённых воинов, увидал князь у воина из дупла стрелы с разными метками, понял задумку ребе, да не сказал никому, даже и мне: после уж посвятил. Пока пожурил только за самовольство.
А ребе, задыхаясь, семенил прочь на кривых ногах, подобрав полы халата, по своим чёрным тропам. Опять неудача. Ну, ничево-о-о…

Кот Баюн после критики, надо заметить, весьма качественной, баловал фольклорными изысками со всего мира, попутно учил языкам: от древнейшего и до современных диалектов. Однако сейчас мне было не до баллад. Я постигал сказанное, копил вопросы. Помня слова Роси, был настороже: ждал их в миру. А они подстерегли меня в донских плавнях, выводящих хитрыми протоками к лунной тропе – дороге на остров.
На Буян попасть они не могли: ни дороги, ни острова "не видели". Но меня проследили до того места, где я как бы растворялся в лунном свете. Я, однако, уловил сакки – дуновение смерти – и метнулся в камыши. Три стрелы свистнули над местом, где я только что стоял. До заветной вёшки было чуть, но там ждали. Я зажал в зубах две астры и, вынув из чехла лук, натянул резким движением тетиву и наложил стрелу. Застонал, направляя ладошкой звук в сторону, и замер.
КАМЫШИ

Полночной порою в болотной глуши
Чуть слышно, бесшумно, шуршат камыши.

О чем они шепчут? О чем говорят?
Зачем огоньки между ними горят?

Мелькают, мигают - и снова их нет.
И снова забрезжил блуждающий свет.

Полночной порой камыши шелестят.
В них жабы гнездятся, в них змеи свистят.

В болоте дрожит умирающий лик.
То месяц багровый печально поник.

И тиной запахло. И сырость ползет.
Трясина заманит, сожмет, засосет.

"Кого? Для чего? - камыши говорят,-
Зачем огоньки между нами горят?"

Но месяц печальный безмолвно поник.
Не знает. Склоняет все ниже свой лик.

И, вздох повторяя погибшей души,
Тоскливо, бесшумно, шуршат камыши.

Константин Бальмонт

Стоял я неподвижно и слушал свою смерть. Ночной бриз шелестел верхушками камыша и это мешало, но я чувствовал – они здесь, рядом. Кто, сколько? Воины, охотники? Сунул под язык кусочек сахара, дождался эффекта (обострения зрения), перешёл, как учил Баюн, на инфразрение. Внимательно оглядел противную часть протоки, откуда свистнули стрелы…и еле сдержал нервный смешок.
Три воина с арбалетами крались к тому месту, откуда был слышен «стон». Впрочем, веселья поубавилось, когда я засёк в лунном свете блик ночной оптики. Экипировка у этих наёмников – что надо. Это могло значить одно – меня хотели убить, а, значит, хотят и сейчас. Можно было всех оставить здесь, в плавнях, со стрелами в заднице и плече, но такая мысль мне претила. Начиналась игра, ход был за мной и я сделал ход, бесшумно (школа кота) зайдя им в спину. Маскироваться было просто, они тупо топтались в конце моего следа и галдели. Я прислушался и замер. Что-то с тюркскими корнями?! Речь была понятна – снова спасибо урокам кота:
– Я не мог промазать, вся жопа была как в тире.
– И всё-таки промазал, как и я, хоть я целил в руку – он лихо мечет звёздочки.
– Откуда знаешь?
– Ребе предупреждал.
– В спина бы не промазал, еле задержал рука.
– Помолчи, баран, лучше коней приведи. Ребе как велел? Живым брать!
– Ну, да, живой, – третий язык знает плохо, – а как бирош, када он как казол сигнул.
– А так бирош, – передразнил второй, очевидно старший, – ребе сказал, он умрёт – сам умрёшь. Такие диковины дал – всё видно как днём. Ждать будем, ребе сказал: где заходит – там и выходит.
Они направились в камыши, откуда вскоре послышалось конское ржание и звон уздечки.

Нельза останавливаться на пути к своему, тому, что манило и звало, мучило несбывшимся, дарило надежду. На волшебном колесе обозрения жизни не предусмотрены временные лакуны, как и рефрены: каждый раз это другое коло и другие сюжеты. Остановки на пути восхождения заканчиваются чудовищными провалами в безвременье, а ещё хуже - в легковесность бытия. Как только я переставал ощущать ветер перемен и зрить утомительное постоянство, я тотчас взрывался безумием предприятий, от которых ходуном ходили сферы, а Наставник бросал всё, чтобы поспеть перекрыть мне этот мой путь в запредельное. Рано...
Давний сонет быть может и сейчас подскажет мне такое решение, от которого снова загудят сферы, а волхв Никола привычно подпояшется и возьмёт в руку посох.

Я рано начал доверять себе
И не чураясь доброго совета
Вверял я тайны чудной ворожбе
Что мне порою открывала Лета

В Гиперборее у начала света
Я часто шёл наперекор судьбе
Безумец юный я искал ответа
Изнемогая в яростной борьбе

Я бился дерзко и самозабвенно
О! Сколь познал провалов и удач
И ада рёв, и музыку Вселенной

Мне случай плёл из этой жизни бренной
И тлен и слепь, а я и жив и зряч
Вновь полон сил...и тайны сокровенной

Ничем не обделила меня судьба: у меня были друзья из тех, что на всю жизнь. Две чудные девочки из семей родовых казаков и юный казачок Юра – ученик мамы. Ната и Мила, казачки той особой красы, что создана для любви и царения, учились со мною с первого класса и были замечательными подругами. Мы вместе делали уроки, плавали через Дон в самом широком месте, а вечером целовались в кустах сирени. Испытывая волнение таинства, и ровно ничего от физиологии. Юра в этих забавах участия не принимал. На его совести были коньки, два велосипеда и обучение игре на гитаре. Я был самым младшим, но именно мне доверяли своих чад и здоровенный казачина Петро, и утончённые, с флёром восточного шарма, но истинно арийского корня, «предки» Натки. И, наконец, мать Юры, тихая тетя Вера, несущая крест матери-одиночки при муже, получившем десять лет за участие в Новочеркасском восстании. И именно я отвечал за все последствия общих фантазий. Ради верной свиты.
Ната с Милой теперь всегда были рядом, но их время ещё не пришло. Они, не задумываясь, перевелись за мной в лицей, понятия не имея, что будет тут, хотя и знали – медаль без проблем в прежней школе, не гарантировалась вовсе в лицее при университете, с повышенными требованиями к сложности в изучении математики и физики. И лишь несколько посвящённых в суть замысла знали, что в одном из классов вместе с «мажорами» из семей прокуроров и судей, завмагов и партийной элиты, а также профессуры и творческой интеллигенции, будут готовиться к будущему несколько ребят из семей учителей, врачей и признанных мастеров какого-либо дела. Ради них и создавался лицей как модное учебное заведение для элиты. Они то и были этой элитой – прошедшие отбор по критериям, о которых не имели понятия те, кто считали себя элитой и модный лицей пробивали. Ната и Мила ни о чём таком не знали, довольные, что прошли отбор и будут учиться сложной математике и физике с другом, влюбившим их не только в себя, но и в эти науки, научившим их познавать, а не узнавать, ведать, а не верить на слово. Верить на Слово нужно только Богу.
И пока Ната точёной фигуркой и огромными глазищами смущала «мажоров» на «нулевом» семестре в июне, а Мила ворожила чудной косой и томной грацией, я готовил их к иному. По рождению мы все были «октябрята» и до совершеннолетия, которое у ариев в пятнадцать, им ещё предстояло познать немало. Гвидон уже приглашал девочек на Буян: перед лицеем это было необходимо - пора и в Путь. До совершеннолетия, которое у ариев в пятнадцать, им предстояло познать немало. Трёп, который я ранее оплетал гентским кружевом ведомого, от которого сладко кружило голову милым ундинам, теперь всё чаще превращался в порхание эльфов мыслей среди арабесок потаённых смыслов. Обычный вечер, берег Дона…
– Дружочек, – Ната невидяще глядит перед собой, не замечая, что давно держит мою руку в своих тонких трепетных пальцах, – а ведь они знали, что умрут, а всё равно,… – я только что поведал из «Велесовой книги» как Кама и Ока любовь друг другу в дар принесли, – …розами, как стрелами. Да после такого, дружочек, даже смерть красна – после такого дара. Да-а-а…
– Дар, – Мила сидит у самой воды, охватив коленки и, склонив голову чуть набок, так, что коса русой змеёй уползает со спины в траву, вслушивается, – дар! Славно как выходит?! Мы слова баить стесняемся, а они вона как, целый мир. Ты скажи, это что, дар у тебя? – она всплеснула руками, – ты глянь, опять дар, с тобой скоро молиться на слово станешь. Отчего у тебя слово так красиво играет?!
Мила томно вздохнула, забросила косу за спину и…
– Отпусти ты наши души девичьи!
Куда томность девалась, чёртик из коробочки, в миг рядом со мной оказалась, глаза пылают, чисто ведьма. – О чём нам, умненьким, с женихами теперь гутарить?!
Она валит меня на спину, прижав к земле телом и уколов сосками крепких спеющих грудей.
– Скажи, беда ты наша!
И целует, ещё и ещё, – ах, как сладко!
А сверху уже навалилась, визжит, хохочет Натка.
– И я, и я хочу, зацелуем его до смерти.
Русалки, ведьмы; ах! какие ученицы растут!
– Нет ты скажи, долго нас мучить будешь?! …
Потом, притихшие, лежат рядом, глядят отрешённо в звёздное небо. А я спрятал в ладони их трепетные, тонкие пальчики и магией касаний ведаю, как они мне дороги.
***Интересно мне, и вам будет полезно последить, как меняется, насыщаясь и углубляясь понятийно, наш язык. Наташа изначально говорила чисто и правильно: школа питерского морского офицера и блокадницы, хоть их родители и были с Дона, куда они и вернулись из Порт-Артура, после выхода отца Наты в отставку. Люда, коренная станичница, мягко произносила «г» и пересыпала речь казачьими словечками. Я долго сохранял неистребимую мягкость южнорусского произношения. На этой основе образовался универсальный язык нашего общения с внешним миром. Плюс веденье и санскрит, дополненные языковыми уроками Баюна и средой Буяна. Мысль произнесённая у нас не становилась ложью. Для нас началом было слово – Логос. Это и помогло за год создать свой эгрегор без помощи Собора. Явление уникальное!

В лепоту облечеся
М. М. Замятниной

Как изваянная, висит во сне
С плодами ветвь в саду моем — так низко..
Деревья спят — и грезят? — при луне,
И таинство их жизни — близко, близко...

Пускай недостижимо нам оно —
Его язык немотный всё ж понятен:
Им нашей красотой сказать дано,
Что мы — одно, в кругу лучей и пятен,

И всякой жизни творческая дрожь
В прекрасном обличается обличье;
И мило нам раздельного различье
Общеньем красоты. Ее примножь! —

И будет мир, как этот сад застылый,
Где внемлет всё согласной тишине.
И стебль, и цвет Земле послушны милой;
И цвет, и стебль прислушались к Луне.

Вячеслав ИВАНОВ

Я учился познавать гиперборейский Космос у Фёдорова, знаменитого русского космиста и учителя Вернадского и Циолковского. И представить не мог, что теоретик символизма и прекрасный "серебряный" поэт черпает из того же источника, пока не прочёл этого сонета. Нет, это ещё не Космос ариев, но размах, размах! Я задохнулся в первый же миг, а потом ринулся на поиски других его произведений. Спотык... Звенящая Гиперборея окружила меня хороводом воспоминаний. Много было потом сидений и разгадываний непростой простоты Иванова. Да вот, извольте...

* * *
Здесь был священный лес. Божественный гонец
Ногой крылатою касался сих прогалин.
На месте городов ни камней, ни развалин.
По склонам бронзовым ползут стада овец.

Безлесны скаты гор. Зубчатый их венец
В зеленых сумерках таинственно печален.
Чьей древнею тоской мой вещий дух ужален?
Кто знает путь богов — начало и конец?

Размытых осыпей, как прежде, звонки щебни,
И море древнее, вздымая тяжко гребни,
Кипит по отмелям гудящих берегов.

И ночи звездные в слезах проходят мимо,
И лики темные отвергнутых богов
Глядят и требуют, зовут... неотвратимо.

Максимилиан ВОЛОШИН.


А вот и моя вечерняя дань и вечная благодарность "серебряным" и Волошину. Многомерность Волошина восхищает меня до сих пор. Возьмите любую его вещь... Вот, даже слово тускнеет и становится плоским, когда пытаешься приладить его к явлению. Многомерному явлению волошинского таланта слово "вещь" предстоит как осколочек, пытающийся своим высверком передать величие солнца.
Здесь и призыв и вызов сливаются и поддразнивают друг друга в высоких сполохах неземных страстей. Призыв любить! И вызов: а способен ли? есть ли в тебе этот талант?! Любить...
А если это произошло в Гиперборее, среди скал, на берегу тех самых древних богов, что выходили сюда из священных рощ? Отвергал ли ты их в тот миг, как вещает, вопрошает Волошин?... Разумеется, нет... Ты и сам был в тот миг богом... Равный среди равных и уравняла вас Любовь...

Себя покорно предавая сжечь,
Ты в скорбный дол сошла с высот слепою.
Нам темной было суждено судьбою
С тобою на престол мучений лечь.

Напрасно обоюдоострый меч,
Смиряя плоть, мы клали меж собою:
Вкусив от мук, пылали мы борьбою
И гасли мы, как пламя пчельных свеч...

Невольник жизни дольней — богомольно
Целую край одежд твоих. Мне больно
С тобой гореть, еще больней — уйти.

Не мне и не тебе елей разлуки
Излечит раны страстного пути:
Минутна боль — бессмертна жажда муки!

Максимилиан ВОЛОШИН, Selva Oscura

Ища успокоения душе и пищу уму, брожу я часами в лабиринтах самоцветных россыпей киммерийского мага. Пропуская одни темы, задумчиво останавливаясь у отливающей тусклым бликом скучной банальности. "Не может быть,"- говорю я себе, вглядываясь в ровную серость протекающего уныло мыслепотока. Замираю, уже заражённый желанием возразить, разгневаться на небрежение этого чародея своему гению. Черчу прутиком разума на песке пробуждающейся фантазии каких-то химер, как вдруг...бессмысленная вязь линий, штрихов и многоточий обретает природу нечаянной находки и вскрика, да вот же оно! Всё в миг оживает, наливается содержанием: какая серость, какая унылая монограмма скуки? Каждая, едва наметившаяся грань дразнит, поблёскивает зазывно, пока ещё скупо, так иди и бери! И в который раз изумляешься ты безмерной щедрости этого таланта...
Но есть у него тема, которую не могу я минуть никак, где бы не наткнулся на неё. Это любовь. С первой строки холодеют в предвкушении блаженства члены, а искусанные в страстном волнении губы не в силах повторить за ним ни шаманских заклинаний, ни гипнотического призыва идти на этот испепеляющай огонь до конца, до последнего вздоха усталости или смерти. Но тут мы ровня, тут всё - кристалл, ясность полная: любовь иной и не бывает, если ты прям и частен перед ней и собою. Зато какой восторг, какое упоение знакомым чувством, прожитым некогда и тобой и вернувшимся бережно к его светлой голограмме. Нельзя возвращаться к былым любимым: к чувству, подаренному некогда ими - можно...

11:24, 11 мая 2011

Нацбанк Белоруссии отпустил рубль, наличный курс в банках упал на 30%

В Белоруссии с 11 мая отменены рекомендательные ограничения по установлению банками курсов сделок по покупке-продаже иностранной валюты с населением, сообщили в среду в пресс-службе Национального банка республики. Подробнее…

все новости

Глаз алмаз! Чуть усмотрел щёлочку в мировой финансовой системе, о которойя писал в предыдущих постах, сразу отцепил от них рубль свой, в том числе и от нашего. Кризис бумаги резанной, видите ли. А нахрен она ему, коли у людей еда и работа есть?! И не ждите "эксперты" там дефолтов всяких: у него за каждым рублём товар стоит, а не фантики-деривативы. Учитесь!

Однажды мулла пришёл в зал, чтобы обратиться к верующим. Зал был пуст, если не считать молодого конюха, что сидел в первом ряду. Мулла подумал про себя: «Должен я говорить или нет?» И он решился спросить у конюха:
— Кроме тебя, здесь никого нет, как ты думаешь, должен я говорить или нет?
Конюх ответил:
— Господин, я простой человек, я в этом ничего не понимаю. Но когда я прихожу в конюшню и вижу, что все лошади разбежались, а осталась только одна, я всё равно дам ей поесть.
Мулла, приняв близко к сердцу эти слова, начал свою проповедь. Он говорил больше двух часов, и, закончив, почувствовал на душе облегчение. Ему захотелось услышать подтверждение, насколько хороша была его речь. Он спросил:
— Как тебе понравилась моя проповедь?
— Я уже сказал, что я простой человек и не очень-то понимаю всё это. Но если я прихожу в конюшню и вижу, что все лошади разбежались, а осталась только одна, я всё равно её накормлю. Но я не отдам ей весь корм, который предназначен для всех лошадей.

Инвесторы ждут коррекции на рынках сырья и акций Согласно опросу Bloomberg, международные инвесторы увеличивают долю денег в портфеле, сокращают вложения в сырье и акции Читать целиком

В предыдущем посте я наметил болевые точки, а тут показываю, чем они обоснованы. Падение США в этот раз будет более глубоким и утянет за собой пол мира. Вплоть до дефолта. Но это вам не новость, я всё это озвучивал. Но сейчас, в "Староиванцевском", в гостинице, спасая посевную тут, пока она успешно разворачивается в "Таремском", я могу позволить себе более глубокий анализ перед последней, главной поездкой в Москву и завершением годичной эпопеи. Я спокоен, ум чист и ясен: Россия сейчас (!), а не 2 года назад, имеет к этому кризису весьма косвенное отношение. Мы уже всё, что можно, пропёрли и развалили, а большой бенц мировой экономики нам только на пользу. О нас пока забудут, перестанут впиливать жало в наши проблемы и мы, скорее всего, успеем путинскую шайку прогнать. Здесь правда уже не моя епархия, но моя - экономика - подсказывает: их время закончилось и интересны сейчас только технические детали. Главное - избежать или свести к минимуму фактор крови: с остальным мы справимся.

Индекс РТС провалился на 3% Падение нефти и других сырьевых товаров давит на котировки российских акций Читать целиком

Я уже огорчал народ в феврале. Когда рубль рос с "рынком" и нефтью, я назвал середину июля как "конец крезоралли" и рубля. В апреле мне показалось, что карлики дотянут до осени, как в 2008 году. Но я быстро себя одёрнул: "Когда кажется - крестись". Хотят ведь ни много, ни мало и рупь укрепить и инфляцию сдержать. Но Боливар не вынесет двоих: мировая экономика это знает, все знают,...кроме наших бравых юристов и отморозка Кудрина. Тоды, ой!

Понятно, что у каждой такой акции есть дирижёры. Тут даже искать не надо: греко-католические попы и отморозки-униониты. Но и так оставлять всё нельзя: если в Украине есть хозяин, он должен хрясьнуть кулаком по столу.

Найден способ защитить блоггера Алексея Навального от властей: депутатский мандат Молодежь Кировской области нашла способ защитить популярного блоггера Алексея Навального от преследования российских властей, возбудивших против него уголовное расследование. Представители Молодежной общественной палаты предложили ему выдвинуть свою кандидатуру на довыборах депутатов Заксобрания по Слободскому одномандатному избирательному округу – в расчете на юридический иммунитет. NEWSru.co.il

Навальный - профессионал, потому, как Ахилл в известной задаче, всегда следует на шаг впереди нашей черепахи-правосудия. К тому же, будучи классным юристом, неуязвим как и древнегреческий герой: его слабое место - судейский произвол - будет надёжно прикрыто и его знанием законов, которые педроссы придумали для себя, и умением ими пользоваться.

Путина возмутил скандал с ветераном, отославшим ему ордена. Досталось губернатору Премьер-министр позвонил губернатору Воронежской области Алексею Гордееву и попросил его дать детальный отчет об истории с 87-летним пенсионером из села Елань-Колено. Василий Засорин после отказа местных властей предоставить ему жилье послал в Кремль свои боевые награды, полученные на фронте. NEWSru.com

Путин никогда не станет ветераном чего-нибудь: возможно его и повесят-то до пенсии - мне это уже не интересно. "Широкий народный фронт", презентованный им, трясущемся от страха потерять власть, говорит сам за себя: папА-реформатор решительно сдулся, его карта 2020 бита, а такая же ж...па, но сбоку или программа-2030 - сложнонаведённая галюцинация. Признавать свои ошибки такие не умеют, стреляться - тоже: остаётся трибунал и виселица. Но вместе с командой "новых реформаторов", что будет ему хоть слабым утешением. Почему с командой? У нас по их же мрази, признанию примерно 55 тысяч ЖИВЫХ героев-стариков. Это с запасом 50 млрд. рублей, и все проблемы наших и мировых спасителей решатся за год! Только за прошлый год выделена половина этой суммы - где они?! Найти эти святые деньги просто, как и тех, кто их крал. И повесить как собак под окнами кабинета премьера! Пётр знал, что делал, хоть я его и не люблю. А рядом не увольнять, а повесить хоть ту же Голикову, восхищавшую всех умением манипулировать на память тысячами цифр. Чтобы другим не повадна была словестная эквилибристика: под любой цифирью должо стоять не сотрясение воздуха, а подпись министра, а ещё ниже - обязательство повеситься под окном Путина, если оно не будет выполнено. Это ведь не машинки строить, как премьер с Дерипаской - социальная программа и живые люди! Как там кстати Зурабов поживает, господин Путин?!

Страсти и заботы проистекают из суетности сознания. Побори суетное сознание в себе, и в тебе проявится сознание истинное.
Хун Цзычен

Рось указала, где искать – Баюн тут был просто клад. Начали искать с Пятикнижия и сразу нашли нужное место. То было первое пророчество о пришествии Спасителя и сделано оно было волхвом ведической (!) Традиции, потомком ариев Валаамом. Вот почему Пятикнижие как Ветхий Завет признают православные. Это – своё. Хоть и переврали суть, но – своё.
«Рождается Муж,… и воцарствует над всеми язычниками…» – пророчил Валаам в «Книге Чисел».
Это пророчество шло вразрез с делом Моисея. Трижды предал он веру: египтян (как жрец Осириса и Изиды), мадианитян (волхва арийской Традиции Иоафора, прятавшего его после убийства египтянина!), и иудейскую – саддукеев. Истребил ведение о Триединстве Бога, ведомое жрецам пирамид от атлантов, а мадиамским магам – от халдеев, принявших ведическую Традицию ариев через зороастризм. Основа основ, Тайна Бога о Троице, принесённая ариями в мир, есть во всех эзотерических учениях мира. Траян, Триглав, Тримурти… Инти, бог инков, был «Три-в-Одном».
Подняв восстание рабов и увёдя иудеев в пустыню на сорок лет создавать новую расу, веденье о Триедином Боге Моисей подменил учением о Боге Едином – Иегове. Так богоборческая раса сынов Израиля (дословно, боровшийся с Богом!) закрылась в иудаизме от древней Традиции всего мира. Мессию иудеи, убеждённые и единственные националисты, не желали признать оттого, что он был не из Иудеи родом, а язычником из Галилеи, знавшим Традицию Троицы. Отсюда путь в изгои расы, начавшей собственную историю борьбой Иакова с Богом и убийством людьми Моисея пророка Валаама, кто первым объявил пришествие Спасителя. Которого они тоже убили.
Уж не за то ли, что он увидел истинную сущность их «Б-га»? Огненный демон, являющийся из горящего куста и шествующий по пустыне огненным столбом при Исходе. А огонь и сера Содома и Гоморры! Так кого более напоминает Яхве?! Не зря Спаситель воскликнул в пустыне: «Изыди Сатана»! У мусульман тоже был подобный деятель, демон Иблис, и Мухаммед раскрыл его, но до полного изобличения одной из ипостасей Яхве-Сатаны, подобно Христу, подняться так и не сумел.
У нахального кота по поводу первенства Валаама немедленно возникло желание отличиться.
– Заратустра за тысячи лет до рождения Спасителя предсказывал его явление в трактате «О нашем Господе». «Слушайте, дети мои возлюбленные, вам открою тайну великого Царя, который придёт в мир в конце времён. Дева зачнёт и родит сына. И люди той страны будут бороться с Ним, чтобы Его уничтожить, но не удастся. Тогда Его схватят и пригвоздят к деревянному кресту».
Баюн победно огляделся.
– Что за манера, – бурчит Мерлин, – ведать ведомое. Заратустра вырос на Урале в Аркаиме и учился у ваших волхвов, а своё ученье создал, чтобы растворить мозаикой во всех религиях мира. Он Учение передал через халдейских жрецов, а те хеттам. Потом воины Кира Великого и навархи Македонского. Вон какие Ученики случились у ариев, а не только атланты беспутные.
Белый маг атлантов недолюбливает шибко, впрочем - не только их.
– Аристотель к чему Александра вёл? Уничтожить Веды в Индии и Персии. «Учёный мир» уверен – нет боле Авесты. Как же, сам Ученик Учителю доложил: сжёг де все шкуры бычьи с Авестой. А сам у ариев на Севере побывал и те шкуры – в подарок. У нас такие вот Ученики, а у сынов Израиля – хазары. Теперь охотятся за Олегом. Через него мнят до шкур добраться! И к иному знанию. Да не в пользу, а уничтожить! Жить оно им не даёт, мир под себя перекраивать, как когда-то Русь на лоскуты раскроили междоусобием. Знал Илларион, что в первой проповеди ведать.
На Буяне мне бережно помогли сделать первый шаг к посвящению в первую ступень. И опекали всяко. Кто дедовским оберёгом, кто, как Мерлин, творили белые заклинания. А то просто хранили сон или провожали в мир, отводя глаза тёмному и на равных обсуждая заветное. Такая магия знания была мне по душе. У тех вряд ли были такие друзья и наставники. Я, к тому же, этим летом перевёлся в лицей при физмате университета со специальной программой по физике и математике – ещё шаг к знанию.
И тут – «Суета вокруг канопе» Тригадских. Я пришёл в ярость от злой клеветы на друзей и учителей. Наина Киевна дала как-то полетать в ступе, кот Баюн поведал такие диковины! Бояновы гимны, Упанишады к «Бхагават-гите», китайская «Книга гор и морей», «Книга Велеса» – всего и не перечесть. И вдруг – старый склеротик?! Наконец, Мерлин! Белый друид, советник короля Артура, научивший меня простейшим заклинаниям, хранитель Жезла – и жалкий хвастун, невежа и враль!? Ну, держитесь!
Это было первое осознанное сражение за Правь, и я победил! Три года ни одна глава из «Понедельника…», кроме этой, не увидела свет. Они терялись в редакциях, забывались в транспорте, однажды неопрятная, прокуренная квартирка братьев выгорела до арматуры. Случались засоры и листы рукописи кисли в фекалиях, пока я не уступил, чтобы «байку для младших научных сотрудников», наконец, пристроили вместе с похождениями фашиста Умата в Антологии, где она совсем потерялась для серьёзного читателя ввиду слабости языка и заумности. То была месть, и за сию низкую страсть Наставником была наложена епитимья. Целый месяц ничего, кроме братьев не читать, а все претензии к их «творчеству» внятно изложить ему, Наставнику.
Это была епитимья, да-а! «Мастер и Маргарита» ходила в копиях – не печатали! А тут разгул галиматьи, поставленная на поток халтура – по опусу в год! От бодрого оптимизма стажёров, бедопытов и регрессоров несло мокрой плесенью ещё не написанной «Кривой судьбы», проблемы высасывались из пальца и ловко раздувались до галактического масштаба. А между строк гноилось презрение к народу, чья история дала сотни примеров подвижничества и спокойного героизма, которые питали и блеклую фантазию братьев. Но было там ещё кое-что, из-за чего, как подозревал я, устроили мне терапию сим поганым чтивом – следы присутствия тёмного режиссера пробной атаки на сакральное. Хотелось немедля освободиться от ядовитых испарений невидимой заразы. Я желал просветления, тихого восторга бытия, я внял мудрости наложенной епитимьи и с особым нетерпением ждал Великого поста. Взглянуть в глаза Спаса – очиститься.