Настроение сейчас - ...Задумчивое...Рискну выложить сюда начала того, что начала писать по игре и об игре. Чисто для себя, наверно. Потому что попавшаяся случайно история так и просится на то, что бы быть написанной. Или это я ей попалась? Не знаю... 60 листов лога... Жалко оставлять просто так - обрывками. Хочется соеденить.
Сразу хочу сказать - куски "от автора" отнюдь не стоит ассоциировать лично со мной. Образ собирателен. Ведь кроме логов игр есть еще разговоры в аське. Их история. Сколько страниц - даже не счиатала. О многом разговоры. И об игре - тоже часто. Те куски их, что будут приведены в рукописи, так же собирательны. Изменены имена, соеденены мысли. Все это было - но чуть-чуть не так. Иногда к одной теме возвращаешься по нескольку раз и с разными людьми. Тут это будет просто объединено. Отчасти потому, что это все же писанина, а не документ. Отчасти потому, что реальные асечные разговоры выкладывать кудато не комильфо....
В общем, пока начало. Постепенно буду докладывать в виде коментариев. Рабочее название
НЕ ВЕРЬ, НЕ БОЙСЯ, НЕ ПРОСИ
...На моей полке, так хорошо видные от компьютера, россыпью лежат камушки. Обкатанные морем, не яркие.. тусклые даже. Море гладило их своими огромными ладонями, перекатывало с тихим громыханием, терло друг об друга.. Обломки костей, стекло, гранит или осколок нефрита - без разницы. И все они становятся округлыми и словно бы мягкими.. безликими. Только под водой сверкают линиями узоров, оживают, на саму воду и похожи - текучестью. Они настолько срослись с морем, что неразличимо-серыми становятся на берегу. Единожды попав в море, они принадлежат ему - навсегда.
Глава первая. ЖЕМЧУЖИНА
Звенящий лес. Ритуал.
Нита
Яркие, жаркие цветом своим стволы сосен освещает костер. Яростное, гудящее оранжевое пламя. Как жар-птица пляшет оно в середине небольшой поляны, среди каменных идолов Звенящего леса. Точнее, идол один - суровый, тощий старик с кнутом. Рядом с ним, в беспорядке, расположились волки, числом семь. Такие, совершенно красные, с белесой, словно стеклянной хвоей, сосны растут только тут. И тишину ночи нарушает не громкий звон. Пушистый, серебристый звук. То звенят иглы под ветром, стукаясь друг о друга. В него вплетается мерный звук стеклянного колокольчика. И странные слова на не понятном, ни кому не ведомом тут языке:
– Акасса.. танка.. торро.. – И снова. То тише, то громче, но не прерывно – Ан веек нект штеен нект гранц фор фреенд... – детский голос, охрипший от долгих слез и долгого повторения этих слов. То монотонный, то отчаянный. Звяканье колокольчика - словно перестук четок. Мерно. Рассыпчато. Ритуально. Черный силуэт у ног идола. Серое облако пушистых волос – Ганг лоя, танка, хокко.. – она сливала вместе два языка, что роднит лишь одно – оба не этого мира... строя фразы так, как они приходили на ум. Вновь и вновь желая лишь одного: «Доброй Дороги тебе, путник. Удачного пути, путь закончивший. Счастливо добраться до цели, воин и защитник, хозяин большого коня. Шагай через преграды смело, нет границ для свободных» Последнее: «Ан веек нект штеен нект гранц фор фреенд» - звучало чаще остального. Нет границ для свободных... даже если это границы времени.
Слезы текут у девчонки из глаз, скатываются по щекам сверкающими в свете костра горошинками. Не останавливает и не утирает. Да и вовсе не замечает, кажется. Продолжая монотонно покачиваться, вызванивая, выговаривая Последнюю песнь. Ту, что женщины песков поют, не прощаясь. А - ожидая встречи. И платя за возвращение тех, кто дорог. У нее было, чем заплатить. У нее был и свидетель песни - Дейба-нгубо, бог сирота.. Волчий пастух.
– Наакс флейкс-ан цусам. Ан цу сами ганг. *завершение.. последняя фраза. Странная - в свое противоречивости: "Тот, чье плечо было рядом. У нас разные дороги". Произнесла не дрогнув, не запнувшись. Разные. Просто скрестившиеся на короткое время, как стрелки флюгера. Лист пергамента летит в костер. На миг пламя освещает рисунок: Скупые, точные линии углем, из переплетения которых рождается лицо. Точнее – фигура. Это очень странный портрет. Плащ скрывает монаха почти полностью, лица не видно из-за капюшона... лишь пальцы, что сжали четки. Пальцы.. и плотно сжатые губы. Да странная пластика тела, хоть и скрытого грубой рясой. Фигура неподвижна, но напоминает зверя, готового к прыжку. Лист корчится в огне.. Девчонка поспешно отводит глаза. Тихо вызвякивает стеклянный колокольчик. Миг, другой играют с ним пальцы. А потом и он тоже отдается пламени.
Она сидит.. Неподвижна, как идол за ее спиной. Но он-то каменный, а живой девочке трудно не шевелиться. Холод пробирает царапучими коготками. Руки и ноги сначала покрываются мурашками, потом немеют. Губы плотно сжаты. Обтянутость скул. Сидит.. терпеливо пережидая, пока дрова станут горкой углей. Сначала - ярко красных, как сожженный драконом город.. потом - седых от пепла… словно черные волосы состарившегося до времени. А потом и просто черных, холодных...
Колокольчик потемнел и оплавился.. не уцелел. Лопнул от жара костра. Девчонка втыкает рядом с закопченными стекляшками в угли кинжал. Странный кинжал, чей клинок так похож на лист ивы. Высверкивает во вспышке последнего, умирающего уголька красная медь* Брат, позови брата. *тихо* Эммер цусам. Флёйк цу флёйк... *ритуал окончен.. искореженные кусочки стекла выгребают из золы тонкие, дрожащие от жалости пальцы. Мелкая очень надеется, что Бог-сирота принял Ритуал.. и принял ее молитву. И теперь путь назад того, кто потерялся во времени, того, кто владеет по праву принявшего дар, вторым, парным кинжалом, будет простым.. стоит ему лишь захотеть увидеть ее.
Он выйдет на Дорогу, и сам не поняв - как.. и та приведет его.. куда-то. Куда он захочет. Знает она и другое.. что как только нога его коснется Дороги - она забудет о нем. Плата за ритуал - память. Потому песнь – Последняя.
Стеклянные осколки ссыпаются в руку Бога-сироты. Девчонка засыпает у его ног. Маленький комок, вздрагивающий под мужским, табаком и морем пахнущим, плащом. Утром, когда она проснется, кинжала уже не будет в кострище. Это значит – ее дар принят, и песня спета хорошо. А на руке идола будет лежать всего один синий осколок. С волнистыми оплавленными краями.. с рисунком, что напоминает море и парус в нем. С дырочкой, словно от лопнувшего внутри стекла пузырька воздуха. Она ототрет его.. проденет шнурок. И никогда не расстанется со своим странным талисманом. Так – будет. А пока.. пока она спит. И видит все это – во сне.
Эта ночь и эта песня запекутся в ней навсегда – как рана. А ведь совсем недавно все было иначе. Проще, понятней, удобней была жизнь. Иногда она жглась, словно крапива, иногда горчила случайно раскушенным стеблем одуванчика, но, в общем, была привычна и удобна. Словно хорошо разношенный башмак. Вроде и с дырками, и старый, неказистый – а по ноге и не трет. Мелкая была твердо уверена – полагаться можно лишь на себя и Старшую. Ко всем остальным следовало относиться с опаской… Серой кошачьей тенью скользила девочка по жизни, ни где, особо не останавливаясь, ни к кому не привыкая. Но нос любопытный всовывая, куда только можно. Получая за то и по этому самому носу, и по ушам. Отлеживаясь, и начиная все – сначала. А еще - снова и снова возвращаясь в свой дом. Что бы просто жить. Печь пирожки и заваривать чай. Мести пол и косить сено. Она ничего не меняла в этом мире, но и мир не оставлял следов в ее душе. Так – было. Пока любопытство не занесло ее однажды на маяк…
А тем временем где-то..
Я, наконец, оторвалась от компьютера. Сладко потянулась, откидываясь на жесткую спинку стула. Три часа ночи. Давно пора спать. Завтра, глядя на мою сонную физиономию, мама вновь ненавязчиво заведет разговор о том, что от интернет-зависимости сейчас лечат. Ага. Лечат. Так же успешно, как от пьянства.. то есть – если сам хочешь. А я пока не хотела… Да, я хорошо понимала, что со мной. Но – не хотела. Где-то там, в просторах сети, спала, сладко посапывая у костра, Нита. Мой двойник. Я сама. Такая, какой была чуть не пол жизни назад – в 12 лет. Почему-то я не могла ее бросить. Может, играй я в обычные РПГ-шки, гоняя по экрану выдуманных героев, мама и не волновалась бы так. Но я зависла в чатах. Странных ролевых чатах, что складывались, соединяясь между собой, в подобие выморочного мира. Со своими законами и обрядами. Со своими встречами и прощаниями. Дружбой и враждой. Фэнтезийное средневековье? Да что вы! Всего лишь жалкая пародия на таковое. Оперетта плаща и кинжала. Мир, который и пятнадцати, и тридцати летние игроки строили, основываясь на любимых книгах, собственных представлениях о вампирах и магии, скудном знании костюмов и оружия. И все же.. там жила моя Нита. А, значит, и я.
Говорят, алкоголизм – это пить в одиночку. Сегодня я играла – запоем. Сама с собой. Игрой наслаждаясь, словно вином. Не желая случайных «собутыльников». Текст рождался где-то в кончиках пальцев, и рвался на волю. Не то театр одного актера (он же – зрителем). Не то некий изощренный вид графоманства. Я играла – стремясь уйти из той ситуации, в которую меня загнала Игра. Сухо щелкали клавиши в полной тишине комнаты. И вот теперь – все. Наступило опустошение. Добраться б до кровати!
Голова провалилась в подушку, и сон пришел сам собой. Металось, жило перед глазами пламя костра. Пахло дымом и разогретыми углями. Мне еще раз снилось все, что до того было лишь словами. Строчками на экране компьютера. Ей, Ните, наверно, тоже. Тоже снился тот шторм. Рев ветра.. и капли, щекочущие, бегущие за шиворот. Ведь именно с него началась эта Игра.
Маяк (неделей раньше)
Озма де Фарко
Почему эту девчонку понесло ночью сюда, на скалу? Только потому, что на верхушке стояла, впечатывая в ночь частые вспышки, белая свечка маяка? Или потому, что так решила Судьба, Фатум? Молодая женщина, что стояла у маяка, иногда с любопытством смотрела вниз, на упрямо приближающуюся фигурку. Серые глаза замершей, словно статуя, под ветром и дождем, наблюдали за девочкой так, как порой наблюдают за муравьями – что бы скоротать время. Сорвется она или нет со скользких камней, пока еще не имело значения. Гораздо важней было море. И – приближающийся шторм.
Дождь шуршал по непромокаемому плащу – еще слабый, почти уютный. Над головой метались тучи, словно ветер ни как не мог решить – в какую сторону ему дуть. Пенные валы обрушивались на скалу, и брызги их были пока куда страшнее дождя. Закипал в море шторм, как суп в большой кастрюле – медленно. Но неуклонно. День-ночь.. Вспышка яркого, ослепительного света… и – темнота. И море, и маяк, и упрямая малявка в этом свете видны урывками, россыпью стоп-кадров. Наверно, поэтому женщина пропустила тот миг, когда девочка оказывается рядом, в трех шагах, добравшись, наконец, до площадке на скале. Когда она успела тут появиться? Ведь камни тропинки такие скользкие! Но вот – успела. Тихий кашель – и внимание на себя обратить, и горло прочистить. Глаза настороженного зверька метнулись по фигуре, определить пытаясь – насколько опасна эта, встретившаяся в ночи? Чуть хрипловато, неуверенно и скованно, девочка произносит:
– Здрасти…
Женщина не вздрогнула. Обернулась. Спокойно, без удивления. Кивнула медленно, на взгляд девочки отвечая своим, почти прозрачным, лазурным.
– Ты замерзла. – определила с ходу. Одета она была, как и девочка, в мужскую одежду, что скрывал плащ. Иногда, правда, расходящийся от ветра, так что можно было рассмотреть прочные и высокие кожаные сапоги, а так же заправленные в них брюки. Но это не мешало сквозящей, пропитывающей каждое движение женственности. С мужчиной не спутаешь даже издалека, даже в темноте. Вон и плащ, под ветром развивающийся, словно черное знамя, не скрывал, а лишь дополнял фигуру. Делал ее крылатой. Разворот плавный, скрываясь за дверью маяка. Впрочем, оставляя ту открытой. Вернулась быстро. Протянула кружку с горячим, обжигающим просто, чаем. Уверенная – это то, что сейчас нужно. Вторую, ставшуюся в руках, обняла ладонями, делая глубокий глоток тут же, первой. Мелочь, а может стать важной для кого-то. Лишь после взгляд покинул лицо девочки и перетек на разбушевавшееся море. На миг по лицу буквально резанула тревога, обострившая скулы и подбородок, но лишь на миг. Секунда и девушка вновь уткнулась в кружку, отпивая новую порцию чая.
– Вы кого-то ждете. – не вопрос, утверждение.. Девчонка уткнулась носом уткнулась в кружку, отпила. Зажмурилась довольным котенком, чувствуя, как горячий напиток скользнул внутрь, растекся по телу живительным теплом. Лишь сейчас понимая, как замерзла. Холод, как и голод, давно стали чем-то привычным. Обращала на них внимания не больше, чем на постоянные ссадины да царапины. Помол – И боитесь.. это потому что такая погода, да?
Очевидна, она угадала. Об этом сказали глаза женщины. Дрогнувший взгляд, что был тут же опущен. И пальцы, что чуть сильнее впились в бока кружки. Улыбка, аккуратная, сдерживаемая, - Море часто капризничает, - уклончиво слегка, плечом пожимая, и далее, совсем не в тему. - Озма, - пауза, - мое имя. И тут же одна из ладоней покинула теплый бок кружки и протянулась девочке.
Та в ответ руку протянула неохотно, внутренне напрягшись. Плотно сжатые пальцы говорили о том, что чужие прикосновения вообще не любила, а уж не знакомые! Женщина ощутила все это мгновенно. И в ее глазах впервые возникло не холодное любопытство, но живой интерес.
– Нита... – короткое имя не несло в себе ровно ни какой информации.
– Нита, – Озма повторила его в слух негромко, так произносят слово в двух случаях: когда пытаются его запомнить или когда голова забита совершенно иным и автоматически повторяешь последние слова собеседника. Голубой взгляд опять прошелся по горизонту, потом женщина судорожно обернулась. Глянула на вершину маяка, словно желая убедиться, что он светит во всю мощь. И вновь вернулась к разговору с девочкой, вполне очевидно стараясь отвлечься, занять себя чем-то:
– Живешь неподалеку? – с этим вопросом гладкие, тяжелые и светлые волосы скрыл глубокий капюшон длинного дождевого плаща. Начинался дождь, именно дождь, а не та изморось, что была до сих пор. Он шел одним фронтом с бушевавшим в море штормом. Хлестанул ветер – словно тяжелым и мокрым полотенцем.
Девчонка мелкими глотками пила чай. Он и так была – мокрее не куда. Вместе с тонким плащом. Прислушалась, голову к плечу по-птичьи склонив, к тому, как имя ее произнесли... Кружку опустевшую осторожно на камни пристроила, вздохнула тихонько, прежде чем заговорить:
– Можно сказать и так.. – неопределенный ответ. Столь же уклончивый, как только что самой женщины – о том, кого ждет. Поежилась, словно испугал размах непогоды. Но глаза, восторгом полыхавшие, говорили иное. Редко.. ой редко видит шторм! И дела нет, что мокрая, как мышь в луже.
– Послушайте.. – произнесла тихо... с сомнением. Не желая быть навязчивой. И умолкла, ладошку подставляя под тяжесть капель. Покачала той, словно на вес пробуя дождь. - Я могу попробовать.. все ЭТО - руки развела, как бы шторм обнимая - ну.. чуть уменьшить. Немного.
Женщина заметно удивилась. Даше отшатнулась чуть. Повисла тишина. Лишь по капюшонам плащей тарабанили тяжелые капли. Они же устроили капель в пустых кружках с чаем, быстро выбивая последнее тепло. Оза стояла статуей, хмуря взирая в безбрежную, темную даль. Потом девочки коснулся внимательный, вначале слегка недоверчивый взгляд из глубины капюшона. Та вскинула глаза в ответ. Едва заметно усмехнулась. Дрогнули зрачки – огромные, во всю радужку.. медленно сползлись в две узких, колких вертикали… а это говорило о много. Потому взгляд женщины сначала стал внимательней, а после она ответила на вопрос же молчаливым кивком. Чувствовалось, что Озма хоть и была на «вы» с магией лично, но довольно часто с ней сталкивалась в этом странном, огромном и непредсказуемом мире.
Девчонка закусила губу.. как бы раздумывая.. взгляд в себя, внутрь. И долго стояла так.. Мокрая, себя за плечи ухватившая зябко. Лишь глаза разгорались.. Полыхали с той же силой, с какой бушевал шторм. Уже откровенно, не таясь, высверкивали зеленым, словно два маленьких маячка. В дополнение к тому, за спиной, что продолжал вбивать в пространство свои вспышки ровно и равнодушно, освещая косые струи дождя. Магия ли то была? Девочка не знала... но в иные минуты ее несло.. словно щепку, попавшую в поток. Бабушка-ведьма.. это не мало. Даже если тебе только 13 и возраст инициации еще не настал. Вздох.. он длился и длился.. словно длился.. словно хотела вдохнуть - весь мир. Раскинула руки - ладонями вверх. Лицо - к небу.. в самый зенит. Потом руки медленно сошлись в кольцо перед животом... словно невидимый ствол дерева обхватила. И замерла так. Как ни странно - вновь билась, от ветра изнывая, накидка.. вновь метались волосы. А ведь не должны бы.. все мокрое, тяжелое от дождя. Точнее – было таким. Минуту назад. А сейчас во вспышках маяка стало заметно, что капли обходят тонкую фигурку, что и сама больше всего она напоминала сейчас дерево – едино своей листвой с ветром и дождем. Громыхнуло.. ветвистая молния пронзила небо.
Женщина отошла на пару шагов, наблюдая. Она стояла сейчас, придерживая пальцами края капюшона и щуря глаза от порывов влажного ветра. Смотрела то на девочку, то небо, то в море, то на маяк.. И все это, не поворачивая головы, лишь взглядом отмечая, есть ли какие изменения во всем этом, сейчас ее окружающем. Где обещанное этим странным подростком улучшение? Не было его. Наоборот, гроза и шторм очень быстро набирали силу. Словно подхлестнутые. Били молнии.. в море, словно сшить его стремясь с небом. Одна за одной - вспышками. Ветер бушевал, вбивая дождь в тела стоящих на скользком камне скалы, почти под прямым углом... море ревело, бросаясь на берег. Неистовство - вот как это можно было назвать. Но.. прошла еще пара минут... и случилось странное. Силуэт девчонки, оставшийся неподвижным (даже кольцом сведенные, кажется на воздухе лежащие, руки не дрогнули ни разу. Лишь волосы да плащ роднили ее с безумием стихий) вдруг.. нет, это только кажется! Или? Или.. Силуэт этот в такт темноте, вне вспышек маяка вдруг стал.. исчезать. Оставляя после себя черные выбоины в россыпи звезд, так не вязавшихся сейчас с тем, что творилось вокруг. Как только вновь вспыхивал свет - она оказывалась на месте.. что бы исчезнуть - с темнотой.
Вдали, у самого горизонта, мелькнула яркая вспышка, раздался гулкий удар грома. Хотя, нет, не грома. Это стало ясно, когда действо повторилось второй раз, третий. Пушки. Озма узнала бы их и из тысячи ударов грома. Она взволнованно выдохнула, скидывая с темноволосой головы капюшон, ища взглядом вдруг исчезнувшую девочку. Хотя, нет, не исчезнувшую, вот она вновь.. и вновь пропала.. Девушка метнулась в маяк, скрываясь в помещение, вскоре правда вернулась, упаковывая туго свернутые карты и бумаги в длинный кожаный футляр. Ее взгляд вновь скользнул по горизонту, где сейчас улавливался во вспышках молний силуэт трехмачтового судна.
Очередная молния разорвала небо.. грохочущий треск над головой - словно рушится мир.. и вот она, черная выбоина детского силуэта.. Вновь. Почти сразу девчонка упала на камни. Ветер остался.. но это был обычны хороший ветер... ровный и спокойный. Мечта моряков. Дождь тоже был на месте.. ровно шелестел по крыше маяка.. даже уютно. Море ворчало внизу, успокаиваясь. Плохая погода - не больше. Да и плохая ли? Дождь любят многие.. На небе замерли не страшные, медленно светлеющие тучи. Плащ распахнулся при падении, и руки-ноги девочки казались отпалирванными от дождя... блестели, как блестят от свежего лака рукояти штурвала. Женщина чуть усмехнулась такому сравнению, что само пришло в голову. А потом тихо рассмеялась. Ведь главное, что стих шторм, так резко и неожиданно. Что же до девочки.. ничего, отложиться и встанет! Странная она. Словно маленький колючий ежик. Или скорее похожа на кошку? Сложно сказать. Смесь настороженности и доверчивости. Странное сочетание, могущее заинтересовать… Заинтересовать? Уже ступившая на тропу, что вела вниз, Озма вернулась. Девочка все так же лежала на земле. Видимо, очень много сил ей пришлось высадить, унимая шторм. Женщина подошла к ней в раздумье. Потом нагнулась, присела рядом, обнимая за плечи и приподнимая:
- Спасибо, милая, - прошептала с придыханием, пошлепала по щекам, что, впрочем, не возымело действия.
- Я сейчас вернусь, подожди, - женщина побежала к тропе что вела вниз, к песчаной отмели. Она не боялась оскользнуться. Эти камни были знакомы ее ногам много лет. Да, пожалуй, с той самой поры, когда она и сама была вот такой – легкой и тонкой, как эта девчонка.
К отмели уже причаливала шлюпка, и низкий мужской голос что-то говорил спешащей Озме. Она отвечала на ходу, указывая рукой на маяк, или на ту, что осталась у маяка. Через несколько минут девушка вернулась к маяку в сопровождении двух мужчин. Матерые морские волки, мрачные, молчаливые, высокие, с сильными руками, на которые один из них поднял Ниту словно пушинку и понес внутрь маяка. Неожиданно девочка слабо трепыхнулась на этих руках, выкинув, как щит, свое вечное, упрямое:
– Я сама! – но на более деятельный протест ее не хватило. Наверно, ей мерещились всякие ужасы – так широко распахнулись перепуганные глаза. Запоздало вспомнились торговцы рабами.. или прочие страшилки.. Но вот она мотнула головой, отгоняя дурные мысли. Все равно сейчас ей оставалось лишь плыть по течению событий. Да и извечный оптимизм говорил, что не может быть плохого... Ну.. просто не должно.
Мужчина внес девочку в мяк, бережно опустил в гамак отступая.
– Не задерживайтесь, капитан, - негромко пробасил он и вышел прочь к ожидавшему его товарищу. Женщина, которую он назвал капитаном (а сейчас, когда исчезли следы тревоги, в ровном свете свечи стало ясно, что она именно девушка. Куда младше, чем казалась только что) присела рядом с гамаком на корточки, некоторое время рассматривая лицо новой знакомой. Словно все еще решая что-то. Наконец, решение было принято:
- Можешь переночевать тут, безопасно, сухо, печка есть, - заглянула в глаза, мягко кивнула, словно этим подтверждая только что сказанное. Или – свои мысли? После Озма поднялась выпрямляясь, выуживая из-под полы плаща странного покроя шляпу и надевая ее на голову. Вряд ли Ните приходилось видеть такие: широкополая, кожаная, особым образом загнутая.. Такие носили пираты, о которых девочка может быть когда-то читала. Может быть, и читала, хотя, судя по затрепанной ее одежке – вряд ли. Книги – привилегия богатых. Эта, босая, была явно и откровенно бедна. Полутонов Озма не признавала.
– Возьми на память, - в затянутой перчаточной кожей ладошке Озмы появилась огромная розовая жемчужина на серебряной цепочке. Если приглядеться, по боку этой жемчужины шла черная полоса, некий дефект или редкая особенность? Полоса изгибалась буквой «Z», причудливо и изыскано, как филигранная роспись. Этот кулон перекочевал из ладони Озы в ладонь Ниты, и сразу после этого девушка покинула сухое помещение маяка, уходя в мелкий моросящий дождь. Еще несколькими минутами позже в море взвился в небо черный пиратский флаг и трехмачтовый парусник быстро удалялся к горизонту, постепенно сливаясь с ним.
– Зачем? – разлепила губы... Впрочем, ее уже не услыхали - и ладно. Жемчужину сжала в руке... хмыкнула тихо, улыбаясь странному событию. Надо же. Как забавно порой тасуется колода судьбы. Пираты... Да, приключение могло окончится и не так мирно, она все же забыла об осторожности. Девчонка прикрыла глаза.. рука нырнула в карман, пряча неожиданный подарок. Силы следовало восстановить как можно скорее. Тут несомненно было хорошо.. тепло. Почти уютно от шелестящего дождя. Девчонка засыпала. Еще не зная, как именно легли на сей раз карты ее судьбы. Не подозревая, что уже стала осью странных, загадочных событий. Что именно в этот момент дрогнула, наливаясь теплом, что-то лежащее в ладанке на груди устало бредущего монаха. И он, совершенно случайно, свернул не на ту тропу. И встречи теперь было – не избежать.
А тем временем где-то
Я сижу за компьютером, и, ерзая, заглядываю брату через плечо. Он, со свойственной ему милой наглостью, оккупировал мою аську. И теперь яростно общался с Машей, одним из «старичков» игры, завсегдатаем ролевых чатов. Разговор у них получался забавный. Особенно начало. Хорошо еще что ролевой народ привычен ко всякого рода случайным собеседникам:
Анита (00:48:45 14/03/2008)
Здравствуйте. Только это не Нита! *жизнерадостно, уяснив, что эмоции надо в звездочки брать*
Мудра (00:48:54 14/03/2008)
Да? Ну, здравствуйте. А что, собственно, от меня надо? И почему обязательно в звездочки? Да выражайте Вы их как хотите. Хоть смайликами, хоть жужжанием. Мы ж не в игре.
Анита (00:49:04 14/03/2008)
Вот об игре и речь. Родная сеструха там у вас увязла. Ну, просто по самые уши! Расскажите мне, недотепе, что это хоть такое? Что вы все в ней находите? Вот, у нее один контакт-лист в квипе под сотню. Я Вас случайно нашел, методом тыка!
Мудра (00:50:49 14/03/2008)
Это мне повезло или нет?
Анита (00:51:58 14/03/2008)
Решайте сами! Не, ну вот серьезно. В мире так много вкусного! Разве можно заменить игрой лес, костер? Запахи вечера и хорошую компанию? Песни под гитару? Мороженое, наконец! Мир же вкусный, и он – не буковки и не звездочки! А? Я не прав? Что для Вас игра?
Мудра (00:56:19 14/03/2008)
Почему – заменить? С удовольствием сижу у костра и пою песни. Ну а если нет такой возможности вот именно сейчас? Чем плоха Игра? Лично для меня это прежде всего общение. С теми, кто где-то далеко. С кем просто так и не встретишься. А, встретившись, не всегда заметишь. Вы никогда не любили заглядывать в чужие окна. Идешь вот, идешь по улице. Вечер. А кругом – кусочки чужих жизней. Мозаика. Иногда радостные, иногда грустные. Мозаика. И ты точно знаешь – никогда не прикоснешься к этим жизням. В игре примерно так же. Только кусочки мозаики можно взять в руки. Рассмотреть, если они интересны. Попытаться понять. Тут нет деления людей на круги – бизнесмен, учитель, бедный студент. Мы видим только маски, и общаться проще.
Анита (00:56:43 14/03/2008)
*задумался* Но это же общение ни о чем. О придуманных проблемах придуманных масок. Не надоедает?
Мудра (00:56:19 14/03/2008)
Это – общение. Игры бывают разные. Иногда сразу чувствуешь – не срослось. Вы с партнером говорите на разных языках, и друг друга не понимаете. Тогда я ухожу. Я ни когда не играю сюжет ради сюжета. Всегда – ради людей. Потому что бывает и по-другому. Иногда Игра – это разговор. Попался умный собеседник, и вы вместе с удовольствием жонглируете словами и понятиями, цитатами и изречениями. Сюжета почти нет. Ну, разве что он, скажем, демон. А ты – священник. Или девушка-крестьянка. Не важно. Говорить о вечном все равно на каких примерах. Оно же – вечное. И выходит вот просто хороший, умный разговор. Гимнастика для ума. А иногда – и для души. Бывает и иначе. Игра становиться театром. Где каждый жест, каждый взлет брови имеет значение. И партнер ловит посылы, понимает тебя. Подхватывает на лету. Вот тут и сюжет, и интрига. Мини-сценки, комедии, оперетты или трагедии. Все в твоих руках! Перевоплощайся, и получай радость от верно найденных деталей, слови или жестов. Чуя, как под руками возникает мир. Но бывает и не так.
Анита (00:56:43 14/03/2008)
Как, и еще одно не так? А как же?
Тут я ушла на кухню – ставить чайник. Я знала – как. Так же, как в жизни. Когда ты вдруг угадываешь за надетой словами маской (оборотня, вампира, демона, эльфа) – друга. Угадываешь сердцем. Так же совершенно, как и в реальности – за одеждой, морщинами, мимикой. Только тут мы угадываем по глазам. А в игре.. черт его знает, по чему. По словам? Да нет. По возникшему вдруг острому ощущению контакта.
Часто ловлю себя на том, что в игре рождается Ощущение мяча. Не видимого, но очень четко существующего. Словно перекидываешься им с партнерами. Чаще всего кидаешь - и не долетает. Кидаешь снова.. снова.. промах. Недолет.. Или - в глаза, в лицо. Вспышка непризни, боли. Иногда мяч и просто исчезает. Совсем. Глухое не понимание. Но иногда - ловят. Упоенное перекидывание, почти жонглирование. Так рождается Игра. Ну, Маша об этом, собственно и говорила. Хоть и иными словами.
Но иногда - мяч улетает в небо. И там остается, управляемый лишь взглядом, мыслью... Мечется в вышене, заставля запрокидывать голову, замирать от восторга. Ощущение нереальной - реальности. Так рождается мистика... Но ведь найти среди десятков людей одно – очень-очень нужного именно тебе – это тоже мистика! И поиграв так хоть раз - уже не хочется иного. А мяч опять - мимо. Мимо. Мимо... И вы находите друг друга снова. И еще раз. И еще.. и вот уже ассечное общение стало важнее игры. И вот уже встретились.. и с первых же секунд стало так, словно всю жизнь были вместе. Неужели такой подарок судьбы не стоит, что бы его искать? Пусть даже в такой вот экзотичной форме, как Игра. Я думаю – стоит.
Чайник закипает, а брат увлеченно давит на кнопки. Похоже, они с Машей сегодня на «одной волне». Мяч – в игре. Хоть и нет ее – игры. Для общения ведь не важна форма.
Домик у Дороги. (день спустя после встречи на Маяке)
Нита
Где дом, там и очаг. Это все знаю. Потому-то девчонка сделала это раньше иных всех дел. Как только начала вставать. После.. ну, после того, как умер их с сестрой дом. Она натаскала камней из ближайшего овражка с выходом известняка и сложила очаг. Прямо под дубом. А больше было и негде. От жилья не осталось и пыли. А так – все же «крыша» над головой. Хоть и из веток. Так началось строительство нового дома. Сейчас невдалеке от дуба возвышался уже фундамент и почти готовый сруб. Но это все еще не было дом. Дом был – тут. Иона возилась с упрямыми, сырыми после дождя ветками, пытаясь их разжечь. Когда на дороге появился монах. Он правил запряженным в повозку волом, и направлялся явно к ней. Капюшон, глубокий и низко опущенный, скрывал лицо.
Девчонка насторожилась. Встала, обеспокоено глядя на подъезжающего. Взгляд метнулся в сторону арбалета, что беспечно висел на сучке дуба. Но не кидаться же вот так, ни с того ни с сего, на божьего человека? И она стояла. Ждала.
- Доски привез, хозяюшка! – мощный голос известил ее о цели приезда еще издалека. – Твой орк говорил – доски нужны.
И верно, повозка была нагружена хорошими, уже распиленными досками. Свежими, белеющими на солнце, что пиленный сахар. Нита даже зажмурилась. Арбалет остался висеть на дереве. Но глаза, что словно два ежика, топорщились иглами ресниц, подозрительности не убавили. Доски – это хорошо. Только что он хочет взамен? Чего его вообще принесло? Сейчас оа вспомнила – да, видела этого человека. Аккурат в ту ночь, когда орк заложил фундамент дома да заклял его отогня и льда, от зверей и нечисти. Подходил тогда к огню монах. Просил воды и места для ночлега. Не уважить гостя нельзя. И она устроила его, как смогла. Хоть и на траве, а все ж у огня. Да и кроме воды нашлось, чем угостить. А по утру пришлого и след простыл. И нате вам! Вернулся.
Повозка между тем остановилась около девчонки, что так и стояла – столбом. Монах спрыгнул с козел, похлопал буйвола по холке. Движение было странным – и ласковым,и нарочито-грубоватым:
– Еще буйвол вот, поможет таскать бревна.. – вновь уделил внимание животному, что теперь было поглощено исключительно жеванием травы. Провел ладонью по шее, расслабляя попутно веревку. Тонкие губы растянула холодная улыбка.
– Я не буйвол, но тоже могу помочь сделать кой-какую работу. – глянул по сторонам, лишь теперь стаскивая с головы капюшон. Повадки, мягко говоря, избегающего чужих взглядов человека.
Девчонка молчала. Разглядывала его беззастенчиво, во все глаза.. Сейчас совершенно безоружная, и вообще - другая. Не такая, как запомнилась ему с ночи – маленькой разбойницей. Младше, тоньше. Так кажется из-за этого дурацкого платишка, что надето на ней. И что явно раньше мешком было.
– Почему? – один вопрос.. но очень серьезный.
– Я мужчина. – последовал такой же серьезный и короткий ответ. И он протянул ей руки. Явно привыкшего к работе человека. Хотя пальцы и выглядели слишком, аристократично даже, длинными, подушечки ладони покрывали старые, задубелые мозоли.
Она кивнула, принимая такое объяснение. Глянула в глаза. Без обычной детской стеснительности, спокойно.
– Плата?
Он задумался. И думал спокойно, долго. Даже красиво. Едва приметная работа мышц лица. Взгляды, что бросал на то на ее, то на недостроенный дом. Очевидно было, что и сам толком не понимает, зачем ввязался в эту историю. Но отступать не собирается.
– Скажем так. Ты исполнишь одну мою просьбу. – решил наконец, протягивая руку – договор заключить по всем правилам. – Но только в том случае, если сама этого захочешь!
Подумала миг.. и коснулась его ладони своими пальцами. Подтверждая.
– Я оставляю за собой право на подарок. – это уточнение он принял без спора. Сжал пальцы девочки осторожно, словно они были стеклянными. И тут же выпустил руку. Огляделся уже иначе – по-хозяйски, а не как гость:
– Чем займемся перво-наперво, хозяюшка?
– Крыльцо нужно. – она ни чего не смыслила в строительстве. И произнесла это скорее как вопрос, задумчиво.
– Крыльцо, так крыльцо.. – кивнул святой отец, оглядываясь и отмечая взглядом доски, брусья, инструменты.. буйвола, что без присмотра застрял досками между бревнами и теперь поедал всю растительность вокруг, до куда дотягивалась морда. Собирая по дороге долото, молот, гвозди, мужчина направился к буйволу. Отвязал того от груза, отпустил пастись, спутав привязав на всю длину веревки к какой-то коряге. Еще раз оглядев сооружение, потер затылок взлохмачивая волосы, пошел мерить размеры крыльца, высоту, ширину, глубину относительно пустого дверного проема.
Все еще настороженно следившая за ним девчонка вздохнула, наконец, с великим облегчением.. он явно знал свое дело. Таскать ничего все равно после вчерашних "подвигов" еще не могла.. и без того руки- ноги до сих пор дрожали, и поднять ничего, тяжелее кружки молока не получалось. Вот молоком и занялась да готовкой.. твердо зная, что мужчин после работы кормить полагается.
Иногда она бросала быстрые взгляды на своего странного наемного рабочего. Сосредоточенный в расчетах, а потому оч-чень серьезный и важный, как все мужчины во время какой бы то ни было работы, святой отец, кажется, не замечал особо прибывающую на лугу живность всех мастей. Он что-то бормотал себе под нос, делая пометки на досках ровными надпилами, вновь задумчиво щурил черный взгляд, высчитывая очередной надпил, делал его, смахивая опилки тыльной стороной ладони. Собственно, за всеми этими расчетами, мужчина не замечал ее взглядов и вовсе. А потому она вскоре успокоилась, погрузившись с головой в творческий процесс создания ужина практически на костре.
Закончив с основой крыльца, монах забросил молот в ящик и, вытирая какой-то тряпкой пот со лба и шеи, направился к дубу, за рейками для крыльца, что лежали рядом с девочкой, наверно. Черный взгляд нашел ее, и теперь уже его не отпускал. Приблизившись, мужчина отломил кусок хлеба, плеснул в крынку молока и на ходу зажевал, опустившись на корточки и ожидая. Молчит, ест, тут и слов не надо, чтобы понять по взгляду, что именно он ждет.
Девчонка подняла лицо от котла с варевом. Улыбнулась быстро. Поел – это хорошо. Ладонью сгребла к нему резные перильные столбики, взглядом указала на сам перила, что стояли прислонено к дереву. Без слов подтверждая – это то, что ему надо.
Заготовки были выделанные искусно, городской мастеровой бы неделю потратил. Блестящие, шикарный почти, ловят солнышко и рассыпают бликами. Не лаком полированные – руками. Ну, или лапами, вернее. В строительстве ей многие помогали. Вот и это – подарок одного мелкого демона в обличии кота.
– Неплохо.. - неохотно признал монах, осмотрев рейки, допил залпом молоко и, подхватив рейки поднялся. Потрепал девочку по голове сухой ладонью (она сердито увернулась), и обратно к дому пошел, уже с будущими перилами. Пригоршню гвоздей зажав губами шляпками наружу, поднялся на верхнюю ступень и принялся работать аккуратно, дабы рисунок не испортить. Закончив, подергал каждый столбик на себя, навалился всем телом. Даже посидел верхом, проверяя на прочность. Все выдержало. Глянул на небо, солнце еще высоко. Размял плечи, свел лопатки, головой оборот сделал, шею разминая. Силы вроде как были еще. Поднялся в дом по не скрипнувшим ни разу ступеням, нарочно нажимая на каждую всей тяжестью тела. Попрыгал на верхней, скрылся внутри недостроенного сооружения. Вскоре оттуда послышался красивый, мужской голос. Монах пел.. о море.
Девчонка насторожилась. Уже не первый раз. Но раньше это скользило как-то по краю сознания. А сейчас.. постойте, да какой из него монах? Сабельный след на щеке, тунгие мышцы. При чем мышцы явно бойца. Воина. Как и осанка. Почему она не заметила сразу? Она насупилась. И пошла к дому. Молчаливая, злая. А может, так казалось просто. Бинт на плече пропитался кровью так, что менять надо - закапает иначе.
А монах тем временем, словно не замечая вернувшейся хозяйки, с видимым удовольствием таскал через черный ход камни, то и дело поднимаясь на ступни с грузом и спускаясь без него. Взмокнув от физического труда, мужчина вскоре снял рубаху, теперь оставаясь лишь в широких темных штанах. Теперь она смотрела внимательно. Облакотившись плечом о дверной проем. Отмечая каждую деталь. И грудь и широкую спину человека рассекают все те же старые шрамы от рубленых ран. Несмотря на монашеский сан, мужчина так и не приобрел пропорций стандартных братьев монахов. Четкие линии мышц, ни грамма жира, вздувшиеся от напряжения вены, влажная от пота кожа. Воин, это сразу видно. Старый и матерый. Хотя, конечно, монахи у нас сплошь и рядом воины - а инквизы и подавно. Времена суровые, небалованные. Именно монастыри-то крепостями и служат. Не оставила своих подозрений, но загнала те в самый угол, в тайники памяти. А вот камнями заинтересовалась. Откуда берет не вопрос - выходов известняка тут в овражке много. Но - зачем? Подошла глянуть
– Для камина.. – пояснил мужчина, поняв первоначальный взгляд по-своему, и кивнул вглубь дома, где были разложены несколько более менее обтесанных камней, примерно подогнанных друг под друга, и взгляд сощурился на промокшей от крови повязке.
– Дай посмотрю.. – тоном, не особо предполагающим ответный отказ.
Вот именно такой тон девчонка и не выносила всеми фибрами души. Но смирила естество, плечо придвигая. Повязку явно зубами да левой рукой затягивала - неаккуратно, да и узел характерно расположен. А уж затянут.. тока обрезать.
Монах усмехнулся, повязку разглядев. Крепко охватывая руку девчонки чуть повыше локтя, ловко обрезал узел, да размотал бинт, наклоняясь и втягивая запах:
– Странная рана.. – задумчиво, припоминая что-то. – Ритуальная?
Нита дернулась. Словно вырваться хотела. Но пальцы, приобревшие, казалось, твердость железа, держали прочно. Глаза девочки расширились изумленно. Только один не-живой и один живой о ритуале знали! Ощутимо плеснуло страхом из серо-зеленыхглаз:
– Откуда.. ведомо? – тихо.. хрипло... губы в миг стали сухими.. не слушались. А рана - тонкая полоска кожи, снятая кнутом. Только вот странность - свежей выглядит. Медленно кровью наливается. А ей.. ну, не меньше десяти дней.
Ни слова не говоря, монах выпустил руку девочки. Шагнул к повозке доставая тарую кожаную сумую Порылся, мазь выискивая. И вновь шаги уверенные к притихшей, съежившейся на крыльце фигурке. Опять взял девочку за руку, все так же чуть выше локтя, цепко сцепив пальцы. Наложил получившуюся бурую массу на открытую рану. Защипало, сильно, до рези в глазах, до безудержных слез. Рука сжалась сильнее на плече Ниты, удерживая от возможного рывка. И молчание, ни слова, лишь когда боль достигла уколом иглы самой макушки, но изнутри и сознание медленно поплыло, до слуха девочки донеслось спокойное, негромкое и как само собой разумеющееся:
– Кровить не будет, закоростится.
Он спокойно, с интересом смотрел, как она терпит боль. А посмотреть было на что. Девчонка сжала зубы, бледнея.. дрожа мелко. Но - не звука. Перед кем другим бы орала, может. Перед этим - нет. Не знает почему, но скорее урет, чем пикнет. Только слезы текут - прав, не сдержать. Голову наклонила, лицо скрыли волосы. Кап-кам на ступени свежие.
– Он иначе сказал. – выдавила сквозь зубы.. а рука в его пальцах как мертвая была - расслаблена предельно, ровно в пику остальному, сжавшемуся от напряжения телу.
–Я не излечил.. - негромко молвил, медленно ослабляя хватку, отпуская кровь от плеча струиться по руке, до кончиков пальцев. Вместе с этим бурая масса как будто слегка всосалась, ложась темным узким полумесяцем. – Перевязал.. усмехнулся коротко, отпуская руку совсем, поднимаясь. Уходя. Не за камнями и не к повозке – вообще. Без слов прощания, не обещая вернуться. Молча. И вот неожиданно сосем – это оказалось больнее раны.
А тем временем где-то…
Я вновь сижу за компьютером. Не играю. И даже не болтаю по аське. Читаю старые логии. И думаю. Думаю вот о чем - обычно возраст того, с кем общаешься, даже и в чате, хорошо ощутим. Есть какие-то неуловимые приметы, за которые цепляется сознание. Но бывают и люди «без возраста». Точнее - вне возраста. Есть в них что-то... цельное, что ли? И в Игре это особенно заметно. Я иногда ловлю себя на мысли, что моему собеседнику может быть и 15, и 20, и 30 лет… С такими людьми ИНТЕРЕСНО. И понимаешь, что совершенно не важно, сколько там им на самом деле, старше они или младше. Просто хорошо, что они есть. Вот именно ТАКИЕ. Когда-то давно такое ощущение коснулось меня ночью, в лагере, у костра, где младшему было 12, а старшему – 35. Теперь оно коснулось меня снова. И очень хочется сказать «спасибо!» тем, благодаря кому это случилось. Именно из-за них для меня так притягательна Игра, наверно.
Жаль только, не могу я как следует объяснить. Просто чувствую - есть люди, одинаковые и в двенадцать, и в тридцать или пятьдесят. Не инфантильностью одинаковые, а вот как раз наоборот. Внутренней взрослостью, цельностью, мудростью даже, может быть. И при этом - молодостью внутренней, свежим, открытым взглядом на мир. Нет, опять все на отдельные слова рассыпалось. Не получается у меня это ощущение пересказать.
А еще бывает так, что встречаясь с таким человеком в игре очень боишься сорвать с него маску. Попросить аську, заговорить о реальном мире кажется не мыслимым – это разрушит ту сказку, что вносят эти неожиданные игровые появления. Дрожишь над этой сказкой, словно над кладом. Почему? Не знаю. Я так играла два раза. Монаху Лоренцо, мне кажется, около 25-30 лет. Больше я о нем ничего не знаю. А вот со слепой сказочницей Луориан, что однажды переступила порог моего домика, я потом все же познакомилась. И ни как не ожидала, что эта, столь мудро утешавшая мою Ниту девушка, знающая столько притч, о которых я и не слыхивала – ребенок, только заканчивающий школу. Говорить в реале нам было не о чем. И возраст разный, интересы. И сказка умерла. Прекратились игры. А ведь жалею – до сих пор. И до сих пор она для меня – словно книжка с яркой обложкой. Таинственной и манящей.. Большая книжка со сказками. Я помню такие – с детства. Их особый запах, их тяжесть. Разноцветный калейдоскоп иллюстраций, что погружал в сказку. Такой вот образ родился. Спасибо девочке Наде, которую я никогда не увижу.
Домик у Дороги (год назад)
Луориан
Дорого мягко стелиться под ноги. Камень ее стерт и стар. Запах у этого мета был особым – запах дома. Молока и теплого хлеба. Когда ты слеп, многое замечаешь. Сказительница была тут не в первые. И шла привычно. Горькая нотка, как запах полыни в медвяном море цветочных… не передать словами. Но то был запах одиночества. Свежий, явный. Перекрывающий все домашние. Подтверждением ему – тихий всхлип от колодца. Туда и направилась, посохом дорогу проверяя.
Нита и правда сидела на низком каменно бортике. Нахохленным воробьем. Эта ночь была одной из многих. Еще непривычно-одиноких. В пустой дом не хотелось совсем. Там все еще шуршали знакомые шаги – половицы слишком привыкли к ним. Там, по углам, все еще жило эхо голоса – стены привыкли к нему. Но, главное – запах. Он ни как не мог так быстро выветриться из одеяла. И девчонка спала на улице.
Но сейчас еще и спать-то было рано. Вот и сидела тут. Плечом опиралась о ворот. Лицо запрокинуто вверх, к небу. Бархатному, густо-черное небо все – в брильянтовой пыли. Звезды. Выпуклые и большущие. Совсем мелкие. Рядом – лишь руку протяни.
Занятая привычной и любимой игрой – поиском «новых» созвездий, она не сразу услыхала чужие шаги. А, услыхав, узнала сразу, и потому не насторожилась. Шаги слепой сказительницы были особыми. Она всегда шла осторожно, неуверенно. Ощупывая дорогу чуть постукивающим посохом. Нита не шевельнулась. Она знала – Луориан не любит помощи. Подойдет сама, не первый раз уж тут. Лишь пальцы девочки выбили дробь по перевернутому ведру, как по барабану. И еще, и еще раз. Складывая какой-то затейливый ритм. Словно просто так. Она часто барабанила по чему придется – это все знали. А на звук всяко идти легче.
Девушка мягко улыбнулась и пошла быстрее, уверенней. И вот - стук посоха по камню колодезной кладки. Запах трав – горьких. Он всегда окружал сказительницу, словно ореол. Подошла. Устроилась - рядом. Посох между колен умастив. Ощущение уюта даря. Или это только так казалось Ните, стосковавшейся по живому теплу? Девчонка завозилась, сопя:
– Звезды.. падают. – неловко, вместо приветствия. Следя глазами за росчерками, что то и дело прошивали небо.
Губы слепой чуткой улыбкой дрогнули. Тоже лицо запрокинула, в невидящих глазах – искорками – те же самые звезды. Словно в двух колодцах:
– А многие верят... Семьями-народами верят, что нет проклятья хуже, чем звезды падающие. Будто звезды такие - души умерших, вернуться пытающихся...
– У нас говорят иначе. – девчонка заболтала ногами, пятками колотя о бортик каменный. Смутилась от чего-то. – Говорят.. пока любишь и помнишь того, кто... ушел.. его душа живет в звезде. – тихо очень. Словно сквозь вату влажную голос идет. Пока любишь.. пока – веришь. Хорошо, наверное, любить, зная, что от этого есть хоть какой-то прок. Ее «звезда» была вполне себе живой. О ней не надо было помнить, не надо было любить. Забыть – вот это бы не плохо. Да не получалось.
– Охотники, за бескрайними морями верят, - после паузы, в ответ. Слепая прислушивалась к девочке, словно та была музыкальным инструментом. Не слова ловя, но звук голоса. Но колебания души. Она еще не знала, что произошло у Ниты. Просто уловила – что-то не так. Но с вопросами не лезла, и тут двигаясь как бы на ощупь. Легенды – вот ее и оружие, и орудие. – что трое охотников – вон те яркие звезды, – палец в небо. Наугад, а точно. – Их, наверное, видно хорошо... Большую Медведицу преследуют. К лету - созвездие оборачивалось, полюса вкруг, к охотникам. И стрелы тех - попадали, и листья окрашивались осенью красным, от крови ее. И год умирал - вместе с медвеицей, на зиму долгую. А с весны - все вновь. – голос Нитиных слов - не громче. С шорохами ночными переплетается, чуть шуршащий и сам.
– Красивая легенда. – девочка шепнула в ответ, дыханием щекотнув кожу сидящей рядом. – Это почти как я. Если убить - вернусь. Новой жизнью. Только не бесконечно. Девять раз всего. А в друг.. и она так? Убьют.. и не оживет? И зима будет всегда? – поежилась. Передернула тонкими плечами зябко.
Сказочница головой лишь мотнула. Несогласная:
– Год за годом, век за веком возвращалась? И теперь вернется. И ты - тоже. – мягче как-то голос. Без обычной серьезности.
– И я - тоже. - подтвердила тихонько – Пока ждут.
Засопела, устраиваясь под рукой уютно. И вдруг – замерла. Очень простая мысль пронзила Ниту. Простая, но болезненная. Вибрирующая игла вошла в позвоночник. Испуг. Словно не сказка это, словно они – о серьезном:
– Послушай! – обеспокоено вывернулась, в лицо заглядывая. Ох и взгляд у мелкой. Ощутим, ровно коснулась мягко. – Если убивают медведицу.. то как же ее медвежонок? – тревожно очень. – Всю зиму.. один?!
– Он засыпает. – не сразу, а нашла ответ. – И всю зиму в берлоге небесной сосет лапу, и ему снятся сны о том, чего мы, на земле, не знаем. А когда просыпается - весною - медведица возвращается. – проговорила тихонечко, успокаивая. – И рядом совсем, Орел, Дракон... Он один не остается никогда.
– Тогда - здорово. – решила, затихая вновь.- А то одному.. плохо.
– Это люди на небе одни - бывают. А звезд - много. Они складываются в созвездия и навсегда остаются друг с другом. – объясняет. Истины прописные то для сказительницы. Для всех, в деревнее ее выросших.
– А.. если упала звезда.. – запинаясь, о своем явно. Не о звездах. – Остальному созвездию - больно? Или... о ней вот так можно просто забыть - словно и не было?
И снова сжалась рядышком. Тоскливым комочком. И вновь прошил ужас прошлого. Боль в обожженном теле.. перебитых ногах.. серя пыль вместо дома. И руки.. что не захотели – коснуться. Руки, всегда выносившие из беды и боли. Бросившие – сейчас.
Улыбка на усталом, худом лице слепой. Не поняла, не почуяла еще, что о своей боли девочка – не о звездах.
– Много легенд об этом сложено разными народами. А у нас верят, что звезды людям подобны -только счастливые боле, потому что вместе всегда. Заканчивается их жизнь - и яркой строчкой небо перечеркивают. Красиво уходя в небытие свое. А потом - рождается новая звезда. На место - старой. Ей подобная. И свою жизнь проживает. Созвездие - принимает новую звезду на смену старой. И - по-прежнему, цело оно. Но жизнь звезд такая длинная... Что не часто они думают о смерти. – закончила. Совсем тихо. – Они - как семья. Умирает дед, но рождается сын...
– Я не о том! – выкрик отчаянный. Девчонка вскочила. Опасно балансируя на самом краю колодца, над темной водой. Словно чуя ее настроение – рванул волосы ветер, разметал по плечам.
– Вот было созвездие. Семья. Потом что-то нарушилось в хрупких и неверных его нитях. Одна звезда выпала – другая пришла. Та, что уж не привязана к нему – все? Не нужная?
– Поясни–ка, о чем ты. – голос сказительницы стал громче, требовательней. Плеснулась в нем тревога.
И тогда Нита села. Не на колодец. Просто – в траву. Прижалась спиной к нагревшимся за день камням. Сейчас они щедро делились теплом. Словно чьи-то руки:
– Я сказала ему – пусть я буду оруженосец.
Да, она так и сказала тогда. Просительно, снизу вверх глядя. Почти упираясь острым подбородком в грудь того, кого привыкла звать Волком. Мужчина-оборотень ничего не ответил тогда. Лишь подхватил на руки, и понес в дом. Они оба устали – и пора было спать. Наверно, он думал – ну, куда ей в оруженосцы? Его меч был чуть не с нее ростом. Что ж – он был прав. Да ей все равно было – кем. Сестрой, оруженосцем или просто Младшей. Но он велел – женой. И стало так.
Это было позже. Много позже. После боя. После того, как ее убили, полоснув кинжалом по горлу. После того, как он вернулся и вместо запаха молока уловил запах крови и слез. И встретил не узнающие, пустые глаза. Потратив свою третью жизнь, она, кошка-морф – очнулась, словно после сна. Но, как и первые два раза, ничего почти не помнила. Старшую лишь. Вот Лу-то и помогла ей восстановить память. С трудом, через слезы и боль, но Нита вспомнила Волка. А на следующий день он сказал:
– Ты будешь моей женой? – и добавил, помолчав – Это слово – как вино из терпких ягод. И с ног валит – так же.
Но он устоял на ногах. Даже после лесного обряда, что принял Бог-сирота. Его руки и губы все так же касались ее – с заботой отца. Он устоял. Она – нет. И теряла голову все больше. Стремясь поскорее вырасти. И стать женой – взаправду.
А потом он стал приходить все реже. Она и сама бы ходила к его логову – но там всегда была одна и та же недоверчивая, недобро смотрящая девушка. Он звал ее Рунной. При виде Ниты она убегала. Словно от огня. Ну… глупой Нита себя никогда не считала. Поняла, что к чему. И они с Волком виделись все реже.
В тот, последний, день маги разрушили ее дом. Может, они и не хотели. Он просто попался на пути. А им было все равно. Что до какого-то там дома, что до нее самой, кричащей и корчившееся на обожженной земле. Ожеги и многочисленные переломы какой-то козявки их не интересовали.
Волк отнес ее в дом друга. Вправил переломы. Поморщился. Пожелал доброй ночи. И ушел – навсегда.
Закончив говорить, Нита удивилась – как мало времени занял это рассказ-крик. Сказительница слушала, не шевелясь. Продолжала молчать.
– Дом мне восстановили. Таким, как был. – девчонка вздохнула, потягиваясь. Ощущая, что рассказав все, она словно вытащила занозу. Боль стремительно уходила из души. Не отравляла больше. – Но он пуст. Старшая в Дороге – она песенная, и ей нужны слушатели. А Волк.. забыл про меня. Он говорил - любит. Он говорил - его. Говорил - не уйдет. И... даже не почуял боли. Даже не пришел узнать.. жива ли.
– Значит - не тот! – плечо ее сжала слегка. Пальцы сильные. Слушать заставляя. – Не тот. Будет - другой. Который не оставит до конца самого. С которым не страшно. Почему ты не веришь? один раз обожглась - теперь в темноте, без огня жить хочешь?
А тем временем где-то
Старые логи игр – как старые письма. Читаешь, и вспоминаешь. И понимаешь для себя что-то новое. Я, например, поняла – почему пришла в игру. Потому что когда-то тоже больно обожглась – как и Нита. По-другому. Да только боль та же. И так же казалось мне тогда, что меня просто выкинули. Как выкидывают мусор. И что виной этому – моя внешность. Далеко не красавица, чего уж там. То есть – очень далеко. И совсем не умею быть обаятельной.
Среди кучи причин, толкнувших меня в Игру, была одна, основная. Этакий эксперимент. Я там специально создавала ряд ситуаций, сходных с жизнью – что бы проверить. Верила, что часть моих проблем в общении – это моя дурацкая внешность. Точнее - мое неприятие ее. Неприспособленность к ней. И Ниту я выписывала старательно. Именно под себя. Мне в ней комфортно. Хотела, что бы это был один из самых зримых персов в игре. Ведь мне надо было, что бы ее представляли. Не очень получилось, скажем честно. Но я уже не думаю, что это так и важно. Ведь ничего не изменилось! Все повороты, все проблемы проигранных ситуаций остались тем же. Ну, почему? Значит, что-то глубже не так? Не верхний, не видимый слой? Или все уже так срослось, что стало – неразрывно?
Волк по аське как-то сравнил меня с шахматной фигуркой. Рассудочно-раздумчивой и ходящей лишь по правилам. Не самой бесполезной, не самой нужной. Серединка на половинку. Черно-бело и скучно. Написал потом: «Я забыл, что и ты испытываешь эмоции. Говорил лишь с твоим рассудком» Неужели он прав? И я вот такая? И все просто забывают или не видят? Не хочу!
Не хочу – и потому играю? Ощущая, как Нита врастает в меня. Врастает, и изменяет?
Через год я смогла отпустить от себя ситуацию с Волком. Не игровую, реальную. Игра-то как раз развивалась правильно. Я и впрямь в роли оруженосца нахожу больше плюсов, чем в роли виртуальной жены. Так и не смогла понять, зачем нам обоим понадобился этот дурацкий поворот Игры? Но если друзей находят в Игре – их же в ней и теряют. Волка я потеряла. Интересного, умного собеседника. Которого до сих пор не хватает порой.
И так, ситуация была отпущена. Внешним проявлением этого явилась опять же игра. И снова – сама с собой. Выстукивая на клавиатуре то, что просто приходило в голову. Как странно, что этот (ну чисто для самой себя!) отыгрыш лег кирпичиком в новый игровой сюжет. Да так плотно – не выковырнешь. Словно неведомый Автор специально нашептал мне на ухо те слова. Ведь та ритуальная рана, о которой каким-то (не ведомым мне, даже как игроку) образом узнал монах, была получена именно тогда.
Звенящий лес (за неделю до Песни)
Нита
C хмурого серого неба срывались быстрые капли. Стеклянными шариками падали на пушистые кисточки сосновых иголок, серебристо-серых, словно инеем тронутых. Весь лес был наполнен шорохом дождя и легким звоном этой странной, не естественной хвои. Впрочем, тут, внизу, под переплетением ветвей было сухо. Ковер опавших игл мягок неожиданно. От красных, жарких стволов казалось - лес горит. И потому было, кажется, теплее. Редко-редко пробивались капли, тонули в хвое. девочка шла к поляне. Вот там - да. Там царил дождь. Невзрачный серо-коричневый камень, из которого был вырезан Дейба-нгубо, бог-сирота, и его волки, числом семь, под каплями дождя преобразился. Стал ярким, покрылся не видимой раньше сетью полупрозрачных цветных прожилок. По спокойному лицу идола медленно стекали капли. Словно волчий пастух, как и всегда, предвидел конец вечного, истребление неистребимого, иссякание изобилия. И оплакивал это слезами дождя.
Звенящий лес.. Место клятв и обрядов. У Ниты, чьи босые ноги бесшумно шагали по чуть пружинящей хвое, тут было дело. Давнее, неприятно. Но необходимое. Остановившись у поляны, ступив под дождеве капли (они сразу шариками запутались в непослушных волосах), девочка чуть нахмурилась, и рванула из-за пояска флейту.
Подняв руки с флейтой, она напрягла губы. Затанцевали тонкие пальцы по дырочкам. И мелодия возникла. Тихонько высвистываемая, она вплелась в музыку дождя и звон хвои, объединила их. А лес горел, словно под лучами закатного солнца. Он был красив. Особенно – сейчас. Красная кора сосен приглушенно светилась, не озаряя сумрак дождливого дня, но добавляя ему тепла.
Скоро возникло странное ощущение стен - при их полном отсутствии. Крыши - когда над головой небо. Тепла и уюта - не смотря на дождь и ветер. Девчонка вздохнула, прервав музыку. И вновь начала песню без слов. Пальцами, что все танцевали. Напряженными губами, переливами свиста. Глазами... что мягко сияли из-под ресниц.. всем подавшимся вперед телом.
И дрогнул мир. Чуть поплыл, дробясь в глазах, словно повернули большой кристалл перед глазами, чуть сместив, перемешав грани. Каменные волки шевельнулись. Их пастух шагнул вперед, щелкнув бичем. Его голос вплелся в песню. А постепенно в нее вступили, по одному, и волки.
Опустив флейту, Нита шагнула вперед. Сумку придерживая, из которой торчало что-то длинное, завернутое в ткань. Вышла под струи дождя, медленно опускаясь на одно колено:
– Дейба-нгубо, Бог-сирота. – голос прерывает от волнения и страха, дрожит тонкой проволочкой – я прошу снисхождения и разговора! – волки замирали, замолкая. Живые, пахнущие мокрой шерстью. Старик смотрел, не отрываясь. И в землю глаза опустив – видела. Ощущала этот взгляд всем естеством. И билось, рвалось из груди сердце. Стукалось о тонкие, гибкие ребра. Девчонка стояла, опустив голову. Ждала. Мокрая рубаха липла к телу, волосы слиплись сосульками.
А вот и ответ. Свистнул, оживая, кнут в руках старика. На излете коснулся тонкого плеча. Кровью рубаху окрашивая. Стиснув зубы задавила крик.. усмирила руку, что дернулась - рану зажать. Только тело содрогнулось и долго еще билось от крупной боли дрожи. Она была виновата, и знала - кара мала. Но знала и иное - говорить теперь дозволено.
Встала ломко, дергано. Скимират Страшей, принесенный без пары, вынула из сумы, осторожно двигая раненой рукой.. от тряпок освобождая. Положила туда, где и лежал - год назад.. год? Больше? Меньше? Не помнила точно. Да и есть ли разница? Опустилась уже на оба колена.. выпрямила спину. Теперь она смотрела в лицо старика. В глаза взглянуть все же не решаясь:
– Бог-сирота, я, Серенити, дочь Мардуха, дочь Эмили А Ши, дочь Таи Лиры и клана Акашенуар, жена того, имя которому Крадущийся, прошу разрыва свадебного обряда. На себя беру вину за действо сие, да не падет твой гнев на него или его потомство. – проговорила глухо.. и сжалась, ожидая
В потомстве, в двух серых и пушистых волчатах-близнецах, и было дело. Они с Волком не разорвали клятвы во-время. Детишкам могло прийтись из-за этого не сладко.
Свист кнута повторился, наискось хвост его ударил по скимирату, заставив лезвие жалобно запеть.. словно разрывая не видимое. Самыми концами прошелся по руке девочки. Той самой, которую когда-то протянула через это лезвие. Навстречу предавшему потом. Оставил несколько кровавых полосок. Но обряд был разорван.. и стало легче. К губам руку дернув, зализала раны.
Тяжелый взгляд вновь коснулся ее. Не злой, не добрый. Такой, как сама природа. Может и убить, да со зла ли зима убивает?
– Ране не зажить. До нового обряда. – слова упали коротко и весомо, как камни.
Мазнув рукой по клинку, обагрил тот кровью, девочка встала.. завернула скимират в грубую ткань, в суму убирая. Ее шаталою. Не от ран.. но от напряжения. Вокруг опять уже стояли каменные идолы..
– Спасибо.. Бог-сирота. – поклон низкий.. да отошла к ближайшей сосне. В себя прийти..
Дождь кончился, как по заказу.. сверкнули лучи солнца за тучами.
Кузница (на следующий день после постройки крыльца)
Лоренцо
Славный город Тайферра! Веселый город, где каждый может найти себе место по душе. Емть тут и узкие, петляющие улочки, где вместо неба над головой – ветви деревьев. Есть и мощенные камнем площади, украшенные солнечныеми часами или фонтанами. И, конечно, на одной из площадей раскинул свои шатры многолюдный и многоголосый рынок. Толпа народа на фоне пёстрых палаток и вывесок – непритязательной рекламы услуг да товаров. Молот – над кузней, свиной окорок - над мясной лавкой, полная пены деревянная кружка – над простеньким питейным заведением-зебегаловкой. Зазывнее крики торговцев, запах фруктов, благовоний, готовящихся кушаний, сырой рыбы и свежей крови. Домохозяйки, зеваки, да и просто желающие разбогатеть за счёт чужого кармана. Прилавки завалены различным барахлом начиная от соломенной куклы, зерна, фруктов и молоком, заканчивая специями из разных стран, скотом и одеждой на любой тип людей.
А так же латными доспехами и оружием.
Некоторые лавочники до того разжились, что прямо там отстроили полноценные магазины, кузницы и оружейные. Постоянная давка только к ночи превращает в более или менее проходимое место этот рынок. Да, он открыт даже ночью, так как город впитал в себя не только дневных обитателей, но и ночных жителей. Нет, они тут не скрываются и не дерутся... До случая. Закованные в латы воины на Остардах - ящерах защищённых плотной чешуей следят за соблюдением закона. Но бывает, что в их ладонях нет-нет да исчезнет пара золотых – что бы вовремя отвели глаза. Велик рынок – как уследить за всем?
Монах шел, выбирая самые узкие и тихие, самые тенистые улочки. Это подобало его сану и отвечало его желаниям. Да и жарко в грубой рясе с вечно на глаза надвинутым капюшоном под злым летним солнышком. Несомненно, его целью был рынок. Обойдя несколько таверн, поговорив с некоторым количеством различных существ, мужчина, кажется, наконец нашел искомое.
В конце рыночной площади расположилось небольшое каменное строение. Вывеска с наковальней и молотом красноречива. На заднем дворике, огороженном невысоким когда-то были слышны забором слышны постукивания молота о метал и шипение воды при соприкосновении с раскалённой сталью. Там, за мехами, наковальней и домной целый день трудился кузнец.. не большой мастер, но все же. Теперь - тишина.. царство пыли и запаха старой сажи
На земной поверхности, без затхлостей подвалов, без чужого внимания со стороны. Идеальное место. Может быть, и тут не обошлось без монет, звякнувших о кольчужную перчатку стражника. Но факт остается фактом – ни кто ему не мешал воспользоваться пустующей кузней. Словно он и есть новый коваль.
Дернув за ручку дверей и пройдя внутрь строения, мужчина миновал его, убеждаясь все более, что кузня заброшена. Выйдя на задний дворик, он оглядел горн, провел ладонями по запылившимся от долгого бездействия поверхностям, инструментам, глубоко вздохнул и скинул рясу. Отбросил без должного уважения к казалось бы религиозной, знаковой вещи. Первым дело принес воды в корыте. Вторым принялся разжигать огонь, высекая искру рядом с пучком сухого мха. Раздув первую из них, он подбросил поленьев и занялся поиском подходящего куска металла. Благо, различных отрезов, кусков и сплавов повсюду валялось предостаточно.
В углу кузни, у потолка, шевельнулось что-то черное. Впрочем, тут же замерло, признаков жизни не подавая. Ворон. Огромная, иссиня-черная птица. Но монах никого не видел и не слышал, полностью и со вкусом уйдя в работу. Металл подобран: огромный завившийся то былого жара кусок. Он зажат щипцами и положе в наковальню нагреваться докрасна. А мужчина ищет что-то еще, взгляд не потерял заинтересованности, как вдруг осмотр был оборван окриком, доносящимся в приоткрытые двери кузни. Какая-то горожанка. И что ей надо с толь неподобающем для барышни месте? Промолчал, нужно сами найдут. Но как-то сразу помрачнел. Волк-одиночка. Нелюдим. Оно и видно.
Раскочегарив пламя, монах, наконец, взялся за щипцы, щуря черный взгляд и проворачивая металлический отрез над огнем, метал неохотно, но все же плавился, краснея, как барышня перед первой брачной ночью. Дождавшись когда краснота покрылась белым обгоревшим налетом, мужчина перенес метал на наковальню и со звенящим грохотом принялся отбивать молотом.
Тем временем металлический прут постепенно принимал нужные формы некой решетки. Невысокой и продолговатой, оканчивающейся острыми штырями с одной стороны и закругленными линиями с другой. Молоты меняли друг друга, то огромный и тяжелый, то более мелкий, то вновь тяжелый. В конце-концов решетка была закончена, с яростным шипением погружена в воду. Пар, что шел вверх, на некоторое время скрыл силуэт мужчины. А когда развеялся он уже обворачивал теплый еще металл ветхой тряпкой, бинтуя как будто. Короткое размышление – и ковка продолжалась. Такая же размеренно-сосредоточенная. Появились два металлических конуса, с хитро прорезанными в них дырками-узорами. Будущие фонари, для крыльца. И вновь яростное шипение метала. На сей раз – последнее. Работа была окончена. Монах, только что показавший себя замечательным ковалем, вышел на внутренний дворик и сел на лавку, с удовольствием прислоняясь усталой, лоснящейся от пота спиной к камням стены. Руки легли на колени, отдыхая.
