'A time may come soon,' said he, 'when none will return. Then there will be need of valour without renown, for none shall remember the deeds that are done in the last defence of your homes. Yet the deeds will not be less valiant because they are unpraised.'

And she answered, 'All your words are but to say: you are a woman, and your part is in the house. But when the man have dies in battle and honour, you have leave to be burned in the house, for the men will need it no more. But I am of the House of Eorl and not a serving-woman. I can ride and wield blade, and I do not fear either pain or death.'

'What do you fear, lady?' he asked.

'A cage,' she said, 'To stay behind bars, until use and old age accept them, and all chance of doing great deeds is gone beyond recall or desire.'

The Lord of the Rings: The Return of the King by J. R. R. Tolkien

---

Я четвертый уж день собираюсь на море,
Но меня не пускает ужасная доля:
Золоченую клетку для птицы свободной -
Мне - сковал серый быт на земле прехолодной.

Птица бьется о прутья, кричит, еле дышит,
Но вокруг пустота и никто не услышит.
Эти прутья б прогрызть мне и спрятаться в рощах,
Но нет воли, нет сил. И погас огонь в очах.

Пусть залечит все раны, что так кровоточат,
Пусть не слушает то, что вокруг все пророчат.
Ты чуть-чуть отдохни, покалеченный филин,
Спрячься в думах моих между парой извилин.

А пока же завертится жизнь своим ходом:
С корабля... сразу в бар. День за днем, год за годом.
И в веселом и пьяном угаре - я знаю -
Я пойму, я почувствую: я о-жи-ва-ю!

А поняв - раздеру, разгрызу эту клетку.
Раз - свобода! Взлечу на еловую ветку,
Осмотрюсь. Закричу. Улечу. До свиданья.
И лишь клетку оставлю как воспоминанье.

Целый год ничего не писалось.
выстраданные же строчки меня не радуют. раньше писать было так легко...
возможно это было от того, что я знала ответ и верила в это знание.

около года не получалось. и мне жутко не нравится то, что получилось, я бы разорвала его в клочья, но за год оно одно... и я его сберегу.

Итак.

Я не люблю написание пошлое мыслей стихами,
Но зачастую лишь так думать могу о вещах.
Пусть же тогда написать мне помогут Фортуна и Муза
Ритмом античным стихи и да простит мне Солон.

Все горожане, сюда! Я торговый гость саламинский,
Но не товары привёз, - нет, я привёз вам стихи.*
Утро туманное, Солнце встаёт неохотно сегодня,
Воздух весенний пьянит, дрожь пробирает меня.

Выпиты вина десертные, сладкие, полусухие;
Съедены сладости все, вспомни названия их:
Западный Флоры возлюбленный - сладкий зефир белоснежный -
Мне посылает, смеясь, basium, quasi безе.

Нет тебя рядом, подруга моя, несравненная Силен,
Луны умчались с тобой вместе в столицу татар.
Рядом со мною лежит, распластавшись вдоль рамы оконной,
Друг мой трёхцветный - наш кот - смотрит на птиц и урчит.

Солнце встаёт, поднимается выше и выше и жарит,
Жарит сквозь стёкла меня, светом глаза мне слепит.
Жаль, не люблю Солнца свет теперь так, как я раньше любила.
И не могу я понять: может ли сердце любить?

Утро не даст мне ответ, промолчит и любимая осень,
Дождь не прошепчет весной, снег не расскажет зимой,
Лето проскачет галопом, смеясь над вопросами люда,
Кто же ответит душе, что же такое любить?

Криво написаны строки дрожащей рукою моею,
Криво в моей голове, криво повсюду в мирах -
Мир искривлён подсознанием, в коем болезненно тихо,
Ты приходи в этот мир, ноты свои все возьми.

Может, ответят они на вопросы мои - и услышу,
Я обещаю тебе, только скорей приходи.

некоторые комментарии:
*Солон "Саламин", в пер. Вяч. Иванова.
--
Зефир - западный ветер в античности. у греков - один из самых сильных и стремительных ветров, у римлян - лёгкий и приятный.
Флора - древнеиталийская богиня цветов, расцвета, весны и полевых плодов; в честь неё у сабинян был назван месяц, соответствующий апрелю или маю, возлюбленная Зефира у римлян.
basium (лат.) - "поцелуй" [отсюда франц. "baiser", от которого и происходит название безе];
quasi (лат.) - "словно, подобно";
Силен - авторский неологизм, уменьш.-ласк. от имени Селена (от греч. σελήνη - "луна"; отсюда упоминание лун в следующей строке);
столица татар - Казань;
за образом Солнца в моём "творчестве" ранее скрывался образ возлюбленного, теперь хз что.
наглое использование элегического дистиха (гекзаметр + пентаметр).
попытка, по сути, написать элегию.

В колонках играет - Thom Yorke
Настроение сейчас - неспящее

.....О, что происходит в этом отуманенном мозге? Мои мысли смешались в винегрет, холостяцкую яичницу, салат оливье - на твой вкус.
.....О, в этой голове играет пианино, сотрясают воздух барабаны, визжат струны, плачет скрипка. В этой голове хочется бежать.
.....О, эта голова знает слишком много, думает слишком часто, слышит слишком чутко, видит слишком невозможное.
.....О, я бы растворилась в твоей электронике, снах, дыме твоих сигарет. Но сны вижу я, я слышу потусторонние голоса, это я хочу курить.
.....О, я хочу курить. Я хочу уйти в поле ржи и встретить рассвет с кучей листов и пером, встретить Солнце, провожать его взглядом весь день.
.....О, я хотела бы жить. Я хотела бы знать, что такое любить, я хотела бы знать, что свобода бывает, что случается так, что желание сбудется.
.....О, я хотела бы жить в своей видеокамере: не думать, не знать, только видеть и слышать, наблюдать одним глазом и за-по-ми-нать.
.....О, я хочу улететь куда-нибудь к звёздам в скафандре; или броситься вниз, отрастив заранее крылья. И никогда не вернуться.
.....О, я хотела бы крови. И уйти навсегда в темноту, в никуда, из-за угла за тобой наблюдая. Да, я бы боялась Солнца... но ведь я люблю боль.
.....О, я хотела бы боли. Плоской и ноющей боли по венам. Тогда я уверюсь, что в жилах моих течёт чай вперемешку с кофе, а сердце давно не стучит.
.....О, я хотела бы жить на вершине скалы, у меня бы жили ручные орлы.
.....О, скажи мне, за что я сейчас су-щест-ву-ю? О, скажи мне, зачем? Я хочу под дождём со своим верным конём скакать по мостовой ночью в Помпеях. Я хочу видеть горсти пепла с неба. Я хочу утонуть.
.....О... забери меня куда-нибудь из этого сумасшествия!

Каждое утро её - встречи в подсолнухах,
Вскоре случилось и так, будто с ума сошла...

Дома, дома, дома в жёлтых портиках.
Зачем, зачем, зачем в мир другой вошла.

О, хотела бы я быть дурой. Суп иметь в голове.

Плачь, Венера, и вы, Утехи, плачьте!
Плачьте все, кто имеет в сердце нежность!
Бедный птенчик погиб моей подружки {*},

Бедный птенчик, любовь моей подружки.
Милых глаз ее был он ей дороже.
Слаще меда он был и знал хозяйку,
Как родимую мать дочурка знает.
Он с колен не слетал хозяйки милой,
Для нее лишь одной чирикал сладко,
То сюда, то туда порхал, играя.
А теперь он идет тропой туманной
В край ужасный, откуда нет возврата.
Будь же проклята ты, обитель ночи,
Орк, прекрасное все губящий жадно!
Ты воробушка чудного похитил!
О, злодейство! Увы! Несчастный птенчик,
Ты виной, что от слез, соленых, горьких
Покраснели и вспухли милой глазки.

Перевод А.И. Пиотровского

{* Катуллом написаны два стихотворения о воробье Лесбии. Оба
стихотворения были очень популярны среди римских читателей. Впоследствии
Овидий в подражание этим стихотворениям написал элегию "На смерть попугая".
В данном стихотворении Катулл пародирует поминальный плач и надгробные речи,
внося те же сетования на краткость жизни, те же повторы, те же
ласкательные и уменьшительные существительные и т. д., но все эти средства
художественного выражения даны в шутливо-ласковом тоне.}

Строки из комедии Аристофана, "Лягушки".

Предводитель второго полухория

Очень часто нам казалось, что Афины горожан,
И хороших, и негодных, всех оценивают так,
Как старинную монету и сегодняшний чекан.
Так старинную монету, неподдельную вполне,
Ту, что самой чистой пробы, лучшую из всех монет
И надёжного чекана, что испытан много раз
На виду у всей Эллады и у варваров везде,
Не пускаем в обращенье, применяя медяки
Наихудшего чекана, те, что выбиты вчера.
Граждан тех, кто, как известно, благородны и умны,
Всех, кто строго безупречны и достойны похвалы,
И воспитан в палестре, и сильны в искусстве Муз,
Тех мы гоним, а других-то - медных, рыжих и чужих,
И худых из самых худших, - всюду мы пускаем в ход.
Пусть последними явились, пусть недавно город наш
Искупительною жертвой не хотел бы их избрать.
Но отныне вы, безумцы, изменив обычай свой,
В ход пускайте благородных! И дела пойдут на лад,
А постигнет неудача, верно, скажут мудрецы:
"Что ж, на дереве хорошем и повеситься не жаль".


По переводу Ю. Шульца

В колонках играет - скрип льда
Настроение сейчас - мёрзнущее

.
Холодными пальцами ног
Чертить на снегу слово "Жизнь".
К чему леденеть нам душой,
Когда не хватает тепла?
.
К чему мне рифмы лепить
И строки ровнять под размер,
Когда в минус-с-чем-то-там мы
Друг друга греть не хотим?
.
К чему все слова-комплименты
Бросаются с губ чёрной розой
И, леденея в полёте, бьются,
Словно бьются о мрамор?
.
К чему стекленеют глазами
Милли-Оны и -Арды людей?
Замолчите, прислушайтесь...
Скрипит и стонет лишь лёд.
.
Здесь почти не осталось людей.
Для кого я черчу слово "Жизнь"?
Может хватит одной буквы "Ж",
Чтоб поведать, что думаю я?
.
К чему же ведёт та дорога,
Что выбрали, где все сейчас люди?
Неужели она приведёт
К тому, что я написала?..

---

"На всей планете наблюдается аномально-холодная погода" (с)

Роман Бульвера-Литтона, являющийся как бы беллетризованной программой дендизма, получил распространение в России. Он не был причиной возникновения русского дендизма, скорее напротив: русский дендизм вызвал интерес к роману. Любопытным фактом этого интереса является эпизод, который традиция связывает с именем Пушкина (последнее не исключение, хотя и не вполне достоверно. Однако, какова бы ни была природа приводимого ниже случая, он представляет собой пример непосредственного влияния «Пелэма» на русское щегольское поведение). В полуапокрифической биографии Пушкина мы встречаем неожиданное описание дендистского поведения поэта. Известно, что Пушкин, подобно своему герою Чарскому из «Египетских ночей», не выносил столь милой для романтиков типа Кукольника роли «поэт в светском обществе». Автобиографически звучат слова:

«Публика смотрит на него (поэта), как на свою собственность*; по ее мнению, он рожден для ее пользы и удовольствия. Возвратится ли он из деревни, первый встречный спрашивает его: не привезли ли вы нам чего-нибудь новенького? Задумается ли он о расстроенных своих делах, о болезни милого ему человека: тотчас пошлая улыбка сопровождает пошлое восклицание: верно что-нибудь сочиняете! Влюбится ли он? — красавица его покупает себе альбом в английском магазине и ждет уж элегии. Придет ли он к человеку, почти с ним незнакомому, поговорить о важном деле: тот уж кличет своего сынка и заставляет читать стихи такого-то; и мальчишка угощает стихотворца его же изуродованными стихами» (VIII (1), 263).

Источник, о котором пойдет речь, рассказывает о якобы имевшем место разговоре Пушкина с девицей Н. М. Еропкиной, кузиной П. Ю. Нащокина:

«Пушкин стал с юмором описывать, как его волшебница-муза заражается общею (московскою) ленью. Уж не порхает, а ходит с перевальцем, отрастила себе животик и „с высот Линдора перекочевала в келью кулинара". А рифмы — один ужас! (он засыпал меня примерами, всего не упомнишь).
— Пишу „Прометей", а она лепечет „сельдерей". Вдохновит меня „Паллада", а она угощает „чашкой шоколада". Появится мне грозная „Минерва", а она смеется „из-под консерва". На „Мессалину" она нашла „малину", „Марсу" подносит „квасу". „Божественный нектар" — „поставлен самовар" <... > Кричу в ужасе „Юпитер", а она — „кондитер"»

Документ этот вводит нас в забавную ситуацию. Наивная слушательница предполагает, что Пушкин доверил ей быть свидетельницей рождения поэтических текстов, а на самом деле поэт иронически выдает ей нечто, достойное ее представлений о творчестве. Хотя текст донесен до нас мемуаристкой в позднейшем и явно искаженном виде, но именно эта двойственность ситуации заставляет полагать, что в основе ее лежит какой-то подлинный эпизод. Тем интереснее увидеть, что слова, приводимые Еропкиной, имеют явную литературную параллель.

В рассматривавшемся выше романе Бульвера-Литтона есть исключительно близкое к «пушкинскому» тексту из воспоминаний Еропкиной место, где один из героев описывает свои попытки заняться стихотворством:

«Начал я эффектно:
О нимфа! Голос музы нежный мог...
Но как я ни старался — мне приходила в голову одна лишь рифма — сапог". Тогда я придумал другое начало:
Тебя прославить надо так...
но и тут я ничего не мог подобрать, кроме рифмы башмак". Дальнейшие мои усилия были столь же успешны. «Внешний цвет» рождал в моем воображении рифму «туалет», со словом «услада» почему-то сочеталась «помада», откликом на «жизнь уныла», завершавшую второй стих, была весьма неблагозвучная антитеза — «мыло». Наконец убедившись, что поэтическое искусство не моя forte*, я удвоил попечение о своей внешности; я наряжался, украшался, умащался, завивался со всей тщательностью, которую, видимо, подсказывало само своеобразие рифм, рожденных моим вдохновением».

Смысл описанной Еропкиной сцены в свете этой параллели понимается так: в ответ на наивные домогательства девицы, ведущей «поэтическую беседу», Пушкин разыгрывает сцену по рецептам лондонского денди, заменяя лишь снобизм одежды гастрономическим.
<...>