Воздвиг я памятник в кристалле быстром, прочном.
Огромнее чем гугл. Отчетливей чем бит.
Он к славе дел моих, свершенных нежно ночью,
Дославит — чем в одежде знаменит.
Теперь не весь умру. Моих мозгов частица
Покроет словно пыль просторы интернет.
Когда со мною что-нибудь случится,
Слова не дрогнут. Им и дела нет.
Рождаются в мозгу, живут в кристалле.
Им лишь бы шутки, песни в унисон.
Живут и множатся, хоть времена настали
Когда над миром властвует га..н.
Но и придушены, они порою смело
Напомнят обо мне кому-нибудь
Что в женщинах воспел я страсть и тело
И женскую просил увидеть грудь.
Пусть мне простят, что хитростью и лестью
Я барышень в свои чертоги зазывал.
Что всех учил всему и повсеместно
И жопу жопой называл.

Бабы белое липкое тело
Лежало в постели со мной и потело.
И было мне мокро и скользко от пота.
И было уже ничего не охота.
И было давно в том приятного мало,
Что голая баба со мною лежала.
Что голая баба меня тормошила.
Мне в ухо дыша, про любовь говорила.
Она мне казалась похожей немножко
На старую, толстую, сонную кошку.
Усталую руку я к ней протянул...
Погладил. Вздохнул. Отвернулся. Заснул.

Теперь, когда за плечами несколько рассказов, одна недописанная повесть и три прочитанных романа, потянуло в драматургию. Пьесу писать.
Про чайку писали многие. Про орла слишком личное выходит. Всего жизненней - про мышь.

Всякое сходство с реальными лицами неслучайно.
Читать далее

Жил был поручик.
И был у него...

Не позвонила. Сама себе не ответила бы - почему. То ли сюрприз сделать хотела, то ли проверку заодно. Улетев на неделю, уложилась в три дня. И вот, среди ночи, – домой. Нетерпеливо, радостно.
От мужа к мужу, долго искала счастье. Давно не верила, а вдруг нашла. Отовсюду спешит теперь в родное тепло, в ласковые, догадливые руки, в ненасытный трепет. Вытеснил, выпьянил собой и былое, и мечтаемое. Одна боль – что ж не раньше, не всегда. Один страх – не сон ли, не прервется ли.
Ночь под теплым дождем чиста и ласкова. Войти на цыпочках, сбросить всё, и прильнуть к ещё спящему, небритому небось.
Шепотом открылась дверь, осветила с лестницы привычный домашний уют и тихо закрылась.
В спокойной темноте нагнулась ставить чемоданчик и споткнулась, как порезалась, о яркую ленточку света из-под двери. Шагнула ватными ногами на кухню, обвисла на стуле. Бездонно пусто стало внутри. Исчезло всё. Только стул, стол, голова, упавшая на руки, и слезы. Почему? За что? Хлынула водопадом горячая обида, душит, сгибает униженно плечи. Как же так? Неужели так вот, запросто, по прихоти? Неужели не дорого ни что? Ведь не кривлялся, не мог бы придумать такое. Ведь было всё, и так было, что не найти и не хочется взамен. Как теперь? Лучше б не знать его никогда. Но как не знать, как забыть, как теперь без него? Нет ответов, и мыслей нет. Лишь обида и слезы, волна за волною.
В навалившейся мутной усталости притихла, сникла, глядит куда-то в окно, не видя там ничего. Разве что прошлое. Когда-то радостное, перечеркнутое теперь. Страшно думать. Больно вспоминать. Зачем же так? Зачем приехала? Не знала бы – и всё по-прежнему. Ведь дорога ему. При ней такого не смел. А уехала – вернулись холостяцкие привычки. Ведь и сам не знает – зачем. О чем думал? Что не узнает она никогда? Вернись, как обещала – так и было бы. Но теперь-то не так! Теперь оба знают, что было на самом деле. Как в глаза смотреть? Как верить после такого? Ведь клялся, что никогда, что в мыслях нет. Предупреждала, что не стерпит, чего бы ни стоило. Выше сил её такое стерпеть.
Уйти тихонько, будто и не заходила? Забыть? Но как? Видеть потом его улыбку, видеть эту дверь, видеть зажженный свет - и как ни в чём не бывало? С ума сойти можно. Нет, не вернуть ничего теперь. Только мучиться. Рубить – так сразу.
Взметнулась решительно, распахнула дверь спальни, крикнула, почти завизжала пронзительно:Читать далее

- Можно?
- Входи