Войну в Афганистане историки называют трагической ошибкой советского правительства. Но она стала и коллективным подвигом, более шестисот тысяч граждан СССР прошли через это испытание. Они до сих пор называют себя воинами-интернационалистами, это последняя война, на которой парни из Прибалтики, Средней Азии, Украины стояли в одном строю со сверстниками из России. Всех, кто был в Афгане - с юбилеем! Сегодня тридцать лет, как та война для шурави закончилась. Мир всем вам, братья!

"Война с честью, но без победы


Этот юбилей не станет праздником – в России дату вывода советских войск из Афганистана отмечают без пышных торжеств. Пятнадцатое февраля для всех нас день скорби, повод вспомнить ту долгую и проклятую войну.
Целое поколение сменилось с тех пор, для нынешних школьников советско-афганский конфликт всего лишь короткая главка в школьном учебнике. Для тех, кому за пятьдесят – это рана, которой не суждено зарубцеваться.

Историки считают ввод советских войск в Афганистан трагической ошибкой. Генеральный секретарь ЦК КПСС Брежнев и министр обороны Устинов, принявшие это решение в декабре 1979-го года, вряд ли предполагали, что военная операция затянется на девять лет.
Цели тогда казались благими – поддержать политиков, которые взялись вести Афганистан по социалистическому пути. Вот только в Кремле не учли, что реформы афганских революционеров не пользовались популярностью у народа, что в стране уже тогда назревал раскол.
Я бывал в Афганистане, историю этого государства знаю не только по книжкам. Со времён Александра Македонского никто никогда не смог покорить афганский народ – вернее, племена, живущие в тех местах. Англичане в 19-м веке обломали зубы об эти скалы, вспомните хотя бы доктора Ватсона, напарника Шерлока Холмса, писатель Конан Дойль сделал своего героя ветераном войны в Афганистане.
Когда мальчишки семидесятых читали про приключения великого сыщика, никто из них не думал, что и им придётся воевать там. С Афганистаном у СССР была прочная многолетняя дружба, в 1919-м году правительство Ленина первым в мире признало независимость этой страны. Сотрудничество было взаимовыгодным, в Афганистане реализовывались совместные экономические проекты. Домостроительный комбинат в Кабуле, кстати, построили советские специалисты. Многие афганцы учились в СССР и традиционно считали Советский Союз самой дружественной державой. Когда после Второй мировой войны США предложили Афганистану разместить на своей территории их военную базу, правительство ответило американцам отказом.
Апрельская революция 1978-го года стала для народа Афганистана бедой. Сейчас те события историки называют государственным переворотом, и спорят, кому была выгодна та смута.
Большинству исследователей уже ясно, как был осуществлён коварный план американских спецслужб, решивших затащить СССР в афганский капкан. Судя не только по последующим действиям США, но и по откровения отставных американских политиков западной прессе.

В 1998 году в интервью французскому журналу «Нувель Обсерватер» бывший госсекретарь США Збигнев Бжезинский признал:
"Президент Картер подписал первую директиву о тайной помощи противникам просоветского режима в Кабуле 3 июля 1979 года. И в тот же день я написал докладную записку для президента, в которой я ему объяснил, что по моему мнению эта помощь повлечет за собой советское военное вмешательство. Мы не заставили русских вмешаться, мы просто сознательно увеличили возможность того, что они это сделают… Эта секретная операция была отличной идеей. Ее целью было заманить русских в афганскую ловушку. В тот день, когда Советы официально перешли границу, я написал президенту Картеру, что у нас теперь есть возможность дать СССР свою вьетнамскую войну.»

Решение об отправке советских войск в Афганистан было для руководства СССР было горьким, но вынужденным.
«Если русские войска не войдут в Афганистан, то там окажутся силы НАТО!» - подобные аргументы сыпались на Брежнева со всех сторон, и американская помощь террористам Усамы бен Ладена уже шла.
Колебавшись до последнего, Брежнев дал приказ военным перейти границу. Протестов со стороны США сразу не последовало, американцы ждали, пока СССР завязнет поглубже. А потом, словно по команде, начались экономические санкции, бойкот московской Олимпиады, поставки оружия афганским моджахедам, воюющим с советской армией.
Как похоже это на травлю России, которая происходит в наши дни! История повторяется, если из неё не извлекать уроки.

Всё-таки помощь!

Сейчас на Западе девять лет советско-афганской компании чаще называют оккупацией. Но уж тут есть что возразить – Афганистан для СССР никогда не был колонией. Его не грабили, а поддерживали всем, чем могли – строили дороги, мосты, трубопроводы, больницы, прочие социальные объекты, снабжали топливом и продовольствием. Советский Союз вкладывал в Афганистан огромные средства, стал донором для этой страны.
Но присутствие советских войск радовало только просоветских правителей, местное население относилось к «шурави» как к чужакам. Исламская культура и обычаи были непонятны большинству из тех, кого отправили сюда выполнять интернациональный долг.
"Здесь средневековье, в кишлаках живут при керосиновых лампах!" – писал мне друг-связист, оказавшийся в Афганистане одним из первых.
Конфликт между правительством Афганистана и оппозиционерами, которых подкармливали и науськивали из США, нарастал. Неудачная земельная реформа, которую в спешке провели местные власти, обидела крестьян. Всё больше и больше недовольных режимом людей шли в моджахеды – это оказалось выгоднее, чем работать на полях. За каждую диверсию исполнителям платили – терроризм, который Усама бен Ладен взрастил на американские деньги, окреп именно в Афганистане. В операциях против вооружённой оппозиции участвовали не только советские части, но и войска афганского правительства.
По сути, началась гражданская война – режим Наджибуллы пытался подавить сопротивление своих противников при помощи Кремля.
США добились своей цели - превратили Афганистан в арену информационной и реальной горячей войны против СССР. Моджахеды получили американских инструкторов и современное оружие.
Когда сделанные в США переносные зенитно-ракетные комплексы «Стингер» попали к душманам, сражения приняли совершенно новый характер – наши самолёты и вертолёты сбивали всё чаще и чаще. За гибель лётчиков военные отвечали жёсткими зачистками, война становилась всё кровавей. Итог её печален – в цинковых гробах на Родину было отправлено почти пятнадцать тысяч советских военнослужащих. Свои жертвы афганцы исчисляют гораздо большими цифрами.
Но отношения к России, как к врагу, в Афганистане нет.
«Брежнев виноват, - говорили мне друзья-афганцы. – Он забыл, что Восток – дело тонкое, решил что все проблемы у нас можно решить силой. Ну и проиграл – Афганистан и сейчас существует, а СССР давно уже нет!»
Но наша страна не проиграла ту войну – войска были выведены организованно и в определённый договорами срок. Помнится, из Вьетнама американцы уходили иначе, в суете и спешке, под натиском победившего противника.
Уход советских войск вверг Афганистан в хаос, гражданская война там продолжается до сих пор. Местные наркобароны многократно увеличили производство и нелегальные поставки героина по всему миру.
«После того, как шурави ушли, стало ещё хуже!» - жаловались мне беженцы, когда я приехал в командировку в Афганистан в 2001-м. В том году США и силы НАТО начали на территории этой страны борьбу с терроризмом. Не зря Брежневу ещё в 1978-м казалось, что американцы планируют войти в Афганистан, ой не зря!
Завязли янки там до сих пор, почти вдвое дольше, чем советские войска. На днях прочитал новость, что глава Пентагона совершил очередной визит в Афганистан, значит, выводить свой контингент президент США оттуда не собирается.

Молитвы о мире

Афганистан стал надёжной скрепой, которая связывает всех, кто побывал там. Ветераны той войны живут во всех бывших республиках СССР и стараются не забывать о боевом интернациональном братстве.
В православном монастыре в Киргизии служит иеромонах Киприан, бывший военный лётчик Валерий Бурков. В Афганистане он был тяжело ранен, лишился ног. Его отец, тоже кадровый офицер, погиб на той войне. За свои подвиги Валерий Бурков получил звание Героя Советского Союза, золотую звезду и сейчас носит на своей чёрной рясе. Когда его спрашивают о былых сражениях, отвечает так:
«Это противоестественное состояние человека. Те, кто участвовал в боевых действиях, ненавидят войну!»
Отец Киприан молится за души погибших в Афганистане, просит Бога остановить войны. Когда израненный солдат со слезами молит о мире, нет ничего чище и сердечнее той мольбы, идущей к небесам из сердца.
В молодости Валерий Бурков верил, что его, как и других советских воинов, отправили помогать афганскому народу. В Афганистан ехали добровольцы, самые смелые, и они сражались храбро - 86 советских воинов были удостоены звания Героя Советского Союза. Война в Афганистане стала коллективным подвигом, более шестисот тысяч граждан СССР прошли через это испытание. Они до сих пор называют себя воинами-интернационалистами, это последняя война, на которой парни из Прибалтики, Средней Азии, Украины стояли в одном строю со сверстниками из России. Мы были братьями, братьями по оружию, и это тоже не забыть никогда.
Мой покойный друг художник Геннадий Добров побывал в Афганистане много раз, и привезенную оттуда серию своих работ назвал «Молитва о мире». На его рисунках – боль, в которой афганский народ живёт уже сорок лет. Та война ещё не кончилась, но мир в Афганистане непременно наступит. И в Сирии, и на Украине – всюду, где за него борются, где его ждут. Нет – войне!

Григорий Тельнов, специально для РЕН-ТВ.

Сегодня исполнилось 15 лет как изменился мир. 11 сентября 2001-го года я летел из Москвы в Архангельск. Вышел из самолёта - а таксист говорит, что Америку бомбят. А потом - кадры новостей, казавшиеся фантастическим фильмом. И звонки из "близнецов" - там было много русских, один из них успел набрать номер своей мамы в Архангельске. Потом началась глобальная война с террором. Осенью 2001-го мы с художником Геннадием Добровым уехали в Афганистан - в командировку. Я писал, Гена - рисовал. Часть тех и много других графических и живописных работ вошли в двухтомник, который только что издала его вдова Людмила. Уникальная книга - в ней расшифровка воспоминаний Геннадия Доброва о своей жизни и творчестве. В последние годы, потеряв зрение, он по ночам рассказывал пережитое на диктофон. Говорил как на исповеди, сверяя сделанное с юношескими мечтами. Книга сейчас продаётся на книжной ярмарке на ВДНХ. А ещё её можно купить в издательстве или у вдовы художника Людмилы.

1.


2.


3.

А это - ссылка на мой старый очерк о художнике Геннадии Доброве, там же внутри ссылка на сайт с его рисунками и картинами:
http://www.liveinternet.ru/users/1082479/post236382760

Сегодня день рождения художника Геннадия Доброва. Его нет на свете уже три года, но его творчество живёт и учит нас гуманизму. Гена пережил войну ребёнком, и потом всю жизнь боролся за мир. Рисовал инвалидов, искалеченных в боях. Сначала - Великой Отечественной, потом - афганской, потом - Чеченской. Наверное, нарисовал бы Гена и покалеченных в украинской бойне, если был бы жив. Мне выпало счастье работать вместе с Добровым. Мы вместе ездили в Афганистан в 2001-м, когда шла война с талибами. Я писал репортажи, а Гена иллюстрировал их. Геннадий Михайлович ненавидел войну всем сердцем, он старался запечатлеть страдания, которые она несёт людям. Он был певцом боли. Трудная миссия - сделать мир добрее. Добров смог сделать это. Вглядитесь в его рисунки, и вы поймёте что мир дороже всего на свете. Они на этом сайте, сделанном в память Геннадия Доброва:
http://gennady-dobrov.ru/load/grafika/1

А это моя старая заметка о художнике Доброве:
"Сила добра"

Ему грозили: “Там война, там убивают!” Умоляли: “Пожалей себя, ты же старик!” Художник Добров молча закинул за плечи рюкзак. Поцеловал жену. И умчался из Москвы. В точку, горячее которой нет сейчас на планете. В Афганистан.
Геннадий Михайлович вернулся оттуда исхудавший, больной. С папкой, полной рисунков. На них - страшное лицо войны, калечащей все: землю, тела, души. Добров назвал свою выставку “Молитва о мире”. Рисунки бьют в самое сердце. Нельзя описать их - карандаш Доброва сильнее слов.
А сам он сильнее любого зла.
Свою судьбу Добров выбрал сам. Еще в 1962 году, на выпускном курсе Московского художественного института имени Сурикова, когда отказался переделать дипломную работу в духе “социалистического реализма”.
- Хочется правды жизни? - строго взглянул на непокорного ученика академик Евгений Кибрик. - А ты знаешь, какова она?
Жизнь без диплома оказалась суровой школой. Геннадий понял, что прежде жил, словно золотая рыбка в аквариуме. Сначала - интернат элитарной школы при МГХИ имени Сурикова, потом - сам институт. Хрустальный замок для отпрысков, обласканных властью художников.
Геннадий “проел” все собранные за время учебы книги. Библиотеки хватило на три месяца. Квартирная хозяка смотрела косо:
- Ну и постоялец! Ни работы, ни денег!
Прописки тоже не было. И пальто тоже - Гена уже продавал одежду с себя. Шел по улице продрогший, грустный. Взгляд упал на милиционера в шинели. Позавидовал: “Ему тепло!” И тут его осенило - в милицию берут без прописки. Прибежал в 10-е отделение, ближайшее к дому:
- Примите меня!
- Как фамилия?
Он назвал себя.
- Надо же, гражданин Добров, а мы вас повесточкой вызывать собирались! - вытащил из сейфа дело участковый старший лейтенант Тюрин. - Заявление на вас дворничиха написала. Будто бы тунеядствуете, проживаете без прописки. Вот, уже оформляли материал на ваше выселение из Москвы!

Мент

Доброва в милицию приняли. Постовым на площадь перед Белорусским вокзалом. Сержант Добров таскал в участок пьяниц, проституток. А они, матерясь, проклинали власть. “Тихо! Посадят как антисoветчиков!” - зажимал им рты Геннадий. Он впервые видел людей, которые не боятся говорить то, что думают. И удивлялся, что за это не казнили, не ссылали в лагеря. Продержав в кутузке “до трезвости”, выпускали. Он жадно всматривался в их лица. Запоминал чтобы нарисовать. После дежурства дома брал лист и выплескивал на него все то, что увидел за день. Одноглазого опухшего алкаша с Бутырского вала ( “Эй, мусорок, дай “Камбале” на опохмелку!”). Загулявшего Героя Советского Союза с кладбищенским музыкантом в обнимку (“Играй веселей, трубач! Я на своей жопе лучше сыграю!”). Проститутку с задраной до пупа юбкой (“Сержантик, хочешь и тебя приласкаю?”).
Через год пришел в институт. Протянул рисунки академику Кибрику. Тот схватился за голову:
- Ты не знаешь, что такое лагеря! А я досыта наелся тюремной баланды при Сталине. Если хочешь уцелеть, не показывай это никому! Лучше рисуй советских людей!
- А проститутка - что, не советсткая гражданка?
Академик покачал головой:
- Гена, тебя не исправить. Ну и ладно! Вот тебе тема, которую
никто еще не поднимал. На Валааме есть интернат инвалидов войны. Ранения такие страшные, что смотреть больно. Инвалидов прячут от людей. Но они герои...

Психушка
Геннадий подал рапорт об увольнении из милиции. Начальник отделения опешил:
- Почему?
- Я художник. Мне рисовать надо.
- А ну покажи, что умешь, художник!
Увидев рисунки, начальник побледнел:
- Еще есть?
- Да. Два чемодана.
- Где?
- Дома. Я привезу.
- Нет! Сиди тут. Мы пошлем за ними машину.

Рисунки увезли прямо на Петровку. Геннадию велели явиться туда через два дня. Его отвели прямо в генеральский кабинет. На огромном столе были разложены его рисунки. А вокруг - вся коллегия МВД.
- Знаешь, сержант, - обратился к нему генерал. - Ты, наверно, талант. Но изображаешь деятельность органов не слишком благородно. Очень натуралистично. Мы тут приняли решение создать студию МВД, собрать в ней художников, которые будут прославлять родную милицию. Пойдешь туда?
- Нет. Извините, но рисовать по указке не смогу.
- Хорошо, мы тебя уволим. Но перед этим пройди медкомиссию.
- Зачем?
- Таков порядок!
Психиатр, пряча глаза, предложила:
- Вот вам направление в Кащенко. Подлечите нервишки, отдохнете в санаторном отделении.
“Санаторное отделение” оказалось хуже тюрьмы. Палата на одного под постоянным наблюдением. И картины на стенах. Аляповатые, нагоняющие тоску репродукции.
- Скучно тут! - пожаловался Добров доктору.
- Если повеселее - то только в буйное. Но вас пока вроде не за что...
Геннадий схватился за стул:
- Тогда я картины со стен посшибаю!
Его скрутили и положили в буйное. Укололи какой-то дрянью. Тело стало ватным, а голова - тяжелой.
- Ну как, веселее?
- Теперь да.
Добров радовался - он был не один. Рассматривал лица больных, санитаров. Запоминал, чтобы нарисовать потом. Его выписали через месяц. Врачи не нашли у Доброва никаких отклонений в психике.

Санитар
Добров устроился работать санитаром в больницу имени Склифосовского. В приемный покой (“где, как не там, можно помогать людям и изучать жизнь”). Через год перешел в эвакуационную психиатрическую больницу N7. Ту самую, которая в брежневские времена занималась “инакомыслящими”.
- В приемной Президиума Верховного Совета СССР людей, которые приезжали с проектами “переустройства общества”, - вспоминает Добров, - направляли в седьмое окошко. А там уже ждал психиатр...
“Перестройщиков” отвозили в психушку. Продержав с месяц, этапировали по месту жительства. Геннадий был одним из санитаров-эвакуаторов. Объездил всю страну. Про своих подопечных говорит с нежностью:
- Среди них были удивительно светлые люди. Они хотели построить мир без насилия. Их идеи захватывали...
Через три года Доброва уволили. Он спросил, почему.
- Вы слишком мягкий с пациентами...

Мать
Людмила Ивановна приехала навестить сына - и свалилась. Обширный инфаркт. Геннадий спросил знакомого врача:
- Есть ли надежда?
- Только в одном случае. Если вы найдете изоптин.
Французское лекарство в ту пору было супердефицитом. Геннадий поднял всех друзей. Помогла девушка, портрет которой рисовал в то время. Один из ее вздыхателей работал в “кремлевке”.
Добров прибежал в палату к матери - и понял, что опоздал. Уже отключили кислород. Наклонился, чтобы поцеловать. И услышал - дышит. Еще дышит! Поднял на ноги всех врачей. Дали изоптин.
- Если дотянет до утра, то есть шанс... - сказал врач.
Геннадий пришел в Елоховский собор. Сторожа уже закрывали двери, но он взмолился:
- Мать умирает!
Его пустили. Он подошел к Иконе Николая Чудотворца. Поставил свечу и прошептал:
- Господи! Помоги моей маме!
Утром ей стало лучше.

Любовь
Людмилу он встретил в день ее рождения. На следующий день пришел вновь. Предложил руку и сердце. Она согласилась. Жили трудно. Ее зарплаты инженера и его жалованья (тогда он был пожарным в театре) едва хватало на жизнь. Ведь кроме хлеба нужно покупать бумагу, краски и кисти. Ночью Геннадий разбудил ее поцелуем:
- Одевайся, Малыш!
- Зачем?
- Собирать бутылки.
- Ни за что!
Он поцеловал ее еще раз:
- Малыш, бутылки - те же деньги. Лучше собирать их, чем жить в долг.
Жена обняла его:
- Прости. Я сейчас!
На улице Геннадий рассказал ей о своей мечте. Про архипелаг Валаам, где ждет его завещаная учителем тема.

Валаам
Денег на поездку накопили только в апреле 74-го. Добров приехал в Ленинград на речной вокзал:
- Мне билет до Валаама!
- Только на июнь.
- Почему?
- На Ладоге еще лед.
Он едва дождался первого парохода. Семь километров от пристани до интерната не шел - бежал.
Директор Иван Иванович Королев ( себя он называл “Король Валлама”) принял незванного гостя холодно:
- Рисовать инвалидов? Кто послал?
Добров протянул рекомендательное письмо от Союза художников России. Королев помягчел.
- Добро, рисуй! Но в Никольский скит ни ногой!
Он увидел инвалидов и понял, что приехал не зря. В изувеченных войной людях разглядел удивительную душевную силу. Безногие, безрукие, слепые, они не жаловались на жизнь. В их взглядах Добров запечатлел скорбь и гордость. За выполненый солдатский долг, за спасенную от врага Родину.
Художник начал рисовать - и понял, что взятые с собой листы малы, а советские карандаши дают недостаточно черный тон. Он вернулся в Москву. Отыскал финский картон размером 70х110 сантиметров. В чехословацком посольстве ему подарили полную сумку карандашей “Кохинор” ( “Рисуете инвалидов войны? Наш народ тоже помнит, что такое фашизм!”)

На Валааме к Доброву уже привыкли. Он побывал везде, кроме Никольского скита. Однажды, когда “Король острова” уехал на материк, Геннадий рискнул. Пробрался по понтонному мосту на на остров, где расположен Никольский скит. Охраны не было. Вошел внутрь. И увидел тех, кого прятали. Солдат, у которых война отняла разум и память.
Художник почувствовал на себе чей-то взгляд. Обернулся. На кровати в углу лежал спеленатый человек. Без рук и ног. Подошел дежурный санитар.
- Кто это? - спросил Геннадий.
- Документов нет. А он не скажет - после ранения лишился слуха и речи.
Портрет этого солдата Добров назвал “Неизвестный”. А всю серию - “Автографы войны”. Эта тема осталась главной на всю жизнь.

Афганистан
Туда Добров ездил пять раз. Последняя командировка была самой трудной. Людмила провожала мужа с болью в сердце.
- Буду писать каждый день! - пообещал он.
- Но там же война. Письма не дойдут.
- Я привезу их сам!
И уехал. Долгих три недели не было ни звонка, ни весточки. Людмила загадала - если не позвонит в ее день рождения, значит, случилось непоправимое.
Геннадий позвонил. Она слушала охрипший, усталый, но такой родной голос и только повторяла: “Я люблю тебя!” И плакала в трубку.
Людмила не знала, чего стоил мужу этот звонок. Как каким-то чудом Геннадий уговорил военных вертолетчиков вывезти его под огнем талибов из Паншерского ущелья в Афганистане в Таджикистан на приграничный аэродром Пархор. Как оттуда на перекладных добирался до почты, как умолил телефонистку связать его с Москвой. Как потом объяснял свой незапланированный полет сотрудникам службы безопасности Таджикистана. Они не верили, что художник перелетел через границу только с одной целью - поздравить жену.
Проверив, поразились:
- Вот это любовь!
Обратно в Афганистан Добров летел в вертолете Ахмад Шах Масуда. Вождь посмотрел сделанные в Паншерском ущелье рисунки и спросил:
- Где вы хотите побывать?
- На Саланге!
Доброва отвезли на заснеженный перевал. Он рисовал разбитые советские танки, которые стали фундаментами дорог и мостов. Людей, измученных гражданской войной. По взорванному и залитому водой тоннелю пробирался на передовые позиции. Попадал под обстрел талибов. И рисовал, рисовал, рисовал...
Когда нынешним летом Добров возвратился в Душанбе, пограничники не узнали его. Весь седой, кожа да кости. Военного борта до Москвы не было, на гражданские рейсы билеты проданы на месяц вперед. На поезд - тоже. Добров решил добираться на попутках до Ташкента.
В Афганском посольстве дали денег на дорогу. На границе с Узбекистаном он чуть не лишился их. Сперва попытались ограбить бандиты, назвавшиеся гвардейцами президента Таджикистана. Потом привязались узбекские пограничники.
- Дед, вытряхивай все вещи на землю! Живо!
Он бережно разложил на земле рисунки, прижал листы камешками. Вокруг сгрудились люди.
- Потрясающе! - произнес офицер. - Спасибо, учитель! Прости нас!
Из Ташкента Добров ехал в набитом беженцами и торговцами поезде. Были забиты даже проходы в туалеты - люди мочились в пустые пластиковые бутылки.
На Казанском вокзале его встретила жена. Они обнялись и долго молчали. Слов не было - были слезы.
Дома Геннадий вытащил из мешка потрепанную тетрадь. Сто четырнадцать листов, исписанных мелким почерком.
- Что это?
- Мои письма тебе...

Григорий Тельнов, впервые опубликовано в газете "Жизнь" в 2001-м году.

Написал про человека, жертву войны в Чечне - вот уже девятнадцать лет он живёт в психбольнице, не зная своего имени и фамилии, не помня прошлого. В социальных сетях его называют "солдат Андрей". Сейчас фотографии парня разослали по военкоматам - может быть, это последний шанс найти его родных. Вот моя заметка о нем, она вышла сегодня в газете "Жизнь". Перепостите, пожалуйста - вдруг кто-то узнает лицо этого человека, на фото в майке он в 1995-м году, в шапке - в наши дни. Вдруг его ещё ждёт мать?
Вот мой текст о нем, спасибо администрации медучреждения за помощь и предоставленную информацию:

«Вспомни имя своё!»

19 лет назад на войне в Чечне парень потерял память, пациента психбольницы называют «солдат Андрей», но он не помнит кто он и откуда

Для этого человека первая чеченская война не закончилась до сих пор. Его разум навсегда остался в окутанным чёрным дымом пылающем городе. Сознание парня отгорожено от нас тёмной, почти непроницаемой завесой.

- Кто ты? Откуда родом? Как тебя звать?

Ему бессмысленно задавать эти вопросы. Глухо, как в танке. Не достучаться.

Медики Усть-Донецкого филиала психоневрологического диспансера Ростовской области этого пациента называют Андреем, но настоящее имя его неизвестно. В Интернете, на поисковых сайтах, посвященным войне в Чечне, он известен как «солдат Андрей», однако никто не знает его воинского звания и номера части.

Нынешней зимой региональные военкоматы показали по местным телеканалам фотографии этого парня. Со старой, сделанной девятнадцать лет назад карточки в объектив смотрит коротко стриженный юноша в синей майке. Такой же, какими были его ровесники, солдаты-первогодки, брошенные штурмовать Грозный. На другом снимке – мужчина лет 35-40, в котором едва угадываются черты того испуганного войной парнишки. На обеих фотографиях запечатлён один и тот же человек, у которого нет ни имени, ни отчества, ни фамилии.

Он – неизвестный, но слово “неизвестный” не означает НИКТО. У парня, которого медики почти двадцать лет кличут Андреем, наверняка есть родственники. Быть может, где-то его до сих пор ждёт мать, льёт по нему слёзы.

Вдруг «солдат Андрей» - один из тех тысячи двухсот пропавших без вести в Чечне наших ребят, на которых даже не пришла похоронка. И где же он, его родной дом?

- Поиск пока не дал результата, - с грустью говорит мне старшая медсестра Татьяна Естратова. - На обнародованные военкоматами сообщения об этом пациенте пока не отозвался никто.

Я пытаюсь убедить медиков дать данные Андрея для публикации нашей редакции, и как главный аргумент привожу миллионный тираж «Жизни».

- Вдруг наша газета станет лучом надежды, который пробьёт сгустившийся над Андреем мрак?

- Дай Бог! – отвечает Татьяна Юрьевна. – Присылайте по факсу официальный запрос, главврач в ответ на него даст вам точные приметы.

Начальник медучреждения Игорь Сухоруков сдержал слово – прислал в редакцию «Жизни» заверенную выписку из личного дела неизвестного пациента, родных которого не могут найти почти двадцать лет.



Война

История этого человека - сплошное белое пятно. В ней больше догадок, чем фактов. Много горя и мало радости. Как на любой войне, будь они все прокляты!

То, что творилось в 1995-м в Чечне, очевидцы называли адом. Цветущий прежде край превратился в самое опасное место на Земле – бои в Грозном шли за каждую улицу, каждый дом, каждый этаж. Ужасная мясорубка перемалывала всех – и военнослужащих федеральных сил, и повстанцев президента Дудаева и мирных жителей.

Кем был тогда Андрей? На этот вопрос пока не может ответить никто. Но точно известно, что он не чеченец, лицо у него славянского типа. И крайняя плоть, простите за интимную подробность, цела – значит, не мусульманин.

Медики вспоминают, что в марте 1995-го, в первые дни после эвакуации из зоны военных действий во Владикавказ, парень показывал руками на небо и размахивал ими, будто крыльями.

- Ты десантник? Лётчик? Пехота? – задавали ему вопросы врачи.

А он, словно контуженный, мычал в ответ что-то невнятное.

На парне тогда была надета полевая форма без знаков различия, но документов в карманах не оказалось никаких. Личного жетона тоже не было.

Такое случается, когда бойца отправляют в разведку – быть может, военный билет остался в штабной канцелярии? А может быть, солдат был в плену и боевики отпустили его, проявив милость к солдату, сошедшему с ума от ужаса?

- Назови номер своей части! – спрашивали военные дознаватели. – Не можешь говорить – напиши!

Парню давали карандаш, но он выводил трясущийся рукой каракули, мало похожие на буквы. Так в зеркальном отображении пытаются писать первые слова маленькие дети.

- Может быть, ты гражданский? – говорили ему. – Но тогда почему на тебе солдатское бельё и военная форма? Может быть, ты дезертир и симулянт! Лучше сам признайся по-хорошему, облегчи свою участь!



Госпиталь

Парня направили на углублённое обследование в психиатрическое отделение окружного военного госпиталя номер 1602 в Ростов-на-Дону. Там его сперва называли Александром, потом стали величать Андреем. На имя «Алексей» он тоже откликался. Как и на зов: «Эй!»

- Вот морока! – ворчали санитарки. – Ни ума у парнишки, ни памяти. Сколько же пришлось глотнуть ему горюшка, коли разумом так помутился!

На теле Андрея не было следов огнестрельных ранений. Явной патологии головного мозга и следов контузий медики не выявили.

Однако томограмма черепа зафиксировала некоторые особенности – ассиметрию за счёт уплотнения правой стороны костей свода. Врачи предположили, что это не следствие контузии, а врождённый дефект. И передали неизвестного пациента социальным службам, как гражданское лицо с диагнозом “олигофриния в стадии имбецильности”. То есть слабоумие, явно выраженное отставание психического развития. C той поры он числится как беженец.

Но и как гражданского Андрея никто не опознал.

Даже передача «Жди меня», где были показаны фотографии и видеозапись парня, не принесла результата.

- Возможно, у этого человека, известного как «солдат Андрей», где-то есть мама, - проникновенно говорил тогда с экрана телевизоров актёр Игорь Кваша. – И она его ждёт…

Родных Андрея начали искать волонтёры в социальных сетях. Надежда вспыхивала – и гасла, словно летящая к небесам искорка. Однажды парня опознала женщина, потерявшая сына на Чеченской войне:

- Похож как две капли воды!

Но та мать ошиблась – её сын-солдат пропал без вести во вторую Чеченскую, в 1999-м.



Рисунок

Глядя на Андрея, я вспомнил другого солдата. Давно, во времена, когда СССР был ещё крепок, судьба впервые занесла меня на Валаамский архипелаг. Там на скалистых островах посреди Ладожского озера тихо доживали свой век инвалиды Великой Отечественной войны. В старых монастырских корпусах располагался интернат для калек – и среди них был неизвестный солдат, потерявший память.

Мой друг Геннадий Добров нарисовал того инвалида. Портрет человека, лишившегося на войне рук и ног, потерявшего речь, слух и разум, художник назвал «Неизвестный солдат».

Сейчас тот рисунок хранится в Центральном музее Великой Отечественной войны на Поклонной горе в Москве. Этот портрет - единственное, что осталось на свете о неизвестном бойце. После публикации рисунка в прессе откликнулся мужчина, опознавший в изображённом Геннадием Добровым солдате своего отца. Но проверка показала, что они - не родственники. На Валаамском кладбище того инвалида похоронили как неизвестного.

Неужели и Андрея, когда придёт его смертный час, положат в землю под крестом без настоящего имени, без фамилии?

- Бог знает, кто он! – говорят в таких случаях.

Но я верю, что у парня есть ещё есть шанс услышать из родных уст данное ему при рождении имя. Этот шанс – вы, дорогие читатели «Жизни».

Быть может, кто-то из вас жил по-соседству, служил с ним в одной части? Или кто-то ехал или летел рядом в марте 1995-го, во время эвакуации из Чечни?



Приметы

Внимательно вглядитесь в лицо этого человека, числящегося неизвестным с марта 1995-го года. Постарайтесь запомнить приметы, расскажите о нём своим друзьям и знакомым.

Рост – 187 см, вес – 87 кг, размер одежды – 48-50, глаза – серо-голубые, волосы пепельные. Группа крови – первая положительная. Родимых пятен и татуировок на коже нет. Особая примета – справа в нижнем отделе голени след старой атопической язвы, шрам от неё доходит до стопы.

…Андрей живёт в своём мирке, до которого достучаться пока некому не дано. На контакт с медиками он идёт очень слабо, произносит только отдельные слова, объясняется жестами.

О себе Андрей не говорит ничего. Он улыбается, радуясь яркому солнцу. Андрей радуется пению почуявших скорую весну птиц, радуется куску хлеба и миске каши на столе. Радуется, что живой.

В психоневрологическом интернате у Андрея есть всё необходимое для такой простой жизни, медики относятся к нему с теплом и заботой.

В официальных бумагах он значится как неизвестный, как гражданское лицо, беженец из Чечни.

По-своему Андрей, наверное, счастлив. Но по ночам, вздрагивая во сне – наверное, ему снится бомбёжка - кричит:

- Мама!

Пусть мать услышит его зов.
Григорий Тельнов, впервые опубликовано в газете "Жизнь"

1.


2.


3.


4.

Тесен мир - от рукопожатия всесильного Сталина до моей ладони всего цепочка из трёх человек выстроилась, о которой хоть сериал снимай про страсти, любовь и кровь.
Пойдём с конца этой цепи, от меня. На персональной выставке работ моего покойного друга Геннадия Доброва в зале Академии художеств я увидел картину, на которой нарисован спившийся больной человек с грустными глазами. На ладони у него золотые часы с именной надписью, последнее богатство. Сильный портрет, полный боли. Называется "Тупик".
А вот его история.
- Гена нарисовал Алика Ширшова, сына знаменитого полярника, министра морского флота, - вспоминает Людмила Доброва, вдова художника. - Познакомился с ним на улице, Алик лишился квартиры, бомжевал. Гена приютил его в пустовавшем помещении рядом со своей мастерской. И нарисовал портрет Алика в 1980-м. Ширшов прожил там недолго, у него был рак в последней стадии. Похоронили его мы с Геной, нашлись и друзья молодости Алика, они тоже пришли в крематорий. Когда один из корешей нагнулся над гробом, на тело покойного пролилась водка - бутылка в кармане друга была открыта...
Дома, придя с выставки, я покопался в Инете. И вот что отыскал - отец Алика, Петр Ширшов тоже умер молодым, и тоже от рака. Судьба у него оказалась злая - любовь сгубила. Обласканный Сталиным нарком влюбился в актрису театра Моссовета Евгению Горкушу. Их знакомство началось с ДТП - автомобиль Ширшова сбил перебегавшую дорогу красавицу. Обошлось синяками, нарком отвез её в свою квартиру.
Семья его была в эвакуации, и и в конце концов актриса стала подругой наркома. В 1944-м Евгения родила ему дочку Марину.
Со старой женой Ширшов расстался и расписался с Евгенией.
Репутация у Евгении была страстной дамы - вся Москва обсуждала её прежние романы. Но выйдя замуж, актриса хранила верность Петру. Себе и ему на горе: на одном из приемов в Кремле Лаврентий Берия сделал ей недвусмысленный намёк и тотчас получил звонкую пощечину. Возможно, это легенда про пощёчину, но то, что Берии Евгения не досталась, это точно. В 1946-м Евгению арестовали, обвинив в спекуляции импортными шмотками.
Ширшов пытался спасти жену, просил за неё самого Сталина. А тот ответил: "Найдём Ширшову другую бабу". Герой Советского Союза, знаменитый полярник Ширшов (он на марках той поры изображён) заболел от горя - рак скрутил его очень быстро. Он умер в 1953-м. Сталин пережил его только на месяц.
Актриса Горкуша получила восемь лет лагерей - на свободу так и не вышла, скончалась в неволе. То ли отравилась, то ли её отравили.
Вот такие воспоминания навеял портрет бомжа с часами. Был ли он действительно родным отпрыском полярника Ширшова или внебрачным, уже не спросишь ни у Алика, ни у Гены. У наркома был и другой сын, вполне благополучный. А цепочка - вот она: Сталин, Ширшов-старший, Ширшов-младший, Гена Добров и я. Между Сталиным и мной всего три человека, три рукопожатия. Тесен мир...

1.


2.


3.

Сегодня два года со дня кончины замечательного человека - художника Геннадия Доброва. Мы с ним были друзьями, вместе странствовали по объятому войной Афганистану. Я - писал, он иллюстрировал репортажи рисунками. И его рисунки были куда сильнее моих слов. Добров был гением. Я учился у Гены доброте и милосердию. Для него не было врагов, в каждом встречном он видел просто человека. Редкое качество души и тяжелейшая миссия - быть гуманистом на войне.
Вечная память тебе, Гена! У твоих работ - вечная жизнь. Ты ушел, а они служат добру!

В мае в Германии планируется выставка работ Геннадия Доброва. Вот ее анонс:

http://www.inter-focus.de/index.php/ru/kultura/iskusstvo/312-dostoevskij-v-karandashe

А это ссылка на сайт, где можно посмотреть работы Доброва, фильм о нем, и прочитать воспоминания:

http://gennady-dobrov.ru

Сегодня рассматривал рисунки своего покойного друга Геннадия Михайловича Доброва. Гениальный был художник - за каждым сделанным им портретом - удивительная судьба, история, которая на роман тянет. Про врача Михаила Волкова, у которого глаза отказали во время аборта, Гена рассказал мне лет восемь назад. Он нарисовал портрет Волкова в больнице. Я тогда, узнав об этой истории - как же, кара за грех! - поехал в Ухту, нашел Волкова. И написал эту заметку. Ее тогда опубликовали в "Жизни" с фото Волкова, которое сделал мой друг и коллега Владимир Ламзин. А сегодня мне захотелось выставить заметку еще и с рисунком Доброва. Рисунок и фото рядом. Единственное, что поправил - возраст доктора. Теперь ему 60. Вот текст:

"Гинеколог потерял зрение во время аборта
60-летний врач Михаил Волков счел это божьей карой за тысячи абортов, которые он сделал своим пациенткам


Михаил Алексеевич Волков прежде был атеистом. Ярым материалистом, как большинство его сверстников.
- Я привык доверять только опыту и глазам, - говорит он нам. – И убеждать меня в том, что Бог есть, было абсолютно бесполезно.
Зато, как все, верил в грядущий коммунизм, в светлое будущее…
Доктор Волков в той своей давней вере в коммунизм был более искренен любого члена Политбюро ЦК КПСС. Окончил школу в Крыму – и поехал в Сибирь. Там, на притоке Подкаменной Тунгуски, строил поселок, который в его мечтах должен был стать «Городом Солнца». Местом, где не будет зла, где засияют таланты и добродетели каждого человека…
Волков выдержал все – и комариный гнус, и морозы за пятьдесят, и разборки с забредшими на факторию уголовниками.
- Своей профессии врача я обязан таежной мечте, – вспоминает свою юность Михаил Алексеевич. - Поселку нужен был медик. Я уехал учиться. А когда закончил медфак, наша коммуна на Подкаменной Тунгуске уже распалась. Остался работать в Крыму, получил специализацию гинеколога. Вроде все было устроено в жизни: квартира, престижная работа, даже открытие – придумал эффективную схему лечения воспалений мочеполовой сферы. Но тянуло на Север. От жаркого солнышка перебрался к Полярному кругу, в республику Коми.
- Здесь врачи нужнее, - объяснил он жене, уезжая отдавать долг своей таежной мечте.

Тайга
Михаил Алексеевич многое повидал в жизни. Но то, с чем столкнулся в Усть-Куломском районе, стало для него шоком.
- Привезли рожать абсолютно пьяную женщину, - рассказывает врач. – Всю ночь бился за ее жизнь, спасал появившегося на свет младенца. Женщина протрезвела только через сутки и спросила, где же ее живот…
Усть-Кулом на языке коми означает «устье мертвой реки». Было такое чувство, что живущие здесь люди стремятся быстрее уйти из жизни. Даже местный священник в порыве отчаяния наложил на себя руки.
Доктор Волков не сдался. Перевез сюда семью («жена и дети поехали за мной, словно за декабристом»).
Он поражался, осматривая местных женщин. Многие из них попадали на осмотр к гинекологу впервые в жизни. В одном из глухих стойбищ все женщины поголовно оказались заражены сифилисом.
Волков вкладывал в работу всю свою душу. Лечил, помогал беременным, принимал роды, делал операции.
И однажды стал свидетелем чуда.
- По всем медицинским законам моя пациентка не могла забеременеть, - рассказывает Волков. – При ее патологии невозможно стать матерью. И вдруг она приходит на прием на сносях. Говорит, что молилась, и Бог послал ей ребеночка…
Женщина родила. А Волков, восхищенный чудом, пошел в заброшенный храм. По утрам выгребал из-под церковных сводов мусор и думал о Боге. О том, для чего зарождается жизнь. О том, что у каждой души, у каждого человека есть свое предназначение.
А чудеса множились. Забеременела другая пациентка доктора Волкова, которая уже оставила мысль стать матерью. Потом еще одна, затем третья. Никаких объяснений этому не было – разве что икона Богородицы в кабинете врача и молитвы, которые Михаил Алексеевич читал за своих пациентов.

Аборт
Доктор Волков никогда не считал, сколько абортов сделал за годы своей врачебной практике. Тысячи - по статистике на одни роды в России приходится полтора аборта.
- Прежде относился к искусственному прерыванию беременности как о обычной операции, - вспоминает Михаил Алексеевич. – Успокаивал себя, что это решение пациентки. Что вокруг – пьянство и нищета. Пишу «аборт по социальным показаниям», а душа плачет. Кто я – Господь Бог, чтобы оставлять одних жить, а других нет?
Волков уговаривал женщин сохранить ребенка. Говорил о том, что это смертный грех. Говорил, что после аборта многие остаются бесплодными. Его слушали, но все-таки шли на операцию.
- Я выскребал матку и брал на себя еще один грех, - говорит Волков. - Местный священник на исповеди сказал мне, что я не должен считать себя убийцей. Что если бы не я, то женщины нашли бы какую-нибудь бабку, которая бы вытравила плод и изуродовала их. Но мне не становилось легче от таких слов. Я чувствовал, что каждым новым абортом вбиваю гвоздь в тело Христа. И молил Господа, чтобы он помог мне найти выход.

Глаза
Михаил Волков почувствовал, что теряет зрение прямо во время операции. Он выпрямился, пытаясь унять головокружение. Глянул на лежащую на гинекологическом кресле женщину. И ему стало страшно – у пациентка словно раздвоилась. Четыре ноги, две промежности…
Доктор тряхнул головой, подумал, что это наваждение.
Открыл глаза, потом закрыл вновь. Раздвоение не прошло. Волков глянул на свои руки. Их было тоже четыре.
Операцию нельзя было оставить незаконченной. Вызвать другого гинеколога из соседнего района – на это уйдут как минимум, сутки.
Волков зажмурил один глаз. Изображение стало резким. Операцию он закончил, глядя одним глазом.
Вышел из операционной. Поднял глаза на икону в своем кабинете. Лики Спасителя и Богородицы раздвоились.
- Вот она, Божья кара! – сказал сам себе доктор.

Милость
Раздвоение не прошло. Доктора Волкова осматривали специалисты в Сыктывкаре, пытаясь выяснить причину болезни. Подозревали опухоль мозга или аневризму сосуда. Но ни рентгенограмма, ни обследование на томографе не обнаружили аномалий.
- Зрение так и не поправилось, - говорит нам доктор Волков. – Но все решилось чудесным образом. Вдруг открылась вакансия участкового гинеколога в поселке Ярега. В поликлинике, где не надо делать аборты.
Я расцениваю как Божью милость.
Написать о случившемся с ним доктор Волков разрешил лишь по одной причине:
- Пусть люди еще раз узнают, что все болезни от греха. И жизнь – это творение Божье!
Григорий Тельнов, впервые опубликовано в газете "Жизнь".

В сентябре 2012 Геннадий Добров должен был отпраздновать юбилей - ему исполнилось бы 75 лет. Не довелось - не дожил. Но могила на Ваганьковском кладбище - еще не финал. Душа художника ушла на небеса, а частицы ее остались на Земле. Любовь, сострадание, доброту Гена оставил нам. Они живут в его работах. Картины и рисунки Доброва - как пробный камень для сердца. Если дрогнет - значит, не очерствело еще, значит ты способен почувствовать боль других людей.
Мой друг Геннадий Добров умел видеть и сострадать. Его работы столь же сильны, как романы и повести Достоевского. У Геннадия Михайловича Доброва каждый рисунок - драма. Он был певцом страданий и боли - дело, которое по силам только великим гуманистам. Вечная память ему память!
На фото - памятник Доброву, который поставили минувшим летом. А рядом - его жена, стараниями которой он сооружен. Есть и другой памятник, который она сделала в память о муже - сайт с его работами. Вот ссылка на него:
http://gennady-dobrov.ru/

Сегодня я выставляю в дневник свою старую заметку про Геннадия Доброва. Я написал ее в 2001-м году. С нее началась наша с ним дружба.

"Сила добра"

Ему грозили: “Там война, там убивают!” Умоляли: “Пожалей себя, ты же старик!” Художник Добров молча закинул за плечи рюкзак. Поцеловал жену. И умчался из Москвы. В точку, горячее которой нет сейчас на планете. В Афганистан.
Геннадий Михайлович вернулся оттуда исхудавший, больной. С папкой, полной рисунков. На них - страшное лицо войны, калечащей все: землю, тела, души. Добров назвал свою выставку “Молитва о мире”. Рисунки бьют в самое сердце. Нельзя  описать их - карандаш Доброва сильнее слов.
А сам он сильнее любого зла.
Свою судьбу Добров выбрал сам. Еще в 1962 году, на выпускном курсе Московского художественного института имени Сурикова, когда отказался переделать дипломную работу в духе “социалистического реализма”.
- Хочется правды жизни? - строго взглянул на непокорного ученика академик Евгений Кибрик. - А ты знаешь, какова она?
Жизнь без диплома оказалась суровой школой. Геннадий понял, что прежде жил, словно золотая рыбка в аквариуме. Сначала - интернат элитарной школы при МГХИ имени Сурикова, потом - сам институт. Хрустальный замок для отпрысков, обласканных властью художников.
Геннадий “проел” все собранные за время учебы книги. Библиотеки хватило на три месяца. Квартирная хозяка смотрела косо:
- Ну и постоялец! Ни работы, ни денег!
Прописки тоже не было. И пальто тоже - Гена уже продавал одежду с себя. Шел по улице продрогший, грустный. Взгляд упал на милиционера в шинели. Позавидовал: “Ему тепло!” И тут его осенило - в милицию берут без прописки. Прибежал в 10-е отделение, ближайшее к дому:
- Примите меня!
- Как фамилия?
Он назвал себя.
- Надо же, гражданин Добров, а мы вас повесточкой вызывать собирались! - вытащил из сейфа дело участковый старший лейтенант Тюрин. - Заявление на вас дворничиха написала. Будто бы тунеядствуете, проживаете без прописки. Вот, уже оформляли материал на ваше выселение из Москвы!

Мент

Доброва в милицию приняли. Постовым на площадь перед Белорусским вокзалом. Сержант Добров таскал в участок пьяниц, проституток. А они, матерясь, проклинали власть. “Тихо! Посадят как антисoветчиков!” - зажимал им рты Геннадий. Он впервые видел людей, которые не боятся говорить то, что думают. И удивлялся, что за это не казнили, не ссылали в лагеря. Продержав в кутузке “до трезвости”, выпускали. Он жадно всматривался в их лица. Запоминал чтобы нарисовать. После дежурства дома брал лист и выплескивал на него все то, что увидел за день. Одноглазого опухшего алкаша с Бутырского вала ( “Эй, мусорок, дай “Камбале” на опохмелку!”). Загулявшего Героя Советского Союза с кладбищенским музыкантом в обнимку (“Играй веселей, трубач! Я на своей жопе лучше сыграю!”). Проститутку с задраной до пупа юбкой (“Сержантик, хочешь и тебя приласкаю?”).
Через год пришел в институт. Протянул рисунки академику Кибрику. Тот схватился за голову:
- Ты не знаешь, что такое лагеря! А я досыта наелся тюремной баланды при Сталине. Если хочешь уцелеть, не показывай это никому! Лучше рисуй советских людей!
- А проститутка - что, не советсткая гражданка?
Академик покачал головой:
- Гена, тебя не исправить. Ну и ладно! Вот тебе тема, которую
никто еще не поднимал. На Валааме есть интернат инвалидов войны. Ранения такие страшные, что смотреть больно. Инвалидов прячут от людей. Но они герои...

Психушка
Геннадий подал рапорт об увольнении из милиции. Начальник отделения опешил:
- Почему?
- Я художник. Мне рисовать надо.
- А ну покажи, что умешь, художник!
Увидев рисунки, начальник побледнел:
- Еще есть?
- Да. Два чемодана.
- Где?
- Дома. Я привезу.
- Нет! Сиди тут. Мы пошлем за ними машину.

Рисунки увезли прямо на Петровку. Геннадию велели явиться туда через два дня. Его отвели прямо в генеральский кабинет. На огромном столе были разложены его рисунки. А вокруг - вся коллегия МВД.
- Знаешь, сержант, - обратился к нему генерал. - Ты, наверно, талант. Но изображаешь деятельность органов не слишком благородно. Очень натуралистично. Мы тут приняли решение создать студию МВД, собрать в ней художников, которые будут прославлять родную милицию. Пойдешь туда?
- Нет. Извините, но рисовать по указке не смогу.
- Хорошо, мы тебя уволим. Но перед этим пройди медкомиссию.
- Зачем?
- Таков порядок!
Психиатр, пряча глаза, предложила:
- Вот вам направление в Кащенко. Подлечите нервишки, отдохнете в санаторном отделении.
“Санаторное отделение” оказалось хуже тюрьмы. Палата на одного под постоянным наблюдением. И картины на стенах. Аляповатые, нагоняющие тоску репродукции.
- Скучно тут! - пожаловался Добров доктору.
- Если повеселее - то только в буйное. Но вас пока вроде не за что...
Геннадий схватился за стул:
- Тогда я картины со стен посшибаю!
Его скрутили и положили в буйное. Укололи какой-то дрянью. Тело стало ватным, а голова - тяжелой.
- Ну как, веселее?
- Теперь да.
Добров радовался - он был не один. Рассматривал лица больных, санитаров. Запоминал, чтобы нарисовать потом. Его выписали через месяц. Врачи не нашли у Доброва никаких отклонений в психике.

Санитар
Добров устроился работать санитаром в больницу имени Склифосовского. В приемный покой (“где, как не там, можно помогать людям и изучать жизнь”). Через год перешел в эвакуационную психиатрическую больницу N7. Ту самую, которая в брежневские времена занималась “инакомыслящими”.
- В приемной Президиума Верховного Совета СССР людей, которые приезжали с проектами “переустройства общества”, - вспоминает Добров, - направляли в седьмое окошко. А там уже ждал психиатр...
“Перестройщиков” отвозили в психушку. Продержав с месяц, этапировали по месту жительства. Геннадий был одним из санитаров-эвакуаторов. Объездил всю страну. Про своих подопечных говорит с нежностью:
- Среди них были удивительно светлые люди. Они хотели построить мир без насилия. Их идеи захватывали...
Через три года Доброва уволили. Он спросил, почему.
- Вы слишком мягкий с пациентами...

Мать
Людмила Ивановна приехала навестить сына - и свалилась. Обширный инфаркт. Геннадий спросил знакомого врача:
- Есть ли надежда?
- Только в одном случае. Если вы найдете изоптин.
Французское лекарство в ту пору было супердефицитом. Геннадий поднял всех друзей. Помогла девушка, портрет которой рисовал в то время. Один из ее вздыхателей работал в “кремлевке”.
Добров прибежал в палату к матери - и понял, что опоздал. Уже отключили кислород. Наклонился, чтобы поцеловать. И  услышал - дышит. Еще дышит! Поднял на ноги всех врачей. Дали изоптин.
- Если дотянет до утра, то есть шанс... - сказал врач.
Геннадий пришел в Елоховский собор. Сторожа уже закрывали двери, но он взмолился:
- Мать умирает!
Его пустили. Он подошел к Иконе Николая Чудотворца. Поставил свечу и прошептал:
- Господи! Помоги моей маме!
Утром ей стало лучше.

Любовь
Людмилу он встретил в день ее рождения. На следующий день пришел вновь. Предложил руку и сердце. Она согласилась. Жили трудно. Ее зарплаты инженера и его жалованья (тогда он был пожарным в театре) едва хватало на жизнь. Ведь кроме хлеба нужно покупать бумагу, краски и кисти. Ночью Геннадий разбудил ее поцелуем:
- Одевайся, Малыш!
- Зачем?
- Собирать бутылки.
- Ни за что!
Он поцеловал ее еще раз:
- Малыш, бутылки - те же деньги. Лучше собирать их, чем жить в долг.
Жена обняла его:
- Прости. Я сейчас!
На улице Геннадий рассказал ей о своей мечте. Про архипелаг Валаам, где ждет его завещаная учителем тема.

Валаам
Денег на поездку накопили только в апреле 74-го. Добров приехал в Ленинград на речной вокзал:
- Мне билет до Валаама!
- Только на июнь.
- Почему?
- На Ладоге еще лед.
Он едва дождался первого парохода. Семь километров от пристани до интерната не шел - бежал. 
Директор Иван Иванович Королев ( себя он называл “Король Валлама”) принял незванного гостя холодно:
- Рисовать инвалидов? Кто послал?
Добров протянул рекомендательное письмо от Союза художников России. Королев помягчел. 
- Добро, рисуй! Но в Никольский скит ни ногой!
Он увидел инвалидов и понял, что приехал не зря. В  изувеченных войной людях разглядел удивительную душевную силу. Безногие, безрукие, слепые, они не жаловались на жизнь. В их взглядах Добров запечатлел скорбь и гордость. За выполненый солдатский долг, за спасенную от врага Родину.
Художник начал рисовать - и понял, что взятые с собой листы малы, а советские карандаши дают недостаточно черный тон. Он вернулся в Москву. Отыскал финский картон размером 70х110 сантиметров. В чехословацком посольстве ему подарили полную сумку карандашей “Кохинор” ( “Рисуете инвалидов войны? Наш народ тоже помнит, что такое фашизм!”)

На Валааме к Доброву уже привыкли. Он побывал везде, кроме Никольского скита. Однажды, когда “Король острова” уехал на материк, Геннадий рискнул. Пробрался по понтонному мосту на на остров, где расположен  Никольский скит. Охраны не было. Вошел внутрь. И увидел тех, кого прятали. Солдат, у которых война отняла разум и память.
Художник почувствовал на себе чей-то взгляд. Обернулся. На кровати в углу лежал спеленатый человек. Без рук и ног.  Подошел дежурный санитар.
- Кто это? - спросил Геннадий.
- Документов нет. А он не скажет - после ранения лишился слуха и речи.
Портрет этого солдата Добров назвал “Неизвестный”. А всю серию - “Автографы войны”. Эта тема осталась главной на всю жизнь.

Афганистан
Туда Добров ездил пять раз. Последняя командировка была самой трудной. Людмила провожала мужа с болью в сердце.
- Буду писать каждый день! - пообещал он.
- Но там же война. Письма не дойдут.
- Я привезу их сам!
И уехал. Долгих три недели не было ни звонка, ни весточки. Людмила загадала - если не позвонит в ее день рождения, значит, случилось непоправимое. 
Геннадий позвонил. Она слушала охрипший, усталый, но такой родной голос и только повторяла: “Я люблю тебя!” И плакала в трубку.
Людмила не знала, чего стоил мужу этот звонок. Как каким-то чудом Геннадий уговорил военных вертолетчиков вывезти его под огнем талибов из Паншерского ущелья в Афганистане в Таджикистан на приграничный аэродром Пархор. Как оттуда на перекладных добирался до почты, как умолил телефонистку связать его с Москвой. Как потом объяснял свой незапланированный полет сотрудникам службы безопасности Таджикистана. Они не верили, что художник  перелетел через границу только с одной целью - поздравить жену. 
Проверив, поразились:
- Вот это любовь!
Обратно в Афганистан Добров летел в вертолете Ахмад Шах Масуда. Вождь посмотрел сделанные в Паншерском ущелье рисунки и спросил:
- Где вы хотите побывать?
- На Саланге!
Доброва отвезли на заснеженный перевал. Он рисовал разбитые советские танки, которые стали фундаментами дорог и мостов. Людей, измученных гражданской войной. По взорванному и залитому водой тоннелю пробирался на передовые позиции. Попадал под обстрел талибов. И рисовал, рисовал, рисовал...
Когда нынешним летом Добров возвратился в Душанбе, пограничники не узнали его. Весь седой, кожа да кости. Военного борта до Москвы не было, на гражданские рейсы билеты проданы на месяц вперед. На поезд - тоже. Добров решил добираться на попутках до Ташкента.
В Афганском посольстве дали денег на дорогу. На границе с Узбекистаном он чуть не лишился их. Сперва попытались ограбить бандиты, назвавшиеся гвардейцами президента Таджикистана. Потом привязались узбекские пограничники.
- Дед, вытряхивай все вещи на землю! Живо!
Он бережно разложил на земле рисунки, прижал листы камешками. Вокруг сгрудились люди.
- Потрясающе! - произнес офицер. - Спасибо, учитель! Прости нас!
Из Ташкента Добров ехал в набитом беженцами и торговцами поезде. Были забиты даже проходы в туалеты - люди мочились в пустые пластиковые бутылки.
На Казанском вокзале его встретила жена. Они обнялись и долго молчали. Слов не было - были слезы.
Дома Геннадий вытащил из мешка потрепанную тетрадь. Сто четырнадцать листов, исписанных мелким почерком.
- Что это?
- Мои письма тебе...

Григорий Тельнов, впервые опубликовано в газете "Жизнь".