— Софочка, я тебя умоляю, не тяни поводок, у меня локоть не резиновый!
Это была Розочка Аркадьевна, дама внушительного достоинства и размеров, прогуливающая по Приморскому бульвару собачку по имени Ральф.
Ральф был пекинес, по паспорту — “аристократ”, по поведению — гопник. Он шёл вперёд как танк, обнюхивал всё живое и неодушевлённое, и периодически пытался вступить в диалог с чайками. Без перевода.
— А шо ты хотела, — комментировала прохожая с веером, — если хозяйка такая темпераментная, то и собачка у неё не мопс, а смесь Наполеона с базарной торговкой.
В этот момент мимо проходил загорелый мужчина лет пятидесяти, с усами, как у Хемингуэя, и арбузом под мышкой. #опусы Он замедлил шаг, посмотрел на Розочку и сказал с одесской интонацией:
— Вы знаете, мадам, если б у меня был такой взгляд, как у вас — я бы давно завёл не пекинеса, а французскую модель.
Розочка не растерялась:
— А если бы у вас был такой арбуз, как у меня давление, я бы тоже не ходила по жаре с усачами.
Прохожие хихикнули, мужчина ушёл, а Ральф, как ни в чём не бывало, сел у скамейки и изобразил политическое равнодушие.
— Вот скажи мне, Софочка, — продолжала Розочка, — почему у мужчин летом обострение? Они начинают думать, что мы гуляем тут, как в музее — чтоб их кто-то рассматривал.
Я, например, гуляю исключительно ради Ральфа. А Ральф гуляет ради голубей. А голуби — чтоб свести меня с ума.
На этой философской ноте она достала из сумки веер, бутылочку боржоми, лакомство для собачки и свежий номер газеты «Одесский вестник» — в котором, кстати, была напечатана её жалоба на плохой тенёк у памятника Дюку.
— Жизнь — как булка с маком, Софа, — вздохнула она. — С виду сладкая, а как надкусишь — полный рот семечек и никаких гарантий.
Ральф в этот момент лизнул ей руку.
— Вот и всё, Софа. Вот он — единственный мужчина, который меня понимает. Не разговаривает, не спорит и по ночам не храпит.
А чайки всё кружили над морем.
И лето в Одессе продолжалось, как хороший анекдот — без морали, но с удовольствием.





(с) Бэлла Шнеерсон

Але, Белла? Ты сидишь? Тогда сядь. У нас тут такое произошло я до сих пор под таблетками!

Ты ж помнишь тётю Жоржету? Та, шо с Тираспольской, у которой был муж стоматолог и шесть кастрюль с борщом в морозилке?

Ну вот. Умерла. Да, тихо, во сне, на спине, с бигуди. Светлая память.

Но не в этом, Беллочка, трагедия. Трагедия это завещание.

Ты знаешь, вся семья собралась, как на концерт Райкина. Все такие строгие, в чёрном. Даже её внучка Иринка надела платье без блёсток, шо уже само по себе тревожный знак.

Сидим мы, значит, как на экзамене. Заходит нотариус, такой серьёзный, очки как у профессора и чемодан с кодом.

Открывает, достаёт бумаги и начинает читать:

Я, Жоржета Соломоновна, будучи в здравом уме и в лавандовом халате

Я тебе говорю, я уже тут начала икать от волнения.

Дальше по списку:

Шкаф-купе с зеркалами отдаётся Марике, потому что она всё равно всегда в себя смотрит.

Миксер племяннику Вите, если наконец-то женится.

А кухонные полотенца Зинке, потому что она ими когда-то украла у меня пирог.

Но самое интересное в конце:

А квартиру на Пушкинской, с балконом и видом на эвкалипт, я завещаю

И тут пауза. Все замерли. Даже соседка из третьего подъезда, которая пришла просто попрощаться, и та затаила дыхание.

А нотариус продолжает:

своей кошке Муси. Потому что она одна не предавала, не болтала и не спрашивала, когда я выйду замуж второй раз.

Белла, ты не представляешь! Муса, жирная, серая, с ошейником от блох, лежит на подоконнике и даже ухом не повела.

А семья как в замедленном кино. В глазах у всех: котлета ускользнула.

Конечно, они начали спорить! Как можно!, Она ж кошка!, Да она даже ипотеку не потянет!

А я говорю: Та вы шо, с ума посходили? Если Жоржета написала значит, так и будет. Она ж была у нас человек слова! Даже если это слово Мяу.

Сейчас Муса единственная кошка в Одессе, у которой есть трёхкомнатная квартира, личная домработница (племянница Иринка, конечно, по доброте души), и корм только с тунцом.

Она теперь выходит на балкон каждый вечер и смотрит на эвкалипт, как будто вспоминает Жоржету. Или просто ждёт голубей, я не знаю.

В общем, Беллочка, мораль такая:

если хочешь, шоб завещание исполнили завещай его тому, кто не спорит. Или у кого когти, как у Мусы.

А ты, кстати, с варениками решила? Или всё ещё сомневаешься между картошкой и вишней?






(с) Бэлла Шнеерсон

Дорогой Изя, пишу тебе это письмо не потому, что скучаю (я не сошла с ума), а потому что вчера перебирала старые квитанции за коммуналку, и среди них нашла твою фотографию, где ты голый, но в галстуке. Я расплакалась. От страха.

Ты, конечно, предупреждал, что без тебя я пропаду. И действительно, я теперь каждый день встаю в 7 утра, варю себе кофе, а потом — о чудо — НИКТО НЕ ДЫШИТ МНЕ В СПИНУ и не орёт: «Где мой носок с лягушкой?!»

Твоя новая — это та, которая в «Фикс Прайсе» за тебя платила? Ну как она, твоя лебедь с мозгами из ваты? Я слышала, она заставляет тебя бегать по утрам. А ты же раньше за пультом уставал дышать! И где теперь твоя мужская гордость? Где твой третий подбородок, Изя?

Ты говорил, что с ней у тебя будет покой. Так вот, я недавно видела тебя на рынке — ты стоял с банкой оливок и плакал. Продавец сказал, что ты теперь на диете, и ей не понравилось, что ты храпишь в такт гимну Израиля.

Наши дети? Да, они со мной. Потому что я не забываю, в какой класс они ходят, и не называю их “маленький” и “этот со шнурками”.

И да, по поводу твоей мамы: ты всегда говорил, что она просто не понята. Теперь я понимаю — не понята мной, но отлично понята твоей новой. Говорят, она съехала в психосоматику после совместного уикенда.

Ты говорил, что я тебя не ценю. А я вспоминаю, как ты приклеил полку к стене скотчем. Как ты чинил чайник молотком. Как ты мыл пол, не вытаскивая пылесос из шкафа.
Я ЦЕНИЛА. Просто молча. Потому что если бы сказала вслух, у нас бы оба окна вылетели.

В общем, Изя, если ты вдруг решишь, что был неправ, знай:
Место рядом с батареей занято котом, в шкафу живёт порядок, а в холодильнике — еда. Настоящая. Не как ты готовил: вода, соль, капля кетчупа и молитва.

Здоровья тебе и сил. А особенно — твоей новой.

С наилучшими (но не к тебе) пожеланиями,
твоя бывшая — но ещё живая и улыбающаяся — Раиса Соломоновна






(с) Бэлла Шнеерсон