Основная проблема стратегической стабильности в начале XXI века состоит в том, что представления о способах и механизмах предотвращения ядерной войны, выработанные во второй половине ХХ столетия, перестали соответствовать изменившейся геополитической обстановке, уровню развития технологий и психологическому настрою в мире. Чтобы сохранить стабильность, необходимо пересмотреть многие прежние взгляды на международную безопасность в ядерный век и скорректировать политику в этой области.

ГЕОПОЛИТИЧЕСКИЙ КОНТЕКСТ

В начале XXI века после 25-летнего перерыва в мировую политику вернулось соперничество великих держав.

Краткий период относительно бесконфликтных отношений между всеми ведущими игроками при безусловном доминировании Соединенных Штатов Америки завершился. Устойчивую однополярную систему в глобальном масштабе создать не удалось. Вначале вера в лидерство США была подорвана финансовым кризисом 2008 года, затем геополитический вызов американоцентричному миропорядку бросила Россия своими действиями на Украине и в Сирии в 2014–2015 годах. Наконец, в 2017–2018-м сам Вашингтон перешел к политике сдерживания усилившегося Китая. В результате Россия и США оказались в состоянии конфронтации, а между США и Китаем обострилось соперничество. Таким образом, отношения крупных государств вернулись к исторической норме.

Нынешнее противоборство держав существенно отличается от Холодной войны. На смену биполярному военно-политическому противостоянию пришло соперничество преимущественно в экономической и технологической областях. Основным конкурентом США в этих сферах выступает Китай, экономически тесно связанный с Америкой. Выход Китая на авансцену глобальной экономики и политики является важнейшим геополитическим изменением начала XXI века.

До сих пор Китай держался в стороне от «центральных» стратегических отношений между Москвой и Вашингтоном. Ядерная политика КНР отличалась умеренностью и сдержанностью. Превращение Китая в глобальную державу, однако, сопровождается ростом его военной мощи. Дальнейшее развитие и модернизация Народно-освободительной армии Китая (НОАК), в том числе ее ракетно-ядерной составляющей, существенно меняют стратегический баланс не только в Азии и на Тихом океане, но и в целом на мировой арене.

Глобальная безопасность в XXI веке, таким образом, все больше зависит от действий и взаимодействия двух держав — Китая и Соединенных Штатов. Американо-китайские противоречия уже превратились в важнейшую ось глобальной политики. Вторая биполярная эпоха, однако, не наступила и вряд ли наступит — и в силу особенностей сильно фрагментированной глобальной среды, и из-за характера внешней политики Пекина, ориентирующейся больше на нужды самого Китая, чем на какой-то глобальный проект. В результате отношения США — КНР при всей их очевидной значимости не являются главным организующим элементом складывающегося миропорядка, в отличие от отношений СССР — США в период Холодной войны.

Россия, утратив ряд важных экономических, технологических и политических позиций по сравнению с советским периодом, продолжает оставаться ядерной сверхдержавой. Более того, Москва сохранила амбиции великой державы, претендующей на полную самостоятельность своей внешней политики, несмотря на сравнительно небольшой экономический вес и технологическое отставание от лидеров. В условиях огромной асимметрии положения двух стран по ключевым параметрам национальной мощи Россия вступила в противоборство с США, отстаивая возможность действовать сообразно собственным представлениям о национальных интересах и нормах международного поведения. В этом контексте ядерный арсенал, не уступающий американскому, является одним из главных аргументов Москвы в споре с Вашингтоном.  

В то время как американо-китайские отношения являются самыми важными в первой половине XXI века, российско-американские, в силу их несбалансированности, могут считаться наиболее опасными. Нынешнюю конфронтацию Москвы и Вашингтона можно определить как гибридную войну — противоборство, сопоставимое с Холодной войной, но во многом непохожее на нее 1. Такое противоборство таит опасность прямого военного столкновения РФ и США. При этом многие факторы, удерживавшие СССР и США от вооруженного конфликта, явно ослабли 2.

Дополнительным отличием нынешнего положения в мире от ситуации второй половины ХХ века является позитивный характер российско-китайских отношений. Враждебность, которой они были отмечены в период Холодной войны, сменилась тесным партнерством, не доходящим, однако, до уровня военно-политического союза. Такой тип отношений — между партнерством и союзом — мы предлагаем именовать антантой 3. И Москва, и Пекин выступают против глобального доминирования Вашингтона. Однако при этом китайская стратегия до сих пор была направлена на мирное встраивание КНР в американоцентричную систему с целью постепенного смещения США с ключевых позиций, а российская политика сочетала «отбрасывание» США от российских границ с активным противодействием американскому влиянию 4.

Сегодня треугольник Вашингтон — Пекин — Москва выглядит иначе, чем в 1970-е годы, но он вновь стал геополитической реальностью. При всех различиях в уровнях национальной мощи и влияния все три страны — Соединенные Штаты Америки, Китайская Народная Республика и Российская Федерация — важнейшие глобальные игроки в политической и военной областях.

Новой реальности стратегического треугольника США — КНР — РФ не соответствует унаследованная от ХХ века основа глобальной стратегической стабильности — двусторонние стратегические отношения между Москвой и Вашингтоном. Несмотря на то что на долю России и США все еще приходится около 90 % мировых ядерных арсеналов, отношения двух стран с 1990-х годов перестали быть главной осью международных отношений. Рассматривая РФ как региональную державу, Вашингтон счел нецелесообразным сохранять прежние взаимные ограничения в стратегической области. Еще в 2002 году президент США Дж. Буш-младший вывел США из Договора по противоракетной обороне (ДПРО), считавшегося на протяжении тридцати лет «краеугольным камнем стратегической стабильности». В 2018-м президент Д. Трамп объявил о выходе США из Договора по ракетам средней и меньшей дальности (ДРСМД). Под угрозой оказалось последнее из действующих соглашений — Договор о сокращении стратегических наступательных вооружений (ДСНВ-3), срок действия которого завершается в 2021 году. Полувековая эпоха контроля над вооружениями между Москвой и Вашингтоном очевидно завершается.

На этом фоне отношения между США и Китаем пока что исключают сколько-нибудь глубокий диалог по военно-стратегическим вопросам, не говоря уже о переговорах и соглашениях в этой сфере. Информация о ядерной политике и стратегии Пекина, а также об имеющемся у страны арсенале оружия является закрытой. Это относится не только к отношениям между Китаем и США. Несмотря на активное военное сотрудничество РФ и КНР, темы, связанные с ядерными вооружениями, остаются за скобками российско-китайских обменов. Нет оснований полагать, что в обозримом будущем Китай согласится обсуждать структуру и состав своих ядерных сил и тем более пойдет на переговоры по контролю над такими вооружениями 5. В итоге три ведущие военные державы будут развивать свои ядерные вооружения и совершенствовать соответствующие доктрины в условиях все большей взаимной закрытости, отсутствия диалога и роста недоверия (особенно по линиям США — РФ и США — КНР). При этом руководствоваться они будут исключительно национальным видением стратегической обстановки.

Формально ядерная многополярность возникла еще в ХХ веке — после того как вслед за США и СССР ядерные вооружения появились у Великобритании, Франции и Китая. Ряд других стран также пытался разработать такое оружие или даже создал его (Израиль, ЮАР). Однако ядерная многополярность в период Холодной войны была скорее фиктивной, чем реальной, что объяснялось: 1) тесными союзническими отношениями Великобритании и Франции с США, 2) стратегической сдержанностью Китая, 3) очевидной ролью израильского оружия как последнего средства сдерживания арабских соседей и 4) отказом руководства ЮАР, решившегося на передачу власти черному большинству, от ядерной программы.

На рубеже XXI века ситуация изменилась. Создание в 1998 году ядерных арсеналов в Индии и Пакистане привело к появлению азиатского ядерного треугольника Пекин — Дели — Исламабад, каждая из сторон которого является вполне самостоятельным игроком, не зависящим от единственной сверхдержавы — США. Более того, война США в Ираке в 2003-м и интервенция НАТО в Ливии в 2011 году стали для государств, объявленных Вашингтоном изгоями, весомыми аргументами в пользу приобретения ядерного оружия как единственной гарантии внешней безопасности. Появление в Северной Корее ядерного оружия и средств его доставки на межконтинентальные расстояния коренным образом изменило ситуацию в отношениях США и КНДР. Соединенные Штаты впервые оказались уязвимыми по отношению к государству, которое они официально провозглашали изгоем и источником «зла», и вынуждены были пойти на переговоры с ним.

Успешные действия КНДР по отношению к сильнейшей державе современности демонстрируют, что любое современное государство способно в принципе (в случае если его руководство поставит перед собой такую цель и будет готово заплатить высокую цену) создать средство сдерживания любого возможного противника. На месте КНДР и США, в принципе, могут появиться другие страны совершенно разных весовых категорий. Ядерное оружие и средства доставки его к цели на любые расстояния поставят неравных противников на одну доску.   

Выход США в 2018 году из международного соглашения по иранской ядерной программе и усиление давления Вашингтона на Тегеран повышают вероятность того, что Иран также может отказаться от ограничений и приступит к созданию собственного ядерного оружия. Это, в свою очередь, будет стимулировать соперников и соседей Ирана — Саудовскую Аравию, Турцию и Египет — двигаться в этом же направлении. В условиях, когда США все больше дистанцируются от их номинальных союзников, государства, ранее полагавшиеся на защиту со стороны Вашингтона, могут начать искать более надежные гарантии безопасности, в том числе ядерное оружие. Это относится не только к региону Ближнего и Среднего Востока, но и к Восточной Азии — Японии и, не исключено, Тайваню.

Итак, в XXI веке ядерное противостояние на региональных уровнях стало реальностью. Взаимное ядерное сдерживание в сравнительно примитивной форме функционирует, но его надежность вызывает вопросы. В отличие от ХХ века региональная ядерная война стала большей угрозой, чем третья мировая. Неясно, например, готовы ли США окончательно смириться с тем, что их территория находится под прицелом межконтинентальных ядерных ракет КНДР. Очевидно только то, что денуклеаризация, о которой готов говорить Пхеньян, не означает одностороннего разоружения Северной Кореи, как это стремятся представить в Белом доме. Попытка США силой разоружить КНДР может привести не только к вооруженному конфликту на Корейском полуострове, но и к применению ядерного оружия. Такое столкновение может выйти за рамки войны между США и КНДР.

Итак, на месте биполярного, а затем однополярного мира возникла сложная конфигурация. На глобальном уровне расположились три крупных, но неравных по экономической мощи и политическому влиянию государства, обладающих солидной военной мощью, — США, Китай и Россия. На региональных площадках тем временем сложились «пары» ядерных держав, самостоятельных по отношению к ведущим игрокам и осуществляющих взаимное ядерное сдерживание. Наконец, создан прецедент, когда государство, сравнительно низко расположенное в мировой геополитической и геоэкономической иерархии, пытается практиковать ядерное сдерживание глобальной сверхдержавы. Это, однако, только верхний слой изменений.    

ТЕХНОЛОГИЧЕСКИЙ И ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ КОНТЕКСТ

Все ускоряющийся прогресс в развитии технологий привел к появлению за последние 30 лет новых видов и типов вооружений и совершенно новых возможностей. В условиях соперничества великих держав это логически ведет к гонке вооружений и меняет в сторону меньшей сдержанности доктринальные взгляды на применение ядерного оружия.  

После своего выхода из Договора по ПРО в 2002 году США приступили к созданию глобальной системы противоракетной обороны. На сегодняшний день элементы этой системы эффективны в отношении одиночных пусков ракет или пусков небольшими группами. Россия в ответ активизировала работы по обеспечению гарантированного преодоления систем ПРО своими стратегическими наступательными вооружениями 6. В результате на всю обозримую перспективу российские стратегические наступательные вооружения будут обладать способностью преодоления любых мыслимых в настоящее время систем ПРО 7. Вместе с тем теоретическая возможность создания надежной национальной системы противоракетной обороны и развитие программ ПРО служат постоянным генератором недоверия и стимулом для опережающего развития наступательных средств.

Появление неядерных систем вооружений, способных решать стратегические задачи, создает теоретическую угрозу обезоруживающего удара против стратегических ядерных сил. Несмотря на то что расчеты показывают практическую невозможность в настоящее время уничтожить ядерный потенциал противника с помощью удара высокоточными обычными средствами, развитие таких систем существенно усложняет глобальную стратегическую обстановку и, соответственно, затрудняет принятие решений в кризисной ситуации 8. 

Усложняет ситуацию и смешанное базирование на одних и тех же платформах ядерных и неядерных вооружений. В результате пуск баллистических или крылатых ракет с обычным вооружением будет рассматриваться оппонентом как возможное применение ядерного оружия, вызывая соответствующую реакцию 9. 

Появление ядерных вооружений малой мощности теоретически призвано укрепить ядерное сдерживание, запредельно повышая цену агрессии с применением обычных вооружений. В то же время наличие таких средств и готовность к их боевому использованию снижают порог применения ядерного оружия и, следовательно, вероятность перерастания вооруженного конфликта в ядерную войну.   

Развитие противоспутниковых средств позволяет манипулировать спутниками противника, включая элементы систем предупреждения о ракетном нападении; нарушать их работу и даже уничтожать при помощи противоспутниковых систем, размещенных на Земле.

Свертывание контроля над вооружениями с перспективой полного отказа от него — в результате расторжения или прекращения действия договоров ДПРО, ДРСМД и ДСНВ-3 — открывает новую эпоху стратегических взаимоотношений между США и Россией, в которой развитие ядерных вооружений не будет регулироваться международными соглашениями. Снятие договорных ограничений и большая закрытость в ядерной области будут усиливать недоверие и логически вести к преувеличенным представлениям о возможностях противника, а соответственно — к гонке вооружений. Подобное поведение ядерных держав еще больше подорвет Договор о нераспространении ядерного оружия.

В частности, прекращение действия Договора по РСМД чревато опасным ростом уровня противостояния между ведущими ядерными державами. Размещение Соединенными Штатами ракет средней дальности в западной части Тихого океана (с целью ограничить развитие аналогичных китайских средств) может создать для Пекина ситуацию, аналогичную той, в которой оказалась Москва в начале 1980-х годов после размещения американских РСМД в Европе. Сокращение подлетного времени до столицы и важнейших ракетных баз может заставить государство, оказавшееся в уязвимом положении, принять более решительную ядерную стратегию. Если же Вашингтон — несмотря на сегодняшние заверения об отсутствии таких планов — все же примет решение о возвращении РСМД в Европу (например, в Польшу), то европейская ситуация начала 1980-х может повториться в более опасном варианте. Россия неизбежно предпримет ответные шаги, и в результате опасность непреднамеренного ядерного конфликта резко возрастет.

Одним из наиболее серьезных технологических вызовов XXI века стало появление кибероружия. Оно дает возможность «отключать» системы энергоснабжения крупных городов, коммуникации, транспортные сети, всю инфраструктуру отдельных государств и целых регионов. В настоящее время системы управления и связи стратегических ядерных сил ведущих держав считаются надежно защищенными. В то же время существуют исследования 10, где утверждается, что это не так. Даже теоретическая возможность «отключить ядерную кнопку» эвентуального противника может стать фактором, способным полностью дестабилизировать стратегическую ситуацию.

В любом случае гражданская инфраструктура является крайне уязвимой перед кибератаками, источником которых могут быть не только государства, но и группы, а также отдельные лица. Удар по инфраструктуре сопоставим с применением самого разрушительного оружия. Такой удар не может оставаться без ответа. В США уже рассматривают возможность применения ядерного оружия против киберагрессора. Проблема в том, что источник кибернападения не может быть абсолютно точно определен. Такая ситуация открывает перспективу для киберопераций «под чужим флагом», игры со стороны на противоречиях между государствами. 

Важные изменения произошли и в сознании людей. Несмотря на возвращение державного соперничества и даже — в случае США и России — конфронтации, в обществах и политических элитах США и Европы сейчас практически отсутствует страх перед ядерной войной. Психологически ядерный фактор часто выносится за скобки, и состояние мира, в котором западные общества пребывают почти 75 лет, принимается как должное и надежно гарантированное. Возможность войны не отрицается, но начиная с первой Войны в Заливе (1991) сложился стереотип войны как экспедиционной кампании, не затрагивающей напрямую безопасность западных государств и их граждан за исключением профессиональных военных. Американские специалисты открыто обсуждают стратегии достижения победы над любым противником — включая Россию и Китай — с применением неядерных или только нестратегических ядерных вооружений 11.

Налицо парадокс: с одной стороны, образ ядерной войны, довлевший над обществом всю вторую половину ХХ века, оттеснен на далекую периферию сознания. Общественное мнение в странах Запада демонстрирует абсолютное неприятие любого применения ядерного оружия, затрагивающего территорию их стран. С другой стороны, силовая политика не только не исчезла, но стала более активной. При этом США сталкиваются с вопросом, как реализовать огромное военное превосходство в отношениях с ядерными державами, которые Пентагон официально относит к соперникам, — Китаем и Россией.  

В России, напротив, ядерный фактор обеспечения национальной безопасности с 2000-х годов выдвинулся на видное место. По признанию президента Владимира Путина, в ходе украинского кризиса 2014 года российские стратегические ядерные силы были приведены в состояние повышенной готовности 12. В. Путин как бы напоминал руководству США и их союзников, что Россия остается крупнейшей — наряду с США — ядерной державой и не будет стесняться использовать ядерный фактор в защите своих важнейших интересов. Российский президент сделал ряд публичных заявлений, в которых откровенно говорил о сценариях ядерной войны. Говоря о ядерном возмездии, В. Путин предупредил, что Россия «не заинтересована» в мире, где ее не будет  13. Рассказывая о стратегии ответно-встречного ядерного удара, он сказал, что «мы (россияне. — Прим. авт.) попадем в рай», а агрессор — в ад 14.

ДОКТРИНАЛЬНЫЕ ИЗМЕНЕНИЯ

Очевидно, что развитие технологий ведет к изменениям военно-доктринального характера. Президент Путин заявил об ответно-встречном ядерном ударе как об основной стратегии применения ядерного оружия РФ 15. В отличие от ответного удара, который наносится, после того как ядерные заряды противника уже достигли территории государства, такая стратегия несет в себе риск, поскольку не дает полной гарантии от ошибки.

В странах НАТО преобладает точка зрения, согласно которой Россия в последние годы приняла т. н. стратегию «эскалации для деэскалации», то есть первого применения ядерного оружия с целью завершения военного конфликта на выгодных или приемлемых для себя условиях 16. В России такую интерпретацию называют неверной, отмечая, что исторически не делали ставку на ведение ограниченных ядерных войн 17. Наоборот, военно-политическое руководство в Москве традиционно исходило из принципиальной невозможности ограничить ядерную войну.

Действительно, применение тактического ядерного оружия открывает возможность для неконтролируемой эскалации. Кроме того, в отличие от США, отделенных от возможных театров войны океанами, ограниченная война с применением ядерного оружия велась бы вблизи от российских границ или на российской территории. Тем не менее еще в начале 1990-х годов Россия отказалась от декларативного обязательства Советского Союза не применять ядерное оружие первой. В военной доктрине РФ указывается, что ядерное оружие может быть применено, если под угрозой окажется существование государства.

Это положение появилось в доктрине, когда обычные вооруженные силы России были существенно ослаблены и ядерная мощь виделась единственным гарантом военной безопасности страны. Возникает, однако, вопрос: что именно считать угрозой для существования государства? Будет ли считаться такой угрозой, например, локальное военное поражение, ведущее, возможно, к падению существующей власти, но не угрожающее жизни подавляющего большинства граждан страны? Можно предположить, что ни одна из трех крупных держав не смирится с унизительным поражением в конфликте с использованием только обычного оружия.

Применение ядерного оружия первым в ходе уже начавшегося локального или регионального конфликта с целью его деэскалации на выгодных или приемлемых для себя условиях является стержневым элементом политики сдерживания. Если перед военными США стоит вопрос, как защитить союзников и одержать победу над противником, обладающим ядерным оружием, то для руководства России актуальна другая проблема: нивелирование огромного превосходства в обычных вооружениях, которым обладают США. Необходимо учитывать также возможность использования ядерного оружия в ходе локальных/региональных конфликтов за пределами треугольника США — Китай — Россия. В этом последнем случае, вероятно, крупные державы постараются остановить конфликт, угрожающий последствиями остальному миру.

В начале XXI века ядерное сдерживание, несмотря на все присущие ему противоречия, продолжает играть роль главного фактора стабильности в отношениях между ядерными державами.

И в то же время ситуация в мире существенно усложнилась по сравнению с периодом Холодной войны. Взрывное развитие технологий подталкивает к приобретению стратегических преимуществ. Психологические барьеры, способствовавшие во второй половине ХХ века стратегической сдержанности, резко понизились. Доктринальные новации, формально призванные укрепить сдерживание, фактически снижают порог применения ядерного оружия.  

Наряду с геополитическими сдвигами технологические новации и изменения в доктринах требуют уточнить содержание самого понятия «стратегическая стабильность».

РАСШИРЕНИЕ ПОНЯТИЯ СТРАТЕГИЧЕСКОЙ СТАБИЛЬНОСТИ

На исходе Холодной войны США и СССР совместно выработали формулу стратегической стабильности. Последняя определялась как отсутствие у обеих сторон стимулов для нанесения первого ядерного удара. Невозможность добиться каких-либо преимуществ путем нанесения ядерного удара первым делала такой удар с любой стороны иррациональным. Нерациональность первого ядерного удара, в свою очередь, делала нерациональным само понятие ядерной войны. Если не будет первого удара — не может быть и ответного удара. Соответственно, если ядерную войну невозможно выиграть, ее не следует вести. Безупречная логика.

В XXI веке это положение полностью сохраняет свое значение. Будучи необходимым, оно, однако, не является достаточным. В период Холодной войны стратегическая стабильность основывалась на достоверности ядерного сдерживания. Сдерживание при этом понималось как гарантированная способность США и СССР нанести противнику неприемлемый ущерб, исчислявшийся десятками миллионов человеческих жертв и утратой значительной части национального достояния 18. В начале XXI века вооруженные силы ведущих держав по-прежнему обладают такой способностью. В то же время общественное сознание считает неприемлемым уже любое применение ядерного оружия против крупного города. Такой новый взгляд на последствия ядерных ударов и, соответственно, на войну с применением ядерного оружия во многом обесценивает понятия стратегического баланса и военно-стратегического паритета. Численные параметры — количество ракет, боеголовок, их суммарный мегатоннаж и проч. — существенно утрачивают значение. Смысл имеет достаточность, т. е. поддержание потенциала гарантированного ответного ядерного удара. Такой подход дает двойную гарантию — уничтожения агрессора и несовершения трагической ошибки.

К согласованным в 1990 году между Вашингтоном и Москвой условиям стратегической стабильности (гарантированная способность к ответному удару, высокая выживаемость стратегических ядерных сил и невозможность одним ядерным зарядом уничтожить большое количество ядерных зарядов противника) необходимо добавить новые.

В современных условиях критерием стабильности становится отсутствие не только стимулов к первому (массированному) ядерному удару, но к первому применению ядерного оружия в любом виде и на всех уровнях: глобальном (в треугольнике США — Россия — Китай) и региональных (в Южной, Восточной и Западной Азии). Это, безусловно, многократно более сложная задача, учитывая само существование ядерного оружия и необходимость сохранения ядерного сдерживания, а следовательно, и его достоверности.

В глобальном российско-американо-китайском треугольнике присутствует, по-видимому, общее понимание базовой устойчивости сдерживания на стратегическом уровне. Взаимная уязвимость сторон делает первый ядерный удар бессмысленным. Здесь основной проблемой становится необходимость исключить применение ядерного оружия первым в начавшемся региональном конфликте. Речь идет о конфликте, например, в Восточной Европе или Восточной Азии, куда оказываются вовлечены крупные ядерные державы — США против России или США против Китая. Чтобы предотвратить такое применение ядерного оружия, требуется, в свою очередь, воспрепятствовать региональному вооруженному конфликту, способному поставить под вопрос целостность политической системы одной из крупных ядерных держав.

Технологических гарантий, которые могли бы в таких случаях полностью исключить применение силы рациональными игроками, не существует. Линии связи и коммуникации между крупными державами могут воспрепятствовать вооруженным инцидентам или купировать их эскалацию. Но предотвратить политические конфликты, грозящие вооруженными столкновениями, невозможно в принципе, если не существует единой системы союзов или сообществ безопасности. Создания такой системы между РФ и США или КНР и США в обозримом будущем не предвидится. Остается уповать, что сама опасность разрастания локального конфликта в региональную войну, чреватую катастрофическими последствиями, заставит геополитических соперников проявлять сдержанность и удерживаться от непоправимых шагов.

Такая ситуация существует в отношениях между Россией и странами НАТО. Трудно представить себе нападение со стороны ядерной державы на одного из участников альянса, возглавляемого другой ядерной державой. Столь же трудно представить себе масштабную агрессию НАТО против России, способной уничтожить и Северную Америку, и Европу. У потенциального агрессора нет и не может быть никакой уверенности, что ему удастся использовать свое превосходство в обычных вооружениях без риска подвергнуться в ответ удару с применением ядерного оружия. Ситуация ядерного сдерживания между РФ и США распространяется, таким образом, и на союзников США в Европе.

Итак, суммируя сказанное:

1. В XXI веке стратегическая стабильность означает отсутствие стимулов для любого применения ядерного оружия.
2. Стабильность основывается в первую очередь на взаимоотношениях трех соперничающих держав — США, Китая и России — и затем на политике других государств, обладающих ядерным оружием, прежде всего Индии, Пакистана, КНДР.
3. Стабильность обеспечивается доктринальной сдержанностью, технологическими и организационными решениями, лишающими обладателей ядерного оружия стимулов к его применению.
4. Стабильность предполагает одностороннюю, двустороннюю (например, США — КНР, США — РФ, КНР — Индия и т. д.) или многостороннюю сдержанность в разработке, производстве, испытаниях или развертывании вооружений в условиях сохраняющего свою роль ядерного сдерживания.
5. Механизмы контроля над вооружениями уступают место механизмам предотвращения конфликтов; мерам доверия, транспарентности; консультациям и диалогу.
6. Устойчивость ядерных потенциалов и связанных с ними систем управления, связи и разведки к воздействию кибероружия является неотъемлемым условием стабильности.  

Сделанный в конце ХХ века вывод о том, что в ядерной войне не может быть победителей и что ее нет никакого смысла начинать 19, полностью верен и сегодня. Стратегическую стабильность можно обеспечить и в усложнившихся условиях XXI века, но такие усилия требуют нового взгляда на вещи, новой стратегии действий и новых инструментов.