ГалКон все записи автора

https://zen.yandex.ru/media/arhkot/moi-brat-rodnoi...udbam-5c81f79c393d4400b3541443



В.Кюхельбекер. Рисунок Пушкина

По возвращении из-за границы Кюхельбекер остался без средств и под сильным подозрением. Его устроили чиновником для особых поручений к всесильному «Ярмул-паше» - почти полновластному правителю Кавказа генералу Ермолову. Там Кюхля встретился с Грибоедовым – и у исследователей появился повод назвать его прообразом ещё одного литературного героя, Чацкого (может быть, тут сходства побольше, чем с Ленским). Во всяком случае, Вильгельм был и первым читателем «Горя от ума», и пламенным его почитателем.

Но и здесь злоключения Кюхли продолжались. Он поссорился с Н.Похвисневым, своим сослуживцем и родственником Ермолова. Состоялась дуэль. Итог её неизвестен, но впоследствии Кюхельбекер упоминал, что у него «пуля в плече», - где ещё он мог её получить? Ермолов пришёл в ярость и уволил Кюхельбекера, сославшись на «нервные припадки» молодого человека.

В.Кюхельбекер. Рис. П.Яковлева (брата лицейского приятеля)

Ссыльный Пушкин, узнав о дуэли, переживает за друга: «Ах, боже мой, что-то с ним делается — судьба его меня беспокоит до крайности — напишите мне об нем, если будете отвечать»,- просит он в письме Н.Гнедича.

И снова без службы и без средств… Кюхля много пишет, издаёт вместе с В.Ф. Одоевским альманах «Мнемозина». Пушкин поддерживает друга, но возмущается его безалаберностью: «Не стыдно ли Кюхле напечатать ошибочно моего «Демона»! моего «Демона»! после этого он и «Верую» напечатает ошибочно. Не давать ему за то ни «Моря», ни капли стихов от меня».

В Михайловском Пушкин будет мечтать о встрече с другом:

Я жду тебя, мой запоздалый друг —
Приди; огнём волшебного рассказа
Сердечные преданья оживи;
Поговорим о бурных днях Кавказа,
О Шиллере, о славе, о любви.

Сохранилось лишь одно его письмо другу, из которого ясно видно, почему поэт называет Вильгельма «Мой брат родной по музе, по судьбам». Почти всё оно посвящено разбору его пьесы «Шекспировы духи» и, хотя содержит и язвительные замечания (так, на строки «Я всегда в уединении пас стада главы своей» Пушкин ехидно заметит: «Пас стада главы моей (вшей?)»), но и похвалу: «Всё это я прощаю для Калибана, который чудо как мил».

Увы, это письмо, написанное в начале декабря 1825 г., Вильгельм не получит…

В письмах друзьям Пушкин иногда называет Вильгельма «Анахарзисом Клоцем» (сейчас принято писать Анахарсис Клоотс) - деятелем французской революции, немцем по происхождению, подчёркивая тем самым своё понимание политических взглядов друга и одновременно как бы предсказывая его судьбу и страшась за него (Клоотс был казнён во время террора).

Да сохранит тебя твой добрый Гений
Под бурями и в тишине, - писал Пушкин Кюхле в 1825 году

В 1825 году, за две недели до восстания, Кюхельбекер был принят в Северное тайное общество. 14 декабря он был на Сенатской площади. Кюхельбекер стрелял в великого князя Михаила Павловича, но пистолет дал осечку (интересно, что сестра Кюхли была женой воспитателя великих князей и впоследствии Михаил Павлович будет дважды ходатайствовать о смягчении участи своего незадачливого «убийцы») и в генерала Воинова; также он старался остановить паническое бегство, построить людей и повести их в бой, а после при помощи сестры пытался бежать в Варшаву. Там он и был схвачен 19 января 1826 года.

Кюхельбекер и Рылеев на Сенатской площади. Рисунок Пушкина.

Во время следствия Кюхельбекер явно был измучен и издёрган. То он по пунктам разъясняет, почему примкнул к восставшим (называет и «развращение нравов в простом народе», и «угнетение истинно ужасное» крепостных крестьян, и собственные республиканские убеждения -"желание представительного образа правления"), то, призывая имя Божие и клянясь говорить истинную правду, заявляет, что лицейский товарищ Пущин подстрекал его к убийству (где правда, мы не знаем: сам Пущин всё отрицал – он вообще старался не давать показаний против кого-либо,- а затем, к чести своей, не попрекнув Кюхлю ни разу, пытался помочь ему в Сибири). Затем Кюхля отречётся от этих показаний. Мы прочитаем в рапорте Бенкендорфу от 15 апреля 1832г.: «Государственный преступник Кюхельбекер …ныне пред исполнением по обряду лютеранской религии исповеди и святого причастия хочет успокоить свою совесть на счёт обвиненного им в 1826г. преступника же Ив. Пущина будто бы безвинно».

Кюхельбекер был осуждён как преступник I разряда: к отсечению головы. Но смертную казнь ему заменили на двадцать лет каторжных работ, позднее приговор смягчили до 10 лет одиночного заключения.

25 июля 1826 г. Кюхельбекер был вывезен из Петропавловской крепости в Шлиссельбург, где был до 12 октября 1827 года. 14 октября на глухой почтовой станции Залазы, возле Боровичей, произошла его последняя встреча с Пушкиным, ехавшим из Михайловского в Петербург. На следующий день Пушкин для себя записал: «Вдруг подъехали четыре тройки с фельдъегерем… Я вышел взглянуть на них. Один из арестантов стоял, опершись у колонны. К нему подошел высокий, бледный и худой молодой человек с черною бородою, в фризовой шинели… Увидев меня, он с живостью на меня взглянул. Я невольно обратился к нему. Мы пристально смотрим друг на друга – и я узнаю Кюхельбекера. Мы кинулись друг другу в объятия. Жандармы нас растащили. Фельдъегерь взял меня за руку с угрозами и ругательством – я его не слышал. Кюхельбекеру сделалось дурно. Жандармы дали ему воды, посадили в тележку и ускакали. Я поехал в свою сторону. На следующей станции узнал я, что везут их из Шлиссельбурга, — но куда же?»

О.Коровин. Встреча Пушкина с Кюхельбекером

Когда через три года поэт в стихотворении «Прощание» напишет:

Как друг, обнявший молча Друга,
Пред заточением его,-

наверное, он будет вспоминать эту встречу.

Фельдъегерь же поспешит донести в Главный штаб: «На пути, приехав на станцию Залазы, вдруг бросился к преступнику Кюхельбекерю ехавший из Новоржева в С.-Петербург некто г. Пушкин, начал после поцелуя с ним разговаривать, я, видя сие, наипоспешнее отправил как первого, так и тех двух за полверсты от станции, дабы не дать им разговаривать… г. Пушкин просил меня дать Кюхельбекеру денег, я в сём ему отказал. Тогда он, г. Пушкин, кричал и, угрожая мне, говорит, что “по прибытии в С.-Петербург в ту же минуту доложу Его Императорскому Величеству, как за недопущение распроститься с другом, так и дать ему на дорогу денег…”»

А везли Кюхлю в арестантские роты при Динабургской крепости. Здесь служил знакомый семьи Кюхельбекеров генерал-майор Е.Криштофович, который выхлопотал Вильгельму разрешение читать и писать, доставлял ему книги, добился позволения прогуливаться по плацу и даже устроил в своей квартире свидание с матерью. Труднее было добиться разрешения на переписку, и когда она была дозволена, то с большими ограничениями – писать только близким родственникам, касаться только семейных дел и отвлечённых тем. Однако потихоньку ему удалось наладить и тайную переписку с друзьями. Вильгельм Карлович переводит Шекспира, пишет поэму «Давид».

Пушкин в эти годы не оставляет своих попыток напечатать произведения друга. «Мадемуазель Кюхельбекер просила узнать у меня, не возьму ли я на себя издание нескольких рукописных поэм, оставленных ей ее братом. Я подумал, что дозволения цензуры для этого недостаточно, а необходимо разрешение вашего превосходительства. Осмеливаюсь выразить надежду, что разрешение, о котором я ходатайствую, не может повредить мне: я был школьным товарищем Кюхельбекера, и вполне естественно, что его сестра в этом случае обратилась ко мне, а не к кому-либо другому»,- напишет он А.Бенкендорфу. Разрешение дано не было. Но Пушкин всё же напечатает анонимно произведения Кюхельбекера «Ижорский» и «Русский Декамерон».

Один из офицеров крепостного гарнизона оставил воспоминания о Кюхельбекере: «Как ясный месяц блестит среди бесчисленного множества тусклых звёзд, так и его благородное, бледное, исхудалое лицо с выразительными чертами выделялось сиянием духовной красоты среди огромной толпы преступников, одетых, как и он, в серый «мундир» отверженных. Сильное и закалённое сердце, должно быть, билось в его груди, если уста… никогда ни перед кем не произнесли ни слова жалобы на столь суровую долю… Кто знал его ближе, тот любил, ценил, восхищался и благоговел перед ним…»

Всё время Кюхельбекер лелеет воспоминания о друзьях, о Лицее.

Сестра Кюхельбекера, побывав в Италии на могиле Корсакова, перешлёт ему листок с померанцевого дерева у могилы… «Листок этот, - засвидетельствуют современники, - Кюхельбекер хранил, как реликвию, как святыню, вместе с портретом матери, с единственною, дошедшею до него, рукописью отца, с последним письмом и застёжкою от манишки Пушкина и письмом В. А. Жуковского».

В стихотворении «19 октября 1828 года» Вильгельм Карлович спросит:

Моих друзей далекий круг!
Воспомнит ли в сей день священный,
В день, сердцу братьев незабвенный,
Меня хотя единый друг? -

по-видимому, не зная пушкинских строк, написанных годом раньше:

Бог помочь вам, друзья мои,
И в бурях, и в житейском горе,
В краю чужом, в пустынном море
И в мрачных пропастях земли!

(Продолжение следует...)

Источник:

https://zen.yandex.ru/media/arhkot/moi-brat-rodnoi...udbam-5c81f79c393d4400b3541443