Denis-K все записи автора

Интервью второе

ВАЛЕРИЙ ЯНКЛОВИЧ

продюсер;
с середины семидесятых двадцатого столетия и до конца жизни
Владимира Высоцкого его бессменный импресарио


Когда вы первый раз увидели Марину Влади на экране, и какое она произвела на вас впечатление?

Увидел я ее, естественно, как и миллионы российских, а тогда советских зрителей в «Колдунье». И, конечно, не стал исключением из всех мужиков, которые, естественно внутри себя, мечтали если не обладать такой женщиной, то хотя бы увидеть ее живьем. Безусловно, Марина привела меня в шоковое состояние. Ничего подобного до «Колдуньи» на экране я не видел.

Предполагали ли вы в тот момент, когда смотрели «Колдунью», что вам доведется познакомиться с этой женщиной.

Нет, конечно, нет. Я думаю, что ни у кого тогда не могло возникнуть такого предположения, даже у самого Высоцкого.

А когда, впервые услышав о том, что некий артист Владимир Высоцкий закрутил роман с Мариной Влади, вы поверили в это или не поверили? Ваша реакция на это какой была?..

Впервые слухи об этом до меня дошли в 69-ом году. Я работал тогда в Воронеже в театре и играл в спектакле «Интервенция», зная о том, что снят фильм «Интервенция» и одну из главных ролей в фильме играет Высоцкий. И уже тогда где-то среди актерской братии ходили слухи, что он якобы женился на Марине Влади. Но для меня это был еще все-таки некий миф. Я, думаю, и в Москве их роман вызвал шок, а для периферии это было нечто, ну просто сродни запуску, я не знаю, спутника или Гагарина. И как актера, конечно, меня обуяла такая белая мощная зависть. Зависть от несбыточности мечты, зависть от того, что тебя это никак не касается и никогда не коснется. И все это вкупе с неким таким сожалением и уважением одновременно - что есть в СССР некий счастливец по фамилии Высоцкий, который взял да задвинул и Францию с Россией одновременно.

Понятно, что в тот момент, когда познакомились Владимир Семенович и Марина Владимировна вы не присутствовали. Но что-то вы ведь знаете об их знакомстве?

Ну, конечно. Это все достаточно прописано уже. Вспоминая же Володю, когда я уже его знал, могу сказать - если ему нравилась женщина, то он делал все, чтобы она обратила на него вниманию. И думаю, когда он впервые увидел Марину и подошел к ней, с напором заявив: «Вы будете моей женой» – а случилось это в ВТО, куда она пригласила таганковцев после того, как увидела спектакль «Пугачев» и Высоцкого в роли Хлопуши – он то уже для себя что-то решил. И, конечно, по напору этому и по воспроизведению этого напора ему равных не было. Я, во всяком случае, за годы проведенные рядом с ним, не знаю ни одного случая, чтобы какая-то женщина ему отказала.

Но, а чем на ваш взгляд Владимира Высоцкого пленила Марина Влади? Залетная звезда, «Колдунья» - это отчасти понятно…

Ты знаешь - я думаю, что это понятно даже не отчасти. Потому что, если для нас для всех она изначально была, конечно, первой посетившей СССР западной звездой, то для него сыграло огромное значение еще и то, что она была русская. То есть то, что он мог с ней говорить на родном языке, и ему не нужно было напрягаться по этому поводу, и она его понимала. А это, сейчас по себе знаю - я большую часть живу в Америке – очень и очень важно. Тем более для поэта и певца. И я совершенно его понимаю.

Ну, а что могло заинтересовать в Высоцком Марину при первой их встрече?

Ну, мне трудно говорить за нее. Я думаю, что она не встречала такой энергии мужской до него. Ведь вот это не соответствие его физических данных тому внутреннего напора... Мне кажется, она не встречала до него такого мужского начала, которое клокотало в Володе в тот момент, когда он впервые к ней обратился и сказал: «Ты будешь моей женой». Сразу. Не зная ее, толком еще не познакомившись. Ведь, я думаю, что для всех нас, мужчин того времени, она была неким фетишем что ли таким женским, и для Володи в том числе. И для нее такая бесшабашность и безаппляционность стали полной неожиданностью.

А можно ли говорить о том, что сразу или пусть, может быть, спустя какое-то время после начала этого романа социальный статус Высоцкого взмыл на недосягаемую высоту?

Я думаю, что да. Их знакомство, их роман, а потом и женитьба, конечно, стали неким социальным подъемом для Володи. Потому что ну, кто такой был Высоцкий в российском понимании: парень из обыкновенной - ниже среднего достатка - семьи, выросший вместе со шпаной на послевоенной московской улице и так далее. А знакомство с Мариной и роман с ней обернулись для него какими-то другими совершенно вещами, в том числе и бытовыми. Вещами, которые для нас в то время являлись просто необычными - начиная от туалетной бумаги и кончая котоновой футболкой. Тогда для обретения социального статуса и это имело далеко не последнее значение.

Кто в этом союзе друг от друга больше получил?

Я думаю, что в этом союзе каждый из них приобрел одинаково. Потому что Марина через Высоцкого приблизилась к пониманию России, российской культуры, именно к пониманию её андегруандной культуры, а он, конечно, через Марину приблизился к шедеврам мировой культуры. И сам того не замечая, с каждым отъездом, с каждым общением с новыми людьми на Западе он с точки зрения культуры становился все глубже и глубже.

Коли мы вышли на тему отъезда… Ведь не секрет, что для Высоцкого власть Советов возводила просто баррикады в решении этого вопроса. И сам он, даже после регистрации брака с Мариной, считал себя не выездным. Как Владимир Семенович к этому относился?

Я думаю, что он к этому относился достаточно спокойно. Понимаешь, когда ты уже априори знаешь, что ты не выездной, то в общем не особо переживаешь по этому поводу. Хотя, безусловно, Володя мечтал о выезде за границу. Но когда он получил, наконец, это разрешение, боюсь, что у него наступило даже некое разочарование. Помнишь же наверняка песню «А, в общем, Ваня, мы с тобой в Париже нужны как в бане пассатижи». Это ведь для всех нас поголовно невыездных в то время заграница казалась некой сказкой, в которой все хорошо. А когда Володя столкнулся с тем, что там далеко не все хорошо его, конечно, охватило разочарование. Хотя я думаю, что он стремился поехать туда не столько за сытой жизнью, сколько ради того чтобы узнать – поймут ли его там как артиста и как поэта. И я знаю, что когда он в последний раз съездил в Америку и там выступал, ему больше всего хотелось чтобы его понял не только русскоязычный слушатель, но и слушатель американский. И это, в конце концов, случилось во время его выступления в Голливуде. Но изначально, конечно, все равно был быт и только быт. Я об этом с полной ответственностью говорю. А уже потом все для него становилось глубже и глубже. И с этой точки зрения Марина, конечно, дала ему много.

Вы затронули выступление Высоцкого в Голливуде. Он, наверняка вам о нем рассказывал. В связи с этим нельзя ли поподробнее об этом концерте для звезд мирового и американского кино?

Я знаю об этом концерте из трех источников: от самого Высоцкого, от Бабека Серуша, который там был, и от Милоша Формана собственно и организовавшего все это дело. Сначала все было тихо и степенно. Все пили коктейли, общались и в сторону Володи никто даже не смотрел. Потому что пришел он на эту тусовку в роли мужа Марины Влади – не меньше, но и не больше. И тогда Форман сказал ему: «Ну, Володя, заспевай». Милош говорил по русски с таким смешным акцентом, но достаточно хорошо. Так вот он и сказал Володе: «Заспевай». А Володя ему: «Ну, что ты, Милош, как я могу здесь петь, что они не поймут?» Но Милош настаивал: «Ну, пожалуйста, Володя. Хотя бы пару песен». И Высоцкий начал петь. И сразу же воцарилась тишина. Натали Вуд, построчно переводила текст его песен для слушающих. И все голливудские звезды в перерывах между песнями шептались: «Зачем он так надрывается, он порвет себе связки, на такой отдаче вообще нельзя петь». Но во время новой песни затихали. И вместо десяти минут Володя пел час. И для него, конечно, внимание этих вообщем-то непробиваемых людей стало открытием. Он потом с таким упоением рассказывал об этом. А Бабек вспоминал, что он в это время наблюдал за Мариной. И она была счастлива, что Володя перестал быть мужем Мариной Влади, и сама она оказалась вдруг не известной европейской акртисой, а женой великого русского актера, гения, который может вот так красиво и поэтично рвать себе горло. И на следующий день во всех выпусках американских новостей говорилось, что в Голливуд приехали Марина Влади с мужем, а уехали Владимир Высоцкий с женой.

А кто конкретно из голливудских звезд был на этом ипровизированном концерте?

Натали Вуд, Роберт де Ниро, Лайза Минелли, Никлсон... В общем весь цвет кинематографической Америки. И я думаю, что вот этот концерт навел его на мысль о том, что он может попробовать поработать для англоязычного слушателя.

Валерий Павлович давайте к Марине вернемся. Вот Высоцкий в Москве, без Марины. И вдруг или не вдруг приезжает Марина. Он менялся при ней?

Безусловно. При Марине он, конечно, менялся. Я скажу так - Марина, с моей точки зрения, для него была какой-то лакмусовой бумажкой жизни. Она ему, как он мне сам говорил, привила понятия ответственности за любимую женщину, за быт, за семью. И он к ней относился с каким-то пиететом. Володя часто говорил о Марине, что эта женщина с пятнадцати лет зарабатывающая деньги для себя и своей семьи. Она научила его очень четкому отношению к деньгам. Нужно отдать должное: ни Марина, ни он не были мотами. Они очень четко знали что такое деньги и умели считать их. Ведь Володя не был богатеем, особенно по нашим нынешним понятиям. Достаток его в начале их жизни с Мариной был более чем скромным. Хотя он уже тогда пытался зарабатывать, чтобы у него была возможность ни от кого не зависеть. И это ему давалось ему очень сложно. Потом в этом плане ему стало полегче. Но это потом. Ну что еще? Когда Марина приезжала, он, по крайней мере в те годы которые его я знал, а знал его последние семь лет, становился больше чем нужно галантен, добродушен, учтив. Ведь как ни странно это Марина научила его как нужно относиться к женщинам. Он же был дворовый, в общем-то, московский пацан. И по воспитанию и по восприятию жизни. А она ему привила отношение к женщине. Хотя, вообщем-то, нужно отдать ему должное, это отношение к женщинам подспудно в нем сидело всегда. Я вот вспоминаю - он мог любую, в общем-то, ничего из себя не представляющую девчонку, если та ему нравилась поднять до своего уровня. Он начинал к ней так относиться, что она начинала чувствовать себя королевой. И иногда эти девочки даже малость перебирали в отношение себя поскольку им начинало казаться, что они действительно стали королевами. Но приходило время, он так немножко плечи приподнимал и они, девочки, так словно бы скатывались и пропадали. Все пропадали. Кроме Марины.

Как Марина относилась к его болезни?

Знаешь, я буду говорить не о Володином алкоголизме, а о его наркомании. Потому что считаю – об этом надо говорить. Четко и без недомолвок. Говорить в первую очередь для тех, кто сегодня, в данную минуту, секунду решил это дело попробовать. Говорить для того, чтобы мальчики эти с девочками не заблуждались на свой счет. Я имею в виду их уверенность в том, что из этого недуга можно выскочить. Нельзя. Не получится. Поскольку не получилось этого даже у такой цельной и волевой натуры как Высоцкий. И об этом сегодня должны знать. И точно представлять себе все последствия, когда друг или подруга предложат тебе «просто попробовать». Так вот. Сначала мне казалось, что Марина знает о Володиной наркомании. И думал, что они чуть ли не вместе этим занимаются. Но потом я узнал, что для нее это было открытие. Страшное открытие. Ведь сын её Игорь страдал той же болезнью. И она положила в общем-то жизнь на его, Игоря, наркоманию. В случае же Володи она немножко переоценила себя. Ей показалось, что поскольку она имеет на него сильное влияние, то хватит его одного слова, которое он ей даст. Но в последнее время, конечно, это было далеко не так и Володя от этого страдал. Он ее, в общем-то, обманывал уже. А поначалу она просто увидела, что Володя сильно изменился. И она заставила его все ей рассказать. И он полетел в Италию и там ей там все рассказал. И они там, обливаясь слезами, дали друг другу слово, что будут бороться вместе. И она положила его в клинику во Франции. И ей показалось – что-то начало получаться. Но я то знал, что ничего не получилось, потому что он позвонил мне из этой клиники, и сказал, что, к сожалению, ничего не получилось. Володя в этой клинике нашел моментально сестричку русскоязычную, которая ему тут же нашла эту наркоту. А Марине-то казалось, что она его за горло поймала и вылечила... Конечно, для нее это была трагедия. Она понимала как никто, что это такое. Но и он понял, что он уже в лапах наркоты находится. Но надо отдать ему должное - он пытался выскочить. Пытался много раз. Не смог. Поскольку он был уже не просто наркоман, а полинаркоман. И поэтому совершенно неизлечим. И он когда это понял... В общем, для него это был крах всей жизни. Хотя, повторяю, он все пытался делать, чтобы от этого освободиться. Шел на все. Ездил к Марине лечиться. Здесь побежал в Склифосовского, когда впервые там гемосорбцию стали делать. Побежал и все рассказал профессору, который сказал: «Я могу вас вылечить, если вы мне все расскажете». И Володя все ему рассказал – сколько лет он на игле, какие у него дозы. После чего профессор этот положил его на гемосорбцию. Но на следующий день, когда я пришел к Володе, мы оба поняли, что ничего не получилось. И он окончательно осознал, что обречен, в общем-то. И Марина где-то в глубине души тоже это поняла. Потому что он стал уже ее по-человечески просто обманывать. И он сам говорил мне, что Марина не простит ему двух вещей - постоянной девушки и того, что он не приехал на похороны её сестры. И я помню случай, когда он вдруг говорит мне: «Ты, знаешь, наверное, никто, уже не сможет вернуть мне Марину. Давай попытайся ты». А я говорю: «Как это я могу попытаться?» Но он говорит: «Если ты приедешь во Францию, и она тебя там увидит, то обязательно приедет с тобой сюда в Москву». Конечно, все это было нереально. Ты только представь себе, что значило в те годы поехать во Францию. И тем не менее он побежал в ОВИР, там, у него приятель был – замначальника ОВИРа, потом побежал в театр, чтобы мне дали характеристику. Потом опять в ОВИР, где ему замначальника тогда сказал: «Ты, Володя, совершаешь глубочайшую ошибку и делаешь плохую услугу своему товарищу. Ведь если ему откажут, тогда отказ этот будет в его деле, и он больше никогда никуда не уедет». Но Володя ему сказал: «Нет, нет, я все сделаю, чтобы Валера поехал». Он вообще хотел за неделю на меня все документы оформить. Какое там... Тогда месяцами шли эти оформления, а он за неделю. В общем, мне, конечно, отказали. И он потом потратил еще пару недель на то, чтобы из этих моих документов вытащить тот отказ. Короче говоря, Володя тогда делал все, чтобы вернуть Марину. Но она, узнав, что ничего у него не получилось с лечением ни здесь, ни там, и что он ее постоянно обманывает, сказала ему в свой последний приезд: «Все, я уезжаю и в Париже иду в посольство чтобы начать бракоразводный процесс». Это его, помню, очень и очень испугало, хотя у него уже была Ксюха к этому моменту. Но, тем не менее, когда вдруг вопрос о разводе встал так серьезно, он, конечно, был обескуражен.

А кто первый преподнес Владимиру Семеновичу шприц, кто?

Это вопрос задается постоянно. Только пойми – его всегда выводили из состояния алкогольного запоя с помощью наркотических средств.

Опиатами?

Опиатами - и морфином, и амнопоном. Я в связи с Высоцким узнал все виды наркотиков. И натуральные, и синтетические. Он ведь пользовался всеми видами. А кто первый ему предложил? Я не думаю, что есть какой-то конкретный человек. Дуумаю, что вот, когда его выводили из состояния опьянения, тогда он и приобщился к наркоте. Это был такой самообман – немножко колюсь, но зато не пью. Ведь он всегда говорил мне: «Ну, птичка, моя, что ты переживаешь, ты пойми, все на Западе этим занимаются. Я же не наркоман, я только две этих самых штучки в день колю. И мне после этого гораздо легче работается. При этом я не пью совсем». А он же не был алкоголиком в бытовом понимании. У него была болезнь, когда организм вдруг резко начинает требовать алкогля. Он ведь мог не пить, не пить, а потом хлоп и все. Я уже даже научился замечать, когда он запивает. Начиналось все с ложечки коньяка в кофе. Потом с рюмки коньяка этого же. И все. Я понимал, что понеслось. Когда он запивал – это была неделя-полторы и уже до реанимации...

На самом деле я тему наркотическую не хотел поднимать, поэтому когда задавал вопрос об отношении Марины к болезни, имел в виду прежде всего алкогольную зависимость.

Ты понимаешь какая штука – это же ведь неправильно. Что значит «не хотел поднимать эту тему»? Ведь что было, то было. Наркотики были частью его жизни, и немалой частью. Как и употребление спиртного. Я не знаю, насколько это правда, но вот врачи мне говорили, что в Володиной клетке какой-то не хватало именно алкоголя и поэтому наступал момент, когда его, алкоголь, надо было воспроизвести в организме механически. То есть выпить. И все это становилось с каждым годом все тяжелее и тяжелее. Поэтому он перешел на наркотики. И на первых порах казалось, что они облегчает его состояние. А потом… Ведь в последние годы я уже не понимал - психически он нормальный человек или нет. Особенно, когда, например, он говорил мне, что видит цветные сны. Или когда пришло время, когда он мог спать только со светом. В доме его ночью всегда горел свет. А потом к этому добавилось то, что гастролях или где бы то не было он не мог находиться один. В комнате обязательно кто-то должен был быть. И я думаю - причина появления многих женщин в последние годы от этого вот страха остаться одному. Потому что он же понимал: ни я, ни кто-то другой не могли с ним находиться круглосуточно месяцами. При том, что у него с каждым годом все сужался и сужался круг общения. В последние-то полтора года он вообще отобрал очень-очень узкий круг, которому он доверял. И думаю, не спроста. Потому что, видно, не хотел чтобы кто-то лишний узнал про наркотики.

Как в театре на Таганке относились к роману Владимира Семеновича и Марины.

В театре и женщины и мужчины, конечно, завидовали ему, и проявления этой зависти лежали в границах от насмешек за спиной Володи до черной злобы.

Примеры если можно, Валерий Павлович.

Скажем, после последнего «Гамлета» Володя чуть ли не со слезами в буквальном смысле сказал мне: «Ну, почему они со мной так? Я захожу, говорю им «здравствуйте», а ни один человек мне не ответил. Что я им сделал плохого? Луну у них украл или кошелек?» И это его, конечно, обижало, раздражало. Особенно в последние годы. Я помню, когда в 79-ом году театр должен был ехать на гастроли в Варшаву, у Володи случился пик болезни, как раз когда во Франции его Марина пыталась лечить в клинике. А он должен был прямо из Парижа лететь в Варшаву. Ну я, как главный администратор, собираю людей, чтобы начинать отправлять их в Польшу, как вдруг сообщение приходит, что Высоцкий не прилетит. Я подхожу к Юрию Петровичу Любимову и говорю: «Юрий Петрович, позвонила Марина Влади и сказала, что Володя болен. Он не сможет прилететь из Франции». И вдруг вижу и слышу этих актрисулек, которые друг дружке говорят: «Знаем мы эту болезнь». Тогда я не выдержал и сказал им: «Вы едете в Варшаву, только потому что Высоцкий есть в театре. А без Высоцкого вы в Варшаве не нужны». Тогда «Гамлет» в Польшу ехал... Вот. Так что эта вот зависть к тому, что ему якобы позволено нечто большее, чем им была страшной. Хотя ему, действительно, Любимов позволял то, что не позволял другим. Но Володя ведь этого заслуживал. И относился к такому положению вещей, как к должному. Но при этом никогда не ставил себя не выше, не ниже других. И воспринимал эту зависть склочную как обыденное явление. Но его уже тяготил театр в последние годы. Театр ему был тесен, и он не хотел уже служить в нем. Но «Таганка» была для него единственным официальным местом, где он мог получать характеристику для ОВИРа и иметь трудовую книжку.

Когда он последний раз виделся с Мариной?

Мне кажется, что последний раз он виделся с Мариной в мае месяце восьмидесятого.

Там или здесь?

Там.

А был какой-то итог их последней встречи?

Был и довольно печальный. Потому что Марина поставила очень жесткие условия перед Володей - либо он попытается что-то сделать либо – всё. И это была ее последняя ошибка, поскольку она продолжала считать, что достаточно ее слова «исправься» и все произойдет. А он уже не мог ничего с собой поделать и понимал это. Понимал, что он ее опять обманет. Но все-таки дал ей слово, что все прекратится. Но когда мы его встречали на вокзале, Володя был уже в полном разборе. Я думаю, что наркотика у него с собой не было, и он заливал свою «ломку» алкоголем. Поэтому был совершенно невменяем. Мы привезли его домой и тут же раздался звонок Марины. Я взял трубку и она спросила: «Где Володя?». Я ответил: «Что-то ему нездоровится». Тогда она сказала: «Мне все ясно. Скажи ему, что между нами все кончено». И положила трубку. А утром, когда он немножко очухался, я рассказал ему об этом разговоре. И на него слова Марины произвело очень гнетущее впечатление. Я думаю - он понимал, что теряет ее насовсем. И ему этого очень не хотелось. Все-таки она для него была неким спасательным кругом. Ощущение, что она где-то есть, конечно, давало ему какую-то надежду на что-то. Правда, я тогда уже не знал на что. А Володя… Ему ведь врачи в апреле восьмидесятого уже сказали, что он обреченный, что, в общем, ему осталось жить полтора-два месяца. И вот когда эти два месяца прошли, он с таким облегчением проговорил: «Ну и что, где ваши врачи?» И этим он как бы заявил судьбе, что пока Марина у него есть - с ним ничего не случится. Хотя, как я говорил, был уже обречен.

Помните у нас был с вами разговор о «Колдунье» и вы сказали, что не могли даже в мыслях предположить, что когда-нибудь познакомитесь с этой женщиной. Но судьба свела вас с ней и довольно коротко. Какие у вас были ощущения во время первой встречи с Мариной Влади?

Думаю первая наша встреча произошла году в семьдесят четвертом. И для меня это был очень яркий эпизод. Она должна была прилететь еще в старый аэропорт Шереметьево. Мы приехали туда на машине, но рейс из Парижа очень сильно задерживался. А Володя опаздывал на спекталь. И тогда он говорит мне: «Знаешь что - ты встретишь ее и привезешь домой». А я машину тогда не водил и сказал ему об этом. Тогда он говорит: «Вот я ключи тебе оставляю. А машину Марина проведет». Потом поймал такси и уехал на «Таганку». А я остался ждать. И вот она выходит такая красивая и совершенно потустороння для меня. Поздоровались, я ей объяснил почему нет Володи, она села за руль и мы поехали к ним домой. Я помню - она какой-то сундук везла для Володи. Приехали домой - а Володя тогда целый год в тайне от Марины собирал для нее шкурки, из которых хотел ей манто пошить - она зашла в спальню и я вскрик услышал. Забежал, смотрю, вся постель устелена этими шкурками. И Марина ошеломленная стоит. И я увидел ее лицо... Это было такое лицо... Лицо самой счастливой женщины мира… Потом несколько часов мы провели вместе на кухне, потом поехали на спектакль, Володя как раз играл «Гамлета». И она снова вела машину. И, конечно, все эти часы вдвоем с ней я ощущал дикое смущение. При том, что она-то вела себя запросто. Нужно отдать ей должное: она всегда умела себя вести просто в любой ситуации. Для нее все равно было, что с министром разговаривать, что с приятелем своего мужа. Вот такая была наша с ней первая встреча. Потом уже я узнал ее близко, и мы часто с ней подолгу беседовали. Но первая наша встреча была такой.

А что это за история с фотографией Марины и Брежнева?

Веселая история. Марина же была зампредом общества советско-фрацузской дружбы. И когда Брежнев был с визитом в Париже, их на приеме в посольстве вместе сфотографировали. И эту фотографию она отдала Володе. А в то время в Москве была единственная станция автосервиса, где иномарки ремонтировались. И как-то раз мы с Володей приехали туда. У него был заказан стапель, и была его очередь, но вдруг он узнает, что его выбросили из этой очереди, а вместо него ремонтируется сын Щелокова. И Володя такой возмущенный вбегает к директору этой станции и кричит: «Что же вы делаете? Очередь ведь моя. Я отменил из ремонта этого тысячу дел!» А директор ему говорит: «Володя, ну что я могу сделать. Это же - сын Щелокова». Тогда Володя говорит: «Ах, так. Ладно. Ждите.», мчится домой, берет эту фотографию где Марина с Брежневым, возвращается, показыавает её директору и говорит: «Если ты сейчас же не снимешь с конвейера сына Щелокова и не поставишь на его место меня, то я сию же минуту позвоню Марине, а она позвонит Брежневу. Всё ясно?» Конечно, он блефовал. Но очень убедительно. И директор, испугавшись мифического Марининого звонка Брежневу, тут же поставил машину Володи на место машины сына Щелокова.

Известно, что у Владимира Семеновича были непростые отношения с родителями, в частности, с отцом - Семеном Владимировичем. Как-то поменялось родительское отношение к Высоцкому после того, как он связал свою жизнь с Мариной Влади?

Конечно. Я думаю, Марина сделала очень много для того, чтобы наладить отношения Володи с родителями и, в частности, с отцом. Потому что она-то как никто понимала, что семья это очень важное в жизни. Ведь у нее самой семья была очень большая и она в ней всегда была организующим началом. Поэтому Марина очень много сделала для нормализации отношений Володи и его родителей. Она всегда затаскивала его к ним в гости, ходила к ним на обеды и отношения Володи с отцом наладились исключительно благодаря ей. Вообще же родители Володи были типичными советскими людьми и в плохом и в хорошем понимании этого слова. И отец сначала просто никак не мог понять и поверить в то, что на его непутевого сына позарилась такая звезда, как Марина Влади. Но когда он понял, что это правда и ощутил вокруг себя эту ауру иностранки… А тут еще соседи и сослуживцы его заговорили в голос: «Как здорово, что у тебя невестка Марина Влади!». И, конечно, это возвысило его как в своих глазах, так и в глазах сослуживцев и знакомых. И он в ряде случаев, надо сказать, в полной мере пользовался званием свекра Марины Влади. Хотя, в общем, он неплохой мужик был, и Володя относился к нему не со злобой какой-то, а с огромной жалостью. Он ведь очень сильно любил обоих своих родителей. При том, что они иногда, мягко говоря, не всегда его понимали. Но родителей ведь не выбираешь…

А было письмо Семена Владимировича в органы по поводу антисоветского поведения своего сына?

Артур Макаров говорил, что было. Я же при жизни Высоцкого об этом никогда не слышал ни от самого Володи, ни от других. В мою бытность единственное резкое противостояние сына с отцом произошло, когда Володе было уже совсем плохо. После того, как я вызвал Семена Владимировича на разговор и сказал, что Володя просто погибает, что надо что-то делать. Володя тогда работал где-то на гастролях, а я жил у него дома, куда и пригласил Семена Владимировича, сказав ему: «Семен Владимирович, всё - ваш сын умирает, и врачи говорят, что надо что-то делать. Но класть Володю в больницу без его согласия невозможно. Поэтому надо чтобы вы на него повлияли. Попытайтесь, пожалуйста». И он так резко тогда сказал: «Ну вот сейчас он приедет и я ему всё скажу! Если уж Эдит Пиаф смогли вызволить из наркотиков, то и я это сделаю!» И мне даже показалось, что он, действительно, сможет что-то сделать. Но когда Володя приехал, и отец на него повысил голос, тот ему очень резко сказал: «Ты в это не вмешивайся». И я увидел, что Семен Владимирович сразу как-то сник и начал вроде даже как бы извиняться: «Ну что ты, сыночка, я же не хотел ничего. Просто вот поговорить с тобой решил насчёт больницы». Тогда Володя совсем уже грубо ему ответил: «Если вы посмеете уложить меня в больницу - я вас всех возненавижу». А мне сказал: «Запомни - все, кто попытается меня упечь в больницу, станут моими личными врагами». И Семен Владимирович сник еще больше, моментально превратившись из грозного такого мужика в ничто. Но я еще и еще раз буду утверждать и говорить о том, что и Семен Владимирович и Нина Иаксимовна были для Володи любимыми родители. И он к ним соотвественно относился. Как сын. Как любящий сын.

Марина при вас просила Высоцкого петь?

При мне никогда этого не было.

А когда вы впервые услышали Высоцкого?

Думаю где-то в 67-м году. Когда в театре Воронежском работал. Это были песни «Скалолазка», «Татуировка», «Нинка-наводчица»... Но я как-то тогда увлекался Окуджавой больше и я воспринял песни Высоцкого, как такую блатную лирику. И только уже где-то к 70-ому году я стал все больше и больше узнавать его творчество. Большей частью от Славы Говорухина – а мы с ним были знакомы еще по Казани, где он был студентом-геологом. Так вот у Славы дома я услышал уже другого, не блатного Высоцкого.

Вы наверняка знаете, что у театральных педагогов есть такой диагноз – нессотвествие внешних данных и внутреннего содержания. У Высоцкого этот диагноз был на лицо. Худенький, невысокий, с лицом довольно простоватым, но в то же время и голос, и внутрення энергетика мощнейшая, и обаяние потрясающее. То есть фактура для амплуа «простак», а нутро – однозначно «геройское». Как в связи с этим сам Высоцкий относился к себе, как к особи мужского опола?

Знаешь, ему всё время надо было и себе и другим что-то доказывать. Я говорил уже, что если ему нравилась женщина и ему нужно было ее в себя влюбить – он испльзовал все способы от гитары и голоса до бешенного обаяния. Поскольку ведь если его не знать и видеть со стороны, он совершенно не производил впечатления. Но если ему нужно было в чем-то утвердить себя, у него возникал какой-то необыкновенный темперамент, из него мощнейшая энергия начинала выплескиваться, и в результате он просто тебя завораживал. И у меня было всегда ощущение, что он с бесом разговаривает. Потому что когда ему нужно было кого-то в чем-то убедить, неважно мужчину или женщину, он побеждал всегда. Даже когда уже был очень болен. Я помню, когда ему нужно было добыть наркоту, а ее не было - Володя ухитрялся вытворять такие вещи, что ни один артист так никогда сыграть не сможет. Он заставлял целые госпиталя поверить в то, что у него почечная колика. Он умел так всех в этом убедить, что ему моментально делали укол. И не потому что он просил или клянчил, а потому что все сразу понимали, что, действительно у него что-то такое происходит с почками. Когда он выбивал квартиру для своего врача Толи Федотова, он начальство всякое так заражал, находил такие слова, что в секунду становился какой-то глыбой, которой вообщем-то страшно было отказать. Или, например, вот общаешься ты сним, и он сидит каким-то тихим, скромным, невзрачным таким мужичком. Но вдруг он начинает говорить, убеждать тебя в чем-то, и ты начинаешь видеть перед собой какого-то громадного, убедительного, мощного мужика. Не говоря уже просто об его актерстве. Я, например, все его выходы в «Преступлении и наказании» видел, когда он Свидригайлова играл. Вот вроде выходит он сцену в халатике таком не по размеру, скромный, придавленный. Но когда начинает свой монолог - ты вдруг видишь, что он заполняет собой всю сцену. Абсолютно всю. Вот этот дар у него был конечно. Хотя если нужно было, Володя мог изобразить из себя и живчика такого искристого. Но если ему надо было убедить кого-то в чем-то, он мог тут же прямо на полу тебе и «крокодила» изобразить, и отжаться на одной руке, и сальто сделать. То есть он с блеском умел продавать себя и как мужика и как обаяшку. Я помню, когда-то в Москве была такая тусовка донжуанская - Смирнитский, Хмельницкий, Михалков и Отар Коберидзе - артист, красавец-грузин такой. И собирались все они в квартире одной на проспекте Мира. Собирались, приводили девочек, ухаживали за ними. И вдруг появляется Володя - маленький, неприметный, но с гитарой, начинает петь и всё - уводит самую красивую. Отар мне говорил тогда все время: «Слушай, что такое, кто он такой, почему он лучших девок у нас уводит?» То есть Володя мог убедить и утащить из компании любую самую красивую женщину, если он задавался этой целью.

Дальше