Дата публикации – 13.06.2007 г.

О Владимире Высоцком вспоминает
Анатолий Андреевич БОРИСОВ

М.Ц. – Вы были ассистентом оператора на картине "Особое мнение". Почему в окончательную редакцию фильма не вошёл эпизод с Высоцким?
А.Б. – Эпизод с Высоцким не вошёл в картину, потому что сам режиссёр сказал: "Это вставной номер". Он, в конце концов, в этом убедился. Но если смотреть картину и знать, что там был эпизод с Высоцким, то видишь, что что-то от этого эпизода в сценарии осталось.
У главного героя всё не клеится, и дело, которое он пытается раскрыть, не поддаётся. Он всё время вспоминает своего старого друга с подводной лодки. И вот тогда к нему приезжает этот его друг, которого играл Высоцкий. Они сидят на берегу моря, едят рыбу, а потом Высоцкий поёт "Уходим под воду..."
Потом Жилин решил, что песня в фильм не годится, а периодические воспоминания главного героя о друге, с которым они служили вместе, остались.

М.Ц. – Вы помните, как снимали этот эпизод?
А.Б. – Ну конечно! Съёмки проходили в Санжейке, снимали весь вечер и всю ночь. Наварили тройной ухи на костре – это видно на фото. И посадили рядом маячника с маяка, который стоял совсем недалеко. Эпизод снимался по частям, и для очередного дубля запускали с определённого места фонограмму песни "Уходим под воду в нейтральной воде..." Мы слышали её впервые, но к утру уже знали назубок из-за многократного – может, стократного – повторения. Наутро молодежь ходила и повторяла: "На-по-по-лам", а ветераны, одуревшие от бессонницы, показывали кулаки и говорили: "Ещё раз скажешь – убью!"

М.Ц. – А ведь Жилин поначалу так бился за этот эпизод...
А.Б. – Бился, да. И за Высоцкого бился. Я сам случайно присутствовал при разговоре Жилина с директором фильма. Жилин ей сказал: "Надо бы Высоцкому рублей двести заплатить за песню". А она: "Да ты что?! Такие деньги!" – "Ну, он же специально для фильма песню написал". Не знаю уж, сколько они ему, в конце концов, заплатили, но потом Жилин понял, что этот эпизод там не смотрится, он там не нужен.
Вообще, фильм получился неинтересный. Изначально, по сценарию, он был кабинетным таким, и режиссёр всячески пытался его разнообразить. Там масса эпизодов, которые из кабинетов были перемещены на натуру – куда возможно. Где-то герои ловят рыбу, где-то они в кафе сидят... Хотя по актёрскому составу фильм был сильным, – играли Ефим Копелян, Элла Леждей, Пантелеймон Крымов, – но оказался неинтересным.

М.Ц. – После этого Вы встретились с Высоцким уже на съёмках "Опасных гастролей"?
А.Б. – Да, работали вместе мы на "Опасных гастролях", но на Одесской студии я его частенько видел и до того. Например, во время съёмок "Коротких встреч". Однажды был смешной эпизод. Я в конце дня вышел со студии, сел на троллейбус и поехал домой. И тут слышу – двое парней разговаривают: "А ты слышал, что Высоцкого посадили?" – "Да ну!" Я не выдержал, подошёл и говорю: "Ребята, вы извините, но я видел Высоцкого десять минут назад".

М.Ц. – Да, вокруг Высоцкого всегда клубились слухи и сплетни, и Одесса, конечно, не была исключением. Но давайте поговорим о вещах реальных, – например, о съёмке сцены из "Опасных гастролей" под названием "Пикник".
А.Б. – Это под Одессой снималось, на Николаевском лимане. Это недалеко от города, минут двадцать-тридцать. В этом эпизоде Высоцкий пел песню "Я не люблю". Это была их совместная сцена с Копеляном, когда тот произносит фразу, что господа артисты не занимаются политикой, то Высоцкий начинает петь эту песню. В этом эпизоде ещё участвовали Пырьева и Гринько.
В этой картине я работал ассистентом звукооператора. Все песни Высоцкого в фильме писались под фонограмму, а "Я не люблю" он исполнял "вживую". Может быть, оказалось, что техническое качество записи оказалось несовершенным, и из-за этого песня в фильм не вошла. Но возможно, конечно, что она не вошла из-за своей остроты. А может быть, оба фактора сыграли роль, я не знаю.

М.Ц. – Юнгвальд-Хилькевич говорил, что и "Моя цыганская" ("В сон мне – жёлтые огни...") тоже планировалась в этот фильм и не вошла, но деталей я не знаю...
А.Б. – Вы знаете, эта песня, можно сказать, рождалась у меня на глазах. Это ещё в Санжейке было, на съёмках "Особого мнения". Я тогда его впервые увидел – какая-то одежда на нём типа рыбацкой была, сапоги... Сам чуть пьяненький ходил он с гитарой по обрыву и напевал "Цыганочку". Как я понял потом, он отрабатывал эту песню. Потому что к нему все кидались – "Володя, спой!" На том фильме работало много людей, знавших его и по "Вертикали", и просто по контактам на Одесской студии.
И он пел. Я хорошо помню, что он пел такую песню:
                "Если вас ударят в глаз –
                Вы, конечно, вскрикните,
                Раз ударят, два ударят,
                А потом привыкните".
То есть, это песня на мотив "Цыганочки". Как мне кажется, его собственная "Цыганочка" у него в голове тогда всё время крутилась и была уже где-то на подходе.
В тот период он пел эту "Цыганочку" постоянно, это была его программная песня на тот момент. Как где-то какая-то пауза – Володя поёт "Цыганочку", так что я слышал её в его исполнении десятки раз.

М.Ц. – Ну, это в перерывах. А что Вам запомнилось из съёмок картины?
А.Б. – Киноначальство не хотело разрешить снимать Высоцкого. А Юнгвальд-Хилькевич хотел снимать только его. Требовалось убедить начальство, поэтому для виду проводились пробы других актёров. Помню, на пробы приехал какой-то парень из Ленинграда. Взял гитару, спел, сыграл какой-то кусок из сценария...
Хилькевича на этих пробах не было, он пришёл позднее, говорит: "Ребята, включите мне эту запись". Мы включили, он посмотрел – и заплакал горькими слезами (правда, надо сказать, что пришёл он здорово пьяный), на самом деле заплакал: "Ну разве можно это сравнить с Высоцким?! Высоцкий – это же Пушкин двадцатого века!" Я это дословно запомнил.
Хилькевич Высоцкого просто боготворил. Вот снимается эпизод. И вдруг Высоцкий говорит: "Нет, это не так снимать нужно". Объясняет, что он имеет в виду. Хилькевич сразу: "Так, стоп, переснимаем".

М.Ц. – С.Стреженюк, редактор Одесской студии, однажды сказал, что в сцене "На пикнике" снималась М.Влади, а потом эпизод с ней вырезали...
А.Б. – Нет, она не снималась. Она приезжала во время съёмок "Опасных гастролей" два раза. Сначала она приехала во время работы над эпизодом у памятника Пушкину, в котором заняты Высоцкий и Пырьева. Помню, она была в таком очень красивом пальто, вроде, расшитая дублёнка.
Это был март 1969 года. Было холодно, я сидел на своём рабочем месте в тонвагене, и туда зашли Высоцкий и Влади. Я сидел от них за перегородочкой, а они там целовались. Их роман был в самом начале.
А потом она приехала весной и была с нами на съёмках на лимане. Марина Влади была совсем без грима, в простенькой такой шерстяной кофточке. Съёмки шли своим чередом, а она просто присутствовала.
А потом был такой случай. Мои знакомые ребята поехали с нами на съёмки посмотреть на Высоцкого и Влади. Они купили водки и начали меня подкалывать: "А можешь пойти и пригласить её выпить с нами?" Пришлось подойти... Она очень простой и контактный человек, но выпить отказалась.
Разговоры о том, что, дескать, а может, она снимется, были, но Хилькевич объяснил: "Если она снимется даже в крошечном эпизоде, то ей нужно будет заплатить больше, чем стоит вся наша картина".
Ещё такой хочу рассказать эпизод из "Опасных гастролей". Снимали сцены, где Высоцкий переодевается нищим. Было это уже поздним вечером около операторского цеха, который находится под знаменитым съёмочным павильоном 1. Ещё до начала работы стоит часть съёмочной группы: Жора Юматов, по-моему, Шубарин и тут вдруг появляется грязный, замызганный нищий. Это был Высоцкий, но его никто сразу не узнал. Это было потрясающее перевоплощение: и внешнее (очень серьёзное), но главное – внутреннее. Он нашёл какой-то очень точный стержень нового образа. Буквально его чуть не спросили, а что собственно, Вы здесь делаете и как прошли. Это была минута оцепенения, когда догадались, что это Высоцкий. И тут Юматов, чтобы как-то выйти из неловкости, произнёс свою фразу по роли: "Ну, в Петербурге ты явишься в костюме турецкого султана или что в этом роде".
Если быть совсем точным – эпизод снимался рядом с операторскими кабинами, между операторским цехом и звукоцехом, но всё же ближе к операторскому. Продолжение эпизода с нищим снималось уже на старой студийной проходной. Сейчас она закрыта. Очень интересно была сыграна Володей уличная сцена. Он подходил к филёру и на разные голоса просил: "Ну, подай мне копеечку. Ну, хоть одну копеечку. Я тебя очень прошу – ну, одну копеечку". Всё это он обыгрывал на самые разные лады, разными голосами, кривляясь, дёргая за пиджак стукача.
Мы, я имею в виду съёмочную группу, лежали от смеха вповалку. И всё как-то было грандиозно и красиво. Представьте себе: тёмная южная ночь, голубовато белая студийная каменная ограда, львы на колонах у ворот, яркий свет – и ажурная импровизация Володи, где он практически по тексту ничего не говорил. Очень жаль, что в фильм вошли лишь какие-то маленькие кусочки из сыгранного Володей в тот вечер. А лично я увидел в нём, причём абсолютно реально и наглядно, кроме прочих достоинств, ещё и большого мастера перевоплощения.

М.Ц. – У Вас были какие-то личные контакты с Высоцким?
А.Б. – Я Вам так скажу... Высоцкий был человеком довольно жёстким. Я совсем другой, и у меня было впечатление, что он меня недолюбливает. Но однажды произошёл такой случай. Если Вы помните, в фильме есть эпизод, когда герои Высоцкого и Юматова нанимают биндюжников.
Мне, как звуковику, надо было сидеть с микрофоном как можно ближе к месту действия, поэтому я сидел под ближайшей к Высоцкому телегой. И вдруг какую-то лошадь понесло, остальные лошади тоже задвигались и, естественно, задвигались и телеги. Народ киношный перепугался, потому что меня же раздавить могло. Но лично я пережил всё это легко, вылез из-под телеги, не показав страха. И вот после этого я заметил, что Высоцкий стал ко мне по-другому относиться. Что-то такое я приобрёл в его глазах.
А был и другой эпизод. Случился перерыв между съёмками, и Высоцкого попросили спеть. Он начал петь одну песню за другой: "Жираф большой – ему видней", "Як-истребитель", "Их восемь, нас двое". Он спел тогда массу песен, которые я вообще никогда не слышал.
Потом он начинает песню "Четыре года рыскал в море наш корсар...", доходит до какого-то куплета... Вдруг смотрит на меня, ругается матом – и всё. Все к нему: "Володя, ну допой!" – "Нет". Отказался петь наотрез. Может, из-за меня? Я не знаю. Я потом эту песню только через год где-то услышал с магнитофона и только тогда узнал, чем она закончилась.
А вот случай, который я Вам сейчас расскажу, на мой взгляд, очень важен для понимания личности Высоцкого. Снимался эпизод с канканом, там, где Высоцкий поёт "В томленье одиноком..." Снималось это в так называемом "Щорсовском" павильоне – там Довженко снимал "Щорса". Я сидел в тонвагене и оттуда выдавал фонограмму им в павильон. И что-то у меня не получалось, я всё время делал не так, – подавал фонограмму не с того места и вносил диссонанс в работу.
Высоцкий опаздывал. У него были спектакли, и надо было срочно лететь в Москву. Я слышал, как он говорил: "Я не могу, ребята, я должен ехать". Хилькевич говорит: "Володя, я тебя умоляю – нужно сделать это сейчас".
И на самом деле: он мог приехать только через месяц, что ли. Значит, надо было по новой делать декорации, по новой собирать актёров – то есть, всё начинать с самого начала.
Оставалось ему до отъезда со студии – ну минут десять-пятнадцать. И вот записывает последний дубль – удачный на этот раз, – а автобус, который должен везти его в аэропорт, уже заведён. И вот он впрыгивает в этот автобус уже чуть ли не на ходу, и уже там начинает сдирать с себя грим. Мы были тогда просто потрясены его выдержкой: с полной отдачей снимать дубль, опаздывая на самолёт!
И ещё один случай, который тоже много говорит о его характере. Сцены в губернаторском доме мы снимали в Одесском Доме учёных, там роскошный интерьер. И вот одна девушка знакомая, фанатка Высоцкого, попросила меня провести. Ну, одного человека провести – не проблема. Я привёл её, посадил, она сидит и млеет: снимается сцена фильма и Высоцкий поёт: "Дамы, господа, других не вижу здесь..."
В перерыве между дублями она мне говорит: "Слушай, возьми у него автограф". Ну, мне как-то неудобно было, я другого человека попросил. Вижу: он идёт к Высоцкому, протягивает ему блокнот, показывает на эту девушку. Володя подымает голову: "Как тебя зовут? " Она говорит: "Лена". Он чего-то пишет, возвращает ей блокнот. Я прошу: "Покажи, что он написал". Она мне показывает: "Леночка, будь счастлива. Владимир Высоцкий".
Мне кажется, это очень интересная деталь. Помню, как один наш футболист знаменитый иначе себя повёл в такой ситуации. К нему после матча парень подошёл: "Распишитесь, пожалуйста". Он сказал: "Я уже расписан", засмеялся и пошёл.

М.Ц. – После "Опасных гастролей" Вы с Высоцким не виделись?
А.Б. – Нет, больше встреч не было. Последний раз я видел Высоцкого после окончания фильма. Это была первая лента Одесской киностудии, где в начале фильма есть теперь всем известный кораблик, символ студии.
Последний эпизод, который мы снимали, – "Пожар на складе". На берегу была построена декорация. Реквизиторы всё пересчитали, а потом всё это подожгли. Это были ночные съёмки, а рано утром появляется Марина, и вот тогда я их увидел последний раз. Володя был в водолазке, на которой был прицеплен значок Одесской киностудии, – в то время отмечалось её 50-летие.
Съёмки уже, собственно, были закончены. А Вы помните, что в фильме упоминался пароход "Святая Елена"? И вот Володя с Мариной идут и видят на море кораблик. Это был кораблик из яхт-клуба. И Володя вдруг говорит: "Смотрите, – "Святая Елена" причалила!" И Фёдор Сильченко, оператор, кричит: "Давай немедленно снимай!" И вот этот финальный кадр в фильме – это кадр Высоцкого.

22.04.2007 г.
Беседу вёл Марк Цыбульский (США)
(Copyright © 2007)
_______________________________________________