Denis-K все записи автора
Гораздо более важен и показателен следующий факт. Сочиняя в 1974 году для фильма «Одиножды один» стилизацию «Я полмира почти через злые бои…» (которую в картине прекрасно исполнил А.Папанов), Владимир Высоцкий, безусловно, помнил о «Батальонном разведчике» и ориентировался на него, местами даже чисто вербально. Сравним, для примера:
Ведь я от Москвы до Берлина
По трупам фашистским шагал.
Шагал, а потом в лазарете,
С разорванным задом лежал.
И плакали сестры, как дети,
Пинцет у хирурга дрожал.
(«Батальонный разведчик»)
И у Высоцкого:
Я полмира почти через злые бои
Прошагал и прополз с батальоном,
А обратно меня за заслуги мои
Санитарным везли эшелоном.
Подвезли на родимый порог
На полуторке к самому дому.
Я стоял и немел, а над крышей дымок
Поднимался совсем по-другому.
В этой песне Владимир Высоцкий тоже основным делает мотив измены, столь характерный для многих песен «блатного» фольклора, но бьет не на жалость, как можно было бы предположить, а на мужество бывшего фронтовика и мужское благородство:
Мы ходили, ходили под богом войны,
Артиллерия нас накрывала,
Но смертельная рана нашла со спины
И изменою в сердце застряла.
Я себя в пояснице согнул,
Силу воли позвал на подмогу:
Извините, товарищи, что завернул,
По ошибке, к чужому порогу.
Но продолжим разговор о Времени. Свой голос в хор воспоминаний вплетает и однокашник Высоцкого Аркадий Свидерский: «У нас в школе были распространены тогда уличные, блатные песни. Их слушали и пели. И Володя, когда начал пробовать себя, сначала не говорил, что это его вещь – а вдруг засмеют? Потом, когда видел, что песня нравится, только тогда и признавался, что это он сам написал. Так потихонечку-потихонечку он начал петь. Причем писал песни очень лихо, почти без черновиков.
Прошло какое-то время, и Володя постоянно стал приходить с гитарой. Все новые песни он пробовал на нас. Мы стали эти песни записывать. Это были, как говорится, его первые пробные шары, первые записи. Иногда мы ему советовали: так, не так. Он наше мнение обязательно выслушивал, потом переделывал, немножечко подрабатывал. Каждая песня имела по пять, по шесть вариантов. Мы были первые его слушатели – первооткрыватели. Нам не казалось тогда, что он гениальный, - он был просто наш товарищ, из нашей же компании, который играет на гитаре и поет. Ведь никто же не знал, что это разовьется в такую большую силу. Если бы знать и сохранить тот магнитофон, самые первые вещи… Кстати говоря, Игорь Кохановский тоже прекрасно играл на гитаре и тоже пел. Иногда они с Володей брали две гитары, иногда играли по очереди. На этих мальчишниках мы засиживались до утра, несмотря на то, что всем – в институты. Нам было интересно. Жаль, что первые пленки не сохранились…»
Не так давно одна из таких раритетных пленок была обнаружена исследователями и фрагменты ее прозвучали в передаче радио «Эхо Москвы», посвященной Высоцкому. Мое внимание там привлекла песня, ранее не встречавшаяся в исполнении Высоцкого. Вот ее текст:
На железный засов заперты ворота,
Где преступники срок отбывают,
За кирпичной тяжелой тюремной стеной
Дом стоит и прохожих пугает.
Ох, план ты план,
Ты божия травка,
Зачем меня мать родила?
По плану мы курим,
По плану воруем,
По плану идем на дела.
Раз однажды в ночи разбудил меня стук,
И под дверью цыганка стояла.
Умоляла она и просила она,
Там, в тюрьме, ее дочь погибала.
Совершенно очевидно, что Высоцкий в припеве воспользовался строкой из другой «блатной» песни, судя по всему, популярной еще в начале ХХ века, хотя американские исследователи М. и Л.Джекобсон в своем фундаментальном труде «Песенный фольклор ГУЛАГа как исторический источник», относят ее к гораздо более позднему периоду:
По приютам я с детства скитался,
Не имея родного угла.
Ах, зачем я на свет появился?
Ах, зачем меня мать родила?
А слово «план», которое в воровском арго обозначает наркотик, употребил в собственной песне «Формулировка»: «Покуришь план, пойдешь на бан и щиплешь пассажиров…» В песне «Я сын рабочего, подпольного партийца…» Высоцкий использует слово «план» уже в его обычном значении:
И так пошел бродить по плану и без плана,
И в лагерях я побывал разочков пять,
А в тридцать третьем, с окончанием канала,
Решил с преступностью покончить и порвать.
Интересно, что только в исполнении Высоцкого в этой песне встречается финальный куплет, которого, кажется, нет в печатных источниках:
Так знайте ж, братцы, как нам трудно исправляться,
Когда начальство нам навстречу не идет.
Не приходилось вам по лагерям скитаться,
А кто покатится, тот сразу нас поймет.
Но вернемся к песне «На железный засов заперты ворота…» На одной из безымянных фольклорных пленок, с которыми мне удалось познакомиться благодаря сотрудничеству с известным московским коллекционером и архивистом Петром Трубецким, эта же самая песня, при совпадающем первом куплете, содержит совсем другие строчки:
Ранней теплой весной арестант молодой
Он ложится на голые нары.
Засыпает он крепким прерывистым сном,
Она снится ему всех дороже.
А еще видит он удивительный сон,
Сын мятежно котенка ласкает.
У кровати его дорогая сидит,
Горько слезы она проливает.
Общим источником двух вариантов одной песни послужило стихотворение «Сон монахини», принадлежащее, по всей видимости, кому-то из русских поэтов 19-го века, что совсем не редкость для фольклора вообше и «блатного» фольклора, в частности.
На железную дверь заперты ворота,
Опочила обитель святая,
Не домчится сюда шум мирской суеты
И греховная песнь удалая.
Всюду мрак и покой, и темницей сырой
Монастырь этот смотрит уныло,
Сколько жизни цветущей и силы младой
В нем навеки погублено было.
В душной келье святая лампада горит,
В темный сад отворено окно,
На постели младая черница лежит,
Грешный сон ее мучит давно.
Как видим, песня-то совсем о другом. Но такая трансформация исходного текста характерна для фольклора. Куда более интересно сложилась судьба песни «Течет речка по песочку…», о которой чуть позже. А пока вернемся к воспоминаниям друзей Высоцкого и предоставим слово его старшему товарищу Анатолию Утевскому, кстати, профессиональному юристу:
«Я не помню больших залов и больших аудиторий. Но однажды Володя пел для публики, это было давно, во времена его самых первых песен – уличных, дворовых, блатных… Да, еще тогда, в самом начале, я иногда слышал, как Володины песни пели заключенные. Или идешь по улице – и вдруг кто-то поет Высоцкого. Ну, казалось бы, эти песни знали Лева Кочарян, Володя Акимов да я, но они, оказывается, очень быстро «проникали» в народ.
А что касается его первых песен, то Володя же знал этих приблатненных девочек, этих блатных ребят, весь этот мир. И он пел об этих людях, не осуждая их… Ведь бывало так, что оступился человек, потом вышел на свободу – и никому уже не нужен. И Володя этим людям, как мне кажется, сочувствовал».
Дополним А.Утевского воспоминаниями писателя Анатолия Гладилина «Мы жили в эпоху магнитиздата…»: «…Сейчас, возможно, мало кто помнит, что до появления Окуджавы эпоха бардов началась с туристических и блатных песен, а в 50-х годах молодежь страны в противовес рвотно-жизнерадостным официальным песням-куплетам запела под гитару блатной или полублатной фольклор о Магадане, о том, как бежали по тундре или по железной дороге заключенные, о таежных кострах, о студенческих туристических походах.
Поэтому не случайно Высоцкий начал тоже с Нинки, которая жила со всей Ордынкою, и с альпинистского цикла. Но тут уже прорезалась одна характерная особенность его стиля: «блатные» песни Высоцкого казались настоящими, вышедшими из лагерей…»
Но жестче всех и определеннее о том времени высказался Артур Макаров, человек очень непростой судьбы, сыгравший в жизни Высоцкого весьма значительную роль. Писатель и драматург, он был старше, опытнее и, судя по всему, имел более тесные отношения с криминальным миром, чем остальная компания с Большого Каретного.
«Время, в которое мы росли, нас определенным образом формировало. А послевоенные годы, когда я некоторое время учился в школе, были примечательны тем, что страна была, на мой взгляд, захлестнута блатными веяниями. Не знаю, как у других, а у нас в школе и во всех дворах ребята часто делились на тех, кто принимает уличные законы, и на тех, кто их не принимает, кто остается по другую сторону.
В этих законах, может быть, и не все обстояло правильно, но были и очень существенные принципы: держать слово, не трусить, не продавать своих ни при каких обстоятельствах… И это накладывало определенный отпечаток на наше поведение, на нашу судьбу. Законы двора были очень жесткими, по счастью.
И вот по этим законам в дворовой коммуне формировался и Володя. И ему повезло – он навсегда сохранил ту легкость, общительность, которые многие из нас к тому времени уже потеряли. А у него это осталось. И уже тогда было ясно, что он – художник, что он – талант. Хорошо помню, что довольно долгое время Володя совсем не играл на гитаре. Все песни, которые знал, а знал их бесчисленное множество – романтические, уличные песни и полублатные, он исполнял всегда с уклоном в юмор.
А вот когда начал учиться в Школе-студии МХАТ, стал относиться к песням более серьезно, то есть с большим отбором; его интересовали авторские песни. Он допытывался, кто автор той или иной песни, кто он такой, и приходил к каким-то открытиям и находкам. (Добавим, что, по воспоминаниям известного филофониста М.И.Мангушева, Высоцкий точно так же интересовался и русской эстрадой начала ХХ века и хорошо знал ее – А.К.). Выяснилось (сейчас это многие знают, а он тогда с удивлением узнавал), что многие песни, которые считались старыми, блатными, написаны профессиональными литераторами и большей частью в лагерях. Многие удивлялись и едва ли не клялись: «Ну, как же, эту песню чуть ли не отец мой еще пел…» А оказывалось, что эта песня написана не так давно и совершенно неожиданным человеком. А потом случилось, что в песнях, которые пел Володя, вдруг возникали новые куплеты. Спрашиваю: «Откуда ты их знаешь?» - «Не знаю откуда!» Потом выяснилось, что он их сам сочинил.
Любопытно, что блатной мир считает Высоцкого «своим». Я не один раз общался с людьми, которые клялись и божились, что они вместе с Володей сидели. Хотя он никогда в таком «замазан» не был, но знал довольно серьезно и крепко людей из этого мира, хорошо знал. Некоторые из них очень любили его, и он их тоже, надо сказать. Но сам никогда ни в чем замешан не был».
Могу вспомнить, в унисон с воспоминаниями А.Макарова, эпизод из собственной юности. Когда в нашей школьной компании появились первые пленки Высоцкого, это как раз были пленки с его ранними песнями. И одна из них, которая нам особенно нравилась, как утверждали «знатоки», была записана прямо на «зоне». Было это где-то в середине 70-х, то есть легенда о том, что Высоцкий сидел, являлась одной из самых устойчивых. Более того, уже после его смерти, в начале 80-х, мне пришлось всерьез, с фактами в руках, доказывать одному Фоме неверящему, что у Высоцкого просто не было времени для «отсидки»…
А что касается знакомств Высоцкого в уголовном мире, то одним из таких людей мог быть известный московский «авторитет» Миша Ястреб, реальный персонаж некоторых произведений мастера детектива Юлиана Семенова, который тоже был вхож на Большой Каретный через Левона Кочаряна. В частности, Миша Ястреб действует в одном из последних романов Ю.Семенова «Тайна Кутузовского проспекта». Приведем в этой связи фрагмент из книги Я.Кормана «Высоцкий и Галич», недавно вышедшей в Ижевске:
«Показателен также следуюший фрагмент из воспоминаний Инны Кочарян, где она рассказывает о реакции на песни Высоцкого известного в те времена уголовного «авторитета» Миши Ястреба: «Я помню, как Миша плакал над «Охотой на волков». Не просто плакал, а рыдал. Володи при этом не было. Когда я Володе рассказала, он был просто счастлив. Оценка такого человека была ему очень дорога – Миша прошел Магадан и Норильск и вообще повидал немало».
Общеизвестно сегодня и о дружбе Владимира Высоцкого с Вадимом Ивановичем Тумановым, узником колымских лагерей, попавшим за колючую проволоку в конце 40-х годов. Позже, возглавляемая им золотодобывающая артель «Печора» (где Высоцкий однажды выступал) почти полностью состояла из бывших зеков.
Кстати, приведенные нами многочисленные свидетельства, опровергают мнение уважаемого мной Юрия Кукина о том, что песни Высоцкого были недоступны для понимания люмпен-пролетариата. На уровне поэзии, может быть, допускаю, но не на уровне чувства.
Но вернемся опять в 60-е. В репертуаре Высоцкого той поры есть песня безымянного автора:
Рано утром проснешься,
На поверку построят.
Вызывают: Васильев!
И выходишь вперед.
Это Клим Ворошилов
И братишка Буденный
Подарили свободу
И их любит народ.
Честно говоря, я бы вообще предположил здесь авторство Высоцкого, но поскольку нет достаточных оснований, то не стоит строить гипотезы и версии. Но «ЗК Васильев и Петров ЗК» в песне «Сгорели мы по недоразумению…» возникли не на пустом месте. Кроме того, сходный художественный прием обыгрывания фамилий партийных руководителей Высоцкий использует и в песне «За хлеб и воду», написанной в 1963 году:
Как хорошо устроен белый свет,
Меня вчера отметили в приказе –
Освободили раньше на пять лет
И подпись: «Ворошилов, Георгадзе».
За хлеб и воду и за свободу
Спасибо нашему советскому народу.
За ночи в тюрьмах, допросы в МУРе
Спасибо нашей городской прокуратуре!
Позже равноправными персонажами его песен станут Никита Сергеевич Хрущев и другие лидеры стран народной демократии, в частности, Мао цзе Дун. И здесь Владимир Высоцкий не одинок. И Александр Галич, и Юз Алешковский, и Юлий Ким делают то же самое. Это один из ключевых моментов, сближающих творчество Высоцкого с жанром авторской песни и другими бардами-шестидесятниками.
А чтобы еще больше подчеркнуть эту духовную общность и неразрывность, уйдем на время от основной темы нашего исследования и посмотрим, как формировались два других великих поющих поэта России – Булат Окуджава и Александр Галич.
Александр Аркадьевич Галич был, наверное, самым старшим из наших бардов, но в жанр пришел уже сложившимся человеком, позже других, со своим жизненным опытом и твердой гражданской позицией. Вот почему оптимизму многих бардов-шестидесятников он противопоставил свои горькие и беспощадные песни о Сталине и сталинизме, о насилии Власти над личностью и о бессилии человека перед Системой. Его жизнь, непростая и грешная, есть своего рода художнический подвиг, увы, невозможный и бессмысленный в наше время.
Об этом хорошо сказал Юлий Ким (цитирую по памяти): «Галич был абсолютно благополучным человеком и мог оставаться таким до конца. Но он был художник и когда он нашел свою Тему, он отдал этой теме все и ради нее пошел на все, в том числе и на эмиграцию…»
Теперь уже общеизвестно о знакомстве Высоцкого и Галича, появляются все новые материалы об этом (в том числе упомянутая ранее книга Я.Кормана «Высоцкий и Галич»), песня Галича «Физики» в исполнении Высоцкого давно есть во всех фонотеках. Были у них и общие темы в творчестве, в частности, тема штрафных батальонов, сталинская, мотив возвращения и т.д. Но меня сейчас больше интересует, так сказать, предыстория Галича – поэта и барда.
Вот что вспоминает о времени конца 50-х Галина Аграноавская, вдова журналиста-известинца Анатолия Аграновского, в своих мемуарах о Галиче «Все будет хорошо…», опубликованных в журнале «Литературное обозрение»: «…В тот месяц в Малеевке услышала я впервые поющего Галича. Но ни одной еще песни из подаренной десять лет спустя книжки, и не под гитару. Песни эти были из его кинофильмов и спектаклей, романсы Вертинского, Лещенко, Козина. Под расстроенное фортепиано в холле, на втором этаже. Артистичности Саше было не занимать, слушатели, а особенно слушательницы, благодарные.
Потом услышали мы цикл его частушек, медицинских. Как назвал их наш приятель-врач – «пособие для студента-медика». Частушки были в основном ернические. Одну из них, «приличную», приведу здесь:
«Подружка моя, я на мир сердита,
Как бы мне не помереть от ревмокардита!
Подружка моя, не вопи, не ной ты,
Надо срочно удалять гланды, аденойды!»
Но как это все далеко было от гражданской трагедийности будущего Галича!»
Старые пленки донесли до нас и другие песни из тогдашнего репертуара Галича, исполнявшегося в дружеских компаниях. Были там и чисто блатные вещи: «Когда с тобой мы встретились…», «Идут на Север срока огромные…», «Стою я раз на стреме…», «Течет речка по песочку…» Эти же песни исполнял и молодой Владимир Высоцкий. А знаменитый Указ отмечен у обоих, хотя Указ, в принципе, разный: у Высоцкого это Указ о запрещении абортов, как уже неоднократно указывалось исследователями, а у Галича – Указ о расхищении социалистической собственности, если не ошибаюсь, года 1935-го. В песне «Веселый разговор» есть такие строки:
Обнаружили ее в недостаче,
Привлекли ее по сто тридцать пятой!
А на этап пошла по Указу…
А там амнистия – и снова в кассу!
Кстати говоря, слово «Указ» встречается и в песне из натурального блатного фольклора «Черемшина», судя по всему, восходящей к послевоенным временам, когда в лагеря пошли бандеровцы и прочие националисты:
А тюрьма вся зеками забита,
Встретишь там и вора, и бандита.
Пальцем тронешь, и узнаешь сразу
Ты того, кто прислан по Указу.
Отпусти, конвой, до Черемшины,
Сердцем я прижмусь к своей любимой…
Черемшина – для непосвященных – местность на Западной Украине, а не только растение, о котором пела когда-то София Ротару: «Всюду буйно квитне черемшина…» Но это, как говорится, попутное замечание.
1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10.
Denis-K все записи автора
