У нас на даче была одна бабка, вроде как маразм у нее старческий или вроде того — ходит, бормочет чего-то, сидит на лавочке, яблочки кушает да с гусями беседы ведет. Короче говоря, в целом — безвредная совершенно. Добрая улыбка, старенькая косынка, из-под которой никогда ни один седой волосок не вылезет, потрепанный сарафан. Каждый раз, как тебя видит, желает тебе кучу счастья, здоровья и прочих благ, хотя и не помнит кто ты такой и как тебя зовут.
И была у нее такая привычка, что она постоянно, пока на лавочке сидит да яблочки свои кушает, свободной рукой пустое место над коленками поглаживает. Я еще сперва думал, что коленки она себе массирует, а потом присмотрелся — нет, гладит кого-то, кого сама только и видит. Для себя я решил, что был у нее кот, но умер, а она все с потерей смириться не может, после чего, внимание на этот факт обращать перестал.

Но это все предыстория, вот сама суть:

Просыпаюсь я однажды, там же, на даче, среди ночи, и чувствую, что рука лежит вроде как на чем-то шерстяном. Шерсть такая, как у кошки, но по жестче. На автомате пару раз рукой погладил и тут, с ужасом осознаю, что моя кошка сейчас в городе! Быстро прокручиваю в голове, что это мог быть бездомный кот или еще какой зверек, от чего, в прочем, спокойнее не становится. Быстро принимаю решение: резко накрыть ЭТО одеялом и, — черт с ним, — прямо в одеяле выкинуть на улицу.

Только делаю какой-то небрежный жест рукой, как ОНО спрыгивает с кровати и как-то странно направляется к выходной двери.

Немного замешкавшись, я побежал за ним прихожую и тут увидел, что моя входная дверь слегка приоткрыта. "Ну вот, — думаю, — а я перепугался. Точно же кошак местный ко мне погреться заглянул. Они-то там людей не бояться, да и люди их довольно любят". Закрываю дверь и подхожу к окну. Вот, что я там хотел увидеть в полной темноте? Вот за каким хреном я тогда это сделал?

В один момент, с другой стороны окна появляется лицо той самой старухи. Волосы ее растрепаны, глаза полны безумия, она в одной ночнушке. В таком виде я ее никогда не видел и даже представить себе не мог насколько это жуткое зрелище. Я отскакиваю от окна, а старуха рывками убегает с моего участка, что-то бормоча себе под нос. До утра я почти не спал, а на утро, когда я пошел набрать воды в колодце, то снова ее встретил. Она выглядела так, как я привык ее видеть. Сидела на своей лавочке, жевала яблоко, поглаживала пустое место и приговаривала: "Вон, смотри, парень идет. Помнишь его? Ну чего мычишь? Его же, беднягу, небось напугал сегодня! А он идет и думает, что вот бабка за своими не следит, а они ко мне домой по ночам шарахаются."

Я там чуть на месте ведро не выронил. Позже стал наводить справки по этой бабке. Говорят, что лет десять назад деда она своего зарубила, когда менты за ней приехали, то она, вот так же, сидела на лавке, а на коленях у нее лежала его отрубленная голова, а она поглаживала ее и улыбалась.

http://the-cheerful-robot.diary.ru/p209482275.htm

Думаете просто выключили и всё?
Ничего подобного!

Они там все собираются в большом таком подвале, все эти слесаря и бухгалтерши, всем своим ЖКХ, пенсионеров своих приглашают, заслуженных водопроводчиков и опрессовщиков систем, некоторые даже детей приводят посмотреть.
Украшают подвал ржавыми цепями, свечами, сушёными крысами и бесплатными газетами рекламными. Ставят в центре подвала огромный, сбитый из старых гробов стол.

Женщины ихние приносят в лотках салаты и лечо самодельное в банках. Мужики, подмигивая друг другу достают тёмно-зелёные бутылки из-за голенища.

Бегает одноногая проверяльщица показаний приборов учёта вокруг стола, раскладывает алюминиевые ложки и вилки, считая, чтобы на всех хватило. За ней, степенно и важно, как ведомый на заклание гусь, идёт усатый дядя, и расставляет гранёные стаканы.
Молодка из бухгалтерии очень переживает, а будет ли вино и её дружно успокаивают, показывая поблёскивающими глазами на ящик игристого, прикрытого мешковиной.

Звякают фужеры, один бьётся и все дружно выдыхают — на счастье!

Выходит их главный, огромных размеров тётка в цветастом кримпленовом костюме и в рыжей химии на голове, долго стучит вилкой по фужеру и просит тишины.
Остальные торопливо разливают, накладывают селёдочку и горячее, шушукаются и прыскают со смеху, но всё же затихают и приосаниваются. Наступает торжественная тишина, в которой внезапно бахнет вдруг пробка непокорного шампанского, взвизгнет испуганно басом какая-то женщина, и все негромко и по доброму хохотнут, но тут же снова притихнут.

Вилка перестанет стучать по стеклу и главная тётка начнёт:

- Товарищи!
Дорогие вы мои, родные вы мои друзья! Вот и наступил долгожданный момент, когда мы все, как одна большая и дружная семья собрались за этим щедрым, хлебосольным столом, дабы в торжественной обстановке достойно встретить очередное отключение горячей воды этим пидорасам!
От всей души поздравляю вас и желаю всем счастья, здоровья и всего наилучшего!

И весь стол сразу как по команде грянет «Ура!», и где-то заплачет уснувший чей-то ребёнок. Кинутся его успокаивать, дадут конфетку и плач стихнет, почти не начавшись.

Главтётка отдышится, отрёт платком взмокший загривок, поведёт лукавым, подведённым сизо глазом и продолжит, надсадно и торжественно:

- И по старой доброй традиции, почётное право перекрыть подачу горячей воды я хочу предоставить нашему заслуженному старейшему работнику, потомственному водопроводчику Сергею Петровичу Грязнову-Немытченко! Похлопаем!

И весь стол грохочет ладонями, а два дюжих и угрюмых мужика в синих робах закатывают страшного безногого старика на такой деревянной подставке с колёсиками.
Колёсики тревожно скрипят, а сам Сергей Петрович, отдалённо похожий на очень своеобразную версию Эйнштейна, победоносно скалится почтеннейшей публике и шлёт дамочкам воздушные поцелуи.

Его подкатывают к огромному, по случаю праздника обмотанному золотой фольгой вентилю и он, впившись в него узловатыми своими ручищами, начинает крутить.
А главтётка густым, левитановским басом начинает имитировать бой курантов — Бом! Бом! Бом!
И за столом оживление, некоторые пишут на клочках наждачной бумаги желания, поджигают их и кидают в бокалы с шампанским, другие что-то шепчут вполголоса и держат пальцы крестиком, остальные просто улыбаются и негромко считают удары курантов.

И вот — с двенадцатым ударом вентиль перекрыт и все снова кричат «Ура!», поздравляют друг друга и обнимаются!
Выбегает сотрудник в костюме Мойдодыра и начинает водить хоровод вокруг Сергея Петровича и главтётки. Все ликуют и поют:
« Да здравствует мыло душистое, и полотенце пушистое, и зубной порошок, и густой гребешок!»

И так до самого утра, а потом на набережную — встречать рассвет и целоваться под дождём.

Вот так это происходит, ребята.

© Яков Хренов

http://the-cheerful-robot.diary.ru/p209477573.htm

Закончив высшее учебное заведение по специальности «Экономист-менеджер», принялся искать работу соответствующую образованию. Везде требовался стаж работы по специальности. Были конечно предложения с очень низкой зарплатой, но отучиться пять лет, чтобы получать меньше охранника. И вот я нашел достойную вакансию: «Требуется менеджер. Работа в офисе. ЗП 35-50 т.р. Карьерный рост». Позвонил – записался на собеседование.

- Добрый день, я по поводу вакансии менеджера.
- Проходите, присаживайтесь, заполняйте анкету.
- А вы не могли обрисовать мои должностные обязанности, может меня и не заинтересует вовсе.
- Сначала анкета. Ведь может и вы нас не заинтересуете.

Резонный ответ. Потратил полчаса на анкету. Протянул работодателю.

- Что же, вы нам подходите. Итак, наша организация занимается продвижением на рыноке медицинских товаров и лекарственных препаратов. Наша продукция… Бла-бла-бла. Уже на протяжении 10 лет… Бла-бла-бла. – так продолжалось минут двадцать еще.

Потом он достал клетчатый китайский баул, набитый этими замечательными товарами.

- Вот берите и можете приступать. На парковке стоит авто. Там старший менеджер и еще двое ваших коллег готовятся к выезду.
- То есть вы предлагаете ходить с этой сумкой, навязчиво втюхивая барахло населению?
- Не «барахло», а передовые медицинские товары и не «втюхивать», а продвигать!
- Почему в объявлении было написано работа в офисе?

- Так по офисам продвигать и будете!

© Крутые Соски

http://the-cheerful-robot.diary.ru/p209464173.htm

Выглядела Светка на все сто. Несмотря на возраст, который она тщательно скрывала. Блондинка. Попка маленькая, накачанная. Грудь третьего размера. Личико симпатичное. Губы слегка припухшие. Реснички длинные-длинные. Понятно, что не свои. Но махала она ими – закачаешься. И губки как подожмёт, так и хочется их поцеловать. Ну и одевалась соответственно. Коротенькое трикотажное платье. Туфельки. Сумочка. Всё в цвет, всё со вкусом. Как в такую не влюбиться?

Вот Артура и накрыло. Хотя раньше всегда следовал правилу: на работе никаких шашней не заводить. А тут классика жанра. Босс и секретарша. Правда, не совсем секретарша. Делопроизводитель. Но всё равно – на работе.

Надо отдать Светочке должное. Она Артура поначалу отшивала: я не такая, вы же мой начальник, да что люди подумают… Но случился корпоратив, и проснулись наутро они вместе. У Артура дома. Света приготовила кофе и убежала. На работе старалась не попадаться на глаза Артуру Николаевичу. Но как тут не попадёшься. Попалась. Пригласил в ресторан. Проснулись в постели у Артура. Через день пригласил в кино. Утром опять в постели. Через неделю сходили вечером на спектакль с Табаковым. Проснулись у Артура в постели. Прям наваждение какое-то.

В общем, залип наш Артурчик на собственную секретаршу. То есть на делопроизводителя. И началась у них любовь и прочее. Просыпаться в постели Артура Светлана стала каждый день. Вместе шли на работу. Вместе возвращались после работы. На выходных или среди недели иногда Светлана уезжала к себе – убраться и постирать.

Несколько раз Артур в такие дни пытался дозвониться до Светланы. Не получалось. То выключено, то вне зоны действия. Спросил Свету, что за аномальная зона в районе её квартиры.

– Так у меня телефон на ладан дышит, – надула губки Светлана, – я вообще удивляюсь, как он работает.
– Купи себе нормальный, который работает, – простодушно ответил Артур.
– У меня нет на это средств, – отчеканила Света и ещё сильнее поджала губки.
– Давай тогда я тебе куплю, в подарок, – предложил Артур, – как у меня, Самсунг, классный аппарат.
– Ты что? – обиделась Света. – Я не буду носить Самсунг. Это не модно.
– А что сейчас модно? – спросил Артур.
– Яблочко, – разжала губки Света, – как раз сейчас последняя модель вышла. В трёх цветах.
– Яблочко так яблочко, – согласился Артур и поволок любимую в ближайший магазин мобильных телефонов. Где под восторженные вздохи Светланы купил ей в подарок смартфон марки Apple. Золотой раскраски. Как раз под Светину сумочку.

А спустя месяц Артур сделал Светочке предложение. Руки и сердца. Которое Светочка благосклонно приняла. О чём сразу же при помощи нового смартфона сообщила в Твиттере, в Одноклассниках, в Фейсбуке, ВКонтакте и для верности ещё разослала смски.

Свадьба была назначена на осень. А чтобы скрасить ожидание, молодые решили покататься на яхте по островам Греции. Прилетели в Афины. Арендовали яхту. Отправились путешествовать.

В первый день море было беспокойным. Поэтому Света этот день провела в каюте, регулярно бегая в туалет. Все призывы шкипера Игоря и Артура выйти на палубу, где ей будет легче, остались без ответа. Света мучилась в каюте, где в результате болтанки набила шишку на лбу и ободрала ухо упавшей на неё крышкой унитаза.

Но всё ужасное когда-то да заканчивается. Пришвартовались на острове Миконос. Приехало такси и отвезло измотанную парочку в самый лучший отель на острове. Где Света первым делом кинулась в ванную комнату приводить себя в порядок. А Артур развалился на широкой кровати и принялся отвечать на пришедшие за время шторма смски и мейлы.

Ответил. Порассматривал потолок. В ванной плескалась Светлана. Её вещи были разбросаны на прикроватной тумбочке и на самой кровати. Поверх всего этого лежал купленный Артуром смартфон. Яблочко, как его любовно называла Светлана.

Артур взял телефон в руки и принялся изучать. Он предпочитал Самсунги, и ему стало интересно, отчего так все сходят с ума от этих айфонов. Поигрался с Сарой, посмотрел приложения, заглянул в фонотеку. Сплошная попса и Стас Михайлов.

Залез в фотоальбом. Знакомые фотографии. Он в самолёте, селфи Светы на трапе самолёта, они вдвоём на яхте, они в Москве на аэровокзале. Света в ресторане, фотки еды, фотки напитков, Света с Артуром в клубе. Опять фотографии еды. Опять какой-то клуб. И вдруг, во весь маленький экран, фотография большого члена в возбуждённом состоянии.

– Когда это она у меня его успела сфоткать? – смущённо пробормотал Артур и перелистнул фотографию.

На следующей фотке была опять еда, судя по всему, в Светиной квартире. Почему-то две тарелки.

Палец Артура застыл над экраном телефона. Он помедлил и вернулся к фотографии члена. Пригляделся повнимательнее. Ну да. Это был не его член. Для сравнения Артур снял плавки и приложил смартфон к бедру. Точно, хозяйство, запечатлённое в телефоне его любимой, было не его. Артур застыл. В голове стало как-то пусто и душно.

В этот момент открылась дверь ванной и в комнату зашла Светлана. Раскрасневшаяся, завёрнутая в полотенце. С шишкой на лбу. Но всё равно красивая и сексуальная. Взмахнула ресницами: хлоп-хлоп.

– Артур, что ты делаешь? – спросила удивлённо, глазами показав на спущенные плавки и на её телефон.

И ресничками хлоп-хлоп.

– Это чья фотка у тебя в телефоне? – вопросом на вопрос ответил Артур, натягивая плавки.
Света застыла. Даже дышать на мгновенье перестала. Лишь ресницы хлоп-хлоп.

– Это не твой? – выдохнула.
– Нет, не мой, – сказал Артур и уточнил. – Я только что сравнивал.
И вопросительно уставился на Светлану. Светлана стояла, обмотанная полотенцем, в полутьме. За спиной у неё светилась дверь в ванную комнату.

– А ты зачем копался в моём яблочке? – наконец-то нашлась что ответить Света.
– Я случайно, просто в руках вертел, – ответил Артур, – ты от ответа не увиливай. Что тут делает этот хрен среди фоток еды и тебя?

Тишина. Реснички хлоп-хлоп.

– Ты негодяй, – ледяным тоном говорит Светлана, – ты копался в моих вещах. Ты мне не доверяешь. Мне, твоей будущей жене. Как ты можешь так?
– Я не копался в твоих вещах, – начинает оправдываться Артур, – я случайно. Меня интересует, где это ты такие классные фотографии в стиле ню научилась делать?
– При чём тут фотка? – подтягивая полотенце на груди, отвечает Света. При этом полотенце почему-то спускается ниже. Реснички хлоп-хлоп
– Ты мне лучше расскажи, почему месяц назад в коробке с презервативами у тебя их было десять штук, а когда я от мамы через неделю вернулась, их было уже шесть? – выпаливает Света в лицо Артуру.
– Какие презервативы? – спрашивает Артур.
– В коробке, во второй полке комода, среди твоих трусов, – чётко отвечает Света. Хлоп-хлоп.

Теперь замолкает Артур. Пауза.

– Зачем ты копалась в моих трусах? – внезапно спрашивает он.
– Аспирин искала, – после секундной заминки отвечает Света. И ресницами хлоп-хлоп.
– В мужских трусах? – удивляется Артур.
– Я лекарства всегда в нижнем белье храню, – выпаливает Светлана, – думала, у тебя оно там же лежит.

Вновь пауза. Только реснички хлопают в тишине. Хлоп-хлоп. Лицо Артура от напряжения краснеет. Глаза беспокойно мечутся. Злосчастный телефон лежит на кровати. Изображение исчезает. Включился режим сна.

– Мастурбирую я в них, – находится Артур.
– Чтооооооо? – ресницы замирают в самой верхней точке.
– Ничё, – отвечает Артур, – удобно в них, смазка, ничего никуда не проливается и вообще. Тебя неделю не было. А я мужик. Мне секс нужен. Не к проституткам же мне ехать теперь. Вот я дома рукоблудием и занимался.

Света застывает. Полотенце медленно сползает с её груди. Кажется, что полотенце живое существо, которое всё понимает. И хочет уползти от этого пошлого разговора. И полотенцу это почти удаётся. Но в последний момент Светлана хватает его, затягивает потуже.

– Ты меня не обманываешь? – жалобно спрашивает, и ресничками хлоп-хлоп.
– Я-то не обманываю, – отвечает почему-то вспотевший Артур, – ты мне на мой вопрос ответь, чей это прибор на фотографии?
– Не знаю, – глядя честными глазами на Артура, отвечает Света, – в интернете скачала.
– В интернете? – переспрашивает Артур.
– В интернете, – кивает Света и ресничками хлоп-хлоп.
– Странно, скачала в интернете, а фотка в разделе Мои избранные фотографии, и указано, что твоим телефоном сфоткана, – вкрадчиво говорит Артур.

Света обиженно смотрит на него. Реснички хлоп-хлоп.

– Я с экрана фоткала, с экрана монитора, – тянет она, удерживая локтем вдруг ожившее полотенце.
– Ладно, предположим, что с экрана, – машет рукой Артур, – но уж больно качество хорошее. Для фотографии с экрана.
– Это же яблочко, – хлопают реснички, – у них очень хорошие камеры на смартфонах. Лучшие в мире.
– Да на кой чёрт тебе вообще эта фотка? – возмущается Артур.

Полотенце не выдерживает накала страстей и падает к ногам Светланы. Та говорит ой! и хлопает своими длинными и прекрасными ресничками.

– Артууууурчик, – вытянув губки, тянет она, – я же тоже по тебе скучала. Я же тоже молодая женщина. И мне тоже секс нужен. Не к проститутам же мне идти. А эта фотка меня заводила. Хочешь, мы вместо неё твой сфоткаем?

И делает маленький шажок к постели, на которой сидит Артур. Падающий из ванной свет выгодно очерчивает её фигуру. Артур смотрит на грудь Светланы, и мысли его начинают путаться.

– Может, правда с интернета скачала? – почти шёпотом говорит он куда-то.
– С интернета, – надвигается на него Светлана, и ресничками хлоп-хлоп.

Полотенце цепляется за пятку Светки. Но она сбрасывает его и окончательно забирается на кровать к Артуру.

– Правда, я некрасивая с этой шишкой? – шепчет Артуру на ухо. – Ты меня теперь с этой шишкой замуж не возьмёшь. Мне так больно было, когда я ударилась. Так больно. Пожалей меня.

И Артур жалеет Светлану. Потом идёт в ванную. Принимает душ. За это время Светка находит у себя в телефоне и, шёпотом матерясь, удаляет парочку других компрометирующих её фотографий.

Артур возвращается и ещё раз жалеет свою Светочку. После чего они засыпают в объятиях друг друга.

© Вадим Фёдоров

http://the-cheerful-robot.diary.ru/p209462053.htm

Вы когда нибудь прыгали на кровати с панцирной сеткой?

Есть здесь одфаги, которые в детстве забирались ногами на огромную железную кровать с железной сеткой вместо жесткой лежанки и устраивали олимпийские соревнования по акробатические прыжкам? Когда я была маленькой, в спальне моей бабули стояла именно такая кровать. Но прыгать на ней мне не разрешалось. Все попытки пресекались на корню. Знаете почему? Потому, что младший племянник двоюродной тётки водителя председателя кирпичного завода "Путь вождя" прыгал именно на такой кровати. И да, неудачно приземлился на грядушку. Зубами. И с тех пор - вся жизнь под откос. Вот и мне нельзя. А вдруг чего? ....

Мечтала, что вырасту большая, и буду делать что хочу! И первое что сделаю - буду прыгать на кровати с панцирной сеткой!
Время шло. Уже давно моя бабуля спит на ортопедическим матрасе...А мечта осталась....

И вот я уже студентка четвертого курса университета. Собрались большой и дружной студенческой компанией. Зашли к друзьям в общагу. Были какие - то праздники, много студентов разъехались по домам. Полупустая общага. Смотрю, дверь в одну комнату распахнута, комната пустая, и очевидно, нежилая, а в комнате стоит она, родимая! Кровать с панцирной сеткой!

Мечта!

У одной грядушки тоскливо лежит скатанный в рулончик тощщий полосатый матрац...

Спрашиваю у Санька, своего товарища, который уже несколько лет живет в этой общаге: "кто здесь живет?" -"Да никто!"

"А можно?..." - " Можно!"
" А никто не поругает?" - " Никто!"
" А я точно никому не помешаю?" - " Точно, не напрягайся!"

И вот я с замиранием сердца захожу в пустую комнату, аккуратно закрываю за собой дверь, перекладываю матрасик на пустой подоконник, и забираюсь на эту кровать прямо в своих супер- модных тогда " гриндерсах"...

Блин. Это было афигенно! Здание общаги старое, потолки высокие, головой воткнуться в потолок риска не было, поэтому я отрывалась на полную катушку. Высота моих прыжков была такой, что огромная железная кровать стала подпрыгивать после каждого моего подскока.

Закончилось все неожиданно.
Спорим, не угадаете?
Зубы на месте. Жизнь удалась.

Входная дверь распахивается. Внезапно. И я вижу в дверном проеме Сашку, который складывается пополам от хохота. А за спиной у него еще человек пятнадцать аборигенов.

Комната пустует давно. И имеет всего две достопримечательности : кровать и ржавый шпингалет, болтающийся с внутренней стороны двери на ржавом гвозде. И вот ежели вы к примеру пригласили к себе в общагу дамму сердца, то соседа по комнате вовсе не обязательно выправаживать в дождь и пургу. Достаточно взять чистую простынку.... и... (главное, про шпингалет не забыть) ... Романтика!

А тут я в своих " гриндерсах"..

Короче, те кто шел по коридору не смогли просто пройти мимо. Всем было интересно, кто же на этот раз заперся в волшебной комнате. А еще те, кто жил на этаж ниже проявили любопытство и отправились к соседям " за спичками и солью".

И только Сашка знал, что в комнате я, и что именно я там делаю. Именно он распахнул дверь и объяснил мне причину массового скопления студиозусов за дверью.

Не знаю почему, но тогда мне было стыдно. А сегодня вот почему- то вспомнилось.
И всё-таки, таки это здОрово, когда мечты сбываются!

Хотя бы так...

http://the-cheerful-robot.diary.ru/p209460290.htm

В квартире снизу у меня живет сосед Борис.

Здоровый мужик, бывший военный.
Владелец небольшой страховой фирмы, поэтому частенько дома сидит.
Вроде спокойный, не совсем интеллигент, конечно, но вполне нормальный и здравый мужик.

Примерно с полгода стал орать матом, да так, что у нас слышно по всей квартире.
Выражения примерно такие: "Твари вы ё@аные, я вам всем е@альники щас порасшибаю. Иди ты на@уй сука, мразь и т.д."

Ну, думаю, бак наверное загремел.
И так каждый день, по нескольку часов.

А виду не скажешь, что тиран семейный. На улице на людях с женой вполне прилично себя ведёт.
Я когда его жену встречаю (а она маленькая такая), мне аж ее жалко становится.

еще было: тесть к ним у приезжал, солидный такой дед (видели, как он встречал у подъезда). Думали, что жена вызвала.
Так потом днем слышно было:
- А ты на@уя приехал, пи@орас!??? Я тебя задрочу щас!!!
два этажа на соседа косилось...

Вот сегодня опять мат с утра в три этажа...

А потом прозвучала КЛЮЧЕВАЯ ФРАЗА:
"Это что бля@ь, за команда попалась!!!!? Куда вы на@уй едете, долбоё@ы!!!?"

Уфффффф, он походу в танки играет...

http://the-cheerful-robot.diary.ru/p209455686.htm

Вот многие из вас, рассказывая о путешествиях в дальние края, упоминают весьма удивительные и зачастую отвратительные для слуха блюда, такие как жаренная саранча, рыбьи глаза или гусеницы. Однако, готов биться об заклад, что никогда с вами не случалась история, подобно той, что приключилась со мной в дебрях Южной Африки.

Будучи на миссионерской работе при католическом костеле, обязанностей у нас былло не так много, и, в часы свободные от работы и заботы о больных, мы завели привычку отлучаться для общения с местными племенами, кстати сказать весьма кровожадных в отношениях друг с другом, но одинаково приветливых к белым европейцам.

Нужно упомянуть о моем друге, с которым я свел знакомство уже будучи в Арфике. Это немецкий католический священник, весьма горячий в своих проповедях, но во всем остальном столь же холодный и сдержанный, как и все немцы. Звали его Максимом, я же по озорливой привычке коверкать имена друзей и близких, звал его Максимусом.

Все окрестные племена прекрасно знали наши лица. Кроме гумманитарной помощи и лечения, мы с Максимом довольно часто делали гостевые визиты, чтобы поговорить о туземных традициях и христианской вере. Говорил в основном Максим, поскольку он прекрасно владел суахили, я же больше прислушивался к беседе и улыбался в такт к их смеху. Макс время от времени отвлекался и на превосходном английском объяснял мне смысл беседы.

В один из таких визитов мы попали на празднество по случаю победы в войне между племенами. Раскрашенные в яркие красные цвета, воины племени скакали в сумасшедшей пляске вокруг костра, высоко поднимая колени, с силой вбивая голые пятки в черную от пепла землю и подбрасывая копья над головами.

Зрелище дикое еще и от того, что их глаза были так вытаращены, казалось они вот-вот выпадут из глазниц, и в них светилась такая древняя, ничем не прикрытая жестокость, что кажется правдивой история о животном происхождении человека.

Я невольно передернул плечами, чувствуя, как дрожу всем телом. Максимус сидел невозмутимо спокойно, но я видел по глазам, что моему другу также не по себе среди этих туземцев, отличающихся не только цветом кожи, но и крайней радостью при виде чужой смерти.

Ярко светила крупная африканская луна. Моя рубашка неприятно липла к потному телу. Было душно и я с тоской подумал о красивой белой эмалированной ванне в простой квартире в далекой России.

От костра принесли большой, черный от копоти, котел, наполненный маслянистой от жира водой, в которой плавали большие куски мяса. Это было как нельзя кстати, поскольку к тому моменту я уже испытывал острое чувство голода, а потому протянул руку и схватил наиболее аппетитный кусок. Не испытывая иллюзий о кулинарных способностях туземцев, я был приятно удивлен мягкостью приготовленного мяса и его приятным сладковатым вкусом, так отлично сочетавшимся с принесенными фруктами. Я быстро прикончил первый кусок и потянулся за вторым.

- Удивительно! - сказал я. - Какой необычный вкус! Это точно не птица и не бизон. Что же это такое?

Максим повернулся к вождю и повторил мой вопрос на суахили. Вождь расхохотался, обнажив свои ярко белые крепкие зубы. Для меня всегда было загадкой, как туземцы умудряются сохранять такие зубы при отсутствии всяких средств для гигены рта. Так невольно начинаешь думать о тех вещах, которые прочно вошли в нашу жизнь благодаря рекламе. Вера в зубную пасту почти вытеснила веру в Бога. И, если чудеса заставляют верить во Всемогущего, то моя вера в зубную пасту все более слабеет после наблюдения за туземцами.

Отсмеявшись, вождь говорил минут пять, а мне не оставалось ничего иного, как наблюдать за выражением его крупного лица. Оно светилось гордостью, вождь размахивал руками, и я даже без перевода понял, что речь идет о победе в последней битве. Наконец мой друг повернулся ко мне и произнес на английском:

- Это мясо убитых ими врагов.

Будучи продолжительное время в Африке, невольно становишься крайне дипломатичным, если дорожишь своей жизнью, поскольку на каждом шагу подстерегает опасность оскорбить словом или нарушением туземных традиций. Именно поэтому Максим ничем не выдал своих эмоций перед вождем. Так я объясняю его спокойствие. То же, что происходило со мной, я не могу объяснить ничем иным, кроме как моим состоянием культурного шока. Открыв рот, я зубами оторвал еще один кусок мяса и стал тщательно его жевать, словно пытаясь уловить "человеческий" вкус. Но осознание того, что этот бесформенный кусок когда-то был целым человеком, никак не приходило. Я спокойно доел, и мы, распрощавшись с хозяевами, побрели обратно в лагерь.

Большую часть пути мы прошли в неловком молчании.

- Знаешь, - наконец заговорил мой друг, - на самом деле мы каждый день едим людей, только в более цивилизованном виде. Здесь мы ели мясо, не помышляя ни о чем плохом. А в цивилизованном мире мы намеренно убиваем друг друга, жируя на чужом труде, зарабатывая на этом деньги, покупая на них еду, которая, может быть, и отличается по вкусу от того, что нам сегодня довелось попробовать, но по сути одно и тоже.

- Но ведь было чертовски вкусно! - заметил в ответ я.

http://the-cheerful-robot.diary.ru/p209452723.htm

Один таксопарк решил уменьшить количество эээ... ну... нерусских, короче. Но сделать это надо было так, чтобы а) никого не оскорбить, б) не вызвать злого внимания прессы, в) выйти победителями из схватки.

Фильтровать претендентов по именам - нельзя, это понятно. По лицам - тоже нельзя. По акценту - нельзя. Вообще, все эти методы сразу попахивают нацизмом, поэтому их даже не рассматривали.

Решили так: русский водитель это тот, который понимает и говорит по-русски. Поэтому первый тест - это разговор с автоматическим распознавателем, типа Сири. Если чувак поздаровается, а система распознает его речь - он переходит на второй этап.

А там его ждет живой экзаменатор. И задает вопрос типа такого: "В мультфильме про Винни-Пуха есть эпизод, где ослик Иа потерял свой хвост. Объясните, пожалуйста, смысл действия, когда ослик макает веревку в кувшин со словами "входит и выходит"?".

В этом месте все эльфы, гномы и талибы говорят: эээ... ну... мы нихуя не поняли и пошли, короче.

И теперь у этого таксопарка все водители русские.

http://the-cheerful-robot.diary.ru/p209451014.htm

Припадочная Матрена уже в феврале знала, что в июне начнется война. Так и сказала всем собравшимся у сельмага, что двадцать второго числа, под самое утро, станут немецкие бомбы на людей падать, а по земле, будто беременные паучихи, поползут железные чушки с белыми крестами. Мужики помрачнели: Матрена зря слова не скажет. Что бы там в газетах ни писали, но раз припадочная сказала, значит, все по ейному и выйдет.

Так все и вышло.

Ходили потом к припадочной Матрене и мужики, и бабы, спрашивали, когда война кончится, да что со всеми будет. Только молчала Матрена, лишь глазами кривыми страшно крутила да зубами скрипела, будто совсем ей худо было.

Одному Коле Жухову слово сказала, хоть и не просил он ее об этом.

— Уйдешь, Коля, на войну, когда жена тебе двойню родит. Сам на войне не умрешь, но их всех потеряешь…

Крепко вцепилась припадочная в Колю, как ни старался он ее стряхнуть, а она все висла на нем и вещала страшное:

— Ни пуля, ни штык вражеский тебя не убьют. Но не будет нашей победы, Коля. Все умрем. Один ты жить останешься. Ни народу не станет, ни страны. Все Гитлер проклятый пожжет, все изведет под самый корень!

Никому ничего не сказал тогда Коля. А на фронт ушел в тот же день, когда жена родила ему двойню: мальчика Иваном назвали, а девочку — Варей. Ни увидеть, ни поцеловать он их не успел. Так и воевал почти год, детей родных не зная. Это потом, в отступлении, догнала его крохотная фотокарточка с синим клеймом понизу да с въевшейся в оборот надписью, химическим карандашом сделанной: «Нашему защитнику папуле».

Плакал Коля, на ту карточку глядючи, те слова читая.

У сердца ее хранил, в медном портсигаре.

И каждый день, каждый час, каждую минуту боялся — а ну как Матренино слово уже исполнилось?! Ну как все, что у него теперь есть, — только эта вот фотография?!

Изредка находили его письма с родины — и чуть отпускало сердце, чуть обмякала душа: ну, значит, месяц назад были живы; так, может, и теперь живут.

Страшно было Коле.

Миллионы раз проклинал он припадочную Матрену, будто это она в войне была виновата.

Воевал Коля люто и отчаянно. Ни штыка, ни пули не боялся. В ночную разведку один ходил. В атаку первый поднимался, в рукопашную рвался. Товарищи немного сторонились его, чудным называли. А он и не старался с ними сойтись, сблизиться. Уже два раза попадал он в окружение и выходил к своим в одиночестве, потеряв всех друзей, всех приятелей. Нет, не искал Коля новой дружбы, ему чужих да незнакомых куда легче было хоронить. Одно только исключение случилось как-то ненарочно: сдружился Коля с чалдоном Сашей — мужиком основательным, суровым и надежным. Только ему и доверил Коля свою тяжкую тайну. Рассказал и про Матрену, что никогда она не ошибалась. Хмуро смотрел на Колю чалдон, слушая; челюстью ворочал. Ничего не ответил, встал молча и отошел, завернулся в шинель и заснул, к стенке окопа прислонившись. Обиделся на него Коля за такую душевную черствость. Но на рассвете Саша сам к нему подошел, растолкал, проворчал сибирским басом:

— Знал я одного шамана. Хорошо камлал, большим уважением в округе пользовался. Говорил он мне однажды: «Несказанного — не изменишь, а что сказано, то изменить можно».

— Это как же? — не понял Коля.

— Мне-то почем знать? — пожал плечами чалдон.

В октябре сорок второго ранили Колю при артобстреле — горячий осколок шаркнул по черепу, содрал кусок кожи с волосьями и воткнулся в бревно наката. Упал Коля на колени, гудящую голову руками сжимая, на черную острую железку глядя, что едва его жизни не лишила, — и опять слова припадочной услыхал, да так ясно, так четко, будто стояла Матрена рядом с ним сейчас и в самое ухо, кровью облитое, шептала: «Сам на войне не умрешь. Ни пуля, ни штык вражеский тебя не убьют».

Да ведь только смерти не обещала припадочная! А про ранения, про контузии ничего не сказала, не обмолвилась. А ну как судьба-то еще страшнее, чем раньше думалось? Может, вернется с войны он чушкой разумной, инвалидом полным — без рук, без ног; тулово да голова!

После того ранения переменился Коля. Осторожничать стал, трусить начал. Одному только Саше-чалдону в своих опасениях признался. Тот выслушал, «козью ногу» мусоля, хмыкнул, плюнул в грязь, да и отвернулся. День ждал Коля от него совета, другой… На третий день обиделся.

А вечером сняли их с позиций и повели долгим маршем на новое место.

В декабре оказался Коля в родных краях, да так близко от дома, что сердце щемило. Фронт грохотал рядом — в полыхающем ночью небе даже звезд не было видно. И без всякой Матрены угадывал Коля, что считанные дни остаются до того, как прокатится война по его родине, раздавит деревню его и избу. Мял Коля в жесткой руке портсигар с фотокарточкой и колючей горечью давился, бессилие свое понимая. Когда совсем невмоготу сделалось, пришел к капитану, стал просить, чтобы домой его отпустили хоть бы на пару часов: жену обнять, сына и дочку крохотных потискать.

Долго щурился капитан, карту при свете коптилки разглядывая, вымеряя что-то самодельным циркулем. Наконец кивнул своим мыслям.

— Возьмешь, Жухов, пять человек. Займешь высоту перед вашей деревней. Как окопаешься да убедишься, что кругом тихо, — тогда можешь и семью проведать.

Козырнул Коля, повернулся кругом — и радостно ему, и страшно, в голове будто помутнение какое, а перед глазами пелена. Вышел из блиндажа, лоб об бревно расшиб — и не заметил. Как до своей ячейки обмерзшей добрался — не помнил. Когда очухался немножко, стал соседей потихоньку окликивать. Чалдона Сашку с собой позвал. Москвича Володю. Очкарика Веню. Петра Степановича и закадычного друга его Степана Петровича. Поставленную задачу им обрисовал. Хлеба свежего и молока парного, если все удачно сложится, посулил.

Выдвинулись немедленно: у Сашки-чалдона — винтовка Токарева, у Володи и Вени — «мосинки», у Петра Степановича — новенький ППШ, у Степана Петровича — проверенный ППД. Гранатами богато разжились. Ну и главное оружие пехоты тоже взяли, конечно, — лопатки, ломики — шанцевый инструмент.

По снежной целине пробираться — только для сугрева хорошо, а удовольствия мало. Так что Коля сразу повел отряд к торной дороге. По укатанной санями колее бежать можно было — они и бежали кое-где, но с оглядкой, с опаской. Шесть километров за два часа прошли, никого не встретили. Деревню стороной обогнули, по лесовозной тропе на высоту поднялись, огляделись, место рядом с кустиками выбрали, окапываться начали, стараясь вынутой мерзлой землей снег не чернить. Сашка-чалдон под самыми кустами себе укрытие отрыл, ветками замаскировал, настом обложил. Рядом москвич Володя устроился: такие себе хоромы откопал, будто жить тут собирался — земляную ступеньку, чтоб сидеть можно было, сделал; бруствер по всем правилам; нишу под гранаты, выемку под флягу. Очкарик Веня не окоп сделал, а яму. Заполз в нее, ружье наверху оставив, вынул из кармана томик Пушкина, да и забылся, читая. Коля Жухов, в землю зарываясь, недобро на соседа поглядывал, но молчал до поры до времени. Спешил, до конца дня надеясь в деревню сбегать, своих навестить — вон она, как на ладони; даже избу немного видно — курится труба-то, значит, все в порядке должно быть… Петр Степанович и Степан Петрович один окоп на двоих копали; не поленились, к сосне, в отдалении стоящей, сбегали за пушистыми ветками; в кустах несколько слег вырубили, сложили над углом окопа что-то вроде шалашика, снежком его присыпали, на дне костерок крохотный развели, в котелке воды с брусничным листом вскипятили.

— Жить можно, — сказал Петр Степанович, потягиваясь.

Да и умер.

Точно в переносицу, под самый обрез каски, ударила пуля.

Охнул Степан Петрович, оседающего друга подхватывая, кровью его пачкаясь, кипятком обжигаясь.

— Вижу! — крикнул из кустов Сашка-чалдон. — Елка! Справа!

Выронил книжку Веня-очкарик, встал за винтовкой, да и сполз назад в яму, ее края осыпая, себя, умирающего, хороня.

— Метко бьет, сволочь, — зло сказал Сашка, засевшего врага выцеливая. — Да и мы не лыком шиты.

Хлопнул выстрел. Закачались еловые лапы, снег отряхивая; скользнула по веткам белая тень — будто мучной куль сорвался с макушки хвойного дерева. А секундой позже наперебой загрохотали из леса пулеметы, взбивая снежные фонтаны, срезая кусты.

Понял Коля, что не поспеть ему сегодня домой. Наитием животным почуял, что пришло время страшной потери, предсказанной Матреной. За портсигар схватился, что в нагрудном кармане спрятан был. И во весь рост поднялся, врага высматривая, ни пуль, ни штыков не боясь.

Ухнули взрывы — и в уши будто снегу набило. Провел Коля рукой по лицу, посмотрел на кровь — пустяки, поцарапало! Увидел за деревьями белую фигуру, взял на мушку, выстрелил. Из своего окопа выпрыгнул; не пригибаясь, к Степану Петровичу перебежал, из-под Петра Степановича пистолет-пулемет вытащил. Захрипел:

— Огонь! Огонь!

Справа и слева полыхнуло коротко; выплеснулась черная земля на белый снег, испятнала его, выела. Застучали по мерзлым комьям бруствера пулеметные пули. Одна ожгла Коле шею, но он будто от пчелы отмахнулся, ответил в сторону леса длинной очередью. Повернулся к Степану Петровичу, увидел, как у того глаза стынут и закатываются. Кинулся к москвичу Володе.

— Почему не стреляете?!

Тяжело ударило взрывом в бок, сшибло с ног. В ухе лопнуло; горячее и вязкое тонкой струйкой потекло на скулу. Поднялся, покачиваясь, Коля. Тяжело посмотрел в сторону леса, куда мальчишкой по грибы и ягоды ходил. Разглядел белые фигуры, на заснеженный луг выходящие. И так взъярился, так взбеленился, что в рукопашную на пулеметы бросился. Но и двух шагов сделать не смог, оступился, упал, лицом в горячий снег зарывшись, — вдохнул его, глотнул.

Успокоился…

Долго лежал Коля, о несправедливой судьбе думая. Не должно так быть, чтобы солдат жить оставался, а семья его умирала! Неправильно это! Бесчестно!

Встал он, сутулясь сильно. Мимо мертвого Володи, взрывом из окопа выброшенного, прошел. Сел на изрытый снег возле кустов измочаленных. Трех фашистов подстрелил, залечь остальных заставил. Увидел, как со стороны просеки, ломая березки, выползает железная чушка с крестом на горбе. Сказал громко, но себя почти не слыша:

— Никогда припадочная Матрена не ошибалась.

Сашка-чалдон, от земли и пороха черный, схватил его за руку:

— В окоп давай! Чего, дурак, расселся?!

Вывернулся Коля, отодвинулся от друга. Сказал сурово:

— Да только насчет меня у нее ошибка выйдет…

По-охотничьи точным выстрелом сшиб Сашка пытающегося подняться фрица, потянулся к приятелю, думая, что от контузии тот совсем одурел.

— Если умру я, не станет в ее предсказании силы, — еще дальше отодвинувшись, пробормотал Коля.

Близкий взрыв осыпал его землей. Пулеметные пули пробили шинель.

— Только наверняка нужно… — сказал Коля, гранаты перед собой раскладывая. — Чтоб ни осечка, ни какая случайность… И тогда мы победим… Тогда…

Он повернулся к другу, широко и светло ему улыбнулся:

— Ты слышишь меня, Саня?! Теперь я точно знаю, что мы победим!

Коля Жухов один пошел на фашистов — в полный рост, улыбаясь, с высоко поднятой головой. Спускаясь с холма, он расстрелял боекомплекты ППШ, ППД и двух «мосинок». Он лопатой зарубил немецкого офицера, не обращая внимания на ожоги пистолетных выстрелов. Потом Коля Жухов подобрал немецкий автомат и направился к вражеским пулеметчикам. И он дошел до них, несмотря на пробитую ногу и отстреленную руку. Коля Жухов смеялся, глядя, как бегут от него чужие солдаты.

А когда за его спиной, ломая сухостой, наконец-то выросла стальная махина с крестом, Коля Жухов спокойно повернулся и поковылял ей навстречу, ничуть не боясь рычащего на него курсового пулемета. Делая два последних шага, Коля сдернул с себя избитую пулями шинель и выдернул чеки из закрепленных на груди гранат. Спокойно примерившись, лег он под широкую гусеницу. И когда она уже наползала на него, он вцепился в трак окровавленными пальцами и что было сил, хрипя от натуги, потянул его на себя, будто боялся, что какое-нибудь провидение остановит сейчас громыхающую машину.

Воробей постучался в окно.

Екатерина Жухова вздрогнула и перекрестилась.

Дети спали; их даже недавние стрельба и взрывы за околицей не побеспокоили.

Щелкали ходики.

Потрескивал фитиль лампадки.

Екатерина отложила перо, отодвинула бумагу и чернильницу.

Она не знала, как начать новое письмо.

Крепко задумавшись, она незаметно для себя задремала. И очнулась, когда в комнате вдруг громко скрипнула половица.

— Его больше нет.

Черная тень стояла у порога.

Екатерина зажала рот руками, чтобы не закричать.

— Он обманул меня. Умер, хотя не должен был.

Черная тень подвинулась ближе к печи. Опустилась на лавку.

— Все изменилось. Теперь живите. Вам теперь можно…

Екатерина посмотрела на зыбку, где тихо спали Иван и Варя. Отвела от лица дрожащие руки. Говорить она не могла. Выть и причитать ей было нельзя.

— Твой Николай не один такой. Их больше и больше. И я уже не знаю, что будет дальше…

Черная тень, вздохнув, медленно поднялась, надвинулась. Огонек лампадки колыхнулся и погас — стало совсем темно. От неслышных шагов застонали половицы — ближе и ближе. Скрипнула тронутая невидимой рукой зыбка.

— Знаю только, что теперь все будет иначе…

Утром Екатерина Жухова нашла на лавке портсигар. Внутри была маленькая фотокарточка, в оборот которой навечно въелась сделанная химическим карандашом надпись.

А чуть ниже ее кто-то приписал мужским незнакомым почерком — «Он защитил».

http://the-cheerful-robot.diary.ru/p209449431.htm

Раз в полгода нашей роте выдают 40-литровую бочку сливового сока, сок хороший - из закромов Родины. В армии со сладким напряженка, многие солдатики за конфеты порой готовы пойти на удивительные подвиги, но сейчас не об этом.

На сегодняшний день в армии срочники делятся только на 2 типа: старший и младший призыв. Так вот, всякий раз, как старшина выкатывает эту бочку для употребления, «молодежь» набрасывается на нее как голодный жирдяй на сладкий пончик, в отличии от старослужащих, те, уже наученные горьким опытом, позволяют себе выпить по кружке, да и то не все. А истосковавшийся по сахару молодой призыв (человек 30) выпивает бочку сладкого сока за один вечер, буквально высасывая из нее все до последней капли. Ни для кого не секрет, что делает сливовый сок с желудком...

Утром начинается такая клоунада, что любой цирк позавидует: если дежуришь и ночуешь в казарме, то просыпаешься от жуткого шума, доносящегося из туалета, там (чистейшая правда) в закрытых кабинах, находясь в глубокой стойке всадника, над одним очком одновременно срут по четыре любителя сладенького, в соседних кабинах, коих аж 5 штук - то же самое, а в это время кто-нибудь со слезами на глазах, из последних сил сжимая булки, отчаянно колотит в закрытые двери и умоляет пустить его пятым. Отдельные гимнасты даже предпринимают попытки вскарабкаться на писсуар. Вот такое шоу можно лицезреть два раза в год и абсолютно бесплатно.

Стоит отметить, что перед тем как открыть бочку, старшина строит весь личный состав на "взлетке" и объясняет к чему обязательно приведет чрезмерное употребление данного напитка. Самое удивительное, что ни предостережения старшины, ни здравый смысл сам по себе не мешает "молодым" солдатам обрекать себя на столь «доброе утро».

Мудрый старшина выкатывает бочку только в субботу вечером, т. к. в воскресение занятий не бывает и боеготовность роты не подвергается ненужному риску. Что мешает ему выдавать солдатам по одной кружке сока в день? На этот вопрос он по-философски отвечает: «Парни за раз получают два очень важных жизненных урока: старших (в смысле более опытных) надо слушать и все хорошо в меру. А когда в обучении головы принимает активное участие жопа, науки юношей питают вдвое эффективнее».

http://the-cheerful-robot.diary.ru/p209445048.htm

На прошлой неделе я остановилась в одном из отелей Палм-Бич, и мне было очень одиноко. Я подумала, а почему бы не позвонить одному из тех парней, которые рекламируются в телефонных книгах с подписью «Эскорт и чувственный массаж».

Я пролистала пару страниц и обнаружила Нежного Тони. У него были огромные мышцы везде, где они должны быть, густые вьющиеся волосы, длинные мощные ноги, ослепительная улыбка и шесть кубиков пресса. Думаю, вы представили картину. И я подумала: «Черт возьми, позвоню-ка я ему!».

«Здравствуйте, мэм, чем я могу вам помочь?».

Боже мой, его голос был таким сексуальным!

Чтобы не дать себе шанса разволноваться и бросить трубку, я сразу же «пошла в атаку»:

— Привет! Я слышала, что ты делаешь отличный массаж, поэтому хочу пригласить тебя в свою комнату для одного сеанса. Хотя нет, я должна быть откровенной с тобой. Я в этом городе совсем одна, и мне очень хочется заняться любовью. Прямо сейчас! Принеси с собой игрушки, резину, кожу, кнуты – все, что ты любишь… Свяжи меня, полей шоколадным сиропом и взбитыми сливками, все что угодно, детка. Как тебе это?

Он сказал:

— О, Боже мой… это звучит фантастически, но чтобы совершить звонок по внешней линии, вам нужно нажать на кнопку 9.

http://the-cheerful-robot.diary.ru/p209442436.htm

Я думаю, что 95% моих читателей совершенно не представляют себе, каким был небольшой продуктовый магазин времен моего советского детства. А у меня один из таких магазинов буквально стоит перед глазами. Он располагался на углу в одном квартале от нашего подъезда и занимал часть первого этажа большого жилого дома. У нас в семье его так и называли: «Угловой».

- Саша, - говорила мама, - в «Угловой» сегодня завезли сахар. Сбегай, купи два килограмма. Скоро будем варить варенье, нужно сделать запас.

Я брал деньги, слетал с пятого этажа и через две минуты открывал тяжелую дверь магазина. Прямо напротив входа был прилавок. Перед ним стояла маленькая, шесть - семь человек, очередь, а за ним орудовал Яков Михайлович, невысокий кряжистый человек с цепким взглядом. Жил он в том же доме, каждый день открывал магазин ровно в 6:30 и ни разу на моей памяти не покинул боевой пост.

Заняв очередь, я сначала смотрел на улицу через большое окно слева, затем - на второй, маленький, прилавок справа, где продавала водянистые соки и минералку Зоя, жена Якова Михайловича. Наконец, переводил взгляд на полки за главным прилавком. На них возвышались затейливо выложенные пирамиды несъедобных консервов и батареи бутылок дешевого суррогатного вина. На полу иногда стояли несколько бидонов с молоком, иногда бидон со сметаной, иногда бочка с селедкой. Там же довольно часто можно было видеть мешок с сахаром или мукой и практически всегда - мешки с крупами, которые не пользовались особым спросом, например, перловкой или саго. В витрине за гнутым стеклом красовались несколько кремовых тортов, два сорта вареной колбасы малоаппетитного вида и один – сыра.

Когда подходила моя очередь, Яков Михайлович ставил на одну чашку весов двухкилограммовую гирю. Потом он сворачивал бумажный кулек, совком насыпал туда сахар из мешка, осторожно укладывал его на другую чашку. Отсыпая и досыпая сахар, добивался идеального равновесия, закрывал кулек, брал деньги, давал сдачу. Еще через пару минут я взлетал на пятый этаж и отдавал сахар маме. Мама доставала пружинные весы, которые она называла безменом, взвешивала сахар и печально говорила:

- Опять недовесил 150 граммов!

- Мама, - пробовал успокоить ее я, - пойди, потребуй, чтобы он вернул деньги!

- Нет, - вздыхала мама, - не стану я связываться из-за рубля!

- Ну, тогда пожалуйся на него!

- Господи, что у тебя на уме!? – возмущалась мама, - Человека же могут посадить!

Незадолго до эмиграции я приехал в родной город, чтобы попрощаться со старыми друзьями и с нашей соседкой тетей Шурой. Когда выходил из подъезда, почувствовал на себе чей-то цепкий взгляд. Оглянулся, на скамейке перед домом грелся на солнце очень старый человек. Я присмотрелся и узнал Якова Михайловича. Спешить мне было некуда. Подошел, поздоровался, подсел. После короткого разговора понял, что никаких проблем с головой и памятью у ветерана прилавка нет. Я немного напрягся и впрямую спросил:

- Яков Михайлович, мама всегда жаловалось, что Вы обвешивали. Было дело?

- Конечно, было. А куда было деваться? На зарплату не прожить, наверху тоже требуют. Все обвешивали и я обвешивал. Время было такое.

- Соседи говорили, что у Вас гири были облегченные. Правда?

- Не дай Бог! Гири государственные, с клеймами. За них и загреметь недолго.

- А как же?

- У меня коромысло на весах специальное было: одно плечо немного короче другого. И чашки чуть-чуть разные, чтобы пустыми ровно стояли. Процентов семь получалось в мою пользу.

- А если ревизия? Как это называлось? Контрольный заказ? Они же следили, как продавец взвешивает.

- Ну, это просто, - улыбнулся Яков Михайлович, - Если контрольный заказ, переносил гири на другую сторону весов. При перевзвешивании оказывалось даже с походом. Странно, конечно. Ну и пусть странно. Главное, чтобы не меньше.

- А как же Вы распознавали ревизоров?

- Ну, это совсем просто. Я у себя в магазине простоял 35 лет. Всех покупателей знал в лицо. Если видел, что люди незнакомые, сейчас же гири на другую сторону весов!

- А если это не ревизоры?

- Ничего страшного. Те, которые замечали перевес, обязательно приходили снова. Тогда я свое возвращал... Чего уж там говорить?! Хорошо жили, интересно, красиво! Не то, что сейчас.

Он с трудом встал со скамейки и медленно пошел к дому.

http://the-cheerful-robot.diary.ru/p209440980.htm

В конце октября Глеб решил съездить на дачу.

Вечером в пятницу, после работы, он сел в машину, позвонил жене, предупредив, что вернется не раньше завтрашнего вечера, выслушал ее рассказ о том, как прошел день и как вели себя девочки, — и выехал на пригородное шоссе.

Дорога была почти пуста. Весь день шел дождь, на асфальте стояли лужи, редкие машины проносились мимо, разбрызгивая воду из-под колес. Глеб ехал медленно: он никуда не торопился и не собирался зря рисковать на мокрой трассе. Лихачей Глеб не одобрял, сам водил осторожно — даже слишком осторожно, замечала иногда жена.

Дача досталась Глебу от родителей. Он наведывался туда нечасто, раз в три-четыре месяца. Проверял, цела ли крыша, менял прогнившие доски, чинил покосившееся крыльцо. Пустой дом медленно ветшал и, хотя вполне еще годился для жилья, был обречен: старый дачный поселок располагался неудобно, слишком далеко от города, железная дорога и автотрассы лежали в стороне, добираться туда приходилось, петляя по старым проселкам. Пока родители были живы, Глеб с женой то и дело бывали у них на даче, а дети, случалось, жили с бабушкой и дедушкой все лето. Но, когда свекров не стало, Нина решительно заявила, что никогда особо не любила сельский отдых, а если Глебу так нужна дача, можно купить другую. Поприличнее, с удобствами и электричеством и, главное, не в такой несусветной глуши.

Дача поприличнее была Глебу не нужна, его устраивала эта, родительская, которую он помнил с детства, которую когда-то выстроил его дед. Глеб стал ездить присматривать за домом «в несусветной глуши» в одиночестве.

Никакой практической необходимости в его визитах не было: дом, в котором никто больше не станет жить, не нуждался в присмотре. По правде говоря, Глебу просто нравилось тут бывать. Он бродил по заросшему двору, сидел на крыльце, наслаждаясь тишиной и покоем. Топил печку, прочищая, если требовалось, забившийся дымоход. Листал пожелтевшие журналы десятилетней давности, устроившись в старом отцовском кресле. Спал, завернувшись в одеяло, на продавленном скрипучем диване, слушая сквозь сон, как шуршат под полом мыши. Уезжая, Глеб чувствовал себя отдохнувшим, не хуже, а то и лучше, чем после недели, проведенной с семьей на курорте.

Нина, кажется, это понимала. Во всяком случае, она ни разу не заикнулась о продаже дачи — впрочем, кто бы ее купил! — и Глебовы редкие отлучки на выходные принимала безропотно.

Перед тем как свернуть с трассы, Глеб притормозил, бросил взгляд в зеркало и только потом аккуратно крутанул руль. Фары выхватили из сгущающейся темноты указатель: село Воробьево. Джип съехал с асфальта, под колесами захрустел гравий. Машину тряхнуло раз, потом другой, Глеб поморщился: начиналась самая неприятная часть пути.

Слева тянулось поле, поросшее травой, торчали кусты чертополоха, тут и там зияли проплешины голой, мокрой земли. Справа над дорогой нависали деревья — живая изгородь, когда-то высаженная для защиты от ветра, со временем обросла кустами, превратившись в непролазную чащу. Обочины устилала опавшая листва. Машина подпрыгивала на ухабах.

Проселок впереди раздвоился, на развилке торчал еще один указатель, утверждавший, что дорога налево ведет в Воробьево, а направо — в Сидорово. Глеб свернул направо. Теперь по обе стороны от раскисшей грунтовки стоял лес, темные, островерхие ели вперемешку со смутно белеющими в сумраке прочерками березовых стволов. Опять пошел дождь. Налетел ветер, с берез посыпались мокрые желтые листья.

Из пелены дождя медленно выплыла автобусная остановка: потемневший от воды жестяной козырек в потеках ржавчины над вкопанной деревянной скамейкой.

На скамейке сидели люди: две женщины, замотанные в одинаковые платки, съежившиеся под холодным ветром. Глеб проехал мимо, женщины проводили его в меру любопытными взглядами. Правая, как ему показалось, более молодая, вяло махнула рукой без особой надежды. Глеб не остановился. Глушь, она, конечно, глушь, но автобусы здесь ходят, он знал — а значит, ночевка на сырой скамейке теткам не грозила.

Мельком подумалось про молодую: будь она одна, пожалуй, можно было и подвезти. Но брать в машину двоих означало потом всю дорогу слушать местные сплетни — нет уж, спасибо.

Дорога петляла то вправо, то влево. Глеб проехал мимо пруда, затянутого ряской, мимо старого, покосившегося сарайчика, выстроенного здесь, вдали от людского жилья, непонятно кем и непонятно для чего.

Коротко просигналив и на секунду ослепив фарами, мимо проехал автобус, по самую крышу заляпанный грязью. На заднем сиденье Глеб успел разглядеть давешних теток. Автобус ехал быстро — слишком быстро для размокшей узкой грунтовки, раскачиваясь и подскакивая на кочках. Должно быть, водитель выбился из графика, а может, просто торопился домой.

Давным-давно, когда Глеб был ребенком, они с родителями ездили на дачу на таком же — может быть, даже на этом самом — автобусе. Мама жаловалась, что после полуторачасовой тряски у нее болит голова. У Глеба голова не болела, зато его тошнило, и как же они все, помнится, радовались, когда отец наконец-то купил машину.

Впереди замаячила очередная остановка. На ней тоже кто-то был — кто-то стоял под ржавым навесом.

Глеб притормозил. Сначала ему показалось, что перед ним молодой парень, но через мгновение он разглядел, что худощавое, короткостриженое существо с длинной тонкой шеей, кутающееся в мужскую куртку, принадлежит к женскому полу.

Девушка сощурилась, ослепленная фарами, наклонилась к окну джипа.

— Извините, — голос у нее был хрипловатым, то ли простуженным, то ли прокуренным, — вы, случаем, не обгоняли по дороге автобус?

— Наоборот, — ответил Глеб. — Автобус меня обогнал. Минут десять назад.

Лицо у девушки вытянулось.

— Вот блин, — сказала она. — Кажется, это был последний.

Глеб бросил взгляд на часы: было почти девять.

— Давай садись, — предложил он. — В Сидорово?

Она кивнула.

— А куда еще, тут одна дорога. Вы ведь туда же?

— Нет, — ответил Глеб. — Я в Старый поселок.

То место, куда он направлялся, не имело собственного имени, официально являясь дачным сообществом номер то ли семь, то ли восемь, Глеб точно не помнил. Местные между собой называли его Старыми дачами, или Старым поселком.

— Вот блин, — снова сказала девушка. — Значит, только полпути.

— Не стану же я выбрасывать тебя из машины в темноте, — ответил Глеб. — Довезу, куда нужно, и вернусь в поселок.

Он плавно тронулся с места. Джип покатил вперед. С мягким гулом заработала печка, девушка вздохнула и вытянула ноги. Глеб почувствовал запах мокрой ткани от ее куртки и еще, кажется, запах духов — легкий, терпкий и холодный.

— Домой едешь? — спросил он, просто чтобы хоть что-нибудь сказать.

— В гости к родителям.

— Откуда?

— Из города.

Она на несколько секунд задумалась.

Глеб ждал.

— Ну, — начала она неохотно, — мы вроде как ехали вдвоем с… неважно, с парнем. К моим родителям. И немного поругались.

— Угу, — отозвался Глеб, начиная жалеть, что подобрал ее.

— Я сказала, что доеду на автобусе, а он может ехать сам… туда или обратно, куда захочет. Он поехал вперед. Я ведь не знала, что автобус уже был.

— Ага, — сказал Глеб.

— Если… если он все-таки решит за мной вернуться, — попросила она, — вы ему посигналите? Ну что я здесь, с вами?

— Конечно, — он все яснее чувствовал, что сделал ошибку, остановившись рядом с промокшей девушкой. Но кто мог знать.

— У него красный «фольксваген». — Она окончательно смутилась.

Глеб через силу кивнул. Почему-то красный автомобиль разозлил его окончательно. Глеб терпеть не мог машин ярких, кричащих цветов, его собственный джип был черным.

Их тряхнуло особенно сильно, девушка ойкнула. И сразу после этого машина выровнялась, мотор загудел ровнее. Под колесами был асфальт.

— Здорово, — сказала она. — Приятно для разнообразия перестать чувствовать, как тебя взбалтывает изнутри.

— Это ненадолго, — заметил Глеб. — Сейчас будет мост через реку, а потом снова проселок.

— Я знаю.

Мост в свое время строили на совесть, но теперь вид у него был изношенный. Асфальт прорезали трещины, между плитами опор тут и там укоренились ивы и березки. Речка, которая когда-то, Глеб помнил, была глубокой и быстрой, сейчас больше походила на овраг, дно которого сплошь заросло ивой. Возможно, где-то там, внизу, и текла вода, но отсюда, да еще в темноте, ничего было не разобрать.

Глеб аккуратно ехал по узкой дороге, огороженной белыми деревянными столбиками. Ограждение было ветхим, кое-где столбики повалились. В одном месте отсутствовал целый сектор.

— Стойте, — сказала девушка неожиданно высоким, звенящим голосом, без тени хрипотцы. — Там, под мостом, что-то есть.

— Я не вижу, — возразил Глеб и тут же увидел.

Под тем участком, где на дороге не было ограждения, внизу лежала темная груда железа.

Автомобиль, свалившийся с моста.

Красный автомобиль.

В темноте было видно плохо, но яркие фары Глебова джипа освещали достаточно для того, чтобы это разглядеть.

Девушка резко распахнула дверь, выскочила наружу — Глеб едва успел надавить на тормоз, хорошо еще, что ехали они очень медленно, иначе пассажирка попросту выпала бы на дорогу. Оскальзываясь на мокрой глине, всхлипывая, она начала торопливо спускаться вниз. Спуск был не слишком длинный, но крутой, Глеб, ухватившись за оставшийся от ограждения столбик, закричал сверху:

— Эй! — и понял, что не знает даже, как ее зовут. — Эй, остановись!

Она повернула к нему зареванное лицо:

— Это же, — длинный всхлип, — из-за меня! Из-за того, что мы поссорились… А-а-ааа…

Она сделала еще один шаг вперед, покачнулась, потеряв равновесие, упала на четвереньки.

— Да стой же ты, дура! — рявкнул Глеб. — Приглядись!

Девушка всхлипнула еще раз — и наконец-то остановилась.

Увидела то, что Глеб заметил почти сразу.

Автомобиль был старый. Ржавый. Должно быть, он пролежал тут не меньше года, а то и больше. Сквозь искореженные обломки проросли молодые ивовые кусты. Пролом в ограде моста тоже был старый, дырки, оставшиеся от вырванных деревянных столбиков, затянуло грязью, засыпало листьями и пожелтевшей хвоей.

— Вот блин, — произнесла девушка жалобно. — Я… извините. Я так испугалась, что… извините. Я, правда, дура.

— Поднимайся.

Глеб помог ей выбраться на дорогу. Руки у нее были ледяными, пальцы дрожали крупной дрожью.

Они забрались в машину. Снова включилась печка.

— Держи, — Глеб налил ей воды из бутылки, жалея, что у него нет с собой ничего покрепче, да хотя бы термоса с горячим чаем.

— С-спасибо, — она понемногу успокаивалась, хотя зубы еще стучали.

— Как тебя зовут-то?

— Света.

— Хоть в другой раз буду знать, что кричать.

Она улыбнулась; улыбка вышла вымученной, но он, по крайней мере, заставил ее улыбнуться.

— Может, обойдемся без другого раза? — спросила она.

— Было бы неплохо, — согласился Глеб.

Они снова съехали с моста. Асфальт, как Глеб и предупреждал, снова сменился грунтовым проселком.

— Вы так медленно водите.

Глеб мотнул головой в сторону моста, оставшегося за поворотом.

— Ты видела, что бывает с теми, кто ездит быстро.

— Откуда вы знаете, что с ними случилось.

Он пожал плечами.

— Там же все понятно. Занесло на повороте перед мостом, свалились. Чтобы так вылететь, скорость нужна приличная. Лихачили, не рассчитали.

Света — теперь он знал, как ее зовут, — поежилась.

— Я ему позвоню, — сказала она. — К черту все. Ссора эта такой глупой кажется теперь. Сейчас…

Она начала рыться в сумочке в поисках мобильника. Глеб следил за дорогой. Ну вот и хорошо. Все к лучшему, даже дурацкое происшествие. Сейчас она позвонит, помирится со своим парнем, и ему, Глебу, не придется за полночь ехать в Сидорово.

— Вот блин, — сказала Света озабоченно, разглядывая мобильник.

Тот не подавал признаков жизни.

— Разрядился? — предположил Глеб.

— Если бы. Я на него, кажется, упала — там, под мостом.

— Могу дать свой.

— Пожалуйста, если можно.

Глеб сунул левую руку в карман куртки. Там было пусто.

— Вот блин, — медленно проговорил он. — А я свой, наверное, уронил вниз. Когда тебя вытаскивал.

Ее лицо снова вытянулось — как тогда, на остановке, когда Глеб сказал ей, что последний на сегодня автобус уже ушел.

— Прости.

Удивительно, но Глеб совсем не был расстроен потерей недешевого телефона, переживая только о том, что девушка по имени Света, с которой он полтора часа назад даже не был знаком, не может прямо сейчас позвонить своему парню и помириться с ним.

Она тяжело вздохнула.

— Это вы меня простите. Все из-за меня же.

— Меня Глеб зовут, — сказал Глеб.

Света улыбнулась ему — на этот раз самой настоящей улыбкой, теплой и дружеской, разом сделавшись удивительно милой и совершенно не похожей на худощавого парня.

Проселок вильнул влево, и ответная улыбка сползла с Глебова лица. Он не был точно уверен, но вот этого свертка не помнил. Или, может быть, помнил, только поворот должен был оказаться… ну в другом месте.

Но он давно не бывал здесь. А память, случается, шутит странные шутки.

Проселок свернул еще раз, места вроде бы по-прежнему были знакомые, да и как они могли заблудиться, дорога здесь, как заметила Света, была одна.

— А вы женаты? — спросила Света.

— Да.

— И дети есть?

— Две девочки, Вика и Оля. В школу ходят.

— Здорово, — сказала Света. — Я тоже всегда хотела… — Она запнулась и поправилась: — Хочу двух девочек. Чтобы платьица, косички-бантики, куклы всякие.

Глеб хмыкнул.

— Ой, это что?

Фары высветили тонкий, бледный силуэт.

По обочине дороги шла женщина — или, может быть, молодая девушка. В куртке, похожей на Светину. Правда, ее никто бы не спутал с парнем: длинные светлые волосы лежали на плечах, спускались по спине почти до пояса.

Женщина двигалась небыстрым, ровным шагом, не обращая никакого внимания на яркий свет фар, бивший ей в спину. Посреди темного, промозглого октябрьского леса, вдали от всякого жилья. Руки ее были пусты: ни сумки, ни корзинки. Ничего.

— Может, это из поселка? — предположил Глеб. — Уже, кажется, близко.

Джип поравнялся с женщиной.

Она замедлила шаг и повернула голову, чтобы поглядеть на пассажиров в машине, — и Глеб увидел ее лицо.

Он нажал на газ, резко, изо всех сил утопив в пол педаль.

Джип рванул вперед, их со Светой вдавило в спинки кресел.

Деревья по обочинам слились в смазанную полосу. Машина подпрыгнула на высоком ухабе, пролетела по воздуху, приземлилась с грохотом и скрипом, снова подпрыгнула.

Света повернула к Глебу лицо, бледное, с расширившимися глазами.

— Разобьемся же! Нельзя так гнать!

Нельзя, он знал — конечно, знал, просто не мог остановиться, не мог перестать давить на газ, потому что перед глазами стояло то, что он увидел. То, что осталось где-то там сзади — и от чего нужно было оказаться как можно дальше.

И как можно быстрее.

Света наклонилась к нему, крича прямо в ухо, что нужно сбавить скорость. Джип дребезжал, какая-то ветка чиркнула по боку с противным хрустом. Куда-то подевалось зеркало: Глеб хотел в него взглянуть, а его просто не было.

Света трясла его за плечо и визжала уже без всяких слов, на одной высокой ноте.

Машина в очередной раз подпрыгнула, и Глебова нога соскользнула с педали.

Еще некоторое время джип катился по инерции, затем остановился. Глеб откинулся на сиденье, дыша часто и тяжело. Протянув руку, повернул ключ: мотор затих, фары погасли.

Света что-то говорила: он слышал смутный шум, но не мог разобрать слов. В ушах гулко стучала кровь.

— …Зачем? — повторила она в очередной раз. — Что случилось? Что произошло?

— Ты, — сказал Глеб, с трудом шевеля губами — говорить отчего-то было трудно, собственный голос доносился словно издалека, сквозь вату. — Что ты видела?

Светлана подумала несколько секунд.

— Дерево на обочине, — ответила она, тщательно подбирая слова. — Сначала мне показалось, что мимо кто-то идет, но когда мы подъехали ближе, я увидела, что это дерево. Береза. Совсем облетевшая, на самом краю дороги. Белый ствол, ветки обвисшие.

— Береза, — повторил Глеб.

— Ну да. А что?

Он не ответил. Не знал, что сказать. Просто завел машину и тронулся вперед — медленно и аккуратно. Как всегда.

И даже руки у него почти не дрожали.

Света напряженно смотрела вперед, судя по всему, всерьез раздумывая, не стоит ли выйти из машины. Глеб ее не винил: понимал, что они чудом не разбились. Слева — вдалеке от дороги — мелькнул белый тонкий силуэт. Очередная береза, что же еще. Глеб заставил себя разжать руки, вцепившиеся в руль крепче, чем нужно. Краем глаза уловил движение справа. Педаль газа вибрировала под ногой.

Медленно и аккуратно, сказал себе Глеб. Не лихачить. Я должен ехать аккуратно. Я не один, у меня в машине пассажир, я должен держать себя в руках.

Из темноты впереди выступила тень — и через мгновение ее с головы до ног залил свет фар.

Она стояла посереди дороги, перегораживая путь машине.

Женщина. Высокая, худая, с длинными светлыми волосами. Волосы падали ей на лицо, скрывая наполовину — так, что на Глеба и Свету она смотрела только одним глазом. Длинное белое платье казалось ветхим, изодранным, сквозь прорехи просвечивала бледная кожа.

Ее лицо было спокойно. Она терпеливо ждала.

Глеб остановил машину.

Света сидела, сжавшись в комочек, кажется, она что-то шептала Глебу, предлагая то ли ехать назад, то ли, наоборот, не останавливаться, он не понял, не слушал, не слышал.

Он знал, чувствовал, что выхода нет.

Глеб вышел из машины и приблизился к ожидавшей его женщине.

Ветер шевелил ее волосы.

— Что тебе нужно? — спросил Глеб.

Та, что стояла перед ним, улыбнулась — едва заметно, одним краем губ.

— Всегда одно и то же, — сказала она, и от звука ее голоса Глебу захотелось бежать прочь сломя голову. В нем был свист ветра, и скрежет бьющегося стекла, и чей-то далекий, отчаянный крик.

— Жизнь, — произнесла женщина.

В такт ей с вершины березы хрипло отозвалась ворона.

— Твоя, — женщина подняла тонкую, очень худую руку и опустила ее Глебу на плечо.

Рука почти ничего не весила, но от ее прикосновения Глеб вздрогнул, ощутив укол ледяной, пронизывающей боли.

— Или не твоя, — второй рукой женщина указала на джип и сжавшуюся внутри девушку.

Снова закаркала ворона.

— Выбирать тебе, — закончила женщина.

Фары джипа погасли, на мгновение их всех обволокла темнота — но почти сразу же стало светлее.

Глеб огляделся, ошарашенный: они стояли на мосту. Вокруг разливался густой предрассветный туман. Небо было серым. Близилось утро.

Рядом с ними зиял свежий пролом в ограждении. Далеко внизу, в ивовых зарослях, лежала искореженная, смятая ярко-красная машина. Он вспомнил.

Внедорожник «чероки», который ехал слишком быстро для мокрой дороги, отделенной от оврага одним только рядом низких деревянных столбиков.

Нина просила его сбавить скорость перед мостом.

Глеб всмотрелся вниз: в клубах тумана дрожали смутно знакомые тени, возникали и исчезали, растворяясь в белом мареве, лица. Нина. Вика. Оля.

Женщина подошла и встала рядом, склонившись над проломом.

— Лихачи — это те, что играют с лихом, — произнесла она.

Ее слова камнями упали в провал, с обломков машины снялись вороны, тяжело хлопая крыльями, разлетелись в разные стороны.

Ветер разметал волосы женщины, и Глеб увидел: левого глаза у нее нет, глазница заросла, затянулась белесой пеленой, под которой колыхалось что-то живое, темное, с жадным голодом тянущееся наружу, ищущее, на кого бы направить свой взгляд.

Лихо поправило волосы, снова скрыв левую половину лица.

— Так что ты выбираешь? — спросило оно. — Пойдешь со мной сам или отдашь вместо себя ее?

Глеб посмотрел на Свету. Девушка сидела неподвижно, словно бы даже не дыша и не моргая, смотрела в одну точку. Кажется, последних минут для нее вовсе не существовало.

Она ни в чем не виновата — только лишь в том, что попалась Глебу на пути и села в его машину.

— Отпусти ее, — сказал Глеб. — Я пойду с тобой.

— Не только ты, — сказало Лихо. Его улыбка была безмятежной, как рассвет. — Все вы. Все четверо, кто был тогда в машине.

Глеб зажмурился.

Нина, Вика, Оля.

— Тогда бери ее, — произнес он, не открывая глаз. — Я… не могу отдать тебе всех нас. Не могу. Нет.

— Хорошо, — отозвался голос, в котором каркали вороны, рыдали дети, ломались сухие ветки и трещало пламя. — Ты всегда так отвечаешь. Ничего не меняется. Значит, до другого раза.

— Какого другого раза? — спросил Глеб, все еще с закрытыми глазами, все еще не понимая.

— До того времени, — ответило Лихо негромко и ласково, обращаясь к нему, словно к старому, доброму другу, — когда снова наступит пора платить. Платить за то, что вы четверо до сих пор живы, хотя давно утратили на это право. До следующего твоего случайного попутчика. До новой встречи здесь, на мосту.

Тогда Глеб понял и открыл глаза, но не успел уже ничего сказать или сделать. Успел увидеть только, как женщина в изодранном белом платье склоняется над его машиной, откидывает волосы с лица — и вглядывается в сидящую внутри девушку левым глазом. Света закричала.

И в хор криков, звучавших в голосе Лихо, вплелся еще один.

Глеб упал на колени, крича вместе с ними, и продолжал кричать, пока из всех голосов не остался лишь его.

Потом он встал. Огляделся, пытаясь вспомнить, для чего остановился здесь, на старом мосту через овраг, по дну которого сквозь ивовые заросли с трудом пробивался ручей, бывший когда-то рекой.

Поднял с земли телефон: когда тот успел выпасть, Глеб не заметил.

Ему пора было ехать домой, он и так всю субботу провел на даче, в компании с мышами и старыми журналами.

Нина с девочками его заждались.

Глеб сел в машину. Поправил сбившееся зеркало, пристегнул ремень. Завел мотор и двинулся по проселочной дороге.

Он ехал очень аккуратно. Медленно. Осторожно.

Как всегда.

http://the-cheerful-robot.diary.ru/p209439280.htm

Как-то мне пришлось возвращаться из ночного клуба пешком через пол города. Все деньги прогулял, время 4 утра, темень и дождь. Брел вдоль пустой дороги, весь продрог.

И тут останавливается простенькая старенькая иномарка. В ней пожилая пара. Говорят: садись подвезем. Я сел, согрелся. По пустым дорогам домчали за 20 минут. Дед говорит: 200 рублей с тебя. Я немного неожидал такого поворота и стал рассеяно ощупывать содержимое пустых карманов, а потом говорю: у меня нет ни копейки. Тут бабка начала возмущаться: что мы тебя везли, бензин тратили а ты жлоб, старикам пожалел, и вообще наглец мог бы не садиться в машину без денег. На что я сказал что вы сами мне предложили подбросить... Тут дед встрял, что вообще-то каждому понятно, что платить надо за проезд. Снимай часы или пиджак.

Во время этой перепалки я продалжал шарить по карманам и тут во внутреннем правом кармане пиджака, куда я практически никогда ничего не кладу, нащупалась бумажка. Достав ее в свете фонаря я увидел 500 рублей банка приколов, которые лежали там со свадьбы друга, их раздавали за выполнение конкурсов, а потом на них можно было участвовать в аукционах с тортом и тд. Видимо я был не сильно активный участник и они так и остались в кармане.

Радостно воскликнув как Архимед, только на русском, я протянул ее старикам. Бабка вырвала бумажку и глянув сначала на нее, потом злобно на меня, пробурчала: не надо притворятся, плохой из тебя актер, ведь знал ты про нее, что, совесть замучила? И недождавшись ответа достала откуда-то 300 рублей и протянула мне. - Бери и чеши отсель. - Как скажите, отрезал я, и взяв сдачу растворился в темноте дворов. Мир не без добрых людей!

http://the-cheerful-robot.diary.ru/p209435146.htm

Вы не представляете как живется рыжим. Всё детство я себя чувствовала неполноценной. Папа русый, мама русая, а я рыжая, просто огненная!!! Я искренне ненавидела себя за каждую веснушку или конопушку на лице. Завидовала соседке кореянке, её черным, потрясающе красивым и длинным волосам. Ну почему я рыжая?! Я родилась с парой конопушек и когда меня только принесли маме, она пыталась их оттереть, думала что мухи насрали. Эту историю я слышала много раз и мысль, что я инвалид, просто врезалась всё глубже.

В классе дразнили яро. Все школьные годы я пыталась себя отбелить, это литры потраченного кефира и сметаны, огурцы, втираемые в харю. Даже несколько раз пользовалась ацетоном и скипидаром, не смотря на то, что почти на сутки теряла зрение. Красота превыше всего! Волосы красить мне не разрешали и первое что я сделала по совершеннолетию это перекрасилась. В парикмахерской, у профессионалов. И да мля!!! Я осталось практически рыжей, никакая краска меня не брала. Если бы я не была похожа на маму, я бы думала, что я приемная. Весь маразм моих комплексов прекратился практически после школы.

Оказывается на рыжих часто обращают внимание и вовсе не чтоб посмеяться, конечно было сложно отходить от своих привычек, но шаг за шагом мои комплексы отступали. После экзаменов в универ, мы решили это дело отпраздновать и поехали в Москву. Недалеко от Филевского парка было летнее кафе, рафинад. На вывеске была табличка, рыжим сегодня бесплатно! Халява!!! А вдруг соврали?! Все ринулись проверять. Никогда не видела столько рыжих в одном месте, сесть практически негде было. Я подошла узнать условия акции, главное условие, быть рыжим! Я тут же пошла выбивать местечко из под обожравшихся студентов.

Нам принесли меню, я заказала всё, что только хотела, но очень хотелось знать в честь чего такая щедрость. Заказ нам принес сам директор заведения, оказывается он всем разносил и присаживался поговорить. Уже немало пьяный мужичок, армянского происхождения всем приветливо улыбался и рассказывал свою историю. Он женат в 3й раз, первые 2 на армянках. 10 лет и никакого наследника, а возраст поджимает, со второй 6 лет и никаких результатов. А тут женился в 3й раз на русской украинке. Темноволосой девчушке и уже через месяц они узнали что станут родителями.

Конечно счастья полные штаны, мужик был готов землю жрать! И вот родилась у него дочка, рыжая, рыжая, рыжая!!! Он на радостях решил на денек обанкротиться, мол не убудет с него. Мы чуток пообщались и ему понравилось мое имя. Там же позвонил жене и сказал что придумал как дочь назвать. Спустя годы гуляли с мужем по парку и зашли в кафе, название уже другое, а хозяин всё тот же, а за столом сидела рыжеволосая маленькая лисичка и карандашами писала свое имя.(мое, было очень приятно.))) С той нашей первой встречи, я стала принимать себя такой какая я есть.)

http://the-cheerful-robot.diary.ru/p209432821.htm

Дед мой, ныне покойный, был очень суровым человеком. Помню, как он ловил стаканчиком пчел и прикладывал к пояснице, чтоб они его кусали, вроде как это от радикулита помогает. Как он ел горький перец по два стручка с горячим борщом вприкуску. Как обливался ледяной водой на морозе.

Но апогеем всего стал один случай, который в нашей семье будут передавать из поколения в поколение.

Дело было в старом добром СССР, курицу можно было достать только умершую своей смертью. Вот и решили бабушка с дедушкой купить на рынке живую и самим зарубить. Но в самый ответственный момент бабушка наотрез отказалась держать бедную птицу за голову и лапы, распластанную на деревянном пороге, боялась она ее. Тогда дед предложил ей роль палача. Сказано - сделано. Дед распластал курицу, а бабушка, прищурив глаза от ужаса, замахнулась топором. И конечно же, промахнулась, засадив деду по пальцу (не отрубила, но шрам нефиговый остался). Дед, как суровый мужик, не моргнув глазом, не издав ни одного стона или мата спокойно сказал:

-Левее возьми.

Вот такое самообладание.

http://the-cheerful-robot.diary.ru/p209431211.htm

Кровохлебка — это еще и народное название лекарственного растения, ничего общего с данной историей не имеющего.

Этот случай, вернее, череда событий произошла с очень близкими мне людьми. Я не буду указывать настоящих имён и названий населённых пунктов, а также точных дат, потому что она коснулась многих других людей, у которых я не спросил разрешения на обнародование этой жуткой истории. Рассказ тяжёлый, так что просто ради развлечения не читайте.

Александр, здоровый рослый парень, имеющий за плечами два года службы в СА, молодую жену и двух малолетних сыновей, но не имеющий собственного жилья, решительно надумал купить свой собственный дом. Сколько уже можно жить в материнской квартире, хоть и трёшке, но малометражке, построенной в конце 70-х? Тесно, да и мать с женой кухню никак поделить не могут, постоянно цапаются. Уже подкоплены были деньги, да и отец, который жил в другом городе после развода с матерью, обещал помочь.

Жили они в одном из промышленных уральских центров, поэтому дом пришлось смотреть в окраинных районах, больше похожих на деревню, чтобы вписаться в бюджет. Остановились на одном. Дом несколько лет назад в разобранном виде привезли с другого конца области и собрали здесь, на новом месте. То, что хозяева погибли при очень невнятных обстоятельствах, а дом продают родственники, узнали в самый последний момент, когда часть вещей уже была перевезена и осталось только передать остаток денег. Хоть бабки, что со стороны Александра, что со стороны Любы (жены), пытались отговорить молодых супругов от покупки злополучного дома, те не послушались. Молодежь ведь не очень осторожничает до поры, до времени. Дом купили и стали жить. Часть вещей от прежних хозяев оставили себе: что-то из мебели, садовый инвентарь во дворе, ну и прочее, что всегда может пригодиться в частном доме. Своего-то ещё не успели нажить на материнских квадратных метрах. Среди мебели было и старое зеркало — складень, как в трельяже. Только поменьше, настольное. Его удобно было использовать Любе, наводя красоту — ставь в любой угол и красься, никому не мешая.

Где-то с полгода всё было отлично. Люба сама всю жизнь в своём доме жила, а Александр, хоть и городской парень, но к труду приучен, поэтому такая жизнь им нравилась. Главное, сами себе хозяева. Грудному малышу подвесили люльку, которую нашли в сарае. В доме, как раз у порога, в потолке был вверчен маленький железный крюк, на него люльку и прицепили. А что, удобно: и стол кухонный рядом, и коляска под ногами не мешается, полкомнаты загораживая. Заревело дитё, толкнула мама люльку раз, и она сама качается, а ты дальше по хозяйству хлопочешь. Но неожиданно малыш заболел. Чем уж, не знаю, но как-то быстро детка угасла, за месяц, если не раньше. Смысла нет описывать страдания родителей, и так всё понятно.

Через какое-то время и старший сын начал жаловаться, что голова болит. Поначалу не обращали внимания, но как-то он раньше обычного вернулся с прогулки и говорит: «Мама, а что я с велосипеда падаю? Еду, еду и бах, валюсь на бок, не могу равновесие удержать!»

Тогда уж пошли по врачам. Но было поздно. Опухоль в мозге у парнишки обнаружили, уже неоперабельную. Через месяц-два и он умер.

За ним и сама Люба стала сохнуть. Побежали по бабкам. Тем, которые якобы лечат заговорами и прочими подобными манипуляциями. Все, разумеется, как одна твердили — порча да порча. Придут к одной, она поколдует-поколдует (естественно, не задаром) — всё, мол, сняла порчу. Тут же идут к другой, а та с порога — порча на вас! В общем, и тут веру и надежду всю отбили у людей.

Врачи тоже точный диагноз никак поставить не могут. Уже в больницах по всем профилям набегались, кучу денег на обследования истратили — результат нулевой. А Люба гаснет и гаснет. Так по-тихому и угасла совсем.

Остался Александр один. И запил. Огород с садиком забросил. Бориску — хряка-однолетку — я ему заколол по осени. У него рука не поднималась, сроднился, пока воспитывал. А в начале мая повесился. Как раз на том крюке, на котором люлька когда-то висела.

Так получилось, что дом этот мне пришлось продавать. Не знаю, зачем, но я складень зеркальный себе забрал. Он очень старый был, видно сразу. Я не для продажи его взял, а просто красивая вещь, резное дерево, лакированное. В музее не стыдно выставить. Только замызганный очень. Санёк последние месяцы вообще мало дома прибирался. Вот я и начал этот зеркальный триптих отмывать. Тут-то одно из зеркал отошло, и я увидел чёрно-белую очень старую фотографию, которая была спрятана в нише за зеркалом. С неё смотрели два ребёнка: девочка лет пяти, а на руках у неё малыш полутора-двух лет. Оба смотрели очень пристально, не улыбаясь, даже как-то зловеще. Ну, тут я, может, и перебарщиваю, но всё равно, неприятные такие детишки. Причём было ясно, что фотография не завалилась сама за стекло, а её туда закрепили намеренно, предварительно сняв зеркало, и дети смотрели из-за этого зеркала прямо на того, кто в него заглядывал. Я достал из ниши фотографию и стал рассматривать. На обратной стороне не было никаких надписей, кроме единственного слова, начертанного печатными буквами химическим карандашом — «кровохлебка».

Я фотку не стал выбрасывать. У моего знакомого то ли двоюродная, то ли троюродная сестра, хоть и молодая, тоже занималась нетрадиционной медициной. И была очень известной целительницей в городе. Очередь к ней чуть ли не на месяц вперёд была расписана. Но знакомый замолвил словечко, и я к ней попал сразу. Только она меня даже на порог не пустила. А я и фотографию не успел достать! Перед носом дверь захлопнула, ни слова не сказав. Чувствуя себя полным идиотом, звоню знакомому, мол, так и так. Но она и ему ничего внятного не сказала. Не приму, и всё тут. Короче, засунул я эту фотографию куда-то в старые документы и отнёс в гараж, там у меня архив домашний был.

А потом заболел. Да так, что с жизнью начал прощаться. Всё хуже и хуже. Естественно, с врачей начал хождения по мукам, потом до бабок дошёл, к ним в другие города даже ездил. Толку никакого. За полгодика сбросил двадцать кг. До этого про Бога и не вспоминал никогда, только посмеивался над верующими, а тут окрестился. Много ещё чего могу порассказать по этому случаю, но то совсем другая тема…

Фотку эту обнаружил лет через пятнадцать, когда гараж продавал. Случайно из кипы бумаг вывалилась, когда выбрасывал. Тогда я уже в СМИ трудился и знал многих интересных людей. Один из которых, старый журналист-газетчик Андреич, как раз вёл рубрику «Необъяснимое» или что-то вроде того. Он плотно общался с экстрасенсами, ведунами и прочей братией. Участвовал в их съездах и симпозиумах по всей России. Ему-то я и отдал эту фотографию, чтобы показал её знающим людям и послушал, что они скажут. Андреич взял фотку и сообщил, что на днях как раз собирался к одному колдуну в гости.

Через какое-то время звонит.

— Ты, — говорит, — упадёшь, когда я расскажу тебе, что колдун мне открыл. Сейчас подъеду, послушаешь!

И всё, пропал. Через пару дней узнаём, что Андреич попал под машину. Шансов на выживание не было. На этом история с фотографией закончилась. По крайней мере, для меня. Больше я её не видел. И не увижу, надеюсь.

http://the-cheerful-robot.diary.ru/p209429764.htm

Я не верю в существование женщин, которые не хотят замуж. Хотят. Все хотят, мужики.

Просто некоторые, самые "мудрые", подобострастно лукавят и подыгрывают вам. Говорят то, что вы хотите слышать, чтобы вы любили и ценили их еще сильнее.

Иногда, они и сами начинают верить в то, что не хотят. Уговаривают себя. Мол, сейчас модно не хотеть - и я не хочу.

Но все маленькие девочки - принцессы мечтают вырасти, надеть белое платье с фатой и сказать "Да" самому лучшему мужчине на свете. Это такая правильная добротная девчачья мечта, которую выросшие девочки загоняют вглубь подсознания в угоду мужскому эгоистично-рациональному взгляду на жизнь. Мол, ну зачем инвестировать кучу денег в не несущий никакой выгоды штамп?

...На Пашиных похоронах Пашина мама сказала Маше крамольное.

"Ты кто такая?" - сказала Пашина мама.

Маша - это Пашина жена. Они жили вместе почти 8 лет, просто не были расписаны. У них был общий сын, общий дом и общая постель. Не было общего штампа.

Однажды Паша, молодой (42), здоровый (он бегает), успешный (свой бизнес) человек поцеловал жену и утром уехал на работу. Спустя час у него оторвался тромб, и Паша умер. Мгновенно. За рулем. Слава Богу, больше никого не убил, въехал в столб. За рулем несколько секунд был мертвый человек.

Маша о смерти мужа узнала только вечером. Когда он вовремя не пришел домой.

Из больницы, куда отвезли Пашу, позвонили Пашиной маме. По документам Паша не женат, в телефоне есть Маша, но кто такая эта Маша?

Пашина мама ненавидела Машу всю Машину жизнь. Поэтому не пригласила Машу на Пашину смерть.

Маша убаюкивала на руках двухлетнего Матвея Павловича, который совсем недавно научился говорить"папа", и страдала. Она потеряла любимого человека, потеряла свое спланированное завтра, потеряла защищенность и надежное плечо. Как жить теперь? Безработная мать-одиночка...

Маша за две недели похудела на 9 килограмм. По килограмму за каждый прожитый вместе год. Маша давно мечтала похудеть после родов, а Паша всегда любил исполнять ее мечты. И вот. Даже после смерти...

Матвея они зачали в Венеции. Венеция - была Машиной мечтой, которую Паша с радостью исполнил. Я шутила, что медовый месяц и свадебное путешествие у них было, а свадьбы - не было. Предлагала свои услуги как ведущего.

- Я для вас бесплатно отработаю, - уговаривала я, смеясь. - Ну, за еду. За салат "Цезарь". Или Оливье. И горячее. Обязательно горячее...

- Оль, ну мы правда не понимаем, кому нужны эти пережитки, - смеялся в ответ Пашка. Маша не смеялась. Молчала. Она была хорошая жена. Гражданская. Поддерживала мужа.

Тема угасала сама собой, потому что в нее никто не подбрасывал дровишек.

...Маша, убитая горем, звонила свекрови и спрашивала, когда и во сколько ей приехать в морг, чтобы попрощаться.

- Ты кто такая? - холодно спрашивала Пашина мама. Отсутствие штампа и наличие горя дало ей право так сказать . Она все 9 лет не любила Машу. Так бывает, когда мама очень любит сына , и считает любой его выбор недостойным.

- Я - жена, - Маша всхрипывала в трубку.

- Покажи штамп, - свекровь безжалостно била наотмашь.

- Я мама вашего внука...- напоминала Маша.

- Матвей еще малыш, ему не нужны эти эмоции...

- Матвей должен попрощаться с папой...

- Не должен. Я считаю, что это лишнее. Травмировать ребенка незачем.

Пашина мама показала, кто здесь главный. Она. Она решает, где будет похоронен Паша, и что лучше для его сына. А Маша - никто. Никто такая.

Маша рыдает у меня на плече. Эта социальная несправедливость душит ее, и даже немного отодвигает на второй план саму трагедию.

- И все из-за этого чертового штампа, Оля? - спрашивает она, и поворачивает ко мне свое опухшее от слёз лицо.

- Тише, Маш, Матюшу разбудишь...

- Нет, ты мне скажи...

Я иду на кухню заварить Маше успокоительный чай. Я тоже не попала на похороны друга. Потому что я - прежде всего Машина подруга, а Маша - никто.

Но Маша узнала через друзей время прощания и пришла в морг.

Морги сейчас модные, в них тоже есть электронная очередь. Маша вошла в зал ожидания, и увидела...всех. Всех родственников и друзей. Они стояли вокруг рыдающей Пашиной мамы плотным кольцом поддержки.

Маша остановилась в нерешительности. На табло было написано, что прощание с Павлом состоится через 10 минут. Маша села напротив концентрированного скопления Пашиной родни.

К ней подошла тётя Юля, у которой они с Пашей часто гостили, дядя Гриша, которому Паша, владелец автосервиса, всегда чинил машину бесплатно, и Валерка, лучший Пашин друг. Все обняли Машу и...вернулись к маме.

Наконец, табло известило, что можно пройти в зал для прощания. Маша встала и тоже двинулась к залу.

И вот тут Пашина мама спросила громко:

- Ты кто такая?

- Теть Нин, ну не надо, - сказал Валерка. - Ну не время сейчас...

- И правда, Нин, не надо... - поддержала тётя Юля.

- А кто она такая?? - грозно спросила Пашина мама у мгновенно поникшей родни.

- Я - жена, - тихо напомнила Маша. У нее не было сил на борьбу. Она просто хотела поцеловать в последний раз человека, которого целовала 9 лет.

- Мой сын не женат, - прошипела Пашина мама.

На эту сцену стали оглядываться другие родственники других усопших.

Перед Машей закрылись двери, за которыми был ее Паша. Маша села. На пол. Прямо осела, подавленная горем. Спустя пять минут из дверей выскочил Валерка, подхватил ее под руки и затащил всё-таки в зал.

Маша попрощалась с Пашей. Она не узнала его в гробу. Когда машина врезалась в столб, Пашино лицо сильно пострадало. И ему нагримировали новое. Чужое. Маша поцеловала чужого, холодного мужчину в лоб и вышла из зала в гробовом (какое подходящее слово!) молчании.

Маша рассказывает мне эту историю в десятый раз. Я понимаю, что так она по слову, по капельке выпроваживает боль. Поэтому я слушаю. Молча. Мешаю чай.

- Почему ты не дожала его, Оль? - Маша возникла за спиной так неожиданно, что я вздрогнула.

- Кого?

- Пашу.

- Маш, ты о чём?

- Ты всегда приставала к нему, почему он не женится на мне. В шутку, в прибаутку, но давила. А он отшучивался.

- Маш, а почему ты молчала? Почему давала ему возможность думать, что не хочешь за него замуж? Почему среди всех исполненных им твоих мечт не было самой заветной, самой главной?

- Он не хотел. Не считал нужным. А я хотела, чтобы он сам захотел!

- Какая глупость! Маша, он у тебя рыбак. Его лучший отдых - удочка и Селигер. Но он объездил с тобой все отели всех курортов. Потому что этого хотела ты! Ему твоя Венеция ни разу не сдалась. Он ее не хотел!!! А ты - хотела. И его счастье - видеть, что ты счастлива, исполнять твои мечты. Он любил тебя.

- Вот. Вот в этом и дело. Любил. А жениться не хотел.

Я молчу.

- Знаешь, года 4 назад мы сильно поссорились ночью, и он ушел, хлопнув дверью. А я осталась дома, сидела, обняв подушку, и думала о том, что...ведь он имеет полное право не вернуться. Он свободный мужчина. Ничей. Красивый. Высокий. Его тут же подберут. Что его тут держит? Я? У меня все как у всех. Нигде не поперек. И я поклялась себе, что если он вернется, я не буду ему перечить. Буду жить и любить. И в рот смотреть. Потому что когда он счастлив, то и я счастлива.

- Вы, ребят, в вашем соревновании, кто кого сделает счастливее, потеряли навык коммуникации, - сержусь я. - На, пей чай. Я пойду проверю Матюшу...

Я сижу у кровати Матвейки, который распластался звездочкой, выбился из-под одеяла и спит в позе летящего супермена. Он очень похож на Пашку. Копия. Вот он, Пашка, только маленький....

И вот что я думаю, ребят, про ваши гражданские-негражданские браки.

Это, конечно, ваше дело - жениться/не жениться. И все чаще мужики, качественные, хорошие, порядочные мужики выбирают не ставить штамп. Нивелируют ценность института брака.

- Мне это не нужно, - говорят мужчины.

- Это пережиток, - говорят мужчины. - - Это же просто штамп, - говорят мужчины.

- Да-да, - вторят им женщины. На которых они не женятся. Молчат. Поддакивают.

Ну, чтобы не делать мозги. Потому что иначе он может взять и уйти. Навсегда. Ночью. В свою свободу. И никаких обязательств. Только общее прошлое, но его к делу не пришьешь.

Но брак, ребят, - это как бы публично зафиналить выбор. Сказать социуму, который клубится вокруг тебя, живет в соседней квартире, работает в соседнем кабинете, едет рядом с тобой в маршрутке, стоит в очереди к врачу, мол, ребят, я искал- искал, но лучше вот этой женщины - не нашел. Я ее выбираю.

Брак - это когда ты наигрался в свободу, и берешь новую высоту - ответственность. Это тоже веселая игра. Врослый такой квест. Ты, мужик, глава семьи. Вот штамп. Вот свидетельство о браке.

У общества есть правила. Например, выбрал - женись. Или там...проезд на электричке стоит 50 рублей. У тебя есть этот полтинник, но ты думаешь: зачем платить, если можно не платить? Можешь проехать всю жизнь бесплатно. Зайцем. И еще посмеяться над теми идиотами, кто оплатил проезд.

А может ведь и не повезти. И контролеры высадят тебя с поезда. И штраф сдерут. Понимаешь? Жизнь может содрать такой штраф, что ты похудеешь от стресса на 9 килограмм за 2 недели ...

Так что, можете закидать меня примерами счастливых нерасписанных семей, но я не верю в существование женщины, которая не хочет замуж. Просто в эти ваши образцовые семьи еще не пришли контролеры...

Мужчины, женитесь на женщинах, которых любите. Женитесь и любите их законно. И в горе, и в радости. В болезни и здравии. Пока смерть не разлучит вас...

© Ольга Савельева

http://the-cheerful-robot.diary.ru/p209425122.htm

Самый нежеланный для россиянок мужчина одевается как «маменькин сынок» (64%), ругается матом (41%) и пахнет потом (30%). Современные женщины все реже жалуют качков (1%) и прагматиков (5%), при этом без ума от бородачей (39%) и лояльны к джентльменам с вредными привычками (56%). Сеть «Тренинг-центр СЕКС.РФ» представила результаты опроса жительниц крупных российских городов о самых неприятных мужских качествах.

Рейтинг антисексуального мужского гардероба возглавил стиль «маменькин сынок» – кавалеры, которые выглядят так, как будто мама собрала их в школу, отпугивают 64% женщин. За ними следуют любители спортивных костюмов (13%) и хипстеры (7%). Косухи и другие байкерские атрибуты не приемлют 5% опрошенных, старомодный внешний вид – 4%, а образ ламберсексуала – 2%. Меньше всего девушек раздражает деловой стиль, милитари, casual и хиппи (по 1%).

Впрочем, независимо от выбранного стиля мужчина, который носит сандалии с носками, полностью лишается шансов на секс у 58% опрошенных женщин. А вот растительность на лице, наоборот, добавляет сексапильности – от интима с бородачом не откажутся 39%, причем любопытно, что среди поклонниц модных «дровосеков» преобладают вовсе не молодые девушки, а зрелые дамы.

Самым неприятным «ароматом» сильного пола респондентки ожидаемо назвали запах пота (30%). Немногим лучше оказался парфюм, который невыносимо плохо пахнет (26%), и перебор с использованием одеколона (19%). Еще 10% не нравится, когда мужчина благоухает чужими женскими духами.

Худшее впечатление в разговоре на женщин производит употребление мужчиной крепких выражений (41%). Бесконечные менторские поучения раздражают 20% девушек, а пошлость – 19%. Каждая десятая респондентка ненавидит безудержную болтовню, в то время как немногословность напрягает 5% опрошенных.

Вопреки стереотипу, любительниц мускулистых качков оказалось меньше 1%. В список самых непривлекательных типажей также попали узкоплечие мужчины (менее 1%), низкие и полные (2%) и невысокие и костлявые (4%). Крупные «увальни» привлекают 16%, а высокие и худые – 18% женщин. Большинство же предпочитают классическую спортивную фигуру (50%), а еще для 10% формы ухажера в принципе не важны.

Несмотря на кризисные времена, мужчины-прагматики имеют шанс понравиться лишь 5% девушек. Впрочем, романтики тоже оказались не у дел – с ними готовы связать свою жизнь всего 19% дам, причем большинство из них зрелого возраста. Основная часть опрошенных предпочитает реалистов (58%) и считает, что им лучше всего подойдут деятельные экстраверты (86%). А вот немногословные интроверты импонируют лишь 9%.

Интересно, что к вредным привычкам мужчин большинство женщин оказались неожиданно лояльны (56%), а 3% и вовсе поддерживают подобные увлечения.

Опрос проводился с 10 по 25 мая 2016 г. в Москве, Санкт-Петербурге и Нижнем Новгороде. В опросе приняли участие 772 респондентки.

http://the-cheerful-robot.diary.ru/p209422361.htm

Таких эпизодов за последнюю неделю было три, и каждый раз Сашка искренне удивлялся и спрашивал: «Нет, ну скажи, это насколько же надо быть фригидной? Насколько вы девочки не любите секс, чтоб вот так вот, а?». Похоже, ум у мужчин – это что-то исключительно про деньги и работу, а на «понимать женщин» мозга им не хватает. Ладно, мужчины, так и быть, я объясню, как сделать так, чтоб женщины всегда вас хотели.

Начинается обычно так: Вечер. Я что-то там одной рукой готовлю, второй играю с кошкой, а пальцем на ноге отвечаю на его сообщения в телефоне. Он приходит, мы ужинаем, занимаемся сексом и после (мужчин всегда after sex – тянет на откровенность), он начинает рассказывать мне попоболи своих друзей-знакомых-приятелей. Поскольку лейтмотив у них примерно одинаковый «жена не дает», то расскажу только последнюю стори:

- Серега приходит домой, там Инна, жена его. Они недавно вместе, года три. Он к ней приставать, а она – ты опять носки разбросал! И не дает. Выпил пива – не будет секса. Разбросал носки – нет секса. Не пропылесосил – не дам. Любые бытовые проблемы и она ему не дает. В итоге они месяцами не трахаются. Он бесится. Она не дает и снова про носки вместо секса! Вот что делать, если она такая… фригидная?

Смотрю я на своего, вроде бы, не глупого мужчину. Слушаю вот это его искреннее возмущение негодными женщинами.
Заглядываю ему в глаза, ну, может, шутит, а сам всё понимает, не ребёнок же?! Нет.
...
Нет никакой торговли или обмена «секс – на – пропылесосил». Есть миллионы мужчин, которые приходят домой, садятся на диван, с наслаждением смотрят, как их женщина мечется по дому, режет салаты и жарит мясо. Потом собирает его грязные носки и майки, запихивает их в стиральную машинку, смотрит на куски пыли на полу, думает «я же пять раз просила его пропылесосить!», думает «как ребенка, а не мужика завела». Вздыхает, убирает пустую бутылку пива, которую он поставил прям под диваном. Вспоминает, как хорошо было жить одной, какими соблазнительными и галантными были мужчины... Смотрит на довольную рожу мужа, хохочущего над какой-то банальной шуткой из телеэкрана и… НЕ ХОЧЕТ ЕГО. До отвращения. Думает «завтра все будет также, теперь всю жизнь всё будет также», а вслух говорит: - Ты посуду опять не помыл. Я же просила!

- Детка, ты чего замолчала? – спрашивает Саша.
- Знаешь, если ты начнешь разбрасывать носки – я тоже стану фригидной.

А вообще, мальчики, рецепт простой: домработница, цветы, новое платье и мужик - не мудак.
Вы не знали?

© cosharel

http://the-cheerful-robot.diary.ru/p209420316.htm