Абсолютное попадание во все органы чувств, в нервную систему. Проникновение в кровь, в частоту дыхания, в ритм существования.

У каждого, любящего его, своя история.

У меня любовь с первого взгляда. Или звука, если угодно.

Дважды такое произошло со мной из-за Михаила Барышникова. Впервые в мае 2010-го года.

Фотографировать не разрешили. Да и не смог бы я.
С момента, когда на обветшалой веранде с заляпанными старостью стёклами, увитой взрывоопасными проводами и охраняемой нелепыми мальчиками-амурчиками, одной рукой поддерживающими карниз, а второй - сползающие штаны, появился Герой, память о прошлом вытеснила настоящее. Фибровый чемодан с металлическими заклёпками, рассохшаяся скамейка (Старший Плиний, простите за неизбежную ассоциацию). Круглый зелёный будильник, зазвенящий в момент прощания и ухода, бутылка Jameson (любимый виски Бродского) и книжки, книжки, книжки с закладками.

"Конец прекрасной эпохи".


Photographer Janis Deinats

Барышников что-то шепчет из Поэта. Сквозь тихий голос проступают и крепнут слова:

...Мой голос, торопливый и неясный,

тебя встревожит горечью напрасной,

и над моей ухмылкою усталой

ты склонишься с печалью запоздалой,

и, может быть, забыв про все на свете,

в иной стране - прости! - в ином столетьи

ты имя вдруг мое шепнешь беззлобно,

и я в могиле торопливо вздрогну.

Серый костюм, чёрная жилетка, коричневая кожа тяжёлых туфель.

...человек

если выходит на улицу, то выходит

в пиджаке на голое тело, в туфлях на босу ногу.

Оборванный фильтр сигареты летит под скамейку. Он так и не закурит до конца спектакля. Глоток виски.
И тревога в глазах.

Воротишься на родину. Ну что ж.

Гляди вокруг, кому еще ты нужен,

кому теперь в друзья ты попадешь?

Чтения стихов нет.
Это разговор с самим собой и с другом.
Нам дозволено соучастие.

Герой произносит слова, раскачиваясь на скамейке.
Так начинается первый танец Михаила Барышникова.

...и при слове "грядущее" из русского языка

выбегают черные мыши и всей оравой

отгрызают от лакомого куска

памяти, что твой сыр дырявой.

Только один раз Барышников начинает говорить с интонациями Бродского.
Не передразнивет, не копирует, а пробует на вкус, перекатывая во рту грассирующее "Р".

Я входил вместо дикого зверя в клетку,

выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке...

И Поэт, слегка гнусавя, откликается из старого бобинного магнитофона:

Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.

Только с горем я чувствую солидарность.

Но пока мне рот не забили глиной,

из него раздаваться будет лишь благодарность.

А когда голос Героя звучит за сценой, начинается танец под сухую музыку опадающих слов Поэта.

...любое движенье, по сути, есть

перенесение тяжести тела в другое место...

Очень важное пояснение из интервью, взятого у Михаила Барышникова в Нью-Йорке Александрой Свиридовой:

"...от меня требовалось найти точное движение. А каково это движение, - мы будем вместе решать,- сказал мне тогда Алвис. И мы решили не приглашать хореографа. Значит, эта ответственность - за движение на сцене - возлагалась на меня с самого начала. Алвис только говорил, что вот тут, когда голос звучит в записи, - должны быть какие-то элементы фламенко, а тут - кабуки. Они не иллюстрируют стихи, а идут параллельно. Как, например, когда звучат эти стихи:

В тот вечер возле нашего огня

увидели мы черного коня.

Не помню я чернее ничего.

Как уголь были ноги у него.

Он черен был, как ночь, как пустота.

Он черен был от гривы до хвоста.

И у меня сразу возникла идея, что конь бьет копытом. Так в спектакле появилось фламенко. Этот мужской танец - фламенко - возникает, как ассоциация с чем-то очень близким, родственным, сильным, как сам скакун.

Зачем он черным воздухом дышал?

Зачем во тьме он сучьями шуршал?

Зачем струил он черный свет из глаз?

Он всадника искал себе средь нас.

А когда возникает тема цветов, - я делаю цветы в стиле традиционного японского театра кабуки, в манере актера-оннагата. Это актёр-мужчина, который исполняет только женские роли. И цветы, как мне казалось, - это должно быть что-то изысканное, так как красивые цветы - это всегда роскошь. "Портрет трагедии" или образ Старости -- там возникают элементы буто. Это такая техника танца конца сороковых-начала пятидесятых годов, которая пришла на сцену после трагедии атомных взрывов в Хиросиме и Нагасаки. Акцент в буто сделан на теле как таковом. В танце появляется новая трагедия тела, - искаженная пластика, когда движения будто распадаются в пространстве. Актеры играют трагедию почти обнаженными. Очень выразительный грим - они красят себя белым или золотом. Так появляется это движение, которое я исполняю в момент звучания "Заглянем в лицо трагедии". Это и есть то, что я называю параллельным, ассоциативным движением. Когда пластика не иллюстрирует поэзию, а создаёт ситуацию, в которой рядом с текстом развивается параллельная жизнь, и возникают внутренние переклички."

Photographer Janis Deinats

Лихорадочная суета прощания. Обрывки отрывков. Очередной "Конец прекрасной эпохи".

Толстой кистью Герой замарывает стёкла веранды изнутри, раздваивая пространство.

Это было плаванье сквозь туман.

Я сидел в пустом корабельном баре,

пил свой кофе, листал роман;

было тихо, как на воздушном шаре,

и бутылок мерцал неподвижный ряд,

не привлекая взгляд.

Герой скрывается за молочной слепотой стекла, а на авансцену выходит Михил Барышников.

Прощается стихотворением семнадцатилетнего Поэта.

Немало стихов я представил, гораздо больше было прочитано за 90 минут спектакля.

Эти приведу полностью.

Прощай,

позабудь

и не обессудь.

А письма сожги,

как мост.

Да будет мужественным

твой путь,

да будет он прям

и прост.

Да будет во мгле

для тебя гореть

звездная мишура,

да будет надежда

ладони греть

у твоего костра.

Да будут метели,

снега, дожди

и бешеный рев огня,

да будет удач у тебя впереди

больше, чем у меня.

Да будет могуч и прекрасен

бой,

гремящий в твоей груди.

Я счастлив за тех,

которым с тобой,

может быть,

по пути.

17 ЛЕТ!!!

Барышников в последний раз прикладывается к бутылке Jameson и морщится.

Приходит в голову филологический грустный каламбур "для тех, кто понимает" .

В юности "виски, как лекарство", а к старости "виски как лекарство".

Как много зависит от крохотной запятой.

Существует легенда, что в гроб к Бродскому положили бутылку его любимого напитка.

Все билеты распроданы. Для тех, кто не успел, будет дано дополнительное представление спектакля в пятницу, 22 января 2016 года, в 21.00. Последний шанс.

Забыть увиденное, услышанное и пережитое невозможно, дамы и господа.