Новичок. В кавычках и без. |
Вот точно таким же новичком оказался и сам президент в мировой политике. Не то ново, что этот агент нервирует и парализует весь мир, разрушает, действует подкупом, страхом и отравой, создает повсюду врагов, — а то, что все это делается из чистой ненависти, которая не нуждается ни в каких разумных обоснованиях.
Как писали первые биографы, Путин "оказался новичком в большой международной политике" (Рой Медведев); "это вовсе не политик, а энергичный новичок из чиновников второго плана" (А.Цулкадзе). Путин и в самом деле оказался новичком — только с большой буквы. Вопрос, заданный в начале первого срока: "Кто вы, мистер Путин?" — по итогам обнуления четырех получает внятный ответ: прокладчик кратчайшего пути из любой начальной точки в конечную — в точку небытия. Новичок открыл прямейший ход к разрушению миропорядка — без всяких околичностей, идеологических заморочек. Он оголяет мировую политику до скелета: ненависть не нуждается в доказательствах, это по-своему такой же психически чистый продукт, как любовь.
Сравнивают Новичка с Ким Чен Ыном, тоже донельзя токсичным. Но рядом с российским президентом он просто отстой. Ведь Северная Корея все еще действует по старинке, прикрываясь марксистской ветошью, рабочей солидарностью, учением чучхе и т.п. Иран, Куба и прочие государства-изгои — тоже пережитки 20-го века: у одних традиционная религия, у других своя версия социализма, помесь Маркса и Хосе Марти. Еще раньше для Гитлера оправданием войны была расовая теория, Сталин опирался на теорию обострения классовой борьбы и построения социализма в отдельно взятой стране... Сколько лишних слов, догматических споров, правых и левых уклонов, ревизионистских и оппортунистических искривлений! Кому нужна теперь вся эта схоластика, ставшая книжной пылью!?
Благодаря путинизму выяснилось, что в 21 в. сложно разработанные идеологии/мифологии, со своими философскими теориями, вроде марксизма-ленинизма, вообще не нужны. Вероятно, они соответствовали сравнительно низкому уровню информационного развития общества 19 - нач. 20 вв: идею нужно было долго вколачивать в сознание масс, чтобы она постепенно становилась материальной силой. А сейчас все распространяется мгновенно и требуется лишь простейший импульс: мы — они. Или попросту запах крови. Как ни странно, усложнение информационных систем, имитирующих и как бы заменяющих мозг, упрощает стадного человека до биологической сути, до простейшего рефлекса ненависти.
Как действует "Новичок"? Научное описание: "Попадая в организм, отравляющий агент химически связывает белок, регулирующий передачу нервного импульса. Это приводит к тому, что к тканям организма, органам и мышцам начинают бесконтрольно поступать нервные сигналы. В результате происходит перевозбуждение сердечных, дыхательных и других мышц".
Не напоминает ли это технику вмешательства в американские выборы? — создание фальшивых аккаунтов, тролли, боты, симуляция активности множества фиктивных групп, провоцирование левых радикалов с целью большей радикализации правого спектра... Оказывается, электронным сетям тоже можно придать нервно-паралитический эффект. "В результате чего жертва отравления не может дышать и испытывает очень сильные боли. Это пытка. Это абсолютно неизлечимо". В электронных сетях пока еще излечимо, но результаты нервно-паралитического воздействия примерно одинаковы во всех формах: химической, информационной, геополитической...
Если, например, Новичок проникает на чужую территорию, там распространяется бандитизм и коррупция, люди нищают, прекращается экономический рост, ничто не радуется жизни, наступает морок и история прекращает течение свое. У крупнейших хищников ХХ в. по крайней были за спиной "экономические чудеса": Германия и СССР в 1930-е гг. стремились к внедрению "самого передового строя" на землях варваров. Новичок опять-таки уникален в мировой истории, поскольку никаких аргументов "высшего порядка", ничего, кроме скелетов в шкафах, у него нет, да он в этом и не нуждается.
Конечно, в запасе у Новичка масса риторических средств маскировать эти скелеты, но маска оказывается всякий раз издевательски поддельной и не столько скрывает, сколько обнажает вздорность и ненужность всяких причин и доказательств. Под каждый акт ненависти подкладывается некое заведомо абсурдное оправдание. Почему нам нужен Крым? — так ведь там Херсонес, святой для русских, как Стена Плача для евреев. Отчего война в Донбассе? — это шахтеры и трактористы взялись за оружие, приобретенное в Военторге. Отчего мы в Сирии? — так ведь на террористов надо напасть, пока они не напали на нас. Почему убили сотни школьников в Беслане? — Чтобы не поощрять террористов и отменить выборы губернаторов. Ядерные угрозы Западу? — потому что наши партнеры недопоняли нас тогда-то, недоуважили в том-то. Зачем разгонять митинги и арестовывать несогласных? — чтобы Саакашвили не бегал по улицам. "Курск"? — он утонул. Навальный? — он заболел. При этом Новичок все время усмехается в песковские усы. Как будто подмигивает, давая понять, что все это пурга и мы, как умные люди, это понимаем.
Вот это и есть изобретение путинизма, которое потенциально может завершить ход истории: чистая ненависть, которая упорно ищет слабые места в миропорядке и расчетливо в них бьет, не нуждаясь ни в каких теориях и доказательствах, ни в каких преобразовательных планах, ни в каких идейных стимулах. Этот яд парализует нервную систему просто тем, что перевозбуждает ее, взрывает изнутри.
|
Метки: novichok ideology president hatred poison |
Может ли пессимизм быть жизнеутверждающим? |
|
Метки: skepticism. pessimism religion faith joy bible |
От класса к нации, или Язык вне категорий. |
|
Метки: stalin conceptualism deconstruction nation class marxism language |
Язык не прощает ту власть, которая на него покушается. |
По поручению президента Владимира Путина, 6 августа 2020 в России создана правительственная комиссия по русскому языку. Цель: разработать целостную языковую политику, определить единые требования к созданию словарей и грамматик, содержащих языковые нормы, провести экспертизу правил русской орфографии и пунктуации.
Когда верховная власть решает заняться вопросами языкознания, она подписывает себе символический приговор. Одержав много военных и политических побед, построив общество сверху донизу, она доходит в своей гордыне до попытки отрегулировать язык.
Но, как заметил И. Бродский, язык древнее и могущественнее государства.
И на этой последней попытке власть ломается, как сломалось самовластие старухи из пушкинской сказки, когда она, воссев в царских палатах, решила стать владычицей морскою, т.е. овладеть свободной стихией.
То, что В. В. Путин, обеспечив себе еще три срока правления, решился заняться вопросами языкознания, — хорошая примета для тех, кто все еще надеется, что, несмотря на обнуление, нынешний его срок станет последним.
Ровно сто лет назад, в 1920 г., к исходу Гражданской войны, когда большевики уже победили на всех фронтах, В. И. Ленин позволил себе кратко отвлечься на руководство языком, написав статью "Об очистке русского языка", где требует изгонять иностранные слова и "объявить войну коверканью русского языка".
Через три года Ленина постиг удар, и вскоре его не стало.
В 1950 г. И. В. Сталин внес еще более фундаментальный вклад в науку о языке, написав брошюру "Марксизм и вопросы языкознания", где отвергает вульгаризацию классового подхода к языку. Брошюра завершается крылатой фразой: "Внедрение марксизма в языкознание — таков, по-моему, путь, на котором можно было бы оздоровить советское языкознание".
Языковеды горячо благодарили т. Сталина, но через три года вождя не стало.
В начале 1960-х гг. Н. С. Хрущев затеял масштабную орфографическую реформу, которая должна была упростить правописание до такой степени, чтобы сам первый секретарь, закончивший только церковно-приходскую школу, мог считаться вполне грамотным.
Предлагалось упразднить твердый знак — заменить его мягким, а также упразднить мягкий знак после шипящих: обьем, подьезд, доч, мыш, молодеж, знаеш, хочеш. Писать "о" после шипящих, "и" после "ц": чорный, жжот, ципленок, отци, огурци. Наречия писать слитно: вобщем, заглаза. Отменялись чередования в корнях: ростение, возрост, загарать. И другие новации: заец, брошура, парашут...
В сентябре 1964 г. эти предложения Государственной орфографической комиссии Академии наук были опубликованы — и встречены единодушным одобрением советского народа. Еще 12 октября газеты с восторгом писали о нововведениях, о грядущем неуклонном повышении грамотности.
Но 14 октября состоялся пленум ЦК, на котором Хрущев был отрешен от власти.
Вслед за его политической смертью сразу же приказала долго жить и реформа: вся пресса начала ее дружно высмеивать как проявление волюнтаризма, а мастера пера смело заявили, что не станут есть "огурци".
А ведь власть Хрущева, как и власть Ленина и Сталина, никогда не была столь уверенной и крепкой, как в те исторические моменты, когда они решались продемонстрировать ее на вопросах языкознания.
Я никоим образом не предрекаю мрачного конца президенту, учредившему правительственную комиссию по регулированию русского языка, но на основе исторических прецедентов желаю ему поостеречься. Дело уже не во враждебном окружении и даже не в разгуле вирусов. Можно выиграть все политические битвы, победить белых, фашистов, космополитов, ревизионистов, либералов, санкции, пандемии и т.д. и т.п. Но...
Язык не прощает ту власть, которая на него покушается.
PS Первая реформа орфографии прошла в 1918 г., уже при большевиках. Но не они ее начали. Та власть — Временное правительство — которая эту реформу приготовила, не успела даже дожить до ее проведения. Реформа русской орфографии была объявлена 11 мая 1917 года в виде "Постановлений совещания по вопросу об упрощении русского правописания". 17 мая 1917 года Министерство народного просвещения Временного правительства предписало попечителям учебных округов немедленно провести реформу русского правописания. А уже в октябре Временного правительства не стало. Полгода не прошло. Так что правило подтверждается: власть, которая покушается на язык, подписывает себе приговор.
|
Метки: reform history politics language |
Слово "человек" как призыв к действию |
Что на это ответить? Прежде всего, возблагодарим русский язык за то, что в нем есть слово "человек". Не всякому языку выпадает такая удача. В английском и французском понятие "человек" выражается тем же словом, что "мужчина": "man", "homme". Поскольку непозволительно приписывать свойство быть человеком только мужчине, это общечеловеческое значение у данных слов постепенно отпадает и для него не остается своей лексемы. Сама идея человека уходит из этих языков.
Если у русского языка есть шанс внести свой лексический вклад в сокровищницу современной цивилизации, можно предложить именно слово "человек" для заполнения этой вопиющей лакуны. Chelovek. Думаю, англоязычным это слово понравилось бы еще и потому, что в его серцевину вписано "love" — любовь. Чеloveк — существо любящее и призванное к любви, хотя бы потому что именно любовью он и производится на свет.
Но если понятие "человек" находится под подозрением, если его сегодня воспринимают как вызов идеям социальной, расовой, этнической, гендерной идентичности, следовательно, оно обозначает нечто большее, чем просто биологический вид, т.е. представитель млекопитающих рода Homo отряда приматов, а в узком смысле — Homo sapiens. Слово "человек" в нынешних условиях начинает звучать как лозунг, как призыв к действию.
Каждому, кто рождается человеком, еще надлежит вочеловечиться, т.е. стать человеком на протяжении всей своей жизни. Это путь от идентификации с определенными общественными группами к идентификации со всем человечеством, воссоединение индивидуального с универсальным. "Вочеловечение" в данном значении — секулярный, а не религиозный термин ("вочеловечение Бога в Иисусе Христе"). Вочеловечиться — значит принадлежать человечеству не только по рождению, но и по свободному выбору, а это огромная задача, для которой и целой жизни может быть недостаточно.
В отличие от глобализации, которая происходит на уровне экономических, политических, научно-технических процессов и вовлекает широкие массы, вочеловечение — это процесс чисто индивидуальный. В его основе рефлексивно-волевой акт: "Я сознаю себя человеком и ставлю свою человечность выше всех других групповых принадлежностей. Я преодолеваю их в той мере, в какой они отделяют меня от других людей". Эта гуманитарная рефлексия есть логическое и этическое расширение постулата Декарта: "я мыслю, следовательно существую". Факт существования выводится не из показаний внешних органов чувств (которые могут обманывать), а из акта собственной мысли. Я мыслю себя человеком, следовательно, существую в качестве человека. Это не просто возвращает человека к его природе, но и поднимает его как над природными спецификациями (раса, этнос, пол), так и над последующими социальными (класс, религия, идеология, культура, воспитание и т.д.).
Можно выделить три стадии становления всечеловеческого: биологическую, социальную и экзистенциальную. На первой стадии человек принадлежит человеческому роду, как животное — своему виду. На второй развиваются многообразные формы социализации, которые разделяют людей на этнические, культурные, конфессиональные, профессиональные, классовые, политические группы. На этой стадии ряды человечества как целого пустеют, поскольку укрепляются более частные, конкретные формы социальности. Всечеловеческое оказывается вне поля сознания, неким нулевым классом: к нему относятся все, а значит — никто.
На третьей стадии рождается сознание принадлежности всему человечеству, как акт экзистенциального выбора. Возникает потребность "вступить" в человечество, как вступают в другие организации, т.е. совершить акт добровольного и целенаправленного присоединения к этой общности. Всечеловечество возникает по мере того, как из пустого множества оно обращается в сверхнаполненное, т.е. из простого природного факта становится делом саморефлексии и самоопределения. Далеко не у каждого, родившегося человеком, происходит второе, духовное рождение, своего рода "крещение" в человечество, т.е. сознательное приятие на себя этой миссии.
На простейшем языке грамматики: есть подлежащее — "человек". При нем может быть сказуемое — "быть человеком". А может и не быть. И тогда "человек" остается просто темой, высказывания, а предикаты у него другие (имя, национальность, профессия, конфессия и т.д.). Задача в том, чтобы из подлежащего превратиться в сказуемое.
В чем же состоит действие: "быть человеком" (вочеловечиться, человечествовать)? Иммануил Кант назвал это категорическим императивом: "Поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого так же, как к цели, и никогда не относился бы к нему только как к средству".
Мысль Канта очень проста: относись к человеку как к субъекту, а не как к объекту. Это распространяется не только на публичную, но и на частную жизнь. Поясню одной историей, или притчей. После смерти жены, с которой муж прожил полвека, он никак не мог вспомнить цвета ее глаз. И вдруг осознал, что никогда не смотрел НА ее глаза, а только В них. Туда, где не было никакого цвета, а только личность. Это важно: не смотреть на человека, а только в него, воспринимать как субъекта, а не как объект.
Казалось бы, кантовский императив — бесспорное утверждение, с которым легко согласиться — ведь он всех объединяет. Но в пору ожесточения классовых, расовых, религиозных войн этот призыв к чистой, самоценной человечности становится опасным и "реакционным", как это было в Москве 1920-30-х гг. Вспомним "Мастера и Маргариту": "Взять бы этого Канта, да за такие доказательства года на три в Соловки!" — произносит свой скоротечный пролетарский суд Иван Бездомный. Боюсь, что если бы Кант выступил сегодня перед бушующими толпами в разных уголках мира, его бы тоже oсвистали или приговорили к расправе.
Итак, "человек" — это не просто понятие, это призыв, достаточно смелый в наши дни, когда ужесточается атака на "абстрактный гуманизм". У слова "человек" — загадочная этимология, но в нем ясно проступают два индоевропейских корня: "чело" (верх, возвышение, лоб) и "век" (сила, жизнь, здоровье; антоним — "увечье"). И в этом первородном смысле "человек" — не просто данность, это задание. Это пожелание силы и высоты.
|
Метки: kant humanism humanity politics language ethics |
О памятниках. |
Спор о памятниках все разгорается. Если быть последовательным в неприятии рабства, то нужно снести все памятники древнеегипетской и античной цивилизаций, потому что они были рабовладельческими. Долой пирамиды, Парфенон и Колизей! Долой памятники Платону и Аристотелю и другим рабовладельцам и защитникам рабства. А также Карамзину, Пушкину, декабристам и прочим крепостникам!
Но разве античных философов и русских писателей чтят за это?
Хочу предложить такой критерий: не кому памятник, а ЧЕМУ? Памятники Ленину, Сталину, Дзержинскому, Гитлеру — это памятники коммунизму и фашизму, поэтому они должны быть снесены или перенесены в аналитический контекст музея. А памятник Пушкину — это памятник поэзии, а не крепостничеству, хотя у автора и были крепостные.
Этот критерий можно сформулировать и так: в чем уникальность данного исторического деятеля? Уникален ли Христофор Колумб тем, что был колонизатором, а Джордж Вашингтон — тем, что имел рабов? Нет, колонизаторов и рабовладельцев было много в истории. Но Колумб открыл Америку, проложил путь из Старого в Новый Свет, а Вашингтон — один из отцов-основателей и первый демократически избранный президент США. Именно за это и поставлены им памятники.
И пусть стоят!
Простите за банальность.
|
Метки: usa history politics monuments memory |
Homo Scriptor |
Первые главы книги Homo Scriptor теперь доступны на Литрес для чтения:
Марк Липовецкий. Mark Lipovetsky. Предисловие.
Александр Генис. Alexander Genis. Вулкан концепций.
Кэрил Эмерсон. (Caryl Emerson). Трансформативная гуманистика Михаила Эпштейна: Пролог к будущему нашей профессии.
https://www.litres.ru/…/homo-scriptor-sborni…/chitat-onlayn/
Там же можно скачать всю книгу. Еще раз благодарю всех ее участников!
|
Метки: biography philology literature philosophy book |
Козлиный дух. |
Сто лет назад О. Мандельштам писал: "Все другие различия и противоположности бледнеют перед разделением ныне людей на друзей и врагов слова. Подлинно агнцы и козлища. Я чувствую почти физически нечистый козлиный дух, идущий от врагов слова" ("Слово и культура").
Вот и теперь, когда идет голосование по "изменениям в Конституцию", для филологически чувствительного человека вопрос "за" или "против" решается уже тем, что в бюллетене для голосования так и написано с грубой ошибкой: "Вы одобряете изменения в Конституцию Российской Федерации?" (должен быть, конечно, предложный падеж — "в Конституции"). Одобрить это — значит одобрить порчу языка, того самого, который провозглашается "языком государствообразующего народа".
Но особенно, как я уже писал раньше, меня поражает неграмотность и абсурдность фразы, лично внесенной президентом как основная поправка. Если бы такая фраза мне попалась в школьном сочинении, она заслужила бы в лучшем случае тройку с минусом.
"Российская Федерация, объединенная тысячелетней историей, сохраняя память предков, передавших нам идеалы и веру в Бога, а также преемственность в развитии Российского государства, признает исторически сложившееся государственное единство".
"...предков, передавших нам... преемственность развития..." Преемственность нельзя передать, потому что преемственность — это и есть передача, то, что передается от предков к потомкам, и то, что потомки перенимают от предков. В словарях "преемственность" определяется как "последовательная передача чего-либо от одного к другому". Поэтому "передать преемственность развития" — это передать передачу того, что передается в ходе передачи.
Фраза открывается причастным оборотом, определяющим Российскую Федерацию как "объединенную тысячелетней историей". А завершается глагольной группой, утверждающей то же самое и теми же самыми словами: "признает исторически сложившееся государственное единство". В чем смысл фразы? Что в посылке, то и в заключении. Единственный глагол во всей этой длинной фразе — "признает". Исторически объединенное признает свое историческое единство. РФ признает то, чем уже является. Полная тавтология. Масло признает, что оно масляное.
Есть важное понятие в лингвистике: актуальное членение предложения на тему и рему. Тема — исходный пункт высказывания, обозначение того, о чем идет речь в предложении. Рема — это то, что сообщается о теме. Тема — старое, известное, рема — новое, впервые сообщаемое. Например, в предложении "мама мыла раму": "мама" — тема, а "мыла раму" — рема. Очень часто темой предложения является группа подлежащего (подлежащее с зависимыми от него членами предложения), а ремой — группа сказуемого (сказуемое с зависимыми от него членами).
В конституционной фразе из двадцати шести слов тема выражена двадцать одним словом, а рема — всего пятью, которые повторяют то, что уже содержится в теме ("признает исторически сложившееся государственное единство"). Это наихудший образец организации речи: куцая рема поглощается громоздкой темой и практически сводится на нет. Фраза "мама мыла раму" несравненно более содержательна.
Еще раз перечитаем филологически этот перл конституционной мысли. Три причастных оборота — на один глагол. Три повторяющихся лексических единицы: история — исторически, государство — государственное, объединенное — единство. К ним добавляется семантический повтор: "передавать преемственность". Замороженный язык, замороженная мысль, а в целом, под видом конституционного основоположения —многословный абсурд. Это отсутствие смысла и движения в ключевой фразе говорит только об одном: у государства, так себя "конституирующего", нет развития, нет динамики. Самой логикой языка оно обречено на самоповтор.
Козлиный дух...
|
Метки: constitution society language |
Сатанодицея. |
|
Метки: theology satan history sharov |
От пандемии — к пандемонию. Насилие в Америке и роль интеллектуалов. |
|
Метки: usa violence politics intellectuals |
Язык — это главное противовирусное средство |
Вопрос, которым многие сейчас задаются: что будет с человеческой культурой после карантина, как пандемия изменит нашу жизнь?
Мне кажется, культура станет ещё более культурной — ещё больше отдалится от природы, от мира физических явлений. Переход культуры из "реала" в виртуальные миры, начавшийся в последние три десятилетия, сейчас получает сильнейшее ускорение в связи с тем, что сам реальный мир начинает нас из себя выживать. "А в наши дни и воздух пахнет смертью" — Пастернак это написал сто лет назад, и вот повторяется... Всё переходит в онлайн: бизнес, образование, услуги, все виды искусства... Такова отчасти печальная, но неизбежная и специфическая для человека установка на дистанцирование. Что такое язык и вообще любая знаковая система, как не способ отдаления от мира означаемых через условность означающих — то, что физиолог Павлов назвал "сигналами сигналов" и "отвлечением от действительности". Язык — это главное "противовирусное" средство, поскольку он позволяет оперировать миром, не приближаясь к нему или касаясь его опосредованно. Карантин, который сейчас добавляется ко всем уже наработанным защитным механизмам культуры, — это проявление её глубинной сущности. Информация поступает к нам в основном через зрение и слух, а это дистанционные органы символического восприятия. В этом наше отличие от других биологических видов, которые получают информацию в большей степени через контактные органы — обоняние, вкус, осязание. Культура — это система дистанцирования, и коронавирус подталкивает нас в том же направлении. Сейчас, когда мы общаемся по зуму, возникает вопрос: а так ли уж важно, что мы не можем пожать друг другу руку? "Зумификация", которая сейчас происходит во всех областях культуры и коммуникации, столь же неизбежна, как в своё время электрификация.
Интересно, как меняется в этой ситуации содержание культуры в принципе, ведь в этом изолированном состоянии опыт наш оказывается очень обеднённым.
Карантин, в принципе, может оказаться плодотворным для культуры. Мы в основном воспринимаем карантин как пространственный феномен, а по сути он — временный, точнее, временной. "Карантин" — от латинского корня, означающего "сорок". Именно столько дней венецианцы держали на отдалении суда, прибывающие к ним из зачумлённых стран. Но число 40 означает испытание в более глубоком, духовном смысле. Сорок лет Моисей водил свой народ по пустыне, прежде чем ввёл его в Землю обетованную. Сорок дней Иисус постился в пустыне, прежде чем выдержать испытание Сатаны и приступить к исполнению своей миссии. Карантин, "сороковик" — это период испытания, самоограничения, аскезы, прохождения через пустыню.
И нынешнее испытание рождает много интересного. Я в этом семестре читал своим студентам курс под названием "Фантом империи", о культуре и политике от Горбачёва до Путина, и надо сказать, что в тoм историческом переходе, который мы наблюдаем, от перестройки до "обнуления", всё выглядит достаточно печально. Мне хотелось чем-то воодушевить студентов, и я показал им видео, где танцоры Михайловского театра танцуют у себя на кухнях. Это было по-своему столь же грациозно и артистично, как на сцене, и даже интереснее: бытовой танец как форма художественного остранения традиционного балета, как искусство в квадрате. Расцветают домашние формы культуры: например, "изоизоляция" — люди воспроизводят из подручных материалов композиции известных картин или скульптур. Самоограничение лежит в основе любого искусства. Аскеза — это работа над собой, упражнение по овладению своей телесной жизнью, искусство внешнего воздержания с целью внутреннего усиления.
Культура сейчас пребывает в процессе доместикации, благодаря которому мы когда-то подчинили себе природу, подвергли её "аскезе", обработке. Мы одомашнили животных, растения, так возникло сельское хозяйство и вообще цивилизация. Но цивилизация от нас очень сильно отдалилась — это называется процессом отчуждения, — а сейчас благодаря зуму мы переживаем период "доместикации цивилизации", то есть она перемещается в наши дома.
Фрагмент триптиха Иеронима Босха "Искушение Святого Антония", XVI век. Национальный музей старинного искусства, Лиссабон
Фотография Светланы Семенюк для группы "Изоизоляция"
|
Метки: conceptualism pandemic west russia politics language dau |
Зум-дискуссия с Борисом Грозовским и Сергеем Медведевым в Сахаровском центре, вход открытый |
|
Метки: pandemic anthropogenesis |
Курс гуманитарного изобретательства и инноваций. Зуминар. |
Ранее Владислав Тарасенко разработал курсы по книгам Н. Талеба "Черный лебедь. Под знаком непредсказуемости", М. Чиксентмихайи "Поток. Психология оптимального переживания" и Дж. Уэста "Масштаб. Универсальные законы роста..." Теперь предлагается курс по моей кн. "От знания к творчеству. Как гуманитарные науки могут изменять мир". Ее можно бесплатно загрузить: https://imwerden.de/publ-5574.html
Эта книга ранее выходила по-английски под названием "The Transformative Humanities: A Manifesto" (London, New York: Bloomsbury, 2012). https://www.amazon.com/Transformative-Humaniti…/…/1441100466
На курс уже можно зарегистрироваться и пройти его здесь:
https://stepik.org/course/71477/syllabus
Курс состоит из восьми разделов: гуманистика в целом, теория творчества, гуманистика и техника, культурология, философия, язык, литература, автор и общество. По каждому из них мы s Владиславом Тарасенко записали видео, где диалогически обсуждаются основные понятия и проблемы интеллектуального творчества в данной сфере. Курс включает систему вопросов, тестов, интерактивных упражнений, на основе которых предполагается перейти к дальнейшим стадиям творческой работы (написание эссе, создание новых идей и проектов, в том числе междисциплинарных, в разных областях гуманитарных наук). По окончании курса выдается сертификат.
Мы с Владиславом Тарасенко приглашаем всех уже зарегистрированных (более 100) и потенциальных участников курса на зуминар, где будем рады ответить на ваши вопросы относительно книги, курса и дальнейших перспектив нашей работы в области гуманитарного творчества и инноваций.
Время: четверг, 21 мая 2020. 07:00 PM Москва. Полдень, Нью-Йорк
Подключиться к конференции Zoom https://us04web.zoom.us/j/4179936255…
Идентификатор конференции: 417 993 6255 Пароль: 6kV4pU
|
Метки: creativity zoominar invention training course humanities |
Новая фаза антропогенеза. Как меняется природа человека в период пандемии |
О том, что биологическая эволюция человека уступает место социокультурной, антропологи говорят уже много десятилетий, а в 21 веке обозначился новый вектор этого процесса — электронно-сетевой. Виртуальность в последние годы все больше поглощала реал, и требовался только сильный толчок, смертельная угроза из самого реала, чтобы цивилизация стала стремительно переселяться в онлайн: политика, бизнес, производство, торговля, услуги, культура, образование, даже спорт... Это сильнейший и, возможно, решающий удар по медленной биологической эволюции — и невероятное ускорение технической и интеллектуальной.
По одной из основных версий антропогенеза, в эпоху миоцена глобальное похолодание вытеснило тропические леса саванной и прогнало приматов с деревьев на землю, что, собственно, и поставило их на ноги, освободило руки, позволило изготовлять орудия труда и превратило в "человека разумного". Теперь вирусы прогоняют человека из биосферы, запуская новый виток эволюции в ноосфере. Человек из лазающего и прямоходящего превращается в человека сидящего (перед экраном) — Homo Sedens.
С развитием цивилизации и с переходом к умственному труду и сидячему образу жизни все больший перевес получают органы зрения и слуха. Через них проходит основной информационный поток, что выделяет человека среди других видов, более зависимых от непосредственного контакта с физической средой. Зрение и слух — дистанционные органы восприятия и в этом смысле отвечают новейшим требованиям социальной "дистанции" и "самоизоляции", которые, вследствие преимущественного развития этих органов, благоприятствуют сохранению человека как вида. Они не требуют прямого физического контакта и поэтому оказываются эволюционно выигрышными в условиях пандемии. Легко представить такой шутливый, но по сути правильный лозунг: "глаза и уши — лучшие противовирусные средства". Зрение и слух оперируют условными символами, опосредованными знаками: именно поэтому есть искусства речевые, звуковые, изобразительные (литература, музыка, живопись, кино и т.д.) — и практически нет искусств, основанных на трех других видах ощущений. Собственно, культура как таковая отдает приоритет "удаленке" в самом физиологическом аппарате человека.
Да и вкусовые, обонятельные, осязательные ощущения со временем поддадутся трансляции в развитых нейросетях и будут выводиться на терминал. Пока же можно обойтись не слишком необременительной чувственной аскезой. Вот мы собрались на зум-вечеринку, разговариваем, смотрим друг на друга, выпиваем, закусываем... Чего, собственно, не хватает? Рукопожатия при встрече? Аромата духов от собеседниц? Такая ли уж большая потеря?
Вообще традиционно считается, что тактильность относится к самым примитивным формам коммуникации. "Передача информации посредством осязания становится все менее существенной в ходе человеческого развития - онто- и филогенеза. В культуре прикосновение не только имеет ограниченный коммуникативный потенциал, но также и репрессируется нормами разных обществ". [i] Тактильность глубоко архаична и магична. Издревле прикосновение составляло чувственную основу магии и священных символических действий - клятвы, присяги. Отсюда корневое родство слов "осязание" и "присяга" — оба от праславянского "сягати" (касаться, доставать). Присяга, собственно, и означала прикосновение к предмету клятвы — земле, сердцу, знамени, книге и т.д. Да и сегодня глава государства, вступая в должность, приносит присягу, кладя руку на текст Священного Писания или Конституции.
Дальнейшая судьба осязания в культуре Нового времени парадоксально связана с изменением понятий "такта" и "тактичности". В современном обиходе это умение соблюдать дистанцию, не навязывать другому человеку своих мнений или эмоций, искусство обходительного обращения с людьми, т.е. обхождения их на расстоянии. Между тем слово "такт" в европейских языках происходит от латинского "tactus" - "прикосновение"; отсюда и понятие "тактильности". Что общего между "тактичностью" и "тактильностью"? Казалось бы, ничего. Но в том-то и дело, что тактичность изначально предполагает чувствительность, а значит, способность почувствовать другого посредством максимального сближения. Однако постепенно "тактичность" в современном смысле (который в английском языке прослеживается только с начала 19-го века) отделилась от тактильности и противопоставила ей себя, как чувство дистанции. Чувствительность проявляется уже не в том, чтобы прикасаться к ближнему, а в том, чтобы избегать таких прикосновений, держаться на почтительном, деликатном расстоянии. И лишь в любовных или дружеских отношениях тактичность и тактильность заново сближаются, как, например, в письме Генри Джеймса его другу Мортону Фуллеру: "Вы красивы, вы более чем тактичны, - вы нежны, волшебно тактильны..." [ii]
Безусловно, чувство осязания более, чем все остальные, продолжает отвечать за наше представление о физической реальности в противоположность иллюзии, галлюцинации. Можно не поверить своим гглазам или ушам, — но трудно не поверить прямому прикосновению. "Неужели мне это не снится? Ущипните меня!" - такова вопросительно-восклицательная фразеология приведения себя в чувство, под каковым понимается прежде всего осязание - "щипок". Tango ergo sum. Oсязаю, следовательно, существую. Мыслить (cogitare) можно и во сне, и в видениях, а вот щипок - это уже несомненная явь, начало пробуждения. Уход в онлайн — это уход человечества в коллективные сны, в творческие фантазии, в глубину "я" и "мы".
Я не говорю, что человечество все перейдет в онлайн, просто эта среда со временем окажется все более привычной и продуктивной для развития собственно человеческих способностей. Никто ведь не мешает людям лазить по деревьям, но с определенного эволюционного момента им стало привычнее ходить по земле. Вот так со временем, вероятно, человеку естественнее будет входить в онлайн, чем выходить на улицу. Меня эта перспектива совсем не восторгает, все мы люди довирусной эпохи, "уличные". Но я не исключаю, что уже наши внуки и правнуки будут воспринимать нас как "допотопных", "старорежимных" — в чем-то завидовать нам, но и посмеиваться, недоумевать.
Я не сомневаюсь, что нынешняя пандемия будет преодолена, человечество застрахуется от новых вирусов, сохранит и даже грандиозно расширит свое жизненное пространство (освоение других планет и звездных систем). Но все-таки толчок от нынешней пандемии окажется достаточно мощным, чтобы колонизация и новый фронтир цивилизации передвинулись вглубь виртуальных миров. Можно относиться к этому с печалью или сарказмом, можно представить грядущих луддитов, разбивающих электронные терминалы, как когда-то они ломали чулочные станки. Но индустриальную революцию они не смогли предотвратить...
Сейчас пришло время интровертов. Исследования показывают, что экстравертам гораздо труднее переходить на дистанционную работу. Преподаватели-экстраверты, например, гораздо больше устают, когда общаются со студентами по зуму, а не в реале. Мне кажется, что "социальное дистанцирование" — на самом деле, оно физическое — способствует новым формам социализации, более тесному сближению людей. Я сейчас гораздо сильнее ощущаю человечество как единый организм, чем в "довирусную" эпоху массовых скоплений, туристических потоков, спортивных экстазов. Мы все сидим по домам, мы в одинаковых условиях временной "капитуляции" перед общим "врагом рода человеческого", но благодаря этому нам легче почувствовать общность своей судьбы, уязвимость своего вида.
Раньше думалось, что только пришествие инопланетян может нас объединить, такие мы разные по расе, этносу, полу, религии, идеологии. Но оказывается, "иновитяне", иные формы жизни тоже могут способствовать нашему объединению. И даже когда мы опять разбредемся из своих жилищ по улицам, вокзалам, аэропортам, космодромам, чувство скорбной паузы, месяцев совместно пережитого ужаса не исчезнет, но продолжит сплачивать нас. И, надеюсь, отодвинет угрозу новой мировой войны. Ведь все мы братья и сестры по человечеству, по легким, по сердцу, по кровеносным сосудам, и то, что нас сближает — сама жизнь в ее простейших основаниях, — несравненно важнее того, что разделяет нас.
[i] Winfried Noth. Handbook of Semiotics. Bloomington and Indianapolis: Indiana University Press, 1995, p. 407.
[ii] Цит. по кн. Fred Kaplan. Henry James: The Imagination of Genius. New York: Morrow,1992, p. 409.
|
Метки: reality pandemic virtuality anthropogenesis humanity touch |
Герой нашего времени — человек в футляре. |
Кукрыниксы. Иллюстрация к "Человеку в футляре"
Или жена деревенского старосты Мавра в зачине того же чеховского рассказа — "в последние десять лет всё сидела за печью и только по ночам выходила на улицу". Заметим: по ночам, когда риск нарушить социальную дистанцию и заразиться от прохожего минимален. Очень предусмотрительная, социально вменяемая женщина. То, что в прежние времена выступало приметой жесточайшей социопатии и мизантропии, сегодня становится чуть ли не образцом разумного эгоизма и достойного служения благу человечества.
Странным образом меняется и даже переворачивается вся иерархия ценностей. Мне кажется, выдыхается жанр детектива, созданный Эдгаром По всего 180 лет назад, не так уж и давно по историческим меркам. Пара "преступник и сыщик" была глубоко значима для эпохи индивидуализма и рационализма, когда силы общества уходили на борьбу со злодеями, втайне подрывающими его устои. Сейчас не до этих частных аномалий, нарушающих сравнительно гладкий ход общественной жизни. Все человечество, вопреки физическому разъединению, слилось в одно дрожащее "соборное" тело, противостоящее нашествию антропофагов, непостижимой форме иной витальности. Эти "иновитяне" страшнее инопланетян, ибо они с нами и внутри нас. Они — порождение нашей же планеты, и не они ли — самые жизнеспособные ее детища, вопреки тому, что мы возомнили о себе? (страшный вопрос). Инфекционный агент более опасен и всепроникающ, чем Джеймс Бонд.
Детектив готов уступить место другому жанру, который можно назвать протектИвом. Если "детектив" — от латинского detegere, разоблачать, снимать покров, то "протектив" — от противоположного по смыслу protegere: закрываться, натягивать покров, заслоняться щитом. Как защититься от всеобъемлющей опасности, какую маску надеть, какую крепость построить? Если детектив — это расследование совершенного преступления, то протектив — это жанр предотвращения катастрофы, защиты от преступления, уже ставшего нормой, — опыт выживания на пределе.
У этого жанра — почтенная история, гораздо более древняя, чем у детектива, и восходящая к Библии. Ноев ковчег, вообще мотив построения ковчега и спасения в нем, — вот прообраз ситуации, которую мы переживаем сейчас, пытаясь собрать в наши дома все, что нужно для многодневного, а возможно, и многомесячного пребывания в спасительном заточении. Как известно, наводнение длилось 40 дней, после чего воды подняли ковчег, всё живое на земле погибло, остался лишь Ной и его спутники, — и только спустя 150 дней вода стала убывать. Похоже, нам приходится рассчитывать на столь же долгую осаду ("до конца года", а то и "до лета 2021 г.", как предсказывают эксперты), пока не прилетит голубь с вакциной в остром клюве и не сделает нам укол. Правда, после потопа Ной прожил ещё 350 лет и умер в возрасте 950: это дает нам надежду, что наряду с вакциной будет изобретен и какой-нибудь радикальный способ продления жизни.
Протектив может быть экологическим, психологическим, бытовым, апокалиптическим. Там, где появляется защитная оболочка, покров, отчаянная надежда заслониться и укрепиться, заткнуть все прорехи, — там протектив. "Робинзон Kрузо" Дефо, "Шинель" Гоголя, "Пещера" Замятина, "Защита Лужина" Набокова, "Цвет из иных миров" Лавкрафта, "Человек-ящик" Кобо Абэ — все это в разном смысле протективы. Защита от стихий, от стужи, от метеорита, от космоса, от агрессии, от революции, от утопии, от таинственных врагов и непостижимых опасностей, от внешнего мира как такового. Этот жанр, по сути, не менее захватывающий, чем детективный или приключенческий. Сумеет ли герой выстроить защиту, спрятаться в нору, забиться в щель?
Как ни грустно, будущее цивилизации в результате коронавирусного испытания, — это, скорее всего, умножение слоев и покровов, торжество футлярности. Такой императив, конечно, противоречит романтическим идеалам, революционным и тоталитарным утопиям всеоткрытости, полного обнажения, слияния тел и душ. Но ведь и по сути человек, как создатель и создание культуры, — это существо закрытое, и маска приросла к его лицу, как вторая кожа. Человек не ограничивается покровом, данным ему от природы, но создает многослойную систему "покрывающих друг друга покровов", которую мы и называем цивилизацией. Сюда входят покровы первого уровня — одежда; второго — жилище; третьего — искусственная среда обитания, деревня, город... Этой многослойностью своего цивилизационного кокона человек отличается от других живых существ. Если он разработал такую систему множественных покрытий для себя, значит, ему есть что скрывать. У человека много разных определений: homo sapiens, homo faber, homo politicus, homo ludens — человек "мыслящий", "общественный", "играющий", "создающий орудия труда". К ним можно добавить и homo tegens, "человек облекающий", набрасывающий покровы на все, в том числе и на самого себя.
Человек — самое "сокровенное" из всех существ, и наслоение оболочек свидетельствует о глубине тех тайн, которые он в себе скрывает. Вот почему наибольшее количество одеяний — у служителя "тайного тайных", священника. Для свершения таинства он покрывает себя несколькими слоями одежды, каждый из которых имеет свой символический смысл. В православной церкви священник и дьякон надевают на себя подрясник, рясу, стихарь (подризник), епитрахиль, поручи и фелонь (накидку). Епископ облачается в саккос, палицу, омофор, панагию и митру. Эта традиция восходит к ветхозаветной религии и связана с устройством "тайного тайных", где хранился ковчег со скрижалями завета. "Вот с чем должен входить Аарон во святилище... Священный льняной хитон должен одевать он, нижнее платье льняное да будет на теле его, и льняным поясом пусть опоясывается, и льняный кидар надевает: это священные одежды" (Левит, 16:3—4). В этом широчайшем контексте и Беликов может восприниматься как служитель странного культа, если не Бога, то его лжеподобия, требующего всемерной самоизоляции и упорной аскезы.
Собственно, первым актом после грехопадения человека было его облачение в "одежды кожаные", под которыми часто понимается сама плоть, надетая на душу, как знак ее уплотнения и изгнания из рая. Видимо, не случайно и то, что первый город — "одежда каменная" — был построен Каином, первенцем первородного греха, который в свою очередь совершил первый грех человекоубийства и братоубийства ("и построил он город" — Бытие, 4:17). Грех отделяет человека от мироздания, вызывая цепную реакцию укрытий и облачений, начиная с кожи и кончая городом и государством.
Как только у человека возникает стыд наготы и потребность покровов, так они начинают множиться и воспроизводиться на все новых уровнях. Эта почти маниакальная страсть — универсальная беликовщина — стала одним из мотивов современного искусства и направлений в культуре, которые придают упаковке самоценность, более того, рассматривают всю культуру как последовательность упаковок, лишенных внутреннего содержания. Например, постмодернизм есть самосознание культуры как бесконечной серии таких полых упаковок, вложенных друг в друга: пак-культура (pack-culture), склонная признавать только временное и условное отношение между оболочкой и содержимым, а не органическое — между формой и содержанием. Вообще приставка "пак-" может присоединяться ко многим понятиям. Например, пак-стиль — это упаковка темы во множество разных подходов и интерпретаций, не сводимых к одной идее, лишенных концептуального ядра. Художник Христо (Явашев), облекающий целые здания в ткани, фольгу, полиэтилен, легкий металл, хорошо имитирует эту безграничную множимость одежды, присущую культуре как таковой, — точнее, человеку как одетому существу (одетому изначально в свое тело, а затем и во все остальное). Христо прославился тем, что в 1985 году упаковал в бежевую ткань парижский мост Пон Неф, а в 1995-м покрыл серебристой металлической оболочкой берлинский Рейхстаг. Он также упаковал здания в Берне, Чикаго и Сполето. Искусство Христо имеет дело с предельным выражением homo tegens — с теми ультрасовременными оболочками, которые за тысячелетия цивилизации наросли на первую оболочку Адама.
Сейчас пандемия подводит нас к стремительному возрастанию подобной "упаковочности" ("искусство — в жизнь"!) Одно из основных занятий в нынешнем обиходе — натягивать маски и перчатки и очищать все поверхности, включая доставленные на дом товары, покрывая их упаковки дополнительным слоем стерильности, протирая дезинфицирующими растворами, салфетками и т.п.
Проблема упаковки — футляра и футлярности — важна для России, где исторически не выработалось достаточно средств для защиты человека от сурового природного и социального климата и широко распахнутого простора. Более того, сложилась мораль осуждения всяческих чехлов и покровов. Им противопоставляются удаль, которая не терпит никаких сдерживающих изнутри оболочек, "компрессий", и раздолье, не терпящее никаких внешних защитных оболочек, "изоляций". Удаль изнутри и разгулье извне совместно взламывают замкнутость всех покровов. Российским архетипом стало разоблачительное чеховское понимание "человека в футляре" как душителя своей и чужой свободы. Основное присловье Беликова — "как бы чего не вышло", не нарушило границы формы, приличия, порядка, чинности, благочиния, и, конечно же, учитель древнегреческого пользуется в обществе репутацией реакционера. Он пытался "создать себе, так сказать, футляр, который уединил бы его, защитил бы от внешних влияний. Действительность раздражала его, пугала, держала в постоянной тревоге..." Но у современного читателя "человек в футляре" может вызвать скорее сочувствие, чем неприязнь, потому что жизнь на российских просторах, действительно "держит в тревоге" и полна таких "внешних влияний", от которых нужна как можно более толстая оболочка. Примечательно, что сам Чехов "под давлением обстоятельств" вполне невинно применил к себе этот образ — уже после публикации рассказа: "Ноябрьские ветры дуют неистово, свистят, рвут крыши. Я сплю в шапочке, в туфлях, под двумя одеялами, с закрытыми ставнями — человек в футляре" (письмо к М. П. Чеховой, 19 ноября 1899 г.).
В конце "Человека в футляре" Чехов подводит читателя к тому, что футлярность, дескать, это мертвечина и что наилучший футляр — это гроб, в котором наконец успокоился Беликов ("точно он был рад, что наконец его положили в футляр, из которого он уже никогда не выйдет"). Но история имеет в запасе и обратные свидетельства — вспомним, например, 1920—1930-е годы, ситуацию платоновского "Котлована", где предельно оголенные от всех своих социальных, правовых, цивильных, моральных, да и физических покровов люди ищут последнего укрытия в гробах, которые буквально становятся их жилищем, "деревянной рубашкой" (той, что "ближе к телу"). Коллективизация в деревне, коммунальные квартиры и общежития в городе, обобществление имущества, коллективизм идеологии и морали, коммунизация политики, науки, быта, всего бытия и сознания — все это, казалось, вело к идеалу общества без футляров. Стирались полевые межи, ломались перегородки, стены, срывались покровы с дружбы, любви, частной жизни, камерных интересов... Создавалась среда тотальной прозрачности. Но такое "саморазоблаченное" общество, скинувшее все покровы, заголившееся до пупа и души, не только не спасается от мертвечины, но оказывается мертвым изначально, т.е. чуть ли не с рождения проделывает тот путь к последнему футляру, к которому Беликов, как и все цивилизованные люди, проходит через смену регулярных обличий-оболочек, от пеленок до фуфайки, калош, зонтика, а затем уже, в свой черед, и гроба. Платонов изображает общество, разрушившее все футляры, как общество самых жутких и тесных футляров. "Раскулаченная" деревня, мужичье, вынутое из своих одежд, из всех оболочек частной собственности... "...Мужик лежал в пустом гробу и при любом шуме закрывал глаза, как скончавшийся". Как видим, антифутлярность оборачивалась в России не отменой, а вездесущием гробов — или отменой даже и этого последнего футляра и захоронением в общей могиле.
О том, насколько "антифутлярные" настроения сильны в генотипе русской культуры, может свидетельствовать неисправимый романтик Марина Цветаева. В поэме "Крысолов" Цветаева чеканит такие названия для своего alter ego — музыканта, освободителя города, которому городские власти, словно в насмешку, предлагают в награду футляр для флейты:
Чехолоненавистник
Он — и футлярокол.
Раз музыкант — так гол,
Чист. Для чего красе —
Щит? Гнойники скрывают!
Кто из всего и все
В мире — чехлы срывает! ...
Не в ушеса, а в слух
Вам протрубят к обедне —
В день, когда сбросит дух
Тело: чехол последний...
Что до футляра — в печь!
В этой цветаевской формуле художника и свободного духа: "чехолоненавистник и футлярокол" — как бы дан общий знаменатель всех антифутлярных настроений русской культуры: от "заголимся и обнажимся" мертвецов в "Бобке" Достоевского до ленинского яростного срывания всех и всяческих масок; от мягкой антимещанской грусти Чехова до гностического видения восставших душ, сбрасывающих мертвые тела. Вся русская культура был одержима этим революционно-апокалиптическим, антибуржуазным и антикультурным комплексом расчехления чехлов...
В наши дни "Человек в футляре" читается как грустная и язвительная притча о человеке, которому вдруг открылась собственная беззащитность. Все, чем современный, технически сверхоснащенный человек привык себя окружать, все линии обороны прорваны ковидом-невидимкой. "Венец всего живущего", как называл человека Гамлет, должен преклониться перед носителем другой короны.
Вирусы чаще всего характеризуются как "организмы на границе живого": у них есть одни признаки жизни и отсутствуют другие. Глубокая ирония состоит в том, что для сопротивления этим "полуживым" нам самим приходится жертвовать своим жизненным пространством. Не есть ли "беликовщина", как ни прискорбно это осознавать, — естественная форма выживания и самосохранения человека в мире микроскопически малых, почти как молекулы, носителей смерти?
Можно предвидеть, что со временем угрюмые маски и тупорылые респираторы сменятся разноцветными и разнофасонными личинами, которые, в дополнение к защитным, приобретут множество других, знаковых функций: коммуникативных, профессиональных, даже эротических. Но вряд ли цивилизация, вобравшая в себя новый протективный слой, совсем он него откажется: скорее, творчески преобразит. И тогда Беликов станет восприниматься не только как сатира на удушающую казенщину конца 19 в., но, быть может, и как провозвестник эпохи самоизоляции 21 в., — первопроходец новых путей к спасению человечества.
Памятник человеку в футляре на родине Чехова, в Таганроге.
|
Метки: detective man in a case coronavirus protective tsvetaeva pandemic chekhov noah s arc literature |
"Homo Scriptor" — Человек Пишущий (НЛО) |
Этот сборник, вышедший в начале апреля, теперь доступен в электронных версиях — Гугл, Амазон, Bookmate. Ссылки здесь: https://www.nlobooks.ru/books/nauchnaya_biblioteka/21999/
А также в Лабиринте, "Москвe", Фаланстере.
https://www.labirint.ru/books/746483/
https://www.moscowbooks.ru/book/1034986/
Ниже привожу оглавление книги.
Oгромная благодарность составителю книги Mark Lipovetsky, издателю Irina Prokhorova, редактору книжной серии Евгению Шкловскому, художнику Nikolay Bogoliubov и всем авторам, собеседникам, переводчикам, которые щедро поделились своим трудом, своими идеями и исследованиями в важных для меня областях: теория культуры, философия, лингвистика, литературоведение и поэтика, эссеистика, интернет... Надеюсь, наш междисциплинарный диалог получит продолжение и послужит дальнейшему сближению гуманитарных профессий.
|
Метки: internet history humanities language essay literature book |
От НЛО |
|
Метки: jubilee |
Об исправлении имен и призвании филологии. |
Ирина Шлионская.
Михаил Наумович Эпштейн (р. 1950) – философ, филолог, культуролог,
литературовед, лингвист, заслуженный профессор теории культуры и русской
литературы университета Эмори (Атланта, США). В 1970-е участвовал в
работе ИМЛИ, преподавал литературу в московских вузах. В 1980-е –
основатель и руководитель междисциплинарных объединений московской
гуманитарной интеллигенции: "Клуб эссеистов", "Образ и мысль",
"Лаборатория современной культуры". С 1990 года живет в США. Автор 40
книг и более 800 статей и эссе, переведенных на множество языков мира.
Основатель Центра гуманитарных инноваций Даремского университета
(Великобритания), член российского и американского ПЕН-центров и
Академии российской современной словесности, лауреат Премии Андрея
Белого (1991), премии Liberty за вклад в русско-американскую культуру и
развитие культурных связей между Россией и США (2000).
Когда у Конфуция спросили "С чего выначнете исправлять государство?" – он
ответил: "С исправления имен". Неизвестный художник. Конфуций. 1770.
Коллекция Грейнджер, Нью-Йорк
Имя Михаила Эпштейна хорошо известно во всем мире. 21 апреля мэтру исполнилось 70 лет. В книге "Homo
Scriptor. Сборник статей и материалов в честь 70-летия М. Эпштейна",
выходящей в России, составитель, литературовед Марк Липовецкий пишет:
"Эпштейн – единственный подлинно ренессансный мыслитель в современной
русской культуре. Спектр научных, а также культурных и философских
интересов Эпштейна практически необозрим". С Михаилом
ЭПШТЕЙНОМ побеседовала Ирина ШЛИОНСКАЯ.
– Михаил Наумович, исходя из широты ваших профессиональных интересов, вы себя все-таки кем
больше считаете – философом, культурологом или литературоведом?
– Гуманитарием в широком смысле этого слова. Я обращаюсь и к литературе, и
к языку, и к философии, и к культурологии, и вообще считаю во многом
искусственным разделение этих предметов. В Америке есть
междисциплинарная образовательная программа, известная под аббревиатурой
SТЕМ ("стебель, основа"): это первые буквы английских слов "наука",
"техника", "инженерия", "математика". Но столь же необходима и другая
программа, которую я пытаюсь обосновать: PILLAR ("столп, опора"):
"философия", "интеллектуальная история", "язык", "литература",
"искусство", "религия", то есть комплекс основных гуманитарных
предметов. Если их объединить, ускорятся процессы формирования
образовательного курса, сочетающего элементы всех этих дисциплин.
– Давайте поговорим о литературоведении. Ведь внутри него тоже есть разные направления. Какое из них вам наиболее близко?
– Литературоведение традиционно делится на теорию литературы, историю
литературы и литературную критику. История литературы изучает ее
прошлое, критика обращена к настоящему, теория изучает законы литературы
вообще. A где же будущее? Должен быть еще один раздел, пока не
обозначенный. Многие деятели культуры, например русского Серебряного
века – Дмитрий Мережковский, Вячеслав Иванов, Андрей Белый, были не
только писателями и исследователями, но и открывателями новой
художественной эпохи – символизма; не только литераторами и
литературоведами, но и своего рода "литературоводами". Это можно назвать
футурологией, эвристикой литературы. Такая трансформативная филология
не столько исследует прошлое и настоящее литературы, сколько
прокладывает ее пути в будущее, способствует зарождению новых жанров и
методов письма. Вот, собственно, этим я и стал заниматься после
университета, в конце 1970-х – начале 1980-х.
– То есть вы прогнозируете, какой станет литература в будущем?
– Это не отстраненный прогноз, а участие теоретической мысли в движении
литературы, иногда с попыткой опережения. Постмодернизм или такие его
направления, как метареализм и концептуализм, возникли не только в
искусстве и литературе 1970–1980-х, но одновременно или даже раньше – в
теории в виде манифестов, программных статей, очерчивающих движение
культуры в "постсовременность".
– Вы давно живете и работаете в США. Наверное, у вас за это время была возможность сравнить – есть ли
какое-то существенное различие между русским и американским подходом к
литературе?
– Если брать базовый уровень, то кажется, что литература и чтение занимают в американской культуре меньшее место, чем в русской. Когда я в 1990 году оказался в США, меня удивило содержание
анкет, которые дали в школе заполнить моим детям. Там в перечне хобби
чтение указывалось наравне с автомобилями, динозаврами, кулинарией. Но
на самом деле в американских университетах изучают литературу на
высочайшем уровне, и слависты делают для изучения русской литературы не
меньше, чем российские филологи. Где самые выдающиеся набоковеды? В США.
Пушкинистика, изучение Достоевского, Серебряного века…
– Как, по-вашему, влияет на литературу и литературоведение наша технологическая эпоха?
– Литература все меньше прикована к бумаге и все больше конвертируется в
другие формы коммуникации: чтение вслух перед аудиторией (слэм),
спортивные состязания (рэп-баттлы), сетература, электронные блоги...
Если автор публикует свои стихи в сети "Фейсбук" по мере их написания,
то что это за жанр: пост, стихотворение, хроника жизни, дневник? Переход
от печатных текстов к электронным создает небывалые возможности и для
цифровой филологии – "текстоники" (textonics, соединение слов "текст" и
"электроника"). Разница не только в предмете, но и в подходе. Если
традиционную филологию можно уподобить ботанике, изучающей свойства
растений, то электронную филологию уместно сравнить с лесоводством и
садоводством, возделыванием почвы и выращиванием новых пород. Изучая
электронные тексты, мы не просто комментируем их, а по-новому
организуем. Раньше, чтобы изучить, например, мотив березы в русской
поэзии, нужно было затратить месяцы (чем я и занимался в свое время), а
теперь это можно сделать несколькими кликами в поисковике.
– Недавно вышла ваша книга "От знания – к творчеству. Как гуманитарные науки
способны изменить мир". А если вкратце, то какие именно сферы нашей
жизни они могут изменить и какими путями?
– Гуманитарные науки в наш технический век находятся в некотором кризисе. По сравнению,
скажем, с 1970–1980 годами их доля в университетском образовании
сократилась примерно вдвое. Но даже с утилитарной точки зрения, какие
качества больше всего сейчас ценят работодатели в потенциальных
сотрудниках? Опросы показывают: искусство коммуникации, грамотность,
способность понять собеседника и ту культуру, к которой он принадлежит,
умение связно, логично и критически мыслить, соотносить профессиональные
проблемы с этическими и т.д. И всему этому обучают именно гуманитарные
науки. Если посмотреть, скажем, на правящую элиту в западных странах, то
у большинства именно гуманитарное образование.
Другое дело, что сами гуманитарные науки должны измениться. В ХХ веке они сосредоточились
на себе, на текстуальности как предмете изучения, и "забыли" о том, что
они гуманитарные, то есть посвящены человеку. Их задача – самопознание и
самореализация человека как уникального, творческого, мыслящего и
чувствующего существа.
Филология – наука о слове. Мир создан и продолжает твориться словом. Когда у Конфуция спросили: "С чего вы
начнете исправлять государство?" – он ответил: "С исправления имен.
Когда имена неправильны, суждения несоответственны – когда суждения
несоответственны, дела не исполняются". Иначе говоря, филология, как ни
удивительно, лежит в основании даже государственных дел.
Каждая гуманитарная дисциплина нуждается в практическом развитии, чтобы
преобразовать знание в конструктивное мышление и деятельность. Лингвисты
могут расширять словарь и грамматику живого языка, дополнить его новыми
концептами и лексемами, обосновывать новые грамматические конструкции,
которые сделали бы мышление более гибким, точным и многомерным.
Литературоведы могут создать новые литературные направления,
провозглашать новое мировидение, как Фридрих Шлегель вдохновил
романтиков, Виссарион Белинский – реалистов, Андре Бретон –
сюрреалистов…
Гуманитарные науки учат нас сознавать и выражать
себя; понимать другие культуры и эпохи; строить свою личность во
взаимодействии с другими индивидами и культурами... А следовательно,
быть человеком в полном смысле слова. Гуманистика – это не просто набор
дисциплин, это новый уровень самосознания, это вочеловечивание как
рефлексивно-волевой акт. "Я сознаю себя человеком и ставлю свою
человечность выше всех своих групповых принадлежностей". Гуманистика
поднимает человека не только над природными идентичностями (раса, этнос,
пол), но и над социальными (класс, религия, идеология и т.д.). Человек
как гуманитарий преодолевает эти границы в той мере, в какой они
отделяют его от других людей.
|
Метки: state usa humanities philology literature future |
Вулкан концепций. |
Статья Александра Гениса в "Новой газете", 17.4.2020.
|
Метки: creativity conversation thought friendship |
Кого спасать? Этика на грани жизни и смерти. |
Нынешняя пандемия ставит множество этических проблем, причем не умозрительных, а насущных, которые приходится решать каждый день и даже каждую минуту. Например, медицинская сортировка, или триаж, — отбор тех больных, которым нужно в первую очередь оказывать помощь в условиях дефицита врачей и оборудования. Как решить, кого спасать, а кого обречь на смерть?
Статья в "Новой газете".
|
Метки: medicine ethics coronavirus life and death |
. 