Только что вышла моя книга, точнее, книжечка, где я пытаюсь ответить на сотни вопросов, заданных детьми и подростками (от 3 до 15 лет), — на понятном для них языке ("Детские вопросы". ArsisBooks, 2020, 176 сс.)

Этот замысел родился из замечательной передачи израильского журналиста и фотохудожника Dima Brickman "Детские/недетские вопросы", куда он и меня пригласил (наш разговор с Брикманом, видео). Я так воодушевился, что часовой беседы мне показалось мало. Дети — прирожденные философы, поскольку видят мир впервые и ставят под сомнение самое очевидное. Их гениальные вопросы побуждали думать еще и еще. По моей просьбе и по своей необычайной щедрости, Дмитрий прислал мне все 700 вопросов, которые он накопил для своей передачи. Отобрав из них примерно половину и расположив по темам, я решился поделиться своими ответами с читателями, среди которых, надеюсь, будут и дети. Собственно, цель книги — вовлечь детей и взрослых в общий разговор о самых важных явлениях мироздания.

Вот некоторые вопросы (из более 300):
Почему я — это я?
Зачем они делают детей, а потом их ругают?
Можно мне не умирать?
Зачем вообще всё?
Почему ему можно, а мне нельзя?
Душа иногда побаливает, почему?
Страсть — это страшно?

Ответы краткие, укладываются в несколько строчек.

Издание иллюстрировано замечательными, специально созданными рисунками Ira Litmanovich, один из них— на обложке книги.

Книгу пока что можно приобрести только на ярмарке нон-фикшн в Москве, в Гостином дворе (ул. Ильинка, 4), на объединенном стендe "Независимый Альянс", издательство ArsisBooks, 5–9 декабря.

Хотелось бы предложить такой этический постулат: необходима и достаточна та воля, которая позволяет человеку управлять собой, но не другими.

Этически предосудительно, когда человек не может управлять собой или пытается управлять другими вопреки их воле.

Дважды предосудительно, когда человек, неспособный управлять собой, берется управлять другими. Назовем этот тип: "вшивый Наполеон".

Раскольников пытается определить, к какой категории он относится: вошь он или Наполеон? Не добившись ясности, он становится и тем, и другим: вшивым Наполеоном. Студент Раскольников и доцент Соколов трясутся от страха, как "дрожащие твари", но они же посягают на жизнь других

Кстати, от студента к доценту —наглядный "прогресс" в отношении как жертвы, так и убийцы. От отвратительной старухи-ростовщицы — к юной красавице и умнице. И не просто убить, а еще и расчленить, надругаться над трупом. Доцент, как и положено ему по званию, продвинулся на поприще наполеонизма гораздо дальше, чем робкий студент, который после убийства не посещал университета и тем более не читал там лекций. И не приглашал гостей к себе домой, на место преступления, а только дрожал, как в лихорадке, когда приходили незваные гости.

Подытожим:

1. Люди короткой воли — не могут управлять собой.

2. Люди длинной воли — могут управлять другими.

3. Люди самодостаточной воли — могут управлять собой, но не другими.

4. Люди надорванной воли — не могут управлять собой, но пытаются управлять другими.

Мне представляется что третий тип воплощает собой этическую норму, тогда как четвертый — двойное отступление от нее, патологию в квадрате.

Сейчас разыгрывается политическая кампания против Гасана Гусейнова и его совершенно невинных высказываний о "клоачном" состоянии публичной сферы русского языка. "Невинных", потому что они нисколько не покушаются на сам язык и его структуру, а лишь призывают к более грамотной и выразительной реализации его потенциала. В таком жанре выступал и В. Ленин — вспомним его заметку "Об очистке русского языка". "Русский язык мы портим..." Ничего революционного, скорее, охранительное: беречь великое наследие и т.п.

В те же самые годы, 1918–20, но ровно с противоположных позиций Иван Бунин негодует в "Окаянных днях": "Образовался совсем новый, особый язык, сплошь состоящий из высокопарнейших восклицаний вперемешку с самой площадной бранью по адресу грязных остатков издыхающей тирании…. Язык ломается, болеет и в народе".

С критикой русского языка и его текущего состояния выступали практически все, кто его по-настоящему знал и любил. На нашей памяти Солженицын много писал горького и самокритичного именно о состоянии русского языка советского и постсоветского времени.

Поднявшийся гвалт, помимо отвратительного политического и националистического подтекста, обнаруживает еще и полное непонимание того, что такое филологическая критика языка и для чего она нужна. Подчеркиваю: даже самого языка, а не только отдельных его речевых проявлений. Язык всегда находится в процессе сложения, в нем множество неувязок, пробелов, структурных трений, неточностей, бессмыслиц и т.д. К сожалению, у нас практически нет такой критической дисциплины, объектом которой был бы сам язык. Есть критика отдельных текстов, произведений, литературных направлений, стилей, слов, выражений, способов написания и произношения. Кому-то нравятся слова "озвучить" и "креатив", а кто-то их отвергает. Кто-то находит выразительным молодежный сленг, а кого-то он пугает и возмущает. Но именно способность языка критиковать себя В ЦЕЛОМ позволяет ему выйти на новый уровень развития.

В XVIII – начале XIX века языковая критика была важнейшим жанром общественной дискуссии, в ней участвовали Тредиаковский, Ломоносов, Сумароков, Шишков, Карамзин, Жуковский, Пушкин. В ней сталкивались архаисты и новаторы, шишковисты и карамзинисты. Рассматривались достоинства и недостатки русского языка в сравнении с западноевропейскими. И именно тогда русский язык развивался наиболее динамично, быстро обогащался лексически, морфологически, синтаксически. Величие русской литературы XIX века покоится на этом наследии самокритики и самосознания русского языка предыдущей эпохи.

Весьма суровая критика русского языка (наряду с широко цитируемыми комплиментами) содержится у В. Набокова: "столь свойственные английскому тонкие недоговоренности, поэзия мысли, мгновенная перекличка между отвлеченнейшими понятиями, роение односложных эпитетов -- все это, а также все относящееся к технике, модам, спорту, естественным наукам и противоестественным страстям -- становится по-русски топорным, многословным и часто отвратительным в смысле стиля и ритма". (Постскриптум к русскому переводу "Лолиты").

Русский язык силен там, где нужно выразить стихийность и эмоциональность (как нежную, так и грубую). Отсюда три самые характерные черты: 1. Безличные конструкции, типа "его ударило", "мне думается". 2. Обилие уменьшительных суффиксов, даже двойных и тройных: подруга - подружка - подружечка - подруженька... 3. Мат.

Но эти три черты традиционные и инерционные.

А если перенестись в наш век, то видно, как русский язык лихорадочно пытается наверстать все то, в чем он, по Набокову, отстал от английского: техника, моды, спорт... Как? Самым прямым и, увы, механическим способом: не создавая свое, а заимствуя из того же английского. За постсоветские десятилетия русский язык больше всего преуспел именно в погоне за языком-лидером, который стремительно ворвался во все предметные сферы: быт, одежда, нравы, культура, образование, экономика, все научные дисциплины. Заимствуется не только лексика, но и грамматика, множество суффиксов, напр. "er" для обозначения деятеля: мейкер, байкер, киллер... Или "able": читабельный, смотрибельный... Инговые формы, "ing", герундий: шопинг, мониторинг, рекрутинг... Аналитические конструкции: хит-парад, шоп-тур, реалити-шоу, фейс-контроль. Заимствуются даже междометия: вау, бла-бла...

А в обратную сторону, из русского, не заимствуется ничего. Последняя искорка - "спутник" (1957), да и та погасла. ("Гласность" и "перестройка" были историзмами: возникнув в России, они только к ней и относятся). Язык живет на сплошном импорте и ничего не экспортирует.

Вот о чем моя основная тревога. Не о клоачности. Разве мало было клоачности в том языке, на котором говорили персонажи Зощенко и их прототипы? В любом языке, во все периоды есть своя клоака и свои кроны, вершины. Но чтобы язык, вошедший в четвертый век светской культуры (первым будем считать 18-ый, петровский), до такой степени не хотел создавать своего, а только захватывал чужое! Я не против заимствований, если они пробуждают в языке ответную энергию самобытного творчества. Россия и раньше, при Петре, переживала эпоху безудержных заимствований. Но потом это "чужебесие" нашло достойный ответ во второй половине 18 века, когда в русский язык приходят новые слова, изобретенные Ломоносовым (вещество, равновесие), Карамзиным (трогательный, промышленность), и появляются суффиксы абстрактного мышления, которых раньше не было, типа “ость”, "еств" – "вольнодумство", "влюбленность", “человечность”, “человечество”.

Сейчас мы опять переживаем бурную эпоху заимствований, и вопрос в том, найдет ли язык в себе новую энергию для того, чтобы перейти к следующей фазе, то есть к творчеству на своей собственной корневой основе. Если нет – он обречен. Это не значит, что иностранные слова нужно вытеснять и заменять своими, русскими. Чем больше заимствований, тем лучше, но в ответ язык, если он живой, должен рождать новое на своей корневой основе. И при этом одаривать мир какими-то новыми понятиями и их словесными воплощениями, вносить свою языковую лепту в общечеловеческую цивилизацию. Где этот вклад, в чем он состоит?

Иначе говоря, я не боюсь столь яростно осуждаемой грязи, мусора — из них часто произрастают словесные перлы. Я боюсь смерти языка. Не исчезновения — можно долго существовать, постепенно переставая быть живым.

Газетный вариант статьи: Страшна не грязь, а смерть. "Новая газета".

Из недавних примеров именно критики ЯЗЫКА приведу статью Бориса Мельца (Алексея Буэнси) "У русского языка нет будущего". Она совсем не академическая, а наивная, искренняя, агрессивно-полемическая, с ней можно поспорить, даже посмеяться над чем-то; но она дает представление о том, какой может быть критика языка, а не просто речевой деятельности на этом языке.

Борис Мельц. У русского языка нет будущего Алексей Буэнси

"Сейчас много говорят о будущем русского языка, предлагают разные реформы, от орфографической до грамматической, вводят всякие улучшения, придумывают новые слова и т.д. Увы, никто еще не посмел сказать, что король голый. Как его ни наряжай...

Русский язык - попросту незадавшийся язык. Со своими дремучими корнями он неспособен освоить современную технику, выражаться кратко и точно. Забавно следить за его потугами, как он наворачивает на себя один суффикс, другой, лезет вон из кожи - а сказать, того что нужно, не может. Там, где английскому достаточно сказать "user", русский беспомощно барахтается. Лучшее, что он может изречь - "пользователь" (12 букв!), но такого и слова-то нет, и звучит оно как будто речь идет о быке-осеменителе. Потому так мало в России людей практичных, способных к делу. Users в России не водятся. Да и слово "использовать" (12 букв!) - такое длинное и тяжелое, что пока его выговоришь, уже не останется времени на использование чего-либо.

А слово "здравствуйте" (12 букв!), которое по идее должно быть легким, коротким, с него начинается всякая речь... Ни один из иностранцев не может это вымолвить, да и мы сами скрипим зубами, пока произносим, и выбрасываем труднопроизносимые "д, в, вуй": остается "зрасте" (с бессмысленнo усеченным корнем). Попробуйте выразить по-русски такие элементарные понятия, как "site", "server", "office". Язык онемеет, потому что у него просто нет в запасе таких слов. Вот и приходится заимствовать "сайт", "сервер", "офис". Практически все слова в научном, интеллектуальном, политическом, экономическом, деловом, культурном языке - заимствованные. Посмотрите на газетный текст - там русскими остаются только слова бытового обихода, физических действий, эмоций, а почти все, относящееся к культуре, технике, интеллекту, взято из других языков.

В романо-германских языках тоже много латинских корней, но они для них родные, а для нас чужие. И торчат эти непроглоченные слова, как кости в горле. "Коммунизм", "социализм", "партия", "капитализм", "менеджмент", "ваучер", "приватизация"... Слова эти неродные, и мы ими пользуемся, как заклинаниями, не вникая в смысл. Оттого возникают у нас дурацкие идеологии - системы слов, которыми мы не знаем, как пользоваться. Они нас куда-то ведут, что-то приказывают, и мы, как дураки, строим неведомый коммунизм или капитализм, не понимая, что и зачем.

В английском огромное количество слов, и у каждого слова - огромное количество значений. По всем этим параметрам русский на порядок уступает английскому. Там, где в русском имеется одно слово, в английском - несколько, и поэтому процесс мышления гораздо более точный. Вот хотя бы взять слово "точный": оно у нас одно. А в английском "exact", "precise", "rigorous", "accurate", "punctual". И у каждого - свой оттенок точности. Мы кое-каких слов поднахватали - "аккуратный", "пунктуальный", но на них в английском есть свои слова, более точно выражающие, например, понятие аккуратности: thorough, tidy, neat. Если производить взаимный зачет слов между русским и английским, то русский запнется на втором слове. Эта как два решета с разным размером ячеек. В русском - широкие, и через них тонкие вещи проваливаются, не находят выражения в языке. А английский - мелкое сито, оно все на себе держит, тончайшие оттенки. Вот еще слово "оттенок": по-английски это и shade, и tint, и hue, и touch.

Русский язык был хорош для средневекового, феодального общества, когда разговор шел о каких-то конкретных вещах: о растениях, животных, домашней утвари, семейной жизни, простых ремеслах. Но для выражения идей русский плохо приспособлен, тяжело ворочает отвлеченными понятиями. По науке или искусству мне гораздо легче понимать английские тексты, чем русские. Хотя и приходится смотреть в словарь, но ясно, что хочет сказать автор. А по-русски все слова, вроде, знаешь, но соединяются они с трудом, и в результате смысл по дороге теряешь. Чтобы соединить два слова в русском, какие нужны усилия! Тут и согласование по роду, числу и падежу, и глагольное управление. Весь труд уходит на синтаксис и морфологию, а на семантику уже не остается времени. Русский рад, когда ему удается как-то слова вместе составить по правилам, а что они значат - это уже дело второе.

Отсюда страшное словоблудие, извержение звуков без смыслу и толку. На английском были бы невозможны такие "ораторы", как Брежнев или Горбачев, которые ухитрялись говорить часами, ничего не сказав. А народ их слушал, потому что вроде речь идет по правилам, слова склоняются, спрягаются, согласуются - уже хорошо. Это, собственно, были не речи, а такие своеобразные песни, где повторялись одни и те же припевы, с маленькими различиями. По-английски нельзя так тянуть, переливать из пустого в порожнее. Каждое слово имеет свой собственный вес, и если нет мыслей, то и говорить нечего. А русский сотрясает воздух перекличками окончаний. 90% того, что пишется по-русски, просто нельзя перевести на английский, это повисает в воздухе, как бессмыслица или повтор. Английский язык весь направлен на смысл, у него нет лишний жировых отложений, он работает каждым мускулом, каждой буквой. А русский рас-тяг-ива-ет-ся безразмерно, как резина. Все эти суффиксы и падежные окончания по десять раз выражают одно и то же, а для понимания смысла они вовсе не нужны. Зачем эти "а", "я", "ая" на конце четырех слов подряд? - "широкА странА моЯ роднАЯ". Может быть, это и хорошо, чтобы протяжно петь, но для скупого, точного выражения смысла такой тянущийся способ звучания имеет мало проку.

Я допускаю, что у русского языка есть своя красота, которая выражается в поэзии и в песнях, там, где звучание опережает, а порой и заменяет смысл. Русскому языку выпала удача иметь таких поэтов, как Пушкин, Блок, Пастернак - наверно, и им повезло, что они родились в русском языке (хотя не думаю, что Шекспиру или Байрону меньше повезло оттого, что они родились в английском). Но для ученого, технолога, бизнесмена, организатора, интеллектуала родиться в русском языке - значит повесить на свою мысль тяжелые вериги. То, что просто выразить на английском, выражается по-русски с огромным трудом, коряво и часто невразумительно. Это язык песни, а не мысли. В нем есть какое-то отталкивание от (и даже враждебность к) мира понятий, идей, технических приборов, орудий, знаков.

Вот и в предыдущем предложении я допустил неловкий "англицизм", потому что по-русски нельзя к одному и тому же слову подвести два разных предлога, требующие разных падежей, - а в английском нет падежей и, значит, нет проблемы управления ими. Простейшее логическое действие: отнести к одному предмету два разных понятия (отталкивание от/враждебность к) - по-русски не поддается выражению.

Недаром вся компьютерная техника - техника вычисления, информации - говорит по-английски. Да и в философии вряд ли можно достичь каких-то профессиональных результатов, пользуясь языком, неспособным к логическому расчленению понятий. Русская философия - это прекрасные мечтания и горькие раздумья, охи да вздохи - и ничего предметного, точного, ясного. На Западе русской философией считается творчество Достоевского, а те, кого мы считаем философами, типа Соловьева, Розанова, Шестова, здесь вообще неизвестны их просто нет в мире профессиональной философии.

Конечно, в России были великие ученые: Лобачевский, Менделеев, Павлов, Вернадский, Колмогоров... Большой ум сумеет выразить себя на любом языке. Но все-таки результат гораздо скромнее, если приходится плыть против течения, если ум изощряется, чтобы преодолеть сопротивление языка, совладать с его логической неточностью и синтаксической громоздкостью. Нобелевские премии в 20 в. выдаются преимущественно не только американским ученым, но и английскому языку - за его заслуги перед разумом и наукой.

Пока в культуре господствовали религия, идеология, литература (песни, лозунги, проповеди, анекдоты), русский язык справлялся со своей задачей быть языком великой культуры. Русский язык хорошо умеет возвеличить, подольстить, задеть, обругать, обидеть. У него большое сердце, хотя вряд ли доброе. Но в мире техники, информации, искусственного разума у него нет шансов на выживание. У русского языка - прекрасное прошлое, грустное настоящее... Возможно, как мертвый язык, через два или три века он будет вызывать интерес филологов и историков, - как язык Достоевского и Толстого, Ленина и Сталина, русской литературы 19 века и русской революции 20 века.

Я не хочу выразить высокомерного презрения к русскому языку: я сам в нем нахожусь. У меня нет лучшего способа выражения своих мыслей. Но даже и частичное усвоение английского привело меня к мысли об ограниченности русского языка, его неприспособленности к задачам технического и научного прогресса. Мне кажется, в большой перспективе этот язык вообще не имеет будущего. Уже сейчас, за десять лет свободного развития (без железного занавеса), он наводнился тысячами, если не десятками тысяч английских слов. По своему количеству и удельному весу они уже едва ли не превышают исконно русские слова. Общение компьютерщиков, бизнесменов, ученых-естественников происходит практически на английском, хотя к английским корням и добавляются морфологические признаки русских слов. Можно предвидеть, что за два-три поколения совершится необратимая эволюция, которая приведет к поглощению русского английским. Русский, может быть, сохранится как язык поэзии, бабушкиных сказок и песен, но использовать его в коммуникативных системах 22 или 23 века будет просто нерационально, и постепенно он начнет забываться. Английский станет в России тем, чем он стал в Индии, - причем безо всякой политической колонизации. Техническая, культурная, языковая колонизация действует более эффективно.

Я сознаю странность и даже щекотливость своего положения. Жалуюсь на русский язык - и кому? Тому же русскому языку и его носителям. Жалуюсь на своего начальника тому же начальнику - а кому еще жаловаться? Мне кажется, в такой трагикомической ситуации находятся сегодня многие: они не могут перешагнуть границ своего родного языка, но и не могут не чувствовать, как им тесно внутри этих границ".

https://www.proza.ru/2008/09/09/56

"Путинизм" — слово не новое (возникло еще в 1999 г.), но вброшено недавно В. Сурковым в актуальный словарь. (1) Где присоединяется к прежним словообразованиям по той же модели: ленинизм, сталинизм, троцкизм, гитлеризм, франкизм, маоизм, маккартизм... Кажется, среди них не осталось ни одного с положительной коннотацией.

"Измы", образованные от общих понятий, типа романтизм, идеализм, реализм, футуризм, могут быть положительными или нейтральными. То же самое — от имен философов, мыслителей: платонизм, руссоизм, марксизм, фурьеризм, фрейдизм... А вот от имен политиков все производные, как правило, негативные, включая даже макиавеллизм, хотя Макиавелли был больше теоретиком, чем практиком.

Видимо, как только политик обзаводится своим "измом", т.е. его действия превращаются в некий метод, систему, такая политика обнаруживает свою ложность, потому что она, в отличие от философии, не может претендовать на целостность и сама себя разоблачает такой претензией. Ничто так не обличает политику Путина, как приклеенный к его имени "изм". Браво, Сурков! Одним словом пригвоздил всю российскую систему власти и отправил на свалку истории. Человек, знающий русский язык и экспрессию суффиксов, не может этого не понимать. Ловко сработано!

(1) "...путинизм представляет собой глобальный политический лайфхак, хорошо работающий метод властвования". (14 октября 2019) https://echo.msk.ru/blog/statya/2519053-echo/

Хабитат для человечества Интернационал (HFHI ), или просто Хабитат (Среда обитания), — это международная христианская организация, призванная дать каждому человеку крышу над головой. Дома строят не только в США, но по всему миру — во Вьетнаме, Камбодже, Лаосе, Таиланде, куда каждый год отправляется Картер со своей супругой Розалин (ей 92) работать на стройплощадках. Штаб этой организации расположен частью в Атланте, частью на юге штата Джорджия, неподалеку от крошечного городка Плейнс (Plaines), где живет чета Картеров (население 700 человек, из них 60% - афроамериканцы).

Мне повезло быть не только земляком, но и в своем роде коллегой Картера, поскольку он профессор Эморийского университета. Накануне своего 95-летия он — звучит юмористически — даже получил тенюр (постоянный контракт). Под его руководством процветающий Картеровский президентский центр, входящий в состав университета, занимается разрешением политических и военных конфликтов, экономических и экологических кризисов по всему миру. Куда только не ездят Картеры на своем десятом десятке! — причем чаще всего в самые проблемные, беднейшие районы планеты. И не только беседовать с президентами и дипломатами, но и, повторяю, строить дома для бедных, орудуя молотком и пилой.

Я стараюсь не пропускать ежегодной лекции, с которой Картер по традиции выступает каждый сентябрь перед многотысячной аудиторией первокурсников. Точнее, это не лекция, а ответы на вопросы, стихийно возникающие в аудитории. Ведущий зачитывает записку, автор-студент встает, Картер ему отвечает. Обо всем: о политике, культуре, личной жизни, морали, Америке, современном мире, опыте президентства.

Дж. Картер выступает в Эмори, 18 сентября 2019

И все это производит какое-то магическое, жизнеподъемное впечатление, потому что видишь перед собой человека, который умудрен колоссальным опытом, пережил достойно все, что выпало ему на долгом веку, дружил с великими людьми и участвовал в великих событиях, повлиял на судьбы мира, пережил (в 2015 г.) рак мозга и печени и преодолел его метастазы... Между прочим, Картер написал 30 книг — и это не только политика, дипломатия, мемуары, военное дело (семь лет прослужил офицером-подводником на Тихоокеанском и Атлантическом флотах), но и религия, этика, психология возраста, искусство семейной жизни и даже несколько поэтических сборников.

Но в нем совсем не чувствуется отягощенности своим великим прошлым. Картеру идет его уменьшительное имя Джимми — никто не называет его Джеймсом, и большая магистраль в Атланте так и называется "Бульвар Джимми Картера" (представьте "Проспект Володи Ленина"). Картер с большим воодушевлением и откровенностью беседует с первокурсниками, находя то серьезные, то шутливые, но всегда остроумные и какие-то радостные ответы на самые неожиданные вопросы. Он живет не в прошлом, а здесь и сейчас, и в этом, быть может, секрет его долголетия.

На последней встрече (18 сент.) Картер так ответил на вопрос о лучшем и худшем советах, которые он когда-либо получал. Лучший — от директора школы, где он учился: "Мы должны приспосабливаться к переменам, но придерживаться принципов, которые никогда не меняются". Худший — когда многие, включая собственную жену, побуждали его ответить бомбежкой на кризис с заложниками в Иране: он отказался из опасения, что это приведет к гибели заложников и иранцев. Кажется, Картер — единственный президент, который до такой степени пытался подчинить политику морали — и это не обошлось бе потерь. Некоторые считают, что Картер — величайший из американских экс-президентов, т.е. сделавший для страны и мира больше всего уже после завершения своего президентского срока

Чета Картеров проживает в более чем скромном одноэтажном доме, рыночная цена которого — $167 тыс. (средняя цена американского дома — $226 тыс.) Джимми преподает в воскресной школе и служит дьяконом в маленькой баптистской церкви в родном городке. На сон грядущий Джимми и Розалин, которые женаты уже 73 года, читают Библию, чередуя каждый вечер — английскую и испанскую. Потому что они изучают новый язык.

Картер — офицер-подводник. 7 лет прослужил на Тихоокеанском и Атлантическом флотах (1946-1953).

Розалин и Джимми в президентские годы.

Дом Картеров в городке Plains, южная Джорджия

Картеровский Президентский центр в Атланте

Романы Шарова позволяют проследить религиозные корни той воли к гибели бытия, к "рукотворному" апокалипсису, которая проходит через разные стадии русской истории. Владимир Шаров работал с ее глубочайшими матрицами, сочетавшими ветхозаветное, новозаветное, сектантское, богоборческое, атеистическое, и все эти матрицы накладывались одна на другую, в чем мы убеждаемся сегодня яснее, чем когда-либо.

Светлая память! Вечная память!

Романы Шарова позволяют проследить религиозные корни той воли к гибели бытия, к "рукотворному" апокалипсису, которая проходит через разные стадии русской истории. Владимир Шаров работал с ее глубочайшими матрицами, сочетавшими ветхозаветное, новозаветное, сектантское, богоборческое, атеистическое, и все эти матрицы накладывались одна на другую, в чем мы убеждаемся сегодня яснее, чем когда-либо.

Светлая память! Вечная память!

Наваждение причин, идущих из глубин русской истории, чума насилия, трупный запах, легкая смерть, исчезающе малые величины — людские жизни, подцепляемые крючьями на чумную телегу истории...

А вместе с тем вспоминается и другое восьмистишие:

Люблю появление ткани,
Когда после двух или трех,
А то четырех задыханий
Придет выпрямительный вздох —
И дугами парусных гонок
Открытые формы чертя,
Играет пространство спросонок —
Не знавшее люльки дитя.

Новая духовная ткань, которая создается среди молодежи на московских улицах; общество, для которого после долгих задыханий приходит пора выпрямительного вздоха, открытый воздух парусных гонок, пробуждение к игре, которая уже не хочет стесняющих люлек...

Иногда нет ничего актуальней, чем поэтическая метафизика.

Наваждение причин, идущих из глубин русской истории, чума насилия, трупный запах, легкая смерть, исчезающе малые величины — людские жизни, подцепляемые крючьями на чумную телегу истории...

А вместе с тем вспоминается и другое восьмистишие:

Люблю появление ткани,
Когда после двух или трех,
А то четырех задыханий
Придет выпрямительный вздох —
И дугами парусных гонок
Открытые формы чертя,
Играет пространство спросонок —
Не знавшее люльки дитя.

Новая духовная ткань, которая создается среди молодежи на московских улицах; общество, для которого после долгих задыханий приходит пора выпрямительного вздоха, открытый воздух парусных гонок, пробуждение к игре, которая уже не хочет стесняющих люлек...

Иногда нет ничего актуальней, чем поэтическая метафизика.

Предисловие . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 3
Лекция 1. Введение. Гуманистика и ее кризис . . . . . . . 5
Лекция 2. Гуманитарное изобретательство . . . . . . .17
Лекция 3. Призвание философии. Чувства и действия . 39
Лекция 4. Призвание философии. Ее отношение
к языку и технике . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 56
Лекция 5. Этика всеразличия. От золотого правила —
к алмазному . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 73
Лекция 6. Техногуманизм. Судьба человека
в технический век . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 92
Лекция 7. Транскультура. Жизнь на перекрестке культур 113
Лекция 8. Роль лингвистики в развитии языка . . . . . .134
Лекция 9. Творческая филология и электронные тексты 157
Лекция 10. Креаторика. Введение в теорию творчества . 178
Лекция 11. Новые дисциплины . . . . . . . . . . . . . . . . . 199
Лекция 12. Заключение. Пути к новой гуманистике 222
Библиография . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 236

https://www.labirint.ru/books/684963/
Kнига поступила в магазины "Фаланстер", "Москва" и "Московский дом книги".
№2 в рейтинге жанра "Общая философия" в июне 2019.

Как воспитывать критически мыслящих граждан?

В эксклюзивном интервью "Учительской газете" Михаил Наумович рассказал о том, как может измениться система образования с развитием дистанционных методов обучения, сохраняет ли актуальность понятие "престижный университет" и чем западная система образования отличается от российской.

- Каковы, на Ваш взгляд, основные отличия современной западной системы образования от российской?

- В США я преподаю в университете уже больше четверти века, три года преподавал в Англии, а вот с современным российским образованием не знаком, могу сравнивать только с советским. И выводы мои парадоксальные: советская система сама по себе была лучше, но давала худшие результаты. На филологическом факультете МГУ нам последовательно читали курсы по всем эпохам мировой литературы: от фольклора и античности, через Средние века, Возрождениe, 18 век - и до современности. Закладывался системный подход к знанию. В американских университетах нет строгой последовательности обзорных курсов и общеобязательных предметов. Каждый студент может свободно выбрать требуемое число курсов из огромного числа предлагаемых. В принципе, можно прослушать курс по Достоевскому и при этом почти ничего не знать ни о Пушкине, ни о Толстом. Можно изучать в сравнительном плане Гете и Пушкина, Рильке и Пастернака, но при этом не иметь общего представления о немецкой и русской литературах. Отчасти это объясняется отсутствием идеологии, которая во многом и определяла системный подход к образованию в СССР.

Однако, при всей эклектике, программа высшего образования в США гораздо обширнее, чем в России. Студент при поступлении в вуз и даже в первые два года обучения не обязан выбрать себе специализацию (major); он не только может, но и должен прослушать курсы по самым разным дисциплинам. Например, в моем университете Эмори требуется, чтобы за первые два года студент прошел как минимум по два курса в следующих областях: математика и количественные методы; природа, наука и технологии; история, общество и культуры; гуманитарные науки и искусство; иностранные языки; здоровье, физкультура и танец. Это значит, что даже если студент к третьему году решит специализироваться по литературе, он, тем не менее, обязан в первые два года приобрести знания по математике, естественным и общественным наукам. Это создает гораздо более широкий кругозор. Молодой человек может решить, кем он хочет быть, не со школьной скамьи, а уже проучившись два года в университете и получив инициацию во все основные области знания.

- Что вас больше всего удивляет и радует в американских студентах?

- Интеллектуальная мобильность. Изучение почти любого предмета они начинают с нуля, т.е. почти ничего не зная о нем. А через три месяца, к концу семестра, они становятся не то что специалистами, но авторами вполне связных, умных, иногда оригинальных курсовых работ немаленького объема (4-5 тыс. слов, и это по каждому из четырех курсов в данном семестре). Вот эта способность быстро мобилизоваться по каждому предмету (а в течение одного семестра это могут быть, например, физика, экономика, психология и литература) обеспечивает молодым американцам маневренность в их будущих карьерах, готовность переключаться между разными областями знания и легко осваивать новые.

- Что считается самым важным в процессе обучения?

- Развитие навыков самостоятельного - критического и проблемного - мышления у студентов. Условно говоря, есть три основных формы занятий: лекция - монолог преподавателя; семинар - диалог преподавателя со студентами; и дискуссия - диалог студентов между собой. Последнее, наверно, самое важное, но эту самостоятельную интеллектуальную активность студентов труднее всего организовать именно потому, что она должна быть самостоятельной. А вообще самое важное - побудить молодых людей выработать и высказать свою точку зрения. Если кто-то в классе скажет, что он присоединяется к предыдущему оратору и ему нечего добавить, такой "согласизм" вызовет насмешку (скрытую) и не прибавит уважения к студенту.

- Есть ли разница между английскими и американскими студентами?

- Первые более склонны к интеллектуальному общению на общекультурные темы, для них образование - это прежде всего становление личности, приобретение жизненного, экзистенциального опыта. Например, путешествие в страну, язык которой они изучают, - это не просто поездка для освоения языка, но и приобщение к иной культуре, испытание себя в новых обстоятельствах. Для американских студентов на первом месте - образование и профессиональная карьера, достижение в ней наибольших высот, состязательность на рынке труда.

Но в целом можно сказать, что и в США, и в Англии высшее образование решает задачу: как воспитывать критически мыслящих граждан, ставящих под сомнение государственные и общественные институты, бросающих вызов любому статус-кво? В здоровом обществе преобладает дух критической рефлексии - и движет его вперед, не позволяет ему застыть ни в каких формах самодовольства и самоупоения (которые эвфемистически именуются "патриотизмом"). Университетское образование - это и есть та закваска, которая действует в обществе, говоря евангельскими словами, "доколе не вскиснет все", создавая царство разума и свободы.

- Ожидаете ли Вы, что вследствие появления новых технологий передачи информации может измениться вся система образования и роль традиционных университетов?

- Да, такая коренная реформа возможна с распространением дистанционных методов обучения: университет начнет исчезать как "субстанция" в определенном месте и времени и сохранится лишь как виртуальная функция распространения и оценки знаний. Это было бы трагической вехой в истории университетов, да и вообще человечества. Я полагаю, что даже при наличии технических возможностей такой виртуализации университета не произойдет, по крайней мере, в обозримом будущем. Этого никто не хочет: ни преподаватели, ни студенты, ни администраторы. Все хотят приходить в аудитории, общаться друг с другом, проводить время вместе, учить, учиться...

- По Вашему мнению, сохраняет ли актуальность понятие "престижный университет"? Насколько место учебного заведения в рейтинге отражает его реальный уровень?

- Репутация - это главный социальный капитал как личности, так и любой институции. Рейтинги университетов, а также входящих в него факультетов и школ, играют огромную роль и для студентов и их родителей, и для работодателей, и для спонсоров. К сожалению, даже лучшие российские вузы, например, МГУ, не входят в первую сотню мировых университетов. Особенно они отстают по такому важному параметру, как индекс цитирования, не попадая даже в первую тысячу. Это значит, что исследования, проводимые в данном университете, публикации его преподавателей не влияют на мировую науку.

- Сегодня активно обсуждается эксперимент в области школьного образования, который проводится в Финляндии, где на место традиционных предметов приходят междисциплинарные курсы. Как Вы полагаете, насколько это верный и перспективный путь?

- Междисциплинарность возможна и желательна, если уже заложены основы разделения и углубленного изучения дисциплин. Можно выделить такие стадии: начальная школа преддисциплинарна, там говорят обо всем с разных точек зрения. В средней школе начинается специализация предметов, но еще не обучения: все ученики изучают все дисциплины (кроме особого случая - спецшкол). И лишь в университете начинается специализация самих студентов - и вместе с тем, благодаря обязательному изучению других наук, открывается выход к междисциплинарности. Иными словами, междисципинарность должна следовать за дисциплинарностью, а не предшествовать ей, иначе получится хаос.

- В интервью журналу "Знание – Сила" Вы сказали, что в скором времени люди "будут вытеснены из многих профессий, таких, как водитель, фермер, финансист, бухгалтер, брокер..." При этом "гуманитарные профессии будут все больше востребованы". Как Вы полагаете, не приведёт ли это к своего рода инфляции и к тому, что у каждого отдельно взятого гуманитария просто не будет аудитории?

- Почему же, наоборот. Чем больше будут востребованы гуманитарии, тем шире будет аудитория у каждого. Тем более что личность учителя ярче всего выступает именно в преподавании гуманитарных предметов.

- В том же интервью Вы высказали ещё одну очень интересную мысль: "Люди - первопроходцы разума, и они с болью отдирают себя от зверья, вырываются из биологической бойни, а затем еще более кровавой социальной эволюции". Соотносится ли эта Ваша идея с представлением о том, что извлечению человека из природы способствует религия? И если да, то можно ли сказать, что Высший замысел состоит именно в том, чтобы человек самостоятельно преодолел свою биологически детерминированную сущность?

- Да, именно самостоятельно. Человеку дано всё: разум, воля, способность творить и изобретать, - чтобы выйти из-под власти природы там, где она ограничивает, оживотнивает его. Поэтому, когда люди начинают жаловаться на несовершенства бытия и возлагать вину на Творца, хочется возразить: а сами-то вы на что? Все нужное у вас есть, вот и совершенствуйте: боритесь с суровым климатом, болезнями, стихийными бедствиями, а главное - со своей собственной алчностью и глупостью.

- В самое последнее время в литературе появился целый корпус произведений, в которых эта борьба человека со своим звериным началом, результат этой борьбы изображается в самом пессимистическом ключе: опыт двух Мировых войн, Холокоста и ГУЛАГа не позволяет нам надеяться на преодоление в себе тёмных и жестоких инстинктов. Есть даже представление о том, что Войны, Холокост и ГУЛАГ и были самым настоящим рукотворным апокалипсисом, что мы живём, вернее, наш вид доживает своё в постапокалиптическую эпоху. Не разделяете ли Вы хотя бы отчасти такой взгляд?

- Все зависит от точки отсчета. Можно считать, в постапокалиптическую, а можно — в предапокалиптическую. Репетиции апокалипсиса происходят довольно регулярно, чуть ли не каждое столетие, а то и чаще. Почти у каждого поколения - свой апокалипсис: то война, то революция, то антихрист во главе государства. А потом, поломав множество жизней, очередная апокалиптическая волна откатывает и заново начинается "нормальная" жизнь. Нам не дано знать, когда репетиции уступят место настоящему действу, "до полной гибели всерьез" всего человечества, Возможно, это вообще не репетиции, а вакцинации, чтобы выработать у человечества стойкий иммунитет против насилия.

- В книге "Отцовство. Роман-дневник" Вы пишете: "Становясь отцами, мы начинаем постигать тайну создания нас самих… отец обнаруживает в себе образ предвечного Отца". А известный британский биолог и популяризатор науки Ричард Докинз, с которым Вы полемизируете на страницах книги "Религия после атеизма", задаётся вопросом о том, кто же создал самого Бога? Если в человеке есть образ его Творца, то не логично ли предположить, что и Творец, возможно, кем-то создан? Правомерна ли такая постановка вопроса?

- Уж очень она гадательна. Нам бы с первым Творцом разобраться, т.е. лучше понять и воплотить его замысел о нас, заглянуть за края нашей Вселенной в пространстве и во времени. Атеизм Докинза этому совсем не способствует. А вообще, если есть Первопричина сущего, то она бесконечна и не предполагает причин себя, - это классический космологический аргумент бытия Бога.

- В книге "Энциклопедия юности" говорится, в частности, о том, что Ваше поколение сформировалось в период, когда большие идеи уже уходили в прошлое, но эпоха постмодернистской деконструкции идей и смыслов ещё не наступила. Как бы Вы охарактеризовали тот этап, на котором мы находимся сегодня?

- Мне кажется, на рубеже 20-21 вв. мы попали в ту же ловушку исторического оптимизма, что и поколение рубежа 19-20 вв. Тогда будущее представлялось прекрасным, разумным, - а оно в ответ на благодушные упования выстрелило двумя мировыми войнами, революциями, массовыми репрессиями. В 1990-е гг., после падения железного занавеса и с началом компьютерной эры, тоже казалось, что век идеологий, религиозного и атеистического обскурантизма уже позади. Постмодернизм был вестником такой утопии вечного настоящего, глобальной демократии и видеократии: все правы, все равны, все играют и дружат... Идиллия взорвалась 11-ым сентября, исламским государством, Крымом, путинизмом и трампизмом... Нынешнему поколению тяжело, потому что оно разрывается между самой прельстительной технократической утопией (искусственный разум, медицинская и генетическая революция, практическое бессмертие) - и пещерным архаизмом, культом войны и победы, почвы и крови, геополитикой, племенными идолами и т.п. Надеюсь, в ближайшее десятилетие эта ретромания и некрофилия развеются... Но потом придет на смену что-то еще более страшное - какая-нибудь пандемия искусственных вирусов, биологических или технических; или возможность массово управлять сознанием, контролировать деятельность мозга. Боюсь, что каждый шаг человечества вперед будет подводить его к новому обрыву и для прекраснодушия время никогда не наступит.

Как воспитывать критически мыслящих граждан?

В эксклюзивном интервью "Учительской газете" Михаил Наумович рассказал о том, как может измениться система образования с развитием дистанционных методов обучения, сохраняет ли актуальность понятие "престижный университет" и чем западная система образования отличается от российской.

- Каковы, на Ваш взгляд, основные отличия современной западной системы образования от российской?

- В США я преподаю в университете уже больше четверти века, три года преподавал в Англии, а вот с современным российским образованием не знаком, могу сравнивать только с советским. И выводы мои парадоксальные: советская система сама по себе была лучше, но давала худшие результаты. На филологическом факультете МГУ нам последовательно читали курсы по всем эпохам мировой литературы: от фольклора и античности, через Средние века, Возрождениe, 18 век - и до современности. Закладывался системный подход к знанию. В американских университетах нет строгой последовательности обзорных курсов и общеобязательных предметов. Каждый студент может свободно выбрать требуемое число курсов из огромного числа предлагаемых. В принципе, можно прослушать курс по Достоевскому и при этом почти ничего не знать ни о Пушкине, ни о Толстом. Можно изучать в сравнительном плане Гете и Пушкина, Рильке и Пастернака, но при этом не иметь общего представления о немецкой и русской литературах. Отчасти это объясняется отсутствием идеологии, которая во многом и определяла системный подход к образованию в СССР.

Однако, при всей эклектике, программа высшего образования в США гораздо обширнее, чем в России. Студент при поступлении в вуз и даже в первые два года обучения не обязан выбрать себе специализацию (major); он не только может, но и должен прослушать курсы по самым разным дисциплинам. Например, в моем университете Эмори требуется, чтобы за первые два года студент прошел как минимум по два курса в следующих областях: математика и количественные методы; природа, наука и технологии; история, общество и культуры; гуманитарные науки и искусство; иностранные языки; здоровье, физкультура и танец. Это значит, что даже если студент к третьему году решит специализироваться по литературе, он, тем не менее, обязан в первые два года приобрести знания по математике, естественным и общественным наукам. Это создает гораздо более широкий кругозор. Молодой человек может решить, кем он хочет быть, не со школьной скамьи, а уже проучившись два года в университете и получив инициацию во все основные области знания.

- Что вас больше всего удивляет и радует в американских студентах?

- Интеллектуальная мобильность. Изучение почти любого предмета они начинают с нуля, т.е. почти ничего не зная о нем. А через три месяца, к концу семестра, они становятся не то что специалистами, но авторами вполне связных, умных, иногда оригинальных курсовых работ немаленького объема (4-5 тыс. слов, и это по каждому из четырех курсов в данном семестре). Вот эта способность быстро мобилизоваться по каждому предмету (а в течение одного семестра это могут быть, например, физика, экономика, психология и литература) обеспечивает молодым американцам маневренность в их будущих карьерах, готовность переключаться между разными областями знания и легко осваивать новые.

- Что считается самым важным в процессе обучения?

- Развитие навыков самостоятельного - критического и проблемного - мышления у студентов. Условно говоря, есть три основных формы занятий: лекция - монолог преподавателя; семинар - диалог преподавателя со студентами; и дискуссия - диалог студентов между собой. Последнее, наверно, самое важное, но эту самостоятельную интеллектуальную активность студентов труднее всего организовать именно потому, что она должна быть самостоятельной. А вообще самое важное - побудить молодых людей выработать и высказать свою точку зрения. Если кто-то в классе скажет, что он присоединяется к предыдущему оратору и ему нечего добавить, такой "согласизм" вызовет насмешку (скрытую) и не прибавит уважения к студенту.

- Есть ли разница между английскими и американскими студентами?

- Первые более склонны к интеллектуальному общению на общекультурные темы, для них образование - это прежде всего становление личности, приобретение жизненного, экзистенциального опыта. Например, путешествие в страну, язык которой они изучают, - это не просто поездка для освоения языка, но и приобщение к иной культуре, испытание себя в новых обстоятельствах. Для американских студентов на первом месте - образование и профессиональная карьера, достижение в ней наибольших высот, состязательность на рынке труда.

Но в целом можно сказать, что и в США, и в Англии высшее образование решает задачу: как воспитывать критически мыслящих граждан, ставящих под сомнение государственные и общественные институты, бросающих вызов любому статус-кво? В здоровом обществе преобладает дух критической рефлексии - и движет его вперед, не позволяет ему застыть ни в каких формах самодовольства и самоупоения (которые эвфемистически именуются "патриотизмом"). Университетское образование - это и есть та закваска, которая действует в обществе, говоря евангельскими словами, "доколе не вскиснет все", создавая царство разума и свободы.

- Ожидаете ли Вы, что вследствие появления новых технологий передачи информации может измениться вся система образования и роль традиционных университетов?

- Да, такая коренная реформа возможна с распространением дистанционных методов обучения: университет начнет исчезать как "субстанция" в определенном месте и времени и сохранится лишь как виртуальная функция распространения и оценки знаний. Это было бы трагической вехой в истории университетов, да и вообще человечества. Я полагаю, что даже при наличии технических возможностей такой виртуализации университета не произойдет, по крайней мере, в обозримом будущем. Этого никто не хочет: ни преподаватели, ни студенты, ни администраторы. Все хотят приходить в аудитории, общаться друг с другом, проводить время вместе, учить, учиться...

- По Вашему мнению, сохраняет ли актуальность понятие "престижный университет"? Насколько место учебного заведения в рейтинге отражает его реальный уровень?

- Репутация - это главный социальный капитал как личности, так и любой институции. Рейтинги университетов, а также входящих в него факультетов и школ, играют огромную роль и для студентов и их родителей, и для работодателей, и для спонсоров. К сожалению, даже лучшие российские вузы, например, МГУ, не входят в первую сотню мировых университетов. Особенно они отстают по такому важному параметру, как индекс цитирования, не попадая даже в первую тысячу. Это значит, что исследования, проводимые в данном университете, публикации его преподавателей не влияют на мировую науку.

- Сегодня активно обсуждается эксперимент в области школьного образования, который проводится в Финляндии, где на место традиционных предметов приходят междисциплинарные курсы. Как Вы полагаете, насколько это верный и перспективный путь?

- Междисциплинарность возможна и желательна, если уже заложены основы разделения и углубленного изучения дисциплин. Можно выделить такие стадии: начальная школа преддисциплинарна, там говорят обо всем с разных точек зрения. В средней школе начинается специализация предметов, но еще не обучения: все ученики изучают все дисциплины (кроме особого случая - спецшкол). И лишь в университете начинается специализация самих студентов - и вместе с тем, благодаря обязательному изучению других наук, открывается выход к междисциплинарности. Иными словами, междисципинарность должна следовать за дисциплинарностью, а не предшествовать ей, иначе получится хаос.

- В интервью журналу "Знание – Сила" Вы сказали, что в скором времени люди "будут вытеснены из многих профессий, таких, как водитель, фермер, финансист, бухгалтер, брокер..." При этом "гуманитарные профессии будут все больше востребованы". Как Вы полагаете, не приведёт ли это к своего рода инфляции и к тому, что у каждого отдельно взятого гуманитария просто не будет аудитории?

- Почему же, наоборот. Чем больше будут востребованы гуманитарии, тем шире будет аудитория у каждого. Тем более что личность учителя ярче всего выступает именно в преподавании гуманитарных предметов.

- В том же интервью Вы высказали ещё одну очень интересную мысль: "Люди - первопроходцы разума, и они с болью отдирают себя от зверья, вырываются из биологической бойни, а затем еще более кровавой социальной эволюции". Соотносится ли эта Ваша идея с представлением о том, что извлечению человека из природы способствует религия? И если да, то можно ли сказать, что Высший замысел состоит именно в том, чтобы человек самостоятельно преодолел свою биологически детерминированную сущность?

- Да, именно самостоятельно. Человеку дано всё: разум, воля, способность творить и изобретать, - чтобы выйти из-под власти природы там, где она ограничивает, оживотнивает его. Поэтому, когда люди начинают жаловаться на несовершенства бытия и возлагать вину на Творца, хочется возразить: а сами-то вы на что? Все нужное у вас есть, вот и совершенствуйте: боритесь с суровым климатом, болезнями, стихийными бедствиями, а главное - со своей собственной алчностью и глупостью.

- В самое последнее время в литературе появился целый корпус произведений, в которых эта борьба человека со своим звериным началом, результат этой борьбы изображается в самом пессимистическом ключе: опыт двух Мировых войн, Холокоста и ГУЛАГа не позволяет нам надеяться на преодоление в себе тёмных и жестоких инстинктов. Есть даже представление о том, что Войны, Холокост и ГУЛАГ и были самым настоящим рукотворным апокалипсисом, что мы живём, вернее, наш вид доживает своё в постапокалиптическую эпоху. Не разделяете ли Вы хотя бы отчасти такой взгляд?

- Все зависит от точки отсчета. Можно считать, в постапокалиптическую, а можно — в предапокалиптическую. Репетиции апокалипсиса происходят довольно регулярно, чуть ли не каждое столетие, а то и чаще. Почти у каждого поколения - свой апокалипсис: то война, то революция, то антихрист во главе государства. А потом, поломав множество жизней, очередная апокалиптическая волна откатывает и заново начинается "нормальная" жизнь. Нам не дано знать, когда репетиции уступят место настоящему действу, "до полной гибели всерьез" всего человечества, Возможно, это вообще не репетиции, а вакцинации, чтобы выработать у человечества стойкий иммунитет против насилия.

- В книге "Отцовство. Роман-дневник" Вы пишете: "Становясь отцами, мы начинаем постигать тайну создания нас самих… отец обнаруживает в себе образ предвечного Отца". А известный британский биолог и популяризатор науки Ричард Докинз, с которым Вы полемизируете на страницах книги "Религия после атеизма", задаётся вопросом о том, кто же создал самого Бога? Если в человеке есть образ его Творца, то не логично ли предположить, что и Творец, возможно, кем-то создан? Правомерна ли такая постановка вопроса?

- Уж очень она гадательна. Нам бы с первым Творцом разобраться, т.е. лучше понять и воплотить его замысел о нас, заглянуть за края нашей Вселенной в пространстве и во времени. Атеизм Докинза этому совсем не способствует. А вообще, если есть Первопричина сущего, то она бесконечна и не предполагает причин себя, - это классический космологический аргумент бытия Бога.

- В книге "Энциклопедия юности" говорится, в частности, о том, что Ваше поколение сформировалось в период, когда большие идеи уже уходили в прошлое, но эпоха постмодернистской деконструкции идей и смыслов ещё не наступила. Как бы Вы охарактеризовали тот этап, на котором мы находимся сегодня?

- Мне кажется, на рубеже 20-21 вв. мы попали в ту же ловушку исторического оптимизма, что и поколение рубежа 19-20 вв. Тогда будущее представлялось прекрасным, разумным, - а оно в ответ на благодушные упования выстрелило двумя мировыми войнами, революциями, массовыми репрессиями. В 1990-е гг., после падения железного занавеса и с началом компьютерной эры, тоже казалось, что век идеологий, религиозного и атеистического обскурантизма уже позади. Постмодернизм был вестником такой утопии вечного настоящего, глобальной демократии и видеократии: все правы, все равны, все играют и дружат... Идиллия взорвалась 11-ым сентября, исламским государством, Крымом, путинизмом и трампизмом... Нынешнему поколению тяжело, потому что оно разрывается между самой прельстительной технократической утопией (искусственный разум, медицинская и генетическая революция, практическое бессмертие) - и пещерным архаизмом, культом войны и победы, почвы и крови, геополитикой, племенными идолами и т.п. Надеюсь, в ближайшее десятилетие эта ретромания и некрофилия развеются... Но потом придет на смену что-то еще более страшное - какая-нибудь пандемия искусственных вирусов, биологических или технических; или возможность массово управлять сознанием, контролировать деятельность мозга. Боюсь, что каждый шаг человечества вперед будет подводить его к новому обрыву и для прекраснодушия время никогда не наступит.

Как воспитывать критически мыслящих граждан?

В эксклюзивном интервью "Учительской газете" Михаил Наумович рассказал о том, как может измениться система образования с развитием дистанционных методов обучения, сохраняет ли актуальность понятие "престижный университет" и чем западная система образования отличается от российской.

- Каковы, на Ваш взгляд, основные отличия современной западной системы образования от российской?

- В США я преподаю в университете уже больше четверти века, три года преподавал в Англии, а вот с современным российским образованием не знаком, могу сравнивать только с советским. И выводы мои парадоксальные: советская система сама по себе была лучше, но давала худшие результаты. На филологическом факультете МГУ нам последовательно читали курсы по всем эпохам мировой литературы: от фольклора и античности, через Средние века, Возрождениe, 18 век - и до современности. Закладывался системный подход к знанию. В американских университетах нет строгой последовательности обзорных курсов и общеобязательных предметов. Каждый студент может свободно выбрать требуемое число курсов из огромного числа предлагаемых. В принципе, можно прослушать курс по Достоевскому и при этом почти ничего не знать ни о Пушкине, ни о Толстом. Можно изучать в сравнительном плане Гете и Пушкина, Рильке и Пастернака, но при этом не иметь общего представления о немецкой и русской литературах. Отчасти это объясняется отсутствием идеологии, которая во многом и определяла системный подход к образованию в СССР.

Однако, при всей эклектике, программа высшего образования в США гораздо обширнее, чем в России. Студент при поступлении в вуз и даже в первые два года обучения не обязан выбрать себе специализацию (major); он не только может, но и должен прослушать курсы по самым разным дисциплинам. Например, в моем университете Эмори требуется, чтобы за первые два года студент прошел как минимум по два курса в следующих областях: математика и количественные методы; природа, наука и технологии; история, общество и культуры; гуманитарные науки и искусство; иностранные языки; здоровье, физкультура и танец. Это значит, что даже если студент к третьему году решит специализироваться по литературе, он, тем не менее, обязан в первые два года приобрести знания по математике, естественным и общественным наукам. Это создает гораздо более широкий кругозор. Молодой человек может решить, кем он хочет быть, не со школьной скамьи, а уже проучившись два года в университете и получив инициацию во все основные области знания.

- Что вас больше всего удивляет и радует в американских студентах?

- Интеллектуальная мобильность. Изучение почти любого предмета они начинают с нуля, т.е. почти ничего не зная о нем. А через три месяца, к концу семестра, они становятся не то что специалистами, но авторами вполне связных, умных, иногда оригинальных курсовых работ немаленького объема (4-5 тыс. слов, и это по каждому из четырех курсов в данном семестре). Вот эта способность быстро мобилизоваться по каждому предмету (а в течение одного семестра это могут быть, например, физика, экономика, психология и литература) обеспечивает молодым американцам маневренность в их будущих карьерах, готовность переключаться между разными областями знания и легко осваивать новые.

- Что считается самым важным в процессе обучения?

- Развитие навыков самостоятельного - критического и проблемного - мышления у студентов. Условно говоря, есть три основных формы занятий: лекция - монолог преподавателя; семинар - диалог преподавателя со студентами; и дискуссия - диалог студентов между собой. Последнее, наверно, самое важное, но эту самостоятельную интеллектуальную активность студентов труднее всего организовать именно потому, что она должна быть самостоятельной. А вообще самое важное - побудить молодых людей выработать и высказать свою точку зрения. Если кто-то в классе скажет, что он присоединяется к предыдущему оратору и ему нечего добавить, такой "согласизм" вызовет насмешку (скрытую) и не прибавит уважения к студенту.

- Есть ли разница между английскими и американскими студентами?

- Первые более склонны к интеллектуальному общению на общекультурные темы, для них образование - это прежде всего становление личности, приобретение жизненного, экзистенциального опыта. Например, путешествие в страну, язык которой они изучают, - это не просто поездка для освоения языка, но и приобщение к иной культуре, испытание себя в новых обстоятельствах. Для американских студентов на первом месте - образование и профессиональная карьера, достижение в ней наибольших высот, состязательность на рынке труда.

Но в целом можно сказать, что и в США, и в Англии высшее образование решает задачу: как воспитывать критически мыслящих граждан, ставящих под сомнение государственные и общественные институты, бросающих вызов любому статус-кво? В здоровом обществе преобладает дух критической рефлексии - и движет его вперед, не позволяет ему застыть ни в каких формах самодовольства и самоупоения (которые эвфемистически именуются "патриотизмом"). Университетское образование - это и есть та закваска, которая действует в обществе, говоря евангельскими словами, "доколе не вскиснет все", создавая царство разума и свободы.

- Ожидаете ли Вы, что вследствие появления новых технологий передачи информации может измениться вся система образования и роль традиционных университетов?

- Да, такая коренная реформа возможна с распространением дистанционных методов обучения: университет начнет исчезать как "субстанция" в определенном месте и времени и сохранится лишь как виртуальная функция распространения и оценки знаний. Это было бы трагической вехой в истории университетов, да и вообще человечества. Я полагаю, что даже при наличии технических возможностей такой виртуализации университета не произойдет, по крайней мере, в обозримом будущем. Этого никто не хочет: ни преподаватели, ни студенты, ни администраторы. Все хотят приходить в аудитории, общаться друг с другом, проводить время вместе, учить, учиться...

- По Вашему мнению, сохраняет ли актуальность понятие "престижный университет"? Насколько место учебного заведения в рейтинге отражает его реальный уровень?

- Репутация - это главный социальный капитал как личности, так и любой институции. Рейтинги университетов, а также входящих в него факультетов и школ, играют огромную роль и для студентов и их родителей, и для работодателей, и для спонсоров. К сожалению, даже лучшие российские вузы, например, МГУ, не входят в первую сотню мировых университетов. Особенно они отстают по такому важному параметру, как индекс цитирования, не попадая даже в первую тысячу. Это значит, что исследования, проводимые в данном университете, публикации его преподавателей не влияют на мировую науку.

- Сегодня активно обсуждается эксперимент в области школьного образования, который проводится в Финляндии, где на место традиционных предметов приходят междисциплинарные курсы. Как Вы полагаете, насколько это верный и перспективный путь?

- Междисциплинарность возможна и желательна, если уже заложены основы разделения и углубленного изучения дисциплин. Можно выделить такие стадии: начальная школа преддисциплинарна, там говорят обо всем с разных точек зрения. В средней школе начинается специализация предметов, но еще не обучения: все ученики изучают все дисциплины (кроме особого случая - спецшкол). И лишь в университете начинается специализация самих студентов - и вместе с тем, благодаря обязательному изучению других наук, открывается выход к междисциплинарности. Иными словами, междисципинарность должна следовать за дисциплинарностью, а не предшествовать ей, иначе получится хаос.

- В интервью журналу "Знание – Сила" Вы сказали, что в скором времени люди "будут вытеснены из многих профессий, таких, как водитель, фермер, финансист, бухгалтер, брокер..." При этом "гуманитарные профессии будут все больше востребованы". Как Вы полагаете, не приведёт ли это к своего рода инфляции и к тому, что у каждого отдельно взятого гуманитария просто не будет аудитории?

- Почему же, наоборот. Чем больше будут востребованы гуманитарии, тем шире будет аудитория у каждого. Тем более что личность учителя ярче всего выступает именно в преподавании гуманитарных предметов.

- В том же интервью Вы высказали ещё одну очень интересную мысль: "Люди - первопроходцы разума, и они с болью отдирают себя от зверья, вырываются из биологической бойни, а затем еще более кровавой социальной эволюции". Соотносится ли эта Ваша идея с представлением о том, что извлечению человека из природы способствует религия? И если да, то можно ли сказать, что Высший замысел состоит именно в том, чтобы человек самостоятельно преодолел свою биологически детерминированную сущность?

- Да, именно самостоятельно. Человеку дано всё: разум, воля, способность творить и изобретать, - чтобы выйти из-под власти природы там, где она ограничивает, оживотнивает его. Поэтому, когда люди начинают жаловаться на несовершенства бытия и возлагать вину на Творца, хочется возразить: а сами-то вы на что? Все нужное у вас есть, вот и совершенствуйте: боритесь с суровым климатом, болезнями, стихийными бедствиями, а главное - со своей собственной алчностью и глупостью.

- В самое последнее время в литературе появился целый корпус произведений, в которых эта борьба человека со своим звериным началом, результат этой борьбы изображается в самом пессимистическом ключе: опыт двух Мировых войн, Холокоста и ГУЛАГа не позволяет нам надеяться на преодоление в себе тёмных и жестоких инстинктов. Есть даже представление о том, что Войны, Холокост и ГУЛАГ и были самым настоящим рукотворным апокалипсисом, что мы живём, вернее, наш вид доживает своё в постапокалиптическую эпоху. Не разделяете ли Вы хотя бы отчасти такой взгляд?

- Все зависит от точки отсчета. Можно считать, в постапокалиптическую, а можно — в предапокалиптическую. Репетиции апокалипсиса происходят довольно регулярно, чуть ли не каждое столетие, а то и чаще. Почти у каждого поколения - свой апокалипсис: то война, то революция, то антихрист во главе государства. А потом, поломав множество жизней, очередная апокалиптическая волна откатывает и заново начинается "нормальная" жизнь. Нам не дано знать, когда репетиции уступят место настоящему действу, "до полной гибели всерьез" всего человечества, Возможно, это вообще не репетиции, а вакцинации, чтобы выработать у человечества стойкий иммунитет против насилия.

- В книге "Отцовство. Роман-дневник" Вы пишете: "Становясь отцами, мы начинаем постигать тайну создания нас самих… отец обнаруживает в себе образ предвечного Отца". А известный британский биолог и популяризатор науки Ричард Докинз, с которым Вы полемизируете на страницах книги "Религия после атеизма", задаётся вопросом о том, кто же создал самого Бога? Если в человеке есть образ его Творца, то не логично ли предположить, что и Творец, возможно, кем-то создан? Правомерна ли такая постановка вопроса?

- Уж очень она гадательна. Нам бы с первым Творцом разобраться, т.е. лучше понять и воплотить его замысел о нас, заглянуть за края нашей Вселенной в пространстве и во времени. Атеизм Докинза этому совсем не способствует. А вообще, если есть Первопричина сущего, то она бесконечна и не предполагает причин себя, - это классический космологический аргумент бытия Бога.

- В книге "Энциклопедия юности" говорится, в частности, о том, что Ваше поколение сформировалось в период, когда большие идеи уже уходили в прошлое, но эпоха постмодернистской деконструкции идей и смыслов ещё не наступила. Как бы Вы охарактеризовали тот этап, на котором мы находимся сегодня?

- Мне кажется, на рубеже 20-21 вв. мы попали в ту же ловушку исторического оптимизма, что и поколение рубежа 19-20 вв. Тогда будущее представлялось прекрасным, разумным, - а оно в ответ на благодушные упования выстрелило двумя мировыми войнами, революциями, массовыми репрессиями. В 1990-е гг., после падения железного занавеса и с началом компьютерной эры, тоже казалось, что век идеологий, религиозного и атеистического обскурантизма уже позади. Постмодернизм был вестником такой утопии вечного настоящего, глобальной демократии и видеократии: все правы, все равны, все играют и дружат... Идиллия взорвалась 11-ым сентября, исламским государством, Крымом, путинизмом и трампизмом... Нынешнему поколению тяжело, потому что оно разрывается между самой прельстительной технократической утопией (искусственный разум, медицинская и генетическая революция, практическое бессмертие) - и пещерным архаизмом, культом войны и победы, почвы и крови, геополитикой, племенными идолами и т.п. Надеюсь, в ближайшее десятилетие эта ретромания и некрофилия развеются... Но потом придет на смену что-то еще более страшное - какая-нибудь пандемия искусственных вирусов, биологических или технических; или возможность массово управлять сознанием, контролировать деятельность мозга. Боюсь, что каждый шаг человечества вперед будет подводить его к новому обрыву и для прекраснодушия время никогда не наступит.

Речь пойдет о тех парадоксах русской литературы, которые превратились в парадоксы новейшей российской истории и действие которых мы, как и весь мир, ощущаем на себе.

Приглашаю всех лондонских друзей, читателей: мы сможем от души поговорить о Пушкине, Гоголе, Достоевском, Чехове, Блоке и о том, как их проблемы и персонажи отзываются в событиях 20 и 21 вв.

Круг тем:

· Почему русские писатели и мыслители так часто противоречат себе?

·Бессилие добра: от Василисы Прекрасной до булгаковской Маргариты.

· Пушкин и Блок: страх свободы?

· Родина-ведьма у Гоголя и Блока

·От совка к бобку.·

·От атеизма к теократии.

·Достоевский как пророк 21 в.

· Пошлость обличения пошлости. Чехов и другие.

PUSHKIN HOUSE 5A BLOOMSBURY SQUARE, LONDON, WC1A 2TA

Билеты

Речь пойдет о тех парадоксах русской литературы, которые превратились в парадоксы новейшей российской истории и действие которых мы, как и весь мир, ощущаем на себе.

Приглашаю всех лондонских друзей, читателей: мы сможем от души поговорить о Пушкине, Гоголе, Достоевском, Чехове, Блоке и о том, как их проблемы и персонажи отзываются в событиях 20 и 21 вв.

Круг тем:

· Почему русские писатели и мыслители так часто противоречат себе?

·Бессилие добра: от Василисы Прекрасной до булгаковской Маргариты.

· Пушкин и Блок: страх свободы?

· Родина-ведьма у Гоголя и Блока

·От совка к бобку.·

·От атеизма к теократии.

·Достоевский как пророк 21 в.

· Пошлость обличения пошлости. Чехов и другие.

PUSHKIN HOUSE 5A BLOOMSBURY SQUARE, LONDON, WC1A 2TA

Билеты